Васина Нина. Шпион, которого я убила

   — Никогда! — сразу согласилась Ева. — Спасибо, отличный кофе.
   — Тогда по новой? — Кнур тяжело поднялся и взял пустую турку.
   — Отступления от нормы, — заявил он через пять минут с порога, осторожно передвигаясь и следя за шапкой пены, — это крайние случаи проявления протеста, это бывает даже у самых идеальных исполнителей. Что-то не срабатывает.
   — Человек перестает беспрекословно выполнять приказы?
   — Нет, что вы. Приказы выполнялись всегда беспрекословно. — Кнур уселся и торжественно разлил кофе. — Вы вообще представляете себе, что такое — разведчик-нелегал?
   — Приблизительно. Это строго засекреченный и наживший за долгое время отработанную легенду разведчик, внедренный в определенную структуру власти, террористической группировки или военного ведомства.
   — Приблизительно, — хмыкнул Кнур. — Вот вы любите ковыряться в архивах.
   Много вам встретилось до девяносто первого года, к примеру, упоминаний о предотвращенных террористических актах? То-то. Как будто и не было никакого терроризма, а ведь он был. И самолеты захватывали, и людей похищали. Но — тишина…
   — Тогда по всем ЧП была полнейшая тишина, к чему такие примеры?
   — Ну, Ева Николаевна, вы же про прессу, а я вам — про архивы КГБ!
   Чувствуете разницу? Как только в дело вступал нелегал, полная информация о проделанной им операции уже была обречена на строгую секретность или просто стирание. К примеру. Имейте в виду, это условный пример, без имен и мест, — многозначительно проговорил Кнур и еще погрозил пальцем. — Угнали в Израиль нехорошие парни наш самолет. Пока суть да дело, пока местные власти ведут переговоры, что делает нелегал, проживающий в Израиле? Он находит семьи или проживающих там родственников угонщиков и начинает простую работу санитара. И я вас уверяю, когда угонщикам показывают фотографии их близких после санитарной обработки, они перестают думать о собственной шкуре. За два-три часа нелегал решает проблему практически в одиночку. Или вот, как сейчас помню, в одной развивающейся африканской республике похитили европейского чиновника высокого ранга. Связано это было с политикой, готовился военный переворот, у них, в развивающихся африканских республиках, это дело обычное. Если бы страна похищенного пошла на уступки для освобождения заложника, нашему Союзу Советских и, прошу заметить. Социалистических это грозило бы большими неудобствами.
   Похитители поставили политические условия освобождения и долго бы настаивали на своем, если бы чиновника кто-то не пристрелил во время его перевозки. А чиновник был в шлеме и бронежилете.
   — Но без зонтика, — продолжила Ева. — Неизвестный снайпер с расстояния больше километра попал чиновнику в шею, причем выстрел оказался хорошо выверенным и смертельным.
   — Вы знаете? — удивился Кнур.
   — Как видите, — усмехнулась Ева, — есть и в делах нелегалов утечка информации. Нам, снайперам, — вскинула она голову и дернула указательным пальцем кончик носа вверх, — этот пример приводили на занятиях об уязвимости охраняемого объекта. Но мы отвлеклись. Если все нелегалы — категорически исполнительны, хорошо обучены и надежны, что тогда подразумевается под «проявлениями внутреннего протеста»?
   — Это когда человек начинает искать возможности самоунижения или самовозвышения. Да вы лучше спросите у специалиста. Которая еще в ванной, — уточнил Кнур.
   — То есть пытки и членовредительство на допросах — это попытки…
   — Самоунижения, — подхватил Кнур. — Да вы, наверное, уже прочли несколько досье, — кивнул он на монитор. — Это возможность написать потом на самого себя докладную о плохом поведении или просто впасть в раскаяние от того, что забил насмерть ближнего своего. У человека, постоянно живущего чужой жизнью, интимность страданий и ненависть к себе после подобных срывов заменяют внутренние переживания простого обывателя по поводу поломанной машины или измены жены, например. Так говорят специалисты.
   — Что же тогда — самовозвышение?
   — Это — со следующей туркой, — пыхтя, встал Кнур. — Есть предложение переместиться на кухню. Ваш созерцатель, похоже, сейчас уйдет в школу.
   — Что вы ищете? — спросил он в кухне, когда Ева, мешая ему разбираться с кофемолкой, начала шарить в столе. Вдвоем они не помещались между столом и плитой.
   — У меня был литровый ковшик.
   — Фу-у-у, это будет невкусно, — возмутился Кнур. — Остывает, и еще весь интим пропадает.
   — Интим?!
   — Маленькая турка на две чашечки — это очень интимно, не находите?
   — Как хотите, — развела Ева руками.
   — Так вот… Ничего, что я у плиты и к вам спиной? Мне известны только два случая самовозвышения. Когда нелегал, специализирующийся на взрывах, начал подкладывать взрывчатку и оформлять сам взрыв так виртуозно, что заранее мог оговорить с точностью до минимальной погрешности количество убитых ею. К примеру, случай семьдесят восьмого года, когда направленным взрывом были уничтожены две запланированные жертвы в большом магазине, и больше никто не пострадал серьезно. Еще был человек, который так тщательно отрабатывал убийства, что даже наши эксперты перестали верить, что это не несчастные случаи. Вместо одного выстрела в толпе он обхаживал свою жертву, изучал все ее повадки, привычки, медицинские карты и тщательно скрываемые слабости. И начинал анонимно — это важно! — контролировать поведение жертвы, навязывая ей определенную игру. В девяносто первом в Вене от сердечного приступа и, прошу обратить внимание, в присутствии свидетелей скончался один уважаемый адвокат.
   Говорят, он очень испугался обыкновенной мулатки-официантки, которая подала ему бокал. Испугать человека до смерти, находясь далеко от него и имея алиби, — вот пример красивой и тонкой игры самовозвышенца.
   — А к какой категории вы относите коллекционеров отрезанных ушей или мизинцев? Кто, по-вашему, вырезает из человеческой кожи рисунки и потом хранит эти аппликации в альбомах?
   — О, это просто ничтожные клептоманы, не уверен, что нелегал способен на такое. Ведь это значит — обрасти порочащей его информацией, угадываемым стилем.
   — Я больше не буду. — Ева убрала свою чашку, когда Кнур перенес с плиты на стол пятую кипящую турку.
   — Жалеете, что пригласили меня? — хитро прищурился он.
   — Жалею, — кивнула Ева. — Вы все знаете, да?
   — О чем?
   — Кто убил вашего агента в театре. Вы знаете и издеваетесь надо мной?
   — Клянусь, — Кнур приложил к груди огромную пухлую пятерню. — С чего вы взяли? Постойте, нелегалы? «Отклонения»?.. Нет, я пока ничего не понимаю. Очень ценю ваши внешность и ум, но вы же не доведете мою мужскую восторженность и зависть до абсурда унижения!
   — Зависть?! — подалась через стол Ева.
   — Это что касается сочетания у вас внешности и ума. Ева резко встает, идет к себе и включает принтер. Кнур смотрит на принесенный ему лист с недоумением.
   — Это ваша подпись? — Ева показывает пальцем, нависая над Кнуром.
   — Похоже, моя.
   — Дело номер двадцать пять, агент Бобров. Вы выправляли ему стаж работы и возраст!
   — Почему вы кричите? — Кнур достал очки, медленно нацепил их и уставился снизу на Еву через стекла.
   — Шесть лет назад вы лично отрабатывали это дело и подготовили на подпись вышестоящему начальству бумаги о выправке возраста и стажа работы нелегалу Боброву.
   — Ну и что, — пожал плечами Кнур. — Я припоминаю, что вел тогда отдел по охране и защите информаторов и свидетелей. Вполне возможно, что мое начальство воспользовалось связями через этот отдел, чтобы утвердить легенду какого-то нелегала, пожелавшего вернуться в Россию после перестройки.
   — По этой бумаге получается, что агент Бобров имеет непрерывный стаж в тридцать лет. Тридцать лет службы в одном месте.
   — Вероятно, так и получается, — уставился в бумагу Кнур. — Ему надо было закрыть пробел в двенадцать лет, мои сотрудники подготовили необходимые справки, что Бобров не увольнялся, а просто находился в долгосрочной командировке, поэтому стаж не прервался. Действительно, ему уменьшили возраст при подработке чужих документов. Кстати, почти все нелегалы-зарубежники числятся проживающими здесь, они исправно получают пенсию либо зарплату в каком-то месте работы и платят за жилье. Чего вы так разволновались?
   — Место работы нелегала Боброва. Третья строчка сверху.
   — Место работы… Театр оперы и балета имени… Позвольте! — Кнур застыл, глядя перед собой. — Театр оперы и балета?
   — Некий Бобров работает под прикрытием вашей организации в том самом театре. Кто этот человек?
   — Понятия не имею! — возмутился Кнур. — Мне нужно позвонить.
   — Давайте обсудим все до конца, потому что мне тоже нужно позвонить.
   Пока мы не позвонили и не испортили наши теплые и дружеские отношения, пока еще осталось немного зерен, я предлагаю вам мир и дружбу, полковник. — Ева придвинула Кнуру по столу пакет с зернами кофе. — Чайник включить?
   — А коньячку у вас не найдется?
   — Нет. Есть остатки водки.
   — Годится, — кивнул Кнур, когда рассмотрел бутылку, которую Ева вытащила из-под кровати Далилы и принесла ему в кухню. — Мы не можем продолжать этот разговор здесь, — задумался он, разглядев сквозь стеклянную дверь кухни Осокина в коридоре. Сидящего в той самой позе, в какой его оставил Кнур, только голова свесилась и иногда слышался легкий всхрап.
   — Я никуда не пойду. Не нравится кухня, можем устроиться у меня в комнате. Там, кстати, техника под рукой.
   — Как хотите, но, если я начну пить, я начну есть. Это бывает опасно.
   — Вы уже перемолотили мой недельный запас кофе, а теперь угрожаете разорением холодильника?
   — Я только предлагаю пойти в контору. По дороге закажем коробку еды из ближайшего кафе.
   — Не пойду, пока не пойму, — стукнула Ева по столу рюмкой.
   — Нечего понимать. Ручаюсь головой, что в отделе внешней разведки никто сейчас не взаимодействует с нелегалом Бобровым. Никто не давал ему задания проводить слежку либо убивать. Где вы вообще взяли это имя?
   — Нашла по поиску «Отклонения от нормы».
   — Ах, отклонения. У него?
   — До того как Бобров стал секретным агентом, он восемь лет проработал в КГБ в отделе расследований. В «Отклонениях» его номер два-тридцать. Этот человек отличался особой жестокостью на допросах. Он — то, что вы назвали клептоманом.
   — Отрезал мизинцы? — Кнур влил в себя водку и осторожно поставил рюмку на стол.
   — Нет. Делал аппликации из человеческой кожи. До пятьдесят девятого года этот человек нигде не был указан, только номер в «Отклонениях». В шестьдесят первом в отделе внешних связей появляется агент Бобров, а в отделе отклонений от нормы дело два-тридцать закрывается. День в день.
   — Вы вскрыли секретные файлы, — грустно констатировал Кнур.
   — Поэтому хочу сейчас и здесь быстро все выяснить. Осмотрев холодильник, Кнур достал колбасу и стал медленно нарезать ее тонкими кружочками, тут же укладывая их в рот.
   — Если не ошибаюсь, вы начали свои поиски с серпа, перекрещенного с молотом. Можно поинтересоваться, каким образом вы попали в закрытый отдел отклонений от нормы?
   — Аппликации. Пятиконечные звезды, кресты, голуби и серп с молотом.
   Серп с молотом, как вы понимаете, аппликация по степени вырезки наиболее сложная. Здесь важно не просто вырезать кусок кожи, а потом на Я досуге подработать на нем рисунок. Вырезалось это сразу, снимался лоскут в виде уже готовой аппликации, а ее отображение оставалось кровавым пятном на спине.
   Кнур задержался с очередным кружком колбасы, подумал и поинтересовался:
   — Он вырезал это у живых?
   — У живых и в момент беседы. Если бы он просто ломал кости или отбивал внутренности, его бы не зачислили в отклонения. Он так вел допрос. Говорил, чтобы допрашиваемый повернулся спиной и отвечал на вопросы. Нужный ему участок кожи обрабатывал обезболивающим. В момент вырезания картинки вел беседу. Боль у допрашиваемого начиналась потом, в камере.
   — Я все понял. Подведем итоги. Вы думаете, что, объявив операцию с курьером Коупа начатой, я вышел на связь с работающим в театре нелегалом и приказал ему эту самую операцию сорвать. Вопрос первый — почему? У вас есть ответ?
   — Есть, — кивнула Ева. — Я думаю, вы поняли, что именно делали в гостинице Коуп с Дедовым, уже после того, как объявили операцию начатой. Если не вы, то это поняли военные. Помните имя, которое написал Устинов? К сожалению, я не могу пригласить их начальника разведки к себе в шесть утра на два литра кофе.
   — Что делали Коуп и Дедов в гостинице? — застыл, подняв нож, Кнур. — Это все знают. Нелогично получается. Я настоял на том, чтобы сделать эти пленки, а потом вытаскиваю на свет хорошо укутанного нелегала и приказываю их изъять?
   — Да, — вздохнула Ева. — Вы так искренне изумлены, так вкусно едите колбасу и удивляетесь честными глазами, что я начинаю вам верить. Что ж, как ни предостерегал меня мой начальник от банальностей и примитива, похоже, я могу вам предложить только примитивное объяснение убийств в театре. Вчера утром, обессилев от невозможности разгадки, я для себя решила, что пора это дело разделить.
   — Разделить?
   — Да. Дело Коупа — отдельно, а убийства курьеров — отдельно. В бытность мою следователем были случаи, когда в отлично спланированное преступление вмешивался посторонний.
   — Это когда отдел разведки готовит побег из тюрьмы профессиональному киллеру, а вы туда приходите, чтобы свести с ним личные счеты? — невинно поинтересовался Кнур. — Душите беднягу в прачечной, вывозите труп в ближайшую больницу, после чего бандит Самосвал, которому, собственно, заказали побег, объявляет войну нам, думая, что его хотели подставить, а мы — турецкой разведке. Все имеют собственное объяснение исчезновения Слоника. Самосвал, турки, разведка кивают друг на друга. А на самом деле это следователь внутренних дел Ева Курганова отомстила за смерть своего напарника, которого Слоник убил в перестрелке.
   — Вы правильно поняли тему, — грустно кивает головой Ева. — Если бы не пропавшие пленки, можно было бы не приписывать этим убийствам тему Коупа. А ведь зажигалки взял не убийца. Их стащила Булочкина, человек, совсем в этом деле посторонний.
   — Мы еще работаем над делом Булочкиной, выводы делать рано, — перебил Кнур. — Вы хотите меня убедить, что курьеров убил давно работающий в театре нелегал, потому что воспринял серп и молот на их галстуках как угрозу своей безопасности?
   — Прошу учесть, что это старый и, судя по его пристрастиям в молодости, не совсем психически здоровый человек. Страшно, если в старости, после стольких усилий по отработке легенды и второго имени, на своем рабочем месте вдруг обнаруживаешь человека с отличительным знаком. А судя по выводам психиатров из файла «Отклонения от нормы», у таких людей отличная память, они склонны к суевериям и возвеличиванию совпадений настолько, что призраки жертв некогда устроенных санитарных чисток и пыток могут усугубить любую случайную ситуацию страхом разоблачения или мести.
   — Хорошо, допустим, Булочкина просто шла себе, шла, споткнулась о труп и украла зажигалку. И тем самым сбила с толку расследование, поскольку все думали, что курьеров убивали из-за исчезнувших пленок.
   — Приблизительно так.
   — Расстегните блузку.
   — Полковник! — опешила Ева.
   — Расстегните блузку.
   — Вы хотите сказать, — от неожиданности Ева перешла на шепот, — что после первой рюмки, кроме обжорства на вас еще накатывает страшная жажда стриптиза?!
   — На пуговицах — ничего, в джинсах это не носят. Где на вас микрофон?
   — Микрофон? — Ева опустилась на табуретку. — Может быть, под столом, если дети не отодрали. Мне его влепили коллеги в целях моей же безопасности, как уверяли они, три года назад, когда я работала в информационном центре.
   Кнур медленно наклоняется и долго рассматривает черную пластмассовую коробочку, прикрепленную под столешницей. Когда он выпрямляется, лицо его красное и злое.
   Ева смеется.
   — Вы поэтому ушли из комнаты в кухню? Боялись прослушки? Это зря, полковник, потому что как раз свою комнату я давно очистила. А что это вы так всполошились? Неужто уже подготовили отчет о раскрытых убийствах? Дайте угадаю с первого раза… Военные, да? А исполнитель, конечно, Устинов? Да вы так не огорчайтесь. Можете сейчас поехать и все быстренько переписать. У меня вызов к начальству на ковер только в одиннадцать. А вы уже к десяти разделите этот месяц на дни напряженных расследований, опишите, как вам пришла в голову мысль о значении символики на галстуках, как вы нашли связь в отклонениях от нормы у старых работников нелегальной разведки, и так далее. Жаль, конечно, что мы вот так сразу с вами сейчас не можем определить, кто же это — Бобров, но за сутки, я думаю, вы его вычислите.
   — Не злитесь, — встал Кнур. — Вам это не идет. Я попросил расстегнуть блузку, потому что подумал: зачем это вы меня позвали? Имею хорошую интуицию.
   Вдруг показалось, что меня пишут. Почему бы вам и не расстегнуться, просто, без истерик?
   — Я без лифчика, — сквозь зубы процедила Ева.
   — О-о-о… — Кнур задумался и надул щеки. — Простите и примите мои поздравления.
   — Идите к черту!
   — Действительно, мне уже пора.
   Осокин в коридоре лег, поджав ноги и подложив под голову локоть.
   — Я могу позвать шофера, и мы заберем его, — кивнул Кнур.
   — Сама справлюсь. Тем более что вчера в зале я потянула шею, — повела Ева головой перед удивленно вскинувшим брови и ничего не понимающим Кнуром. — И икру сорвала на правой ноге.
   Январь тащит постанывающего Осокина в туалет и расстегивает ему «молнию» на брюках, уговаривая помочиться. Далила идет в соседний двор на платную стоянку и подгоняет к подъезду свою машину. Осокина укладывают на диван в холле, близнецы и Январь усаживаются в машину Далилы. И веселые близнецы, и мрачный, отпускающий по дороге замечания в адрес водительских способностей Далилы Январь едут гулять в зоопарк, и есть мороженое, и кататься на ослике.
   Потому что выпал первый снег.
   Ева набирает и распечатывает свой доклад и заявление об отставке, укрывает Осокина пледом, одевается перед зеркалом, съедает розу, отдирая один лепесток за другим, а потом нюхает оставшуюся серединку с желтой бахромой тычинок. Запирает свою комнату, проверяет содержимое сумки. Из наплечной кобуры и кобуры на поясе выбирает наплечную, проверяет оружие и несколько секунд стоит на лестнице у захлопнувшейся двери, слушая посасывающую сердце тревогу.
   Она едет в следственный изолятор ФСБ и узнает, что дело Марата Устинова переведено в отдел дознания военной прокуратуры, сам он освобожден из-под стражи с подпиской о невыезде. Как только истопник театра стараниями медиков обрел способность адекватно отвечать на вопросы, то сразу же заявил, что пистолет — его. К протоколу допроса была подколота копия экспертизы изъятого у истопника оружия и пуль, которыми были убиты курьеры. Итак, их убили из этого пистолета. Просматривая протокол, Ева заметила, что держит руку у горла, как будто удерживает себя от внезапного крика. Пистолет был подарен истопнику в девяносто шестом немцем, который неизвестно каким образом на одном из спектаклей забрел в подвалы театра и заблудился там. Проплутав с час, немец нашел отмечавшего что-то в одиночестве истопника, принял его приглашение выпить, потом дал денег, и истопник сбегал в буфет за добавкой. Всего-то и получилось три с половиной бутылки водки и три крепленого на двоих, но было это в воскресенье. На следующий день, ближе к вечеру, истопник сумел встать и провел экскурсию по подвальным достопримечательностям, а немец стал проявлять признаки беспокойства и показывать истопнику билет на самолет. Истопник объяснил, как мог, что люди придут и выпустят их только во вторник к полудню, так что на самолет в десять тридцать утра тот никак не успеет. Тогда немец выложил из карманов все, что у него было — зажигалку, сигареты, часы, портмоне с карточками и деньгами, пистолет из одного носка и «еще небольшую пачку ихних марок из другого носка», и истопник повел немца в засекреченный рельсовый выход. Взяли они с собой фонарик, мешочек сухарей, налили воды в пластиковую бутылку и пошли. По показаниям истопника, часов через пять немец стал сдавать — «слабоват оказался», а еще через два часа истопник уже волок его по шпалам, считай, на себе, а немец плакал, отдал истопнику фотографию детишек с. рыжей фрау, на которой с другой стороны написал адрес. Наверняка бедолага собрался помирать, а может, свихнулся от крыс и темноты, и, когда они глубокой ночью вышли на темную платформу метро, влезать на нее отказывался, так что истопнику даже пришлось его слегка побить. Потому как объяснить, что по рельсам в четыре ноль десять пустят ток, истопнику никак не удавалось, хоть он и корчился в судорогах, подсвечивая себя угасающим фонариком, и кричал, вздыбив остатки волос на голове, желая изобразить, что бывает с человеком от удара тока. Немец от такого представления только стал закрывать голову руками и тихо выть. На платформе они устроились очень даже прилично и поспали на лавках часов до шести. Проснувшийся немец, обнаружив себя в светлом месте и проводив безумными глазами несколько ярких поездов с людьми, окончательно очнулся и от радости обнимал истопника, бегал по платформе и кричал на своем языке что-то торжественное. Кое-как обтерев немцу его же платком от грязи и угольной пыли лицо, истопник показал, где выход, а за свои услуги попросил одну денежку с изображением завлекательной женщины и пистолет. Немец предлагал и часы, но истопник, подумав, отказался.
   Из этого пистолета истопник никогда не стрелял, потому что повода особого не было. Хранил он его в тайнике в тумбочке, а фотографию семьи немца приклеил в шкафчике в костюмерной, где переодевался, потому что и фрау, и дети — как с рекламной картинки, и вообще приятно вспомнить про давнюю прогулку.
   Ева почувствовала, что если даст себе рассмеяться или даже просто выпустит улыбку, то вряд ли уже справится с притаившейся истерикой. Мало того что истопник объяснил, откуда у него пистолет, он еще и случайно приберег фотографию с адресом подарившего ее немца!
   — Если это и есть Бобров, то он явно самовозвыщенец! Не просто взять и найти случайно пистолет в урне, а оформить целое приключение на эту тему! — стукнула Ева по столу ладонью и вдруг обнаружила, что разговаривает громко вслух и на нее удивленно смотрит дежурный.
   — Вы опоздали на двадцать три минуты, — укоризненно заметил Кошмар в кабинете директора Службы.
   Ева посмотрела на свои наручные часы и обнаружила, что они стоят.
   — Начинайте же, майор Курганова, — поторопил ее директор.
   — Извините. Разрешите вопрос? Вы ознакомились с показаниями истопника театра? — обратилась она к полковнику Кнуру.
   — Ознакомился, — кивнул Кнур. — И с показания ми, и с фотографией. Я даже с немцем поговорил полчаса назад по телефону. На вопрос об оружии он не ответил прямо, я подозреваю, что если у него и был пистолет в девяносто шестом году, то приобретался он нелегально. На вопрос, не собирается ли немец посетить в ближайшее время Россию и наш город, меня заверили, что ни сам немец, ни его дети и внуки ногой не ступят в Россию вообще и в Театр оперы и балета в частности. Из этого я заключил, что истопник в своих показаниях не врал, но официальный допрос немца придется проводить в Германии с разрешения их властей.
   — Тогда я начну с этого. — Ева положила на стол прошение об отставке.
   — Не принято, — спокойно, не удивившись, директор глянул в бумагу и отодвинул ее. — Если вы не можете справиться с заданием, это еще не повод просить об отставке. Мне охарактеризовали вас как личность упорную, всего добивающуюся и не имеющую ни одного невыполненного задания. Справитесь и с этим. До суда осталось сорок шесть часов. До моего рапорта в президентскую комиссию — сорок часов. У вас есть сорок часов, и можно еще добавить два часа в исключительном случае. Задействуйте дополнительно людей, если нужно.
   — Благодарю. Я считаю дело завершенным, разрешите представить отчет?
   Кнур посмотрел на Еву взглядом замученного сенбернара, а полковник Кошмар с плохо скрываемым недовольством и удивлением. В кабинете еще сидел четвертый мужчина, он все это время что-то быстро писал и только после последних слов Евы поднял голову и посмотрел на нее холодным невыразительным взглядом.
   Ева положила на стол директора прозрачную папку с бумагами. Верхний лист был с надписью: «Последнее дело Евы Кургановой». Директор хмыкнул, но папку не открыл. Посмотрел долгим взглядом на стоящую женщину.
   — Прошу, — кивнул он на стул. Благодарю. Значит, вы считаете дело завершенным? Сидите. Так точно.
   — Разрешите переговорить с майором Кургановой? — встал полковник Кошмар.
   — После поговорите, — категорично отказал директор и обратился к Еве:
   — Вы знаете, кто убил курьеров в театре?
   — Курьеров убил работающий в театре пенсионер-нелегал исключительно в силу отсутствия у него психического равновесия. Подробности я обрисовала сегодня утром начальнику отдела разведки полковнику Кнуру. В моем отчете это страницы три и четыре.
   — Это сделал истопник, у которого нашли пистолет? — открыл папку директор.
   — Пистолет нашли в его тумбочке. Кстати, протертый, то есть без отпечатков, что позволяет мне сомневаться в причастности к убийствам именно истопника. В театре людей подходящего возраста — пять человек, о трех из них, кстати, своему начальнику докладывал старший лейтенант Устинов. — Ева посмотрела на сидящего на самом конце длинного стола мужчину.