Страница:
Учитель указал всем в классе на глупость Кости. По его мнению, говорить о войне с почтением может только человек, никогда в войне не участвовавший и собирающийся избежать армии любой ценой. Костя написал заявление на имя директора школы.
— Оно у меня есть, — полезла в сумку Ева. — Я отксерила. Так… «Прошу уволить учителя физики Фикуса К. П. за пренебрежительное отношение к предмету, который он преподает. За отсутствие здоровой логики, унижение отечественных достижений в области создания военных технологий и полную бесперспективность его представления о развитии науки вообще. Такой преподаватель не может в полной мере внушить ученикам уважительного отношения к науке. Человек, с раздражительной ненавистью отзывающийся о достижениях Эйнштейна и Нильса Бора, не может не то что привить любовь к физике, но даже требовать к ней просто уважительного отношения при поверхностном изучении». И так далее, еще на полстраницы. Странный слог.
— Это компьютерная компоновка. Открываешь файл, нажимаешь задание — к примеру, написать заявление с претензией. Тебе предлагается несколько стилей — сугубо деловой, жалоба и так далее. А потом предлагается образовательный уровень. Костя выбрал «высшее образование» и «заявление с предложениями выйти из спорной ситуации», особенности — «обоснованный нажим с определениями конкретных требований». А чего ты глаза вытаращила? Ты же не выезжаешь иногда на место преступления. Твой подчиненный таскает с собой профессиональную видеокамеру и перегоняет с места событий напрямую все изображение с нее на компьютер. А ты сидишь у монитора и нажимаешь клавиши. Увеличиваешь или отдаляешь обзор, делаешь тут же снимки. А Костя всего лишь пользуется в Интернете обзором стилей, отработанных стилистами-психологами по деловой переписке. Скоро без этого железа люди не смогут существовать вообще. — Далила кивнула на ноутбук, лежащий на кухонном столе, рядом с пирогом, истекающим ароматом печеных яблок. — Кешка опаздывает, — покосилась она на часы на стене.
— Он сказал, что заберет близнецов. Потащит их, конечно, пешком. Через десять минут будут.
— Ты ведешь дело об этом больном раком американце, которого наши службы арестовали и держат в заключении?
— Вроде того. Я веду дело об исчезновении агента разведки в Театре оперы и балета. Не смешно.
— Судя по газетным объяснениям, наш президент человек трудный и закомплексованый, — заявляет Далила и добавляет:
— Это я говорю как психолог.
— И что ты имеешь к президенту как психолог?
— В одной газете прошло сообщение, что американские власти официально обратились к руководству России с просьбой отпустить Коупа как больного человека ;.из страны, не имеющей возможности создать ему необходимые условия содержания. Ничего, кроме дополнительного обследования Коупа врачами, они не добились. ? Тогда за американца попросило частное лицо.
— Откуда ты это знаешь? — напряглась Ева.
— Да из тех же газет! И реакция президента на эту просьбу говорит именно о его закомплексованности. Теперь он Коупа навряд ли отпустит, чтобы не поползли слухи. Он считает, что не может в силу своей должности выполнять просьбы частных лиц. Вот если к нему обратится какой-нибудь комитет! Да что я тебе объясняю, он же, так сказать, почти твой коллега! Разве твои коллеги, занимающие высокие посты в Службе, не боятся открытых одолжений кому-то?
Потихоньку, чтобы никто и никогда, это можно. Еще можно — по-семейному. В нем не умолкает метроном ответственности, раскачанный присягой и долгом. Отсюда и комплексы безупречности поведения, уничтожение на корню малейших слухов, закрытость образа, никакого допуска в прошлое и личную жизнь и почти детская компрометирующая растерянность и обида, глупые и двусмысленные ответы на простые вопросы.
— Это ты все наработала из газет? — Ева поражена. — Ну, психолог, я от тебя такого не ожидала! Да наша пресса создаст какой угодно образ и охватит тебя своей навязанной реальностью за несколько дней! Они же все говорят только то, что предопределено политически!
— Я внимательно отслеживаю все его выступления по телевизору. Никогда не видела более закомплексованного и испуганного начальника.
В квартиру шумно ввалились дети.
— Пирог! — угадал Сережа.
— С яблоками! — поддержала маленькая Ева.
— Раздевайтесь быстрей, — Далила включила чайник, — заждались уже.
— Кеша, — спрашивает Ева, развешивая детские вещи, — что тебе приходит на ум, когда говорят «массаж ступней»?
— Да это уже старье! Ну, там музыка ничего себе, клевый негр и карманные часы в заднице. Хватит?
— Хватит, пожалуй.
— Ты отстала. Тарантино иссяк. Если хочешь уписаться от хохота, посмотри «Танцующую в темноте». Все — или смеются, или блюют. Я думаю, что ты, как специалист по преступлениям, будешь хохотать. А вообще, твой возраст смотрит сейчас торчок «Между ног». Рекомендую.
— Какой еще торчок между ног? — Оторопевшая Ева идет за ним в ванную.
— Фильм называется — «Между ног».
— А ты? Что смотришь ты?
— Мне смотреть придуманную реальность некогда. Разобраться бы с запоминанием настоящих моментов существующей!
— Но ты же читаешь сказки. — Ева выглядывает на Далилу, разрезающую пирог на кухне, и понижает голос.
— Какие еще сказки? — Кеша искренне удивлен.
— Сказки для взрослых. Такие как раз и писал Боккаччо.
— А вот вмешательство в личную жизнь!.. — возмутился было Кеша.
— А у созерцателей не может быть личной жизни, — перебивает Ева. — И если ты такой целеустремленный, застилай свою постель сам, не проси близнецов!
Им понравились картинки, и они с полным знанием дела решили потащить книгу с собой в сад.
— Ну, в общем, ты права, конечно… — Кеша задумчиво вытирает руки. — Но я же еще не совсем созерцатель. Я еще только учусь.
В пять сорок Ева была приглашена на комиссию. Поднявшись на второй этаж в кабинет Кошмара, она была удивлена количеством присутствующих. Человек двенадцать! Кроме своего начальника, она знала хорошо полковника Кнура, семейную пару аналитиков («сказочников», как они себя назвали) — Зою и Аркадия Федан и специалиста по массажу Осокина. Остальные были ей незнакомы. В мужском обществе, кроме Зои, которая ответила на кивок Евы холодным взглядом, яркими костюмами выделялись две женщины. Ева, скрывая любопытство, старалась осторожно присмотреться и определить для себя уровень их подготовки при явном переборе с макияжем, но уже через десять минут беседы потеряла к женщинам всякий интерес: секретарши-делопроизводительницы, хотя и в военном чине.
Полковник Кошмар в двух словах объяснил создавшуюся ситуацию: он начал расследование по собственному почину, поскольку к нему анонимно обратились агенты внешней разведки, обнаружив в выполняемом ими задании странные сложности. Но потом, после исчезновения одного из офицеров, участие отдела внутренних расследований в деле Коупа было определено приказом по Службе.
Один из военных потребовал объяснить, что это были за сложности.
Кошмар, понуро уставившись на лист бумаги перед собой, монотонным голосом выдал информацию о пропаже в ходе ареста Коупа заготовленной военными пленки и появлении пленки с подлинными материалами по ракете «Штурм».
— При повторной встрече в театре агента разведки Службы и неизвестного, одетого в соответствии с установкой пароля, подложная пленка, переданная неизвестному, пропадает, сам он обнаруживается мертвым и при нем — пленка с подлинными чертежами.
Совсем обессилев, Кошмар по ходу дела интересуется, сколько вообще подложных пленок было заготовлено. Встает еще один военный чин и, твердо глядя в глаза Кошмару, заявляет:
— Три!
Ева наклоняется и смотрит вдоль стола на полковника Кнура из внешней разведки. Кнур сидит от нее через четыре человека, замечает Еву и подмигивает.
Кошмар просит уже голосом умирающего, чтобы руководитель отдела внешней разведки Кнур сказал, сколько же было в работе подложных пленок. Кнур бодро и громко говорит:
— Не меньше четырех! Но последняя была уничтожена сегодня ночью, как только находящийся под домашним арестом офицер внешней разведки сделал по телефону запрос и попросил о передаче этой пленки на изучение в отдел внутренних расследований.
Военные взволновались. Они захотели лично услышать эту информацию от офицера, сделавшего запрос. Офицер мертв? Предположительно — отравление? Какая досада. В негромком гуле голосов переговаривающихся военных Ева улавливает и сожаление, и досаду, и ностальгические воспоминания о временах строгого контроля над коньячно-водочной продукцией. Невысокий военный с одутловатым красным лицом тихо говорить отвык, мощным раскатистым голосом, со знанием дела, он «шепчет» своему коллеге рядом:
— А коньяк подделывают на чае!
Ева поворачивается и смотрит на полковника Кошмара рядом с ней. Кошмар поворачивает уставшее лицо с полузакрытыми сонными глазами и смотрит на нее.
— Кто передал военным отчет о месте происшествия? — спрашивает Ева, стараясь не шевелить губами. Кошмар медленно качает головой:
— Никто. Закрытая информация до результатов всех анализов и отработки отпечатков пальцев. — Он поднимает руку, призывая к вниманию, и интересуется, кто в военной разведке отвечал за поступившие вчера вечером запросы.
Встает одна из женщин. Впечатывая каблучки в ковер и прилично опустив глаза, она подходит к Кошмару и кладет перед ним лист бумаги, окинув сидящую рядом Еву хищным взглядом.
— Здесь написано, — вздыхает Кошмар, — что дежуривший вчера вечером офицер принял запрос старшего лейтенанта Кушеля по телефону, передал его в бригаду разработчиков информации по делу Коупа. Бригада разработчиков к этому времени уже получила приказ об уничтожении последней подложной пленки и задерживаться с выполнением приказа могла только в случае «другого приказа про отставку»… предыдущего, да, тут так написано. По-моему, что-то с падежами и окончаниями не то, но по смыслу все понятно.
Военные предлагают времени зря не тратить, потому что все и так понятно. Шпиона Коупа посадить в тюрьму с конфискацией имущества. Расследование пропаж подложных пленок закрыть, потому что они пропали явно в результате преступной беспечности агентов внешней разведки, потерявших их в ходе проведения операции, хотя, конечно, о мертвых…
— Разрешите сейчас провести просмотр пленок. Так называемых подлинных, — встает Ева.
— Курганова Ева Николаевна, аналитик отдела внутренних расследований, — покопавшись в бумагах, громко представляет Еву своим подчиненным полковник из оборонки. — По мнению Евы Николаевны, мы должны сейчас потратить по крайней мере около часа на рассматривание пленок с информацией, в которой могут разобраться только специалисты определенного профиля. А вот тут у меня есть отчет об этой самой информации. Отчет написан учеными, если не ошибаюсь, именно отдел полковника Кошмара этих ученых и привлек для анализа данных на пленке и выяснения, насколько эти данные представляют секретную и государственно важную информацию. И в этом отчете ясно написано, что информация на пленках является особо секретной и передача ее представителю другой державы должна рассматриваться как преступление перед государством и нарушение его интересов.
— Мы с удовольствием бы все это обсудили с очаровательным аналитиком, — не сдается военный, — если бы было с чем сравнивать! Ведь зажигалки с подложными пленками исчезли, как же можно делать выводы? Прошу аналитика Курганову высказываться строго по существу.
— Есть по существу. Выводы делать рано, но некоторые несоответствия мною замечены. Так называемая «подлинная информация» на пленках, изъятых у Коупа при задержании и у неизвестного, погибшего в театре после обмена зажигалками, все-таки отличается от полученной мною из научной лаборатории непосредственно от разработчиков ракеты. Посмотрите, пожалуйста, страницу восемь предварительного отчета. Ученая комиссия подтвердила, что информация на «подлинных» пленках заключает в себе детальную разработку самоуничтожающихся узлов и формулы топлива. А в отчете по последним разработкам из лаборатории некоторые формулы и схемы отсутствуют. Если предположить, что на пленках самая полная информация о торпеде, то отсутствие документации и отчета о ней в лаборатории ставит расследование просто в тупик.
— Внутри самой лаборатории могла быть засекреченность? — оживился полковник Кнур..
— Даже если представить, что кто-то довел разработки ракеты до совершенного уровня и спрятал эту информацию как засекреченную, то почему она всплыла на пленках, которые у нас в деле проходят в качестве подлинных?
Отсутствие логики, как вы меня когда-то учили, — кивнула Ева Кнуру, — является сигналом об опасности.
Военные попросили выразиться поконкретней.
— Не могу, — пожала плечами Ева. — Не могу представить себе, что кто-то в лаборатории под руководством профессора Дедова тайком от сослуживцев, без отчетности довел изобретение ракеты до ума, а потом именно эту информацию решил продать американскому шпиону. Эта группа не может состоять из двух-трех человек. На странице девять по моей просьбе приведен список ученых, лаборантов, консультантов по производству ракеты. Шестнадцать человек, не считая участвующих в промышленных разработках. Топливом, например, занимаются шестеро только по отчетам. Трудно представить, что кто-то один крадет групповую разработку. Трудно также представить, что при этом он уничтожает в лаборатории всяческую отчетность по этой разработке. У меня пока все.
Лейтенант Осокин вкратце описал карьеру Эдварда Коупа. Военная деятельность, потом — дипломатическая, потом вдруг — научная. Лейтенант указал, что наукой Коуп решил заняться три года назад, совместил научные разработки с коммерческой деятельностью, в Россию приехал уже как финансовый представитель американской фирмы, готовой подписать с Министерством обороны договор о финансировании некоторых видов разработок военного оружия. И договор этот был подписан. На миллион долларов. Но деньги деньгами, а в тайны изготовления «Штурма» американец, по мнению докладчика, соваться не имел права.
Представитель военных привел цифры упущенной выгоды, если бы разработка ракеты попала к американцам, особенно учитывая количество уже подписанных на нее договоров о продаже.
Полковник Кнур сообщил, как продвигается дело с поисками одного пропавшего офицера и расследование гибели троих ребят из его отдела. Откровенно загрустив лицом, заметил, что личность убитого в театре не установлена, работа ведется, его отдел обратился за помощью в розыске к Интерполу.
— У меня вопрос к руководителю отдела внешней разведки, — подняла руку Ева.
А все вопросы, тут же взволновались военные, аналитик отдела внутренних расследований и руководитель разведки могут обсудить, не тратя время других специалистов. И если полковник Кошмар со своими подчиненными будут продолжать копаться в деле после приговора суда Коупу, значит, слухи о мобильности и самых лучших аналитиках отдела внутренних расследований сильно преувеличены. Да, подтвердили они, именно о сроках и идет речь. Хватит тратить деньги налогоплательщиков на внутриусобную возню в Службе. Управление делами президента считает, что дело Коупа должно быть закрыто после приговора суда.
После этого заявления военные дружно встали, считая заседание комиссии законченным.
Остальные присутствующие остались на своих местах. Когда военные покинули зал, Кнур подсел к Еве с готовностью ответить на все ее вопросы.
— Как жизнь вообще? — спросил он, разглядывая женщину вблизи. — Короткие юбки, высокие каблуки, оружие за поясом, и как высшее проявление самонадеянности — никакой косметики. Осторожно, Ева Николаевна, не поддавайтесь привычкам, предсказуемые люди более уязвимы. Чаще меняйтесь!
— У меня губы накрашены и брови подведены, так что ваше замечание об отсутствии косметики принимаю как комплимент правильного ее употребления. А что касается перемен, я и тут стараюсь вовсю: сейчас, к примеру, временно работаю учительницей в школе.
— Повезло ученикам, — засмеялся Кнур, — и не повезло школе. Чем могу помочь?
— Почему рядовое дело об американском шпионе доводят до показательного суда? Я просмотрела документы по всем задержанным вашей службой шпионам.
Никогда еще не было такого громкого ажиотажного процесса. Почему не отдают Коупа?
— Это сложный вопрос. Если я скажу, что всему бывает конец и нашему государству пора цивилизованными правовыми мерами бороться со шпионажем вместо проводимых ранее обменов резидентами и закрытых расследований, вы мне поверите?
— Нет.
— Правильно. Вы умница, Ева Николаевна.
— Ладно, я умница, а почему все-таки больного Коупа не выпускают даже под надзор американского правосудия?
— Брови и губы, говорите, — задумчиво осмотрел ее лицо Кнур. — Совсем не заметил.
— Что у вас за дела с полковником Кнуром? — спросил Кошмар, провожая глазами направляющегося к дверям начальника разведки.
— Одно дело. И то в прошлом.
— Вы вывезли из России в нейтральную страну для задержания там курдского террориста Фархада.
— Все знаете, — вздохнула Ева. — А то, что я делала это совместно с американской шпионкой, знаете? Нас просто остановили на дороге, посадили в машину, отвезли за город и предложили на выбор: арест или выполнение особо важного государственного задания. Прятавшегося в России Фархада нужно было без шума вывезти в любую страну, которая не имеет обязательств перед Турцией, а там его задержат доблестные американские военные. Нет, Кнур, конечно, описал в подробностях необходимость этого задания и политически, и с точки зрения безопасности страны в целом. Но все равно больше всего эта беседа напоминала шантаж. И вот я думаю, не согласись тогда на эту работу Полина, или как ее еще — Черри Сноут, которую Кнур все-таки выслал через два года из страны как американскую шпионку, что бы было? Устроили бы ей показательный суд? А ведь она была не так безобидна, как старик Коуп. Она за неделю уничтожила физически целый отдел по космическим разработкам и связям.
— Странные у вас знакомства, майор Курганова.
— Вы про Полину или про Кнура? Зачем они держат Коупа? Зная хватку начальника разведки, я могу предположить только одно: он не выпустит шпиона и никогда его не обменяет, если шпион имеет информацию, порочащую нашу разведку и основы так называемой государственной безопасности.
— Мне нравится ваш здоровый оптимизм, — вздыхает Кошмар. — Действуйте!
У вас времени — навалом. Целых две недели.
— А что будет через две недели?
— Заседание суда по делу Коупа.
— Разрешите начать действовать? Я опаздываю в театр.
— Неужели «Дон Кихот»? — посмотрел на часы Кошмар.
— Точно не «Дон Кихот», потому что сегодня — опера. Не расследование, а полный парадокс. Никогда бы не подумала, что с утра буду опаздывать на урок в школу, а вечером — в театр на оперу.
— А что именно вы хотите обнаружить в театре?
— Следы спрятавшегося агента Кабурова или его убийцы.
16. Балерина
— Оно у меня есть, — полезла в сумку Ева. — Я отксерила. Так… «Прошу уволить учителя физики Фикуса К. П. за пренебрежительное отношение к предмету, который он преподает. За отсутствие здоровой логики, унижение отечественных достижений в области создания военных технологий и полную бесперспективность его представления о развитии науки вообще. Такой преподаватель не может в полной мере внушить ученикам уважительного отношения к науке. Человек, с раздражительной ненавистью отзывающийся о достижениях Эйнштейна и Нильса Бора, не может не то что привить любовь к физике, но даже требовать к ней просто уважительного отношения при поверхностном изучении». И так далее, еще на полстраницы. Странный слог.
— Это компьютерная компоновка. Открываешь файл, нажимаешь задание — к примеру, написать заявление с претензией. Тебе предлагается несколько стилей — сугубо деловой, жалоба и так далее. А потом предлагается образовательный уровень. Костя выбрал «высшее образование» и «заявление с предложениями выйти из спорной ситуации», особенности — «обоснованный нажим с определениями конкретных требований». А чего ты глаза вытаращила? Ты же не выезжаешь иногда на место преступления. Твой подчиненный таскает с собой профессиональную видеокамеру и перегоняет с места событий напрямую все изображение с нее на компьютер. А ты сидишь у монитора и нажимаешь клавиши. Увеличиваешь или отдаляешь обзор, делаешь тут же снимки. А Костя всего лишь пользуется в Интернете обзором стилей, отработанных стилистами-психологами по деловой переписке. Скоро без этого железа люди не смогут существовать вообще. — Далила кивнула на ноутбук, лежащий на кухонном столе, рядом с пирогом, истекающим ароматом печеных яблок. — Кешка опаздывает, — покосилась она на часы на стене.
— Он сказал, что заберет близнецов. Потащит их, конечно, пешком. Через десять минут будут.
— Ты ведешь дело об этом больном раком американце, которого наши службы арестовали и держат в заключении?
— Вроде того. Я веду дело об исчезновении агента разведки в Театре оперы и балета. Не смешно.
— Судя по газетным объяснениям, наш президент человек трудный и закомплексованый, — заявляет Далила и добавляет:
— Это я говорю как психолог.
— И что ты имеешь к президенту как психолог?
— В одной газете прошло сообщение, что американские власти официально обратились к руководству России с просьбой отпустить Коупа как больного человека ;.из страны, не имеющей возможности создать ему необходимые условия содержания. Ничего, кроме дополнительного обследования Коупа врачами, они не добились. ? Тогда за американца попросило частное лицо.
— Откуда ты это знаешь? — напряглась Ева.
— Да из тех же газет! И реакция президента на эту просьбу говорит именно о его закомплексованности. Теперь он Коупа навряд ли отпустит, чтобы не поползли слухи. Он считает, что не может в силу своей должности выполнять просьбы частных лиц. Вот если к нему обратится какой-нибудь комитет! Да что я тебе объясняю, он же, так сказать, почти твой коллега! Разве твои коллеги, занимающие высокие посты в Службе, не боятся открытых одолжений кому-то?
Потихоньку, чтобы никто и никогда, это можно. Еще можно — по-семейному. В нем не умолкает метроном ответственности, раскачанный присягой и долгом. Отсюда и комплексы безупречности поведения, уничтожение на корню малейших слухов, закрытость образа, никакого допуска в прошлое и личную жизнь и почти детская компрометирующая растерянность и обида, глупые и двусмысленные ответы на простые вопросы.
— Это ты все наработала из газет? — Ева поражена. — Ну, психолог, я от тебя такого не ожидала! Да наша пресса создаст какой угодно образ и охватит тебя своей навязанной реальностью за несколько дней! Они же все говорят только то, что предопределено политически!
— Я внимательно отслеживаю все его выступления по телевизору. Никогда не видела более закомплексованного и испуганного начальника.
В квартиру шумно ввалились дети.
— Пирог! — угадал Сережа.
— С яблоками! — поддержала маленькая Ева.
— Раздевайтесь быстрей, — Далила включила чайник, — заждались уже.
— Кеша, — спрашивает Ева, развешивая детские вещи, — что тебе приходит на ум, когда говорят «массаж ступней»?
— Да это уже старье! Ну, там музыка ничего себе, клевый негр и карманные часы в заднице. Хватит?
— Хватит, пожалуй.
— Ты отстала. Тарантино иссяк. Если хочешь уписаться от хохота, посмотри «Танцующую в темноте». Все — или смеются, или блюют. Я думаю, что ты, как специалист по преступлениям, будешь хохотать. А вообще, твой возраст смотрит сейчас торчок «Между ног». Рекомендую.
— Какой еще торчок между ног? — Оторопевшая Ева идет за ним в ванную.
— Фильм называется — «Между ног».
— А ты? Что смотришь ты?
— Мне смотреть придуманную реальность некогда. Разобраться бы с запоминанием настоящих моментов существующей!
— Но ты же читаешь сказки. — Ева выглядывает на Далилу, разрезающую пирог на кухне, и понижает голос.
— Какие еще сказки? — Кеша искренне удивлен.
— Сказки для взрослых. Такие как раз и писал Боккаччо.
— А вот вмешательство в личную жизнь!.. — возмутился было Кеша.
— А у созерцателей не может быть личной жизни, — перебивает Ева. — И если ты такой целеустремленный, застилай свою постель сам, не проси близнецов!
Им понравились картинки, и они с полным знанием дела решили потащить книгу с собой в сад.
— Ну, в общем, ты права, конечно… — Кеша задумчиво вытирает руки. — Но я же еще не совсем созерцатель. Я еще только учусь.
В пять сорок Ева была приглашена на комиссию. Поднявшись на второй этаж в кабинет Кошмара, она была удивлена количеством присутствующих. Человек двенадцать! Кроме своего начальника, она знала хорошо полковника Кнура, семейную пару аналитиков («сказочников», как они себя назвали) — Зою и Аркадия Федан и специалиста по массажу Осокина. Остальные были ей незнакомы. В мужском обществе, кроме Зои, которая ответила на кивок Евы холодным взглядом, яркими костюмами выделялись две женщины. Ева, скрывая любопытство, старалась осторожно присмотреться и определить для себя уровень их подготовки при явном переборе с макияжем, но уже через десять минут беседы потеряла к женщинам всякий интерес: секретарши-делопроизводительницы, хотя и в военном чине.
Полковник Кошмар в двух словах объяснил создавшуюся ситуацию: он начал расследование по собственному почину, поскольку к нему анонимно обратились агенты внешней разведки, обнаружив в выполняемом ими задании странные сложности. Но потом, после исчезновения одного из офицеров, участие отдела внутренних расследований в деле Коупа было определено приказом по Службе.
Один из военных потребовал объяснить, что это были за сложности.
Кошмар, понуро уставившись на лист бумаги перед собой, монотонным голосом выдал информацию о пропаже в ходе ареста Коупа заготовленной военными пленки и появлении пленки с подлинными материалами по ракете «Штурм».
— При повторной встрече в театре агента разведки Службы и неизвестного, одетого в соответствии с установкой пароля, подложная пленка, переданная неизвестному, пропадает, сам он обнаруживается мертвым и при нем — пленка с подлинными чертежами.
Совсем обессилев, Кошмар по ходу дела интересуется, сколько вообще подложных пленок было заготовлено. Встает еще один военный чин и, твердо глядя в глаза Кошмару, заявляет:
— Три!
Ева наклоняется и смотрит вдоль стола на полковника Кнура из внешней разведки. Кнур сидит от нее через четыре человека, замечает Еву и подмигивает.
Кошмар просит уже голосом умирающего, чтобы руководитель отдела внешней разведки Кнур сказал, сколько же было в работе подложных пленок. Кнур бодро и громко говорит:
— Не меньше четырех! Но последняя была уничтожена сегодня ночью, как только находящийся под домашним арестом офицер внешней разведки сделал по телефону запрос и попросил о передаче этой пленки на изучение в отдел внутренних расследований.
Военные взволновались. Они захотели лично услышать эту информацию от офицера, сделавшего запрос. Офицер мертв? Предположительно — отравление? Какая досада. В негромком гуле голосов переговаривающихся военных Ева улавливает и сожаление, и досаду, и ностальгические воспоминания о временах строгого контроля над коньячно-водочной продукцией. Невысокий военный с одутловатым красным лицом тихо говорить отвык, мощным раскатистым голосом, со знанием дела, он «шепчет» своему коллеге рядом:
— А коньяк подделывают на чае!
Ева поворачивается и смотрит на полковника Кошмара рядом с ней. Кошмар поворачивает уставшее лицо с полузакрытыми сонными глазами и смотрит на нее.
— Кто передал военным отчет о месте происшествия? — спрашивает Ева, стараясь не шевелить губами. Кошмар медленно качает головой:
— Никто. Закрытая информация до результатов всех анализов и отработки отпечатков пальцев. — Он поднимает руку, призывая к вниманию, и интересуется, кто в военной разведке отвечал за поступившие вчера вечером запросы.
Встает одна из женщин. Впечатывая каблучки в ковер и прилично опустив глаза, она подходит к Кошмару и кладет перед ним лист бумаги, окинув сидящую рядом Еву хищным взглядом.
— Здесь написано, — вздыхает Кошмар, — что дежуривший вчера вечером офицер принял запрос старшего лейтенанта Кушеля по телефону, передал его в бригаду разработчиков информации по делу Коупа. Бригада разработчиков к этому времени уже получила приказ об уничтожении последней подложной пленки и задерживаться с выполнением приказа могла только в случае «другого приказа про отставку»… предыдущего, да, тут так написано. По-моему, что-то с падежами и окончаниями не то, но по смыслу все понятно.
Военные предлагают времени зря не тратить, потому что все и так понятно. Шпиона Коупа посадить в тюрьму с конфискацией имущества. Расследование пропаж подложных пленок закрыть, потому что они пропали явно в результате преступной беспечности агентов внешней разведки, потерявших их в ходе проведения операции, хотя, конечно, о мертвых…
— Разрешите сейчас провести просмотр пленок. Так называемых подлинных, — встает Ева.
— Курганова Ева Николаевна, аналитик отдела внутренних расследований, — покопавшись в бумагах, громко представляет Еву своим подчиненным полковник из оборонки. — По мнению Евы Николаевны, мы должны сейчас потратить по крайней мере около часа на рассматривание пленок с информацией, в которой могут разобраться только специалисты определенного профиля. А вот тут у меня есть отчет об этой самой информации. Отчет написан учеными, если не ошибаюсь, именно отдел полковника Кошмара этих ученых и привлек для анализа данных на пленке и выяснения, насколько эти данные представляют секретную и государственно важную информацию. И в этом отчете ясно написано, что информация на пленках является особо секретной и передача ее представителю другой державы должна рассматриваться как преступление перед государством и нарушение его интересов.
— Мы с удовольствием бы все это обсудили с очаровательным аналитиком, — не сдается военный, — если бы было с чем сравнивать! Ведь зажигалки с подложными пленками исчезли, как же можно делать выводы? Прошу аналитика Курганову высказываться строго по существу.
— Есть по существу. Выводы делать рано, но некоторые несоответствия мною замечены. Так называемая «подлинная информация» на пленках, изъятых у Коупа при задержании и у неизвестного, погибшего в театре после обмена зажигалками, все-таки отличается от полученной мною из научной лаборатории непосредственно от разработчиков ракеты. Посмотрите, пожалуйста, страницу восемь предварительного отчета. Ученая комиссия подтвердила, что информация на «подлинных» пленках заключает в себе детальную разработку самоуничтожающихся узлов и формулы топлива. А в отчете по последним разработкам из лаборатории некоторые формулы и схемы отсутствуют. Если предположить, что на пленках самая полная информация о торпеде, то отсутствие документации и отчета о ней в лаборатории ставит расследование просто в тупик.
— Внутри самой лаборатории могла быть засекреченность? — оживился полковник Кнур..
— Даже если представить, что кто-то довел разработки ракеты до совершенного уровня и спрятал эту информацию как засекреченную, то почему она всплыла на пленках, которые у нас в деле проходят в качестве подлинных?
Отсутствие логики, как вы меня когда-то учили, — кивнула Ева Кнуру, — является сигналом об опасности.
Военные попросили выразиться поконкретней.
— Не могу, — пожала плечами Ева. — Не могу представить себе, что кто-то в лаборатории под руководством профессора Дедова тайком от сослуживцев, без отчетности довел изобретение ракеты до ума, а потом именно эту информацию решил продать американскому шпиону. Эта группа не может состоять из двух-трех человек. На странице девять по моей просьбе приведен список ученых, лаборантов, консультантов по производству ракеты. Шестнадцать человек, не считая участвующих в промышленных разработках. Топливом, например, занимаются шестеро только по отчетам. Трудно представить, что кто-то один крадет групповую разработку. Трудно также представить, что при этом он уничтожает в лаборатории всяческую отчетность по этой разработке. У меня пока все.
Лейтенант Осокин вкратце описал карьеру Эдварда Коупа. Военная деятельность, потом — дипломатическая, потом вдруг — научная. Лейтенант указал, что наукой Коуп решил заняться три года назад, совместил научные разработки с коммерческой деятельностью, в Россию приехал уже как финансовый представитель американской фирмы, готовой подписать с Министерством обороны договор о финансировании некоторых видов разработок военного оружия. И договор этот был подписан. На миллион долларов. Но деньги деньгами, а в тайны изготовления «Штурма» американец, по мнению докладчика, соваться не имел права.
Представитель военных привел цифры упущенной выгоды, если бы разработка ракеты попала к американцам, особенно учитывая количество уже подписанных на нее договоров о продаже.
Полковник Кнур сообщил, как продвигается дело с поисками одного пропавшего офицера и расследование гибели троих ребят из его отдела. Откровенно загрустив лицом, заметил, что личность убитого в театре не установлена, работа ведется, его отдел обратился за помощью в розыске к Интерполу.
— У меня вопрос к руководителю отдела внешней разведки, — подняла руку Ева.
А все вопросы, тут же взволновались военные, аналитик отдела внутренних расследований и руководитель разведки могут обсудить, не тратя время других специалистов. И если полковник Кошмар со своими подчиненными будут продолжать копаться в деле после приговора суда Коупу, значит, слухи о мобильности и самых лучших аналитиках отдела внутренних расследований сильно преувеличены. Да, подтвердили они, именно о сроках и идет речь. Хватит тратить деньги налогоплательщиков на внутриусобную возню в Службе. Управление делами президента считает, что дело Коупа должно быть закрыто после приговора суда.
После этого заявления военные дружно встали, считая заседание комиссии законченным.
Остальные присутствующие остались на своих местах. Когда военные покинули зал, Кнур подсел к Еве с готовностью ответить на все ее вопросы.
— Как жизнь вообще? — спросил он, разглядывая женщину вблизи. — Короткие юбки, высокие каблуки, оружие за поясом, и как высшее проявление самонадеянности — никакой косметики. Осторожно, Ева Николаевна, не поддавайтесь привычкам, предсказуемые люди более уязвимы. Чаще меняйтесь!
— У меня губы накрашены и брови подведены, так что ваше замечание об отсутствии косметики принимаю как комплимент правильного ее употребления. А что касается перемен, я и тут стараюсь вовсю: сейчас, к примеру, временно работаю учительницей в школе.
— Повезло ученикам, — засмеялся Кнур, — и не повезло школе. Чем могу помочь?
— Почему рядовое дело об американском шпионе доводят до показательного суда? Я просмотрела документы по всем задержанным вашей службой шпионам.
Никогда еще не было такого громкого ажиотажного процесса. Почему не отдают Коупа?
— Это сложный вопрос. Если я скажу, что всему бывает конец и нашему государству пора цивилизованными правовыми мерами бороться со шпионажем вместо проводимых ранее обменов резидентами и закрытых расследований, вы мне поверите?
— Нет.
— Правильно. Вы умница, Ева Николаевна.
— Ладно, я умница, а почему все-таки больного Коупа не выпускают даже под надзор американского правосудия?
— Брови и губы, говорите, — задумчиво осмотрел ее лицо Кнур. — Совсем не заметил.
— Что у вас за дела с полковником Кнуром? — спросил Кошмар, провожая глазами направляющегося к дверям начальника разведки.
— Одно дело. И то в прошлом.
— Вы вывезли из России в нейтральную страну для задержания там курдского террориста Фархада.
— Все знаете, — вздохнула Ева. — А то, что я делала это совместно с американской шпионкой, знаете? Нас просто остановили на дороге, посадили в машину, отвезли за город и предложили на выбор: арест или выполнение особо важного государственного задания. Прятавшегося в России Фархада нужно было без шума вывезти в любую страну, которая не имеет обязательств перед Турцией, а там его задержат доблестные американские военные. Нет, Кнур, конечно, описал в подробностях необходимость этого задания и политически, и с точки зрения безопасности страны в целом. Но все равно больше всего эта беседа напоминала шантаж. И вот я думаю, не согласись тогда на эту работу Полина, или как ее еще — Черри Сноут, которую Кнур все-таки выслал через два года из страны как американскую шпионку, что бы было? Устроили бы ей показательный суд? А ведь она была не так безобидна, как старик Коуп. Она за неделю уничтожила физически целый отдел по космическим разработкам и связям.
— Странные у вас знакомства, майор Курганова.
— Вы про Полину или про Кнура? Зачем они держат Коупа? Зная хватку начальника разведки, я могу предположить только одно: он не выпустит шпиона и никогда его не обменяет, если шпион имеет информацию, порочащую нашу разведку и основы так называемой государственной безопасности.
— Мне нравится ваш здоровый оптимизм, — вздыхает Кошмар. — Действуйте!
У вас времени — навалом. Целых две недели.
— А что будет через две недели?
— Заседание суда по делу Коупа.
— Разрешите начать действовать? Я опаздываю в театр.
— Неужели «Дон Кихот»? — посмотрел на часы Кошмар.
— Точно не «Дон Кихот», потому что сегодня — опера. Не расследование, а полный парадокс. Никогда бы не подумала, что с утра буду опаздывать на урок в школу, а вечером — в театр на оперу.
— А что именно вы хотите обнаружить в театре?
— Следы спрятавшегося агента Кабурова или его убийцы.
16. Балерина
За двадцать минут до начала спектакля помреж Михаил Петрович понял, что троих заболевших из хора никто не заменит. Он метался между телефоном и сценой, а тут еще мастер доложил о пропаже одного костюма из «Годунова». Помреж приказал позвать к нему Надежду, но ее, естественно, нигде не нашли, хотя «вот только что тут видели».
Наденька сидела в осветительской и рассматривала в бинокль партер.
Рядом раздевался Марат. Аккуратно повесив рубашку и джемпер на плечики, он протянул Надежде конфету.
— Что ты все разглядываешь? — спросил он. — Сегодня же не «Дон Кихот».
— Они везде, — пробормотала Наденька, осматривая шикарную блондинку с длинными прямыми волосами, — они всегда… Видишь женщину, вон туда смотри!
Задержав дыхание, Наденька отдает бинокль и косится на мужское плечо у лица.
— Высокая блондинка?
— Да, — рассеянно отвечает Наденька и осторожно касается пальцем кожи на вздувшемся бицепсе. — А мышцы почему такие твердые? Ты же сейчас не напрягаешься.
— Перекачал. Не нравится?
— Не знаю, — отодвигается Наденька. — С нею в прошлый раз была брюнетка. Она мне карточку оставила. Можешь представить, что такие женщины работают в органах?
— Да ладно тебе, — усмехается Марат, продолжая разглядывать блондинку.
— Клянусь! Брюнетка после спектакля захотела срочно на тебя посмотреть.
Попросила отвести ее в осветительскую. Я металась по театру, сколько могла, потом привела ее в кабину напротив.
— Надежда, ты с мужиками гуляешь? — спрашивает вдруг Марат, не убирая бинокль от лица.
— Нет, — вздыхает Надежда. — Что ты, конечно, нет. Я с ними или работаю, или трахаюсь. А гуляю я с собакой бабушки Веры, когда приезжаю к ней за город.
— У тебя есть бабушка? А мне говорили…
— Это общественная бабушка, — перебивает Надежда. — Старая одинокая пенсионерка. Она попросила меня помочь ей вырваться из дома престарелых, когда дочка, которая сунула ее туда из-за квартиры, попала в катастрофу и погибла. Я помогла, теперь вот по субботам и воскресеньям гуляю с собакой и кушаю пироги с капустой.
— А со мной, получается, ты работаешь? — убрав бинокль, Марат смотрит на сидящую покрасневшую Наденьку с улыбкой.
— Я с тобой не трахаюсь и не гуляю. Это точно. А насчет работы…
— Покажи карточку.
— Что?
— Ты сказала, что меня разыскивала женщина и она оставила карточку.
— Зачем тебе?
— Да просто так.
— А-а-а… Вот.
— Тут только номер телефона и имя. Ох и выдумщица ты, Надежда.
— Я не выдумщица! Думаешь, она так просто на визитке напишет номер убойного отдела, да?
— Вот тебе еще конфета. Мне пора работать, так что установим полную тишину, идет?
— Идет, — вздыхает Надежда, убирая карточку. Она смотрит в бинокль.
Гаснет люстра. В партере рядом с шикарной блондинкой пустое место.
Надежда медленно спускается за сцену и натыкается на возбужденного помрежа. Михаил Петрович просит ее и еще одну девушку из костюмерной стать во втором акте на сцену с хором.
— Вы только будете рот открывать, ничего делать не надо. Будете стоять в последнем ряду и открывать рот. У меня недокомплект певцов. Надежда, подбери костюмы и проследи, чтобы не было недоработок.
— А если я засмеюсь? — спрашивает Надежда.
— Смейся, только рот открывай. А вообще ничего смешного в этом нет.
— Что там было в квартире? — шепотом интересуется Надежда.
— Ну что, — вздыхает помреж. — Нашли мой слиток золота и две упаковки неизвестного порошка. Золото описали, порошок взяли на анализ.
— Это не мое! — обеспокоилась Надежда. — Я клянусь, я ничего!..
— Я знаю. Это слабительное. Купил давно и оставил в кухонной полке. А все равно ничего не поделаешь. Они, как нашли, очень возбудились, стали сразу же кричать, чтобы я только не уверял их, что это слабительное или снотворное. Я и не стал уверять. Пусть изучают.
— Вам нехорошо?
— Сердцу тесно. Ничего, пройдет. Пожалуйста, не пропадай. В антракте чтобы стояла вот тут, полностью одетая.
— Михал Петрович, это же придется на сцене минут двадцать стоять и рот открывать!
— Двадцать семь. Сосредоточься.
Надежда пошла сосредоточиться в костюмерную. Там они с девушкой включили магнитофон и затеяли грандиозную примерку под музыку и так увлеклись, что прозевали окончание первого акта. Кое-как наспех закрепив на голове девушки кокошник, Надежда только собралась заняться собственным внешним видом, как услышала, что между стойками кто-то ходит. Она тут же залезла под раскроенный стол и затаила дыхание. Через две минуты любопытство победило страх. Надежда осторожно выползла, путаясь в длинном подоле русского сарафана, и пробралась в темный угол. Припала головой к полу и увидела под висящими костюмами чьи-то ноги в кедах. Она подползла поближе, опять прижалась к полу и рассмотрела еще одни ноги. В лодочках на низком каблуке. Кеды уходили. Лодочки догоняли. Кеды побежали между стоек. А лодочки… А лодочки невидимая женщина скинула и взяла в руки. Надежда, прижимаясь иногда к полу, передвигалась за ступнями в чулках через стойку от нее и чуть не потеряла кеды из вида. Наступил такой момент, когда кеды должны были вот-вот выбежать из-за стойки, и Надежда увидела бы их владельца, но вдруг с хрипом ожил селектор, и по нему придушенным голосом на сцену потребовали Булочкину в костюме. Кеды остановились и… исчезли. Надежда вскочила, подхватила подол сарафана, побежала за стойки и на полном ходу столкнулась с женщиной, которую она вчера успешно запутала в переходах подсобных помещений.
— Боже мой, — простонала Ева, едва успев повернуться к налетевшей Надежде боком и избежать лобового столкновения, — какого черта ты здесь делаешь?!
— Я… — Наденька упала на спину и теперь, лежа, с изумлением смотрела на женщину перед собой, в облегающем коротком платье, с туфлями в руках. — А что это тут? Кто это тут ходит?..
— Призрак оперы, — вздохнула Ева, надевая лодочки. — Голый по пояс. Кто у вас в спектакле сейчас должен быть голым по пояс?
Наденька сидела в осветительской и рассматривала в бинокль партер.
Рядом раздевался Марат. Аккуратно повесив рубашку и джемпер на плечики, он протянул Надежде конфету.
— Что ты все разглядываешь? — спросил он. — Сегодня же не «Дон Кихот».
— Они везде, — пробормотала Наденька, осматривая шикарную блондинку с длинными прямыми волосами, — они всегда… Видишь женщину, вон туда смотри!
Задержав дыхание, Наденька отдает бинокль и косится на мужское плечо у лица.
— Высокая блондинка?
— Да, — рассеянно отвечает Наденька и осторожно касается пальцем кожи на вздувшемся бицепсе. — А мышцы почему такие твердые? Ты же сейчас не напрягаешься.
— Перекачал. Не нравится?
— Не знаю, — отодвигается Наденька. — С нею в прошлый раз была брюнетка. Она мне карточку оставила. Можешь представить, что такие женщины работают в органах?
— Да ладно тебе, — усмехается Марат, продолжая разглядывать блондинку.
— Клянусь! Брюнетка после спектакля захотела срочно на тебя посмотреть.
Попросила отвести ее в осветительскую. Я металась по театру, сколько могла, потом привела ее в кабину напротив.
— Надежда, ты с мужиками гуляешь? — спрашивает вдруг Марат, не убирая бинокль от лица.
— Нет, — вздыхает Надежда. — Что ты, конечно, нет. Я с ними или работаю, или трахаюсь. А гуляю я с собакой бабушки Веры, когда приезжаю к ней за город.
— У тебя есть бабушка? А мне говорили…
— Это общественная бабушка, — перебивает Надежда. — Старая одинокая пенсионерка. Она попросила меня помочь ей вырваться из дома престарелых, когда дочка, которая сунула ее туда из-за квартиры, попала в катастрофу и погибла. Я помогла, теперь вот по субботам и воскресеньям гуляю с собакой и кушаю пироги с капустой.
— А со мной, получается, ты работаешь? — убрав бинокль, Марат смотрит на сидящую покрасневшую Наденьку с улыбкой.
— Я с тобой не трахаюсь и не гуляю. Это точно. А насчет работы…
— Покажи карточку.
— Что?
— Ты сказала, что меня разыскивала женщина и она оставила карточку.
— Зачем тебе?
— Да просто так.
— А-а-а… Вот.
— Тут только номер телефона и имя. Ох и выдумщица ты, Надежда.
— Я не выдумщица! Думаешь, она так просто на визитке напишет номер убойного отдела, да?
— Вот тебе еще конфета. Мне пора работать, так что установим полную тишину, идет?
— Идет, — вздыхает Надежда, убирая карточку. Она смотрит в бинокль.
Гаснет люстра. В партере рядом с шикарной блондинкой пустое место.
Надежда медленно спускается за сцену и натыкается на возбужденного помрежа. Михаил Петрович просит ее и еще одну девушку из костюмерной стать во втором акте на сцену с хором.
— Вы только будете рот открывать, ничего делать не надо. Будете стоять в последнем ряду и открывать рот. У меня недокомплект певцов. Надежда, подбери костюмы и проследи, чтобы не было недоработок.
— А если я засмеюсь? — спрашивает Надежда.
— Смейся, только рот открывай. А вообще ничего смешного в этом нет.
— Что там было в квартире? — шепотом интересуется Надежда.
— Ну что, — вздыхает помреж. — Нашли мой слиток золота и две упаковки неизвестного порошка. Золото описали, порошок взяли на анализ.
— Это не мое! — обеспокоилась Надежда. — Я клянусь, я ничего!..
— Я знаю. Это слабительное. Купил давно и оставил в кухонной полке. А все равно ничего не поделаешь. Они, как нашли, очень возбудились, стали сразу же кричать, чтобы я только не уверял их, что это слабительное или снотворное. Я и не стал уверять. Пусть изучают.
— Вам нехорошо?
— Сердцу тесно. Ничего, пройдет. Пожалуйста, не пропадай. В антракте чтобы стояла вот тут, полностью одетая.
— Михал Петрович, это же придется на сцене минут двадцать стоять и рот открывать!
— Двадцать семь. Сосредоточься.
Надежда пошла сосредоточиться в костюмерную. Там они с девушкой включили магнитофон и затеяли грандиозную примерку под музыку и так увлеклись, что прозевали окончание первого акта. Кое-как наспех закрепив на голове девушки кокошник, Надежда только собралась заняться собственным внешним видом, как услышала, что между стойками кто-то ходит. Она тут же залезла под раскроенный стол и затаила дыхание. Через две минуты любопытство победило страх. Надежда осторожно выползла, путаясь в длинном подоле русского сарафана, и пробралась в темный угол. Припала головой к полу и увидела под висящими костюмами чьи-то ноги в кедах. Она подползла поближе, опять прижалась к полу и рассмотрела еще одни ноги. В лодочках на низком каблуке. Кеды уходили. Лодочки догоняли. Кеды побежали между стоек. А лодочки… А лодочки невидимая женщина скинула и взяла в руки. Надежда, прижимаясь иногда к полу, передвигалась за ступнями в чулках через стойку от нее и чуть не потеряла кеды из вида. Наступил такой момент, когда кеды должны были вот-вот выбежать из-за стойки, и Надежда увидела бы их владельца, но вдруг с хрипом ожил селектор, и по нему придушенным голосом на сцену потребовали Булочкину в костюме. Кеды остановились и… исчезли. Надежда вскочила, подхватила подол сарафана, побежала за стойки и на полном ходу столкнулась с женщиной, которую она вчера успешно запутала в переходах подсобных помещений.
— Боже мой, — простонала Ева, едва успев повернуться к налетевшей Надежде боком и избежать лобового столкновения, — какого черта ты здесь делаешь?!
— Я… — Наденька упала на спину и теперь, лежа, с изумлением смотрела на женщину перед собой, в облегающем коротком платье, с туфлями в руках. — А что это тут? Кто это тут ходит?..
— Призрак оперы, — вздохнула Ева, надевая лодочки. — Голый по пояс. Кто у вас в спектакле сейчас должен быть голым по пояс?