Страница:
Оруженосец находился на некотором расстоянии от хозяина, поэтому фонтан грязных брызг совершенно его не коснулся. На его выразительном лице засияла обычная широкая улыбка.
— Ах, миледи, доброе-предоброе вам утро!
— И тебе доброе утро, Талиазин, — ответила Арианна, приложив старание, чтобы улыбнуться столь же ослепительно.
Она отвернулась и отошла от окна, весьма довольная собой. Теперь-то уж заносчивый нормандец поймет раз и навсегда: если она для него мало значит, то он для нее значит и того меньше!
Однако она очень пожалела о скоропалительном решений поставить черного рыцаря на место, когда через пару минут на лестнице зазвучали шаги. К великому облегчению Арианны, это оказался всего лишь Талиазин.
— Миледи, сэр Рейн требует, чтобы вы спустились во двор, — объявил он.
Должно быть, ему пришлось постараться, чтобы напустить на себя равнодушный вид: Арианна заметила в глубине его глаз отблеск предвкушения предстоящего спектакля. Очень ехидный отблеск.
Рот ее сразу пересох. Она кивнула, выпрямилась в струнку, высоко подняла голову и последовала за оруженосцем из комнаты. За дверью Талиазин препоручил ее двум стражам, тем самым умыв руки. Молчаливые крепыши доставили ее пред очи черного рыцаря.
Тот ожидал их у коновязи, врытой рядом со входом в здание. Арианна спустилась по лестнице с намеренной медлительностью и бесстрашно встретила холодный взгляд серых глаз.
— Ты хотел о чем-то поговорить со мной, нормандец?
— Вычисти! — бросил рыцарь, ставя ногу на нижнюю перекладину перил.
— Позови служанку! — отрезала Арианна, еще выше вздергивая подбородок.
— Ты их испачкала, девушка, ты их и вычистишь. — Тон его был невыразителен, глаза смотрели бесстрастно, словно задернутые изнутри невидимыми шторками. С таким видом невозможно было бы даже обсуждать погоду.
— Чтобы я чистила сапоги рыцарю-бастарду? — пропела Арианна, уничтожающе усмехаясь. — Да я скорее съем их! — Рыцарь оскалил зубы в усмешке, столь же оскорбительной.
— В таком случае пусть позовут повариху.
Что это значит? Неужели он осмелится, осмелится?.. Нет, невозможно! Конечно, нет!
— Ты этого не сделаешь!
— Пожалуй, ты права, — сказал он, пожимая плечами. — С какой стати мне вдруг лишаться отличной пары сапог? — Черты его лица мгновенно и пугающе обострились, взгляд принял ленивое, сонное... очень опасное выражение. — Вычисти их, девушка! Иначе тебе придется познакомиться с тем, как плашмя бьет по заднице рыцарский меч.
Арианна услышала, что оба ее стража разом захихикали. Рыцарь перевел на них свой сонный взгляд, и хихиканье тотчас прекратилось. Прачки перестали колотить вальками по мокрому белью, суетящиеся слуги прекратили перекликаться, и внезапная тишина, полная ожидания, пала на двор замка, как-то незаметно заполнившийся людьми. Затихли даже звуки, доносившиеся со скотного двора, даже охотничьи собаки не перелаивались больше. Арианна слушала тишину и думала о том, что вот-вот будет побита, как непослушный ребенок, на глазах у толпы зрителей. Здравый смысл протестовал, доказывал, что рыцарь не посмеет так поступить с ней, но она знала, что не найдет в себе мужества это проверить.
Он смотрел на ее рот, как бы в ожидании очередных возражений... как бы в нетерпении услышать их и приняться за дело. Арианна облизнула пересохшие губы.
— Да, но... но мне нечем почистить сапоги... Рука рыцаря метнулась вперед. Арианна отпрянула, решив, что он собирается ударить ее. Вместо этого он ухватился за подол ее платья и сильно дернул. Ткань разорвалась с громким треском, заставив Арианну отпрянуть снова. Еще пара хороших рывков — и большая полоса шелка осталась в горсти рыцаря. Он ткнул шелковой тряпкой в ее сторону.
— Теперь есть чем.
Под шелковым платьем на Арианне была надета нижняя юбка из плотной кисеи, а под ней — сорочка. Рыцарь не выставил ее перед слугами нагой или даже частично обнаженной, и щеки ее горели не от стыда, а от бешеного гнева. Она выхватила обрывок платья из протянутой руки... и вдруг, совершенно не к месту, чуть было не засмеялась. А она-то думала, что он считает ее недостойной даже чистить его сапоги! Выходит, она ошибалась.
Брызги грязи успели засохнуть, и счистить их было делом нетрудным. Сапог, как выяснилось, был сшит из дорогой и очень мягкой кордовской кожи, но явно знавал лучшие времена. На внутренней стороне кожа была протерта почти насквозь от постоянного трения о лошадиный бок. Отец Арианны приказывал выбрасывать сапоги задолго до того, как они приходили в такое состояние. Очевидно, рыцарь и впрямь нуждался в деньгах, которые мог получить за нее. Сознание того, что его положение может улучшиться благодаря ей, вновь привело Арианну в сильнейшее раздражение.
Закончив стирать грязь с сапога, она посмотрела на рыцаря, уверенная, что он наслаждается ее унижением. Однако его взгляд оказался устремленным вдаль, на башню замка. Впервые Арианна увидела в нем нечто живое: голодное, жадное выражение.
— Нормандец! Я закончила.
Ей показалось, что он вздрогнул, как человек, очнувшийся от забытья. Несколько секунд он смотрел на нее и как будто даже видел, видел по-настоящему, хотя очень скоро обычное непроницаемое выражение вернулось на загорелое лицо. Он внимательно оглядел сапог и указал на пятку.
— Ты пропустила пятнышко.
Арианна до боли сжала зубы и наклонилась снова. Она начала тереть сапоги с такой силой, что рука соскользнула и костяшки пальцев порезались об острую грань шпоры. Глаза заволокло слезами боли. Арианна выругалась сквозь зубы.
— Ты что-то сказала, девушка?
Она выпрямилась так резко, что хрустнули кости спины.
— Я сказала: «Давай сюда другой сапог и чтоб ты сгнил в аду!»
Губы рыцаря странно дрогнули, словно он готов был улыбнуться, но справился с собой. Он убрал вычищенный сапог с перекладины перил и поставил на то же место другой. Арианна проделала все необходимое в угрюмом молчании.
— Сойдет, но едва-едва, — заметил рыцарь, оценивая плоды ее усилий.
Когда он выпрямился, что-то промелькнуло в его непроницаемых глазах — некая мысль или тень неизвестного Арианне чувства оживила их на мгновение и исчезла.
— На твоем месте я бы даже не помышлял о том, чтобы наняться в прислуги. У тебя нет к этому способностей.
Вопреки всему Арианна едва не улыбнулась. Она как раз подыскивала убийственную реплику для ответа, когда рыцарь повернулся к ней спиной, собираясь уйти. А ведь она так ничего и не знала о том, как он намерен в дальнейшем поступить с ней!
— Постой! — крикнула она значительно громче, чем следовало. Он повернулся, слегка приподняв черные брови в безмолвном вопросе. — Ты уже... уже переговорил с моим отцом? Могу я узнать, назначена ли цена выкупа?
— Вопрос был улажен к полному удовлетворению моего короля, — это все, что она услышала в ответ.
Арианне захотелось кричать от беспомощности. Захотелось занести руку и с размаху влепить пощечину по его бесстрастному лицу, осыпать ударами кулаков его равнодушную грудь, чтобы он наконец почувствовал... Почувствовал хоть что-нибудь!
— А меня больше интересует мое удовлетворение, и вряд ли оно было принято в расчет! На тебе, нормандец, лежит долг крови перед родом Гуинеддов! И я буду молиться, чтобы поскорее настал тот день, когда ты выплатишь этот долг своей жизнью!
— Какой еще долг крови?
У рыцаря был искренне удивленный вид, и Арианна вдруг сообразила: он понятия не имеет, что за юноша пал от его руки у самых ворот Руддлана.
— Я говорю о человеке, у которого ты отвоевал замок. Тот, кого ты поразил тогда своей пикой, был... был... был мой брат.
— Ах, вот оно что! Понимаю... — рыцарь покачал головой и повел плечами, — понимаю теперь, почему с самой первой нашей встречи ты только и делала, что старалась воткнуть в меня что-нибудь острое. Но никакого долга крови на мне нет, девочка моя. Можешь винить за смерть брата лишь короля Генриха и своего отца. Они развязали эту дурацкую, бессмысленную войну. Кстати, твой брат и сам виноват в том, что погиб. Он был бы жив и по сей день, если бы не попался в простейшую ловушку, которую раскусил бы и грудной ребенок.
Он помолчал, глядя ей в лицо, и, хотя продолжал все тем же холодным, невыразительным голосом, Арианне показалось, что в лице его появилось что-то человеческое.
— На войне — как на войне, миледи. Даже если моя пика и убила твоего брата, никакой личной вражды я к нему не питал. Надеюсь, душа его сейчас пребывает на небесах.
Слезы обожгли глаза, и Арианна подумала: раньше она сгорит в аду, чем заплачет на глазах у этого человека! Он был прав, но эта правота только усугубляла ее боль. В груди мучительно заныло, и она попробовала глубоко вздохнуть, чтобы хоть немного ослабить это ощущение. К ее ужасу, вместе со вздохом вырвалось громкое рыдание. Чувствуя себя униженной, как никогда прежде, Арианна резко отвернулась и бросилась прочь, но запястье ее оказалось зажатым в тиски его руки. Почему-то он притянул ее к себе, к своей груди, и забрал в кулак пряди волос, запрокидывая ей голову. А потом его рот оказался совсем близко, прижался к ее губам.
Она замерла, перестав даже дышать. Губы его двигались вдоль ее губ, вначале с силой, потом все мягче, все нежнее. Руки ее сами собой легли ему на грудь... чтобы оттолкнуть, конечно... но внезапно они захватили борта его кожаной куртки и потянули. И вдруг она прижалась к нему всем телом, не понимая, что делает, потеряв голову. Она не сознавала, что отвечает на поцелуй, не слышала стона, который вдруг сорвался с губ рыцаря. Все в ней горело и как бы плыло, и единственным ясным, четким ощущением было страннейшее, сладостное и болезненное ощущение движения его губ...
Он отстранился. Арианна посмотрела ему в лицо, ошеломленная, растерянная. Ей казалось, что она потеряла почву под ногами, превратилась в фейерверк горячих искр, вообще перестала существовать на несколько секунд. Он наклонился снова... но потом кулак, в котором были забраны ее волосы, сжался сильнее, потянув ее прочь. Рыцарь отступил, не отрывая от нее расширенных глаз, которые не были больше бесстрастными. В них застыло изумленное, почти потрясенное выражение — точно такое же (она знала это), как и в ее глазах.
***
В тот же вечер Арианна сидела на стуле перед пустой жаровней, рассеянно поедая кусочки телятины под острым соусом, принесенной ей на ужин. Входная дверь вдруг распахнулась на всю ширь, ударившись об стену. Арианна чуть было не опрокинула поднос, схватившись за сердце. Мимо ее молчаливых стражей на бешеной скорости пронесся подросток, споткнувшись о порог и едва не растянувшись во весь рост.
— Родри!
Арианна отставила поднос и бросилась навстречу, заключив мальчишку в объятия. Однако радость обернулась ужасом при мысли о том, что может означать присутствие в замке самого младшего из ее братьев.
— Родри, неужели отца больше нет в живых? Его заманили в замок и убили?
— Да перестань нести чушь, Арианна! И отпусти меня, я уже задыхаюсь!
Подросток вывернулся из ее объятий. В свои четырнадцать он считал себя слишком взрослым для подобных изъявлений нежности. Отступив от сестры, он с достоинством привел в порядок помятую одежду.
— Ничего такого с отцом не случилось, он всего-навсего подписал мирный договор с этим отродьем дьявола, королем Генрихом.
— Мирный договор, ты говоришь? В таком случае выкуп за меня уже заплачен! Ты приехал забрать меня домой?
— Э-э... не совсем так, — ответил Родри, отводя взгляд.
— Что значит не совсем так?
Брат не ответил, разглядывая комнату. Как и в каждом из детей князя Оуэна, в нем сказалась кровь рода Гуинеддов, сделав черты лица особенными, характерными. Глаза Родри были немного светлее, чем у Арианны, и напоминали цветом молодые листья папоротника. Светлее были и волосы, выгоревшие от постоянного пребывания на солнце и потому не темно, а золотисто-каштановые. Хотя не прошло и месяца с тех пор, как Арианна в последний раз видела брата, он успел подрасти по крайней мере на фут. Столь стремительный рост не мог не сказаться на всей его комплекции, поэтому ноги и руки его были совсем тощими.
Прохаживаясь по комнате, Родри набрел на поднос с ужином. Он тотчас отломил кусок булки и целиком засунул его в рот.
— Родри, объяснишь ты мне или нет?.. — начала Арианна со вздохом.
— Угу, угу! — энергично жуя, пробормотал тот. — Я уже сказал, что отец подписал мирный договор с Англией. Он согласился признать себя вассалом короля Генриха и выплатить дань, теперь англичане выведут войска из Уэльса и впредь станут уважать его княжеские права. За это он уступает им Руддлан и всю провинцию Телеингл... и двух заложников, на случай будущих осложнений, — Родри наконец прожевал хлеб, запил его хорошим глотком эля и добавил: — Нас с тобой.
— Нас с тобой? — переспросила Арианна, горько усмехнувшись. — Ты хочешь сказать, что... что мы будем в полной власти короля Генриха? Что нас увезут из Уэльса?
Мысль о том, что ей придется провести остаток жизни в Англии, была так невыносима, что никак не укладывалась в голове.
— Ну да... — У Родри задрожал подбородок, и он стиснул зубы, чтобы не расплакаться. — Не бойся, нас не запрут в каком-нибудь подвале. Такого я бы, конечно, не выдержал. Честно говоря, все будет не так уж плохо. Сама посуди, — тон его был таким, словно он изо всех сил старался убедить самого себя, — меня сделают оруженосцем знатного рыцаря... или камердинером в богатом доме.
— А что будет со мной?
Задавая этот вопрос, Арианна уже знала единственный ответ на него. Женщину-заложницу ожидала участь монахини. Иными словами, ее заживо хоронили в каком-нибудь монастыре. Она сказала себе, что жить во славу Христа — благая участь, но легче от этого не стало.
— Ах, Родри, мне кажется, из меня не выйдет хорошей монахини!
— А кто говорил, что тебя сделают монахиней? Тебя выдадут замуж за того, кто получит Руддлан, кем бы он ни оказался, — с этим оптимистическим заверением Родри поднял графин с элем и начал жадно пить.
— Выдадут замуж! — ахнула Арианна и схватила его за руку. — За кого?
— Иисусе! Посмотри, что ты наделала!
Весь перед рубахи был теперь залит элем. Повозив по пятну ладонями, больше для вида, Родри махнул рукой и впился зубами в остаток булки, невнятно излагая при этом все, что знал.
— Король Генрих устраивает турнир, чтобы определить, кто окажется достойнейшим. Будет... э-э... потешное сражение между двумя соперниками. Один из них — граф Честер... правда, у него уже есть жена и замков тоже хватает... но это ничего не меняет. Если он победит, то вознаградит Руддланом кого-нибудь из своих вассалов, за верную службу. Это и будет тот человек, за которого тебе придется выйти замуж.
— А кто выступит против графа Честера? — Не дождавшись ответа, Арианна выхватила хлеб из руки брата. — Пропади ты пропадом, Родри! Неужели нельзя перестать жевать хоть на минуту?
— Я бы тебе давно уже все рассказал, если бы ты не перебивала меня все время, — обиженно заметил брат. — Слова не даешь вставить, трещишь и трещишь! Против графа Честера выступит Черный Дракон.
Хотя Арианна ожидала и боялась именно этого, она не хотела верить тому, что услышала. Она истерически замотала головой, как если бы отрицание могло что-то изменить.
— Ты лжешь, Родри! Этого не может быть! Отец никогда не поступил бы со мной так! Он никогда не выдал бы меня за такого человека!
— Отец говорил об этом со всеми нами, — сказал брат с глубокой жалостью в голосе и взгляде. — Он делает это ради рода Гуинеддов. Теперь, когда мирный договор подписан, король Генрих ждет только турнира и твоего... э-э... венчания, чтобы вывести войска. Уэльс будет оставлен в покое, и отец сможет править так, как сочтет нужным... — Он приподнял одно плечо, словно извиняясь. — Может, вовсе и не Черный Дракон победит на турнире.
Арианна отвернулась, обеими руками вцепившись себе в волосы. Рыдания рвались из груди, и она заглушила их хриплым, безрадостным смехом. Все это было несправедливо, настолько несправедливо по отношению к ней, что хотелось бесноваться, ломая и круша все подряд. Но что толку было в гневе? С самого детства она знала, что будет выдана замуж только ради блага и процветания рода Гуинеддов, выдана за человека, которого впервые увидит, возможно, только у алтаря. Лишь крохотная частичка ее души — неизлечимо романтическая частичка — втайне надеялась, что она повернется к своему нареченному, посмотрит в его красивое лицо, заглянет в глаза, полные обожания, — и безумно, страстно его полюбит. Точно так же, как и он полюбит ее сразу и навсегда.
Вот только в жизни все совсем иначе.
Арианна стиснула веки и увидела мужское лицо: резкое, угловатое и бесстрастное, с безжалостным ртом и холодными кремниево-серыми глазами, в которых не было ничего, ничего абсолютно.
Это было лицо человека, который мог стать ее мужем.
Глава 6
— Ах, миледи, доброе-предоброе вам утро!
— И тебе доброе утро, Талиазин, — ответила Арианна, приложив старание, чтобы улыбнуться столь же ослепительно.
Она отвернулась и отошла от окна, весьма довольная собой. Теперь-то уж заносчивый нормандец поймет раз и навсегда: если она для него мало значит, то он для нее значит и того меньше!
Однако она очень пожалела о скоропалительном решений поставить черного рыцаря на место, когда через пару минут на лестнице зазвучали шаги. К великому облегчению Арианны, это оказался всего лишь Талиазин.
— Миледи, сэр Рейн требует, чтобы вы спустились во двор, — объявил он.
Должно быть, ему пришлось постараться, чтобы напустить на себя равнодушный вид: Арианна заметила в глубине его глаз отблеск предвкушения предстоящего спектакля. Очень ехидный отблеск.
Рот ее сразу пересох. Она кивнула, выпрямилась в струнку, высоко подняла голову и последовала за оруженосцем из комнаты. За дверью Талиазин препоручил ее двум стражам, тем самым умыв руки. Молчаливые крепыши доставили ее пред очи черного рыцаря.
Тот ожидал их у коновязи, врытой рядом со входом в здание. Арианна спустилась по лестнице с намеренной медлительностью и бесстрашно встретила холодный взгляд серых глаз.
— Ты хотел о чем-то поговорить со мной, нормандец?
— Вычисти! — бросил рыцарь, ставя ногу на нижнюю перекладину перил.
— Позови служанку! — отрезала Арианна, еще выше вздергивая подбородок.
— Ты их испачкала, девушка, ты их и вычистишь. — Тон его был невыразителен, глаза смотрели бесстрастно, словно задернутые изнутри невидимыми шторками. С таким видом невозможно было бы даже обсуждать погоду.
— Чтобы я чистила сапоги рыцарю-бастарду? — пропела Арианна, уничтожающе усмехаясь. — Да я скорее съем их! — Рыцарь оскалил зубы в усмешке, столь же оскорбительной.
— В таком случае пусть позовут повариху.
Что это значит? Неужели он осмелится, осмелится?.. Нет, невозможно! Конечно, нет!
— Ты этого не сделаешь!
— Пожалуй, ты права, — сказал он, пожимая плечами. — С какой стати мне вдруг лишаться отличной пары сапог? — Черты его лица мгновенно и пугающе обострились, взгляд принял ленивое, сонное... очень опасное выражение. — Вычисти их, девушка! Иначе тебе придется познакомиться с тем, как плашмя бьет по заднице рыцарский меч.
Арианна услышала, что оба ее стража разом захихикали. Рыцарь перевел на них свой сонный взгляд, и хихиканье тотчас прекратилось. Прачки перестали колотить вальками по мокрому белью, суетящиеся слуги прекратили перекликаться, и внезапная тишина, полная ожидания, пала на двор замка, как-то незаметно заполнившийся людьми. Затихли даже звуки, доносившиеся со скотного двора, даже охотничьи собаки не перелаивались больше. Арианна слушала тишину и думала о том, что вот-вот будет побита, как непослушный ребенок, на глазах у толпы зрителей. Здравый смысл протестовал, доказывал, что рыцарь не посмеет так поступить с ней, но она знала, что не найдет в себе мужества это проверить.
Он смотрел на ее рот, как бы в ожидании очередных возражений... как бы в нетерпении услышать их и приняться за дело. Арианна облизнула пересохшие губы.
— Да, но... но мне нечем почистить сапоги... Рука рыцаря метнулась вперед. Арианна отпрянула, решив, что он собирается ударить ее. Вместо этого он ухватился за подол ее платья и сильно дернул. Ткань разорвалась с громким треском, заставив Арианну отпрянуть снова. Еще пара хороших рывков — и большая полоса шелка осталась в горсти рыцаря. Он ткнул шелковой тряпкой в ее сторону.
— Теперь есть чем.
Под шелковым платьем на Арианне была надета нижняя юбка из плотной кисеи, а под ней — сорочка. Рыцарь не выставил ее перед слугами нагой или даже частично обнаженной, и щеки ее горели не от стыда, а от бешеного гнева. Она выхватила обрывок платья из протянутой руки... и вдруг, совершенно не к месту, чуть было не засмеялась. А она-то думала, что он считает ее недостойной даже чистить его сапоги! Выходит, она ошибалась.
Брызги грязи успели засохнуть, и счистить их было делом нетрудным. Сапог, как выяснилось, был сшит из дорогой и очень мягкой кордовской кожи, но явно знавал лучшие времена. На внутренней стороне кожа была протерта почти насквозь от постоянного трения о лошадиный бок. Отец Арианны приказывал выбрасывать сапоги задолго до того, как они приходили в такое состояние. Очевидно, рыцарь и впрямь нуждался в деньгах, которые мог получить за нее. Сознание того, что его положение может улучшиться благодаря ей, вновь привело Арианну в сильнейшее раздражение.
Закончив стирать грязь с сапога, она посмотрела на рыцаря, уверенная, что он наслаждается ее унижением. Однако его взгляд оказался устремленным вдаль, на башню замка. Впервые Арианна увидела в нем нечто живое: голодное, жадное выражение.
— Нормандец! Я закончила.
Ей показалось, что он вздрогнул, как человек, очнувшийся от забытья. Несколько секунд он смотрел на нее и как будто даже видел, видел по-настоящему, хотя очень скоро обычное непроницаемое выражение вернулось на загорелое лицо. Он внимательно оглядел сапог и указал на пятку.
— Ты пропустила пятнышко.
Арианна до боли сжала зубы и наклонилась снова. Она начала тереть сапоги с такой силой, что рука соскользнула и костяшки пальцев порезались об острую грань шпоры. Глаза заволокло слезами боли. Арианна выругалась сквозь зубы.
— Ты что-то сказала, девушка?
Она выпрямилась так резко, что хрустнули кости спины.
— Я сказала: «Давай сюда другой сапог и чтоб ты сгнил в аду!»
Губы рыцаря странно дрогнули, словно он готов был улыбнуться, но справился с собой. Он убрал вычищенный сапог с перекладины перил и поставил на то же место другой. Арианна проделала все необходимое в угрюмом молчании.
— Сойдет, но едва-едва, — заметил рыцарь, оценивая плоды ее усилий.
Когда он выпрямился, что-то промелькнуло в его непроницаемых глазах — некая мысль или тень неизвестного Арианне чувства оживила их на мгновение и исчезла.
— На твоем месте я бы даже не помышлял о том, чтобы наняться в прислуги. У тебя нет к этому способностей.
Вопреки всему Арианна едва не улыбнулась. Она как раз подыскивала убийственную реплику для ответа, когда рыцарь повернулся к ней спиной, собираясь уйти. А ведь она так ничего и не знала о том, как он намерен в дальнейшем поступить с ней!
— Постой! — крикнула она значительно громче, чем следовало. Он повернулся, слегка приподняв черные брови в безмолвном вопросе. — Ты уже... уже переговорил с моим отцом? Могу я узнать, назначена ли цена выкупа?
— Вопрос был улажен к полному удовлетворению моего короля, — это все, что она услышала в ответ.
Арианне захотелось кричать от беспомощности. Захотелось занести руку и с размаху влепить пощечину по его бесстрастному лицу, осыпать ударами кулаков его равнодушную грудь, чтобы он наконец почувствовал... Почувствовал хоть что-нибудь!
— А меня больше интересует мое удовлетворение, и вряд ли оно было принято в расчет! На тебе, нормандец, лежит долг крови перед родом Гуинеддов! И я буду молиться, чтобы поскорее настал тот день, когда ты выплатишь этот долг своей жизнью!
— Какой еще долг крови?
У рыцаря был искренне удивленный вид, и Арианна вдруг сообразила: он понятия не имеет, что за юноша пал от его руки у самых ворот Руддлана.
— Я говорю о человеке, у которого ты отвоевал замок. Тот, кого ты поразил тогда своей пикой, был... был... был мой брат.
— Ах, вот оно что! Понимаю... — рыцарь покачал головой и повел плечами, — понимаю теперь, почему с самой первой нашей встречи ты только и делала, что старалась воткнуть в меня что-нибудь острое. Но никакого долга крови на мне нет, девочка моя. Можешь винить за смерть брата лишь короля Генриха и своего отца. Они развязали эту дурацкую, бессмысленную войну. Кстати, твой брат и сам виноват в том, что погиб. Он был бы жив и по сей день, если бы не попался в простейшую ловушку, которую раскусил бы и грудной ребенок.
Он помолчал, глядя ей в лицо, и, хотя продолжал все тем же холодным, невыразительным голосом, Арианне показалось, что в лице его появилось что-то человеческое.
— На войне — как на войне, миледи. Даже если моя пика и убила твоего брата, никакой личной вражды я к нему не питал. Надеюсь, душа его сейчас пребывает на небесах.
Слезы обожгли глаза, и Арианна подумала: раньше она сгорит в аду, чем заплачет на глазах у этого человека! Он был прав, но эта правота только усугубляла ее боль. В груди мучительно заныло, и она попробовала глубоко вздохнуть, чтобы хоть немного ослабить это ощущение. К ее ужасу, вместе со вздохом вырвалось громкое рыдание. Чувствуя себя униженной, как никогда прежде, Арианна резко отвернулась и бросилась прочь, но запястье ее оказалось зажатым в тиски его руки. Почему-то он притянул ее к себе, к своей груди, и забрал в кулак пряди волос, запрокидывая ей голову. А потом его рот оказался совсем близко, прижался к ее губам.
Она замерла, перестав даже дышать. Губы его двигались вдоль ее губ, вначале с силой, потом все мягче, все нежнее. Руки ее сами собой легли ему на грудь... чтобы оттолкнуть, конечно... но внезапно они захватили борта его кожаной куртки и потянули. И вдруг она прижалась к нему всем телом, не понимая, что делает, потеряв голову. Она не сознавала, что отвечает на поцелуй, не слышала стона, который вдруг сорвался с губ рыцаря. Все в ней горело и как бы плыло, и единственным ясным, четким ощущением было страннейшее, сладостное и болезненное ощущение движения его губ...
Он отстранился. Арианна посмотрела ему в лицо, ошеломленная, растерянная. Ей казалось, что она потеряла почву под ногами, превратилась в фейерверк горячих искр, вообще перестала существовать на несколько секунд. Он наклонился снова... но потом кулак, в котором были забраны ее волосы, сжался сильнее, потянув ее прочь. Рыцарь отступил, не отрывая от нее расширенных глаз, которые не были больше бесстрастными. В них застыло изумленное, почти потрясенное выражение — точно такое же (она знала это), как и в ее глазах.
***
В тот же вечер Арианна сидела на стуле перед пустой жаровней, рассеянно поедая кусочки телятины под острым соусом, принесенной ей на ужин. Входная дверь вдруг распахнулась на всю ширь, ударившись об стену. Арианна чуть было не опрокинула поднос, схватившись за сердце. Мимо ее молчаливых стражей на бешеной скорости пронесся подросток, споткнувшись о порог и едва не растянувшись во весь рост.
— Родри!
Арианна отставила поднос и бросилась навстречу, заключив мальчишку в объятия. Однако радость обернулась ужасом при мысли о том, что может означать присутствие в замке самого младшего из ее братьев.
— Родри, неужели отца больше нет в живых? Его заманили в замок и убили?
— Да перестань нести чушь, Арианна! И отпусти меня, я уже задыхаюсь!
Подросток вывернулся из ее объятий. В свои четырнадцать он считал себя слишком взрослым для подобных изъявлений нежности. Отступив от сестры, он с достоинством привел в порядок помятую одежду.
— Ничего такого с отцом не случилось, он всего-навсего подписал мирный договор с этим отродьем дьявола, королем Генрихом.
— Мирный договор, ты говоришь? В таком случае выкуп за меня уже заплачен! Ты приехал забрать меня домой?
— Э-э... не совсем так, — ответил Родри, отводя взгляд.
— Что значит не совсем так?
Брат не ответил, разглядывая комнату. Как и в каждом из детей князя Оуэна, в нем сказалась кровь рода Гуинеддов, сделав черты лица особенными, характерными. Глаза Родри были немного светлее, чем у Арианны, и напоминали цветом молодые листья папоротника. Светлее были и волосы, выгоревшие от постоянного пребывания на солнце и потому не темно, а золотисто-каштановые. Хотя не прошло и месяца с тех пор, как Арианна в последний раз видела брата, он успел подрасти по крайней мере на фут. Столь стремительный рост не мог не сказаться на всей его комплекции, поэтому ноги и руки его были совсем тощими.
Прохаживаясь по комнате, Родри набрел на поднос с ужином. Он тотчас отломил кусок булки и целиком засунул его в рот.
— Родри, объяснишь ты мне или нет?.. — начала Арианна со вздохом.
— Угу, угу! — энергично жуя, пробормотал тот. — Я уже сказал, что отец подписал мирный договор с Англией. Он согласился признать себя вассалом короля Генриха и выплатить дань, теперь англичане выведут войска из Уэльса и впредь станут уважать его княжеские права. За это он уступает им Руддлан и всю провинцию Телеингл... и двух заложников, на случай будущих осложнений, — Родри наконец прожевал хлеб, запил его хорошим глотком эля и добавил: — Нас с тобой.
— Нас с тобой? — переспросила Арианна, горько усмехнувшись. — Ты хочешь сказать, что... что мы будем в полной власти короля Генриха? Что нас увезут из Уэльса?
Мысль о том, что ей придется провести остаток жизни в Англии, была так невыносима, что никак не укладывалась в голове.
— Ну да... — У Родри задрожал подбородок, и он стиснул зубы, чтобы не расплакаться. — Не бойся, нас не запрут в каком-нибудь подвале. Такого я бы, конечно, не выдержал. Честно говоря, все будет не так уж плохо. Сама посуди, — тон его был таким, словно он изо всех сил старался убедить самого себя, — меня сделают оруженосцем знатного рыцаря... или камердинером в богатом доме.
— А что будет со мной?
Задавая этот вопрос, Арианна уже знала единственный ответ на него. Женщину-заложницу ожидала участь монахини. Иными словами, ее заживо хоронили в каком-нибудь монастыре. Она сказала себе, что жить во славу Христа — благая участь, но легче от этого не стало.
— Ах, Родри, мне кажется, из меня не выйдет хорошей монахини!
— А кто говорил, что тебя сделают монахиней? Тебя выдадут замуж за того, кто получит Руддлан, кем бы он ни оказался, — с этим оптимистическим заверением Родри поднял графин с элем и начал жадно пить.
— Выдадут замуж! — ахнула Арианна и схватила его за руку. — За кого?
— Иисусе! Посмотри, что ты наделала!
Весь перед рубахи был теперь залит элем. Повозив по пятну ладонями, больше для вида, Родри махнул рукой и впился зубами в остаток булки, невнятно излагая при этом все, что знал.
— Король Генрих устраивает турнир, чтобы определить, кто окажется достойнейшим. Будет... э-э... потешное сражение между двумя соперниками. Один из них — граф Честер... правда, у него уже есть жена и замков тоже хватает... но это ничего не меняет. Если он победит, то вознаградит Руддланом кого-нибудь из своих вассалов, за верную службу. Это и будет тот человек, за которого тебе придется выйти замуж.
— А кто выступит против графа Честера? — Не дождавшись ответа, Арианна выхватила хлеб из руки брата. — Пропади ты пропадом, Родри! Неужели нельзя перестать жевать хоть на минуту?
— Я бы тебе давно уже все рассказал, если бы ты не перебивала меня все время, — обиженно заметил брат. — Слова не даешь вставить, трещишь и трещишь! Против графа Честера выступит Черный Дракон.
Хотя Арианна ожидала и боялась именно этого, она не хотела верить тому, что услышала. Она истерически замотала головой, как если бы отрицание могло что-то изменить.
— Ты лжешь, Родри! Этого не может быть! Отец никогда не поступил бы со мной так! Он никогда не выдал бы меня за такого человека!
— Отец говорил об этом со всеми нами, — сказал брат с глубокой жалостью в голосе и взгляде. — Он делает это ради рода Гуинеддов. Теперь, когда мирный договор подписан, король Генрих ждет только турнира и твоего... э-э... венчания, чтобы вывести войска. Уэльс будет оставлен в покое, и отец сможет править так, как сочтет нужным... — Он приподнял одно плечо, словно извиняясь. — Может, вовсе и не Черный Дракон победит на турнире.
Арианна отвернулась, обеими руками вцепившись себе в волосы. Рыдания рвались из груди, и она заглушила их хриплым, безрадостным смехом. Все это было несправедливо, настолько несправедливо по отношению к ней, что хотелось бесноваться, ломая и круша все подряд. Но что толку было в гневе? С самого детства она знала, что будет выдана замуж только ради блага и процветания рода Гуинеддов, выдана за человека, которого впервые увидит, возможно, только у алтаря. Лишь крохотная частичка ее души — неизлечимо романтическая частичка — втайне надеялась, что она повернется к своему нареченному, посмотрит в его красивое лицо, заглянет в глаза, полные обожания, — и безумно, страстно его полюбит. Точно так же, как и он полюбит ее сразу и навсегда.
Вот только в жизни все совсем иначе.
Арианна стиснула веки и увидела мужское лицо: резкое, угловатое и бесстрастное, с безжалостным ртом и холодными кремниево-серыми глазами, в которых не было ничего, ничего абсолютно.
Это было лицо человека, который мог стать ее мужем.
Глава 6
— Конечно, я женюсь на девчонке, если это поможет получить Руддлан. Но будь уверен — мне это ничуть не нравится.
— Богородица, оборони... — пробормотал Талиазин себе под нос.
Он подышал на участок выпуклого орнамента на бронзовом щите Рейна и начал энергично полировать его льняной ветошью. После продолжительного молчания он заметил:
— Мне показалось, командир, что она тоже от вас не в восторге.
— Уж не думаешь ли ты, что я забыл, чья это вина? — рявкнул Рейн, переставая вышагивать взад-вперед по ограниченному пространству шатра и тыча в оруженосца обвиняющим перстом. — Я все еще не отказался от мысли примерно тебя наказать. И я это сделаю, как только изыщу самый болезненный способ. В данный момент я как раз решаю, бросить тебя в яму к дикому кабану, предварительно завязав глаза, или столкнуть с верхушки башни в котел с кипящим маслом.
Как обычно, угрозы Рейна не произвели на оруженосца никакого впечатления. По правде сказать, он вообще не обращал на хозяина внимания. Он приставил начищенный щит к сундуку и широко улыбался, восхищаясь делом рук своих. И он имел на это право: щит был отполирован до блеска, а дракон в центре его выпуклой поверхности покрыт черной краской.
Яркий солнечный свет струился через распахнутый вход, заставляя алую парусину стен отбрасывать мягкий отсвет. Так светятся угли в жаровне сумрачным вечером. Снаружи доносился рев духовых инструментов, старавшихся заглушить перестук молотков: это оруженосцы прикрепляли на наспех сооруженной ограде копья с гербами и вымпелами рыцарей, при этом наперебой выкрикивая их девизы и воинственные возгласы. Оставалось меньше часа до предстоящего турнира.
Талиазин перенес единственный стул в центр шатра, поставив рядом сапоги. Рассеянный взгляд Рейна наткнулся на глубокую щербину в центральном шесте. Это напомнило ему случай, когда леди Арианна пыталась его обезглавить его же собственным мечом. Он подошел ближе и провел по зарубке кончиком пальца. Талиазин, внимательно за ним наблюдавший, усмехнулся:
— Командир, я советую вам приближаться в латах к постели леди Арианны, чтобы осуществить супружеские права.
Несмотря на кислое настроение, владевшие им весь этот день, Рейн не мог не засмеяться словам оруженосца. Честно говоря, в предполагаемом браке он находил только одну приятную сторону: возможность уложить девчонку в кровать. Ему не терпелось увидеть ее голой... почувствовать ее под собой. Как бы он набросился на ее рот! С какой силой он вонзился бы в нее, чтобы заставить эту гордячку понять, кто ее господин отныне и навеки!
Его плоть мгновенно откликнулась на эти мысли, напрягшись внутри узких подштанников. Такая быстрая и неуместная реакция вызвала у Рейна не только недовольство, но и удивление. Всю прошедшую неделю он почти не расставался со шлюхой по имени Мод — той, что с коричными волосами, — и так вымотался, что шеренга голых женщин, дефилирующая мимо шатра, заставила бы подняться разве что его брови. У него и раньше случались периоды длительного воздержания, но даже тогда ему удавалось держать похоть в железной узде. Он просто не мог припомнить, чтобы когда-нибудь испытывал столь сильное вожделение. Его острый привкус был даже на языке, как привкус крови.
Между тем Талиазин поднял и благоговейно понес хозяину облегающие рейтузы, спереди сплошь покрытые бронзовыми пластинами, — часть доспехов, защищающая ноги.
— Как вы думаете, командир, леди Арианна будет хороша в постели? Все барды князя Гуинедда до небес превозносят ее прелести.
— Я думаю, они так стараются потому, что воспевают дочь старого Оуэна. А что им остается делать? Даже если бы у нее было не лицо, а свиное рыло, покрытое бородавками, они и тогда бы превозносили до небес ее красоту!
Рейн сел на стул и вытянул ноги, чтобы оруженосец мог натянуть на него рейтузы. Он старался не обращать внимания на упорное стеснение в паху.
Талиазин опустился на колени и начал одну за другой затягивать застежки бронзовых пластин (они шли длинным рядом сзади по каждой ноге).
— Вам будет намного легче притереться друг к другу, когда вы повенчаетесь, — сказал он, покончив с этим и берясь за сапоги. Бровь его приподнялась, и он добавил со вздохом: — По крайней мере я на это надеюсь.
— Что до нее, ей точно придется притираться ко мне, — заметил Рейн, вставая и притопывая сапогами.
— А если она не научится угождать вам, вы всегда можете отправить ее в монастырь. Разумеется, после того, как онa произведет на свет достаточно наследников. — Почему-то Талиазин засмеялся, взбираясь на стул с доспехами Рейна. — Может, мне помолиться за то, чтобы она часто беременела и легко разрешалась от бремени?
Рейн покачал головой, поскольку решительно не мог сохранять серьезность, когда оруженосец начинал паясничать. Он поднял руки, принимая на плечи тяжелую кольчугу с невольным вскриком. Эта часть
его доспехов представляла из себя двойной слой мелких колечек, тщательно переплетенных и начищенных до тусклой черноты. Весила кольчуга не менее тридцати фунтов.
Позволяя себя одевать, Рейн раздумывал над словами оруженосца. Он вовсе не собирался после венчания вести себя с женой грубо или жестоко. Не было у него и намерения избавиться от нее, обзаведясь наследником. Он готов был обращаться с ней со всей мягкостью и уважением, но лишь до тех пор, пока она исполняет супружеский долг, рожает ему сыновей и беспрекословно повинуется его приказам. В противном случае ей грозило поплатиться за непослушание.
— Командир, мне все же кажется, что вы составили неправильное мнение о леди Арианне. Не потому ли она вам не по нраву, что до вас дошли нелепые слухи, будто она ведьма?
Рейн не слышал ничего такого, но он не был и удивлен. Половина женщин Уэльса утверждали, что наделены даром привораживать возлюбленного, наводить порчу и сглаз. Ну и, конечно, предсказывать судьбу.
— Все это бессовестное вранье, командир. На самом деле леди Арианна — настоящая файлид, что на вашем языке означает «ясновидящая». И в старину, и сейчас такие люди очень почитаемы в Уэльсе.
— Правда? Должно быть, она не особенно сильна в ясновидении, и мне искренне жаль, что это так. Иначе она могла бы предвидеть собственное будущее и постаралась бы его избежать. Тогда мы оба избегли бы брака, который не по душе ни мне, ни ей.
Талиазин испустил громкий вздох, застегивая широкую кожаную перевязь на талии Рейна. Тот достал меч из ножен и сделал несколько пробных выпадов, чтобы немного размять запястье. Это был, конечно, не тот меч, которым он сражался на поле боя, а потешное оружие, используемое на турнирах. Лезвие было старательно затуплено, острие сточено. Такая же пародия на боевое оружие должна была достаться ему и вместо пики. Не только наконечник ее стачивался, но и древко было из хрупкого дерева, ломающегося при попадании в цель. Поступать так вынуждала церковь, которая утверждала, что погибший на турнире автоматически попадает в ад, будь он даже праведником. Рейн подумал, пожимая плечами: какая разница, если большинство рыцарей так или иначе попадает в пекло? Тем не менее, было принято не убивать друг друга на турнире, хотя такое и случалось время от времени.
Он вдруг заметил, что оруженосец пристально смотрит на него, и задался вопросом, какая новая проделка у парня на уме.
— Ну, признавайся, что натворил?
— Кто? Я? — Глаза Талиазина враз стали круглыми и простодушными. — Ничего я не натворил, командир! Просто все дело в том...
Он как следует прокашлялся. Несколько раз подряд облизнул губы. Поковырял землю носком сапожка.
— Это насчет вас и леди Арианны. Видите ли... э-э... похоже, вы не очень понравились друг другу. До сих пор я не говорил вам этого, но... все дело в том, что леди Арианна — ваша суженая перед Богом, ваша судьба. Мне очень жаль, но вы ухитрились так все испортить, что вам придется теперь совершить великое множество подвигов, чтобы добиться ее любви, — озадаченное выражение скользнуло по лицу Талиазина. — Понятия не имею, почему это происходит. Я тут думал, все пойдет как по маслу... отчего все так запуталось ума не приложу.
Рейн слушал все это и смотрел на оруженосца так, словно тот в любую минуту мог извергнуть из себя пену и заскрежетать зубами. Раньше он не замечал ничего такого за уроженцами Уэльса, но теперь начал подозревать, что все они слегка не в своем уме.
— Богородица, оборони... — пробормотал Талиазин себе под нос.
Он подышал на участок выпуклого орнамента на бронзовом щите Рейна и начал энергично полировать его льняной ветошью. После продолжительного молчания он заметил:
— Мне показалось, командир, что она тоже от вас не в восторге.
— Уж не думаешь ли ты, что я забыл, чья это вина? — рявкнул Рейн, переставая вышагивать взад-вперед по ограниченному пространству шатра и тыча в оруженосца обвиняющим перстом. — Я все еще не отказался от мысли примерно тебя наказать. И я это сделаю, как только изыщу самый болезненный способ. В данный момент я как раз решаю, бросить тебя в яму к дикому кабану, предварительно завязав глаза, или столкнуть с верхушки башни в котел с кипящим маслом.
Как обычно, угрозы Рейна не произвели на оруженосца никакого впечатления. По правде сказать, он вообще не обращал на хозяина внимания. Он приставил начищенный щит к сундуку и широко улыбался, восхищаясь делом рук своих. И он имел на это право: щит был отполирован до блеска, а дракон в центре его выпуклой поверхности покрыт черной краской.
Яркий солнечный свет струился через распахнутый вход, заставляя алую парусину стен отбрасывать мягкий отсвет. Так светятся угли в жаровне сумрачным вечером. Снаружи доносился рев духовых инструментов, старавшихся заглушить перестук молотков: это оруженосцы прикрепляли на наспех сооруженной ограде копья с гербами и вымпелами рыцарей, при этом наперебой выкрикивая их девизы и воинственные возгласы. Оставалось меньше часа до предстоящего турнира.
Талиазин перенес единственный стул в центр шатра, поставив рядом сапоги. Рассеянный взгляд Рейна наткнулся на глубокую щербину в центральном шесте. Это напомнило ему случай, когда леди Арианна пыталась его обезглавить его же собственным мечом. Он подошел ближе и провел по зарубке кончиком пальца. Талиазин, внимательно за ним наблюдавший, усмехнулся:
— Командир, я советую вам приближаться в латах к постели леди Арианны, чтобы осуществить супружеские права.
Несмотря на кислое настроение, владевшие им весь этот день, Рейн не мог не засмеяться словам оруженосца. Честно говоря, в предполагаемом браке он находил только одну приятную сторону: возможность уложить девчонку в кровать. Ему не терпелось увидеть ее голой... почувствовать ее под собой. Как бы он набросился на ее рот! С какой силой он вонзился бы в нее, чтобы заставить эту гордячку понять, кто ее господин отныне и навеки!
Его плоть мгновенно откликнулась на эти мысли, напрягшись внутри узких подштанников. Такая быстрая и неуместная реакция вызвала у Рейна не только недовольство, но и удивление. Всю прошедшую неделю он почти не расставался со шлюхой по имени Мод — той, что с коричными волосами, — и так вымотался, что шеренга голых женщин, дефилирующая мимо шатра, заставила бы подняться разве что его брови. У него и раньше случались периоды длительного воздержания, но даже тогда ему удавалось держать похоть в железной узде. Он просто не мог припомнить, чтобы когда-нибудь испытывал столь сильное вожделение. Его острый привкус был даже на языке, как привкус крови.
Между тем Талиазин поднял и благоговейно понес хозяину облегающие рейтузы, спереди сплошь покрытые бронзовыми пластинами, — часть доспехов, защищающая ноги.
— Как вы думаете, командир, леди Арианна будет хороша в постели? Все барды князя Гуинедда до небес превозносят ее прелести.
— Я думаю, они так стараются потому, что воспевают дочь старого Оуэна. А что им остается делать? Даже если бы у нее было не лицо, а свиное рыло, покрытое бородавками, они и тогда бы превозносили до небес ее красоту!
Рейн сел на стул и вытянул ноги, чтобы оруженосец мог натянуть на него рейтузы. Он старался не обращать внимания на упорное стеснение в паху.
Талиазин опустился на колени и начал одну за другой затягивать застежки бронзовых пластин (они шли длинным рядом сзади по каждой ноге).
— Вам будет намного легче притереться друг к другу, когда вы повенчаетесь, — сказал он, покончив с этим и берясь за сапоги. Бровь его приподнялась, и он добавил со вздохом: — По крайней мере я на это надеюсь.
— Что до нее, ей точно придется притираться ко мне, — заметил Рейн, вставая и притопывая сапогами.
— А если она не научится угождать вам, вы всегда можете отправить ее в монастырь. Разумеется, после того, как онa произведет на свет достаточно наследников. — Почему-то Талиазин засмеялся, взбираясь на стул с доспехами Рейна. — Может, мне помолиться за то, чтобы она часто беременела и легко разрешалась от бремени?
Рейн покачал головой, поскольку решительно не мог сохранять серьезность, когда оруженосец начинал паясничать. Он поднял руки, принимая на плечи тяжелую кольчугу с невольным вскриком. Эта часть
его доспехов представляла из себя двойной слой мелких колечек, тщательно переплетенных и начищенных до тусклой черноты. Весила кольчуга не менее тридцати фунтов.
Позволяя себя одевать, Рейн раздумывал над словами оруженосца. Он вовсе не собирался после венчания вести себя с женой грубо или жестоко. Не было у него и намерения избавиться от нее, обзаведясь наследником. Он готов был обращаться с ней со всей мягкостью и уважением, но лишь до тех пор, пока она исполняет супружеский долг, рожает ему сыновей и беспрекословно повинуется его приказам. В противном случае ей грозило поплатиться за непослушание.
— Командир, мне все же кажется, что вы составили неправильное мнение о леди Арианне. Не потому ли она вам не по нраву, что до вас дошли нелепые слухи, будто она ведьма?
Рейн не слышал ничего такого, но он не был и удивлен. Половина женщин Уэльса утверждали, что наделены даром привораживать возлюбленного, наводить порчу и сглаз. Ну и, конечно, предсказывать судьбу.
— Все это бессовестное вранье, командир. На самом деле леди Арианна — настоящая файлид, что на вашем языке означает «ясновидящая». И в старину, и сейчас такие люди очень почитаемы в Уэльсе.
— Правда? Должно быть, она не особенно сильна в ясновидении, и мне искренне жаль, что это так. Иначе она могла бы предвидеть собственное будущее и постаралась бы его избежать. Тогда мы оба избегли бы брака, который не по душе ни мне, ни ей.
Талиазин испустил громкий вздох, застегивая широкую кожаную перевязь на талии Рейна. Тот достал меч из ножен и сделал несколько пробных выпадов, чтобы немного размять запястье. Это был, конечно, не тот меч, которым он сражался на поле боя, а потешное оружие, используемое на турнирах. Лезвие было старательно затуплено, острие сточено. Такая же пародия на боевое оружие должна была достаться ему и вместо пики. Не только наконечник ее стачивался, но и древко было из хрупкого дерева, ломающегося при попадании в цель. Поступать так вынуждала церковь, которая утверждала, что погибший на турнире автоматически попадает в ад, будь он даже праведником. Рейн подумал, пожимая плечами: какая разница, если большинство рыцарей так или иначе попадает в пекло? Тем не менее, было принято не убивать друг друга на турнире, хотя такое и случалось время от времени.
Он вдруг заметил, что оруженосец пристально смотрит на него, и задался вопросом, какая новая проделка у парня на уме.
— Ну, признавайся, что натворил?
— Кто? Я? — Глаза Талиазина враз стали круглыми и простодушными. — Ничего я не натворил, командир! Просто все дело в том...
Он как следует прокашлялся. Несколько раз подряд облизнул губы. Поковырял землю носком сапожка.
— Это насчет вас и леди Арианны. Видите ли... э-э... похоже, вы не очень понравились друг другу. До сих пор я не говорил вам этого, но... все дело в том, что леди Арианна — ваша суженая перед Богом, ваша судьба. Мне очень жаль, но вы ухитрились так все испортить, что вам придется теперь совершить великое множество подвигов, чтобы добиться ее любви, — озадаченное выражение скользнуло по лицу Талиазина. — Понятия не имею, почему это происходит. Я тут думал, все пойдет как по маслу... отчего все так запуталось ума не приложу.
Рейн слушал все это и смотрел на оруженосца так, словно тот в любую минуту мог извергнуть из себя пену и заскрежетать зубами. Раньше он не замечал ничего такого за уроженцами Уэльса, но теперь начал подозревать, что все они слегка не в своем уме.