Страница:
— Мне бы хотелось посмотреть на шелковые ткани цвета кармина, — наконец сказала она.
— Рада служить вам, миледи.
Кристина сделала знак слуге. Тот стащил с верхней полки рулон красной с пурпурным оттенком ткани и разложил его на столе, частично размотав. Шелк был великолепен — как раз такой, каким представляла Арианна основное поле знамени. Она отобрала также травчатый шелк эбонитовой черноты, для дракона. Когда слуга смотал и завернул отрезы и уже готов был вынести их за ней следом, Арианна вдруг сообразила, что у нее нет с собой ни пенни. Не то чтобы она забыла деньги, их у нее просто не было. Все приданое теперь принадлежало Рейну, за исключением обручального кольца на ее безымянном пальце и ожерелья ясновидящей на шее.
Арианне было больно расставаться с ожерельем, но она все же расстегнула замок и протянула магическое украшение галантерейщице.
— Не примете ли в качестве платы вот это? — Девушка отступила, словно боялась находиться в непосредственной близости от извивающихся змеек.
— Это совершенно ни к чему, миледи. Я просто добавлю цену тканей к сумме долга за ваш подвенечный наряд.
Арианна вспомнила восхитительный сапфирово-синий шелк одеяния, густо расшитый золотой нитью, и платье цвета первых весенних маков, отделанное мехом горностая, и снова подумала что они обошлись Рейну в баснословную сумму. Став лордом Руддланом, он мог вскоре разбогатеть, но тогда, в день венчания, он был беден. Тем не менее, он подарил ей роскошный подвенечный наряд и белого мула со всем снаряжением.
Эти соображения заставили Арианну буквально силой вложить ожерелье в руку Кристины.
— Ткани нужны мне для того, чтобы сделать мужу подарок. Не могу же я заставить его платить за них!
После некоторого колебания Кристина кивнула. Ее длинные белые пальцы сомкнулись вокруг древней бронзы, светлые ресницы опустились, и она бросила из-под них на Арианну быстрый взгляд.
— Значит ли это, что вы счастливы в браке с нормандцем? Неужели вы так быстро полюбили его?
— Вовсе нет, я ничуть не люблю его! — запротестовала Арианна.
Она и сама понимала, что протест был слишком поспешен, да и щеки предательски загорелись. Потому что она вожделела его — о да, она его вожделела. Это было невыносимо: признаться себе, что человек, которому она безразлична, заставляет ее горло сжиматься, а ноги — подкашиваться... и все это одной лишь улыбкой, такой редкой!
— А как насчет вас, Кристина? — спросила она, вспомнив что лучшая защита — это нападение. — Не потому ли вы завели разговор о любви, что этот предмет в последнее время занимает все ваши мысли? Не потому ли, что мой брат Кайлид делит с вами девичье ложе?
Карие кроткие, как у лани, глаза широко распахнулись. Кристина начала отрицательно качать головой, но потом выпрямилась и вскинула подбородок.
— Да, мы любовники, Кайлид и я! Мне наплевать, если весь белый свет будет об этом знать! Мы не повенчаны в церкви, но перед Богом принесли наш брачный обет!
Арианна открыла рот, но девушка отмахнулась от возражений.
— Я знаю, что вы скажете, миледи. Что Кайлид — благородной уэльской крови, а я всего лишь дочь галантерейщика, да еще и англичанка в придачу. Что с того? Мы любим друг друга, Кайлид и я, у нас общий враг и общие мечты о будущем. Когда-нибудь нормандских псов прогонят назад за море, и тогда... — голос Кристины пресекся, на глаза навернулись слезы. — Ах, миледи, я так люблю его!
За окном полыхнула молния, и лицо девушки ненадолго озарилось жутким зеленоватым светом. Ее последние слова, казалось, продолжали эхом отдаваться в полумраке лавки; «...так люблю его... люблю...» Раздался удар грома, ветер закрутил струи ливня и обрушил их на окно.
Арианне стало любопытно, что это за чувство — уверенность в своей любви? И каково быть уверенной, что любима? Она зажмурилась, пытаясь воссоздать видение, в котором ее приняли ласковые объятия золотого рыцаря. Однако она вызвала из глубин памяти лишь Рейна, несущегося на нее с опущенной для удара пикой. Объятия, которые ей удалось вспомнить, были его объятиями, горячими и властными, полными страсти... но не любви. Нет, не любви.
— Кайлид обратился к своему так называемому господину, вашему нормандскому супругу, за разрешением жениться на мне, — продолжала Кристина, и Арианну ужаснула ненависть, до такой степени исказившая лицо девушки, что оно стало почти безобразным. — Его прошение было отклонено Лорд Рейн желает, чтобы его уэльские вассалы брали в жены нормандских девушек. Таким образом он намерен завоевать их земли окончательно и бесповоротно. Его не трогает, что Кайлид и я любим друг друга.
«Браков по любви не бывает», — хотелось сказать Арианне, но, едва она открыла рот, ударил гром, а когда вновь наступила тишина, она сочла за лучшее придержать язык. Это была, разумеется, чистая правда, но она ничем не утешила бы Кристину, только заронила бы в ее душу еще большие горечи.
— Я надеялась, что вы поймете меня, миледи, — сказала та, касаясь ее руки. — Да и кому еще понять, как не вам? Ведь вас насильно выдали замуж за человека, которого вы ненавидите.
— Речь не об этом. — Арианна подавила вздох и взяла обе руки Кристины в свои. — Если Кайлид задумал бунтовать против лорда Руддлана, вы должны остановить его, Кристина.
— Остановить его? Да он прожужжал мне все уши тем, что вы, миледи, именно вы больше всех в Уэльсе мечтаете о свободе своей родины! И что я слышу? Неужели две ночи, проведенные в постели нормандца, так сильно изменили вас?
Арианна выпрямилась и отбросила руки галантерейщицы.
— Я была и останусь кимреянкой! Не смейте говорить, что я забыла об этом!
С этими словами она пошла к двери. Кристина бросилась следом и схватила ее за локоть.
Даже не видя ее лица, Арианна ощутила всю силу ее отчаяния и страха в этом прикосновении.
— Вы не выдадите Кайлида нормандцу?
— Поскольку я ничего не знаю о его намерениях, то и выдавать мне, стало быть, нечего, — ответила Арианна, не оборачиваясь. — Однако поостерегитесь рассказывать мне о них, потому что первейшая обязанность жены — быть преданной своему мужу. Мне бы не хотелось делать выбор между долгом и родственными отношениями.
Но она уже сделала выбор и знала это. Что бы ни затевал Кайлид, это неминуемо несло вред ее мужу. И все-таки она не собиралась выдавать брата.
Арианна переступила порог, надвигая поглубже капюшон. Ливень продолжал хлестать. Вокруг было уныло, как и у нее на душе. Радость от покупки шелка для знамени давно улетучилась. Получалось, что она готовилась преподнести мужу данайский дар: ведь в данном случае молчание тоже было предательством... возможно, наихудшей его формой.
***
Двое оруженосцев одновременно испустили вздох, вглядываясь сквозь завесу ливня в одинокого рыцаря, который приготовился устремиться на них через болотистое поле.
— Господи Боже, неужели опять? — воскликнул один из них. — У меня уже синяк на синяке, да еще и дождь хлещет так, что я захлебываюсь, когда пробую отдышаться! Может, он не заметил, что... э-э... моросит?
— Ты что, всерьез думаешь, что Черный Дракон прервет милый маленький турнир только потому, что Боженька решил опять пописать на Уэльс? — сквозь зубы процедил другой. — Он же не человек, чего ему жалеть тех, кто, на свое несчастье, остается простым смертным!
Выбив зубами звонкую дробь, оруженосец снова прищурился на дальний край поля в надежде, что рыцарь уехал восвояси. Не тут-то было. Раз за разом они выдерживали его атаку вдвоем против одного, но не только не преуспели в том, чтобы сбросить его с коня, но даже ни разу не задели. Все что им удалось, это пару раз поцарапать щит. «Он и на этот раз опрокинет нас в грязь, точно опрокинет! Чтоб его сердце черное и безжалостное, лопнуло от злобы, которая в нем скопилась! Мы с приятелем весь вечер только и делаем, что знакомимся поближе с липкой уэльской грязью! — угрюмо думал оруженосец. — Черный Дракон улыбается редко, но в этот момент он точно улыбается, за это можно смело прозакладывать бессмертную душу!»
Если бы в этот момент оруженосцу подвернулся услужливый черт, он лишился бы бессмертной души. Рыцарь на другой стороне поля не улыбался. Холодная дождевая вода стекала по его спине, просачиваясь как будто до самых костей, и он с трудом удерживался, чтобы не встряхнуться, как собака. «Я становлюсь слишком стар для этого», — думал рыцарь. Он промок насквозь и чувствовал себя несчастнее некуда, а его бедное тело, измученное и утомленное двадцатипятилетнее тело еще час назад просилось домой, в тепло и уют. Ему хотелось посидеть перед разгоревшейся жаровней и выпить подогретого вина со специями. Ему хотелось лечь в постель с Арианной.
Прежде чем прикрыть лицо забралом, Рейн протер глаза, в которые струился со шлема целый поток. Он стиснул правой рукой гладкое древко пики и опустил ее так, чтобы наконечник оказался на уровне бедра. За последний час пика стала тяжелее, и ему пришлось сильнее напрячь мышцы. Десять атак назад она весила фунтов на пятнадцать меньше!
Рейн как раз вонзил шпоры в бока коня... и вдруг увидел Арианну, едущую в полном одиночестве со стороны города. Hе мешкая, он на ходу развернул могучее животное и понесся к ней, даже не подняв пики. Оруженосцы вытаращили глаза, и по их обляпанным грязью лицам расплылись облегченные улыбки.
Подковы жеребца с чавканьем погружались в размякшую почву болотистого луга, выдавливая из-под травы фонтанчики темной торфяной воды. Молния, похожая на перевернутую ветвистую крону, осветила равнину, следом ударил такой оглушительный гром, словно небеса раскололись пополам. Рейну не пришло в голову, каким пугающим может оказаться неожиданное появление из-за стены ливня рыцаря с опущенной для атаки пикой. Он только тогда сообразил это, когда натянул поводья и увидел на лице жены откровенный ужас.
Арианна побледнела как мел, дрожащие губы выглядели совершенно бескровными, расширенные глаза казались двумя зияющими темными безднами. Она прижимала судорожно сжатый кулак к сердцу, словно боялась, что оно выпрыгнет из груди от неожиданного потрясения. На белом горле бешено бился пульс.
Рейн отбросил пику и перегнулся с седла, чтобы поймать брошенные удила лошадки, которая прядала на месте и могла в любую минуту испуганно броситься прочь. При этом он близко заглянул Арианне в лицо — такое бледное, мокрое и беззащитное — и подумал: «Господи, да она прекрасна!»
Одно мгновение, показавшееся Рейну бесконечным, они смотрели в глаза другу другу, и он верил... нет, он точно знал, что это уже случалось прежде, причем не один раз, а несколько, много раз! Она и только она, Арианна, была той единственной женщиной, чья красота задевала его, ранила его сердце, пусть даже она являлась ему в разных обликах, с разным лицом. Впрочем, и он был каждый раз иным, и дождь шел не всегда. Так, однажды с безоблачного неба палило жгучее солнце, обрушивая потоки жары на их непокрытые головы; в другой раз надвигалась ночь, неся с собой снежный буран. И лишь одно всегда повторялось: чувство неутолимого голода души, отчаянная потребность схватить эту женщину в объятия, унести далеко-далеко и любить ее до тех пор, пока она не будет принадлежать ему и только ему, безраздельно.
Ему и сейчас хотелось этого. Хотелось ощутить под собой ее нагое тело, почувствовать, как ее ногти впиваются ему в спину, язык втискивается в рот, а ноги обвиваются вокруг его бедер. Он жаждал услышать, как она кричит от наслаждения когда он ласкает ее руками, губами и языком. И еще он хотел ворваться в ее тело и излиться в него, чтобы на несколько секунд умереть в ее объятиях... — Какого черта ты шатаешься в одиночку под дождём! — рявкнул он хрипло.
Ни на одну женщину он не реагировал так странно и так бурно, и это ему совсем не нравилось. То, что Арианна была его женой, дела не меняло: он никому, никогда не позволит забрать над собой такую власть!
Ресницы ее затрепетали, и на лице медленно проявилось выражение понимания, словно Арианна сообразила наконец: что все происходящее не сон.
— Я ездила в город, чтобы... чтобы... чтобы навестить Кристину, дочь галантерейщика. Мы с ней давние подруги.
— А кто тебя сопровождал? И где они, кстати сказать?
Она огляделась, словно с минуты на минуту ожидала по явления замешкавшегося эскорта.
— Впредь не смей одна выезжать за пределы замка! Всё равно куда!
— Я не охотничья собака, чтобы меня выводили на сворке! — вырвалось у Арианны.
В следующую секунду она закусила губу и с силой зажмурилась. Рейн едва удержался от улыбки: он был уверен, что она взывает к Господу и всем присным его, умоляя ниспослать ей терпение. Она сделала глубокий вдох и, к его удивлению, сказала мягко, положив ладонь на сгиб его руки:
— Прошу вас, милорд, не обращайтесь со мной, как с неразумным ребенком.
— Тогда постарайся вести себя разумнее!
Рука Рейна была защищена доспехами, но он все равно почувствовал прикосновение, словно ладонь легла на голую кожу — ощущая при этом ладони и ее мягкость. Инстинктивно он заставил коня отступить на несколько шагов.
— В округе полным-полно всякой швали, которая спит и видит, как бы захватить супругу лорда Руддлана и потребовать за нее выкуп. Например, твой кузен Кайлид.
Это было всего лишь предположение, не больше, и Арианна знала, что имя взято наудачу. Тем не менее, руки ее сжались на удилах, заставив лошадку затанцевать на месте. Два ярких пятна выступили на ее щеках, и Рейну вдруг пришло в голову, что в городе жена встречалась вовсе не с дочерью галантерейщика, а со своим братцем, любителем угонять чужой скот. Его очень интересовала причина этой встречи, но он не спросил Арианну, потому что не хотел слышать, как ее нежные губы произносят лживые слова. По правде сказать, он ничего не хотел, кроме как целовать эти губы.
— Кайлид никогда не причинил бы мне вреда, — наконец сказала Арианна.
— Зато он при первой же возможности причинит вред мне.
— Он поклялся тебе в верности!
— Ив его клятве было столько же искренности, сколько воды можно унести в решете.
Рейн увидел, как гневно сжались губы жены, но тут уж ничего было не поделать: он не доверял никому из ее братьев и не видел смысла притворяться. К тому же ей он не доверял тоже.
Они двинулись к воротам замка — бок о бок, но в молчании. К этому времени дождь уже кончился. Солнечные лучи нашли прореху в облачном покрове, и тотчас в небе возник крутой мостик радуги, выгнувшись прямо над верхушкой башни Руддлана.
— Смотри! — воскликнул Рейн, поддавшись порыву, и указал на разноцветную ленту радуги. — Скорее загадывай желание, не то я сделаю это первым!
Едва договорив, он почувствовал себя круглым дураком, потому что только дети, да и то совсем маленькие, загадывают желание, увидев в небе радугу.
К его удивлению, Арианна зажмурилась и зашевелила губами: она загадывала желание! Ненадолго Рейну показалось любопытным узнать, что она пожелала, имело ли ее заветное желание какое-нибудь отношение к нему. Это заставило его отвести глаза, чувствуя отвращение к себе самому. Разумеется, у нее была мечта, связанная с ним: чтобы он поскорее убрался из ее жизни.
— Рейн...
Он вздрогнул и резко обернулся. Впервые Арианна назвала его по имени. Произнесенное вот так — неожиданно интимно, вполголоса, оно заставило его подумать о постели.
— А ты заплатил бы выкуп, чтобы вернуть меня?
— Разумеется, раз ты моя жена.
Он не знал, какого именно ответа она ждет, но, ответив, сразу понял, что промахнулся. Что ж, он все равно не мог бы ответить иначе и потому молча принял перемену в выражении лица Арианны. Оно стало чужим, отстраненным. Она тряхнула поводьями, пришпорила лошадку и вскоре уже галопом мчалась прочь от него, к воротам.
Рейн не спешил догонять ее. Он просто смотрел вслед и думал о том, как бы все обернулось, если бы они встретились годы назад, задолго до того, как жизнь ожесточила его, в те времена, когда он еще верил в любовь, и в счастье, и в то, что желания, загаданные под радугой, сбываются.
Глава 14
— Рада служить вам, миледи.
Кристина сделала знак слуге. Тот стащил с верхней полки рулон красной с пурпурным оттенком ткани и разложил его на столе, частично размотав. Шелк был великолепен — как раз такой, каким представляла Арианна основное поле знамени. Она отобрала также травчатый шелк эбонитовой черноты, для дракона. Когда слуга смотал и завернул отрезы и уже готов был вынести их за ней следом, Арианна вдруг сообразила, что у нее нет с собой ни пенни. Не то чтобы она забыла деньги, их у нее просто не было. Все приданое теперь принадлежало Рейну, за исключением обручального кольца на ее безымянном пальце и ожерелья ясновидящей на шее.
Арианне было больно расставаться с ожерельем, но она все же расстегнула замок и протянула магическое украшение галантерейщице.
— Не примете ли в качестве платы вот это? — Девушка отступила, словно боялась находиться в непосредственной близости от извивающихся змеек.
— Это совершенно ни к чему, миледи. Я просто добавлю цену тканей к сумме долга за ваш подвенечный наряд.
Арианна вспомнила восхитительный сапфирово-синий шелк одеяния, густо расшитый золотой нитью, и платье цвета первых весенних маков, отделанное мехом горностая, и снова подумала что они обошлись Рейну в баснословную сумму. Став лордом Руддланом, он мог вскоре разбогатеть, но тогда, в день венчания, он был беден. Тем не менее, он подарил ей роскошный подвенечный наряд и белого мула со всем снаряжением.
Эти соображения заставили Арианну буквально силой вложить ожерелье в руку Кристины.
— Ткани нужны мне для того, чтобы сделать мужу подарок. Не могу же я заставить его платить за них!
После некоторого колебания Кристина кивнула. Ее длинные белые пальцы сомкнулись вокруг древней бронзы, светлые ресницы опустились, и она бросила из-под них на Арианну быстрый взгляд.
— Значит ли это, что вы счастливы в браке с нормандцем? Неужели вы так быстро полюбили его?
— Вовсе нет, я ничуть не люблю его! — запротестовала Арианна.
Она и сама понимала, что протест был слишком поспешен, да и щеки предательски загорелись. Потому что она вожделела его — о да, она его вожделела. Это было невыносимо: признаться себе, что человек, которому она безразлична, заставляет ее горло сжиматься, а ноги — подкашиваться... и все это одной лишь улыбкой, такой редкой!
— А как насчет вас, Кристина? — спросила она, вспомнив что лучшая защита — это нападение. — Не потому ли вы завели разговор о любви, что этот предмет в последнее время занимает все ваши мысли? Не потому ли, что мой брат Кайлид делит с вами девичье ложе?
Карие кроткие, как у лани, глаза широко распахнулись. Кристина начала отрицательно качать головой, но потом выпрямилась и вскинула подбородок.
— Да, мы любовники, Кайлид и я! Мне наплевать, если весь белый свет будет об этом знать! Мы не повенчаны в церкви, но перед Богом принесли наш брачный обет!
Арианна открыла рот, но девушка отмахнулась от возражений.
— Я знаю, что вы скажете, миледи. Что Кайлид — благородной уэльской крови, а я всего лишь дочь галантерейщика, да еще и англичанка в придачу. Что с того? Мы любим друг друга, Кайлид и я, у нас общий враг и общие мечты о будущем. Когда-нибудь нормандских псов прогонят назад за море, и тогда... — голос Кристины пресекся, на глаза навернулись слезы. — Ах, миледи, я так люблю его!
За окном полыхнула молния, и лицо девушки ненадолго озарилось жутким зеленоватым светом. Ее последние слова, казалось, продолжали эхом отдаваться в полумраке лавки; «...так люблю его... люблю...» Раздался удар грома, ветер закрутил струи ливня и обрушил их на окно.
Арианне стало любопытно, что это за чувство — уверенность в своей любви? И каково быть уверенной, что любима? Она зажмурилась, пытаясь воссоздать видение, в котором ее приняли ласковые объятия золотого рыцаря. Однако она вызвала из глубин памяти лишь Рейна, несущегося на нее с опущенной для удара пикой. Объятия, которые ей удалось вспомнить, были его объятиями, горячими и властными, полными страсти... но не любви. Нет, не любви.
— Кайлид обратился к своему так называемому господину, вашему нормандскому супругу, за разрешением жениться на мне, — продолжала Кристина, и Арианну ужаснула ненависть, до такой степени исказившая лицо девушки, что оно стало почти безобразным. — Его прошение было отклонено Лорд Рейн желает, чтобы его уэльские вассалы брали в жены нормандских девушек. Таким образом он намерен завоевать их земли окончательно и бесповоротно. Его не трогает, что Кайлид и я любим друг друга.
«Браков по любви не бывает», — хотелось сказать Арианне, но, едва она открыла рот, ударил гром, а когда вновь наступила тишина, она сочла за лучшее придержать язык. Это была, разумеется, чистая правда, но она ничем не утешила бы Кристину, только заронила бы в ее душу еще большие горечи.
— Я надеялась, что вы поймете меня, миледи, — сказала та, касаясь ее руки. — Да и кому еще понять, как не вам? Ведь вас насильно выдали замуж за человека, которого вы ненавидите.
— Речь не об этом. — Арианна подавила вздох и взяла обе руки Кристины в свои. — Если Кайлид задумал бунтовать против лорда Руддлана, вы должны остановить его, Кристина.
— Остановить его? Да он прожужжал мне все уши тем, что вы, миледи, именно вы больше всех в Уэльсе мечтаете о свободе своей родины! И что я слышу? Неужели две ночи, проведенные в постели нормандца, так сильно изменили вас?
Арианна выпрямилась и отбросила руки галантерейщицы.
— Я была и останусь кимреянкой! Не смейте говорить, что я забыла об этом!
С этими словами она пошла к двери. Кристина бросилась следом и схватила ее за локоть.
Даже не видя ее лица, Арианна ощутила всю силу ее отчаяния и страха в этом прикосновении.
— Вы не выдадите Кайлида нормандцу?
— Поскольку я ничего не знаю о его намерениях, то и выдавать мне, стало быть, нечего, — ответила Арианна, не оборачиваясь. — Однако поостерегитесь рассказывать мне о них, потому что первейшая обязанность жены — быть преданной своему мужу. Мне бы не хотелось делать выбор между долгом и родственными отношениями.
Но она уже сделала выбор и знала это. Что бы ни затевал Кайлид, это неминуемо несло вред ее мужу. И все-таки она не собиралась выдавать брата.
Арианна переступила порог, надвигая поглубже капюшон. Ливень продолжал хлестать. Вокруг было уныло, как и у нее на душе. Радость от покупки шелка для знамени давно улетучилась. Получалось, что она готовилась преподнести мужу данайский дар: ведь в данном случае молчание тоже было предательством... возможно, наихудшей его формой.
***
Двое оруженосцев одновременно испустили вздох, вглядываясь сквозь завесу ливня в одинокого рыцаря, который приготовился устремиться на них через болотистое поле.
— Господи Боже, неужели опять? — воскликнул один из них. — У меня уже синяк на синяке, да еще и дождь хлещет так, что я захлебываюсь, когда пробую отдышаться! Может, он не заметил, что... э-э... моросит?
— Ты что, всерьез думаешь, что Черный Дракон прервет милый маленький турнир только потому, что Боженька решил опять пописать на Уэльс? — сквозь зубы процедил другой. — Он же не человек, чего ему жалеть тех, кто, на свое несчастье, остается простым смертным!
Выбив зубами звонкую дробь, оруженосец снова прищурился на дальний край поля в надежде, что рыцарь уехал восвояси. Не тут-то было. Раз за разом они выдерживали его атаку вдвоем против одного, но не только не преуспели в том, чтобы сбросить его с коня, но даже ни разу не задели. Все что им удалось, это пару раз поцарапать щит. «Он и на этот раз опрокинет нас в грязь, точно опрокинет! Чтоб его сердце черное и безжалостное, лопнуло от злобы, которая в нем скопилась! Мы с приятелем весь вечер только и делаем, что знакомимся поближе с липкой уэльской грязью! — угрюмо думал оруженосец. — Черный Дракон улыбается редко, но в этот момент он точно улыбается, за это можно смело прозакладывать бессмертную душу!»
Если бы в этот момент оруженосцу подвернулся услужливый черт, он лишился бы бессмертной души. Рыцарь на другой стороне поля не улыбался. Холодная дождевая вода стекала по его спине, просачиваясь как будто до самых костей, и он с трудом удерживался, чтобы не встряхнуться, как собака. «Я становлюсь слишком стар для этого», — думал рыцарь. Он промок насквозь и чувствовал себя несчастнее некуда, а его бедное тело, измученное и утомленное двадцатипятилетнее тело еще час назад просилось домой, в тепло и уют. Ему хотелось посидеть перед разгоревшейся жаровней и выпить подогретого вина со специями. Ему хотелось лечь в постель с Арианной.
Прежде чем прикрыть лицо забралом, Рейн протер глаза, в которые струился со шлема целый поток. Он стиснул правой рукой гладкое древко пики и опустил ее так, чтобы наконечник оказался на уровне бедра. За последний час пика стала тяжелее, и ему пришлось сильнее напрячь мышцы. Десять атак назад она весила фунтов на пятнадцать меньше!
Рейн как раз вонзил шпоры в бока коня... и вдруг увидел Арианну, едущую в полном одиночестве со стороны города. Hе мешкая, он на ходу развернул могучее животное и понесся к ней, даже не подняв пики. Оруженосцы вытаращили глаза, и по их обляпанным грязью лицам расплылись облегченные улыбки.
Подковы жеребца с чавканьем погружались в размякшую почву болотистого луга, выдавливая из-под травы фонтанчики темной торфяной воды. Молния, похожая на перевернутую ветвистую крону, осветила равнину, следом ударил такой оглушительный гром, словно небеса раскололись пополам. Рейну не пришло в голову, каким пугающим может оказаться неожиданное появление из-за стены ливня рыцаря с опущенной для атаки пикой. Он только тогда сообразил это, когда натянул поводья и увидел на лице жены откровенный ужас.
Арианна побледнела как мел, дрожащие губы выглядели совершенно бескровными, расширенные глаза казались двумя зияющими темными безднами. Она прижимала судорожно сжатый кулак к сердцу, словно боялась, что оно выпрыгнет из груди от неожиданного потрясения. На белом горле бешено бился пульс.
Рейн отбросил пику и перегнулся с седла, чтобы поймать брошенные удила лошадки, которая прядала на месте и могла в любую минуту испуганно броситься прочь. При этом он близко заглянул Арианне в лицо — такое бледное, мокрое и беззащитное — и подумал: «Господи, да она прекрасна!»
Одно мгновение, показавшееся Рейну бесконечным, они смотрели в глаза другу другу, и он верил... нет, он точно знал, что это уже случалось прежде, причем не один раз, а несколько, много раз! Она и только она, Арианна, была той единственной женщиной, чья красота задевала его, ранила его сердце, пусть даже она являлась ему в разных обликах, с разным лицом. Впрочем, и он был каждый раз иным, и дождь шел не всегда. Так, однажды с безоблачного неба палило жгучее солнце, обрушивая потоки жары на их непокрытые головы; в другой раз надвигалась ночь, неся с собой снежный буран. И лишь одно всегда повторялось: чувство неутолимого голода души, отчаянная потребность схватить эту женщину в объятия, унести далеко-далеко и любить ее до тех пор, пока она не будет принадлежать ему и только ему, безраздельно.
Ему и сейчас хотелось этого. Хотелось ощутить под собой ее нагое тело, почувствовать, как ее ногти впиваются ему в спину, язык втискивается в рот, а ноги обвиваются вокруг его бедер. Он жаждал услышать, как она кричит от наслаждения когда он ласкает ее руками, губами и языком. И еще он хотел ворваться в ее тело и излиться в него, чтобы на несколько секунд умереть в ее объятиях... — Какого черта ты шатаешься в одиночку под дождём! — рявкнул он хрипло.
Ни на одну женщину он не реагировал так странно и так бурно, и это ему совсем не нравилось. То, что Арианна была его женой, дела не меняло: он никому, никогда не позволит забрать над собой такую власть!
Ресницы ее затрепетали, и на лице медленно проявилось выражение понимания, словно Арианна сообразила наконец: что все происходящее не сон.
— Я ездила в город, чтобы... чтобы... чтобы навестить Кристину, дочь галантерейщика. Мы с ней давние подруги.
— А кто тебя сопровождал? И где они, кстати сказать?
Она огляделась, словно с минуты на минуту ожидала по явления замешкавшегося эскорта.
— Впредь не смей одна выезжать за пределы замка! Всё равно куда!
— Я не охотничья собака, чтобы меня выводили на сворке! — вырвалось у Арианны.
В следующую секунду она закусила губу и с силой зажмурилась. Рейн едва удержался от улыбки: он был уверен, что она взывает к Господу и всем присным его, умоляя ниспослать ей терпение. Она сделала глубокий вдох и, к его удивлению, сказала мягко, положив ладонь на сгиб его руки:
— Прошу вас, милорд, не обращайтесь со мной, как с неразумным ребенком.
— Тогда постарайся вести себя разумнее!
Рука Рейна была защищена доспехами, но он все равно почувствовал прикосновение, словно ладонь легла на голую кожу — ощущая при этом ладони и ее мягкость. Инстинктивно он заставил коня отступить на несколько шагов.
— В округе полным-полно всякой швали, которая спит и видит, как бы захватить супругу лорда Руддлана и потребовать за нее выкуп. Например, твой кузен Кайлид.
Это было всего лишь предположение, не больше, и Арианна знала, что имя взято наудачу. Тем не менее, руки ее сжались на удилах, заставив лошадку затанцевать на месте. Два ярких пятна выступили на ее щеках, и Рейну вдруг пришло в голову, что в городе жена встречалась вовсе не с дочерью галантерейщика, а со своим братцем, любителем угонять чужой скот. Его очень интересовала причина этой встречи, но он не спросил Арианну, потому что не хотел слышать, как ее нежные губы произносят лживые слова. По правде сказать, он ничего не хотел, кроме как целовать эти губы.
— Кайлид никогда не причинил бы мне вреда, — наконец сказала Арианна.
— Зато он при первой же возможности причинит вред мне.
— Он поклялся тебе в верности!
— Ив его клятве было столько же искренности, сколько воды можно унести в решете.
Рейн увидел, как гневно сжались губы жены, но тут уж ничего было не поделать: он не доверял никому из ее братьев и не видел смысла притворяться. К тому же ей он не доверял тоже.
Они двинулись к воротам замка — бок о бок, но в молчании. К этому времени дождь уже кончился. Солнечные лучи нашли прореху в облачном покрове, и тотчас в небе возник крутой мостик радуги, выгнувшись прямо над верхушкой башни Руддлана.
— Смотри! — воскликнул Рейн, поддавшись порыву, и указал на разноцветную ленту радуги. — Скорее загадывай желание, не то я сделаю это первым!
Едва договорив, он почувствовал себя круглым дураком, потому что только дети, да и то совсем маленькие, загадывают желание, увидев в небе радугу.
К его удивлению, Арианна зажмурилась и зашевелила губами: она загадывала желание! Ненадолго Рейну показалось любопытным узнать, что она пожелала, имело ли ее заветное желание какое-нибудь отношение к нему. Это заставило его отвести глаза, чувствуя отвращение к себе самому. Разумеется, у нее была мечта, связанная с ним: чтобы он поскорее убрался из ее жизни.
— Рейн...
Он вздрогнул и резко обернулся. Впервые Арианна назвала его по имени. Произнесенное вот так — неожиданно интимно, вполголоса, оно заставило его подумать о постели.
— А ты заплатил бы выкуп, чтобы вернуть меня?
— Разумеется, раз ты моя жена.
Он не знал, какого именно ответа она ждет, но, ответив, сразу понял, что промахнулся. Что ж, он все равно не мог бы ответить иначе и потому молча принял перемену в выражении лица Арианны. Оно стало чужим, отстраненным. Она тряхнула поводьями, пришпорила лошадку и вскоре уже галопом мчалась прочь от него, к воротам.
Рейн не спешил догонять ее. Он просто смотрел вслед и думал о том, как бы все обернулось, если бы они встретились годы назад, задолго до того, как жизнь ожесточила его, в те времена, когда он еще верил в любовь, и в счастье, и в то, что желания, загаданные под радугой, сбываются.
Глава 14
Арианна попробовала привлечь внимание Талиазина, но тот был всецело поглощен созерцанием пышных грудей, двумя белоснежными округлостями вздымающихся в вырезе платья. Оруженосец восседал на краю помоста, на сей раз не с лирой, а с Бертой на коленях. Заливаясь смехом, девушка сунула ему в руку чашу пряного вина, а к самому носу — свой роскошный бюст.
Арианна нахмурилась: этот проходимец одинаково пренебрегал обязанностями и оруженосца, и менестреля. В данный момент она не возражала бы послушать спокойную музыку, особенно после окружающей какофонии, от которой буквально раскалывалась голова. Главная зала напоминала растревоженный улей: рычали и взлаивали возбужденные собаки, и приходилось повышать голос, чтобы перекричать их, а говорили, казалось, все разом. Животные устроились на камышовой подстилке в ожидании подачек с пиршественного стола. К общему гаму то и дело присоединялись пронзительные выкрики соколов. Некоторые из гостей-рыцарей принесли их с собой, и теперь они сидели на плечах владельцев.
Столы буквально ломились от яств. Здесь были и пироги с начинкой из копченых угрей, горой громоздившиеся на подносах, и громадные щуки в судках, фаршированные овощами и сдобренные для аппетита огненными специями. Почерневшие от копоти чугуны дымились вкусным парком: в них прямо с углей подавалась осетрина, запеченная с луком и шафраном; в качестве десерта гостям были предложены жареные каштаны, рассыпчатый рис с миндалем и сдобные булочки. Венчало пир изделие, в котором повариха превзошла самое себя: громадный сахарный дракон, украшенный золотой канителью.
Одним словом, пир должен был удаться на славу, несмотря на то, что пришелся на дни поста. Единственным, чего недоставало за праздничным столом, был сам виновник торжества лорд Руддлан...
Как раз в этот момент из-за перегородки, отделяющей от залы коридор в кухню, появился сэр Одо. Он размахивал руками, как крыльями ветряной мельницы, и от уха до уха улыбался Арианне. Та схватила со стола кусок хлеба и швырнула его в Талиазина, попав в голову. Это отвлекло его внимание от Берты, он спихнул девушку с колен и поднял с помоста небольшую лиру, похожую на сильно выгнутый лук. Толстые медные струны ответили рокочущим аккордом на быстрый бег его пальцев, и музыка наконец зазвучала. Чистая и нежная, как далекий перезвон колоколов в ночном безмолвии, она заполнила просторное помещение и заставила умолкнуть разноголосый говор.
За сэром Одо вскоре пришел и Рейн. Когда он ступил в залу, Арианна почувствовала, как губы сами собой складываются в улыбку. Под веками у нее жгло, спина разламывалась, пальцы были стерты до волдырей от протаскивания иглы туда и обратно сквозь плотную ткань. Она провела за шитьем почти целую ночь, но не жалела об этом, зная, что ее вознаградит за каторжный труд удивленное, радостное лицо мужа, когда взгляд его упадет на приготовленный для него подарок. Она надеялась, что ее дар будет значить для него не меньше, чем значил бы белый пони для шестилетнего мальчишки.
Даже собаки притихли, когда Рейн появился в зале. Он остановился как вкопанный, увидев столы и толпу гостей. Воцарившаяся тишина была полна ожидания.
Арианна сошла с возвышения, на котором был накрыт стол хозяев замка. Возможно, это ей только почудилось, но глаза Рейна потемнели и линия рта несколько смягчилась, пока он смотрел, как она приближается. В это утро он занимался с подросшим жеребенком, тренируя его на боевого коня, и по-тому был в потрепанных кожаных штанах, высоких сапогах и неизменной куртке, покрытой роговыми пластинами. «И все равно он выглядит потрясающе», — подумала Арианна. Она взяла мужа за руку и повела к возвышению, к креслу лорда. Ладонь, в которой утонула ее рука, была грубой и мозолистой, но ее прикосновение было ласковым.
Рейн наклонился так близко к ее уху, что дыхание шевельнуло пряди ее распущенных волос.
— Тебе бы стоило предупредить меня о том, что у нас гости, маленькая женушка. Я провоняю весь зал конюшней.
Теперь наклонилась Арианна, всей грудью вдохнув его запах — запах коня, кожи и мужского тела. Куртка Рейна была расстегнута до самого пояса, открывая загорелую грудь, густо поросшую волосами и блестящую от пота. Арианна ощутила внизу живота знакомое, быстро нарастающее томление, стоило ей поднять взгляд на мужа. Ей захотелось прижаться лицом к его груди — там, где каменная от мышц, покрытая шрамами плоть защищала его сердце, как живые доспехи.
— Нет, муж мой, этот пир не в честь гостя, неожиданно посетившего замок, — возразила она, и улыбка ее стала сияющей от предвкушения. — Я даю его в вашу честь, так что вы можете считать себя почетным гостем. Весь Руддлан собрался здесь, чтобы отпраздновать день вашего рождения, милорд.
— Отпраздновать что?
Вопрос прозвучал резко, и мягкость, только что так волшебно изменившая лицо Рейна, разом исчезла. Его голос, как щелчок бича, перекрыл постепенно нараставший веселый шум в зале. Пальцы Талиазина замерли на струнах лиры, неоконченный аккорд повис и растаял в воздухе. Сдвинув брови с выражением некоторой растерянности, оруженосец поднял глаза на лицо хозяина. Они сузились и вспыхнули на секунду как две яркие искры.
— День вашего рождения... — повторила Арианна.
Улыбка ее померкла и исчезла вовсе по мере того, как глаза Рейна становились все холоднее.
Они подошли к возвышению и поднялись на него. Как было заранее обговорено, двое геральдов затрубили в фанфары, и к гостям вышли Родри и паж сэра Одо, неся знамя, сшитое Арианной. Они развернули его с помпой, как актеры в античной трагедии. Приветственные крики отдались эхом под сводами залы, фанфары откликнулись на них очередным диким ревом.
Рейн даже не посмотрел на знамя. Взгляд его продолжал впиваться в глаза Арианны, как раскаленный вертел, замкнутое выражение лица ни разу не смягчилось, только ноздри слегка раздулись при звуке приветствий.
— Это что, шутка? — спросил он безжизненным голосом.
— Нет, это знамя, — невпопад ответила она, стараясь проглотить комок, неожиданно возникший в горле. — Оно будет висеть на стене, за вашим креслом. Это мой подарок вам, мой супруг и господин.
К этому моменту комок разросся так, что полностью перекрыл доступ воздуха, угрожая задушить Арианну, как если бы она зачем-то решила проглотить яйцо целиком.
— Подарок ко дню рождения, — добавила она, надеясь, что все как-то разъяснится и это ужасное выражение исчезнет с лица мужа.
Рейн смотрел на нее молча и долго, очень долго. Лицо его было таким каменным, что казалось мертвым, только глаза горели холодным огнем ярости. Потом он медленно повернулся и посмотрел на подарок. В глазах его что-то мелькнуло (Арианне показалось, что это боль), но исчезло так быстро, что она не была уверена, что не ошиблась.
— Значит, подарок ко дню рождения... — повторил Рейн с издевкой, потом засмеялся коротким скрипучим смелом. — Отнесите его на помойку и сожгите!
Подростки не двигались, оцепенев от испуга.
— Быстро! — крикнул Рейн так громко, что Родри выронил свой край знамени и неловко отступил, свалившись с возвышения.
Паж сэра Одо, успевший повидать виды, проявил больше самообладания. Он собрал плотный материал в большой ком и медленно спустился по ступеням.
В зале теперь стояла гулкая тишина, которая обычно заполняет церковь, запертую на ночь. Взгляд Рейна прошелся по столам с кушаньями и вернулся к Арианне.
— Я запрещаю тебе впредь опустошать кладовые и подвалы без моего разрешения.
Арианна попыталась набрать в грудь воздуха, но не сумела. Она чувствовала себя так, словно получила сильнейший удар под дых. И это было бы лучше — да, лучше бы он ударил ее, чем нанести такую ужасную, такую незаслуженную обиду!
— Но почему? — спросила она едва слышно, думая: «Неужели ты до такой степени ненавидишь меня?»
Он не ответил, продолжая смотреть пустым взглядом кремнево-серых глаз. Потом повернулся и пошел прочь, к выходу из залы.
— Милорд, постойте! — крикнула она вслед. — Что я такого сделала? Почему вы так на меня... — Она сообразила, что муж не ответит, даже не остановится, и закончила тихо — Так рассердились?..
Рейн продолжал удаляться. Арианна смотрела на его неестественно прямую спину, борясь с подступающими слезами, потом подобрала юбки и побежала вдогонку.
— Стой, слышишь! Стой, нормандец!
Рейн ускорил и без того широкий шаг. Он услышал, как по ступеням часто постукивают кожаные подошвы туфелек, а чуть позже его с неожиданной силой дернули за руку, заставив повернуться.
— Если ты разгневан, то, ради Бога и всех святых, объясни мне, в чем дело! — отчеканила Арианна, и ее подбородок упрямо выпятился, вздрагивая разве что самую малость. — Не смей поворачиваться спиной, словно перед тобой последняя крестьянка!
Рейн начал молча отцеплять ее пальцы от рукава куртки, один за другим... но вдруг схватил обе ее руки повыше локтей и вздернул их яростным рывком, припечатав Арианну к своей груди. Взгляд его впился в ее глаза, которые казались сияющими от непролитых слез. Он смотрел и смотрел, не шевелясь, не произнося ни слова. Потом взгляд переместился на губы, которые Арианна покусывала, чтобы они не задрожали. К его удивлению, он испытал такую неистовую потребность поцеловать их, что чуть было не застонал в полный голос.
Арианна нахмурилась: этот проходимец одинаково пренебрегал обязанностями и оруженосца, и менестреля. В данный момент она не возражала бы послушать спокойную музыку, особенно после окружающей какофонии, от которой буквально раскалывалась голова. Главная зала напоминала растревоженный улей: рычали и взлаивали возбужденные собаки, и приходилось повышать голос, чтобы перекричать их, а говорили, казалось, все разом. Животные устроились на камышовой подстилке в ожидании подачек с пиршественного стола. К общему гаму то и дело присоединялись пронзительные выкрики соколов. Некоторые из гостей-рыцарей принесли их с собой, и теперь они сидели на плечах владельцев.
Столы буквально ломились от яств. Здесь были и пироги с начинкой из копченых угрей, горой громоздившиеся на подносах, и громадные щуки в судках, фаршированные овощами и сдобренные для аппетита огненными специями. Почерневшие от копоти чугуны дымились вкусным парком: в них прямо с углей подавалась осетрина, запеченная с луком и шафраном; в качестве десерта гостям были предложены жареные каштаны, рассыпчатый рис с миндалем и сдобные булочки. Венчало пир изделие, в котором повариха превзошла самое себя: громадный сахарный дракон, украшенный золотой канителью.
Одним словом, пир должен был удаться на славу, несмотря на то, что пришелся на дни поста. Единственным, чего недоставало за праздничным столом, был сам виновник торжества лорд Руддлан...
Как раз в этот момент из-за перегородки, отделяющей от залы коридор в кухню, появился сэр Одо. Он размахивал руками, как крыльями ветряной мельницы, и от уха до уха улыбался Арианне. Та схватила со стола кусок хлеба и швырнула его в Талиазина, попав в голову. Это отвлекло его внимание от Берты, он спихнул девушку с колен и поднял с помоста небольшую лиру, похожую на сильно выгнутый лук. Толстые медные струны ответили рокочущим аккордом на быстрый бег его пальцев, и музыка наконец зазвучала. Чистая и нежная, как далекий перезвон колоколов в ночном безмолвии, она заполнила просторное помещение и заставила умолкнуть разноголосый говор.
За сэром Одо вскоре пришел и Рейн. Когда он ступил в залу, Арианна почувствовала, как губы сами собой складываются в улыбку. Под веками у нее жгло, спина разламывалась, пальцы были стерты до волдырей от протаскивания иглы туда и обратно сквозь плотную ткань. Она провела за шитьем почти целую ночь, но не жалела об этом, зная, что ее вознаградит за каторжный труд удивленное, радостное лицо мужа, когда взгляд его упадет на приготовленный для него подарок. Она надеялась, что ее дар будет значить для него не меньше, чем значил бы белый пони для шестилетнего мальчишки.
Даже собаки притихли, когда Рейн появился в зале. Он остановился как вкопанный, увидев столы и толпу гостей. Воцарившаяся тишина была полна ожидания.
Арианна сошла с возвышения, на котором был накрыт стол хозяев замка. Возможно, это ей только почудилось, но глаза Рейна потемнели и линия рта несколько смягчилась, пока он смотрел, как она приближается. В это утро он занимался с подросшим жеребенком, тренируя его на боевого коня, и по-тому был в потрепанных кожаных штанах, высоких сапогах и неизменной куртке, покрытой роговыми пластинами. «И все равно он выглядит потрясающе», — подумала Арианна. Она взяла мужа за руку и повела к возвышению, к креслу лорда. Ладонь, в которой утонула ее рука, была грубой и мозолистой, но ее прикосновение было ласковым.
Рейн наклонился так близко к ее уху, что дыхание шевельнуло пряди ее распущенных волос.
— Тебе бы стоило предупредить меня о том, что у нас гости, маленькая женушка. Я провоняю весь зал конюшней.
Теперь наклонилась Арианна, всей грудью вдохнув его запах — запах коня, кожи и мужского тела. Куртка Рейна была расстегнута до самого пояса, открывая загорелую грудь, густо поросшую волосами и блестящую от пота. Арианна ощутила внизу живота знакомое, быстро нарастающее томление, стоило ей поднять взгляд на мужа. Ей захотелось прижаться лицом к его груди — там, где каменная от мышц, покрытая шрамами плоть защищала его сердце, как живые доспехи.
— Нет, муж мой, этот пир не в честь гостя, неожиданно посетившего замок, — возразила она, и улыбка ее стала сияющей от предвкушения. — Я даю его в вашу честь, так что вы можете считать себя почетным гостем. Весь Руддлан собрался здесь, чтобы отпраздновать день вашего рождения, милорд.
— Отпраздновать что?
Вопрос прозвучал резко, и мягкость, только что так волшебно изменившая лицо Рейна, разом исчезла. Его голос, как щелчок бича, перекрыл постепенно нараставший веселый шум в зале. Пальцы Талиазина замерли на струнах лиры, неоконченный аккорд повис и растаял в воздухе. Сдвинув брови с выражением некоторой растерянности, оруженосец поднял глаза на лицо хозяина. Они сузились и вспыхнули на секунду как две яркие искры.
— День вашего рождения... — повторила Арианна.
Улыбка ее померкла и исчезла вовсе по мере того, как глаза Рейна становились все холоднее.
Они подошли к возвышению и поднялись на него. Как было заранее обговорено, двое геральдов затрубили в фанфары, и к гостям вышли Родри и паж сэра Одо, неся знамя, сшитое Арианной. Они развернули его с помпой, как актеры в античной трагедии. Приветственные крики отдались эхом под сводами залы, фанфары откликнулись на них очередным диким ревом.
Рейн даже не посмотрел на знамя. Взгляд его продолжал впиваться в глаза Арианны, как раскаленный вертел, замкнутое выражение лица ни разу не смягчилось, только ноздри слегка раздулись при звуке приветствий.
— Это что, шутка? — спросил он безжизненным голосом.
— Нет, это знамя, — невпопад ответила она, стараясь проглотить комок, неожиданно возникший в горле. — Оно будет висеть на стене, за вашим креслом. Это мой подарок вам, мой супруг и господин.
К этому моменту комок разросся так, что полностью перекрыл доступ воздуха, угрожая задушить Арианну, как если бы она зачем-то решила проглотить яйцо целиком.
— Подарок ко дню рождения, — добавила она, надеясь, что все как-то разъяснится и это ужасное выражение исчезнет с лица мужа.
Рейн смотрел на нее молча и долго, очень долго. Лицо его было таким каменным, что казалось мертвым, только глаза горели холодным огнем ярости. Потом он медленно повернулся и посмотрел на подарок. В глазах его что-то мелькнуло (Арианне показалось, что это боль), но исчезло так быстро, что она не была уверена, что не ошиблась.
— Значит, подарок ко дню рождения... — повторил Рейн с издевкой, потом засмеялся коротким скрипучим смелом. — Отнесите его на помойку и сожгите!
Подростки не двигались, оцепенев от испуга.
— Быстро! — крикнул Рейн так громко, что Родри выронил свой край знамени и неловко отступил, свалившись с возвышения.
Паж сэра Одо, успевший повидать виды, проявил больше самообладания. Он собрал плотный материал в большой ком и медленно спустился по ступеням.
В зале теперь стояла гулкая тишина, которая обычно заполняет церковь, запертую на ночь. Взгляд Рейна прошелся по столам с кушаньями и вернулся к Арианне.
— Я запрещаю тебе впредь опустошать кладовые и подвалы без моего разрешения.
Арианна попыталась набрать в грудь воздуха, но не сумела. Она чувствовала себя так, словно получила сильнейший удар под дых. И это было бы лучше — да, лучше бы он ударил ее, чем нанести такую ужасную, такую незаслуженную обиду!
— Но почему? — спросила она едва слышно, думая: «Неужели ты до такой степени ненавидишь меня?»
Он не ответил, продолжая смотреть пустым взглядом кремнево-серых глаз. Потом повернулся и пошел прочь, к выходу из залы.
— Милорд, постойте! — крикнула она вслед. — Что я такого сделала? Почему вы так на меня... — Она сообразила, что муж не ответит, даже не остановится, и закончила тихо — Так рассердились?..
Рейн продолжал удаляться. Арианна смотрела на его неестественно прямую спину, борясь с подступающими слезами, потом подобрала юбки и побежала вдогонку.
— Стой, слышишь! Стой, нормандец!
Рейн ускорил и без того широкий шаг. Он услышал, как по ступеням часто постукивают кожаные подошвы туфелек, а чуть позже его с неожиданной силой дернули за руку, заставив повернуться.
— Если ты разгневан, то, ради Бога и всех святых, объясни мне, в чем дело! — отчеканила Арианна, и ее подбородок упрямо выпятился, вздрагивая разве что самую малость. — Не смей поворачиваться спиной, словно перед тобой последняя крестьянка!
Рейн начал молча отцеплять ее пальцы от рукава куртки, один за другим... но вдруг схватил обе ее руки повыше локтей и вздернул их яростным рывком, припечатав Арианну к своей груди. Взгляд его впился в ее глаза, которые казались сияющими от непролитых слез. Он смотрел и смотрел, не шевелясь, не произнося ни слова. Потом взгляд переместился на губы, которые Арианна покусывала, чтобы они не задрожали. К его удивлению, он испытал такую неистовую потребность поцеловать их, что чуть было не застонал в полный голос.