Страница:
— Можно сказать и так, но лично я считаю, что степени умения в данной области больше зависят от наличия самой современной дорогой техники у ученика дома, а не от того, насколько он успевает по предмету. Если вы еще не в курсе, ученик этого класса Мятушкин представил свою разработку по охранным системам в патентное бюро…
— Я в курсе, — улыбается Ева.
— А ученик Вольский победил в конкурсе, проводимом в Интернете Всемирной ассоциацией «Ученые XXI века за мир и экологию». Так вот, курировал их практику в институте преподаватель физики, известный вам Фикус. Наши компьютерные гении прошли курс переподготовки программистов руководящего звена, а на предпоследнем, восьмом, занятии что-то Фикуса насторожило, и он попросил работающих в центре специалистов подключиться к их контактам. Программист института перевел на свой компьютер все разработки, которыми мальчики обменивались с отечественными и иностранными респондентами. Информация была закодирована, попала к Фикусу именно в зашифрованном виде, и вот в конце августа перепуганный Фикус звонит мне домой ночью. Он расшифровал коды, отпечатал полтора десятка страниц, я эти страницы просмотрел, и потом мы с Фикусом часа два по очереди уговаривали друг друга не звонить в органы.
— Да не пугайте вы меня! — засмеялась Ева, наблюдая, как директор неуверенно потрогал коричневую палочку на тарелке. — Это сухарики. Засушенный шоколадный бисквит, полейте их вишневым соусом. Сейчас-то вы чего волнуетесь?
— Ну как же, — директор вытер лоб салфеткой и неуверенно взял соусник, — я ведь сейчас как раз разговариваю с представительницей тех самых органов, к которым мы с Фикусом договорились обратиться только в крайнем случае. Вы зря смеетесь, потому что первая информация, которую мальчики предоставили на рассмотрение в Международный валютный фонд, да-да, именно туда, это информация о хранящихся на складах одного уральского завода двух десятках атомных бомб.
— Ничего не понимаю, — созналась Ева, выдержав многозначительный взгляд директора.
— Это был доклад по использованию валютных поступлений в нашу страну, а вернее, предоставление фонду порочащих нашу страну данных о финансировании оборонных предприятий. — Директор понизил голос до шепота. — Представляете, в каком столбняке мы с Фикусом все это переводили с английского?! По докладу наших гениев, получалось, что несколько лет назад этот завод, так же как некоторые другие, помимо государственного оплаченного заказа, выполнил еще свой личный, так сказать, сугубо индивидуальный. Расчет завода прост: государство не откажется оплатить уже изготовленные атомные бомбы и шума не поднимет. Денег по госзаказам все меньше и меньше, вот заводу и приходится использовать труд своих специалистов высокого уровня в целях некоторого шантажа. Выполняют госзаказ, а потом еще столько же, а потом подают в комиссию по оборонке доклад с требованием оплатить выполненную работу и забрать изделия. Наши гении на этой простой схеме объяснили иностранным инвесторам, куда пойдут их деньги: на так называемые долги по оборонным предприятиям, и рассказали подробно, как эти самые долги сами же оборонщики и изготавливают. Но дальше — больше! Они представили схему, по которой государству выгодно отчитываться именно по долгам оборонным предприятиям, потому что, как объяснено у юношей, это не в чистом виде оплата, а игры с облигациями, переводами долга и так далее. А в конце — подробные схемы и графики — кто, как, когда и насколько может обогатиться, просто играя в переводы денег из одной фирмы в другую и проводя это подотчетам о выплате военным заводам.
— Где этот доклад? — только и смогла спросить ошарашенная Ева, забыв про стынущий кофе.
— Мы сожгли, — оглянулся директор.
— Послушайте, может быть, вы с Фикусом что-то не так поняли? Иногда в американских экономических колледжах студенты играют в обучающие игры. В игре предлагается придуманная ситуация и способы выхода из нее, а студенты анализируют все, подсчитывают процент убытков и выгоды. Может быть, мальчики вошли в систему связи какого-нибудь университета и поучаствовали в игре? А то, что вы перевели потом с английского, — заключительный доклад по условной ситуации экономического кризиса в России?
— То есть, — подозрительно уставился на Еву директор, — вы про этот уральский завод ни слухом ни духом?!
— Поймите, я не специалист по оборонке или по финансам. Я работаю в другой области. Как мне посмотреть доклад? Вы после этого решили прослушивать кабинет физики?
— Да нет, — пожал плечами директор и принялся за кусок торта. — Мы решились на это после того, как наши юноши предложили свою версию гибели подводной лодки и отправили в газету снимки с норвежской верфи.
— Не может быть, — прошептала Ева.
— Ну хорошо, хоть вы про это знаете, а то мне уже стало казаться, что наши секретные службы так же виртуальны, как мир этих учеников. От такого же любителя поиграться в государственные интересы они по Интернету получили со спутника снимки американской подводной лодки, пришвартованной в Норвегии. И послали их в московскую газету и в некоторые информационные сайты. Норвежцы попробовали было заикнуться, что это старый снимок, прошлогодний, тогда юноши прислали такой же, но с цифровой маркировкой времени съемки со спутника. Все точно, американская лодка снята в Норвегии через два дня после гибели нашей.
— Но этого не может быть!..
— Что вы говорите? — уныло заметил директор. — Нервы у Фикуса не выдержали, первого сентября он провел патриотическую беседу. Костя Вольский в конце этой беседы почувствовал себя глубоко оскорбленным человеком, написал мне заявление, а потом забрался на крышу. Его, видите ли, оскорбила недальновидность преподавателя, а также поверхностно-отстраненное отношение того к науке. По идее Кости, границы скоро исчезнут вообще, а войны будут программироваться, как грандиозные живые игры. И наука, естественно, должна быть общей. Кстати, на эту тему он написал блестящий доклад по истории создания атомной бомбы, продемонстрировав документально всем сомневающимся, что атомное чудо было создано в СССР исключительно благодаря шпионам всех стран, передающим друг другу новейшие разработки. — Директор наклонился через стол и прошептал:
— У вас кофе остыл и мороженое растаяло. Когда вы пришли в школу, я подумал, что органы отследили утечку государственно важной информации и начали расследование, но вы устроили мне показательную порку с обнаружением проводов под плинтусом, а потом еще и посмеялись!.. Как это все странно, вам не кажется?
— Странно? Что именно?
— Вы, работник Службы безопасности, работаете учителем и ничего не видите под носом. Я, работник образования, расследую утечку государственной тайны за границу.
— Подождите минуточку, — Ева взялась пальцами за виски. — Я работаю в отделе внутренних расследований. За последние годы мною сделано все, чтобы не иметь отношения ни к каким государственным тайнам.
— Понятно, — усмехнулся директор. — А в школу вы пришли поразвлечься со скуки.
— Вы женаты? — вдруг спрашивает Ева.
— А это к чему?
— Вы имеете абсолютно ухоженный вид. Либо вы женаты и жена ваша не загружена работой, либо вытсатего-рический холостяк и ваш великолепный внешний вид — это заслуга любящей мамы.
— Второе, — серьезно заявил директор. — Любящая мама.
— Армани? — кивнула Ева на галстук.
— Шанкло, — совсем загрустил директор и, видя, как Ева удовлетворенно кивнула, повысил голос:
— Да, я жертва одинокой женской старости, и что? Моя мама — заслуженный художник, и не надо меня проверять на сопричастность! У нее сдвиг, что я должен выглядеть как плейбой, не самый противный сдвиг, кстати, хотя она и тратит на меня все деньги от продажи своих картин. У некоторых старых художниц бывает куда хуже с жизненными устремлениями! Вы не там роете, напарник! Так, кажется, говорят в боевиках? Вы думаете, наши гениальные юноши все делают из меркантильных соображений? А вот и нет. Они создают угрозу национальной безопасности в силу политической недоразвитости и возрастного максимализма. А может быть, это просто игра в объединение мира. Я все съел. Это будете? — директор кивнул на сок в стакане, Ева покачала головой, и директор засосал сок через трубочку. — Раз уж вы перешли к обсуждению внутрисемейных проблем, я хотел спросить, действительно ли у вас трое приемных детей?
— Да, есть такое счастье, — улыбнулась Ева.
— Вы разведены. Значит, содержите детей одна. Ориентируетесь в этом кафе запросто, значит, часто здесь бываете. Мне тоже интересно, неужели сейчас в органах так хорошо платят, что можно содержать одной троих детей и перекусывать вот в таких местах? Почему вы взяли приемных детей?
— Старшего я, можно сказать, выкупила из рабства. Младшие — дети умершей при родах подруги. А деньги… Вы же слышали про журнал. Позирую, когда хандра накатит.
— Раз уж вы меня так накормили, разрешите и личный вопрос. Что это был за мужчина, который позволил себе развестись с вами?
— Все очень просто. Это его дети остались сиротами, он хотел отдать их в дом ребенка, я пригрозила пистолетом. Так, под дулом, он и пошел в загс. А через шесть месяцев еще раз под дулом пошел в суд отнести заявление на развод.
— Действительно, — побледневший директор поправил галстук от Шанкло, — проще не бывает. Можно я заплачу за себя сам?
Директор пошел расплатиться к стойке. Там узкоглазая девушка наливала в половинку выдавленного апельсина, в расправленные прозрачные перепонки, кофе из турки.
— А какое блюдо здесь самое дорогое? — поинтересовался он, пораженный белыми хлопчатобумажными перчатками на ее руках.
— Тыквенные семечки, — улыбнулась девушка, — вываренные в кокосовом молоке. Суфле из свежих персиков с красным вином. Глинтвейн из французского полусухого и армянского коньяка. Приходите еще!
20. Балерина
21. Учительница
— Я в курсе, — улыбается Ева.
— А ученик Вольский победил в конкурсе, проводимом в Интернете Всемирной ассоциацией «Ученые XXI века за мир и экологию». Так вот, курировал их практику в институте преподаватель физики, известный вам Фикус. Наши компьютерные гении прошли курс переподготовки программистов руководящего звена, а на предпоследнем, восьмом, занятии что-то Фикуса насторожило, и он попросил работающих в центре специалистов подключиться к их контактам. Программист института перевел на свой компьютер все разработки, которыми мальчики обменивались с отечественными и иностранными респондентами. Информация была закодирована, попала к Фикусу именно в зашифрованном виде, и вот в конце августа перепуганный Фикус звонит мне домой ночью. Он расшифровал коды, отпечатал полтора десятка страниц, я эти страницы просмотрел, и потом мы с Фикусом часа два по очереди уговаривали друг друга не звонить в органы.
— Да не пугайте вы меня! — засмеялась Ева, наблюдая, как директор неуверенно потрогал коричневую палочку на тарелке. — Это сухарики. Засушенный шоколадный бисквит, полейте их вишневым соусом. Сейчас-то вы чего волнуетесь?
— Ну как же, — директор вытер лоб салфеткой и неуверенно взял соусник, — я ведь сейчас как раз разговариваю с представительницей тех самых органов, к которым мы с Фикусом договорились обратиться только в крайнем случае. Вы зря смеетесь, потому что первая информация, которую мальчики предоставили на рассмотрение в Международный валютный фонд, да-да, именно туда, это информация о хранящихся на складах одного уральского завода двух десятках атомных бомб.
— Ничего не понимаю, — созналась Ева, выдержав многозначительный взгляд директора.
— Это был доклад по использованию валютных поступлений в нашу страну, а вернее, предоставление фонду порочащих нашу страну данных о финансировании оборонных предприятий. — Директор понизил голос до шепота. — Представляете, в каком столбняке мы с Фикусом все это переводили с английского?! По докладу наших гениев, получалось, что несколько лет назад этот завод, так же как некоторые другие, помимо государственного оплаченного заказа, выполнил еще свой личный, так сказать, сугубо индивидуальный. Расчет завода прост: государство не откажется оплатить уже изготовленные атомные бомбы и шума не поднимет. Денег по госзаказам все меньше и меньше, вот заводу и приходится использовать труд своих специалистов высокого уровня в целях некоторого шантажа. Выполняют госзаказ, а потом еще столько же, а потом подают в комиссию по оборонке доклад с требованием оплатить выполненную работу и забрать изделия. Наши гении на этой простой схеме объяснили иностранным инвесторам, куда пойдут их деньги: на так называемые долги по оборонным предприятиям, и рассказали подробно, как эти самые долги сами же оборонщики и изготавливают. Но дальше — больше! Они представили схему, по которой государству выгодно отчитываться именно по долгам оборонным предприятиям, потому что, как объяснено у юношей, это не в чистом виде оплата, а игры с облигациями, переводами долга и так далее. А в конце — подробные схемы и графики — кто, как, когда и насколько может обогатиться, просто играя в переводы денег из одной фирмы в другую и проводя это подотчетам о выплате военным заводам.
— Где этот доклад? — только и смогла спросить ошарашенная Ева, забыв про стынущий кофе.
— Мы сожгли, — оглянулся директор.
— Послушайте, может быть, вы с Фикусом что-то не так поняли? Иногда в американских экономических колледжах студенты играют в обучающие игры. В игре предлагается придуманная ситуация и способы выхода из нее, а студенты анализируют все, подсчитывают процент убытков и выгоды. Может быть, мальчики вошли в систему связи какого-нибудь университета и поучаствовали в игре? А то, что вы перевели потом с английского, — заключительный доклад по условной ситуации экономического кризиса в России?
— То есть, — подозрительно уставился на Еву директор, — вы про этот уральский завод ни слухом ни духом?!
— Поймите, я не специалист по оборонке или по финансам. Я работаю в другой области. Как мне посмотреть доклад? Вы после этого решили прослушивать кабинет физики?
— Да нет, — пожал плечами директор и принялся за кусок торта. — Мы решились на это после того, как наши юноши предложили свою версию гибели подводной лодки и отправили в газету снимки с норвежской верфи.
— Не может быть, — прошептала Ева.
— Ну хорошо, хоть вы про это знаете, а то мне уже стало казаться, что наши секретные службы так же виртуальны, как мир этих учеников. От такого же любителя поиграться в государственные интересы они по Интернету получили со спутника снимки американской подводной лодки, пришвартованной в Норвегии. И послали их в московскую газету и в некоторые информационные сайты. Норвежцы попробовали было заикнуться, что это старый снимок, прошлогодний, тогда юноши прислали такой же, но с цифровой маркировкой времени съемки со спутника. Все точно, американская лодка снята в Норвегии через два дня после гибели нашей.
— Но этого не может быть!..
— Что вы говорите? — уныло заметил директор. — Нервы у Фикуса не выдержали, первого сентября он провел патриотическую беседу. Костя Вольский в конце этой беседы почувствовал себя глубоко оскорбленным человеком, написал мне заявление, а потом забрался на крышу. Его, видите ли, оскорбила недальновидность преподавателя, а также поверхностно-отстраненное отношение того к науке. По идее Кости, границы скоро исчезнут вообще, а войны будут программироваться, как грандиозные живые игры. И наука, естественно, должна быть общей. Кстати, на эту тему он написал блестящий доклад по истории создания атомной бомбы, продемонстрировав документально всем сомневающимся, что атомное чудо было создано в СССР исключительно благодаря шпионам всех стран, передающим друг другу новейшие разработки. — Директор наклонился через стол и прошептал:
— У вас кофе остыл и мороженое растаяло. Когда вы пришли в школу, я подумал, что органы отследили утечку государственно важной информации и начали расследование, но вы устроили мне показательную порку с обнаружением проводов под плинтусом, а потом еще и посмеялись!.. Как это все странно, вам не кажется?
— Странно? Что именно?
— Вы, работник Службы безопасности, работаете учителем и ничего не видите под носом. Я, работник образования, расследую утечку государственной тайны за границу.
— Подождите минуточку, — Ева взялась пальцами за виски. — Я работаю в отделе внутренних расследований. За последние годы мною сделано все, чтобы не иметь отношения ни к каким государственным тайнам.
— Понятно, — усмехнулся директор. — А в школу вы пришли поразвлечься со скуки.
— Вы женаты? — вдруг спрашивает Ева.
— А это к чему?
— Вы имеете абсолютно ухоженный вид. Либо вы женаты и жена ваша не загружена работой, либо вытсатего-рический холостяк и ваш великолепный внешний вид — это заслуга любящей мамы.
— Второе, — серьезно заявил директор. — Любящая мама.
— Армани? — кивнула Ева на галстук.
— Шанкло, — совсем загрустил директор и, видя, как Ева удовлетворенно кивнула, повысил голос:
— Да, я жертва одинокой женской старости, и что? Моя мама — заслуженный художник, и не надо меня проверять на сопричастность! У нее сдвиг, что я должен выглядеть как плейбой, не самый противный сдвиг, кстати, хотя она и тратит на меня все деньги от продажи своих картин. У некоторых старых художниц бывает куда хуже с жизненными устремлениями! Вы не там роете, напарник! Так, кажется, говорят в боевиках? Вы думаете, наши гениальные юноши все делают из меркантильных соображений? А вот и нет. Они создают угрозу национальной безопасности в силу политической недоразвитости и возрастного максимализма. А может быть, это просто игра в объединение мира. Я все съел. Это будете? — директор кивнул на сок в стакане, Ева покачала головой, и директор засосал сок через трубочку. — Раз уж вы перешли к обсуждению внутрисемейных проблем, я хотел спросить, действительно ли у вас трое приемных детей?
— Да, есть такое счастье, — улыбнулась Ева.
— Вы разведены. Значит, содержите детей одна. Ориентируетесь в этом кафе запросто, значит, часто здесь бываете. Мне тоже интересно, неужели сейчас в органах так хорошо платят, что можно содержать одной троих детей и перекусывать вот в таких местах? Почему вы взяли приемных детей?
— Старшего я, можно сказать, выкупила из рабства. Младшие — дети умершей при родах подруги. А деньги… Вы же слышали про журнал. Позирую, когда хандра накатит.
— Раз уж вы меня так накормили, разрешите и личный вопрос. Что это был за мужчина, который позволил себе развестись с вами?
— Все очень просто. Это его дети остались сиротами, он хотел отдать их в дом ребенка, я пригрозила пистолетом. Так, под дулом, он и пошел в загс. А через шесть месяцев еще раз под дулом пошел в суд отнести заявление на развод.
— Действительно, — побледневший директор поправил галстук от Шанкло, — проще не бывает. Можно я заплачу за себя сам?
Директор пошел расплатиться к стойке. Там узкоглазая девушка наливала в половинку выдавленного апельсина, в расправленные прозрачные перепонки, кофе из турки.
— А какое блюдо здесь самое дорогое? — поинтересовался он, пораженный белыми хлопчатобумажными перчатками на ее руках.
— Тыквенные семечки, — улыбнулась девушка, — вываренные в кокосовом молоке. Суфле из свежих персиков с красным вином. Глинтвейн из французского полусухого и армянского коньяка. Приходите еще!
20. Балерина
В больнице Надежда полчаса просидела возле бледного и испуганного помрежа, а потом ревела в коридоре. Михаил Петрович требовал немедленной выписки, кофе и приличный кусок зажаренного мяса.
— Мы от него устали, — жаловалась молоденькая врачиха. — Ему действительно лучше, но наблюдаются некоторые галлюциногенные реакции, поэтому рекомендую вам понаблюдать его у психиатра.
— А что с ним?
— Он стал разговаривать сам с собой.
— А, — Наденька вздохнула с облегчением, — это ничего, у меня такие реакции почти каждый день случаются.
— Если подпишет заявление о добровольном уходе, если есть кому за ним смотреть дома, забирайте. Инфаркта не было. Сердечный приступ. Нервное истощение, бессонница.
Надежда опять заплакала. Умылась в туалете, удивляясь сама себе. Такого количества слез у нее не случалось с далекого детства, когда было еще для кого плакать.
— Михал Петрович, — шептала она у кровати с забытой капельницей, — потерпите до обеда, я заберу вас, клянусь, только до обеда. У меня дела! Я кое-что улажу и приду!
— Принеси сюда мою сумку с одеждой. Поставь под кровать. Жду до половины третьего. Оставь денег. Если не придешь, поеду тебя искать на такси.
Надежда кинулась домой. В кухне сосед с собутыльниками приканчивал под пиво вторую бутылку водки, расписывая в самых понятных выражениях общий вид и размеры полового органа «Надькиного мужика». Надежда заехала соседу хозяйственной сумкой по голове.
Милена курила ментоловые.
— Ты, Надежда, жизни не бойся, — сказала она, усадив гостью в старое кресло и подставив пепельницу поближе. — Я, пока боялась, поседела. К двадцати восьми годам уже имела волосы востребованного сейчас пепельного цвета. Зачем тебе журналист?
— Мне нужен человек из приличной газеты, который не будет задавать вопросы.
— Будешь продавать?
— Что? — не поняла Надежда.
— Компромат продавать будешь или мстишь кому? Надежда задумалась.
— Продавать не буду. И месть тут ни при чем. Я просто хочу, чтобы от меня отстали. И Петровича не трогали. Они меня достали своими обысками, блин!
— Значит, в целях личной безопасности! — подвела итог Милена. — Сейчас посмотрю. Приходил тут один, писал статью о жертвах репрессий. Я все подробно рассказала. Особенно понравилось, как мужу моему его дознаватель на допросах вырезал на спине символы. Про это он расспрашивал целый час.
— Какие символы? — поспешно затушила сигарету Надежда.
— Советские. Звезды там, серпы с молотом. Вырезал и раскладывал вырезанную кожу сушиться на батарее. Вот! Нашла. Чего спрашивать? — Милена подняла трубку телефона.
— Я сама, — протянула руку Надежда и, как в бреду, плохо понимая, что делает, спросила, куда прислать бандероль.
— Если с нарочным, — повторила она Милене, — то через два часа доставят лично курьером. Если заказным, получит в течение трех дней.
— А чем ты не курьер? — подвела итог Милена. — Вон и курьерский экипаж подкатил, — кивнула она в окно.
Надежда, удивившись вдруг застучавшему сердцу, посмотрела через стекло во двор. Марат установил во дворе мотоцикл и снимал шлем. Снял, пошел к подъезду, зажав в зубах стебель красной розы.
— Ишь, цветок привез! — покачала головой Милена. — Видно, не нашел еще, чего искал.
— Пойду, — заволновалась Надежда.
— Ты только не бойся. Страх пахнет. Гэбисты всегда имели хороший нюх.
— Я не буду бояться, — стучала зубами Надежда.
— Ты хоть понимаешь, чего делаешь? Может, расскажешь?
— Потом.
— Ну и спаси тебя господь, — Милена тычет щепоткой пальцев в воздухе.
Распахнув дверь, Надежда угодила лицом в розу.
— Покатаемся?
— Нет, дела. — Надежда хотела обойти Марата, но он ловко подхватил ее под мышки и поднял в воздух, приблизив глаза девушки к своим.
— Обиделась? Сама же сказала — месячные. Я ушел тихо.
— Правда, дела. Я подрабатываю курьером. Мне еще в одну редакцию заскочить надо.
— Так это же ерунда! Заскочим — и по пиву?
— Еще в театр за кроссовками.
— Тогда — за кроссовками, и по пиву?
— А ты правила дорожного движения нарушаешь? — прищурилась Надежда.
— А надо?
— Может понадобиться. — Надежда потерлась щекой о розу.
— Запросто. Что сначала? Театр, работа или нарушение правил?
— По пиву.
— Вот это дело!
Ее поставили на пол, вручили розу, потом яблоко, потом конфету, потом пропустили в дверях, потом дали порулить, и Надежда тоже зажала толстый стебель в зубах, катая круги по двору. А когда устроилась за широкой спиной, когда спряталась от резкого ветра, выхватывающего ее волосы на поворотах, то отщипывала у розы губами лепестки и отпускала их в полет, словно тонкие лоскутки своего сердца.
У театра Надежда грустно посмотрела на подкативший за ними серый фургон. Достала из кармана очки. Не спеша нацепила их. Достала из кармана заколку с болтающимися цветными шариками. Приладила под красным хвостом.
Достала еще одну. С желтыми продолговатыми камушками на красной веревочке.
Приладила под синим хвостом. Покачала головой. Шарики застучали о камушки.
Марат с интересом наблюдал за ее приготовлениями.
— А еще у тебя сердце стучит, — наклонился он близко к ее лицу. — Всю спину отбило. Нравлюсь?
Надежда приоткрыла рот и провела по губам языком.
— Что ж ты так вчера не сделала? — Покрасневший Марат не мог отвести глаз от тонкого серебряного колечка на кончике языка. — Мы бы приспособились как-нибудь. Что тебе надо в театре?
— Холодно в кедах, — кивнула Надежда на свои ноги. — Возьму кроссовки и мигом обратно. Жди меня у служебного входа. Не выключай мотор.
Марат выпрямился и посмотрел на серый фургон.
— Да я тебя сейчас умчу за секунду от этих обыскивающих. Садись!
— Холодно в кедах. — Надежда повернулась и пошла к ступенькам входа.
Из фургона вышли двое мужчин и не спеша двинулись к театру.
Спокойно пройдя двери, Надежда бросилась опрометью по вестибюлю, вырвав по дороге у Кошелки газету.
— Задержи мужиков сзади! — крикнула она открывшей рот гардеробщице.
В костюмерной, запыхавшись, достала толстую иголку. Вдела в нее яркую, переплетенную золотом веревочку. Уставившись поверх очков, за этими приготовлениями следил мастер, вручную подшивающий подол камзола.
— Ты же взяла отгул? — удивился он. — Как там Петрович?
— 0-го-хо, — кивнула Надежда, потом достала изо рта мешающий предмет, продела сквозь небольшой черный цилиндр веревку и уточнила:
— Хорошо, после обеда заберу домой. Инфаркта не было.
— Так посиди с ним дома, не скачи, стрекоза! Он смотрел, как Надежда подвязывает эту свою болтушку на веревочке к заколке, прилаживает заколку в волосах и подмигивает ему. Мастер закатил глаза и тяжело вздохнул.
— Ты что, за этой ерундой прискакала?
— Ой, спасибо, что напомнил, мне еще надо переобуться!
Разбросав кеды, кое-как нацепив кроссовки, прислушиваясь к звукам в костюмерной. Надежда изобразила воздушный поцелуй.
— Пока, Леон! Меня здесь не было!
И исчезла, не завязав шнурки.
Подумав немного, мастер отложил камзол и, тяжело поднявшись, пошел к стойкам с одеждой. Он нашел костюм Ромео и задумчиво ощупал распоротый рукав.
Петляя по дворам, Марат подкатил к двенадцатиэтажному зданию. По количеству вывесок у входа это был еще тот гадюшник: кроме трех журналов и шести газет, здесь располагалась инспекция по делам несовершеннолетних и выставочный зал «Голубая луна». Читая вывески, Надежда достала из кармана куртки конверт, помахала им Марату и исчезла за дверью.
В лифте она опустилась на коленки, положила конверт на пол и быстро подписала его. Потом сдернула с головы заколку и положила пленку в конверт.
Вынимать золотую веревочку было некогда. Поэтому, когда она с трудом нашла нужного человека в комнате с шестнадцатью столами, в телефонных страданиях и стойком сигаретном дыму, когда отказалась отдать письмо, пока ей не покажут удостоверение, когда наконец прочла это удостоверение, вглядываясь в фотографию и сравнивая с лицом усталого мужчины, а потом протянула конверт, выдернула в последний момент и протянула опять, когда он наконец получил это письмо, не понимая, почему нельзя просто расписаться, то первым делом заметил, что письмо не заклеено, а потом уже с удивленным видом вытащил пленку на яркой веревочке.
— А ты давно работаешь курьером? — поинтересовался Марат на улице.
— Да нет, неделю. Выгонят меня, скорей всего. Не успеваю. Опять что-то напутала.
— Ты потеряла заколку. — Он провел рукой по ее распустившимся волосам.
И вдруг застыл, глядя на вывески.
— В кармане, — тихо испугалась Надежда, доставая заколку.
— А что в другом? — Марат прижал ее к себе и ощупал быстрыми руками.
— Си… Сигареты, зажигалка. Не надо… — Она цепенеет от сильной ладони между ног.
— А я не курю, — задумчиво сообщил Марат, рассматривая дешевую пластмассовую зажигалку. — Курить — здоровью вредить. И шнурки у тебя развязаны.
Он присел и силой поднял ногу Надежды. — Давай завяжу, и носочек поправим.
Похолодевшая Надежда почувствовала, что ее разувают. Марат снял левую кроссовку, потряс ею, потом надел и тщательно завязал шнурки. Она сама покорно подняла правую ногу.
— Если хочешь, — прошептала Надежда, когда вторая кроссовка была зашнурована, — пойдем в подъезд. Там можно раздеться и провести обыск с пристрастием. — Она застыла и замолчала, испугавшись его холодных глаз.
— Это очень сексуально, но мне пора, — улыбнулся Марат. — Куда подбросить? Надежда, я…
— Что? — подалась к нему Наденька.
— «…вернусь к тебе, не для меня земля сырая, а для меня твои тревоги!..» — пропел Марат, надевая шлем. — Уделала меня, да?
— Я… Я не…
— Говорила — месячные, а ходишь без прокладок.
— Тампоны «Оби»… — Надежда передумала ехать, отошла на безопасное расстояние и громко закончила:
— …надежны и удобны в употреблении! «Оби» — о'кей!
— Мы от него устали, — жаловалась молоденькая врачиха. — Ему действительно лучше, но наблюдаются некоторые галлюциногенные реакции, поэтому рекомендую вам понаблюдать его у психиатра.
— А что с ним?
— Он стал разговаривать сам с собой.
— А, — Наденька вздохнула с облегчением, — это ничего, у меня такие реакции почти каждый день случаются.
— Если подпишет заявление о добровольном уходе, если есть кому за ним смотреть дома, забирайте. Инфаркта не было. Сердечный приступ. Нервное истощение, бессонница.
Надежда опять заплакала. Умылась в туалете, удивляясь сама себе. Такого количества слез у нее не случалось с далекого детства, когда было еще для кого плакать.
— Михал Петрович, — шептала она у кровати с забытой капельницей, — потерпите до обеда, я заберу вас, клянусь, только до обеда. У меня дела! Я кое-что улажу и приду!
— Принеси сюда мою сумку с одеждой. Поставь под кровать. Жду до половины третьего. Оставь денег. Если не придешь, поеду тебя искать на такси.
Надежда кинулась домой. В кухне сосед с собутыльниками приканчивал под пиво вторую бутылку водки, расписывая в самых понятных выражениях общий вид и размеры полового органа «Надькиного мужика». Надежда заехала соседу хозяйственной сумкой по голове.
Милена курила ментоловые.
— Ты, Надежда, жизни не бойся, — сказала она, усадив гостью в старое кресло и подставив пепельницу поближе. — Я, пока боялась, поседела. К двадцати восьми годам уже имела волосы востребованного сейчас пепельного цвета. Зачем тебе журналист?
— Мне нужен человек из приличной газеты, который не будет задавать вопросы.
— Будешь продавать?
— Что? — не поняла Надежда.
— Компромат продавать будешь или мстишь кому? Надежда задумалась.
— Продавать не буду. И месть тут ни при чем. Я просто хочу, чтобы от меня отстали. И Петровича не трогали. Они меня достали своими обысками, блин!
— Значит, в целях личной безопасности! — подвела итог Милена. — Сейчас посмотрю. Приходил тут один, писал статью о жертвах репрессий. Я все подробно рассказала. Особенно понравилось, как мужу моему его дознаватель на допросах вырезал на спине символы. Про это он расспрашивал целый час.
— Какие символы? — поспешно затушила сигарету Надежда.
— Советские. Звезды там, серпы с молотом. Вырезал и раскладывал вырезанную кожу сушиться на батарее. Вот! Нашла. Чего спрашивать? — Милена подняла трубку телефона.
— Я сама, — протянула руку Надежда и, как в бреду, плохо понимая, что делает, спросила, куда прислать бандероль.
— Если с нарочным, — повторила она Милене, — то через два часа доставят лично курьером. Если заказным, получит в течение трех дней.
— А чем ты не курьер? — подвела итог Милена. — Вон и курьерский экипаж подкатил, — кивнула она в окно.
Надежда, удивившись вдруг застучавшему сердцу, посмотрела через стекло во двор. Марат установил во дворе мотоцикл и снимал шлем. Снял, пошел к подъезду, зажав в зубах стебель красной розы.
— Ишь, цветок привез! — покачала головой Милена. — Видно, не нашел еще, чего искал.
— Пойду, — заволновалась Надежда.
— Ты только не бойся. Страх пахнет. Гэбисты всегда имели хороший нюх.
— Я не буду бояться, — стучала зубами Надежда.
— Ты хоть понимаешь, чего делаешь? Может, расскажешь?
— Потом.
— Ну и спаси тебя господь, — Милена тычет щепоткой пальцев в воздухе.
Распахнув дверь, Надежда угодила лицом в розу.
— Покатаемся?
— Нет, дела. — Надежда хотела обойти Марата, но он ловко подхватил ее под мышки и поднял в воздух, приблизив глаза девушки к своим.
— Обиделась? Сама же сказала — месячные. Я ушел тихо.
— Правда, дела. Я подрабатываю курьером. Мне еще в одну редакцию заскочить надо.
— Так это же ерунда! Заскочим — и по пиву?
— Еще в театр за кроссовками.
— Тогда — за кроссовками, и по пиву?
— А ты правила дорожного движения нарушаешь? — прищурилась Надежда.
— А надо?
— Может понадобиться. — Надежда потерлась щекой о розу.
— Запросто. Что сначала? Театр, работа или нарушение правил?
— По пиву.
— Вот это дело!
Ее поставили на пол, вручили розу, потом яблоко, потом конфету, потом пропустили в дверях, потом дали порулить, и Надежда тоже зажала толстый стебель в зубах, катая круги по двору. А когда устроилась за широкой спиной, когда спряталась от резкого ветра, выхватывающего ее волосы на поворотах, то отщипывала у розы губами лепестки и отпускала их в полет, словно тонкие лоскутки своего сердца.
У театра Надежда грустно посмотрела на подкативший за ними серый фургон. Достала из кармана очки. Не спеша нацепила их. Достала из кармана заколку с болтающимися цветными шариками. Приладила под красным хвостом.
Достала еще одну. С желтыми продолговатыми камушками на красной веревочке.
Приладила под синим хвостом. Покачала головой. Шарики застучали о камушки.
Марат с интересом наблюдал за ее приготовлениями.
— А еще у тебя сердце стучит, — наклонился он близко к ее лицу. — Всю спину отбило. Нравлюсь?
Надежда приоткрыла рот и провела по губам языком.
— Что ж ты так вчера не сделала? — Покрасневший Марат не мог отвести глаз от тонкого серебряного колечка на кончике языка. — Мы бы приспособились как-нибудь. Что тебе надо в театре?
— Холодно в кедах, — кивнула Надежда на свои ноги. — Возьму кроссовки и мигом обратно. Жди меня у служебного входа. Не выключай мотор.
Марат выпрямился и посмотрел на серый фургон.
— Да я тебя сейчас умчу за секунду от этих обыскивающих. Садись!
— Холодно в кедах. — Надежда повернулась и пошла к ступенькам входа.
Из фургона вышли двое мужчин и не спеша двинулись к театру.
Спокойно пройдя двери, Надежда бросилась опрометью по вестибюлю, вырвав по дороге у Кошелки газету.
— Задержи мужиков сзади! — крикнула она открывшей рот гардеробщице.
В костюмерной, запыхавшись, достала толстую иголку. Вдела в нее яркую, переплетенную золотом веревочку. Уставившись поверх очков, за этими приготовлениями следил мастер, вручную подшивающий подол камзола.
— Ты же взяла отгул? — удивился он. — Как там Петрович?
— 0-го-хо, — кивнула Надежда, потом достала изо рта мешающий предмет, продела сквозь небольшой черный цилиндр веревку и уточнила:
— Хорошо, после обеда заберу домой. Инфаркта не было.
— Так посиди с ним дома, не скачи, стрекоза! Он смотрел, как Надежда подвязывает эту свою болтушку на веревочке к заколке, прилаживает заколку в волосах и подмигивает ему. Мастер закатил глаза и тяжело вздохнул.
— Ты что, за этой ерундой прискакала?
— Ой, спасибо, что напомнил, мне еще надо переобуться!
Разбросав кеды, кое-как нацепив кроссовки, прислушиваясь к звукам в костюмерной. Надежда изобразила воздушный поцелуй.
— Пока, Леон! Меня здесь не было!
И исчезла, не завязав шнурки.
Подумав немного, мастер отложил камзол и, тяжело поднявшись, пошел к стойкам с одеждой. Он нашел костюм Ромео и задумчиво ощупал распоротый рукав.
Петляя по дворам, Марат подкатил к двенадцатиэтажному зданию. По количеству вывесок у входа это был еще тот гадюшник: кроме трех журналов и шести газет, здесь располагалась инспекция по делам несовершеннолетних и выставочный зал «Голубая луна». Читая вывески, Надежда достала из кармана куртки конверт, помахала им Марату и исчезла за дверью.
В лифте она опустилась на коленки, положила конверт на пол и быстро подписала его. Потом сдернула с головы заколку и положила пленку в конверт.
Вынимать золотую веревочку было некогда. Поэтому, когда она с трудом нашла нужного человека в комнате с шестнадцатью столами, в телефонных страданиях и стойком сигаретном дыму, когда отказалась отдать письмо, пока ей не покажут удостоверение, когда наконец прочла это удостоверение, вглядываясь в фотографию и сравнивая с лицом усталого мужчины, а потом протянула конверт, выдернула в последний момент и протянула опять, когда он наконец получил это письмо, не понимая, почему нельзя просто расписаться, то первым делом заметил, что письмо не заклеено, а потом уже с удивленным видом вытащил пленку на яркой веревочке.
— А ты давно работаешь курьером? — поинтересовался Марат на улице.
— Да нет, неделю. Выгонят меня, скорей всего. Не успеваю. Опять что-то напутала.
— Ты потеряла заколку. — Он провел рукой по ее распустившимся волосам.
И вдруг застыл, глядя на вывески.
— В кармане, — тихо испугалась Надежда, доставая заколку.
— А что в другом? — Марат прижал ее к себе и ощупал быстрыми руками.
— Си… Сигареты, зажигалка. Не надо… — Она цепенеет от сильной ладони между ног.
— А я не курю, — задумчиво сообщил Марат, рассматривая дешевую пластмассовую зажигалку. — Курить — здоровью вредить. И шнурки у тебя развязаны.
Он присел и силой поднял ногу Надежды. — Давай завяжу, и носочек поправим.
Похолодевшая Надежда почувствовала, что ее разувают. Марат снял левую кроссовку, потряс ею, потом надел и тщательно завязал шнурки. Она сама покорно подняла правую ногу.
— Если хочешь, — прошептала Надежда, когда вторая кроссовка была зашнурована, — пойдем в подъезд. Там можно раздеться и провести обыск с пристрастием. — Она застыла и замолчала, испугавшись его холодных глаз.
— Это очень сексуально, но мне пора, — улыбнулся Марат. — Куда подбросить? Надежда, я…
— Что? — подалась к нему Наденька.
— «…вернусь к тебе, не для меня земля сырая, а для меня твои тревоги!..» — пропел Марат, надевая шлем. — Уделала меня, да?
— Я… Я не…
— Говорила — месячные, а ходишь без прокладок.
— Тампоны «Оби»… — Надежда передумала ехать, отошла на безопасное расстояние и громко закончила:
— …надежны и удобны в употреблении! «Оби» — о'кей!
21. Учительница
К четырем часам дня Ева Николаевна, лейтенант Осокин, официальный хакер Миша Январь, которого полгода назад уговорили-таки применять свои необыкновенные способности взломщика любых кодов на благо Родины, и аналитик Службы Зоя Федан перестали кричать друг на друга, отпечатали совместный доклад, выпили по шесть чашек кофе и впали в полную апатию, честно поделив ее на четверых.
Миша Январь задумчиво констатировал, что растет новое поколение умных мальчиков, потребляющих слишком много молока, и ему до них уже не дотянуться.
Зоя Федан устало поинтересовалась, при чем здесь молоко.
— Я читал в газете, что сейчас мальчики потребляют слишком много молочных продуктов. Происходит женская гормонизация мужских организмов, в результате чего мальчики предпочитают заниматься умственными потугами, а не физическими. Накачка мышц отходит на задний план, накачка умов превалирует.
— Спасибо за комплимент, — вяло отреагировала Ева.
— А где тут комплимент? — не понял Осокин.
— Что с докладом будем делать? Я помогла, чем могла, — засобиралась Зоя.
— Найди адресата в Америке, этого, как его… Тугодума, — протянула ей бумажку Ева.
— Всего-то?
— Не заводись. Тугодум переслал нашим ребяткам снимки подводной американской лодки. Если это просто шалости такого же перепившего молока юноши, это одно. А если на наших гениев вышла организация, которой выгодно, чтобы снимки с норвежской верфи попали в русские газеты именно в момент официального расследования гибели нашей лодки, то это, как ты сама понимаешь, твой материал.
— У нас есть два адресата. Тугодум и Гор. Доклад в экономическую комиссию ООН был послан просто на адрес электронной почты. На практике в институте школьники при переписке пользовались двумя десятками адресов. — Январь встал и потянулся. — Почему они засветили эти?
— Я думаю, что Гор, точка ру — это адрес ученика Мятушкина, он уже больше года успешно принимает по этому адресу заказы на изготовление нейтрализаторов по антиугонным системам. Если не ошибаюсь, в Службе он зарегистрирован? — повернулась Ева к Зое.
— Да. Я проверила. Полтора года контроля. Над ним стоит довольно мощная бандитская организация.
— И чего ждете? — усмехнулась Ева.
— Чего, чего… Совершеннолетия, чего же еще!
— А я помню по кодексу, что можно засадить и в четырнадцать! — оживился Январь.
— Доказательная база на нуле. На физические контакты он никогда не идет сам, Гор у них — мозговой центр. Угон иномарок за последние полтора года возрос в два с половиной раза. А может, мы ждем его восемнадцати, чтобы предложить хорошо оплачиваемую работу с перспективами роста, а, Январь? Хочешь молодого помощника с гормональным перекосом в гениальность?
— Надо его предупредить, — грустно улыбнулась Ева. — А то мальчик собрался косить от армии путем скоропалительного брака с собственной малолетней теткой с двумя детьми.
— Это хорошо, — зевнула Зоя. — Женатые в таких ситуациях предпочтительнее.
— А я бы на вашем месте поторопилась. Мальчик на последнем занятии по ОБЖ интересовался электронным индикатором направления и скорости ветра на снайперской винтовке.
— А ты не на моем месте. А я — не на твоем. — Зоя решительно начала одеваться. — Место, как говорится, выбирает человека.
— Неужели опустишься до проявления низменных женских инстинктов? — повеселела Ева.
— Нет. Это ты у нас вся такая непредсказуемая, вся такая ранимая, вся на инстинктах!..
— Зоя, перестань.
— Тебе не нравилось, что наш отдел на все твои раскрытые дела шлепает штамп с грифом «Совершенно секретно», а от слов «государственная безопасность» тебя просто перекашивало! Что же ты делаешь теперь?
— Я не знала, что мой уход в отдел внутренних расследований так тебя рассердит.
— Рассердит? Да ты притягиваешь к себе проблемы или создаешь их из ничего, из пустяка! Спорим, твое элементарное расследование исчезновения агента разведки выльется в невероятное шоу с истерическими призывами к обнародованию?
Ты же опасна для Службы, как чума! У тебя ведь ничего не кончается просто раскрытым убийством или раскрытым исчезновением. Обязательно появятся совершенно опасные для государства тайны, которым место только в секретных материалах. А если — вдруг! — не обнаружится особой секретности, бывает иногда и такое в твоей практике, то ты всегда готова побаловать нас аномалиями! Вы куда? — закричала Зоя Январю и Осокину, которые друг за другом на цыпочках шли к двери.
— Когда старшие по званию дерутся…
— Стоять!
— Зоя, — Ева попыталась обнять раскрасневшуюся маленькую женщину, та отбивалась, — не кричи. Хочешь, я ради твоего спокойствия дам обет?
— Ничего мне от тебя не надо! Какой еще обет?
— Если я в этом примитивном деле с исчезновением агента Службы найду нечто, что подорвет мои представления о Службе вообще…
— Это если ты перейдешь к истерическим призывам к обнародованию?
— Да. Если я опять влипну в эту самую строго засекреченную государственную тайну, то клянусь, я уйду из государственной службы навсегда. И больше не буду тебя раздражать своим профессиональным рвением.
— Тебя сразу же ликвидируют, идиотка, — успокаивается Зоя.
— Видишь, тебе уже лучше.
Зоя Федан ушла и увела с собой Января.
— Осокин, — устало прилегла головой на подставленную руку Ева, — давай коротко общий обзор, и по домам.
Миша Январь задумчиво констатировал, что растет новое поколение умных мальчиков, потребляющих слишком много молока, и ему до них уже не дотянуться.
Зоя Федан устало поинтересовалась, при чем здесь молоко.
— Я читал в газете, что сейчас мальчики потребляют слишком много молочных продуктов. Происходит женская гормонизация мужских организмов, в результате чего мальчики предпочитают заниматься умственными потугами, а не физическими. Накачка мышц отходит на задний план, накачка умов превалирует.
— Спасибо за комплимент, — вяло отреагировала Ева.
— А где тут комплимент? — не понял Осокин.
— Что с докладом будем делать? Я помогла, чем могла, — засобиралась Зоя.
— Найди адресата в Америке, этого, как его… Тугодума, — протянула ей бумажку Ева.
— Всего-то?
— Не заводись. Тугодум переслал нашим ребяткам снимки подводной американской лодки. Если это просто шалости такого же перепившего молока юноши, это одно. А если на наших гениев вышла организация, которой выгодно, чтобы снимки с норвежской верфи попали в русские газеты именно в момент официального расследования гибели нашей лодки, то это, как ты сама понимаешь, твой материал.
— У нас есть два адресата. Тугодум и Гор. Доклад в экономическую комиссию ООН был послан просто на адрес электронной почты. На практике в институте школьники при переписке пользовались двумя десятками адресов. — Январь встал и потянулся. — Почему они засветили эти?
— Я думаю, что Гор, точка ру — это адрес ученика Мятушкина, он уже больше года успешно принимает по этому адресу заказы на изготовление нейтрализаторов по антиугонным системам. Если не ошибаюсь, в Службе он зарегистрирован? — повернулась Ева к Зое.
— Да. Я проверила. Полтора года контроля. Над ним стоит довольно мощная бандитская организация.
— И чего ждете? — усмехнулась Ева.
— Чего, чего… Совершеннолетия, чего же еще!
— А я помню по кодексу, что можно засадить и в четырнадцать! — оживился Январь.
— Доказательная база на нуле. На физические контакты он никогда не идет сам, Гор у них — мозговой центр. Угон иномарок за последние полтора года возрос в два с половиной раза. А может, мы ждем его восемнадцати, чтобы предложить хорошо оплачиваемую работу с перспективами роста, а, Январь? Хочешь молодого помощника с гормональным перекосом в гениальность?
— Надо его предупредить, — грустно улыбнулась Ева. — А то мальчик собрался косить от армии путем скоропалительного брака с собственной малолетней теткой с двумя детьми.
— Это хорошо, — зевнула Зоя. — Женатые в таких ситуациях предпочтительнее.
— А я бы на вашем месте поторопилась. Мальчик на последнем занятии по ОБЖ интересовался электронным индикатором направления и скорости ветра на снайперской винтовке.
— А ты не на моем месте. А я — не на твоем. — Зоя решительно начала одеваться. — Место, как говорится, выбирает человека.
— Неужели опустишься до проявления низменных женских инстинктов? — повеселела Ева.
— Нет. Это ты у нас вся такая непредсказуемая, вся такая ранимая, вся на инстинктах!..
— Зоя, перестань.
— Тебе не нравилось, что наш отдел на все твои раскрытые дела шлепает штамп с грифом «Совершенно секретно», а от слов «государственная безопасность» тебя просто перекашивало! Что же ты делаешь теперь?
— Я не знала, что мой уход в отдел внутренних расследований так тебя рассердит.
— Рассердит? Да ты притягиваешь к себе проблемы или создаешь их из ничего, из пустяка! Спорим, твое элементарное расследование исчезновения агента разведки выльется в невероятное шоу с истерическими призывами к обнародованию?
Ты же опасна для Службы, как чума! У тебя ведь ничего не кончается просто раскрытым убийством или раскрытым исчезновением. Обязательно появятся совершенно опасные для государства тайны, которым место только в секретных материалах. А если — вдруг! — не обнаружится особой секретности, бывает иногда и такое в твоей практике, то ты всегда готова побаловать нас аномалиями! Вы куда? — закричала Зоя Январю и Осокину, которые друг за другом на цыпочках шли к двери.
— Когда старшие по званию дерутся…
— Стоять!
— Зоя, — Ева попыталась обнять раскрасневшуюся маленькую женщину, та отбивалась, — не кричи. Хочешь, я ради твоего спокойствия дам обет?
— Ничего мне от тебя не надо! Какой еще обет?
— Если я в этом примитивном деле с исчезновением агента Службы найду нечто, что подорвет мои представления о Службе вообще…
— Это если ты перейдешь к истерическим призывам к обнародованию?
— Да. Если я опять влипну в эту самую строго засекреченную государственную тайну, то клянусь, я уйду из государственной службы навсегда. И больше не буду тебя раздражать своим профессиональным рвением.
— Тебя сразу же ликвидируют, идиотка, — успокаивается Зоя.
— Видишь, тебе уже лучше.
Зоя Федан ушла и увела с собой Января.
— Осокин, — устало прилегла головой на подставленную руку Ева, — давай коротко общий обзор, и по домам.