Витковский Алексей. Земля святого Витта

карточкой, ясно - определил профессию гостя по внешности. Гендер понял, что
перед ним - настоящий аристократ, может быть, даже князь или граф. А они
видят многое - и насквозь.
- Также рад, почтенный доктор Чулвин. Но вы ошибаетесь: в Киммерии нет
сексопатологов. Гильдия медиков Киммерии теперь утверждает, что
сексопатология в Киммерии бесполезна, ибо среди киммерийцев нет сексуальных
патологий. Мне предложено в двухнедельный срок найти себе работу по
истинно-полезной специальности, в противном случае я буду лишен диплома
училища Святого Пантелеймона и потеряю право на медицинскую практику.
Насколько мне удалось установить, одним только вашим занятиям медициной -
при том, что вы в гильдии не состоите - никто не смеет препятствовать. Я
хотел бы узнать: не нужен ли вам ассистент. Санитар. В принципе - кто
угодно.
Федор Кузьмич очень заинтересовался.
- То есть как это нет сексуальных патологий? Все женщины довольны, все
мужчины в порядке, воспитание подростков происходит само по себе - и никаких
патологий? Тут же населения тысяч сто пятьдесят!
- Больше двухсот. Но Консилиум Святого Пантелеймона провел экспертизу и
установил, что моя специализация не требуется.
- А раньше требовалась?
- Раньше не проводили экспертизу.
- Так ведь, извините, можно и зубных врачей отменить!
Гость грустно посмотрел на хозяина комнаты - даже сидя он мог смотреть
на него только на него "снизу вверх".
- Можно. В Киммерии не существует кариеса, если вы не знаете. У
киммерийцев нет зубного камня. Бывают травмы и требуются протезы - это
случается, так что дантистам пока ничто не грозит. А при моей специализации
в случае травмы редко что помогает.
- А импотенция? Возрастная? А фригидность?..
- Увы, ничего этого в Киммерии нет. Все мелкие недомогания, - половая
простуда, например - легко устраняются банщиками на Земле Святого Витта. Так
что я безработный, почтенный доктор. И пришел проситься на любую работу.
В глазах гостя увидел Федор Кузьмич столь неподдельное отчаяние, что
понял - больше вопросов можно не задавать. Но, памятуя, что в Киммерии
профессии передаются по наследству, все же решил кое-что узнать.
- А по рождению вы какой гильдии, к какой профессии?.. Простите, ведь
сексопатолог - обычно еврей? А вы разве...
- Увы, никак не еврей. Евреи в Киммерии - сильная гильдия, но медициной
они не занимаются. Никогда. А по поводу профессии имею сообщить, - с
достоинством сообщил гость, - что и матушка моя покойная, и батюшка, ныне на
почетной пенсии - всю жизнь были потомственными сексопатологами. Предвижу,
что вас это удивит. К сожалению, логику здесь я тоже найти хотел бы, да не
имею права: во главе Почетного Совета Святого Пантелеймона стоит как раз мой
батюшка. Именно ему принадлежит идея упразднения сексопатологии. И тут он
выражает свое профессиональное мнение. Уверяю вас, он специалист высшего
класса. Был. Увы. Был. А теперь он уже не практик, он идеолог.
Гость умолк.
- Но формально-то должен быть повод! Нет заболеваний - а ну как
будут?.. - пробормотал Федор Кузьмич.
- В том-то все и дело, - покраснел гость, что было странно при его
профессии, - к сожалению, Минойский кодекс наказывает смертной казнью... -
гость собрался с духом и выпалил - за составление приворотных зелий. Ну, и
отворотных тоже. В древнейшей истории киммерийцев уже были случаи...
Приворотное зелье действует неизбирательно, кто выпьет - на кого первого
глянет... Ну, ясно, во времена князей иной раз получались, ну...
непредусмотренные результаты, незапланированные наследники престола, к
примеру... И даже хуже...
Федор Кузьмич тут же почел все вопросы исчерпанными. Он-то думал, что
покинул должность лепилы навсегда, - но вот, выходит, и в Киммерии нужно
бывает человеку дать перекантоваться. Подумал и быстро нашел вариант.
- Коллега Гендер, - сказал он тоном консилиума, - скажите, знакома ли
вам технология... введения в пищу неких социальных групп чего-нибудь,
скажем, наподобие брома?
Гость наклонился вперед.
- Я... согласен работать с бромом. Но... хочу предупредить, что мойотец
решил упразднить сексологию так таковую... в силу чисто астрологических
причин. Дело в том, что вот уже месяц, как телевидение демонстрирует
неопознанный летающий объект, известный под названием Хрустальный Звон. Вы
слышали об этом?
- Слышал, видел... Красиво как будто, но, знаете, радуга она тоже
красивая. По-моему, атмосферное явление, да и все так считают.
- Кое-кто считает, но не астрологи, не знатоки искусства "Фэн Шуй", не
мой, наконец, батюшка, который на старости лет в себе все эти занятия
объединяет. Кстати, Москва на Хрустальный Звон тоже отреагировала:
приступила к чеканке золотых монет достоинством в шестьдесят и девяносто
рублей. Киммерийская гильдия врачей решила, что не должна оставаться в
стороне, и... вот.
Федор Кузьмич все понял. Сейчас он смотрел на гостя так, словно
предстояла трудная нейрохирургическая операция.
- И в Совете принято решение...
- Оставить вас без работы. Ничего, дорогой Пол, у меня вы будете пахать
как грек на водокачке.
Гендер взял себя в руки и попытался понять - как такое возможно. Он
никогда не видел никого, кто пахал бы на водокачке.
Воцарилось молчание. Нужно тут отвлечься и рассказать, что такое
Хрустальный Звон - сенсация эта, будучи ежедневной, занимала теперь в
выпусках новостей места не больше, чем подвиги советских космонавтов, то
есть почти никакого.
Когда Звон, тогда еще никакого названия не имевший, появился на высоте
полутора верст над землей где-то на полпути из Вятки в Казань, он поразил
воображение всех, кто его видел, сверкал, как огромная крюшонница, и
медленно вращался. Радары регистрировали его по-разному: половина - как
объект материальный, половина - вообще отрицала его существование. Кому-то
внутри шара мерещились наяривающие на лирах ангелы, кому-то казалось, что
это просто мыльный пузырь, который к тому же вот-вот лопнет, а кто-то
утверждал, что это похоже сразу на джакузи, полет ласточки, гренки с сыром,
танец живота и случку племенных лошадей. Однако все слышали исходящий от
шара звон, все сходились на том, что этот звон - хрустальный, и на
третий-четвертый день Хрустальный Звон стало именем собственным. Впрочем, к
этому времени шар уже переместился и висел почти точно над Владивостоком.
Потом Звон исчез, и лишь спутниковое наблюдение обнаружило его над Северным
Ледовитым океаном, в районе Желоба Святой Анны.
Там Хрустальный Звон пробыл недолго, его поклонники только-только
собрались в полярную экспедицию, когда шар мгновенно переместился туда, куда
по доброй воле вообще-то никто бы не двинул: он завис на обычной своей
высоте немного восточней Среднеколымска. Именно в это время ушлые газетчики
заметили, что Хрустальный Звон не покидает пределов Российской империи. Что
Звон и доказал очень скоро, переместившись к Туруханску, следом - смутил
своим появлением рыбаков, ловивших пескарей (ничего другого по
императорского закону там они ловить не имели права) в реке Медведице близ
Царицына-Волгоградского, опять вернулся в Сибирь и зазвенел над рекой
Бирюсой (кто-то даже расслышал в его звоне шлягер шестидесятых годов),
рванул к Архангельску, потом - к Охотску на берегу одноименного моря, после
чего неожиданно сызнова попал на первые полосы газет, ибо вернулся на
изначальное место между Вяткой и Казанью, и вновь совершенно точно стал
воспроизводить начальный маршрут, в котором даже не особо ученые люди
насчитали девять точек зависания.
Очутившись в точке зависания, особенно в начальной, шар чуть сильней
обычного вспыхивал и переливался, и в этот миг что-то похожее на звон
слышала не только вся Россия, но - по слухам - и такие города, как Урга,
Ашхабад, Вильна, Киев и Карасу-Базар в Крыму; кто-то (может быть, по
самовнушению) слышал Хрустальный Звон и в Америке. Кто слышал Хрустальный
Звон, тот немедленно проникался думами о России, начинал о ней чуть ли не
тосковать - даже если сидел посреди России в собственном доме. Из Туруханска
Звон был ясно виден и слышен в Мирном и в Остяковске-Вогульске, да и в
Томске тоже, звон над Медведицей доносился до Ростова и Астрахани, здесь он
был особенно силен, даже обитатели Челябинска что-то такое слышали, звон
"изначальной точки" (между Казанью и Вяткой) слышен был и Москве, и
Воронежу, и так далее, и так далее, и так далее. Питер считал своим звон
архангельский. Россия уже привыкла к Хрустальному Звону и ничего, кроме моды
на цифру "9", заметного в жизни России он не оставил - к Хрустальному Звону
просто привыкли. Впрочем, всем, кто думал о Звоне или видел его, начинало
казаться, что он находится во всех девяти точках его зависания, длившегося
то чуть меньше трех суток, то чуть больше. Впрочем, "звонопоклонники",
конечно, возникли не только в России, но и во всем мире. Ни над какой другой
страной, кроме России, ничего подобного не висело.
Над Киммерией Звон не появлялся, никто его тут не слышал, а видели
киммерийцы хрустальный шар лишь по телевидению. "Мало ли чего еще есть на
белом свете! Глядишь, еще и не то удумают!" - решал рядовой киммериец,
поглядев на изображение Звона - и возвращался к повседневным делам. Новость,
принесенная Гендером в дом Подселенцева, была первой реакцией Киммерии на
неслышный ей Звон.
- Я готов... вкалывать. - сказал жрец упраздненной науки, по-волчьи
отводя голову в сторону и вниз. - Но прошу учесть, я очень далеко живу: на
Великом Поклепе. Так что дорога на службу будет у меня занимать... много
времени, доходов у меня сейчас никаких, частный транспорт для меня -
недоступная роскошь, если возможно, учтите.
Федор Кузьмич задумался.
- А семья у вас?
- У меня нет семьи. Не сложилось. С отцом отношений не поддерживаю. В
нашем роду уже много поколений женитьбы происходят... трудно. Словом, семьи
у меня нет.
- Почему бы сексопатологу не завести семью? Что тут трудного? Вас же
родили как-то.
Гендер чуть покраснел.
- Мой отец женился на моей матери... по приговору архонта.
- А чем же, простите, провинился ваш батюшка?
- Увы, имело место тяжелое преступление... Его совершила моя матушка.
Она составила приворотное зелье... и злоупотребила им. Она продала его моему
батюшке. Очень дорого. А прислал его к ней за приворотным зельем архонт...
по постановлению медицинской гильдии. Ее тогда возглавлял мой дедушка. Отец
моего отца, если это сколько-нибудь интересно. Дед был очень озабочен тем,
что отец злоупотребляет возможностями своей профессии, причем ежедневно...
За дверью громко хрюкнули: Доня, кажется, подслушивала. Федор Кузьмич
очень громко и очень недовольно откашлялся. Хрюк прекратился, но из этого
еще ничего не следовало.
- "Но человека человек... послал..." м-м, к архонту? Не помню дальше.
Впрочем, если вы холостяк-одиночка, думаю, жилье для вас найдется. По
крайней мере в рабочие дни ночевать вы здесь сможете. У вас тут в аптеках
бром по рецепту?
- Само собой... Нельзя же его так просто продавать, совсем рождаемость
исчезнет. Киммерийцы - трудоголики!..
- То-то и нет сексопатологии... Впрочем, не верю я, не верю. Доня! Ты
сегодня хотела приготовить помешанную свинину!.. - в коридоре послышался
стук Дониных сабо, а Федор Кузьмич улыбнулся уголками рта. - Это хороший
рецепт, только хлопотный. Мелко нарезанная свинина с мелко нарезанным
орляком, все время нужно помешивать - получается вкусно. Я надеюсь, вы не
вегетарианец. Для начала, коллега, я выпишу недельную порцию брома. У нас в
подвале, изволите ли видеть, шестеро бугаев с негашеной сексуальной
энергией. Давайте начнем их энергию гасить. Вас я оформлю при них...
хлеборезом. Нет, лучше баландером. Или лучше, может быть, бромочерпием? А,
где наша не пропадала. Оформлю вас на все три ставки. Разработайте рецептуру
сочетания кормовой соболятины с моченой ягодой на шестерых. Средний вес
кормимого - пять с половиной пудов живого веса. Кстати, забыл спросить, вы
не вегетарианец?
Гендер грустно усмехнулся.
- Увы, от бедности последнее время даже антивегетарианец. Я даже не
член гильдии, никакой. Вегетарианцы у нас - это лишь богатые граждане.
Бобры. Евреи. Евреи в Киммерионе - богатая, сильная гильдия, у них меняльные
конторы, все синхронное толмаческое дело в их руках, глухонемое и другое.
Впрочем, если вы примете меня на работу, у меня возникнет право вступить в
гильдию наймитов. Архонт уже объявил о ее создании, сейчас идет работа над
уставом.
- Наймитов?
- Понимаю вас, - грустно улыбнулся Гендер, - в России это ругательство,
а в Киммерии - старинное, простое слово. Наемный чернорабочий, ничего
больше. А вы сможете выписать бром? Кстати, напоминаю о несовместимости с
це-два-аш-пять-о-аш.
- Аш два о с несоленой соболятиной им, а не це два! Итак, для начала
три литра. Если не примут по одному рецепту - обратимся к хозяину дома. Он -
к архонту обратится. Не завидую тогда аптекарю. И последите, коллега, чтобы
рецепт вам вернули. Я бесплатных автографов не раздаю. А потом, как бром
получите - приходите ко мне. Составим этим лбам сбаланди... сбалансированную
баланду с высоким содержанием брома, а не то они друг друга... Это, впрочем,
по вашей основной профессии. Минойский кодекс, помнится, ничего интересного
- кроме порки - за содомию по обоюдному согласию не назначает.
- О да. Но это - киммерийская порка! Мастера на Земле Святого Эльма
отнюдь не одни настурции выращивают. Так вы дозволяете мне подать прошение о
вступлении в гильдию наймитов?
- Если угодно. Но сперва купите бром, деньги вам на кухне выдадут.
Гость умиротворенно отправился на Аптекарскую, взяв в обнимку трехлитровую
банку с неотмытой этикеткой "Огурчики малосольные парниковые киммерийские".
Женщины собрались на кухне вокруг Федора Кузьмича - узнать, что за новый
жилец в доме. Пришел со двора и Варфоломей - с утра он был занят щипанием на
лучину железного полена, - дерево железного кедра загорается с трудом, но уж
когда разгорится - как сто двадцать свечей горит, и - в отличие от
электролампочки - не скоро выгорает.
- Придется принять, - коротко сказал Федор Кузьмич, и все поняли: да,
придется. - Считайте, что спасаете врача-вредителя.
Гликерия мелко закрестилась.
- Тю на тебя! - сказал старец, - Его родной отец со свету сживает. А он
сам - врач. Теперь за нашими идиотами ходить в подполе будет. Харчи
отработает, а поселить его... Нин, две комнаты ведь пустых были!
- И есть пустые, - отозвалась Нинель, - только может мы второй катух
откроем? Стоит заколоченный при кухне сто тридцать лет, зачем пустой стоит?
Пусть человек живет, если говоришь, что хороший... а я знаю, хороший. Ну,
будет, будет...
- Какой второй катух? - обалдела Гликерия - у нас только один, при
кухне, там Варька спит. Нету другого!
- Есть, хозяюшка. Там топчан стоит и рухлядь Мины Миноича, твоего
прадедушки лежать будет, когда откроем...
- Да как ты можешь знать-то?
- Я не могу знать, я знаю. Словом, Варфоломейка, ты у нас один не
хилый, подвинь-ка поленья!
Повинуясь инструкциям Нинели, Варфоломей уперся ногами в стену, головой
в полуторосаженную поленницу - и напрягся. Поленница аккуратно поехала
вправо, обнажая ничем не примечательный кусок стены. Нинель обстукала на ней
прямоугольник и показала, где отбить штукатурку, не забыв добавить, что
когда "новый въедет, все заштукатуришь". К удивлению всех, кроме Нинели (и
Варфоломея - он давно знал, кто тут больше всех знает, в нем текла кровь
гипофета) - обнажилась плотно заделанная дверь.
- Статочный был резчик прадедушка!... с благоговением сказала Гликерия,
разглядывая золотую рыбку, глотающую тюльпан, - на двери вместо замочной
скважины был выгравирован именно такой знак. - Красиво рисовал!
- Он не рисовал, тетя Гликерия, - сказал Варфоломей смущенно, - это
по-минойски написано "обеденный перерыв".
- Тогда тем более открывай, - сказала Нинель, - пообедали, хватит.
Только стену, стену, дурень, не свороти, да нет, не своротишь... Стой!..
Но было уже поздно - рубаха на спине Варфоломея лопнула чуть ли не
крест-накрест (во мускулы-то!), а большая деревянная дверь в стене кухни
открылась. Из темного провала дохнуло столетней пылью. Нинель первая
осторожно заглянула в темноту.
- Все правильно. У вас что тогда, архонт сухой закон ввести хотел?
Гликерия не знала, но с порога кухни подал голос новый участник событий
- хозяин дома, папаша которого, так уж получалось, и замуровал эту дверь.
- Архонт Паносий Шпигельпек. Отец, помню, его без матерной секвенции
даже помянуть не мог. Целый месяц у власти был. Как сейчас помню -
произнесет отец, что про бывшего архонта думает - и тут же под образа, на
молитву, грех сквернословия замаливать. Случалось и по дюжине разов на дню,
и больше. Папаша как раз и был среди горожан, когда архонта с чина
повергали, он его до переправы на Римедиум сопровождал, а то бы толпа его
вовсе растерзала. Чего захотел: с одиннадцати до двух по карточкам, а потом
и без карточки ни рюмки. А чего его ограничивать, зелье-то, когда в каждом
доме змеевик, да хозяйки настойки сами делают. Дурак был архонт, один
разговор. Все уж и забыли про него.
Покуда Роман произносил речь, Нинель с трудом выволокла из темноты
опечатанный старинным сургучом мамонтовый бивень. Варфоломей, как
единственный и нестарый глазами, и киммерийской азбуке обученный, разобрал
по складам:
- "Двойное миусское. Каморий Кью... Кьюлебьяка и правнуки"...
- О... Да-а-а... Это о-о!.. - выразил свои чувства хозяин, - Давно и
фирмы этой нет, и не знаю, есть ли у кого в погребе... Если не стухлось, это
мы на Троицу! А еще есть, милая? - Старец, приволакивая ноги, ринулся к
проему. Нинель тащила второй бивень с теми же рыбками-птичками, которые
давно когда-то сделал своей эмблемой не такой уж позабытый, как выясняется,
винокур Каморий Кулебяка. Варфоломей вытащил третий бивень. В каждый входило
пол-амфоры, по-русски что-то около двадцати литров. Всего бивней с печатями
нашлось шесть, - Мина Подселенцев, как всякий нормальный человек, считал на
дюжины. Ничего больше, кроме пыли, в каморке не было, кровать тут вполне
помещалась, оставалось место для шкафа и столика - катух был побольше того,
что отдали Варфоломейке. В полу обретенной комнаты имелось еще нечто:
квадратный люк чугунный люк явно вел в подпол, к шести уютно и прочно
прикованным таможенникам.
- Это прекрасно, - подытожил Федор Кузьмич, - это прекрасно. Только
окно размуровать нужно. Куда оно выходить будет, Нин?
- В коридор... - растерянно ответила татарка. Всем как-то стало жаль
нового жильца, у Варфоломея катух был меньше, но окно выходило во двор.
Четыре удара в дверь возвестили о возвращении Гендера. Он стоял на
пороге в обнимку с трехлитровой банкой, до краев полной кроваво-красной
жидкостью, между мизинцем и ладонью левой руки были зажаты невостребованные
рецепты: подпись доктора Чулвина в аптеке уважали.
- Но четыре мы продадим! - возгласила Гликерия, не глядя на гостя,
видимо, как итог каких-то своих мыслей. Нин, почем нынче на рынке термос
такой самогонки?
- Империалов двести, наверное. А то и более. Никогда не видела. Деньги
у нас пока есть, не хватит - продадим по одному. Тащи к нам, Фоломейка,
негоже в кухне такое добро держать. Да погоди ты, пылища же, Доня оботрет!
Электричество провести - раз... Кровать новую... Шкафчик, нет, шкаф, стул из
гостиной возьмем... Не окормить бы доктора соболятиной, поганая она,
говорят, я на рынке слыхала, даже продавец говорил...
- Не тревожьтесь, барышня, - мирно сказал Гендер, - я могу есть даже
сырую ежатину, она в моей, увы, бывшей профессии чудесно работала как
лекарство.
- Чтобы возыметь?.. - с интересом спросил Федор Кузьмич.
- Как раз наоборот, доктор, чтобы спустить лишний пар...
- Доня! - скомандовал Федор Кузьмич, - первый же термос мы не продаем,
а меняем. На две тысячи освежеванных, потрошеных ежей, надо дать объявление
в газету...
- Эва! - возмутился Подселенцев, - На две? На шесть, не меньше! Если,
конечно, сектанты из Триеда их всех не извели... Я объявление по телефону
продиктую, у вас не примут... - и хозяин удалился с кухни в гостиную, в
сторону допотопного телефонного аппарата.
- Ежи едят змей, а триедцы сами змеееды. Так что сектанты вам ежей сами
привезут. И мало прoсите - такое вино еще дороже. - откомментировал Гендер,
отверзание неведомой комнаты прошло мимо его внимания - он решил, что
хозяева просто кое-что решили переставить в доме, а уж заодно и продать
избыточные продукты. О том, что малолетний некоренной киммериец "здоров и
избыточествует", газета сообщала не реже, чем раз в неделю. - Доктор, я тут
кое-что придумал насчет брома... Необходим баланс - нужно, чтобы они не
впали в каталепсию, однако бром обязан свое действие проявлять в полной
мере, не вступая в кумулятивный контакт со специфическими гормонами,
присущими сырой ежатине.
- Словом, чтобы было хорошо раньше, чем станет плохо... - пробормотал
лепила, закрываясь с помощником в своей комнате. Пасьянс так и пришлось
убрать неоконченным - если на него что и было загадано, то ответа узнать
доктору не пришлось. - Итак, коллега, для начала введем норму брома,
учитывая тушеную соболятину реакции на соболятину, причем относительно
свежую, с учетом коэффициента сырой ежатины...
Святая Варвара в отключенном телевизоре, наверное, заткнула уши и
зажмурилась. Не любила она таких ученых слов. И ее почитатели тоже их не
любили.
Какой такой коэффициент ежатины?
А над Русью плавал Хрустальный Звон.

11

Никто не хочет заниматься классической филологией: слишком опасно.
Андрей Столяров. Некто Бонапарт

Доне, признаться, многие мужчины нравились, причем в одних ей нравилось
одно, а в других другое, а третьих - то, что в них не было ни того, ни
другого, - но Пол ей понравился больше прочих, понравилась даже его привычка
сперва на все спрашивать разрешения, краснеть при этом, а особенноего
привычка носить крахмальный белый халат. Пол принес его с Великого Поклепа
вместе со своими пожитками вместившимися в три корзины; сам стирал его,
крахмалил, сам сушил, гладил, утром и вечером отправляясь кормить нерадивых
рабов бромистой соболятиной. Он аккуратно надевал халат перед зеркалом возле
своего выходящего в коридор окна, долго поправлял складочки и воротник, лишь
потом брался за кастрюлю. Как действовало созерцание белого халата на бывших
таможенников - неизвестно, но Доню пленяло безотказно.
Федор Кузьмич говорил, что нового работника с прежней службы поперли,
вот он теперь и пристроился кормилой к подселенцевским рабам. Гендер сам
стряпал для них неслыханное, страшно пахнущее варево, сам что-то в их еду
добавлял, сам дважды в день вниз топал по лестнице в подпол. Первые
три-четыре дня рабы чего-то там ревели и жрать не хотели, но Пол только
добавлял в старую еду немного накрошенной ежатины и еще темно-красной
жидкости из банки - и с той же кастрюлей опять лез в подпол. Со второго
раза, с третьего - рабы оставляли кастрюлю пустой. Раньше туда ходила Нинель
с Варфоломеем, теперь Пол брал с собою паренька-богаты-ря, а Нинель вовсе
посещать рабов перестала, пообещав, что "скоро много разного будет, будет
им..." Доня не расслышала - то ли "дедушка", то ли "девушка". Доня ожидала -
ну, чего-нибудь. Она с самых первых сознательных мгновений жизни знала, что
Нинель слов на ветер не бросает.
В своем катухе Гендер развел немыслимую чистоту. Стены, пол и потолок
он отскоблил крупным песком и наждаком. Выделенный ему старый стол постоянно
застилал свежей газетой; за неимением скатерти, взять хозяйскую он почему-то
отказался, - впрочем, посуду он тоже держал собственную, а именно - графин с
кипяченой водой. Возле двери, изнутри, укрепил он в своем катухе карманное
зеркальце - смотрелся в него по утрам, прежде чем выйти к прочим обитателям
подселенцевских хором. Узкая койка, которую он выбрал из числа предложенных,
всегда была застелена с солдатской точностью - сто двадцать восемь
квадратиков одеяла налицо, прочие подвернуты. Что было в его комнате
странно, так это то, что среди пожитков почти не оказалось ни одной книги;
Гендер признался Доне, что читать никогда не любил, потому что дело это
долгое и только отнимает время, - но, несмотря на это, стихи он любил.
В уголке, на тумбочке, Гендер приладил доску, к ней привинтил
микроскоп, спиртовки и несколько рядов пробирок на проволоке - тут была его
лаборатория. Гендер всерьез изучал организмы подопечных шести бывших
таможенников рабов: некогда кособородого, нынче бритого экс-капитана
Овосина, двоюродных братьев экс-рядовых Листвяжных, а также экс-рядовых
Запятого, Сырцова и Забралова.
Шестеро рабов, брошенных на декаду - то есть на двенадцать лет - в
подпол к Роману Подселенцеву, не могли ждать досрочного освобождения ни при
каких обстоятельствах, включая возможное прощение со стороны Романа, - тогда
предстояла бы отправка в Римедиум, где, по слухам, никто столько не живет,
вредное это место для жизни. Даже умри Роман (что в его возрасте никто не
расценил бы как неожиданное событие) - рабы просто перешли бы по наследству
к его старшему сыну Дидиму, а у того только и власти было, что отказаться от
них в пользу младшего брата своего Захара, притом у каждого из братьев
имелось по четверке взрослых сыновей плюс множество внуков мужеска пола.
Каждый мог делать с рабами что хочет (даже убить, хотя за это Минойский