Уильямсон Пенелопа. Хранитель мечты

   — Ты мне что? Не позволишь? Похоже, ты забыла, что стала английской подданной, а в Англии мужчина может делать с женой все, что пожелает.
   — Например, бить ее только потому, что так принято, — добавила она, не сумев скрыть горечи, которую при этом чувствовала: будучи кимреянкой, она имела кое-какие права, теперь же лишилась их, и, похоже, навсегда.
   Между тем Рейн стал приближаться к ней. Арианна испытала сильнейшее желание броситься прочь и должна была напрячь каждую мышцу, чтобы не поддаться ему. Впрочем, муж двигался лениво, неспешно, он как будто не сердился и не собирался ее бить. Пока...
   В этот вечер она заплела волосы в одну толстую косу, которая свисала через плечо на грудь. Пальцы Рейна легли на основание косы, спустились вниз — туда, где она повторяла изгиб груди, и начали двигаться там.
   — Надеюсь, ты не намерена промотать мое и без того скромное состояние?
   — Нет, но... — начала Арианна, не сразу сообразив, что он расплетает косу.
   — Если я застану тебя с другим, Арианна, я не буду тебя бить — я убью тебя на месте. — Голос Рейна был ровным и безжизненным, но пальцы двигались неожиданно мягко. — Ну, а что касается моих мужских достоинств... я не думаю, чтобы ты стала их публично оскорблять. Разве что попробуешь сглазить... но это вряд ли тебе удастся. — Тут в глазах его что-то сверкнуло (если бы не голос, Арианна подумала бы, что это искренняя веселость). — Теперь тебе ясно, каково твое положение в нашем браке?
   Она попыталась подыскать достойный ответ, но мысли были тягучими, как смола в холодный день. Единственным, на чем она могла сосредоточиться, было движение пальцев Рейна.
   — Я — раба твоя, кроткая и покорная, — пролепетала она.
   — Наконец-то мы хоть в чем-то достигли согласия, — сказал он и убрал руку.
   И вдруг отвернулся от нее. С размаху упав в кресло, он начал, покрякивая, стягивать один сапог носком другого. Поскольку сапоги его были длиннее, чем обычно, это не очень-то получалось.
   Арианна не сразу вышла из оцепенения, в которое привели ее прикосновения мужа. Потом, едва ли сознавая, что делает, она опустилась перед ним на колени среди камышовых стеблей. Один за другим она стянула сапоги, потом носки. Облегающие штаны казались второй кожей на могучих бедрах. Арианна вспомнила день турнира и то, как ноги Рейна сжимали бока боевого коня, казавшиеся необъятными. Он едва шевелил поводьями, управляя движениями животного одним только напряжением бедренных мышц!
   Рейн наклонился к ней, запустил пальцы в волосы и до тех пор запрокидывал ей голову, пока глаза их не встретились.
   — Сегодня я сделаю все очень медленно и осторожно. Если ты не будешь сопротивляться, больно не будет.
   — Нет, будет!
   — Немного. Только поначалу. Ты ведь понимаешь, что у тебя там очень узко.
   — Конечно, узко — для такого здоровенного, такого толстого отростка!
   Губы его дрогнули. Арианна затрепетала, надеясь, что он улыбнется снова.
   — Ты сказала это нарочно, да? Чтобы сглазить? Или я могу считать твои слова комплиментом?
   Бог знает почему, но ее порадовало это поддразнивание. Она потупилась, но сразу же улыбнулась, вспомнив один эпизод из детства. Ей было тогда всего двенадцать. Лето было жаркое (она и сейчас могла при желании ощутить горячее прикосновение солнца на плечах, увидеть теплый песок мелководья, выдавливающийся между пальцами босых ног, вдохнуть соленый, пахнущий водорослями ветер, услышать причмокивающий, шлепающий звук отлогих волн).
   Не задумываясь, она заговорила вслух о том, что помнила:
   — Вы, мужчины, становитесь такими суетными, такими тщеславными, когда речь заходит о ваших отростках! Однажды летом, на пляже, я наткнулась на четырех из числа своих братьев. Это было на острове Мйон, где стоит коптильня отца. Так вот, мои братья стояли полукругом у самой кромки воды. Сначала я не могла взять в толк, чем они заняты, видела только их голые зады над спущенными подштанниками. Как оказалось, они соревновались, кто дальше пустит струю в океан, и сравнивали, у кого длиннее член!
   Рейн засмеялся. Она присоединилась к нему, и звуки их смеха (ее — мелодичный и звонкий, его — низкий и густой) смешались в единую мелодию.
   Рейн первым перестал смеяться. Арианна тотчас умолкла тоже, хотя для этого ей пришлось преодолеть упорное хихиканье, рвущееся из горла. Она опустила взгляд на руки. Они вновь были стиснуты на голубом шелке платья. Она заставила себя разжать их.
   После того как умолк смех, комната казалась слишком тихой. Пальцы Рейна небрежно играли волосами Арианны, время от времени как бы невзначай касаясь шеи. Потом они дотронулись до щеки и начали поглаживать ее, поглаживать... пока по всему телу Арианны не распространилось дремотное тепло.
   Она отстранилась и поднялась на ноги, пошатнувшись при этом. Из большого таза для умывания она зачерпнула воды и наполнила тазик поменьше, с которым подошла к мужу, перебросив через плечо полотенце.
   — Это еще зачем? — спросил Рейн настороженно, когда она поставила тазик у его ног.
   Вместо ответа она наклонилась над ним так, что распущенные волосы свесились вперед, накрыв его голое плечо. Рейн повернул голову, погрузив лицо в их мягкую волну и закрыв глаза. Арианна не заметила этого: она подергивала за прилипший край повязки, стараясь отделить его от раны. Она очень надеялась, что порез не воспалился.
   — Где ты взял эту грязную тряпку? Она прилипла к ране! Придется намочить, иначе не отойдет.
   — Оторви.
   — Но ведь будет больно...
   — Не больнее, чем сейчас, когда ты за нее дергаешь и тычешь пальцем.
   Арианна рывком сняла тряпку. Рейн вытерпел это молча, однако она заметила, что тело его окаменело, а морщинки в углах рта углубились и побелели.
   Порез открылся и снова начал сильно кровоточить. Намочив полотенце, Арианна скатала его в толстый валик и принялась промокать выступающую кровь.
   — Милорд, надеюсь, вы примите мои глубочайшие извинения за то, что я ударила вас кинжалом. На то у меня были причины, о которых вы знаете, но сейчас я всей душой сожалею о своем поступке.
   — Подумаешь, царапина! — отмахнулся Рейн.
   — Вчера ночью мне надо было наложить на рану примочку, чтобы она не кровоточила. А теперь уже поздно, и я боюсь, что останется шрам...
   Она запнулась, заметив, что вода с мокрого полотенца стекает Рейну на грудь, струйками бежит вниз, пробираясь во впадинках между мышцами, смачивая волосы, образуя капельки на затвердевших вершинках сосков и устремляясь по темной «косичке» на животе прямо ему в штаны.
   Она с трудом оторвала взгляд от этого зрелища и стала смотреть на цветочный орнамент, украшающий стену. Ей было как-то очень странно... горячо и тесно внутри самой себя, словно плоть вдруг набухла и распирала кожу.
   — А теперь я готова услышать ваши извинения, мой супруг и господин.
   — Мои что?
   Взгляд, который Рейн поднял на нее, был туманным, почти неподвижным. Как если бы его только что оглушили дубинкой. Возможно, он мысленно вспоминал обиды, которые успел причинить ей со дня их знакомства. Их было много, хотя знали они друг друга не так уж давно.
   — Вы должны извиниться за то, что подбили мне глаз.
   — Черта с два я извинюсь! -возмутился он, приходя в себя. — Во-первых, я сделал это нечаянно, а во-вторых, ты заслужила это.
   — Я извинилась перед тобой, и не один раз! Сначала за то, что обзывала тебя ублюдком, а ведь ты ублюдок и есть... — Она посмотрела мужу в лицо и поспешно добавила: — Я имею в виду, по нечаянному стечению обстоятельств. Теперь же я извинилась за то, что ударила тебя кинжалом, а ведь ты заслужил это. Ты пытался заняться со мной извращениями...
   — Я пытался заняться с тобой любовью!
   — Речь о том, что ты тоже мог бы извиниться за то, что ударил меня, пусть даже нечаянно. Это будет справедливо.
   — Что справедливого в том, что я буду извиняться за удар, на который тебя Бог нанес?
   — Сэр, ваши манеры оставляют желать много лучшего даже для нормандца, — сказала Арианна, надменно выпрямляясь.
   Она подхватила тазик и испачканное кровью полотенце и вознамерилась удалиться с королевским достоинством, но была поймана за руку.
   — Ты всю ночь собираешься вякать на меня?
   — Я не вякаю! Вякают щенки.
   Рейн стиснул челюсти с такой силой, что на щеке заиграл желвак.
   — Очень хорошо. Я прошу прощения за то, что нечаянно ударил тебя в глаз, когда пытался помешать тебе заколоть меня до смерти десятидюймовым обоюдоострым кинжалом.
   — Я не принимаю вашего извинения, сэр.
   — Что? Ты не при...
   — Вот именно. Извинения, принесенные столь неохотно, не идут в счет.
   — О кровь Христова! — Рейн вылетел из кресла со скоростью быка, ужаленного в круп оводом.
   При этом он выбил тазик из рук Арианны, окатив водой весь перед ее платья.
   Мало того что вода была холодная — у Арианны округлились глаза, когда она посмотрела на дело рук своего мужа. Тонкий шелк промок насквозь и облепил тело, а соски от холода так налились и окаменели, что торчали вперед, как два кедровых орешка, при этом бессовестно просвечивая. Она вдруг вспомнила, как прошлой ночью Рейн... как он втянул один из них в рот, словно грудной ребенок.
   Она подняла взгляд на его лицо. Сердце колотилось, как сумасшедшее, и его стук отдавался в каждой косточке, каждой жилочке тела, как грохот тамбурина. Каким-то образом она совершенно лишилась способности дышать. Она не могла отвести взгляда от его рта. Она хотела, чтобы он... она хотела, чтобы он...
   Губы Рейна приоткрылись. Арианна почувствовала, что у неё пересохло во рту. Ее голова запрокинулась, его — наклонилась.
   Господи, как же она хотела, чтобы он...
   Его дыхание коснулось ее губ. Арианна приподнялась на цыпочки.
   Она хотела...
   Губы их соприкоснулись, и в следующую секунду он уже целовал ее.
   Рот его двигался вдоль ее губ, втягивая их и сжимая, заставляя раскрыться. Язык скользнул в рот, принеся с собой знакомый уже, пугающий и волнующий, чужой вкус — скользнул еще и еще раз, словно пробуя ее на вкус и ощупь, и, наконец, заполнил ее рот. Арианна замерла на мгновение, не зная, как поступить, потом неуверенно, робко начала отвечать, прикасаясь кончиком языка и тотчас его отдергивая.
   Поцелуй был долгий, очень долгий, но даже когда он закончился, Рейн продолжал снова и снова брать ее губы мягким пощипывающим движением, словно никак не мог оторваться от них.
   — До чего же они нежные... — прошептал он. Вместо того чтобы отстраниться, он проследил губами линию ее подбородка, спустился вниз по шее. Арианна еще сильнее откинула голову, не замечая, что впивается ногтями в плечи мужа. Она как-то странно отяжелела и обмякла, а внутри родились и все росли томление, сладкая ноющая боль — боль-ожидание чего-то большего.
   Ладонь легла на затылок, пальцы зарылись в волосы. Она открыла затуманенные глаза.
   — Арианна?
   Она затрепетала, внезапно снова испуганная. Но впереди лежала целая жизнь, состоящая не только из дней, но и из ночей, которые ей предстояло провести с этим мужчиной, провести в одной постели с ним, в его объятиях. Не могла же она бояться его всю жизнь!
   Арианна отстранилась и отступила. Не сводя взгляда с лица мужа, она подняла дрожащие руки к шнуровке платья и медленно начала распускать ее.
   Рейн улыбнулся, и она вдруг поняла, что бояться-то в общем и нечего.

Глава 12

   Она лежала голая на постели, на прохладных камлотовых простынях, и смотрела, как Рейн раздевается. Вкрадчивый свет свечи придавал его коже оттенок темной бронзы, отчего волосы на груди и в паху казались даже гуще, чем были на самом деле. Этот неяркий мигающий свет отбрасывал на лицо загадочные, изменчивые тени, среди которых невозможно было рассмотреть глаза.
   Было необычайно тихо вокруг — тихо настолько, что слышались шипение и шорох углей, рассыпающихся в догорающей жаровне, и шелест ветерка, проносящегося сквозь кроны вязов. Еще в тишине раздавалось дыхание Рейна. И ее собственное дыхание.
   Он опустился рядом на постель и погладил пряди наполовину расплетенной косы, разметавшиеся по подушке. Потом он зарылся в них лицом, и странная усмешка, похожая на гримасу досады, исказила линию губ, словно он хотел бы, но не мог справиться с этим порывом. Он потерся о ее волосы сначала одной щекой, потом другой, напомнив Арианне мальчишку, прижимающегося во сне к плюшевому боку своего щенка. У него вырвался звук, одинаково похожий на вздох и на стон.
   — Какой восхитительный аромат!..
   — Надеюсь, ты не собираешься меня съесть?
   Рейн вздрогнул, глаза его, до этого полузакрытые, округлились. После нескольких секунд ошеломленной тишины он расхохотался, заставив Арианну покраснеть от неловкости: раз уж она решила подыграть мужу в постельном ворковании, надо было тренироваться заранее! Впрочем, у нее все равно не было к этому никаких способностей.
   — Господи Боже, до чего же ты простодушна! — сказал Рейн совсем иным голосом, низким и хрипловатым. Он провел согнутыми пальцами вдоль ее рта, поймав нижнюю губу и слегка сжав ее. — Я совсем забыл, что бывают такие, как ты: нетронутые, неиспорченные... невинные.
   Потом он приподнял ее голову и снова опустил на свой локоть, чтобы удобнее было целоваться. На этот раз Арианна не противилась, когда язык раздвинул ей губы и заполнил рот. Рейн целовал ее долго, очень долго, начав с легчайшего прикосновения губ к губам — легкого, как дуновение ветерка, — и закончив жадными, почти грубыми толчками языка и всасывающими, поглощающими движениями рта, после которых она почувствовала себя опустошенной. Когда он, наконец, оторвался от ее губ, они были припухшими, дрожащими и уже не невинными.
   Приподнявшись на локте, он обвел кончиком пальца черты ее лица: дуги бровей, округлости щек, линию носа и рот, все еще влажный от поцелуев. Он смотрел из-под полуопущенных век взглядом, который казался дремотным, и едва заметная улыбка то и дело касалась его губ. Арианна старалась не дышать, чтобы не спугнуть эту улыбку.
   И вдруг... рука Рейна метнулась вверх. Он схватил за угол ближайшую подушку и сбросил ее на пол. Арианна вскрикнула от неожиданности.
   — Что ты делаешь?!
   — Ищу кинжалы и прочее.
   Он потянулся к следующей подушке. Арианна вцепилась ему в запястье.
   — На этот раз я доверяю вам, милорд! Я уверена, вы не причините мне боли и не обидите меня. Прошу и вас доверять мне!
   Она почувствовала, как рука Рейна напряглась под ее пальцами. Взгляд его стал очень холодным, рот сжался в неуступчивую жесткую линию. Он не склонен был поддаваться на уговоры, он собирался продолжать поиски! Арианна подумала: «Он не верит ни во что и не доверяет никому».
   Потом, не сразу, линия его рта смягчилась, хотя и не выразила ничего даже отдаленно похожего на улыбку. Рейн высвободил руку, но оставил подушку в покое. Вместо этого он склонился к впадинке между ключицами Арианны и прижался там губами. Она глубоко вздохнула. Ощущение было совершенно такое, словно запах его горячей кожи проник в каждую пору ее тела.
   — Ты хочешь этого, Арианна? — спросил он, овеяв ее дыханием, как дуновением раскаленного ветра. — Скажи, что ты хочешь этого!
   Она спросила себя, как поступит муж, если она ответит «нет, не хочу»? Возьмет ли он ее силой, как сделал это прошлой ночью? Ей вовсе не хотелось убеждаться в этом на опыте. Кроме того... кроме того, она бы солгала, сказав «нет». — Да, я хочу этого... хочу тебя.
   Рейн по очереди дотронулся до косточек, слегка выступающих с обеих сторон ее живота, положил между ними ладонь. Тело Арианны становилось все тяжелее, снова как бы распирая чересчур горячую и тесную кожу. Когда пальцы легко скользнули вниз, между ног, она ахнула от ощущения настолько сладостного, что оно казалось почти болезненным.
   — Я бы просила тебя не трогать меня там! Мне это не нравится, — взмолилась она, отталкивая руку мужа.
   — Лгунья! Тебе это очень даже нравится. — Но он не спешил снова коснуться ее «там». Вместо этого он начал трогать ее груди, и они стремительно налились под его пальцами. Сильнейший жар распространился вниз по всему телу, спускаясь все ниже — к ногам, между ног, — и это было сладко, словно она была целиком из масла и таяла, таяла, таяла...
   — У тебя чертовски нежная кожа... — говорил Рейн совсем тихо, куда-то в волосы ей... — нежнее не бывает...
   Ей нравилось смотреть на его руки, такие смуглые на ее белой коже, нравилось, как они  
прикасаются, как длинные пальцы движутся вдоль ребер, между ними, как они накрывают ее груди и приподнимают их, трогая соски огрубевшими подушечками.
   Арианне тоже хотелось трогать его, поэтому она положила ладони Рейну на грудь, зарывшись пальцами в волосы, похожие на мягкую шерсть. С простодушным удивлением она размышляла над тем, как это возможно, чтобы под такой теплой и шелковой кожей были скрыты мышцы настолько каменные и неуступчивые. Даже самые легкие движения выдавали скрытую в этом теле мощь.
   И все это было чудесно... пока Рейн не подвинулся ближе, пока не опустился на нее. Плоть, похожая на тяжелый и горячий жезл, оказалась между ее ног. Арианна замерла, напрягая ладони в инстинктивном желании оттолкнуть его.
   — Не нужно бояться, — раздался шепот, шевельнувший волоски на ее лбу. — Попробуй, дотронься до него.
   Да он с ума сошел! Чтобы она по своей воле... нет, никогда!
   Однако Рейн привел ее в совершеннейшее смущение тем, что взял ее руку и положил на то, что так ее пугало. Почему-то Арианна сжала пальцы вокруг горячей пульсирующей плоти. Она услышала скрип зубов.
   «Какой же он все-таки твердый, — думала она, — и какой горячий!» Это было все равно что обхватить пламя свечи!
   — Сильнее! Крепче! Он не переломится... — Но голос был таким сдавленным, словно ему уже было очень больно.
   Арианна послушно напрягла руку... и заметила вдруг, что кольцо ее пальцев движется. Что она двигает ими вверх-вниз по стержню, который назывался членом. Рейн зажмурился. Кожа на его лице натянулась, черты обострились, и он начал вздрагивать всем телом, все сильнее и сильнее. Арианна вдруг почувствовала, какую власть имеет над ним в этот момент.
   — О нет, хватит! — вдруг крикнул он вполголоса и схватил ее за руку. — Хватит...
   Он прижался лицом к изгибу ее шеи и вдруг засмеялся, так что дыхание, влажное и жаркое, обожгло ей кожу.
   — Что-то мне подсказывает, что скоро, очень скоро ты достигнешь в этом больших успехов!
   Волосы ненадолго упали ей на шею, скользнули по груди, спускаясь по телу в унисон с движением губ. Рейн приподнял голову: рот его был прямо над соском, и Арианна притихла, округлив глаза, когда он полностью втянул его внутрь, словно вишенку, которую пытался снять со стебелька. Удовольствие, которое она испытала при этом, почти заставило ее вскрикнуть. Почти... но она и впрямь закричала, когда ладонь легла на холмик внизу живота, когда палец вдруг проник глубоко внутрь ее. Она содрогнулась, на мгновение приподнявшись над постелью, и сжала ноги изо всех сил.
   Рейн замер. В полной тишине частое дыхание Арианны звучало неестественно громко и хрипло. Она приподняла тяжелые веки и увидела лицо мужа рядом, очень близко. Его дыхание заполнило ее раскрытый рот.
   — Раздвинь ноги, — прошептал он.
   И ноги ее раздвинулись.
   Палец входил в нее, выскальзывал, входил снова. При этом подушечка большого пальца поглаживала нежные лепестки плоти, пробираясь все выше. Это напоминало прикосновение пламени свечи к факелу, пропитанному маслом и готовому вспыхнуть. И Арианна вспыхнула пламенем, которое стремительно разгоралось, поглощая ее внутри, угрожая испепелить. Она слышала свой голос, что-то шепчущий, постанывающий, издающий жалобные непроизвольные звуки. Она сознавала, что бесстыдно раздвигает ноги все больше, и ей было все равно, все равно, все равно...
   Она впивалась ногтями в мужские плечи там, где могла дотянуться, она металась головой по постели, думая, что он должен, должен прекратить, иначе она разлетится на осколки, как упавший кувшин. И что тогда будет с ней? Она не сумеет собрать себя заново и никогда уже не будет прежней Арианной! Но пламя от ее страха только разгоралось сильнее, поглощая воздух из груди и не давая дышать, и сердце уже останавливалось... она должна была умереть, и это было бы правильно, потому что то, что казалось смертью, принесло бы с собой облегчение.
   Это было бы правильно... но она сопротивлялась, не позволяя себе... чего?
   — Отдайся мне, Арианна, — слышался шепот очень близко, совсем рядом, — отдайся мне!
   — Нет, я не могу! — выкрикнула она вместе с рыданием. Она не понимала, о чем он просит, этот мужчина, который почти уже завладел ею, но она знала, что не уступит ему. Она не могла, не имела права сдаться ему совершенно, как сдается побежденный замок. Если бы она сделала это, то отдала бы ему часть своей души.
   Она едва могла дышать, хотя грудь вздымалась и вздымалась, требуя воздуха. Сердце грохотало, и кровь шумела в ушах. Снова Арианна открыла глаза, чувствуя рядом лицо мужа. «Он не получит меня, — думала она. — Не получит, потому что на самом деле не нуждается во мне. Потому что не хочет от меня ничего, что по-настоящему важно».
   Рейн накрыл ее всем телом, и напряженное острие его страсти прочертило прямую линию вверх по ее животу. Он приподнялся, потерся между лепестками ее плоти и естественно, мягко скользнул внутрь. Арианна бессознательно поморщилась, но очень скоро неприятное ощущение сменилось чувством наполненности, по мере того как она постепенно во всю длину принимала в себя этот инородный предмет, для которого странным образом была приспособлена.
   — Боже милостивый! До чего же ты узка!
   Руки ее беспокойно метались вверх-вниз по спине мужа, бедра двигались тоже, инстинктивно отыскивая наилучшее положение. Еще немного глубже... у Рейна вырвался стон.
   — Хорошо... как же там хорошо!.. Он приподнял ее за бедра, прижимая ближе, теснее — вдруг одним толчком погрузился до конца. Арианна вскрикнула.
   — Перестань! Мне больно!
   — Не могу, сладость моя. Теперь уже не могу! — Но он начал выскальзывать... нет, только для того, чтобы войти в нее снова, сначала медленно и осторожно, потом все быстрее. Ладони, обхватившие ее бедра, приподнимали их в том же ритме, и боль, поначалу ее испугавшая, постепенно растаяла, хотя и не вполне. Арианна прильнула к движущемуся телу, не сознавая даже, что делает это. Ее пугала полная беспомощность, ощущение проникновения так глубоко внутрь ее и того, что ею обладают... но это было и волнующее, возбуждающее чувство, в котором крылось что-то примитивное и дикое. Постепенно внизу живота начало нарастать стеснение, поднимаясь вверх подобием спирали, заполняя грудь быстро и неумолимо, пока вновь не стало невозможно дышать.
   Спина которую гладили ее руки, стала скользкой от пота. Дыхание возле уха становилось все более громким и хриплым. Рейн выгибался все сильнее, толчки становились все чаще и резче. Наконец он отстранился, замер на мгновение, запрокинув голову, и буквально ворвался в нее снова. Всем телом Арианна ощутила его содрогания. Она раскрыла глаза в неосознанной потребности видеть... и увидела лицо, искаженное, словно в момент агонии.
   — Арианна! Боже, Боже! Арианна!
   Крик прозвучал так, как будто вырвался из сдавленного горла, словно Рейн хотел удержать его, но не смог. Зато она не сдалась, не уступила ему! Он взял ее тело, но не душу... не ее самое!
   Тогда почему же она испытывала сейчас не гордость, а печаль?
   Прошло немало времени, прежде чем Рейн пришел в себя. Он оставался поверх нее, одной ногой прижимая к постели ее бедра. Его широкая грудь ходила ходуном, с силой нажимая на ее груди.
   Арианна чувствовала себя совершенно измученной, словно над ней потрудились вальки целой толпы прачек. Его плоть все еще была внутри у нее, и даже ее вялость и неподвижность были болезненны для Арианны. Однако когда Рейн попробовал отстраниться, она сжала ноги. Не понимая, почему именно, она все же не хотела, чтобы он оставил ее. Она чувствовала неприятную пустоту внутри. И печаль.
   Они оставались в этой позе долгое время, молча, потом Рейн перекатился на бок, и выскользнул из нее.
   — С каждым разом будет все легче, — сказал он, приподнимаясь на локте. — Постепенно ты совсем перестанешь бояться и даже начнешь испытывать удовольствие.
   — Долг велит мне уступать вам, милорд, но и только. Супружеские обязанности не включают в себя чувство удовольствия.
   — Проклятие! Не смей называть меня милордом, когда мы в постели!
   Глаза Рейна сверкнули, отражая пламя свечи. Они казались плоскими и твердыми, словно были выкованы из серебра, но движение, которым он проследил линию ее рта, было удивительно нежным.
   — Считается, что женщине легче зачать ребенка, если она испытывает удовольствие.
   — Так это все, что тебя интересует? Наследник? ... Рейн наклонился ближе, так же легко коснувшись дыханием ее щеки, как и пальцами — ее волос.