Вэнс Джек Холбрук. Станция Араминта

   Глауен скептически покачал головой.
   — Это окажется невозможным, с этой-то новостью я к вам и пришел. Боюсь, она не очень приятна для вас.
   — Что ты сказал?
   — Все очень просто. Я очень много страдал в результате ваших безответственных, жестоких и преступных действий. Таким образом я возбудил против вас дело о материальной компенсации и потребовал всю вашу недвижимость и состояние. Меня заверили, что вы обладаете достаточно большой суммой. «Орфей» придется отложить до лучших времен.
   Флорест в ужасе уставился на Глауена.
   — Вы это серьезно?! Надо быть маньяком, чтобы додуматься до такого!
   — Вовсе нет. Вы уготовили мне ужасную участь. Когда я вспоминаю об этом, мне все это кажется ночным кошмаром. Так что почему бы вам не компенсировать мои страдания? Мои претензии вполне законны.
   — Это все только теория! Тебе нужны мои деньги, мое сокровище, которое я собирал по кусочкам, сол за солом, постоянно думая о своей великой мечте! А теперь, когда моя мечта уже готова осуществиться, ты разрушаешь построенную мной вселенную!
   — Вам плевать было на мои страдания в Поганской точке. Мне теперь плевать на ваши.
   Осунувшись, Флорест уставился на белый цветочек. Внезапно он вскочил от пришедшей ему в голову новой мысли.
   — Ты обвиняешь не того, кого надо! Это Кеди, а не я, настаивал на том, чтобы позвонить в Поганскую Точку. Я согласился, но сделал это без всяких эмоций, твоя судьба меня нисколько не интересовала. Это Кеди совершил это преступление и бесконечно им наслаждался. Возьми его деньги, раз уж тебе это так надо, а мои оставь в покое.
   — Я не могу в это поверить, — возразил Глауен, — У Кеди в голове был полный сумбур.
   — Миленький ты мой, как можно быть таким наивным? Именно ненависть к тебе, возможно, и создавала в Кединой голове сумбур, другого объяснения нет. Он не любил тебя еще с тех времен, когда вы были всего лишь детьми.
   Глауен припомнил прошедшие годы. В данном случае, Флорест говорил правду.
   — Такая мысль иногда приходила мне в голову, но я прогонял ее. Но… я все никак не могу понять почему? У него не было никакого основания ненавидеть меня.
   Флорест сидел, глядя на цветок.
   — Когда он настоял на том, чтобы я позвонил в Поганскую Точку, все это выплеснулось из него, как рвота. Он ничего не скрывал. Казалось, что ты получал все, что хотел для себя, и получал это без всяких усилий или стараний. Он был без ума от Сессили Ведер, не мог даже равнодушно смотреть в ее сторону. А она избегала его, как прокаженного, но с удовольствием проводила время с тобой. Ты и в школе и в Бюро получал награды, и все это, опять-таки, без видимых усилий. В Йипи-Тауне он приложил все усилия, чтобы подставить тебя, но умпы не стали его слушать и посадили под арест. Он признался мне, что ненавидел тебя настолько, что при встрече с тобой, у него подгибались коленки.
   — Мне очень больно все это слушать.
   — Да, неприятная история. Когда ты оставил его одного в Фексельбурге, то он с огромной радостью понял, что настал его час. Телефонный звонок в Поганскую Точку должен был, по его мнению, сравнять счет. Откровенно говоря, меня поразил такой сгусток ненависти.
   — Все это очень интересно и ужасно, — вздохнул Глауен, — но это не то, что я хотел бы услышать.
   — А что же ты бы хотел?
   — Где мой отец.
   — Сейчас? Я не уверен, что я это знаю.
   — Но он жив?
   Флорест заморгал, раздосадованный, что проболтался, пусть даже и в мелочи.
   — Если мои подозрения правильны, то вполне возможно, что и жив.
   — Расскажи мне все, что знаешь.
   — А что я получу взамен? Жизнь и свободу?
   — Этого я сделать для тебя не могу. Я могу только распоряжаться твоими деньгами.
   Флорест вздрогнул и налил себе вина.
   — Здесь даже и думать нечего.
   — Скажи мне все, что знаешь. Если я смогу найти отца, то никаких притязаний на твои деньги с моей стороны не будет.
   — Но я не могу тебе доверять.
   — Вполне можешь! Я отдам твои деньги, свои деньги и все остальное, только бы вернуть отца! Почему же мне в данном случае можно не доверять? Это твой последний шанс!
   — Я подумаю об этом. Когда надо мной состоится суд?
   — Ты отказался от советов защитника, так что никаких задержек быть не может. Суд состоится через два дня. И когда ты дашь мне ответ?
   — Приходи ко мне после суда, — ответил Флорест и налил себе остатки вина.

4

   Заседание Верховного Суда проходило в Зале для собраний в старом Агентстве: широкое круглое помещение под огромным куполом из синего и зеленого стекла. Стены были отделаны палисандровыми панелями, пол выложен квадратами из серого мрамора с зелеными и белыми прожилками. С одной стороны зала сидели судьи, с другой на трех-ярусной полукруглой галерее могло собраться все население станции Араминта, если ему захочется посмотреть на процесс. Как только пробило полдень, в зал вошли три Верховных судьи: леди Мельба Ведер, Рован Клаттук и Хранитель Эгон Тамм, который председательствовал на суде. Как только судьи заняли места, глашатай объявил:
   — Все внимание! Суд начал свое заседание! Введите джентльмена, обвиняемого в преступлении и пусть он займет свое место!
   Спотыкаясь и со злостью оглядываясь через плечо, как будто пытаясь выяснить кто его подталкивает сзади, в зал вошел Флорест.
   — Обвиняемый может занять свое место на скамье подсудимых! — объявил глашатай, — Пристав, будьте так любезны, проводите сэра Флореста на его место.
   — Сюда, пожалуйста, сэр.
   — Не поторапливайте меня! — огрызнулся Флорест, — Уверяю вас, что без меня здесь ничего не начнется.
   — Да, сэр. Вот ваше место.
   Наконец-то Флорест уселся на скамье подсудимых.
   — Сэр, вы здесь находитесь по обвинению в серьезных преступлениях, — звонко объявил глашатай, — Поднимите вверх вашу правую руку и громко объявите свое имя, чтобы все здесь присутствующие знали, кто сидит на скамье подсудимых.
   Флорест с явным презрением посмотрел на глашатая.
   — Вы это серьезно? Я хорошо известен! Назови нам свое имя и мы покопаемся в твоих преступлениях. Меня это вполне устроит, а остальным может показаться забавным.
   — Похоже, формальности задерживают нашу работу, — мрачно сказал Эгон Тамм, — Если сэр Флорест разрешит, мы обойдемся без них.
   — Я согласен со всем, что поможет поскорее покончить с этим фарсом. Я уже был и обвинен и приговорен. Я принимаю это и ничего не отрицаю, это только внесло бы путаницу и создало лишние хлопоты для всех. А что касается моей скорой смерти, то что с того? Я уже давно страдаю тяжелой болезнью под названием жизнь. Так что теперь я встречу свою кончину без стыда и сожалений. Да! Я признаю свои ошибки, но если я вздумаю перечислять их, то может показаться, что я оправдываюсь, так что я лучше попридержу язык за зубами. Но я вам вот что скажу: я стремился к великому! Я двигался, как бог окруженный славными мечтами! А сейчас эта картина задрожала, раскололась и осколки брошены в пыль. Мой уход будет для всех вас большой трагедией. Посмотрите на меня хорошенько, народ Араминты! Таких как я вы больше не увидите! — Флорест повернулся к судьям, — насколько я понимаю, суд закончен. Объявляйте скорее свой мерзкий приговор, и я предлагаю еще и дать шесть месяцев тяжелого труда глашатаю, чисто по подозрению, так как все в его виде говорит о преступлениях.
   — Через три дня на заходе солнца вы будете казнены, — сказал Эгон Тамм, — А что касается глашатая, то ему мы просто вынесем предупреждение.
   Флорест встал и хотел покинуть скамью подсудимых.
   — Одну минуточку, сэр, — остановил его Хранитель, — Мы должны еще рассмотреть побочные дела, где, возможно, потребуются ваши свидетельские показания.
   Флорест неуклюже снова занял свое место.
   — Намур Клаттук! Подойдите к скамье!
   Намур медленно вышел вперед м выражением полного изумления на лице.
   — Я не ослышался? Вы меня вызывали?
   — Все верно, сэр, — заверил его Эгон Тамм, — У нас есть к вам несколько вопросов. Вы очень хорошо знакомы и с Флорестом и с Титусом Помпо. Вы знали о проводящихся на острове Турбен экскурсиях?
   Прежде чем ответить, Намур задумался.
   — У меня были только подозрения, что что-то происходит, — сказал наконец он, — Но я не задавал вопросов, боясь, что узнаю больше, чем мне бы хотелось. А что бы не было никаких недоразумений, запишите, что я не так уж близко знаком с Титусом Помпо.
   — Это совпадает с тем, что вы помните? — обратился Эгон Тамм к Флоресту.
   — Примерно так оно и есть.
   — Этого достаточно, Намур. Можете вернуться на свое место.
   Намур вернулся на свое место, продолжая рассеяно улыбаться.
   — Друсилла вне-Лаверти Клаттук! Выйдите вперед.
   Друсилла, сидящая между Арлесом и Спанчеттой неуверенно встала.
   — Вы меня имеете в виду?
   — Было названо ваше имя?
   — Да! Мое имя.
   — Так что же у вас вызывает сомнения?
   — Так, ничего, я просто была не уверенна.
   — Выйдите вперед, пожалуйста.
   Друсилла расправила черное с персиково-розовым рисунком платье и просеменила к стулу для свидетелей.
   — Сядьте, пожалуйста, — сказал пристав, — Вы понимаете, что должны отвечать на все вопросы детально и правдиво?
   — Конечно, — Друсилла уселась на стул и кокетливо поиграла в воздухе пальцами, приветствую Флореста. Мрачно наблюдавший за происходившим Флорест, даже не попытался ответить, — Уверена, что ничего не знаю такого, что могло бы вас заинтересовать, — заявила Друсилла, — Я ничего не знаю об этом деле.
   — Вы ничего не знали об экскурсиях на остров Турбен? — спросил ее Эгон Тамм.
   — Я знала, что что-то происходит и подозревала, что это несколько… непристойно, но, естественно, никакого отношения к этому не имела.
   — Но ведь вы были представительницей Огмо Энтерпрайсис, разве не так?
   — Ах, это! — Друсилла легкомысленно махнула рукой, — Я просто разносила рекламные материалы и оставляла их в различных учреждениях.
   — Вы разве не принимали активного участия в привлечении новых клиентов? — резко спросила судья леди Мельба Ведер.
   — Я не уверена, что поняла ваш вопрос, — замигала Друсилла.
   — Оставьте в покое это бедное создание, — мрачным голосом сказал Флорест, — Она ничего не знала.
   — Вы были в интимных отношениях с Намуром, — не обращая внимания на замечание Флореста, продолжала леди Мельба, — вы не обсуждали с ним Огмо Энтерпрайсис и экскурсии?
   — В принципе нет. Он раз или два полистал брошюру, посмеялся и отбросил ее в сторону. На этом все и закончилось.
   — А с мужем, Арлесом?
   — Тоже самое.
   — Вопросов больше нет.
   — Можете вернуться на место, — сказал Эгон Тамм.
   С явным облегчением и улыбкой в сторону Флореста, Друсилла заняла свое место между Спанчеттой и Арлесом. К судьям подошел Бодвин Вук и что-то тихо сказал Эгону Тамму, который тут же начал о чем-то совещаться со своими коллегами. Бодвин Вук в ожидании отошел в сторонку.
   — Суперинтендант Бюро В предлагает нам рассмотреть еще одно дело, — обратился к залу Эгон Тамм, — с которым вполне можно покончить на сегодняшнем заседании. Сэр Флорест, это дела вас не касается, так что можете покинуть зал суда.
   Флорест встал и, гордо задрав голову и не смотря по сторонам, вышел из зала.
   — А теперь попросим Бодвина Вука ознакомить нас с деталями следующего дела, — сказал Эгон Тамм.
   Бодвин Вук вышел вперед.
   — Это дело касается небольшого жульничества, совершенного явно по злому умыслу. Речь идет о статусе капитана Глауена Клаттука. Несколько месяцев назад, задолго до его совершеннолетия у него был индекс равный 22. Но после этого Артвейн Клаттук ушел в отставку, а Эрл Клаттук погиб при оползне на мысе Джоурнал. И индекс Глауена стал равен 20. Вскоре после этого отец Глауена Шард Клаттук вылетел в патрулирование и так больше и не вернулся. Были проведены тщательные поиски, но, в конце концов, мы вынуждены были занести его в списки пропавших. И что же происходит потом? Очень любопытные события. За две недели до дня рождения Глауена из космоса прилетает корабль и привозит Арлеса, Друсиллу и их сына Гордона! Большой сюрприз и печальная новость для Глауена! Гордон опережает Глауена и индекс Глауена становится 21. В любой момент выборный комитет Дома Клаттуков, в котором председательствует Спанчетта, может собраться и объявить о предположительной смерти Шарда. Если бы это произошло до дня рожденья Глауена, что выглядит вполне разумным и соответствующим правилам, то ИС капитана Клаттука становится равным 20 и он занимает место отца в Доме Клаттуков. Спанчетта, не смотря на яростные протесты других участников совета, затягивает это собрание до тех пор, пока после своего совершеннолетия Глауен не объявлен внештатником. Теперь собирается собрание, Шард объявляется мертвым и вакантное место занимает кто бы вы думали? Намур! Великолепно!
   Больше сдерживаться Спанчетта уже не могла. Она вскочила и запротестовала:
   — Я протестую против этой подлой клеветы в отношении меня! Я просто поражена, что Высокий суд позволяет этому маленькому сумасшедшему бабуину водить себя за нос и делать из суда посмешище, оскорбляя при этом достойных и честных людей. Я требую объяснений!
   — Суперинтендант, — сурово сказал Эгон Тамм, — вы слышали протест леди Спанчетты. Опишите нам в чем состоит ваше дело.
   — Мне не нужно никакого описания, — воскликнула Спанчетта, — Я требую извинения и снятия с меня всяких обвинений!
   — Я еще не дошел до обвинений, — сказал Бодвин Вук, — А что касается извинений, то ваше поведение говорит само за себя. Вы хотите извинения за то, что я цитировал ваши записи по вычислению индекса?
   — Я не совершила ничего противозаконного! Выборный комитет собирается, когда я считаю это подходящим. Ты не можешь доказать здесь ни противозаконные действия, ни злой умысел! А что касается Гордона, то он и должен опережать Глауена, и здесь нет ничего противозаконного.
   — Ага! — сказал Бодвин Вук, — А вот здесь я с вами не согласен. За последние несколько дней мы очень внимательно присматривались к Гордону. С начала мы обнаружили, что он был рожден через шесть месяцев после формального брака Друсиллы и Арлеса.
   — Чистая ложь! Арлес и Друсилла поженились намного раньше, еще в Соумджиане. Да даже бы если они и не были женаты, что с того? Арлес признает этого ребенка своим.
   — Очень хорошо, да вот только по закону приемному ребенку статус не положен.
   — Что ты несешь? Арлес не усыновлял Гордона, Гордон ни с какой стороны не является приемным ребенком.
   — Пусть так, — согласился Бодвин Вук, — Но, как я уже сказал, мы очень внимательно отнеслись к этому делу. Для начала, по тем или иным причинам, мы достали образцы позволяющие сделать генетическую экспертизу Арлеса, Друсиллы и Гордона. Проверка проводилась известными учеными, которые, если возникнет такая необходимость, вполне могут засвидетельствовать свои результаты.
   — Это пустое сотрясение воздуха, — громко и насмешливо заявила Спанчетта, — Приведите, пожалуйста, факты!
   — Исследования показали, что Гордон является сыном Друсиллы, в этом нет никаких сомнений. А вот в отношении второго родителя такой ясности не оказалось, хотя ген Клаттуков там определенно присутствует.
   — Тебе потребовались колбы и пробирки, чтобы выяснить то, что мне и так было ясно. Может достаточно? Может, все таки, оставишь нас в покое?
   — Терпенье, Спанчетта! Слушай внимательно и ты многое услышишь. Тогда мы вернулись на несколько лет назад, когда Арлес совершил отвратительную попытку изнасилования Вейнесс Тамм, дочери Хранителя. Попытка была неуспешной и Арлес был пойман. А теперь, я попрошу Высокий суд огласить приговор по тому делу.
   — На Арлесе были маска и капюшон, — сказал Эгон Тамм, — Исходя из этого мы решили, что он собирался только изнасиловать свою жертву, но не убивать ее, поэтому мы сохранили ему жизнь. Однако, чтобы он не попытался повторить подобное преступление, он подвергся хирургической операции, которая сделал его стерильным и не способным к совокуплению. Гордон не может быть ребенком Арлеса.
   Спанчетта издала яростный вой.
   — Это не правда! Не правда! — кричала она, — Не правда!
   — Это правда, — сказал Эгон Тамм.
   Бодвин Вук повернулся к Друсилле.
   — Встань!
   Друсилла неохотно поднялась.
   — Кто отец Гордона? — спросил ее Бодвин Вук.
   Друсилла растерялась, огляделась по сторонам, облизала губы и, наконец, выдавила:
   — Намур.
   — Арлес это знает?
   — Конечно! Как он этого может не знать!
   — А Спанчетта все это понимала?
   — Не знаю, меня это не трогало. Спросите ее саму.
   — Можешь сесть, — Бодвин Вук взглянул на Арлеса, — А ты что можешь нам сказать?
   — На данный момент ничего.
   — Твоя мать знала, что Гордон не твой ребенок? Арлес искоса взглянул на Спанчетту, которая сидела осунувшись, с растрепанной прической.
   — Подозреваю, что нет, — проворчал он.
   Глауен, который сидел рядом с Бодвином Вуком, поднялся и обратился к суду:
   — Если Суд разрешит, то мне бы хотелось задать Арлесу один вопрос.
   — Задавайте.
   Глауен повернулся к Арлесу:
   — Что ты сделал с моей почтой?
   — Мы делали с ней то, что и положено в таких случаях, — хвастливо заявил Арлес, — Так как ни тебя, ни Шарда на станции не было, и никто не знал вернетесь ли вы обратно или нет, то мы отправляли почту обратно с пометкой «адресат неизвестен».
   Глауен отвернулся.
   — Вопросов больше нет, сэр, — сказал он Эгону Тамму.
   Хранитель с грустной улыбкой кивнул головой. Потом он посовещался со своими коллегами и обратился к залу:
   — Наше решение будет следующим: Глауен Клаттук получает свой законный статус. Суд выносит свое сожаление, что Глауен Клаттук стал жертвой, как сказал суперинтендант Вук, злонамеренного жульничества. Арлес и Друсилла лишаются всякого статуса и не могут рассматриваться даже как внештатники. Они должны немедленно, в этот же день, покинуть Дом Клаттуков. Комнаты должны немедленно приведены в первоначальный вид. «Немедленно» означает, что работы должны начаться с разу же по окончании суда и вестись круглосуточно. В случае отсутствия у Друсиллы и Арлеса средств на эти работы, работы должна оплатить леди Спанчетта, договорившись с Арлесом о возмещении на подходящих для нее условиях.
   — Далее, Арлес и Друсилла приговариваются к восьмидесяти пяти дням тяжелого физического труда в трудовом лагере на мысе Джоурнал. Суд надеется, что этот опыт пойдет им на пользу. Это самое минимальное наказание, так что они должны считать, что им повезло.
   Услышав это, Друсилла издала крик полный отчаяния, в то время как Арлес стоял молча уставившись в пол.
   — Суд не может избавится от подозрений, что леди Спанчетта знала об этом деле гораздо больше, чем здесь было сказано, — продолжал Эгон Тамм, — Но суд не может выносить наказание, основываясь на одних только подозрениях, поэтому леди Спанчетта, в данном случае, не присоединиться к Арлесу и Друсилле на мысе Джоурнал. Суд не имеет права вмешиваться во внутренние дела Дома Клаттуков, но мы предлагаем ему освободить леди Спанчетту от должности председателя Выборного комитета и от других важных постов. Рекомендуем старейшинам Дома Клаттуков предпринять в этом отношении соответствующие действия.
   — Если ни у кого больше никаких вопросов к суду нет, то будем считать заседание закрытым.

5

   На следующий день Глауен снова посетил тюрьму. Когда он вошел в камеру, то застал Флореста склонившимся над книгой в элегантном розовом переплете. Флорест бросил в сторону Глауена недовольный взгляд.
   — Что тебе надо теперь?
   — То же, что и раньше.
   — Боюсь, в этом я тебе не помощник. У меня осталось слишком мало времени, чтобы терять его впустую: мне надо закончить более важные дела.
   Флорест снова углубился в книгу и, казалось, выкинул Глауена из своей головы. Глауен прошел в камеру и сел на стул напротив Флореста.
   Прошло какое-то время. Флорест, нахмурившись, бросил взгляд на посетителя.
   — Ты еще здесь?
   — Я только что пришел.
   — М этого слишком много. Как видишь, я занят книгой.
   — Ты должен придти к какому-то определенному решению.
   — Самое главное решение уже принято, — кисло усмехнулся он.
   — А твой новый «Орфей»?
   — Работу над ним будет продолжать Комитет Изящных искусств. Я знаю его председателя Леди Скеллейн Лаверти много лет, она давно уже загорелась этой идеей. Она принесла мне эту книжку, одну из моих самых любимых. Ты читал?
   — Мне не видно заглавия.
   — «Лирика безумного Наварта». Его песни остаются в голове навечно.
   — Я читал кое-что из его песен.
   — Хм! Удивительно! Ты кажешься… ну, тупым занудой тебе не назвать, но довольно скучным парнем.
   — Я себя таким не считаю. На самом деле, я очень беспокоюсь за отца.
   — Давай лучше поговорим о Наварте. Здесь есть великолепные отрывки. Моментальный проблеск, но когда ты начинаешь осматриваться, все уже прошло. Наварт мучился несколько дней, но наконец излил свое воображение в несколько замечательных четверостиший, буйных и пророческих, пронизанных ритмом, и каждое подчеркивается припевом:
   Так одиноко она жила, так одиноко она умерла,
   И так одиноко ветра мировые поют.
   — Очень мило, — заметил Глауен, — Ты собираешься поговорить со мной только о поэзии?
   Флорест высоко вскинул брови.
   — Тебе досталась такая привилегия!
   — Я хочу знать, что случилось с моим отцом. Похоже, ты знаешь. Не понимаю, почему ты не говоришь мне этого.
   — И не пытайся понять меня, — заявил Флорест, — Я и сам никогда не делаю подобных попыток. У меня всегда такие разнообразные намерения.
   — Скажи мне, по крайней мере, одно, ты знаешь, что с ним произошло или нет?
   Флорест задумчиво потер подбородок.
   — Знание — это очень сложное понятие, — наконец сказал он, — Его нельзя разбрасывать направо и налево, как крестьянин разбрасывает зерна. Знание — это сила! Этот афоризм стоит того, чтобы его запомнить.
   — Ты так и не дал мне ответа. Ты собираешься мне хоть что-то сказать?
   Флорест важно заговорил:
   — Я тебе вот что скажу, а ты внимательно выслушай. Вполне очевидно, что наша вселенная очень тонкий можно даже сказать трепетный, механизм. Ни одно событие не происходит в ней не затронув что-то еще. Перемены это постоянное состояние космоса, даже Кадвол не может избежать изменений. Ах, прекрасный Кадвол с его чудесными землями и милыми поселениями! Луга купаются в солнечных лучах; они призывают наслаждаться всех обитателей этого мира. Животные могут пастись, птицы летать, а человек петь свои песни и плясать, и все это в мире и гармонии. Так и должно быть, каждый получает свою долю и каждый делает то, что считает необходимым. Таким видят жизнь многие народы и здесь и где-то в других далеких мирах.
   — Возможно, все это и так, но как насчет моего отца?
   Флорест нахмурился и сделал нетерпеливый жест.
   — Ты что, действительно такой тупой? Тебе надо обязательно кричать в самое ухо? Ты подпишешься под тем идеалом, который я нарисовал?
   — Нет.
   — А Бодвин Вук?
   — И Бодвин Вук тоже не подпишется.
   — А твой отец?
   — И мой отец не подпишется. На самом деле, почти никто на станции Араминта под этим не подпишется.
   — У других людей в других местах встречаются более прогрессивные взгляды. Я сказал тебе достаточно, теперь ты должен уйти.
   — Конечно, — согласился Глауен, — как вам угодно.
   Глауен вышел из тюрьмы и пошел заниматься своими делами, это заняло у него весь оставшийся день и все следующее утро. В полдень Бодвин Вук обнаружил его завтракающим в «Старом дереве».
   — Где ты прячешься? — спросил его Бодвин Вук, — Мы везде тебя обыскались.
   — Вы даже не пытались посмотреть в Архивах, где сразу бы меня и нашли. А что такое срочное случилось?
   — Флорест прямо из себя выходит. Он хочет посовещаться с тобой как можно быстрее.
   — Ну что ж, пойду взгляну на него, — поднялся Глауен.
   Глауен пересек реку и направился к тюрьме.
   — Ну наконец-то, — обрадовался, увидев его, Маркус Диффин.
   — Меня очень удивляет моя внезапная популярность. Последний раз, когда я был у него, он не знал, как от меня побыстрее отделаться.
   — Предупреждаю: у него был сегодня очень неудачный день он не в духе.
   — А что случилось?
   — Для начало они разругались с Намуром. Я уже хотел вмешаться, когда Намур выскочил из камеры мрачнее тучи. Следующей была леди Скеллейн, которая еще больше расстроила его и он начал срочно требовать тебя.
   — Думаю, я знаю, что его так расстроило, — сказал Глауен, — Возможно, я и сумею его немного успокоить.
   Маркус Диффин открыл дверь и крикнул в камеру:
   — Пришел Глауен Клаттук.
   — Наконец-то! Приведите его!
   Глауен обнаружил Флореста стоящим у стола и кипящим от негодования.
   — Твое поведение до невероятности бесстыдно! Как ты смеешь вмешиваться в мое завещание?
   — Ты имеешь в виду мой разговор с леди Скеллейн Лаверти?
   — Именно! Мой счет арестован, а ты делаешь абсолютно невероятные заявления! Ты разрушаешь все наши планы!
   — Я пытался объяснить это тебе раньше, но ты не захотел слушать.
   — Естественно, я не стал слушать такой бред.
   — Объясняю еще раз, в обмен на информацию, я отказываюсь от своих претензий. Все очень просто, не так ли?
   — Я не согласен с тем, что все так уж просто! Ты поставил меня перед чудовищной дилеммой! Разве я это не ясно объяснил?