Уильямсон Пенелопа. Хранитель мечты

   — Ты влажная, — наконец сказал Рейн вполголоса. — Я чувствую, как твоя влага пропитывает платье. Ты влажная, потому что хочешь меня.
   Она хотела его, хотела его, хотела! Она его вожделела безумно, жадно, с такой силой, что это пугало. Она не видела ничего, кроме его горящих глаз, таких темных! Рейн смотрел на ее губы. Намеренно зовущим движением Арианна облизнула их.
   Он склонился к ее губам медленно, заставив ее потянуться вверх, и впился в них яростным поцелуем.
   Рот его был раскаленным, и он весь, с ног до головы, пропах мокрой кожей, гневом и вожделением. Он схватил Арианну за волосы и намотал их на кулак, как делал всегда, когда хотел, чтобы она была в полной его власти, чтобы не имела возможности вырваться или отвернуться. Но она и не помышляла об этом. Она обвилась вокруг него, царапая ногтями его шею. Они разом осели в ворох соломы в углу стойла.
   Рейн рванул шнуровку ее платья, и она разошлась, позволяя грудям натянуть тончайший батист сорочки. Влажный холодный воздух заставил соски затвердеть сильнее. Рейн лизнул каждый из них, насквозь промочив сорочку. Не отрывая рта от груди, он расстегнул штаны и подштанники. Арианна беззвучно ахнула, когда рука ее коснулась напряженной плоти мужа. Она сжала пальцы и засмеялась от радости, услышав приглушенный стон удовольствия.
   — Смотри, что с ним делается, Арианна! Тебе же нравится видеть, что ты делаешь со мной!
   Она подумала: значит, они квиты. Это только справедливо, что она имеет власть вызывать в нем желание, потому что разве он не властен над ней?
   — Сделай... ты знаешь что... — прошептала она, высвобождая губы (о, что за вкус у его рта! вкус мужчины, вкус похоти!).
   В следующую секунду рука оказалась под подолом ее платья, скользя вверх по внутренней стороне бедра, на живот. Пальцы проследили очертания треугольника волос, нырнули вниз, в ложбинку между горячими половинками зада, и вернулись вверх очень медленно, раздвигая лепестки плоти. Арианна содрогнулась, выгнувшись дугой.
   Рейн попробовал поднять ее юбки до талии, но их прижимал вес ее тела. Он отстранился, бормоча проклятия.
   — Раздевайся догола!
   — Да, но кто-нибудь может...
   Не дав ей договорить, он разорвал платье пополам до талии, потом проделал то же самое с сорочкой. Арианна ахнула (разумеется, не от возмущения).
   — Тогда и ты раздевайся!
   Рейн с готовностью подчинился, разбросав одежду по всем углам стойла. Не отводя взгляда от ее лица, он опустился на колени между ее раздвинутых ног, поднял их и поочередно положил себе на плечи. Потом наклонился и прижался губами внизу ее живота.
   Арианна в смятении подумала, что должна остановить его, сказать, что это противоестественно, что это ужасное французское извращение, но вместо этого ее пальцы зарылись в угольно-черные волосы, слегка нажимая, чтобы заставить его спуститься ниже по ее телу.
   И снова Рейн подчинился. Она вздрагивала и извивалась, и это было сладко до безумия, а потом — Господи Боже! — его язык оказался внутри. Совсем-совсем внутри, насколько его хватило! И он двигался в ее теле, словно пробовал ее на вкус! А когда выскользнул из нее, то дотронулся там, где каждое прикосновение порождало новый язычок огня, язычки сливались, и жар этого костра был так велик, что непонятно было, ласкает он или жжет. Арианна чувствовала, что не сможет дольше выносить это.
   Что он делал с ней! Его язык был в тысяче точек сразу, он играл ею, заставляя кровь буквально закипать в жилах! В ней не хватало места для настолько мощных ощущений! Кожа душила ее, она рвалась наружу из собственного тела, рвалась и рвалась, и рвалась... и оказалась вдруг свободной.
   — Ре-ейн! — закричала Арианна, совершенно беспомощная против содроганий, которые так долго пыталась удержать.
   Она отдалась им, позволила раскачивать и подбрасывать свое тело до тех пор, пока вся жизнь, казалось, не выплеснулась из него.
   Звук имени отдался эхом среди балок потолка. Несколько секунд Рейн оставался неподвижным, по-прежнему прижимая рот между ног Арианны, потом отодвинулся, чтобы войти в нее. Она закричала снова, потому что, хотя была влажной и готовой принять его, острие его страсти было слишком велико.
   Он приподнялся на руках, чтобы она могла видеть то место, где они были теперь соединены друг с другом. Мужчина и женщина. Мужчина внутри женского тела.
   — Видишь, ты моя, Арианна, — сказал он с усмешкой и начал вжиматься еще глубже — так глубоко, пока ей не стало казаться, что его плоть касается ее сердца. — Видишь теперь? Ты моя.
   — Но ведь ты сейчас во мне, Рейн. А раз ты во мне, ты стал частью меня. Это значит, сейчас ты мой!
   Он просунул руку между телами, средний палец медленно двинулся вниз, нащупывая самое чувствительное местечко, пока Арианна не ахнула и не содрогнулась. Потом, так же медленно, он начал отстраняться, пока внутри не осталась только малая часть, и стал двигаться все быстрее, погружаясь на всю длину, вонзаясь, вонзаясь и вонзаясь в нее, а палец все трогал ее и поглаживал, и сладостное напряжение внутри все нарастало, пока не стало невыносимым. И тогда Арианна распалась на мельчайшие частички, рассыпалась дождем искр, разлетелась фонтаном горячих капель. Она даже как будто увидела себя рассеянной сверкающим дождем по черным бархатным небесам, а когда вернулась на землю, то ощутила, как внутрь изливается горячий поток, и это было так же сладко, как и все остальное...
   Рейн опустился на нее, мокрый от пота, обессиленный. Грудь его вздымалась часто и неглубоко. Над их головами дождь продолжал выбивать убаюкивающую дробь по кровле конюшни, из щелей в стенах сквозило мягкими порывами, похожими на прохладное дыхание. Лошадь фыркнула и заржала в одном из стойл.
   Некоторое время спустя — нет, долгое время спустя — Арианна почувствовала, что может дышать более ровно.
   Рейн приподнялся на локтях и посмотрел на нее (его плоть все еще была внутри нее, и на этот раз это было приятно).
   — Ты выкрикнула мое имя, — сказал он.
   — Вовсе нет.
   — Да ты вопила, моя маленькая женушка! Ты заглушила бы торговку рыбой, если бы той случилось пройти мимо. Ты кричала потому, что дошла до вершины на этот раз, я это чувствовал ртом. А второй раз ты кончила, когда я был внутри, так ведь? Ты его сжимала, как тисками.
   — Это вышло случайно... — пробормотала Арианна, чувствуя, что заливается краской.
   — Я так и понял, — усмехнулся Рейн.
   — И это не повторится!
   — Ну конечно!
   Он уже наливался внутри нее, наливался и твердел — так быстро. И он уже снова двигался там, а она — о Боже! — она хотела его. Она снова хотела его! Арианна зажмурилась и отвернулась, но Рейн сжал ее лицо ладонями и заставил повернуться к нему.
   — Открой глаза.
   Она отрицательно помотала головой. Если она откроет глаза и бросит хоть один взгляд, он поймет, что она чувствует. Он все прочтет в ее глазах.
   — Открой глаза, черт побери!
   Арианна приподняла веки и заглянула в глаза, такие горячие и сверкающие, что едва не зажмурилась снова.
   — Мне мало того, что было, Арианна, — сказал Рейн. — Ты отдала мне свое тело, но мне этого мало. Я хочу большего, понимаешь, я хочу большего... — Он зарылся лицом в ее волосы, несколько раз легко шевельнулся внутри, потом отстранился и погрузился с силой, заполнив ее до отказа. — Я хочу тебя всю...
   Они не слышали, как скрипнула, приоткрываясь, дверь конюшни, не видели, как юношеская фигурка проскользнула к стойлу и заглянула в него из-за угла. Незваный гость улыбнулся, слушая влажные звуки плотской любви, и вздохи, и стоны, и поцелуи. На стене, освещенной светом лампы, танцевали тени: ритмично движущиеся мужские бедра, обвитые стройными ногами.
   Вновь переступая порог конюшни, юноша насвистывал. Снаружи было сыро, но дождь прекратился. По небу стремительно неслись гонимые ветром облака, сквозь которые время от времени проникал луч луны. Когда лунный свет в очередной раз омыл спящий двор замка, он осветил длинные пряди оранжевых волос и отразился в глазах, которые мягко засветились. Это были глаза не юноши, а древнего старца.

Глава 15

   Этот день был из тех, о которых слагают стихи и песни, — день, созданный для любви.
   Восходящее солнце заливало небеса золотым сиянием. Упоенно распевали дрозды, гнездящиеся на платанах у реки. Пара тучных коров, щиплющих траву на прибрежной луговине, добавляла к птичьему хору мелодичное теньканье колокольчиков. Одним словом, в мире царила гармония.
   Как и каждое утро, у ворот замка собралась толпа нищих и паломников, ожидающих подаяния. Однако на этот раз сама хозяйка замка вышла раздавать милостыню. По ее правую руку стоял суровый коротышка с объемистой железной кружкой у пояса — лицо, отвечающее за раздачу подаяния. По левую руку топтался слуга с корзиной, нагруженной лепешками. Это был не хлеб, оставшийся от вчерашней трапезы, как делалось почти в каждом замке, нет: лепешки были еще теплые, выпеченные не более получаса назад. Их упоительный запах смешивался с ароматом фиалок и гелиотропов, доносящимся из садов Руддлана.
   Паломники подходили в первую очередь, поскольку на них почила благодать Божья. Каждый из них дал клятву не мыться и не стричь волос, когда отправлялся в путешествие к святым местам, поэтому от их обносившейся одежды и войлочных шляп несло застарелым потом и прогорклым жиром. Раздавая милостыню, Арианна старалась дышать ртом.
   Нищий с усохшей рукой протолкался сквозь толпу паломников, таща за собой старую каргу с громадным зобом, свисающим с шеи, как спелая слива-переросток. Следом за ним робко приблизилась невероятно тощая девочка в оборванном платье, босиком — поводырь слепой старушки. Арианна вложила самую большую лепешку в скрюченные темные пальцы старой женщины, а в протянутую руку ребенка, похожую на прутик, насыпала медных монет.
   Девочка подняла на нее карие глаза, глубоко сидящие в глазницах лица, совершенно лишенного плоти.
   — Да благословит вас милосердная Дева Мария, миледи.
   — Иди с Богом, дитя, — ответила Арианна рассеянно, поскольку все ее внимание было приковано к другому берегу реки, к холмам Роса, где над оголенными склонами уже повисла дымка испарений. В этих холмах ее муж третий день выслеживал Кайлида.
   Она думала о ночи, проведенной с Рейном на конюшне, о силе их страсти и об ощущениях, которые он заставил ее испытать. Она узнала рай в его объятиях, но даже это не могло изменить ее, не могло заставить отвернуться от тех, кого она прежде любила. Кайлид воспитывался с детьми князя Оуэна, и она с детства привыкла считать его братом, как, например, Родри. К тому же разве их не связывали кровные узы? Она не могла отвернуться от своей семьи и от земли своей, как не могла отвернуться от себя самой. В ней текла кровь народа — Кимру, и сердце ее принадлежало этому народу.
   Во дворе замка зазвонил колокол, призывая обитателей на утреннюю мессу в часовню. Когда последний отголосок звона отзвучал в жарком летнем воздухе, Арианна услышала тревожный звук костяной трещотки, означавший, что к воротам приближается прокаженный. Услышав его, те немногие паломники и нищие, что не успели еще получить свою долю, поспешно зашаркали прочь.
   Звук трещотки приближался. Та, от которой отвернулся Бог, шла по дороге со стороны города. На ней было бесформенное серое одеяние, на голове — колпак, заметный издалека. Поверх одежды была наброшена длинная плотная сетка — что-то вроде грубой вуали, — скрывающая изуродованное ужасной болезнью лицо. Звук трещотки вблизи был оглушительно громок. Раздатчик подаяния и слуга с корзиной разом начали отступать к воротам, оставив Арианну лицом к лицу с прокаженной.
   — Да не откажет тебе Господь наш в своем милосердии, — сказала Арианна с глубокой жалостью, вкладывая полную горсть монет в забинтованную руку женщины.
   В этот момент группа верховых галопом вырвалась из леса и поскакала через поле к воротам. Прокаженная, неуклюжая в своем мешковатом одеянии и длинной сетке, спотыкаясь, бросилась в сторону. Пару секунд Арианна стояла в оцепенении, потом подобрала подол и побежала наперерез всадникам.
   Рейн соскочил с седла, не дожидаясь, пока конь остановится, и закричал на нее:
   — Что тебе взбрело в голову, во имя Бога и всех присных его?!
   — Я раздавала милостыню... несчастным... — Голос Арианны пресекся, когда взгляд ее упал на одного из верховых... только он не был верховым. Он лишь сидел в седле, меж тем как ноги его были связаны под брюхом лошади и руки скованы за спиной.
   — Иисусе, дай мне терпения! — между тем кричал Рейн. — Это была прокаженная! Или ты не заметила?
   Арианна не слышала. Она с ужасом думала о том, что Кайлида все-таки выследили и теперь он умрет. Ее муж казнит его.
   Кайлид поднял понуренную голову и помотал ею, отбрасывая со лба мокрые от пота волосы. Грязь засохла на его щеках и подбородке, но губы кривились угрюмой усмешкой. Один глаз так заплыл, что не открывался, но другой — золотистый, как летний мед, впился в Арианну вопрошающим взглядом: «Ты поможешь мне? Спасешь меня?»
   Не сознавая, что делает, она шагнула к пленнику — и почти уткнулась лицом в грудь, защищенную тускло-черными латами. Она подняла взгляд медленно, неохотно.
   Она хорошо знала, что глаза Рейна темнеют в моменты страсти, загораются, как угли, туманятся, как дым над костром. Они и теперь были темными, туманными и горящими — и все это от ярости, от бешеного, неумолимого гнева.
   Он сделал движение, и она отпрянула. Однако он всего лишь вынул что-то из-за пазухи и ткнул Арианне в самое лицо. Предмет свисал так близко, что она не сразу разглядела его. Но потом луч солнца отразился от бронзы, и она загорелась, как факел.
   — Знакомая штука, верно, милая женушка?
   Голос, презрительный и злой, хлестнул ее, как плеть. Она собрала всю волю, чтобы рука не дрожала, когда она протянула ее за ожерельем, и все же почему-то она задела пальцы Рейна своими...
   ...и небо над их головами вспыхнуло пламенем. Все горело, все рушилось вокруг, источая удушливый маслянистый дым. Отовсюду неслись воинственные крики и крики умирающих. И он стоял перед ней, ее любимый — такой высокий, сильный, красивый. Он коснулся ожерелья на ее шее, поцеловал ее в губы и сказал: «... навеки...», но она знала, что никакого «навеки» для них не будет, что это последний поцелуй. Она знала это наверняка, потому что провидела будущее. Слезы заволокли ей глаза, и окружающее подернулось кровавой пеленой, а небо над головой полыхало и полыхало...
   ..все исчезло, а еще через мгновение Арианна забыла то, что увидела. Бронза ожерелья была теплой на ощупь, но это было естественно, раз Рейн прятал его на груди.
   — Он собирался продать это и нанять на вырученные деньги армию, чтобы штурмовать Руддлан, — сказал тот, не сводя с нее взгляда, и голос его был холоден, холоднее некуда — Армию ирландских наемников. Ты знала о его планах, Арианна? Хотя как ты могла не знать? Разве не твое ожерелье должно было послужить для их осуществления?
   Арианна бросила быстрый взгляд в сторону Кайлида, но тот сидел, уставившись на конскую шею. Она живо вспомнила лестницу в комнаты Кристины, по которой он сбежал так легко, позвякивая монетами в кожаном мешочке. Если бы она попробовала объяснить мужу, как ожерелье оказалось в руках брата, ей неминуемо пришлось бы назвать имя дочери галантерейщика, раскрыть ее любовную связь и участие в вероломстве Кайлида.
   Но промолчать — означало согласиться со всеми обвинениями Рейна. Арианна положила ладонь на руку, прикрытую латами.
   — Милорд, я не давала ему ожерелья. Бог свидетель, не давала.
   Тело Рейна окаменело, она ощутила это даже сквозь кольчугу. Он отдернул руку, словно ее прикосновение было ему противно.
   — Не лги мне, Арианна! — отчеканил он. Ненадолго она увидела боль в его глазах, потом они снова стали бесстрастными, и Рейн повторил не столько резко, сколько устало: — По крайней мере, не лги мне...
   Не зная, что еще сказать в свое оправдание, она молча покачала головой. Она чувствовала глубокую печаль, сожаление о том, что, едва обретенное, было утрачено ими в этот момент. Рейн не верил ей, и она не могла винить его за это.
   Он отвернулся, словно сам вид ее был для него невыносим. Арианна не выдержала и окликнула его по имени. Он вздрогнул, но не обернулся.
   — Как ты с ним поступишь?
   Рейн не ответил. Он сидел в кресле перед жаровней и следил из-под полуопущенных век за тем, как она хлопочет
   Необъятная печаль гнездилась в душе Арианны. Она принялась ходить по спальне, зажигая свечу за свечой, словно яркий свет мог как-то рассеять сумрак в душе. В конце концов, запах горящего сала стал таким насыщенным, что она расчихалась, но муж не сказал: «Будь здорова!»
   Лицо его обострилось так, словно все состояло из углов и впадин, — настоящий утес, непроницаемый и безмолвный. Даже игра бликов света не придала ему мягкости. Он так и сидел, наблюдая за Арианной и крутя в длинных пальцах ножку бокала, из которого не выпил ни капли.
   Она пыталась мысленно повелеть ему отпить из бокала, но и боялась, что это случится. Если Рейн выпьет вино, думала Арианна, ее приговор будет подписан, потому что она добавила в бокал сонной травы, как и в эль, который позже отнесут часовым, охраняющим погреб. Поздно ночью, когда все они уснут крепким сном, она спустится в погреб и освободит Кайлида. Рейн никогда, никогда не простит ей этого.
   Но она не могла поступить иначе, не могла допустить, чтобы Кайлида казнили. Он был сыном родного брата ее матери, они были одной крови... нет, она не могла смотреть, как он умирает.
   Арианна выпила свой кубок до дна, надеясь, что Рейн последует ее примеру. Однако она добилась только того, что в голове зашумело. Прошло еще немного времени, и она поняла, что не может больше выносить молчания. Арианна подошла и опустилась у ног мужа, положив на его колени сцепленные руки. Она почувствовала, как дрожь прошла по его телу, но потом оно вновь окаменело. Арианна подняла взгляд на непроницаемое лицо.
   — Неужели мы не можем хотя бы поговорить об этом, милорд?
   — Каких слов ты ждешь от меня, Арианна? — спросил Рейн угрюмо, и морщинки вокруг его губ стали резче.
   — Что ты веришь мне. Веришь, что я не принимала участия в затее Кайлида. Что ты не испытываешь ненависти ко мне.
   Уголки его рта саркастически опустились. Рейн отвернулся. Арианна подалась вперед, прижавшись к коленям мужа грудью.
   — Сохраните ему жизнь, милорд, умоляю вас! Пусть он будет вашим пленником или отправится в ссылку, только оставьте его в живых. Я прошу об этом не ради себя, а ради нас с вами, ради нашего брака. Как же мы сможем когда-нибудь полюбить друг друга, если...
   Она проглотила остаток фразы, ужаснувшись словам, зачем-то сорвавшимся с языка.  
Сейчас Рейн посмотрит на нее и засмеется или хотя бы ядовито усмехнется такой нелепости. Она заслужила насмешку.
   Он не засмеялся, даже не улыбнулся. Он посмотрел на нее светло-серыми глазами, похожими на два озера в лунном свете, два озера жидкого серебра, непроницаемых для взгляда. Он поднялся резко, забрав в кулак ее волосы и вынудив подняться тоже. Он привлек ее к себе рывком, причинив боль. Их лица были сейчас так близко друг от друга, что Арианна видела свое отражение в глазах Рейна. Он коснулся ее щеки, и она лишь теперь ощутила влагу одинокой слезы, непроизвольно упавшей с ресницы. — Не жди от меня любви, Арианна.
   Она почувствовала, что задыхается. В груди жгло от унижения. Она попыталась вырваться, но жестокое объятие только стало теснее.
   Тогда она начала извиваться всем телом, упираясь ладонями в грудь мужа. Она знала, что вот-вот заплачет, и умерла бы со стыда, если бы это случилось на его глазах.
   — Отпусти меня!
   — Нет, — сказал он ровно, — я никогда тебя не отпущу.
   Он не поцеловал ее, а набросился на ее рот так, словно поцелуй был наказанием, а не лаской.
   Одно мгновение Арианна продолжала сопротивляться, сжимая в кулаки прижатые к его груди руки. Но она хотела этого, о, как она хотела этого! Губы ее раскрылись, и языки их столкнулись. В этом поцелуе было что-то отчаянное, потому что оба знали: такой вот голод — неутолимый, не знающий стыда и гордости, — это проклятие, которое может принести только боль.
   Дверь спальни открылась без стука. Рейн буквально отшвырнул Арианну. Она едва устояла на ногах, ухватившись за спинку стула. Взгляд ее столкнулся со взглядом Рейна, они сплелись, словно в схватке, и Арианну обожгла ярость, с которой муж смотрел на нее. Она все еще чувствовала жар, влагу и вкус его рта.
   — Милорд, мне нужно срочно поговорить с вами, — нарушил молчание голос сэра Одо (тот так и стоял на пороге, заполняя дверной проем своим широким телом и тактично глядя поверх их голов, на стену). -Я бы не стал вас беспокоить, но это очень важно.
   Рейн не шевельнулся, продолжая смотреть на Арианну. Губы его оставались приоткрытыми, и ей казалось, что она слышит его тяжелое дыхание. Возможно, он тоже думал о том, как только что пытался наказать ее поцелуем и как она приняла это наказание. Наконец он повернулся к сэру Одо и кивнул.
   Они вышли на лестничную площадку и прикрыли за собой дверь, но громовой шепот сэра Одо проник в спальню, так что Арианна сумела разобрать, о чем идет речь. На землях одного из нормандских вассалов Рейна, простирающихся к югу вдоль широкого ущелья, крестьяне-уэльсцы, воодушевленные недавним бунтом Кайлида, тоже решили поднять восстание. Вооружившись серпами и косами, они напали на своего господина, который мирно охотился в лесу. Рыцарь был серьезно ранен — вернее, лежал при смерти, — а бунтовщики, опьяненные пролитой кровью, продолжали свои бесчинства.
   Выслушав новость, Рейн что-то ответил, но так тихо, что Арианна не разобрала ни слова. Ей пришло в голову, что он вполне мог приказать казнить Кайлида на месте.
   Вскоре мужчины вернулись в спальню. Теперь на лице Рейна не было и следа желания, которое бушевало в их крови лишь несколько минут назад.
   — Ты останешься здесь и будешь охранять миледи, — обратился он к сэру Одо, хотя его взгляд был по-прежнему устремлен на Арианну. — Смотри, не давай ей высунуть за дверь даже кончик туфельки.
   — Ну да, милорд, само собой... — буркнул здоровяк, разглядывая камыш под ногами.
   — Что касается тебя, моя маленькая женушка... тебе приходилось видеть, как рыцари в полном вооружении расправляются с горсткой голоногих крестьян?
   — Рейн, ради Бога!.. — вырвалось у нее. Он махнул рукой на статуэтку Девы Марии, стоящую в угловой нише спальни.
   — Советую тебе занять себя молитвами Пресвятой Деве нашей. Молись за души тех, кто примет смерть сегодня ночью. Их смерти будут на вашей совести, твоей и твоего драгоценного братца! — С этими словами он вышел, громко окликая оруженосца.
   Арианна бросилась к окну. Она увидела, как Рейн вскочил на серого коня — далеко не столь горячего, как его вороной любимец, — и поскакал к воротам во главе небольшого отряда рыцарей. Талиазин следовал за ним держа щит и пику. Знакомый золотой шлем на голове оруженосца был начищен так, что отражал лунный свет не хуже, чем солнечный, и пылал небольшим факелом. Всадники уже скрылись в ночном сумраке, но Арианна все еще различала этот факел, подпрыгивающий, как поплавок на воде. За подъемным мостом он двинулся через поле, вверх по небольшому уклону. Он тускнел и становился все меньше, пока черная стена леса не поглотила его.
   Арианна оставалась у окна еще долгое время, хотя за ним уже не было ничего более интересного, чем четвертушка луны и небо, густо усеянное звездами. Повернувшись лицом к спальне, она с некоторым удивлением увидела сэра Одо, который так и стоял, переминаясь с ноги на ногу на манер танцующего медведя.
   — Простите, что осмеливаюсь нарушать ваше уединение, миледи, — заторопился он, побагровев так, что рябое лицо напомнило переспелую земляничину. — Просто... э-э... милорд приказал...
   — Вам не в чем оправдываться, — успокоила его Арианна, улыбнувшись такой ослепительной улыбкой, что здоровяк замигал. — На месте лорда Рейна я тоже не доверяла бы мне. Устраивайтесь поудобнее, сэр Одо, предлагаю вам партию в шахматы.
   Взяв рыцаря за руку, она подвела его к креслу, а сама отправилась за шахматной доской. Это был дорогой предмет черного дерева, инкрустированный слоновой костью. Арианна разложила его на столе и снова улыбнулась.
   — В ожидании время тянется долго, и никому из нас все равно не уснуть.
   Рыцарь немного поколебался, но потом опустился в кресло со вздохом облегчения. Заметив кубок с вином, к которому Рейн так и не прикоснулся, он облизнул толстые губы.
   — Не томит ли вас жажда, сэр? — любезно осведомилась Арианна, улыбаясь еще ослепительнее. — Мне говорили, что это доброе вино из погребов короля Генриха Аквитанского.
   И она протянула кубок сэру Одо.
   — Скорее дождешься смерти, чем тебя, Арианна! Скоро начнет светать!
   Арианна пробормотала проклятие, оцарапав костяшки пальцев о ржавые кандалы, и продолжала бороться с застрявшим в замочной скважине тугим ключом.
   — Я бы не отказалась услышать хотя бы простое «спасибо», дорогой братец...
   — Прекрати хныкать и снимай с меня скорее это чертово украшение!