Страница:
Арианна стояла у подножия лестницы, ведущей в главную залу, и следила за тем, как Талиазин прикрепляет металлический нагрудник лошади Рейна к луке седла. На оруженосце снова был золотой шлем, поблескивающий в лучах восходящего солнца. Могучее животное рыло копытами землю, время от времени принимаясь жевать край кожаной куртки Талиазина. Безукоризненно черную шкуру портило только лысое розово-серое пятно на крупе, где после жестокого ожога шерсть отказывалась нормально расти, даже когда рана зажила окончательно.
Рядом с Арианной, тяжело и шумно переступая с ноги на ногу, стоял сэр Одо. На этот раз здоровяк оставался в замке во главе отряда, который Рейн счел достаточным для охраны. Так они оба и стояли, пока в дверях не появился сам лорд Руддлан в тускло-черных латах.
Арианна смотрела, как муж спускается по лестнице, и вспоминала прошедшую ночь, когда он любил ее так отчаянно, словно заранее знал, что они расстаются навсегда. Он напугал ее этим, хотя отчаяние, пусть даже не столь явное, делило с ними ложе каждый раз, когда они занимались любовью, все две недели подготовки к походу. Они занимались любовью и в эту ночь, но так и не поговорили.
Рейн остановился перед ней и сэром Одо. В руке он держал печать, символ власти лорда. Арианна ожидала, что он передаст печать тому, кто считался его первым помощником и правой рукой, кто должен был заменить его на время отсутствия, но Рейн взял ее за запястье и поднял руку ладонью вверх, вложив в нее тяжелый рельефный кусок дерева с круглой ручкой.
— Все, что будет сделано леди Арианной Руддлан, будет сделано от моего имени, — сказал он громко и внятно, чтобы мог слышать каждый из собравшихся.
— Я буду служить вам верой и правдой, милорд, — ответила она, борясь со стеснением в горле.
Не смущаясь присутствием сэра Одо, не обращая внимания на любопытные взгляды, Рейн коснулся губ Арианны нежным мимолетным поцелуем.
Прошла целая вечность — и, казалось, несколько считанных секунд, — пока подводы с оружием и продовольствием одна за другой выползли за ворота. За ними последовали арбалетчики и другие вооруженные пехотинцы. Рыцари медлили, поскольку отправлялись в путь верхом и могли легко догнать более медлительную часть отряда. Однако и они, в конце концов, покинули замок. Остались только Рейн, его оруженосец и горстка сопровождающих.
Все остальные ожидали командира снаружи, за стенами Руддлана. Рейн снова, второй раз за утро, направился к Арианне, и, пока он приближался, она повторяла про себя: «Сейчас он скажет это, сейчас он скажет слова, которых я жду».
Но он не сказал ничего, даже слов прощания. Он просто погладил ее по щеке, всего один раз. А потом он отвернулся, подошел к своему коню, вскочил в седло и направился к воротам.
Арианна опомнилась только тогда, когда он был уже на полпути к лесу, тому самому, под сень которого поворачивала дорога в Англию. Она сорвалась с места, где стояла как вкопанная, и побежала вслед, крича: «Рейн» Рейн!» Она была готова к тому, что он не остановится, даже не обернется, но он придержал коня, сделав знак отряду двигаться дальше. Он спешился и ждал.
Арианна бежала через влажный от росы луг, подол ее платья становился все более мокрым и тяжелым, густая трава цеплялась за ноги, и казалось, что она бежит и бежит, не двигаясь с места, как это бывает во сне. И вдруг она поняла, что находится совсем рядом с Рейном. Она бросилась ему на грудь, не обращая внимания на то, как впились в ее тело двойные кольца кольчуги, и через мгновение он уже целовал её так, как умел только он один, — жадно, исступленно, почти жестоко.
— Господи Иисусе, что ты за ребенок, Арианна, — говорил он, отстранив ее и отирая ладонью ее мокрые щеки. — Не плачь, моя маленькая женушка, я вернусь живым.
— Я вовсе не плачу, — прошептала она, хотя за пеленой слез почти не видно было его лица. — И мне совершенно все равно, вернешься ты или нет, нормандец!
Когда она сумела преодолеть слезы, на губах Рейна играла неоспоримо мужская, очень самодовольная усмешка. Он знал, он прекрасно знал, что она лжет.
— Значит, ты бежала за мной чуть не до самой границы, только чтобы сказать это?
— Я забыла кое-что отдать тебе.
Она сунула пальцы за лиф платья и достала скомканный кусок ткани. Рейн взял теплый комок и разгладил его. Это был вымпел для пики, который Арианна сделала тайком от него. На прямоугольнике кроваво-красного шелка, один край которого был вырезан зубчиками, она вышила дракона не нитками, а своими длинными темными волосами.
Рейн ничего не сказал, но улыбнулся той самой улыбкой, сводившей ее с ума, завораживающей и заставляющей кровь быстрее бежать в жилах. Он притянул ее к себе, чтобы еще раз поцеловать таким же долгим, болезненно-жадным поцелуем, полным желания. Когда он начал отстраняться, Арианна вцепилась ему в плечи.
— Рейн, Рейн, я так тебя!... — Она прикусила губу, потрясенная тем, что чуть было не сорвалось с языка. Она поспешно поправилась. — Я так буду тебя ждать! Я буду скучать!
— Я тоже буду скучать по тебе, моя маленькая женушка, — сказал он, поглаживая ее по рукам, плечам, щекам. — Мне пора ехать.
Но он уехал не сразу. Сначала он еще один, последний, раз поцеловал ее и только потом решительно отстранил. Он ни разу не посмотрел на нее, пока садился в седло, не оглянулся и тогда, когда ехал галопом по дороге, догоняя отряд. Он так и исчез из поля ее зрения, не посмотрев назад ни разу, даже мельком.
Вскоре арьергард отряда скрылся в лесу, направляясь на юг, к проливу, за которым король Генрих готовился к очередной маленькой войне. Арианна следила за тем, как фигурки людей становятся все меньше и исчезают из виду. Она так и стояла в росистой траве, отчаянно надеясь, что Рейн все-таки обернется, и зная, что этого не будет. Но в тот момент, когда он должен был вот-вот скрыться окончательно, его левая рука поднялась в прощальном жесте.
Только тогда она побежала назад, в замок. Она пронеслась по двору стрелой, бегом взбежала по крутой лестнице на насыпной холм и так же стремительно пересекла главную залу. Прыгая через две ступеньки за раз, она одолела лестницу, ведущую на самый верх башни.
Здесь, под остроконечной кровлей из дубовой черепицы, лепился круговой балкончик, на котором едва мог уместиться человек. Оттуда была видна дорога там, где она снова появлялась из-под сводов леса. Крохотное пятнышко двигалось по ней — черное пятнышко, быстро исчезающее из виду, вплавляющееся в линию горизонта. Арианна не отрывала от него взгляда до тех пор, пока оно не исчезло совсем.
Она отвернулась от опустевшей дороги, привалившись к краям черепиц с такой силой, что они впились в спину. Она не заметила, как осела на грубые жерди балкона. Глаза жгло, и она потерлась ими о колени, подтянутые к подбородку.
«Почему я не сказала ему? — думала она. — Почему не сказала, что люблю его?»
Но она промолчала, а теперь Рейна не было рядом.
Глава 20
Рядом с Арианной, тяжело и шумно переступая с ноги на ногу, стоял сэр Одо. На этот раз здоровяк оставался в замке во главе отряда, который Рейн счел достаточным для охраны. Так они оба и стояли, пока в дверях не появился сам лорд Руддлан в тускло-черных латах.
Арианна смотрела, как муж спускается по лестнице, и вспоминала прошедшую ночь, когда он любил ее так отчаянно, словно заранее знал, что они расстаются навсегда. Он напугал ее этим, хотя отчаяние, пусть даже не столь явное, делило с ними ложе каждый раз, когда они занимались любовью, все две недели подготовки к походу. Они занимались любовью и в эту ночь, но так и не поговорили.
Рейн остановился перед ней и сэром Одо. В руке он держал печать, символ власти лорда. Арианна ожидала, что он передаст печать тому, кто считался его первым помощником и правой рукой, кто должен был заменить его на время отсутствия, но Рейн взял ее за запястье и поднял руку ладонью вверх, вложив в нее тяжелый рельефный кусок дерева с круглой ручкой.
— Все, что будет сделано леди Арианной Руддлан, будет сделано от моего имени, — сказал он громко и внятно, чтобы мог слышать каждый из собравшихся.
— Я буду служить вам верой и правдой, милорд, — ответила она, борясь со стеснением в горле.
Не смущаясь присутствием сэра Одо, не обращая внимания на любопытные взгляды, Рейн коснулся губ Арианны нежным мимолетным поцелуем.
Прошла целая вечность — и, казалось, несколько считанных секунд, — пока подводы с оружием и продовольствием одна за другой выползли за ворота. За ними последовали арбалетчики и другие вооруженные пехотинцы. Рыцари медлили, поскольку отправлялись в путь верхом и могли легко догнать более медлительную часть отряда. Однако и они, в конце концов, покинули замок. Остались только Рейн, его оруженосец и горстка сопровождающих.
Все остальные ожидали командира снаружи, за стенами Руддлана. Рейн снова, второй раз за утро, направился к Арианне, и, пока он приближался, она повторяла про себя: «Сейчас он скажет это, сейчас он скажет слова, которых я жду».
Но он не сказал ничего, даже слов прощания. Он просто погладил ее по щеке, всего один раз. А потом он отвернулся, подошел к своему коню, вскочил в седло и направился к воротам.
Арианна опомнилась только тогда, когда он был уже на полпути к лесу, тому самому, под сень которого поворачивала дорога в Англию. Она сорвалась с места, где стояла как вкопанная, и побежала вслед, крича: «Рейн» Рейн!» Она была готова к тому, что он не остановится, даже не обернется, но он придержал коня, сделав знак отряду двигаться дальше. Он спешился и ждал.
Арианна бежала через влажный от росы луг, подол ее платья становился все более мокрым и тяжелым, густая трава цеплялась за ноги, и казалось, что она бежит и бежит, не двигаясь с места, как это бывает во сне. И вдруг она поняла, что находится совсем рядом с Рейном. Она бросилась ему на грудь, не обращая внимания на то, как впились в ее тело двойные кольца кольчуги, и через мгновение он уже целовал её так, как умел только он один, — жадно, исступленно, почти жестоко.
— Господи Иисусе, что ты за ребенок, Арианна, — говорил он, отстранив ее и отирая ладонью ее мокрые щеки. — Не плачь, моя маленькая женушка, я вернусь живым.
— Я вовсе не плачу, — прошептала она, хотя за пеленой слез почти не видно было его лица. — И мне совершенно все равно, вернешься ты или нет, нормандец!
Когда она сумела преодолеть слезы, на губах Рейна играла неоспоримо мужская, очень самодовольная усмешка. Он знал, он прекрасно знал, что она лжет.
— Значит, ты бежала за мной чуть не до самой границы, только чтобы сказать это?
— Я забыла кое-что отдать тебе.
Она сунула пальцы за лиф платья и достала скомканный кусок ткани. Рейн взял теплый комок и разгладил его. Это был вымпел для пики, который Арианна сделала тайком от него. На прямоугольнике кроваво-красного шелка, один край которого был вырезан зубчиками, она вышила дракона не нитками, а своими длинными темными волосами.
Рейн ничего не сказал, но улыбнулся той самой улыбкой, сводившей ее с ума, завораживающей и заставляющей кровь быстрее бежать в жилах. Он притянул ее к себе, чтобы еще раз поцеловать таким же долгим, болезненно-жадным поцелуем, полным желания. Когда он начал отстраняться, Арианна вцепилась ему в плечи.
— Рейн, Рейн, я так тебя!... — Она прикусила губу, потрясенная тем, что чуть было не сорвалось с языка. Она поспешно поправилась. — Я так буду тебя ждать! Я буду скучать!
— Я тоже буду скучать по тебе, моя маленькая женушка, — сказал он, поглаживая ее по рукам, плечам, щекам. — Мне пора ехать.
Но он уехал не сразу. Сначала он еще один, последний, раз поцеловал ее и только потом решительно отстранил. Он ни разу не посмотрел на нее, пока садился в седло, не оглянулся и тогда, когда ехал галопом по дороге, догоняя отряд. Он так и исчез из поля ее зрения, не посмотрев назад ни разу, даже мельком.
Вскоре арьергард отряда скрылся в лесу, направляясь на юг, к проливу, за которым король Генрих готовился к очередной маленькой войне. Арианна следила за тем, как фигурки людей становятся все меньше и исчезают из виду. Она так и стояла в росистой траве, отчаянно надеясь, что Рейн все-таки обернется, и зная, что этого не будет. Но в тот момент, когда он должен был вот-вот скрыться окончательно, его левая рука поднялась в прощальном жесте.
Только тогда она побежала назад, в замок. Она пронеслась по двору стрелой, бегом взбежала по крутой лестнице на насыпной холм и так же стремительно пересекла главную залу. Прыгая через две ступеньки за раз, она одолела лестницу, ведущую на самый верх башни.
Здесь, под остроконечной кровлей из дубовой черепицы, лепился круговой балкончик, на котором едва мог уместиться человек. Оттуда была видна дорога там, где она снова появлялась из-под сводов леса. Крохотное пятнышко двигалось по ней — черное пятнышко, быстро исчезающее из виду, вплавляющееся в линию горизонта. Арианна не отрывала от него взгляда до тех пор, пока оно не исчезло совсем.
Она отвернулась от опустевшей дороги, привалившись к краям черепиц с такой силой, что они впились в спину. Она не заметила, как осела на грубые жерди балкона. Глаза жгло, и она потерлась ими о колени, подтянутые к подбородку.
«Почему я не сказала ему? — думала она. — Почему не сказала, что люблю его?»
Но она промолчала, а теперь Рейна не было рядом.
Глава 20
— Миледи, видели бы вы, что творится внизу! — Эдит буквально ворвалась в хозяйскую спальню, и вместе с ней снаружи ворвался разноголосый крик и смех. Горничная успела выпить достаточно крепкого рождественского эля, чтобы ее рябое лицо запылало, как факел.
Арианна сидела на стуле перед тлеющей жаровней и расчесывала волосы, вернее, не столько расчесывала, сколько водила пальцем взад-вперед по зубцам расчески из слоновой кости, извлекая из нее унылой ноющий скрип. Выслушав восторги Эдит, она натянуто улыбнулась и из чистой вежливости спросила:
— И что же там творится?
— «Король дураков» приказал Берте перечислить ее любовников. Перед всеми, подумайте-ка! Чего только не придумают, помилуй их Господи! Вы уж поверьте, миледи, после этого не один женатик будет извиваться перед своей благоверной, как уж на сковородке!
Эдит захихикала. Арианна расплакалась.
— Миледи! Что-нибудь случилось? Почему вы плачете?
— Я не плачу! — запротестовала Арианна. — Я никогда не плачу. Ох, наказание Божье!
Она отшвырнула расческу и спрятала лицо в ладони, захлебываясь от рыданий.
— Полно, полно, миледи. — Эдит ласково потрепала ее по плечу. — Это ваше положение. Беременные женщины то и дело плачут без всякой причины.
— Ну да... конечно.
«Нет, это потому, что Рейн так далеко отсюда, — подумала Арианна. — Господи, как же мне его недостает!»
Это ощущалось, как непрестанная ноющая боль в груди, — потребность видеть его ежеминутно, потребность прикасаться к нему. Боль сидела крепко, не исчезая ни на секунду, и казалось, что внутри кровоточит незаживающая рана.
Поразмыслив, Эдит плотно прикрыла дверь и тем самым отрезала отблески пылающего камина, запах эля и клубы чада — все то, что поднималось снизу, из главной залы Руддлана. Все обитатели замка сегодня явились сюда, каждый неся полотенце и кружку, чтобы принять участие в пире, который хозяйка давала на Рождество.
Поначалу Арианну взволновала и захватила подготовка к празднеству. Это позволило ей хоть чем-то заняться, временно забыться и перестать изводить себя тревогой за Рейна. Она отправила в лес толпу слуг, которые вернулись с целыми охапками остролиста. Главная зала была так густо убрана длинными висячими плетьми плюща и остролиста, а также ветвями лавра, что превратилась в кусочек лета, когда-то плененный и заточенный теперь внутри башни Руддлана. Двенадцать дней горело в камине святочное полено, такое громадное, что понадобилось двадцать крепких работников, чтобы принести его. Арианна упросила повариху приготовить все до единого традиционные рождественские угощения: имбирные пряники в виде куколок, сладкую пшеничную кашу с корицей, пироги с требухой, наливку из груш. И конечно, как коронный номер празднества, за мешочек мелких монет и бочонок вина были приглашены странствующие лицедеи, которые согласились погостить в замке и разыграть пантомиму о том, как был рожден в стойле младенец Иисус.
Найти боб, запеченный в рождественском хлебе, посчастливилось Ральфу, замковому пастуху, который и был провозглашен «королем всех дураков» и торжественно коронован. С этой минуты каждый обязан был выполнять его желания. Первым приказом новоиспеченного монарха было: пусть леди Арианна станцует джигу на столе и споет что-нибудь позабористее. Благодаря своим братьям Арианна знала достаточно песенок, от которых могли завянуть уши. Она выбрала одну из них, способную повеселить толпу, но недостаточно вызывающую, чтобы у разбитого подагрой капеллана отказало его старое сердце. Однако вскоре после этого Арианна сказалась усталой и покинула шумное сборище.
Она была уверена, что собравшиеся припишут ее внезапный уход положению, в котором она находилась, и в данном случае это было очень кстати. Она не могла вынести перезвона полуночных колоколов, звуков веселых колядок и уж тем более вида парочек, разгоряченных вином и целующихся прямо во время танцев...
Между тем Эдит подняла расческу и начала приводить в порядок волосы Арианны, перепутавшиеся из-за сложной прически.
— Ну и наслушалась я сегодня похвал вашей красоте, миледи! Беременность вам к лицу.
У Арианны вырвалось фырканье, не слишком подобающее хорошо воспитанной леди. Она подняла красивое зеркальце в обрамлении из слоновой кости, которое Рейн купил ей в тот день, когда они вместе бродили по рынку, и с раздражением уставилась на свое отражение. Арианна подумала: если муж вот прямо сейчас въедет во двор замка, она выйдет встретить его с торчащим животом, пятнистой кожей и отвратительным прыщом в самой середине лба.
Ребенок толкнулся, и Арианна поморщилась. Считалось, что чем чаще и сильнее дитя толкается в материнском чреве тем более вероятно, что это мальчик. Если так, то в ее чреве рос будущий рыцарь, которому предстояло стать таким же абсолютным победителем турниров, как и его отец. Во всяком случае, он лупил ее изнутри днем и ночью.
Арианна вздохнула. Она и в самом деле чувствовала себя усталой, однако не надеялась заснуть, оказавшись в постели. Взгляд сам собой скользнул по резной платформе с пологом из тяжелой зеленой ткани, занимающей чуть ли не всю комнату. Супружеское ложе было пустым без Рейна.
Она плотнее закуталась в халат, подбитый мягким беличьим мехом, и бессознательно придвинулась поближе к жаровне. Ей хотелось тепла, хотя холода она не ощущала. Просто в это время, в часы перед отходом ко сну, она чаще всего вспоминала последнюю ночь, которую она и Рейн провели вместе.
Они любили друг друга снова и снова, пока не уснули, оба до предела опустошенные. Он так и оставался внутри нее, и объятие было настолько тесным, что, казалось, не было ни частички кожи, которая бы не соприкасалась с кожей другого. И все же... все же ни разу за долгие часы, отданные физической любви, они не коснулись друг друга душой. Арианна ждала, ждала ночь напролет, что Рейн скажет что-нибудь особенное, что-нибудь очень ласковое, чего он не говорил ни разу, но он молчал, и потому сама она тоже оставила при себе все, что хотела бы высказать. Теперь же она спрашивала себя: что он думал, что чувствовал, когда прижимал ее к себе и целовал так исступленно? Что было в его душе, когда тело его сливалось с ее телом?
— Миледи!
Арианна подняла голову и вздрогнула, увидев, что Эдит стоит перед ней с золотой чашей Майрддина в руках.
— Что ты собираешься с ней делать? — спросила она резко, хотя вовсе не хотела кричать на горничную.
— Сегодня, миледи, мимо замка проходил один паломник. Он продал мне фляжку воды из источника святой Уинифрид. То святая вода, миледи, она даст нам ответ на вопрос, кого вы носите, мальчика или девочку. То-то будет забавно, то-то мы с вами повеселимся! — Эдит вдруг перестала улыбаться и на лице ее возникло замешательство. — Я... я вроде как увидела эту чашу на крышке сундука и... и вылила в нее святую воду. Не помню точно... миледи, я ведь не провинилась?
Арианна против воли улыбнулась и протянула к чаше обе руки. Она поставила ее на колени и слегка сжала. Еще одно уэльское поверье утверждало, что беременная женщина может легко узнать пол будущего ребенка, уколов палец и уронив каплю крови в воду из источника святой Уинифрид. Ну а если святая вода еще и налита в чашу самого Майрддина, тут уж ошибиться невозможно!
Эдит подала Арианне столовый нож с острым кончиком. Вздрагивая от предвкушения, та уколола подушечку большого пальца, но заколебалась, глядя на собравшуюся возле ногтя красную каплю.
— Если, значит, капля утонет, не оставив следа, то родится мальчик, — приговаривала Эдит. — Если растечется, будет девочка.
— Ну да, ну да... только мне что-то страшновато. Может быть, лучше не знать заранее?
Эдит наклонилась взять чашу.
— Подожди! — Внезапно решившись, Арианна подняла над сосудом палец и слегка сдавила его. Капля сорвалась с ногтя и упала в святую воду, начала погружаться, но потом всплыла и растеклась по поверхности. — Что, скажи на милость, это должно значить? Кто родится, мальчик или девочка?
— Уж и не знаю, что вам сказать, миледи... наверное, надо попробовать еще разок.
Но вода уже была темно-красной — настолько красной, словно в нее капнула не капелька крови, а целый поток. Вода кровоточила, она притягивала Арианну, засасывала в себя все глубже и глубже, насквозь, в другой мир. По ладоням, придерживающим чашу, пробежал живой огонь. Великая сила дышала из сосуда, властно манила к себе. «Нет! — мысленно закричала Арианна. — Я не хочу видеть!» Но она лгала магичес-кой чаше и лгала себе. Она призывала видение, она жаждала провидеть будущее.
Вода начала закручиваться водоворотом, все быстрее и быстрее, выбрасывая из себя ленты кровавого тумана. Из самого сердца воронки вырвался луч ярчайшего, но очень холодного света, который омыл Арианну, окутал сиянием, и скоро все вокруг превратилось в похрустывающую белизну льда.
Из ледяного света на нее вынесся, грохоча копытами, боевой конь. Его острые уши были прижаты, зубы оскалены, ноздри раздувались. В следующее мгновение сияние померкло и растаяло, остался только холодный сырой лес, густо пахнущий прелой листвой, раздавленной подковами, но еще сильнее — страхом, по запаху напоминающим кислый пот. От лязга сталкивающегося металла дрожала земля, дикие вопли доносились со всех сторон. И вдруг среди ярких красок осени вспыхнула одна особенно ослепительная — солнечный луч, отразившийся от полированных лат. Арианна беззвучно вскрикнула и закрыла глаза руками...
***
Отблеск перемещался среди деревьев, среди желтой и красной осенней листвы. Вот он удвоился — рыцарь прикрылся щитом. Несколько стрел разом впились в хорошо отшлифованную грубую кожу с треском, похожим на перестук святых мощей в переносной раке капеллана. Рыцарь пришпорил лошадь, послав ее вперед, прямо сквозь заросли. «Рейн, Рейн идет!» — кричал он в неистовстве, едва слыша свой голос. Ветви били в лицо, угрожая сбросить шлем, сухие листья с шуршанием цеплялись за волосы, попадали под забрало. Одной рукой он пытался закрепить отстегнувшуюся застежку шлема, другой удерживал поводья.
Вокруг неслись навстречу друг другу, сталкивались и кружились люди и кони. Кто-то атаковал, кто-то падал, раскрыв рот и выпучив глаза. Шум стоял оглушительный, в нем смешались лязг оружия, воинственные крики, леденящие кровь проклятия. Кто-то проклинал Бога и призывал на помощь дьявола, кто-то хрипел умирая. И повсюду, повсюду поднимался сладковатый горячий запах крови.
Снова атака, и снова, и снова... он глянул на наконечник пики и увидел, что тот дернулся, когда рука, мокрая от крови, соскользнула по крашеному дереву. Он сжал древко изо всех сил, так, что сухожилия запястья загорелись огнем. Наконечник выровнялся, нашел жертву, погрузился чуть правее подмышки. Он ощутил всей рукой, всем телом, как глубоко вошло железо, разрывая мягкую плоть, ломая кости с неприятным трескучим звуком. Оставив пику в груди мертвеца, он снова пришпорил коня.
Крик... Как он кричал, тот парень!
Теперь в руке был меч, и он вскинул его чтобы отразить несущееся сверху лезвие. Металл ударил о металл, и раздался скрежет, от которого заныли зубы и зазвенело в ушах. Он сделал выпад, целясь в шею противника, и услышал чмокающий звук, с которым плоть подалась под натиском железа. Усаженная гвоздями дубинка пронеслась мимо головы так близко, что щеки коснулось дуновение, похожее на вздох. Он повернул коня, сделав широкий дугообразный размах мечом. Лезвие поймало солнечный свет и блеснуло ярко, как молния, которая ударила в цель, породив вопль, закончившийся бульканьем. Фонтан крови обдал его латы, попадая в щели. Кровь была теплой, и пахла она отвратительно, волнующе. Он проглотил комок в горле, зная, что это комок ярости, жажды крови и страха. Он продолжал убивать, снова и снова.
Труба заиграла отступление.
Ненадолго наступила тишина, которую очень скоро заполнили стоны, жалобное ржание раненых лошадей и скрипучее карканье воронов. Он был влажным от крови во многих местах, но не от своей крови, слава
Богу.
Рука его начала трястись, и он поспешно спрятал меч в ножны, скрывая дрожь от самого себя. И сразу же его сознание заполнили мысли об Арианне, словно кто-то прикоснулся там ласковой теплой рукой. Он даже как будто увидел ее, лежащей в одиночестве на супружеском ложе. Она спала, и свет свечи поблескивал на длинных прядях темных волос. Наверное, ей снился страшный сон, потому что она то и дело ворочалась... и вдруг она закричала. Закричала его имя, и в этом крике было предостережение.
Он круто повернулся. Из-под деревьев — таких старых, что они казались частью сказки, — появился рыцарь в серебряной кольчуге. Он был без шлема, и его волосы, очень длинные и завитые в крутые локоны, отливали золотом. Они были ярче желтых осенних листьев, ярче солнца. В руках рыцарь держал уэльский длинный лук.
Лук приподнялся, тетива натянулась. Стрела была направлена ему в грудь, в самое сердце — длинная и острая стрела, украшенная павлиньими перьями. Рыцарь в серебряной кольчуге сверкнул улыбкой.
— Ну, как, старший брат, сегодня ты, наконец, погиб в бою?
— Опять нет, младший брат.
Он засмеялся, потому что это было частью игры, в которую они играли не раз. Он перестал смеяться тогда, когда понял, что смех отнял у него драгоценные секунды, когда он еще мог уклониться.
Стрела ударила его в грудь с силой кузнечного молота. Он ожидал боли, но не ощутил ничего. Кто-то закричал, кто-то снова позвал его по имени, но он уже падал, падал и падал в бездну опалового света...
Арианна...
***
— Рейн!
Арианна рывком села в постели. Во рту было ощущение оборвавшегося крика, его эхо все еще отдавалось в ушах.
Она лежала на кровати поверх покрывала, по-прежнему одетая в халат, подбитый беличьим мехом, только висячие лампы были теперь потушены. Ночная свеча тускло мигала рядом.
— Эдит... — шепотом позвала Арианна, уже понимая, что в комнате больше никого нет.
В воздухе застоялся очень неприятный сладковатый запах. Он казался знакомым, но точнее вспомнить не удавалось.
Она выбралась из постели, борясь с головокружением и тошнотой. На крышке сундука под окном что-то поблескивало. Золотая чаша.
И тогда все вспомнилось разом, так стремительно, что в груди заломило, словно от удара обо что-то твердое. Арианна скорчилась, держась за сердце. Рейн! Рейн сражался где-то во французском лесу, и там были все эти крики, запах крови, новые и новые трупы... потом тишина...
Она повернулась... нет, Рейн повернулся, и перед ним стоял Хью, который поднял лук. Она замешкалась, а потом было слишком поздно. Она падала, падала и падала в бездну опалового света...
— Не-ет! — закричала Арианна.
Она оцепенела посреди спальни, парализованная никогда прежде не испытанным страхом. «Рейн, Рейн, Рейн...» — билось в ее сознании, как если бы там грохотал невидимый барабан. Он будет убит, если ей не удастся его предупредить. Будущее — вот что она видела! Будущее, а не прошлое.
Она оделась так, как подобает одеваться в дальнюю и нелегкую дорогу, вооружилась обоюдоострым кинжалом. Устремившись к двери, она стукнулась торчащим животом о притолоку и истерически расхохоталась. Она все время забывала, что теперь ее куда больше, чем раньше!
За этой мыслью естественно последовала другая: о том, как дорого может обойтись долгий нелегкий путь ей и ребенку, но Арианну это не остановило. В конце концов, крестьянки с утра выходили на жатву, в обед ненадолго прерывали работу, чтобы произвести на свет дитя, а на закате уже сидели у огня и чесали шерсть как ни в чем не бывало. Если простые крестьянки были достаточно сильны для этого, то она, Арианна Гуинедд, была еще сильнее. В ее жилах текла горячая живая кровь древних кимреян, охотников и воинов. Отец не раз повторял, что князья Гуинедд более стойки, чем старый, продубленный морскими ветрами маяк, что у них достанет сил свалить с седла и прикончить того, кто посмеет поднять на них меч.
Поскольку внизу, в зале, до сих пор продолжались рождественские увеселения, выскользнуть наружу незамеченной было проще простого. Оказавшись во дворе, Арианна ниже опустила на лицо капюшон плаща, стараясь держаться в тени. Земля гулко отзывалась на шаги, холодная и твердая, как рыцарские латы. Этой зимой снег не спешил укрыть и согреть ее своим пушистым одеялом, на звездном небе не было ни единого облачка, предвещающего снегопад.На стене перед воротами конюшни горела пара факелов, но вокруг не было ни души. Арианна проскользнула внутрь и начала торопливо седлать свою лошадку.
— Помоги мне, богиня! Я чувствовал, я знал, что рано или поздно это случится! С вас глаз нельзя спускать, нельзя оставлять одну даже на пару секунд, иначе вы натворите дел!
Арианна отскочила, потом повернулась, держась рукой не за отчаянно бьющееся сердце, а за горло — она с трудом дышала.
— Талиазин!
В первый момент у нее мелькнула мысль: Рейн вернулся. И горло отказалось дышать от безумной, полной облегчения радости. Когда же здравый смысл подсказал, что о прибытии лорда объявил бы дикий рев фанфар, что весь замок уже походил бы на растревоженный улей, сердце ее сжалось.
— Как ты здесь оказался, Талиазин? Где мой муж?
— Милорд во Франции, где же еще? Могу я узнать, миледи, почему вы снова седлаете лошадь под покровом ночи?
Золотой шлем оруженосца мерцал, и пульсировал, и светился. Голубое сияние окружало его фигуру, то распространяясь, то почти исчезая, словно прямо за его спиной тлел неестественным светом громадный уголь. А глаза... глаза его были как две холодные, но очень яркие звезды, плавающие в черных глубинах омута. «Неужели это все мерещится мне? Нет, не мерещится!»
— Я... я отправляюсь во Францию...
Арианна услышала, как снаружи поднялся ветер. Впрочем, он не просто поднялся — он налетел на конюшню ниоткуда, яростным рывком, заставив стены содрогнуться и заскрипеть. Где-то со стуком распахнулась неплотно прикрытая дверь. Неожиданно стало очень холодно, и дыхание вылетело изо рта белым клубом.
Талиазин начал приближаться. Арианна невольно отступила. Ветер со свистом врывался в щели, гонял по полу клоки сена, крутил пыльные вихри. Холод усилился, и пришлось сильнее стянуть капюшон плаща под подбородком, который уже начинал замерзать.
Арианна сидела на стуле перед тлеющей жаровней и расчесывала волосы, вернее, не столько расчесывала, сколько водила пальцем взад-вперед по зубцам расчески из слоновой кости, извлекая из нее унылой ноющий скрип. Выслушав восторги Эдит, она натянуто улыбнулась и из чистой вежливости спросила:
— И что же там творится?
— «Король дураков» приказал Берте перечислить ее любовников. Перед всеми, подумайте-ка! Чего только не придумают, помилуй их Господи! Вы уж поверьте, миледи, после этого не один женатик будет извиваться перед своей благоверной, как уж на сковородке!
Эдит захихикала. Арианна расплакалась.
— Миледи! Что-нибудь случилось? Почему вы плачете?
— Я не плачу! — запротестовала Арианна. — Я никогда не плачу. Ох, наказание Божье!
Она отшвырнула расческу и спрятала лицо в ладони, захлебываясь от рыданий.
— Полно, полно, миледи. — Эдит ласково потрепала ее по плечу. — Это ваше положение. Беременные женщины то и дело плачут без всякой причины.
— Ну да... конечно.
«Нет, это потому, что Рейн так далеко отсюда, — подумала Арианна. — Господи, как же мне его недостает!»
Это ощущалось, как непрестанная ноющая боль в груди, — потребность видеть его ежеминутно, потребность прикасаться к нему. Боль сидела крепко, не исчезая ни на секунду, и казалось, что внутри кровоточит незаживающая рана.
Поразмыслив, Эдит плотно прикрыла дверь и тем самым отрезала отблески пылающего камина, запах эля и клубы чада — все то, что поднималось снизу, из главной залы Руддлана. Все обитатели замка сегодня явились сюда, каждый неся полотенце и кружку, чтобы принять участие в пире, который хозяйка давала на Рождество.
Поначалу Арианну взволновала и захватила подготовка к празднеству. Это позволило ей хоть чем-то заняться, временно забыться и перестать изводить себя тревогой за Рейна. Она отправила в лес толпу слуг, которые вернулись с целыми охапками остролиста. Главная зала была так густо убрана длинными висячими плетьми плюща и остролиста, а также ветвями лавра, что превратилась в кусочек лета, когда-то плененный и заточенный теперь внутри башни Руддлана. Двенадцать дней горело в камине святочное полено, такое громадное, что понадобилось двадцать крепких работников, чтобы принести его. Арианна упросила повариху приготовить все до единого традиционные рождественские угощения: имбирные пряники в виде куколок, сладкую пшеничную кашу с корицей, пироги с требухой, наливку из груш. И конечно, как коронный номер празднества, за мешочек мелких монет и бочонок вина были приглашены странствующие лицедеи, которые согласились погостить в замке и разыграть пантомиму о том, как был рожден в стойле младенец Иисус.
Найти боб, запеченный в рождественском хлебе, посчастливилось Ральфу, замковому пастуху, который и был провозглашен «королем всех дураков» и торжественно коронован. С этой минуты каждый обязан был выполнять его желания. Первым приказом новоиспеченного монарха было: пусть леди Арианна станцует джигу на столе и споет что-нибудь позабористее. Благодаря своим братьям Арианна знала достаточно песенок, от которых могли завянуть уши. Она выбрала одну из них, способную повеселить толпу, но недостаточно вызывающую, чтобы у разбитого подагрой капеллана отказало его старое сердце. Однако вскоре после этого Арианна сказалась усталой и покинула шумное сборище.
Она была уверена, что собравшиеся припишут ее внезапный уход положению, в котором она находилась, и в данном случае это было очень кстати. Она не могла вынести перезвона полуночных колоколов, звуков веселых колядок и уж тем более вида парочек, разгоряченных вином и целующихся прямо во время танцев...
Между тем Эдит подняла расческу и начала приводить в порядок волосы Арианны, перепутавшиеся из-за сложной прически.
— Ну и наслушалась я сегодня похвал вашей красоте, миледи! Беременность вам к лицу.
У Арианны вырвалось фырканье, не слишком подобающее хорошо воспитанной леди. Она подняла красивое зеркальце в обрамлении из слоновой кости, которое Рейн купил ей в тот день, когда они вместе бродили по рынку, и с раздражением уставилась на свое отражение. Арианна подумала: если муж вот прямо сейчас въедет во двор замка, она выйдет встретить его с торчащим животом, пятнистой кожей и отвратительным прыщом в самой середине лба.
Ребенок толкнулся, и Арианна поморщилась. Считалось, что чем чаще и сильнее дитя толкается в материнском чреве тем более вероятно, что это мальчик. Если так, то в ее чреве рос будущий рыцарь, которому предстояло стать таким же абсолютным победителем турниров, как и его отец. Во всяком случае, он лупил ее изнутри днем и ночью.
Арианна вздохнула. Она и в самом деле чувствовала себя усталой, однако не надеялась заснуть, оказавшись в постели. Взгляд сам собой скользнул по резной платформе с пологом из тяжелой зеленой ткани, занимающей чуть ли не всю комнату. Супружеское ложе было пустым без Рейна.
Она плотнее закуталась в халат, подбитый мягким беличьим мехом, и бессознательно придвинулась поближе к жаровне. Ей хотелось тепла, хотя холода она не ощущала. Просто в это время, в часы перед отходом ко сну, она чаще всего вспоминала последнюю ночь, которую она и Рейн провели вместе.
Они любили друг друга снова и снова, пока не уснули, оба до предела опустошенные. Он так и оставался внутри нее, и объятие было настолько тесным, что, казалось, не было ни частички кожи, которая бы не соприкасалась с кожей другого. И все же... все же ни разу за долгие часы, отданные физической любви, они не коснулись друг друга душой. Арианна ждала, ждала ночь напролет, что Рейн скажет что-нибудь особенное, что-нибудь очень ласковое, чего он не говорил ни разу, но он молчал, и потому сама она тоже оставила при себе все, что хотела бы высказать. Теперь же она спрашивала себя: что он думал, что чувствовал, когда прижимал ее к себе и целовал так исступленно? Что было в его душе, когда тело его сливалось с ее телом?
— Миледи!
Арианна подняла голову и вздрогнула, увидев, что Эдит стоит перед ней с золотой чашей Майрддина в руках.
— Что ты собираешься с ней делать? — спросила она резко, хотя вовсе не хотела кричать на горничную.
— Сегодня, миледи, мимо замка проходил один паломник. Он продал мне фляжку воды из источника святой Уинифрид. То святая вода, миледи, она даст нам ответ на вопрос, кого вы носите, мальчика или девочку. То-то будет забавно, то-то мы с вами повеселимся! — Эдит вдруг перестала улыбаться и на лице ее возникло замешательство. — Я... я вроде как увидела эту чашу на крышке сундука и... и вылила в нее святую воду. Не помню точно... миледи, я ведь не провинилась?
Арианна против воли улыбнулась и протянула к чаше обе руки. Она поставила ее на колени и слегка сжала. Еще одно уэльское поверье утверждало, что беременная женщина может легко узнать пол будущего ребенка, уколов палец и уронив каплю крови в воду из источника святой Уинифрид. Ну а если святая вода еще и налита в чашу самого Майрддина, тут уж ошибиться невозможно!
Эдит подала Арианне столовый нож с острым кончиком. Вздрагивая от предвкушения, та уколола подушечку большого пальца, но заколебалась, глядя на собравшуюся возле ногтя красную каплю.
— Если, значит, капля утонет, не оставив следа, то родится мальчик, — приговаривала Эдит. — Если растечется, будет девочка.
— Ну да, ну да... только мне что-то страшновато. Может быть, лучше не знать заранее?
Эдит наклонилась взять чашу.
— Подожди! — Внезапно решившись, Арианна подняла над сосудом палец и слегка сдавила его. Капля сорвалась с ногтя и упала в святую воду, начала погружаться, но потом всплыла и растеклась по поверхности. — Что, скажи на милость, это должно значить? Кто родится, мальчик или девочка?
— Уж и не знаю, что вам сказать, миледи... наверное, надо попробовать еще разок.
Но вода уже была темно-красной — настолько красной, словно в нее капнула не капелька крови, а целый поток. Вода кровоточила, она притягивала Арианну, засасывала в себя все глубже и глубже, насквозь, в другой мир. По ладоням, придерживающим чашу, пробежал живой огонь. Великая сила дышала из сосуда, властно манила к себе. «Нет! — мысленно закричала Арианна. — Я не хочу видеть!» Но она лгала магичес-кой чаше и лгала себе. Она призывала видение, она жаждала провидеть будущее.
Вода начала закручиваться водоворотом, все быстрее и быстрее, выбрасывая из себя ленты кровавого тумана. Из самого сердца воронки вырвался луч ярчайшего, но очень холодного света, который омыл Арианну, окутал сиянием, и скоро все вокруг превратилось в похрустывающую белизну льда.
Из ледяного света на нее вынесся, грохоча копытами, боевой конь. Его острые уши были прижаты, зубы оскалены, ноздри раздувались. В следующее мгновение сияние померкло и растаяло, остался только холодный сырой лес, густо пахнущий прелой листвой, раздавленной подковами, но еще сильнее — страхом, по запаху напоминающим кислый пот. От лязга сталкивающегося металла дрожала земля, дикие вопли доносились со всех сторон. И вдруг среди ярких красок осени вспыхнула одна особенно ослепительная — солнечный луч, отразившийся от полированных лат. Арианна беззвучно вскрикнула и закрыла глаза руками...
***
Отблеск перемещался среди деревьев, среди желтой и красной осенней листвы. Вот он удвоился — рыцарь прикрылся щитом. Несколько стрел разом впились в хорошо отшлифованную грубую кожу с треском, похожим на перестук святых мощей в переносной раке капеллана. Рыцарь пришпорил лошадь, послав ее вперед, прямо сквозь заросли. «Рейн, Рейн идет!» — кричал он в неистовстве, едва слыша свой голос. Ветви били в лицо, угрожая сбросить шлем, сухие листья с шуршанием цеплялись за волосы, попадали под забрало. Одной рукой он пытался закрепить отстегнувшуюся застежку шлема, другой удерживал поводья.
Вокруг неслись навстречу друг другу, сталкивались и кружились люди и кони. Кто-то атаковал, кто-то падал, раскрыв рот и выпучив глаза. Шум стоял оглушительный, в нем смешались лязг оружия, воинственные крики, леденящие кровь проклятия. Кто-то проклинал Бога и призывал на помощь дьявола, кто-то хрипел умирая. И повсюду, повсюду поднимался сладковатый горячий запах крови.
Снова атака, и снова, и снова... он глянул на наконечник пики и увидел, что тот дернулся, когда рука, мокрая от крови, соскользнула по крашеному дереву. Он сжал древко изо всех сил, так, что сухожилия запястья загорелись огнем. Наконечник выровнялся, нашел жертву, погрузился чуть правее подмышки. Он ощутил всей рукой, всем телом, как глубоко вошло железо, разрывая мягкую плоть, ломая кости с неприятным трескучим звуком. Оставив пику в груди мертвеца, он снова пришпорил коня.
Крик... Как он кричал, тот парень!
Теперь в руке был меч, и он вскинул его чтобы отразить несущееся сверху лезвие. Металл ударил о металл, и раздался скрежет, от которого заныли зубы и зазвенело в ушах. Он сделал выпад, целясь в шею противника, и услышал чмокающий звук, с которым плоть подалась под натиском железа. Усаженная гвоздями дубинка пронеслась мимо головы так близко, что щеки коснулось дуновение, похожее на вздох. Он повернул коня, сделав широкий дугообразный размах мечом. Лезвие поймало солнечный свет и блеснуло ярко, как молния, которая ударила в цель, породив вопль, закончившийся бульканьем. Фонтан крови обдал его латы, попадая в щели. Кровь была теплой, и пахла она отвратительно, волнующе. Он проглотил комок в горле, зная, что это комок ярости, жажды крови и страха. Он продолжал убивать, снова и снова.
Труба заиграла отступление.
Ненадолго наступила тишина, которую очень скоро заполнили стоны, жалобное ржание раненых лошадей и скрипучее карканье воронов. Он был влажным от крови во многих местах, но не от своей крови, слава
Богу.
Рука его начала трястись, и он поспешно спрятал меч в ножны, скрывая дрожь от самого себя. И сразу же его сознание заполнили мысли об Арианне, словно кто-то прикоснулся там ласковой теплой рукой. Он даже как будто увидел ее, лежащей в одиночестве на супружеском ложе. Она спала, и свет свечи поблескивал на длинных прядях темных волос. Наверное, ей снился страшный сон, потому что она то и дело ворочалась... и вдруг она закричала. Закричала его имя, и в этом крике было предостережение.
Он круто повернулся. Из-под деревьев — таких старых, что они казались частью сказки, — появился рыцарь в серебряной кольчуге. Он был без шлема, и его волосы, очень длинные и завитые в крутые локоны, отливали золотом. Они были ярче желтых осенних листьев, ярче солнца. В руках рыцарь держал уэльский длинный лук.
Лук приподнялся, тетива натянулась. Стрела была направлена ему в грудь, в самое сердце — длинная и острая стрела, украшенная павлиньими перьями. Рыцарь в серебряной кольчуге сверкнул улыбкой.
— Ну, как, старший брат, сегодня ты, наконец, погиб в бою?
— Опять нет, младший брат.
Он засмеялся, потому что это было частью игры, в которую они играли не раз. Он перестал смеяться тогда, когда понял, что смех отнял у него драгоценные секунды, когда он еще мог уклониться.
Стрела ударила его в грудь с силой кузнечного молота. Он ожидал боли, но не ощутил ничего. Кто-то закричал, кто-то снова позвал его по имени, но он уже падал, падал и падал в бездну опалового света...
Арианна...
***
— Рейн!
Арианна рывком села в постели. Во рту было ощущение оборвавшегося крика, его эхо все еще отдавалось в ушах.
Она лежала на кровати поверх покрывала, по-прежнему одетая в халат, подбитый беличьим мехом, только висячие лампы были теперь потушены. Ночная свеча тускло мигала рядом.
— Эдит... — шепотом позвала Арианна, уже понимая, что в комнате больше никого нет.
В воздухе застоялся очень неприятный сладковатый запах. Он казался знакомым, но точнее вспомнить не удавалось.
Она выбралась из постели, борясь с головокружением и тошнотой. На крышке сундука под окном что-то поблескивало. Золотая чаша.
И тогда все вспомнилось разом, так стремительно, что в груди заломило, словно от удара обо что-то твердое. Арианна скорчилась, держась за сердце. Рейн! Рейн сражался где-то во французском лесу, и там были все эти крики, запах крови, новые и новые трупы... потом тишина...
Она повернулась... нет, Рейн повернулся, и перед ним стоял Хью, который поднял лук. Она замешкалась, а потом было слишком поздно. Она падала, падала и падала в бездну опалового света...
— Не-ет! — закричала Арианна.
Она оцепенела посреди спальни, парализованная никогда прежде не испытанным страхом. «Рейн, Рейн, Рейн...» — билось в ее сознании, как если бы там грохотал невидимый барабан. Он будет убит, если ей не удастся его предупредить. Будущее — вот что она видела! Будущее, а не прошлое.
Она оделась так, как подобает одеваться в дальнюю и нелегкую дорогу, вооружилась обоюдоострым кинжалом. Устремившись к двери, она стукнулась торчащим животом о притолоку и истерически расхохоталась. Она все время забывала, что теперь ее куда больше, чем раньше!
За этой мыслью естественно последовала другая: о том, как дорого может обойтись долгий нелегкий путь ей и ребенку, но Арианну это не остановило. В конце концов, крестьянки с утра выходили на жатву, в обед ненадолго прерывали работу, чтобы произвести на свет дитя, а на закате уже сидели у огня и чесали шерсть как ни в чем не бывало. Если простые крестьянки были достаточно сильны для этого, то она, Арианна Гуинедд, была еще сильнее. В ее жилах текла горячая живая кровь древних кимреян, охотников и воинов. Отец не раз повторял, что князья Гуинедд более стойки, чем старый, продубленный морскими ветрами маяк, что у них достанет сил свалить с седла и прикончить того, кто посмеет поднять на них меч.
Поскольку внизу, в зале, до сих пор продолжались рождественские увеселения, выскользнуть наружу незамеченной было проще простого. Оказавшись во дворе, Арианна ниже опустила на лицо капюшон плаща, стараясь держаться в тени. Земля гулко отзывалась на шаги, холодная и твердая, как рыцарские латы. Этой зимой снег не спешил укрыть и согреть ее своим пушистым одеялом, на звездном небе не было ни единого облачка, предвещающего снегопад.На стене перед воротами конюшни горела пара факелов, но вокруг не было ни души. Арианна проскользнула внутрь и начала торопливо седлать свою лошадку.
— Помоги мне, богиня! Я чувствовал, я знал, что рано или поздно это случится! С вас глаз нельзя спускать, нельзя оставлять одну даже на пару секунд, иначе вы натворите дел!
Арианна отскочила, потом повернулась, держась рукой не за отчаянно бьющееся сердце, а за горло — она с трудом дышала.
— Талиазин!
В первый момент у нее мелькнула мысль: Рейн вернулся. И горло отказалось дышать от безумной, полной облегчения радости. Когда же здравый смысл подсказал, что о прибытии лорда объявил бы дикий рев фанфар, что весь замок уже походил бы на растревоженный улей, сердце ее сжалось.
— Как ты здесь оказался, Талиазин? Где мой муж?
— Милорд во Франции, где же еще? Могу я узнать, миледи, почему вы снова седлаете лошадь под покровом ночи?
Золотой шлем оруженосца мерцал, и пульсировал, и светился. Голубое сияние окружало его фигуру, то распространяясь, то почти исчезая, словно прямо за его спиной тлел неестественным светом громадный уголь. А глаза... глаза его были как две холодные, но очень яркие звезды, плавающие в черных глубинах омута. «Неужели это все мерещится мне? Нет, не мерещится!»
— Я... я отправляюсь во Францию...
Арианна услышала, как снаружи поднялся ветер. Впрочем, он не просто поднялся — он налетел на конюшню ниоткуда, яростным рывком, заставив стены содрогнуться и заскрипеть. Где-то со стуком распахнулась неплотно прикрытая дверь. Неожиданно стало очень холодно, и дыхание вылетело изо рта белым клубом.
Талиазин начал приближаться. Арианна невольно отступила. Ветер со свистом врывался в щели, гонял по полу клоки сена, крутил пыльные вихри. Холод усилился, и пришлось сильнее стянуть капюшон плаща под подбородком, который уже начинал замерзать.