Уильямсон Пенелопа. Хранитель мечты

   — Миледи!
   Талиазин поднял кувшин, всей позой выражая нетерпение. Арианна вытянула руки над тазом. Теплая вода сильно пахла розами.
   Оруженосец протянул ей чистое полотенце. Секунду ей казалось, что в маслинах глаз, устремленных на нее, горит тот же странный отсвет, который уже не раз удивлял ее, но, стоило парню мигнуть, как все исчезло.
   — Миледи, вы будете осушать руки? Если нет, то с них накапает в миноги под имбирным соусом, над которыми столько трудилась повариха. Все провоняет розовым маслом!
   Арианна выхватила у него полотенце и была одарена лукавой мальчишеской улыбкой.
   — В жизни я не видал такой красивой невесты, как вы, миледи, — сказал Талиазин. — Она прекрасна, не так ли, милорд?
   — Зря стараешься! — отрезал Рейн, окинув оруженосца недовольным взглядом.
   — Ах, милорд, милорд... — сокрушенно вздохнул Талиазин, поднял было таз, но тут же плюхнул его обратно на стол, расплескав по белой скатерти воду, покрытую пленкой розового масла. — Хочу обратить ваше внимание на то, что подвиги, которые вы должны совершить, чтобы стать достойным любви леди Арианны, множатся с ужасающей быстротой. Я даже опасаюсь, что ваше упрямство вызвало столь сильный гнев великой богини, что вам придется поступиться всей своей гордостью, без остатка — и никак иначе! — Парень подбоченился и прищурился: ни дать ни взять хозяйка пивной, распекающая расшумевшегося выпивоху. — После всего, что вы натворили, я теперь не многим сумею вам помочь. И не говорите, что я вас не предостерегал!
   Все время, пока оруженосец излагал все эти нелепости, Рейн не отрывал взгляда от Арианны. Сама того не желая, она была зачарована тем, как меняются его глаза: цвет светлого льда сменился мрачным, очень темным, фиолетово-серым оттенком, какой приобретают тучи перед самым началом грозы.
   — Любишь ли ты меня хоть чуть-чуть, моя маленькая женушка?
   Она была так поражена этим вопросом, что нервически дернула рукой. Ложка, вращаясь, полетела через стол. Рука Рейна метнулась вперед и поймала ее на полдороге. Он протянул ложку Арианне, ручкой вперед. Бог знает почему, это движение напомнило ей, как побежденный на поединке рыцарь протягивает свой меч победителю — рукоятью вперед. Взгляды их встретились, и долгая, напряженная тишина повисла над столом.
   — Ты не ответила на вопрос, — наконец напомнил Рейн. Арианна не понимала, почему ей так трудно — почти невозможно — произнести хоть слово. Ощущение было такое, словно она полностью лишилась дара речи. Она протянула за ложкой дрожащую руку.
   — Нет, я нисколечко не люблю тебя!
   — Эй, парень, ты слышал, что она сказала? Она нисколечко не любит меня, и это значит, что можно забыть про подвиги, о которых ты все время долдонишь. А теперь принеси-ка мне вина.
   Талиазин свел густые брови в длинную прямую линию и бросил Арианне раздосадованный взгляд, прежде чем удалиться с тазом и кувшином. Рейн вернулся к созерцанию из-под полуопущенных век стен и башни новообретенного замка. Фанфары взревели снова, объявляя о том, что свадебный пир начался.
   Арианне очень хотелось расспросить мужа о его странном оруженосце. Лишь несколько минут назад она поняла: то, что она принимала за «Матерь Божья, оборони» и «Богородица, помилуй», на самом деле было обращением к божеству древних кельтов. Она ошиблась потому, что никогда и ни от кого не слышала ничего подобного. Никто уже не верил в эту чепуху... кроме странного юноши с нездешними глазами, утверждавшего, что он бард.
   От бардов ее отца (уэльсцы называли их «бард теулу») она часто слышала сказания о женщинах, в незапамятные времена обитавших на дне океана, в городе из чистого золота. Это была раса богинь неземной красоты. Сказания говорили, что в редкие ночи, когда прилив был как раз нужной высоты, а туман — нужной плотности, из морских глубин поднимался мост, ненадолго связывая сушу с золотым городом. В такие ночи богини появлялись из-под воды, чтобы найти себе смертных возлюбленных. Только самые красивые, благородные и бесстрашные удостаивались их любви, познав же ее, обретали дар бессмертия, но лишь после того, как совершали великое множество трудных подвигов.
   Разумеется, это были всего лишь сказки, сохранившиеся с древних времен. Они были частью языческих верований и постепенно отмирали, забывались.
   Неожиданно Арианна вспомнила, что однажды все-таки слышала присловье точь-в-точь такое, какое то и дело срывалось с языка Талиазина: от старого барда, подарившего ей золотую чашу. Тот был, однако, дряхлым старцем, с желтой морщинистой кожей и несколькими клоками седых волос на высохшем черепе. Он был так стар, что порой терял нить разговора и начинал нести полную околесицу. Удивительно, но его тоже звали Талиазином...
   — Кушайте, кушайте, миледи!
   Тезка старого барда появился перед столом как из-под земли. В руках он держал серебряный поднос, где в зеленом озере плавал целый лебедь, зажаренный в миндальной глазури. Талиазин небрежно поставил поднос перед Арианной и птица качнулась, словно и впрямь двинулась в путь по озеру из зеленого горошка и бобов.
   — Вы должны хорошо поесть, миледи, потому что вам понадобится немало сил ночью... — Оруженосец подмигнул и добавил, ухмыляясь: — Во время танцев.
   Арианна обратила на него взор надменной владелицы замка. Теперь ей было непонятно, чего ради она все время искала (и находила) в Талиазине разные странности. И даже если он был странным, то не больше, чем может быть странным юноша, такой же как любой из ее братьев.
   Рейн тоже не прикасался к еде. Вообще говоря, по традиции, он должен был кормить ее. Молодым подавались одна хлебница и один кубок на двоих, и муж обязан был выбирать с приносимых блюд самые лакомые кусочки и вкладывать их в «сахарные уста» жены.
   Видимо, Рейн почувствовал на себе ее взгляд, потому что вдруг потянулся за кубком. Это был бронзовый сосуд вычурной формы — дракон, длинный изогнутый хвост которого служил одной ручкой чаши. Другую образовали вытянутая шея и запрокинутая клыкастая морда. Рейн сделал несколько глотков вина и протянул чашу Арианне той стороной, где его губы только что прижимались к краю.
   Она приняла кубок, но демонстративно поднесла к губам противоположной стороной. В подогретом вине было слишком много специй, густой терпкий запах сильно бил в нос. Принимая кубок, Рейн бросил короткий взгляд из-под полуопущенных век, потом наклонился очень близко к лицу Арианны. Теплое, пахнущее вином дыхание коснулось ее щеки.
   — Ты не сдаешься без боя, так ведь, девушка? Тем больше удовольствия мне доставит укротить тебя.
   — Не родился еще тот нормандец, которому удастся меня укротить!
   Он придвинулся еще ближе, совсем близко, так, что Арианна ощутила исходящий от него жар. Плечи их соприкоснулись, его бедро коснулось ее бедра.
   — Даже самая норовистая чистокровная кобылка покоряется своему хозяину. И чем крепче его рука, тем лучше она идет в узде.
   — Это касается и жеребцов! — огрызнулась Арианна. Она вскинула голову, встретив взгляд Рейна, и пульс ее тяжело, болезненно забился у горла. — Еще неизвестно, кто кого укротит! Может статься, я стану командовать тобой, а не наоборот.
   Он шевельнулся, и она едва удержалась, чтобы не отпрянуть. Однако он только протянул руку и коснулся кончиками пальцев ее щеки. Потом они скользнули по шее, и напряжение в ней стало стремительно нарастать, словно невидимая змея, обвивавшая ее, начала сжимать свои кольца. Пальцы Рейна замерли там, где отчаянной быстротой бился на ее горле пульс. — Возможно, я и позволю тебе... Казалось, он собирается добавить еще что-то, но потом убрал руку и отвернулся от Арианны. Она почувствовала такое разочарование, словно вот-вот могла разгадать какую-то очень важную загадку... загадку, решение которой ускользало от нее до сих пор.
   — Какой стыд, какой срам, старший братец! Еще и пары часов не прошло, как ты женился, и надо же — не обращаепть внимания на прекрасную новобрачную.
   Арианна резко обернулась. Разодетый в пух и прах граф Честер присел на скамью сбоку от нее. Глаза цвета горного озера пропутешествовали по ней недвусмысленно оценивающим взглядом.
   — Если мне позволено будет высказать свое мнение, во всей Англии не найдется женщины, равной вам красотой, леди Арианна. И до чего же жаль, что все это будет попусту растрачено на моего брата.
   — Как бы то ни было, она моя, — сказал Рейн ровным, безжизненным голосом, уже хорошо знакомым Арианне. — Если ты даже мысленно попробуешь задрать ей юбки, я тебя просто прикончу.
   Она сидела выпрямившись, глядя прямо перед собой и сжимая кулаки. Этот человек, ее муж перед Богом и людьми, говорил о ней так, словно она была шлюхой без чести и совести, которой было все равно, с кем делить постель! О, ей было что сказать на этот счет, но не раньше, чем разойдутся гости и они останутся наедине.
   Если графа хоть сколько-нибудь тронула угроза Рейна, он ничем этого не показал. Он просто расхохотался и потянулся через стол за графином вина, при этом как бы невольно коснувшись груди Арианны. Пустой кубок, который он сжимал в руке, унизанной перстнями, он наполнил доверху. Арианна заметила, что рука графа, в отличие от рук его брата, была белой и холеной, только ногти были обкусаны буквально до мяса.
   Хью бросил на Рейна долгий пристальный взгляд, потом поднял кубок, слегка его наклонив, чтобы немного вина выплеснулось на белую скатерть.
   — Что за храбрый, что за славный рыцарь наш Рейн! Просто даже трудно поверить, что было время, когда он следовал по пятам за моим первым пони, чгобы подбирать то, что выпадало из-под хвоста.
   — Если ты так стараешься уронить меня в глазах моей прекрасной леди, то смело можешь поберечь силы. Сомневаюсь, что я могу пасть в ее мнении ниже, чем теперь. Я прав, моя маленькая женушка?
   Арианна удивленно посмотрела ему в лицо. И встретилась с непроницаемыми серыми глазами, в которых нельзя было прочесть абсолютно ничего. Все же она почувствовала что-то в голосе Рейна. Вызов, быть может.
   Взгляд его коснулся ее губ — и сразу потемнел. А потом и все лицо стало жестким, обострилось, словно кожа на угловатых скулах разом натянулась.
   Она поняла, что означает это выражение, и на мгновение задохнулась от испуга, сделала глубокий судорожный вдох. Взгляд Рейна опустился ниже, и ей не нужно было следовать за ним, чтобы узнать, что груди ее при этом приподнялись, натягивая узкий лиф подвенечного платья. Воздух сгустился вокруг, тяжелый и влажный.
   — Я... мне кажется, самое время разыскать моего кузена Кайлида. Мы не видели друг друга несколько месяцев...
   Арианна отодвинулась от стола, едва не опрокинув кубок с вином, желая уйти куда-нибудь как можно скорее. Она поднялась так стремительно, что кресло сильно покачнулось и начало падать назад. Они с Рейном почти одновременно схватились за подлокотник. Рука мужа опустилась на ее руку и сжала ее. Тонкая кость, длинные пальцы, бронзовая от загара кожа... Несколько мгновений Арианна стояла в оцепенении, не в силах отвести взгляд от этой руки. Теперь она чувствовала ее силу, ощущала огрубевшую кожу ладони, мозоли на ней, образовавшиеся от ежедневных упражнений с мечом. Она думала о том, что этот человек имеет право положить свою грубую руку на ее тело. В любое место, куда пожелает. Наконец она рывком высвободилась и почти бегом бросилась прочь.
   — Нет, это какой-то кошмар! — донесся сзади ленивый протяжный голос Хью. — Рейн, ты насмерть перепугал бедную девочку своими свирепыми гримасами.
   У реки было ненамного прохладнее и куда более влажно и душно. Пахло гниющей рыбой. Долгое время Арианна жадно хватала ртом воздух, чтобы отдышаться. Когда это ей удалось, она закрыла глаза и попыталась вызвать в памяти образ золотого рыцаря, возродить прекрасные мгновения, прожитые внутри видения. И действительно, повеяло гиацинтом, жаркий ветер коснулся щек, и она вновь побежала вниз по склону холма, в сильные объятия золотоволосого рыцаря, услышала слова: «Я люблю тебя, Арианна, я люблю тебя, люблю тебя...»
   Под плотно прикрытыми веками, обжигая их, выступили слезы. Это он должен был стать ее судьбой, золотой рыцарь, а не нормандский выскочка, с которым ее сегодня повенчали! И сегодня же, этой самой ночью, не рыцарь ее мечты, а нормандец положит грубые загорелые руки на ее тело...
   — Арианна, душенька!
   Душенька. По-уэльски «дженет».
   Арианна повернулась и оказалась лицом к лицу с двумя мужчинами: длинным и тощим, рыжеволосым и седым, скроенным на манер бочонка для эля. На лице ее начала расцветать улыбка, но растаяла при воспоминании о том, как она помахала им и они намеренно не ответили на приветствие.
   — Никакая я теперь не душенька, — возразила она и подумала: «И не беззаботная девчонка, а жена. Жена, помоги Господи!»
   Старший из мужчин оглядел ее с ног до головы маленькими черными глазками, чем-то похожими на мышиные. Немигающий взгляд был полон горькой насмешки.
   — Чего ради ты вот так просто пошла и обвенчалась с нормандским ублюдком, ответь мне, Арианна? По-моему, скатилась ты ниже некуда?
   — Можно подумать, меня спросили, хочу я этого или не хочу! Я пошла на это ради рода Гуинеддов, ради...
   — Тьфу! — Айвор смачно отхаркнулся и сплюнул в траву.
   — Не понимает, не понимает наш Айвор тонкостей государственной политики! — засмеялся Кайлид. — Он считает, что с любым нормандцем разговор один: меч в грудь и точка!
   — Когда нормандец мертв, он попадает прямиком в ад и впредь действует на нервы только дьяволу!
   Кайлид снова засмеялся, но умолк, взглянув иа лицо Apианны. Ей всегда нравились его глаза: оттенком они напоминали его волосы, и смотрели тепло, с подкупающей искренностью.
   Арианна нерешительно улыбнулась, покачала головой, и вдруг улыбка вспыхнула солнечным лучом, осветив ее лицо. Она крепко обняла братьев по очереди, чмокнула в колючие от щетины щеки, чувствуя, как вислые — по уэльской традиции — усы щекочут ей нос.
   — Как же хорошо снова увидеться с вами обоими! — вырвалось у нее.
   — Мы пришли поговорить с тобой, девочка моя. Насчет сегодняшнего дня, — сказал Айвор.
   — Сегодняшнего дня? — Арианна встревоженно повернулась к более молодому из братьев. — Ради Бога, Кайлид, не делай сегодня никаких глупостей! Этот твой набег уже имел больше неприятных последствий, чем дело того стоило.
   — О каком набеге идет речь? — Кайлид пытался принять простодушный вид, но рот его сам собой сложился в ухмылку. — Нет, наше сладкое яблочко, мы пришли потому, что беспокоимся за тебя. Ходят жуткие слухи о том, как нормандцы обращаются с женщинами, особенно если те не из их подлой породы. Мы хотим, чтобы ты знала: сегодняшнюю ночь мы с Айвором проведем внизу, в зале, на случай, если понадобится защитить тебя.
   — Да, но... что, по-вашему, он станет со мной делать?
   Мужчины переглянулись, причем щеки Айвора побурели, как недоспелая черника. Кайлид встретил было испуганный и вопрошающий взгляд сестры, но глаза его тотчас убежали в сторону. Он прокашлялся.
   — Есть достойный, освященный церковью способ взять девственность невесты, а есть способы омерзительные, нечистые. Тебе надо будет ни на минуту не забывать, чья ты дочь, и не позволять ему опозорить тебя отвратительными французскими извращениями.
   — Ага, ага, — перебил Айвор, собравшись с духом, — и если он обидит тебя... даже если всего-навсего побьет ремнем за неповиновение, только крикни. Клянусь, мы убьем его, и к дьяволу Оуэна вместе с королем Генрихом и их мирным договором, разрази его гром!
   Комок страха, с самого утра засевший где-то в животе Арианны, стал больше сразу втрое. Она даже не заметила, что все лицо покрыто крупными каплями пота, пока Кайлид не отвел с ее лба мокрый завиток и не спросил:
   — Ты ведь понимаешь, что мы имеем в виду?
   — Ну да, французские извращения...
   На самом деле она едва ли понимала, о чем идет речь. Единственным, что она знала наверняка, было то, что страх, к вечеру окутавший мысли и чувства, как густой липкий туман, был страхом перед предстоящей брачной ночью. Она была благодарна братьям за их галантное предложение, но сознавала, что невозможно будет позвать их на помощь, что бы нормандскому ублюдку ни взбрело в голову сделать с ней. В замке, теперь окруженном со всех сторон войсками, никто не мог безнаказанно наброситься на Черного Дракона. Скорее всего, смельчак был бы изрублен в капусту, едва успев вынуть меч из ножен.
   Когда Арианна вернулась на помост для новобрачных, она с безмерным облегчением обнаружила, что мужа поблизости нет. Группа менестрелей распевала развеселое славословие молодым, несколько пар плясало внутри прямоугольника из столов, кружась так быстро, что в вихре красок невозможно было различить, где леди, а где ее кавалер. Зрелище напоминало закрутившиеся водоворотом струи пролитой краски. Пляшущие ухитрялись еще и подпевать, заглушая звуки виол и тамбуринов.
   Талиазин появился из ниоткуда, как чертик из преисподней, заставив Арианну подскочить. На одной ладони он удерживал подносик с бланманже. Когда он наклонился через плечо Арианны, чтобы водрузить ношу на стол, пудинг соскочил с подносика и с мокрым шлепком приземлился на скатерть. Там он некоторое время трепетал, потом успокоился.
   — Наказание Божье, а не мальчишка! Ты самое неуклюжее создание, которое только попадалось мне в жизни.
   — В данный момент я должен играть на лире, а не подавать бланманже, о чем я откровенно заявил милорду несколько минут назад, — сказал Талиазин, обиженно оттопыривая нижнюю губу. — А он в ответ обещал подвесить меня за ребро, если я не начну наконец честно выполнять обязанности оруженосца... — надутые губы вдруг дрогнули улыбкой. — Мне кажется, он боится, что я запою хвалебную оду в его честь.
   Арианна засмеялась, но оборвала смех, заглянув парню в глаза. В них снова был свет, на этот раз настолько яркий, словно внутри глазных впадин горело по свече.
   — Кто же ты все-таки такой? — спросила она, но уже вслед удаляющейся спине.
   Вокруг сновало столько слуг, ординарцев и оруженосцев с кувшинами вина и подносами с едой, что Талиазин мгновенно исчез в их толпе.
   Славословие закончилось, сопровождаемое одобрительным смехом запыхавшихся танцоров. К удивлению Арианны, она заметила в их кругу своего мужа, который, правда, не смеялся и даже не улыбался. Он протянул руку, и женщина приняла ее. Это была Сибил, жена его брата. Граф Хью в это время сидел в одиночестве на краю стола молодых. Он тоже смотрел в сторону танцующих, очевидно на жену и брата. Не глядя, он потянулся за кубком, почти опрокинув его. На лице его застыло очень странное выражение: так изголодавшийся ребенок смотрит в щелочку в зал, где пируют другие.
   «Да ведь он любит ее, — подумала Арианна с безмерным удивлением. — Пресыщенный, прожженный граф Честер любит свою жену». И поняв это, Арианна ненадолго пожалела его.
   Но потом мысли ее вернулись к неумолимо приближающейся брачной ночи. Комок страха в животе стал больше и тяжелее, когда она вспомнила предостережение братьев. Она только и думала о том, как сумеет пройти через все, что ей предстояло, и при этом как-то сохранить достоинство и самоуважение.
   «Я не буду умолять его сжалиться надо мной! — покля-лась она мысленно. — Что бы он ни делал, я не буду умолять, не буду плакать или еще как-нибудь позорить себя!»
   ***
   Сибйл, разгоряченная, старалась отдышаться, чувствуя, что платье буквально прилипло к телу. Она раскраснелась, нежная кожа отливала перламутром от выступившей испарины. Рейн склонился к ее руке, намереваясь покинуть круг танцующих пар.
   — Постой!.. У меня в туфельке камень.
   Сибил схватила его за руку, спеша увлечь подальше от тех, кто собирался начать новый танец. Чуть в стороне она обвила рукой его талию, как бы для того, чтобы удержать равновесие. Потом, приподняв одну ногу, она задрала подол платья гораздо выше, чем это было необходимо, — так, что открылась розовая подвязка, придерживающая чулок. Рейн подумал, что лодыжка Сибил так тонка, что он может обхватить ее большим и указательным пальцем... впрочем, он сделал это открытие многие годы назад. Над подвязкой виднелась полоска кожи, такой же ослепительно белой, каким кажется первый снег на темной земле.
   Сибил сняла изящную атласную туфельку, перевернула и потрясла. Никакого камешка не выпало, даже самого крохотного. Туфелька была прелестная, вышитая тончайшей золотой и серебряной нитью, украшенная жемчугом и сапфирами. Рейн прикинул, что она стоит не меньше, чем полный набор отличных дамасских лат.
   Он посмотрел на склоненную голову Сибил со сложной прической, прикрытой вуалью, и страстно захотел увидеть ее волосы в естественном виде. Девчонкой она носила их свободно распущенными по плечам, и они ниспадали по спине, как серебристая мантилья, достигая бедер, плавно покачивающихся при ходьбе.
   Туфелька успела вернуться на ногу Сибил, но та не торопилась убирать руку с талии Рейна.
   — Ты помнишь тот вечер, когда мы танцевали у реки?
   — Помню.
   Вместо музыки она напевала тогда своим нежным сопрано, и они кружились, кружились до тех пор, пока не ощутили внезапное головокружение и не опустились на иссушенную солнцем траву. Ему тогда было всего пятнадцать, но он уже два года знал, как вести себя с девушкой на ложе из трав.
   — И ты только и делал, что... — Сибил умолкла и потупилась, румянец, как две бледные розы, расцвел на щеках.
   — Только и делал, что трогал твои груди сразу обеими руками, — закончил за нее Рейн.
   В уголках ее рта были крохотные складочки, которые превращались в ямочки, стоило Сибил улыбнуться. В конце концов она убрала руку, но очень, очень медленно, скользя пальцами по его пояснице. На ее носу и щеках по-прежнему была знакомая Рейну россыпь веснушек. Как-то раз они затеяли игру, в которой он должен был поцеловать каждое из этих нежных пятнышек.
   — Это было великолепное венчание, Рейн.
   — Правда? Мне почти не с чем сравнивать. Я был только на одном — на твоем, Сибил.
   Она отшатнулась, лавандово-синие глаза наполнились слезами.
   — А я-то надеялась, что ты простил меня! Что мы снова сможем стать друзьями. Ты до сих пор ненавидишь меня, так ведь? Ненавидишь за то, что я стала женой Хью.
   — Ненавижу — это не то слово, — ответил Рейн, наблюдая за тем, как слезинка задрожала на светлых ресницах и покатилась по щеке. — Я давным-давно убедился, что человеческая жизнь состоит из немногих больших трагедий и множества мелких разочарований. Ты, милая Сибил, стала одним из моих мелких разочарований.
   Она зажмурилась. Губы задрожали, рот искривился так, что складочки в уголках  
углубились. Она сразу стала выглядеть старше.
   — Ну а как насчет твоего брака? Как ты его назовешь, большой трагедией или мелким разочарованием?
   Рейн отыскал взглядом жену, сидящую в стороне от других за свадебным столом. Под рассеянным солнечным светом, струящимся сквозь желтый шелк тента, соболиный мех ее волос искрился, словно усыпанный золотой пылью. Овал ее лица казался нежнее, тоньше. У нее был вид княгини, и княгиней она была — и он хотел ее.
   — Она принесла мне Руддлан и титул лорда, — ответил Рейн женщине, которую когда-то любил всем сердцем, хотя в этот момент глаза его оставались прикованными к жене и напряжение в его чреслах тоже было адресовано ей. — Она нарожает мне сыновей с голубой кровью в благородных венах. Я называю этот брак улыбкой судьбы.
   — Ты очень изменился, Рейн. И я думаю, мне не нравится человек, в которого ты превратился.
   Сибил прижала ладонь ко рту, круто повернулась и бросилась прочь. Рейн последовал за ней, но все его внимание было сосредоточено на жене, которая зачарованно смотрела на его брата.
   — Перестань пялиться на него!
   Арианна повернулась, неловко вскинула голову, и едва не задрожала при виде откровенной ярости на угловатом смуглом лице мужа. Упрек был настолько незаслуженным, что она не сразу, нашлась, что ответить.
   Рейн сел, вытянув одну ногу, а другую прижав бедром к ее бедру. В этой позе он и остался. Сердце Арианны стучало как сумасшедшее, но она подавила начинающуюся нервную дрожь. Этот человек пугал ее, но глубоко внутри она понимала, что должна сейчас же, немедленно, восстать против его мощного напора. Иначе ничего не останется, как позволить размолоть себя на жерновах его безжалостной личности,
   — Ты — самый настоящий ублюдок! — прошипела она, задыхаясь от негодования.
   — И еще какой! И раз уж ты теперь приходишься этому ублюдку женой, то постарайся не забывать об этом ни на минуту. Держись подальше от постели моего брата.
   — Да как ты смеешь подозревать меня в полном отсутствии чести? Как смеешь думать, что я способна нарушить обет? Даже если этот обет дан всего лишь такому, как ты, ублюдку...
   — Довольно! — рявкнул Рейн, припечатав ладонь к столешнице. — Мое имя Рейн, и с этой минуты, обращаясь ко мне, изволь называть меня так!
   — Отправляйся к дьяволу!
   — Я не шучу, Арнанна. Не подталкивай меня к тому, чтобы...
   — Я буду подталкивать тебя, нормандский ублюдок. Подталкивать до тех пор, пока ты не свалишься в английское болото, откуда когда-то выполз!
   Она не замечала, что пальцы ее сомкнулись вокруг рукоятки столового ножа. Внезапно рука мужа оказалась на её запястье, намертво придавив руку к столу.
   — А тебе известно, кто всегда побеждает на турнире? Рыцарь, который наносит самый сильный, самый беспощадный удар. Человек, которому незнакома жалость. — Он выхватил нож из ее онемевших пальцев. — Я еще ни разу не потерпел поражения на турнире, помни это, Арианна.