Васина Нина. Шпион, которого я убила

   — Я? — растерянно смотрит Женя на Далилу. — Понимаете, если вы мне сейчас объясните, как именно по билету вы можете вычислить человека, его покупавшего, я отвечу.
   — При чем здесь билет, я ничего не понимаю. Я спрашиваю, это вы стреляли из этого пистолета?
   — Он сказал, что с особо важной информацией нужно обращаться к офицеру, и показал на вас, — старуха потрепала Еву за плечо. Коза нервно переступила на месте и насыпала кучку черных крупных горошин.
   — За этого человека назначен выкуп двадцать тысяч долларов, а он стоит в фойе в домашних тапочках! Он что, живет тут? — возмущается старуха и быстро добавляет:
   — У вас есть пистолет?
   Ева смотрит на пистолет Жени в своей руке. От происходящего начинает кружиться голова. Коза дергает поводок, старуха приструнивает ее.
   — Далила, — пытается правильно оценить ситуацию Ева. — Куда Женя стрелял из этого пистолета?
   — Никуда, — пожимает плечами Далила. — Он стрелял никуда. Поэтому я и сказала ему, зачем выбрасывать? Это не поможет. Ева Курганова обязательно найдет по траектории пули…
   — Вы должны его застрелить сразу! — категорично заявляет старуха. — В газете сказано: «за сведения о живом или мертвом». А если начнете играть в расследование, он вас убьет, он профессионал.
   — Послушайте, почему вы здесь? — не выдерживает Ева и обращается к старухе:
   — У вас есть документы?
   — Всегда ношу с собой документы. Всегда готова. Их уже посмотрели два раза.
   — Хорошо, что вы хотите от меня?
   — Чтобы вы пристрелили Бобра. Вот этим, — показывает Милена на пистолет в руке Евы.
   — Этим — не надо, а то потом будет страшная путаница, — взволновался Женя.
   — Какого бобра?! — не выдерживает Ева и повышает голос:
   — У вас и бобер с собой? Вы работаете в театре?
   — Ну что вы, я пришла на спектакль, меня Надежда уговорила. Я давно не была в театре, думала — со скуки здесь засну. Я совершенно не ожидала такого потрясающего шоу!
   — Хорошо, вы не работник театра, откуда у вас коза?
   — Из клетки, послушайте, он уйдет, он меня видел. Бобер меня видел, — объясняет старуха.
   — Тихо! — приказывает Ева. — Бобер не уйдет. Одну минутку. Сначала разберемся с пистолетом. Далила, где ты взяла Женю?
   — Он сидел рядом. А когда на сцену свалился труп, я полезла под сиденье, как ты мне советовала. Он тоже полез под сиденье. Он меня охранял.
   Накрыл своим пиджаком.
   — Далила уверяла, что скоро начнут стрелять, — подтвердил Женя. — Но никто не стрелял.
   — Ладно. Начнем сначала, — глубоко выдохнула Ева. — Это ваш пистолет?
   — Трудно сказать, — улыбнулся Женя. — Вот если бы вы мне объяснили, как можете по номеру кресла узнать, кто на нем сидел…
   — Пойдем с другого конца, — успокоилась и даже чуть улыбнулась Ева. — У вас есть оружие?
   — У меня? — задумался Женя. — Вероятно… То есть да, у меня было оружие.
   — Прекрасно. Зарегистрировано?
   — А как же, — улыбнулся Женя, — я законов не нарушаю.
   — Милочка, — тронула Еву старуха, — если вы не хотите пойти со мной и пристрелить его, можно я кого-нибудь другого попрошу? За двадцать тысяч найдется человек…
   — Нет. Не надо никого просить. Еще одна минута, и я закончу допрос.
   — О-о-о, — кивает старуха. — Допрос!
   — Да. Не мешайте. Я и так плохо соображаю. Значит, Женя, у вас есть зарегистрированное оружие. Теперь объясняю, как бы я по брошенному пистолету выяснила, что стреляли вы.
   — Да, как?
   — Я бы понюхала дуло, — Ева нюхает пистолет, — и попросила бы дежурного выяснить по регистрации, кому он принадлежит. Через две минуты я бы это узнала и начала ваши поиски. Теперь я хочу, чтобы вы оба сэкономили мне эти две минуты и сказали, куда и кто стрелял из этого пистолета?
   — Браво, — похвалила старуха. — Теперь пойдем?
   — Что я тебе говорила! — уныло пробормотала Далила.
   Застывший с приоткрытым ртом Женя медленно вынул из брюк плоскую фляжку, протянул Далиле, а когда она отказалась, сам хорошо отхлебнул.
   — Вы хотите сказать, что у меня неприятности? — спросил он, «занюхав» кончиком галстука. — Но никто же не пострадал! Все к этому времени уже разбежались с кресел.
   — Ладно, скажи ей, — посоветовала Далила.
   — Хорошо. Я, конечно, никогда так не делал, я оплачиваю дорогого адвоката, и даже когда я врезался в старый «жигуль»…
   — Время, — перебила его Ева.
   — Это я сбил люстру.
   — Вот… этим?.. — Ева неуверенно посмотрела на пистолет.
   — Один выстрел — и все, — кивнула Далила. — Я свидетель. Он стрелял не глядя.
   — Я проверял, заряжен он или нет. Ваша старуха ушла. Не дождалась.
   — Фактурщика в гардероб! — говорит Ева. — Найдите Кошмара, скажите, что есть свидетель… — она задумалась, — или невольный участник падения люстры.
   — С кем ты разговариваешь? — оглядывается Далила.
   — Полковник Кошмар пока не найден. На связь не выходит, — сообщил динамик в ухе Евы.
   — У него микрофон на одежде? — спрашивает она, машет спешащему к ней молодому человеку, берет у него полиэтиленовый пакет и кладет в него пистолет.
   — Нет, рация. Посылаем сигнал каждые тридцать секунд.
   — Молчит?
   — Молчит.
   — Ну и чего вы ждете? Выделите группу поиска рации по пеленгу!
   — Есть начать искать полковника Кошмара по пеленгу его рации.
   Рация полковника Кошмара была найдена на старом (угольном складе.
   Каждые тридцать секунд она одиноко Осветилась красным огоньком и пищала.
   — Послушай, — Ева замялась, потом решительно тряхнула Далилу за плечи, — смотри на меня и слушай! Я прошу тебя остаться еще на некоторое время. Ты — свидетель. Обещаю, что с тобой не случится ничего плохого, просто побудь здесь.
   С Женей… Я постараюсь побыстрей прислать людей для снятия ваших показаний. Ты как себя чувствуешь?
   — Я? — вяло отбивается Далила. — Встряхнись, ты же психолог, ты можешь отстраненно оценить свое состояние? — Перестань меня трясти! Мое состояние находится в состоянии средней тяжести. Я перенервничала и сильно удручена тем, что спровоцировала несчастье. — Какое еще несчастье? — Ева смотрит на часы.
   — Я так люблю театр, — вдруг всхлипывает Далила. — А теперь тут люстра упала!..
   Женя протягивает плоскую фляжку. Далила опять отказывается, вытаскивает у него из кармана полосатый платок и громко сморкается.
   Ева отводит Женю в сторону.
   — Не отходите от нее, по-моему, это шок. Да, вот еще что. Если она будет реветь больше пяти минут, дайте ей пощечину.
   — Вы с ума сошли! — ужасается Женя. — Она!.. Я!.. Далила осматривает большой носовой платок у себя в руках, оглядывается и со словами «Большое спасибо!» начинает заталкивать его в нагрудный карман первого попавшегося ей мужчины в пиджаке. Женя бросается к ней и хватает за руку.
   — Послушайте, — обращается он к Еве, не отпуская от себя Далилу. — Сколько стоит эта ваша чертова люстра?!
   — Это не моя люстра. И дело не в ее цене.
   — А вот пусть руководство театра скажет, в цене или не в цене! Я куплю им две таких. Одну — про запас. На всякий случай. И бригаду монтировщиков-электриков закажу, пусть укрепят как следует! А то что же это получается? Уже нельзя просто так пальнуть один раз?
   Сжав виски пальцами, Ева идет в фойе.
   — Сколько билетов было продано? — спрашивает она на ходу. — Опросили дежурных по залу о количестве пустых мест? Ладно, — устало машет она рукой, — давайте предварительный прогноз.
   — По предварительному прогнозу, если предположить, что количество зрителей равнялось количеству проданных билетов…
   — Давайте сразу с учетом условного процента отсутствующих! — перебивает Ева, и от нее, громко разговаривающей и размахивающей руками, шарахается испуганный зритель.
   С учетом условного процента отсутствующих можно предположить, что все зрители были собраны в фойе. Все актеры и работники театра были тоже собраны в фойе отдельной группой. Госпитализированы трое. Две женщины с обмороками и мужчина с подозрением на инфаркт. Из обслуживающего персонала театра не могут найти двоих — работницу костюмерного цеха Булочкину и осветителя Устинова.
   По-прежнему не выходит на связь полковник Кошмар.
   — Его рация была оставлена на том же месте, где ее обнаружили, на куче угля, — докладывают Еве.
   — Зачем? — она удивлена.
   — В случае преднамеренных действий полковника. Он мог оставить рацию с определенным умыслом, а после своих запланированных действий вернется за ней.
   — Ну и бред! — качает головой Ева.
   — Никак нет. Все в порядке. В рации заменены батарейки.
   Ева оглядывается в поисках старухи с козой, которая почему-то хотела пристрелить непонятно откуда взявшегося в театре бобра, и бормочет:
   — В мягких тапочках и за двадцать тысяч долларов, — становится на цыпочки и видит старуху рядом с Маргаритой Францевной. Заметив Еву, Марго убегает, обменявшись на прощание со старухой многозначительным прощальным кивком.
   — Коньячку не желаете? — предлагает Милена откупоренную бутылку. — Я сперла только что из ящика в буфете.
   — Нет, спасибо, — отказывается Ева и дожидается, пока старая женщина сделает несколько глотков из горлышка. — Вы меня извините, пожалуйста…
   — Милена, — перебивает ее женщина. — А тебя?
   — Ева.
   — Ну, будь, Ева. — Еще пара глотков. После чего крышка бутылки завинчивается с торжественной тщательностью.
   — Я хотела извиниться, что не смогла заняться вами. Теперь вот освободилась.
   — Этот мальчик из гардероба действительно сшиб люстру?
   — Не знаю, будем выяснять. Вы сказали…
   — Забудь. Все уладилось. Оказывается, я поторопилась. Еще не время.
   Куда мне пройти, чтобы выпустили? — Милена оглядывается.
   — Я хочу с вами поговорить. Давайте сядем в буфете.
   — А бутылка? Они не…
   — Ерунда. Если что, я все улажу.
   Милена идет, слегка пошатываясь, и тащит за собой козу. Ева усаживает ее за столиком. В фойе последние зрители проходят посты. Проблемных из гардероба разделили на группы по четыре человека и начали досмотры.
   — Расскажите, кто вы.
   — Это неинтересно, — категорически отказывается Милена. — Лучше вы скажите, как можно обрушить такую люстру?
   — Люстра с прошлого века крепится на металлическом крюке и четырех растяжках. Растяжки — металлические тросы. По правилам, профилактические осмотры крепления должны осуществляться не реже раза в год. Я должна дождаться данных последнего профилактического осмотра, прежде чем делать выводы, но на первый взгляд положение создалось угрожающее. Два троса из четырех изрядно проржавели и повредились. Если предположить… — монотонно говорит Ева, внимательно, сантиметр за сантиметром, осматривая лицо старой женщины напротив.
   — Сколько вам лет? — вдруг спрашивает она.
   — Семьдесят пять, не отвлекайтесь, — быстро отвечает Милена.
   В бутылке осталось меньше половины.
   — Если предположить, что пуля попадает в крюк и потом — рикошетом — в один из тросов и трос этот лопается, то можно представить, что от попадания в крюк люстра с него соскакивает, а удержаться на двух тросах потом не может.
   — Думаете, это богемский хрусталь? — шепчет Милена, наклонившись к Еве.
   — Не знаю, — Ева сдерживает улыбку.
   — Вранье. Это никакой не богемский хрусталь. Дурят народ, как, впрочем, всегда. Что вам от меня надо?
   — С кем вы пришли в театр?
   — Одна. Я приехала на такси.
   — А коза? — заглядывает Ева под стол и видит, что коза, грациозно сложив под себя передние копытца, спокойно улеглась на пол.
   — Козу я нашла здесь.
   — А где бобер, которого вы просили пристрелить? Милена встает, опирается о столик и осматривает фойе.
   — Его уже нет. Наверное, поехал домой. Я погорячилась. Еще не время. У меня будут брать отпечатки пальцев?
   — Не думаю. Вы же сказали, что имеете при себе документы. Откуда вы знаете Марго?
   — Кто это?
   — Женщина, с которой вы только что разговаривали.
   — Да кто же ее не знает! — ухмыляется Милена. — Когда она придет к вам, вы ее тоже сразу узнаете! Уговорите их отпустить со мной козу.
   — Нельзя, — качает головой Ева. — Если коза театральная, то ее должны забрать после спектакля.
   — Хорошо, я подожду, пока за ней приедут. — Милена расправляет складки бархата на платье и со скучным видом опирается головой на подставленную руку в перчатке, кое-где наспех заштопанной.
   Ева смотрит на нее, застывшую в неподвижности, всем своим видом демонстрирующую примерное ожидание. Вздыхает, идет к буфету и приносит бумажную тарелку с бутербродами и печеньем.
   — После первой бутылки я не закусываю, — вместо благодарности выдает Милена. — А вы кто в КГБ?
   — Я офицер Федеральной службы.
   — Ясно, что офицер, чем вы занимаетесь?
   — Аналитик.
   — А для души? — прищуривается Милена и достает из маленькой сумочки на поясе сигареты.
   — Снайпер, — поколебавшись, отвечает Ева.
   — Понятно, — кивает старуха. — Хорошо смеется тот, кто стреляет первый, да? Идите, снайпер Ева. Я никуда не денусь. Я тут. С козой.
   Ева идет в подвал. Осмотрев на складе кучу угля, она несколько минут стоит, застыв в полнейшей тишине, и думает, куда мог подеваться полковник Кошмар. Рация, предусмотрительно оставленная на угле, мигает красным огоньком.
   Ева обходит уголь, жалея, что у нее нет фонарика. На склад выходят два помещения. В одном — классическая свалка бомжа: матрац, старая телогрейка, буржуйка, несколько поломанных стульев, заготовленные для растопки пачки программок. Но тумбочка, застеленная клеенкой, и цветная эмалированная миска и чашка на ней говорят о том, что впавший в запой истопник любил комфорт и порядок. Ева открывает тумбочку. В слабом свете далекой лампочки она несколько секунд разглядывает небольшой пистолет и не верит своим глазам. Закрывает тумбочку. Идет в другое помещение.
   Это старая котельная. Все помещение занимает огромный паровой котел.
   Неподалеку от котла на ящике сидит осветитель Марат и играет выкидным ножичком, втыкая его в доску. Он молча смотрит на Еву и кивает на котел. Сквозь щель в огромной чугунной дверце топки проникает тонкая полоска света. Плохо понимая, что происходит, Ева подходит к топке, откидывает массивную защелку и тянет на себя полукруглую ручку. Дверца открывается с трудом. В глубоком холодном зеве топки на чугунных решетках сидит зареванная Надежда, а напротив нее — с лепестком огонька из зажигалки — полковник Кошмар. Они оба так перемазаны сажей, что в первый момент кажутся Еве скорчившимися гномами из подземелья.
   — Кто тут все время стучит?! — истерически взвизгивает Надежда, выпадая из топки в объятия Евы.
   Марат молча встает и убирает нож.
   Полковник Кошмар выбирается медленно, осторожно нащупывая ногой место, куда можно стать.
   — Вы, молодой человек, — говорит он наконец, выпрямившись и кое-как отряхнувшись, — довели девушку своими игрушками до полной невменяемости. Почему не открыли затвор на дверце? Вы же слышали, как мы стучали!
   — Я его не закрывал, — уклончиво говорит Марат.
   — Мы сидим в полной темноте, — захлебываясь, кричит Надежда, — а снаружи кто-то закрыл защелку!
   — Начните сначала, девушка, — невозмутимо предлагает Кошмар.
   — Сначала я сижу в темноте, я спряталась…
   — А если еще с самого начала? — перебивает Марат. — И поближе к Еве Николаевне. — Почувствовав, что на него все уставились, он объясняет:
   — Я к тому, что вы сразу все передадите своим микрофоном на общий пульт, а, Ева Николаевна?
   — С люстры или с трупа начать? — сникает Надежда.
   — С люстры, — советует Кошмар. — Как вы закрепляли труп под куполом над сценой, потом при случае расскажете еще раз, я это слушать в такой обстановке больше не могу. У меня мурашки, да, майор Курганова, что вы так смотрите?
   Мурашки!
   — Надежда затащила труп под купол? — не верит Ева.
   — В три часа ночи, в кромешной тьме на высоту пятнадцать метров. И закрепила его там на двух веревочках, — кивает Кошмар. — Веревочки она завязывала бантиком, я правильно все понял?
   Надежда кивает с тяжелым вздохом.
   — Думаю, что один из ее бантиков развязался, и труп выпал из холста. — Кошмар поворачивается к Марату. — Да вот старший лейтенант Устинов сидел рядом с котлом, играл с ножичком и все слышал, пусть он подтвердит.
   — Я не сама поднимала, я лебедками! — дополняет Надежда сорванным голосом.
   — Значит, ты не просто нашла вторую зажигалку в костюмерной, как говорила раньше? Ты взяла ее у мертвого агента?
   — Ни за что! — сипит Надежда. — У живого. Она вывалилась у него изо рта!
   — Да уж, вот куда я не заглянул, так это в рот! — кивает Марат.
   — Зачем ты полезла в эту топку? — не понимает Ева.
   — Потому что помреж умер!
   — Когда? — Ева уже устала удивляться.
   — Когда люстра упала! Он умер, он больше не мог мне помочь! Я побежала в костюмерную, я плакала, я не помню!..
   — Ее посадил в топку мастер Таиров, — продолжает Кошмар. — Наши спецы обыскивали помещение, но не заглянули в топку, потому что она была закрыта снаружи. Понимаете, майор Курганова, снаружи! — Кошмар многозначительно повышает голос.
   — А зачем вы-то полезли в эту топку? — У Евы от усталости начинает болеть голова.
   — Потому что услышал шаги. Залез в топку, объяснил девушке, кто я есть такой.
   — Дверь открылась. Я только набрала воздуха, чтобы заорать, а он говорит шепотом: «Тихо, я полковник Кошмар из ФСБ». У него правда такая фамилия? А потом кто-то подошел и еще раз закрыл топку снаружи. Это ты, придурок? — бросается Надежда к Марату. — Это твои шуточки, да?
   Марат качает головой.
   Ева отводит Кошмара в сторону и тихо сообщает:
   — В тумбочке истопника лежит малокалиберный пистолет.
   Они оба поворачиваются и смотрят на Марата. Тот отбивается от визжащей Надежды. Полковник достает пакет с липучкой и идет к тумбочке истопника.
   Засунув руку в пакет, он берет пистолет полиэтиленом.
   — Мне нужно с вами поговорить. — В полутемном коридоре Ева идет сзади Кошмара и замыкает собой медленное шествие. Впереди — Марат, за ним — иногда судорожно всхлипывающая Надежда, потом полковник. — Похоже, люстра упала от случайного выстрела. Человек испугался паники в партере, занервничал и опробовал свой пистолет.
   — Я хочу видеть истопника, — не поворачиваясь, заявляет Кошмар. — Все остальное — потом.
   Вся четверка идет по фойе к носилкам, на которых привстал и изумленно озирается только что открывший глаза тщедушный старик в телогрейке.
   — Это ваше оружие? — спрашивает остановившийся у носилок Кошмар.
   Истопник с оторопью осматривает перемазанное сажей лицо полковника и грязную руку, которая трясет перед его лицом пистолетом в прозрачном пакете, и вдруг кричит, широко разинув рот и демонстрируя остатки зубов:
   — Да пошли вы все на хрен!
   Через час в театре остались: наряд охраны, бригада фактурщиков, дорабатывающая отпечатки на лебедке под куполом, Ева Курганова, нервный директор театра, которого выдернули с домашнего праздника, задремавшая после затихшего переполоха дежурная по гардеробу Кошелкина, коза и полковник Кошмар, допивающий с Миленой в буфете вторую бутылку коньяку.
   Задержанные подозреваемые — пятнадцать человек — были отвезены в специзолятор ФСБ на двух фургонах, причем коммерсант Женя, истопник и осветитель Марат оказались в фургоне вместе с Надеждой и поделили ее полпачки сигарет на четверых.
   — Хватит реветь, — толкнул плечом Надежду Марат. — Может, выкарабкается твой помреж.
   — Нет. Он умер. Я знаю, — бесстрастно ответила Надежда, не вытирая полоски слез на щеках, а истопник перекрестился, пожелал Петровичу царства небесного и, удивленно ощупав красный галстук на шее, поинтересовался: «Чья это удавка?»
   — Однако! — Полковник в буфете посмотрел на свои часы. — Майор Курганова, выясните координаты организации, предоставляющей театру коз, ослов и лошадей. Спектакль уже двадцать минут как кончился, почему не забирают животное?
   — Есть выяснить координаты, — пробормотала Ева и не двинулась с места, вытянув ноги и расслабившись на неудобном стуле. Она только что с криками и угрозами упросила Далилу не ехать с Женей в изолятор, а сесть в машину лейтенанта Осокина, который отвезет ее домой и, может быть, даже… Нет, лучше не думать про массаж. Болела голова, отваливались ноги, а беседа Кошмара и Милены о ностальгических временах КГБ навевала ужасающую тоску пополам с тревогой.
   Раскрасневшаяся Милена, заталкивающая сигарету в длинный мундштук, и полковник Кошмар, у которого количество выпитого угадывалось только по замедленной речи, сидели друг напротив друга, как два призрака страдания и власти. Старая женщина разговаривала с Кошмаром дружелюбно и спокойно, полковник разглядывал ее с исследовательским интересом, как удачно выжившую послерепрессионную особь, сочетающую в себе спокойствие ненависти с хорошей памятью.
   Сонная Кошелкина и охранник привели удивленного водителя фургона для перевозки животных-актеров. Милена, прощаясь, поцеловала козу в лоб. Кошмар галантно предложил Милене согнутый локоть и собственный автомобиль для доставки ее домой. Милена, выдохнув ему дым в лицо, подошла к Еве.
   — Я не поеду с полковником, он пьян, — кивнула она в сторону так и застывшего с отставленным локтем Кошмара.
   — Не беспокойтесь, его автомобиль с водителем, — зевнула Ева.
   — Все равно. Он может меня ликвидировать, — заявила Милена. — Я знаю Бобра. Я очень хорошо знаю Бобра, — наклонилась она к закрывшей глаза Еве. — Наверное, я последний человек на Земле, который может его узнать. Я поеду с вами.
   — Бобра, — устало кивнула Ева. — Это кличка, конечно. Странно для гэбистов, но она созвучна с его фамилией. Видите, как на меня косится ваш полковник?
   Ева посмотрела на Кошмара. Тот как раз открыл свои карманные часы и вдумчиво сопоставлял расположение стрелок с цифрами.
   — Ладно, пошли, — встала она.
   — У вас есть оружие? — не унималась Милена.
   — Конечно, не беспокойтесь. У меня есть оружие, я не пила, я хорошо вожу машину.
   — И вы — снайпер. А вот ваш полковник оружия не носит.
   — Точно. Идете?
   Устроив Милену на заднем сиденье, Ева села за руль и спросила адрес.
   Милена по слогам назвала улицу, потом — многозначительно — номер дома. Потом выдала справочную информацию о прежних, дореволюционных владельцах дома, потом рассказала, как квартира досталась ее мужу.
   — Мне почему-то этот адрес знаком, — пробормотала Ева, осторожно выезжая с площади у театра. Тут же среагировал динамик в ухе:
   — Это квартира работницы костюмерного цеха Булочкиной. Она проживает в комнате коммунальной квартиры с двумя соседями.
   Ева резко затормозила. Милена удержалась руками за переднюю спинку, но причудливое сооружение на ее голове в виде нашлепки с бахромой и перьями слетело.
   — Вы живете с Надеждой Булочкиной? — Ева посмотрела на Милену в зеркальце. Милена внятно, с удовольствием выругалась матом, потом расправила свою нашлепку с бахромой, устроила ее на голове, прикрепила длинной булавкой и спокойно заявила:
   — Надежда добрая девочка, но дура с шилом в одном месте. Она погибнет, если не найдет покровителя. Вы понимаете, о чем я?
   — Я понимаю, — кивнула Ева, плавно взяла с места и достала пищащий телефон.
   Незнакомый голос сообщил, что ее сын задержан за хулиганство и оскорбление лиц при исполнении и в нетрезвом состоянии находится в сорок втором отделении полиции Западного округа.
   Ева резко затормозила.
   — Если вы позволите, — Милена поймала съехавшую шляпку, — то я выйду.
   Мои представления о вождении автомобиля несколько отличаются…
   — Простите. Неприятности. Трудный день. Я вас довезу и отведу домой.
   Только я быстро поеду, можно?
   — Если не будете тормозить через каждые сто метров, то можно.
   — Вы действительно хорошо водите, если очень быстро и не отвлекаетесь по пустякам, — похвалила она у дома, с медлительной грацией высокого человека выбралась из автомобиля и разрешила проводить себя до квартиры.
   Выражение лица Евы при виде ее разоренной комнаты Милену рассмешило.
   — Это просто ревизия. Освобождаюсь от лишних вещей перед дальней дорогой. Подарить вам что-нибудь? У меня есть чудное перо австралийского попугая, дивный фиолетовый оттенок, как раз под цвет ваших глаз!
   Наспех попрощавшись, перескакивая через ступеньки, Ева бежит вниз, резко рвет машину с места и через двадцать семь минут уже прорывается с раскрытым удостоверением и безумным лицом в отделение номер сорок два.
   — Мы его посадили отдельно от других задержанных, все-таки несовершеннолетний. — Дежурный учтив и так медлителен! — Но странно, что у работника органов сын так себя ведет, вы уж проведите разъяснительную беседу, он ведь ваш телефон не давал сначала, а когда назвал фамилию, я вас вспомнил. У нас в отделении ваше фото до сих пор висит.
   — Где висит? Какое фото? — Ева плохо понимает, что ей говорят, она пытается сообразить, почему Илия приехал из Италии, не предупредив, напился и нахулиганил.
   — В кабинете нашего начальника отделения. Это раньше ведь был кабинет майора Карпелова.
   Ева останавливается, задержавшись рукой за стену. Кое-где облупленная зеленая краска накатывает в лицо отрезвляющей болью и воспоминанием утраты.
   — Сорок второе, Западного. Здесь был кабинет Карпелова, — шепчет она, — и оперуполномоченного Января.