Страница:
Он хотел добавить что-то ещё, но хан перебил его.
— Как зовут этого храбреца? — глаза Повелителя цепко следили за мимикой собеседника.
— Ис Кандер… сын Фил Липла…
— Что ему нужно? Богатства? Пастбища? Моя голова?..
— О нет!.. — губы Кусмэ Есуга противно дрогнули, напоминая скрытую усмешку. — Он даже не знает о твоём существовании, Повелитель…
— Не заговаривайся, Кусмэ! — бровь хана поползла вверх, напрягая лицо. — Разве ещё есть в подлунном мире хоть один правитель, не слыхавший обо мне?!
— Кто сказал, о Великий Хаи… что ты в подлунном мире… Ты… прошедший сквозь Облачные Врата?.. — теперь уже взгляд посланника впился в лицо хана, всё больше и больше тяжелея. — Верь мне. Ис Кандер не слыхал твоего имени… Много лет назад он покинул родину… чтобы уже никогда не вернуться назад… Раздал всё своё имущество и земли наследникам и родственникам… чтобы не возникало даже самой мысли о возвращении… Он ещё юным двинулся в свой Военный Поход… заручившись поддержкой неведомых нам богов… и не его вина, что дороги ваших Походов пересеклись…
— Сколько их было… безумцев, что пытались пересечь мой Путь. Но ни один не перешёл на другую сторону. Любая дорога, наткнувшаяся на мою, — обрывается. — Великий Хан устало махнул рукой, давая понять, что решение принято. — Вперёд!
На этот раз не было привычных приготовлений. Не было военного совета и ночи перед сражением. Просто солнце повисело ещё немного и неспешно двинулось на восток. А вслед за ним сдвинулась с места и многоводная людская река.
Туда — навстречу неведомому врагу! Все объяснения и россказни, все ответы на загадки о невероятном воскрешении Повелителя — потом. После битвы. Если, конечно, будет кому слушать, если будет кому рассказать.
…После долгого форсированного марша тремя постоянно готовыми к бою колоннами тумен наконец достиг огромного поля, где поджидал высланный навстречу врагу разъезд. Сотник разведчиков Асланчи лично доложил Великому Хану, что дальше местность сильно изрезана оврагами, огибающими многочисленные холмы. И что вражеское войско спешно движется именно сюда, словно их ведёт местный проводник. Правда, движение неприятеля сильно замедлено этими оврагами, к тому же подавляющее большинство неприятельской армии составляет пехота.
Из рассказа разведчика об окрестностях получалось, что лучшего места для предстоящей битвы не найти. Да и выигрыш во времени позволял построить своих воинов согласно задуманной тактике. Хасанбек лишь уточнил: когда, по разумению сотника, враг достигнет этого поля? Тот ответил:
— Не раньше, чем можно приготовить на вертеле молодого барашка, который ещё только пасётся в стаде.
Темник вопросительно посмотрел на хана: «Здесь?»
Тот молча кивнул: «Здесь… Готовься».
Опасения, сомнения и смутные вчерашние предчувствия — всё это отступило прочь. Долой интриги и козни пришлых людей! Наконец-то Хасанбек свободно вздохнул полной грудью. На них надвигалась неведомая армия, вот-вот передовые отряды её покажутся из-за холмов, а темник хищно улыбался, оглядывая гвардейцев. Негоже воинам прятать улыбки перед схваткой! Это — их стихия. Для этого они и рождены.
Хасанбек, получив команду хана готовиться к битве, не жалел коня. Непростое это дело — учесть все мелочи перед сражением! Да ещё и расставить войска должным образом.
Кликнув с собою всех тысячников, он устремился вниз по склону. В первую очередь выискивая такие мелочи, которые могли бы не только осложнить ход предстоящей битвы, но и лишить монголов шанса на победу.
Поле представляло собой обширную пологую ложбину, далеко впереди окаймлённую цепью низких холмов. Сам центр ложбины был сильно смещен вперёд, в сторону приближающегося врага. В этой низине, извиваясь, поблескивала небольшая речушка, в десяток шагов шириной.
Темник тут же отметил для себя — не стоит спешить, начав атаку. Пускай неприятель преодолеет эту линию первым и начнёт активные боевые действия на подъёме… пусть даже и на очень пологом, не изматывающем.
На правом фланге поле терялось в перелесках, за которыми, несколько раз изогнувшись, текла полноводная река. Дальше, за рекою, растительность становилась гуще и у самого горизонта сливалась в сплошную стену леса.
Конечно, можно было попытать удачи, послав одну из тысяч в обход ближайших перелесков. Но кто мог бы поручиться, что река, неожиданно повернув, не станет серьезной преградой, надолго задержав отряд?
Нет, удача удачей… Но не стоит испытывать судьбу. А вот раствориться сразу же в этих перелесках!..
Подозвав к себе командира восьмой тысячи, темник кратко объяснил ему задачу. И вскоре, разбившись на сотни, засадная тысяча поспешала к указанному месту, оставив своего трубача в ставке.
Наконец картина предстоящей битвы полностью сложилась в голове Хасанбека. И зазвучали приказы.
— Мунтэй! Возглавишь кэль!
— Мурад! Тебе командовать джун-гаром!
— Шанибек! Твой барун-гар!
Указания сыпались одно за другим. Иногда следовали пояснения. Постепенно возле Хасанбека никого не осталось. Все тысячники умчались к своим воинам, выстраивая их на указанных позициях.
Назад, в ставку, он возвращался вдоль левого края поля, ещё и ещё раз цепко оглядывая раскинувшуюся перед его взором местность.
Степь здесь резко заканчивалась, переходя в буераки. А на одном участке, что предшествовал ручью, даже круто обрывалась. Протяжённость обрыва превышала длину полёта стрелы, высота же достигала примерно трёх всадников, поставленных друг на друга. При взгляде вниз — сразу отпадали все мысли о каком-либо обходном манёвре. Этот участок можно было использовать только для одного: если придёт удача в бою, то, перегруппировавшись и проломив вражескую «стену», теснить левую отколотую часть к обрыву, чтобы столкнуть её вниз на зубы камней…
И совсем не хотелось думать об обратном — о какой-нибудь части тумена, прижатой врагами к этому краю поля.
…Как ни ждали — у многих тенькнуло в висках, когда из-за прерывистой линии дальних закатных холмов, что приковали к себе взгляды тысяч нукеров, на пологий склон высыпало около полусотни дрожащих точек.
Разведчики!
Судя по неясно долетавшему шуму, они уже не хоронились. Напротив, с улюлюканьем неслись во весь опор к своему войску, давая понять — враг идёт по пятам!
Скачущие точки на глазах росли, превращались в крохотных всадников.
Хасанбек последним взором окинул поле грядущей битвы и заспешил в ставку — то самое место, где Чёрный тумен встретил разъезд разведчиков. Подъём был пологим, однако не настолько, чтобы пускать коня в галоп. Да и время покуда позволяло — уходящие от врага разведчики находились на половине расстояния к ручью.
Он внимательно осматривал ряды своих войск, уже выстроившиеся на указанных местах. По старому монгольскому обычаю тумен был разделен Хасанбеком на три части. И не было никакой нужды отказываться от боевого опыта предков.
Кэль, во главе которого был поставлен командир второй тысячи Мунтэй, разместился в начале склона, немного левее и ниже ставки Великого Хана. Эта основная часть войска включала в себя четыре тысячи — вторую, третью, седьмую и десятую — и была выстроена соответственно в четыре колонны, причём третья тысяча заметно выдавалась вперёд из общего строя.
Джун-гар, под началом самого опытного тысячника — командира пятой тысячи Мурада, состоял из четвёртой, пятой и девятой тысяч, которые были смещены влево и вперёд, расположившись ближе к середине склона.
Практически примыкая к центру войска, правее его, располагался корпус барун-гар, которым командовал тысячник Шанибек, державший свою шестую тысячу скорее в походном, нежели в боевом построении.
Хасанбек, приближаясь с вражеской стороны к своим воинам, пытался смотреть на них глазами неприятеля. И натыкался на слабые места… Корпус Шанибека был кричаще малочисленным, к тому же именно за ним располагалась ставка хана. Белое знамя, развевающееся над полотняным шатром, так и притягивало к себе взгляды. Именно сюда врагу надлежало наносить главный удар!
Достигнув расположения ставки, Хасанбек спешился. Бросил поводья оруженосцу, распорядился поменять коня на испытанного боевого. Доложил хану о готовности к битве. Тот одобрительно кивнул и заметил:
— Подвинь третью тысячу вперёд и выстрой шеренгами. Путь к врагу будет короче. Им сегодня и без того достанется больше всех.
Темник взглянул на посыльного, повёл бровями; тот рванул поводья, заспешил в кэль.
Первая ударная тысяча, под началом Бурхула, находилась при ставке Великого Хана, выстроившись полуподковой позади его шатра, расположенного на небольшой возвышенности. Тут же, водружённое на высоком шесте, уверенно развевалось Белое Девятиножное Знамя, чтобы гений-хранитель Сульдэ, вселившийся в святыню, мог лучше видеть ход сражения. Знамя неспешно колыхалось в ленивых потоках горячего ветра и оттого казалось, что изображённый на полотнище кречет застыл в воздухе, завис над ставкой, перебирая подрагивающими крыльями.
— Чует славную битву, — после долгого давящего молчания сказал Чингисхан. Он стоял в своём синем халате, расшитом золотом; халат был накинут поверх лёгкой, но очень прочной кольчуги работы старого дамасского мастера. — Командуй, Хасан. Да хранит тебя Небо! Вперёд! Начнёшь по своему сигналу… А я буду молить Сульдэ о нашей победе.
Хасанбек почтительно поклонился Повелителю. Удивившись про себя, каким молодым задором пылает ещё недавно угасший взгляд хана. Надел шлем, поправил доспехи и снаряжение, пришпорил верного скакуна, правя в кэль. Там уже, выполнив последнее указание, центральную часть поля перегородили всадники третьей тысячи — выстроились несколькими шеренгами, закрывая собой готовые к удару три колонны панцирных конников. Появление Хасанбека было встречено сдержанным одобрительным гулом, прокатившимся по всему корпусу.
Нойон выехал перед строем всадников, готовящихся к атаке в самом первом порыве, впился взглядом в горизонт. И словно окаменел, не в силах отвести взор.
Сколько вечностей кануло в этом ожидании? Всё в этом подлунном мире для него умерло. В подлунном…
«…кто сказал, о Великий Хан… что ты в подлунном мире?»
Хасанбек вспомнил эти недавние слова Кусмэ Есуга. И не смог ответить себе: когда же, действительно, он в последний раз видел луну? По всему выходило, после Облачных Врат ни разу не пялилось на него с небес её жёлтое око!
«Гнать, гнать мучительные думы, не время и не место…»
Глаза его слезились от напряжения.
Сначала Хасанбеку померещилось, что далёкая линия холмов расплылась. Он прищурил глаза, потом протёр их. Не помогло. Напротив — окоём зашевелился, задвигался. Казалось, там, на противоположном краю поля, — земля начала оживать! Да ещё и заворачиваться, скручиваться навстречу монголам, как огромная войлочная подстилка.
Линия потолстела. Холмы уже шевелились вовсю.
«Враг!!!»
Из-за невидимого предела, сначала густеющей прослойкой между небом и землёй, а потом шевелящимся ковром на склоны стали сползать первые отряды неведомых воинов.
Темник подал знак и все дунгчи тумена извлекли из труб тревожные пронзительные звуки: «Вижу врага!.. Вижу врага!.. Полная готовность!.. Ждать!.. Вижу врага!.. »
Трубам отозвались лошади. Заржали коротко, заплясали под седоками. Почувствовали надвигающуюся угрозу.
И промолчали в ответ трубам люди. Заёрзали, врастая в сёдла, устраиваясь поудобнее. Сжали крепче поводья, принялись поправлять и без того ладно сидящие доспехи.
А холмы уже полностью залила людская лава. И этому потоку пехоты, казалось, не будет конца.
Павсаний вполголоса выругался.
Всё это поразительно смахивало на Граник. На самую первую большую битву Александра в Малой Азии. Неужели история повторяется? Ежели так, то ничего хорошего Павсаний от этого не ждал, будучи убеждён — любое повторение даётся богами только в том случае, если кто-то не усвоил, а может быть, даже и не заметил урока, преподанного небом. Да-да, именно на Граник… На ту неизвестную до поры строптивую реку, на правом берегу которой и случилась памятная бойня. Сейчас роль реки играл широкий ручей в пологой низине, во всяком случае издалека эта полоска воды выглядела именно так.
Павсаний закрыл глаза и вызвал из памяти давнюю, но врезавшуюся навсегда картину, когда они с марша упёрлись в водную преграду. На противоположном берегу, крутом и обрывистом, выстроилась персидская конница.
Рельеф местности не позволял видеть глубину конной армады, и казалось, что вся равнина на том берегу была покрыта бесчисленными всадниками. Правда, по левую сторону от илы, которой тогда командовал Павсаний, за персами просматривались плотные ряды гоплитов. Изменники! Греческие пехотинцы-наёмники… Македонские воины тогда совершили невозможное — атаковали, практически с ходу, огромнейшее войско! И не только атаковали, но — победили. Преодолели бурную реку под градом вражеских стрел, взобрались по крутому склону, рассеяли правый фланг персов…
На противоположном краю поля огромными тёмными пятнами шевелился неприятель, о появлении которого ещё вчера предупредили Александра его новые советники. Воины неведомого роду-племени располагались небольшими уступами, заполонив собою линию горизонта, и лишь в центральной части — спустились вниз по склону. Должно быть, оттуда и начнётся первый наступательный порыв.
Осмотрев поле предстоящей битвы, Павсаний снова поморщился. Хотя ни одна складка местности не укрылась от его цепкого взора. Хотя сразу же в голове возник чёткий план боевых действий… Что толку?! Никто не испрашивал на этот раз его мнения.
И опять, как тогда на Гранике, как на всех прочих полях сражений — главный удар, наверняка, нанесёт сам великий Александр, во главе своей царской илы. Храни его Арес! А вместе с ним и всех нас. Вот только… Стоит ли теперь так цепляться за собственную жизнь?
Конница на этот раз рванёт в атаку без него, Павсания… И всё дальнейшее, наверняка, произойдёт без его непосредственного участия. Возможно, ему даже не доведётся взмахнуть мечом. Главное оружие урага — язык и зоркий глаз… Вот и ори, хоть охрипни, на своих подчинённых!
Павсаний до боли в пальцах сжал медный амулет. Не мог простить царю незаслуженной обиды. Месяц назад, после пьяной перепалки на царском пиру, он — Павсаний, сын Никанора — был разжалован из илиарха до урага! Множество смутных недовольств, копившихся все эти годы внутри, как гной, рано или поздно должны были прорваться наружу. Так и вышло… Командир царской конницы, гиппиарх Клит Чёрный, сын Дропида и брат царской кормилицы Ланики — не иначе, как подзадоренный самим Вакхом! — не утерпел и упрекнул царя в том, что позабыты все былые заслуги тех македонян, с коими Александр однажды переправился на азиатский берег, чтобы начать эту бесконечную войну и завоевать всю Ойкумену. А потом напомнил Александру ту битву на Гранике, когда именно он, Клит, командовавший тогда царской илой, спас царя от верной смерти — отсёк вместе с кинжалом руку Спифридату, замахнувшемуся сзади…
И Павсаний тоже не стерпел. Он поддержал своего командира и сотоварища-ветерана…
Тому теперь, как ни крути, а всё-таки легче — мёртвых уже нечем обидеть! Словесная перепалка закончилась страшно… Обидные слова и хмель — опасная смесь. Взбешённый Александр, не помня себя, вырвал у кого-то из приближённых копьё и метнул его в ближайшего сподвижника, говорившего горькую правду. И пал Клит, пронзённый насквозь…
Хотя, как потом перешептывались между собой ветераны, дело было вовсе не в царском гневе. Судя по всему, истинными виновниками случившегося являлись два жреца неведомой религии. Странные люди в широких полотняных одеждах тёмно-зелёного цвета, чьи лбы венчали широкие чёрные повязки из шерсти. Хотш Блоум и Баэс Шинн. Так их звали…
Впервые они возникли возле Александра после захвата древней резиденции индийских царей — Экбатаны. Здесь оказался полуразрушенный храм, который эти двое выдавали за оплот своей веры, преследуемой персидским тираном Дарием. Что наговорили они царю — разве теперь узнать? Ясно только одно — всерьез уверовал Александр в их небесное происхождение. Клит Чёрный за месяц до смерти даже передал Павсанию историю, однажды рассказанную ему лично царём… Но разве же можно было в подобное верить?! Отнёс он эти росказни к пьяному лепету на исходе буйного пира. Будто бы случилось так, что Баэс Шинн специально вывел Александра из себя, потом раззадорил и сам же предложил царю ударить его мечом, что тот не задумываясь и сделал. И вот тут-то случилось невероятное! Как только царский клинок начал входить в тело жреца, тот попросту исчез! А через два дня — живой и невредимый! — как ни в чём не бывало, явился в царские покои в сопровождении неизменного Хотша Блоума…
Нет, давно не терял Павсаний голову от воздействия вина, был умерен в возлияних и терпеть не мог пьяного бахвальства. Потому и от слов Клита попросту отмахнулся…
А вот в том, что в гибели Клита повинны именно Хотш Блоум и Баэс Шинн, — был уверен. Не обошлось без их змеиных голосов. Видать, мешал им старый товарищ и соратник царя. Кто будет следующим?..
Наутро, протрезвев, Александр вместе со всеми оплакивал смерть одного из лучших македонских полководцев. Но, невзирая на это, не забыл никого, кто поддержал Клита в той роковой перебранке. Каждому нашёл место среди обычных воинов…
Павсаний впитывал увиденное, перебирал варианты. Далась ему эта река Граник! Пусть совпадения имелись, но скорее условные, с большой натяжкой. Неприятель, как и тогда, стоял на возвышении, но не вдоль берега ручья, а на значительном удалении. Хотя точно так же выжидал, что предпримут македоняне… А они, не мудрствуя, привычно построились фалангой в шестнадцать шеренг. Прикрыли более слабый правый фланг усиленным отрядом конницы, в том числе и царской илой во главе с Александром. Левый фланг прикрыли двумя илами конницы да поставили в арьергарде единственный резерв — двухтысячный отряд аргираспидов. Авось, пригодится! Хотя, до сих пор, вражеские мечи не добирались до «серебряных щитов»…
Кулак побелел. Павсаний оставил в покое амулет, разжал пальцы и размял затёкшую руку.
Ураг… Тот, кто стоит за спинами сражающихся воинов. Хотя, если поразмыслить, быть урагом сейчас даже предпочтительней. Не лезть на рожон во главе ряда, показывая пример подчинённым и принимая на свои щит и сариссу первый, самый страшный, порыв-удар врага. Не выбираться из-под кровавого завала, мешанины из конских туш и человеческих тел, удивляясь, что снова уцелел в жестокой мясорубке.
Ураг… Задний. Замыкающий командир ряда. Подающий команды и ответственный за перемещения и сохранение строя при любых условиях. Была у него и ещё одна незавидная обязанность — не допустить бегства. Любой ценой. Даже если для этого пришлось бы перебить поочерёдно всех шестнадцатерых фалангитов своего ряда! Да только не доходило пока до этого, ни разу. Куда бежать-то?! Вокруг — сплошь и рядом земля ЧУЖАЯ. Переловят, как мышей, днём раньше — днём позже…
Последний отряд измождённых разведчиков — полусотня легковооружённых всадников — наконец достиг расположения выстроившихся кэкэритэн. Вернувшиеся проскакали на взмылённых лошадях по коридору между кэлем и барун-гаром. Туда, где развевалось Белое Девятиножное Знамя. Войско встретило смельчаков подбадривающими криками. Проводив их взглядом, темник опять обратил свой взор на врага.
Он уже разобрал, что чужеземцы движутся не сплошной линией, а близко расположенными отрядами. Издалека эти подразделения сливались в единое целое, напоминая вооруженную линию горизонта. Ширина вражеского строя поражала всякое воображение — никогда ещё Хасанбеку не доводилось видать ничего подобного!
Покуда ещё не была видна глубина этого чудовищного построения, как и не было понятно, что прячется за ним в тылу, но размах его внушал подспудный трепет, который не имел ничего общего с трусостью, а больше напоминал зловещий шёпот Судьбы.
До его чуткого уха уже начали долетать звуки чужих команд. Заунывно взвыли незнакомые трубы, приостанавливая вооружённую лаву. Хасанбек неотрывно наблюдал, как за считанные минуты чужие мелкие подразделения чётко и слаженно выстроили настоящую монолитную стену. Поистине грандиозное сооружение из человеческих тел, доспехов и оружия, двигающееся как единый живой организм.
Темник вспомнил мудрёное слово, которым Кусмэ Есуг обозвал этот боевой строй пришельцев, когда что-то там пояснял Великому Хану.
Халанкха!
Что это означало на чужеземном языке — темник не расслышал, а может, «посланник Неба» и не разъяснял, но наилучшим переводом могло быть только одно: «смертоносная стена».
Увиденная картина напомнила темнику древние легенды о великих битвах прошлого. В некоторых из них враг тоже наступал поистине сплошной стеной!
Блистая на солнце начищенными медными шлемами, закрывшись стеною массивных круглых щитов, халанкха, повинуясь многократному пересказу исходной атакующей команды линейными командирами, сдвинулась с места.
И случилось невозможное: огромная махина, состоящая из крохотных частиц — человечков, сжимавших оружие, — пришла в движение. Она не побежала. Можно было ожидать, что воины бросятся вперёд, лишь на первых порах пытаясь сохранять подобие строя, чтобы вскоре, смешавшись в единую вооружённую толпу, подбадривать себя непрекращающимся боевым кличем, сливающимся в яростный рев…
Но — она не побежала!
Хасанбек, как заворожённый, наблюдал эту по-своему красивую и смертельно опасную процессию. Халанкха мерно и упруго двинулась на монголов шагом, который, несмотря на его неспешность, никому не пришло бы в голову назвать «походным». Должно быть, именно такой размеренной походкой настоящие воины, проламываясь сквозь врага, уходят в Вечность.
Она напоминала ощетинившуюся копьями крепостную стену, которой вдруг вздумалось, презрев все законы мироздания, самой двинуться на врага, не дожидаясь, пока это с большими потерями сделают её защитники. Монолитная стена, соблюдая равнение в шеренгах, шла вперёд неспешным, тяжёлым шагом. И ещё — она шагала молча! Если не считать звуками короткие выкрики линейных, требующих держать равнение, да специальные команды, плывущие над строем хриплым пульсом этого страшного организма, задающие темп движения.
«Ха-ук-кх-ххх! Ха-ук-кх-ххх!»
Лошади передовых чамбулов Чёрного тумена тревожно заржали, прядая ушами.
«Хаук-кх! Хаук-кх! Хаук-кх! Хаук-кх!»
Халанкха перешла на полубег.
Из-под шлема по виску Хасанбека противно и медленно поползла капля пота.
Темник помимо воли отметил, что солнце на этот раз благосклонно согласилось подсобить монголам, оно наступало по всему мыслимому фронту, падая по косой линии атаки, из-за левого плеча — направо. И это было первое выигрышное преимущество — помощь извне при полном отсутствии союзников. Солнце слепило неприятелю глаза, скользя по начищенным медным шлемам и доспехам и, казалось, весь горизонт блистал, зайдясь красновато-жёлтым тлеющим свечением.
Вторым союзником был ветер — он также стремился на запад. И это обязательно нужно было использовать, но чуть позже.
«Хаук-кх! Хаук-кх!» — шеренга за шеренгой спускались по пологому склону пехотинцы.
Вся халанкха уже давно выползла из-за холмов и теперь можно было рассмотреть глубину строя. Хасанбек насчитал целых шестнадцать шеренг отборной тренированной пехоты! Воинский навык наверняка приобретавшей далеко не в одном жарком сражении…
Все как один в куполовидных жёлтых шлемах, в накидках из красной ткани, под которыми угадывались доспехи. У каждого неприятельского воина были одинаковые круглые щиты, прикрывавшие тело от подбородка до середины бедра. К низу многих щитов крепились привесы, должно быть, из кожи либо войлока, для защиты ног. Но наибольшее удивление вызывали чудовищно длинные копья.
Тут же вспомнилось…
Прищуренные глаза ненавистного Кусмэ Есуга. И слова: «… их копья, поставленные вверх остриями — царапают облака… а направленные на врага — убивают на дальних подступах…»
Над халанкхой вздымался лес копий неимоверной длины, направленных своими наконечниками верх.
«Царапают облака…»
И это почему-то неприятней всего поразило Хасанбека. Ему ещё не доводилось сражаться с воинами, что ожидали нападения даже с Небес, но тем не менее от этого совсем не казавшихся испуганными. Нойон некстати вспомнил, вернее даже — память сама подсунула ему картину, на которой испуганный тумен отбивался от небесных всадников, стремясь прорваться в Облачные Врата.
Рука непроизвольно судорожно стиснула рукоять меча и… он вдруг, казалось, шевельнулся, напомнив о себе, вдребезги разбив этим движением ненужное сейчас видение. Боевой конь, уловив напряжённой кожей этот крохотный импульс, мгновенно напрягся и запрокинул голову назад и вверх, кося на хозяина вопрошающим глазом. Хасанбек успокоительно сжал коленями бока жеребца, отпустил меч и провёл рукой по мощной красивой шее. Скакун, переступив с ноги на ногу, вновь замер, ловя ноздрями воздух, как бы выискивая дурманящие запахи надвигающейся битвы.
— Как зовут этого храбреца? — глаза Повелителя цепко следили за мимикой собеседника.
— Ис Кандер… сын Фил Липла…
— Что ему нужно? Богатства? Пастбища? Моя голова?..
— О нет!.. — губы Кусмэ Есуга противно дрогнули, напоминая скрытую усмешку. — Он даже не знает о твоём существовании, Повелитель…
— Не заговаривайся, Кусмэ! — бровь хана поползла вверх, напрягая лицо. — Разве ещё есть в подлунном мире хоть один правитель, не слыхавший обо мне?!
— Кто сказал, о Великий Хаи… что ты в подлунном мире… Ты… прошедший сквозь Облачные Врата?.. — теперь уже взгляд посланника впился в лицо хана, всё больше и больше тяжелея. — Верь мне. Ис Кандер не слыхал твоего имени… Много лет назад он покинул родину… чтобы уже никогда не вернуться назад… Раздал всё своё имущество и земли наследникам и родственникам… чтобы не возникало даже самой мысли о возвращении… Он ещё юным двинулся в свой Военный Поход… заручившись поддержкой неведомых нам богов… и не его вина, что дороги ваших Походов пересеклись…
— Сколько их было… безумцев, что пытались пересечь мой Путь. Но ни один не перешёл на другую сторону. Любая дорога, наткнувшаяся на мою, — обрывается. — Великий Хан устало махнул рукой, давая понять, что решение принято. — Вперёд!
На этот раз не было привычных приготовлений. Не было военного совета и ночи перед сражением. Просто солнце повисело ещё немного и неспешно двинулось на восток. А вслед за ним сдвинулась с места и многоводная людская река.
Туда — навстречу неведомому врагу! Все объяснения и россказни, все ответы на загадки о невероятном воскрешении Повелителя — потом. После битвы. Если, конечно, будет кому слушать, если будет кому рассказать.
…После долгого форсированного марша тремя постоянно готовыми к бою колоннами тумен наконец достиг огромного поля, где поджидал высланный навстречу врагу разъезд. Сотник разведчиков Асланчи лично доложил Великому Хану, что дальше местность сильно изрезана оврагами, огибающими многочисленные холмы. И что вражеское войско спешно движется именно сюда, словно их ведёт местный проводник. Правда, движение неприятеля сильно замедлено этими оврагами, к тому же подавляющее большинство неприятельской армии составляет пехота.
Из рассказа разведчика об окрестностях получалось, что лучшего места для предстоящей битвы не найти. Да и выигрыш во времени позволял построить своих воинов согласно задуманной тактике. Хасанбек лишь уточнил: когда, по разумению сотника, враг достигнет этого поля? Тот ответил:
— Не раньше, чем можно приготовить на вертеле молодого барашка, который ещё только пасётся в стаде.
Темник вопросительно посмотрел на хана: «Здесь?»
Тот молча кивнул: «Здесь… Готовься».
Опасения, сомнения и смутные вчерашние предчувствия — всё это отступило прочь. Долой интриги и козни пришлых людей! Наконец-то Хасанбек свободно вздохнул полной грудью. На них надвигалась неведомая армия, вот-вот передовые отряды её покажутся из-за холмов, а темник хищно улыбался, оглядывая гвардейцев. Негоже воинам прятать улыбки перед схваткой! Это — их стихия. Для этого они и рождены.
Хасанбек, получив команду хана готовиться к битве, не жалел коня. Непростое это дело — учесть все мелочи перед сражением! Да ещё и расставить войска должным образом.
Кликнув с собою всех тысячников, он устремился вниз по склону. В первую очередь выискивая такие мелочи, которые могли бы не только осложнить ход предстоящей битвы, но и лишить монголов шанса на победу.
Поле представляло собой обширную пологую ложбину, далеко впереди окаймлённую цепью низких холмов. Сам центр ложбины был сильно смещен вперёд, в сторону приближающегося врага. В этой низине, извиваясь, поблескивала небольшая речушка, в десяток шагов шириной.
Темник тут же отметил для себя — не стоит спешить, начав атаку. Пускай неприятель преодолеет эту линию первым и начнёт активные боевые действия на подъёме… пусть даже и на очень пологом, не изматывающем.
На правом фланге поле терялось в перелесках, за которыми, несколько раз изогнувшись, текла полноводная река. Дальше, за рекою, растительность становилась гуще и у самого горизонта сливалась в сплошную стену леса.
Конечно, можно было попытать удачи, послав одну из тысяч в обход ближайших перелесков. Но кто мог бы поручиться, что река, неожиданно повернув, не станет серьезной преградой, надолго задержав отряд?
Нет, удача удачей… Но не стоит испытывать судьбу. А вот раствориться сразу же в этих перелесках!..
Подозвав к себе командира восьмой тысячи, темник кратко объяснил ему задачу. И вскоре, разбившись на сотни, засадная тысяча поспешала к указанному месту, оставив своего трубача в ставке.
Наконец картина предстоящей битвы полностью сложилась в голове Хасанбека. И зазвучали приказы.
— Мунтэй! Возглавишь кэль!
— Мурад! Тебе командовать джун-гаром!
— Шанибек! Твой барун-гар!
Указания сыпались одно за другим. Иногда следовали пояснения. Постепенно возле Хасанбека никого не осталось. Все тысячники умчались к своим воинам, выстраивая их на указанных позициях.
Назад, в ставку, он возвращался вдоль левого края поля, ещё и ещё раз цепко оглядывая раскинувшуюся перед его взором местность.
Степь здесь резко заканчивалась, переходя в буераки. А на одном участке, что предшествовал ручью, даже круто обрывалась. Протяжённость обрыва превышала длину полёта стрелы, высота же достигала примерно трёх всадников, поставленных друг на друга. При взгляде вниз — сразу отпадали все мысли о каком-либо обходном манёвре. Этот участок можно было использовать только для одного: если придёт удача в бою, то, перегруппировавшись и проломив вражескую «стену», теснить левую отколотую часть к обрыву, чтобы столкнуть её вниз на зубы камней…
И совсем не хотелось думать об обратном — о какой-нибудь части тумена, прижатой врагами к этому краю поля.
…Как ни ждали — у многих тенькнуло в висках, когда из-за прерывистой линии дальних закатных холмов, что приковали к себе взгляды тысяч нукеров, на пологий склон высыпало около полусотни дрожащих точек.
Разведчики!
Судя по неясно долетавшему шуму, они уже не хоронились. Напротив, с улюлюканьем неслись во весь опор к своему войску, давая понять — враг идёт по пятам!
Скачущие точки на глазах росли, превращались в крохотных всадников.
Хасанбек последним взором окинул поле грядущей битвы и заспешил в ставку — то самое место, где Чёрный тумен встретил разъезд разведчиков. Подъём был пологим, однако не настолько, чтобы пускать коня в галоп. Да и время покуда позволяло — уходящие от врага разведчики находились на половине расстояния к ручью.
Он внимательно осматривал ряды своих войск, уже выстроившиеся на указанных местах. По старому монгольскому обычаю тумен был разделен Хасанбеком на три части. И не было никакой нужды отказываться от боевого опыта предков.
Кэль, во главе которого был поставлен командир второй тысячи Мунтэй, разместился в начале склона, немного левее и ниже ставки Великого Хана. Эта основная часть войска включала в себя четыре тысячи — вторую, третью, седьмую и десятую — и была выстроена соответственно в четыре колонны, причём третья тысяча заметно выдавалась вперёд из общего строя.
Джун-гар, под началом самого опытного тысячника — командира пятой тысячи Мурада, состоял из четвёртой, пятой и девятой тысяч, которые были смещены влево и вперёд, расположившись ближе к середине склона.
Практически примыкая к центру войска, правее его, располагался корпус барун-гар, которым командовал тысячник Шанибек, державший свою шестую тысячу скорее в походном, нежели в боевом построении.
Хасанбек, приближаясь с вражеской стороны к своим воинам, пытался смотреть на них глазами неприятеля. И натыкался на слабые места… Корпус Шанибека был кричаще малочисленным, к тому же именно за ним располагалась ставка хана. Белое знамя, развевающееся над полотняным шатром, так и притягивало к себе взгляды. Именно сюда врагу надлежало наносить главный удар!
Достигнув расположения ставки, Хасанбек спешился. Бросил поводья оруженосцу, распорядился поменять коня на испытанного боевого. Доложил хану о готовности к битве. Тот одобрительно кивнул и заметил:
— Подвинь третью тысячу вперёд и выстрой шеренгами. Путь к врагу будет короче. Им сегодня и без того достанется больше всех.
Темник взглянул на посыльного, повёл бровями; тот рванул поводья, заспешил в кэль.
Первая ударная тысяча, под началом Бурхула, находилась при ставке Великого Хана, выстроившись полуподковой позади его шатра, расположенного на небольшой возвышенности. Тут же, водружённое на высоком шесте, уверенно развевалось Белое Девятиножное Знамя, чтобы гений-хранитель Сульдэ, вселившийся в святыню, мог лучше видеть ход сражения. Знамя неспешно колыхалось в ленивых потоках горячего ветра и оттого казалось, что изображённый на полотнище кречет застыл в воздухе, завис над ставкой, перебирая подрагивающими крыльями.
— Чует славную битву, — после долгого давящего молчания сказал Чингисхан. Он стоял в своём синем халате, расшитом золотом; халат был накинут поверх лёгкой, но очень прочной кольчуги работы старого дамасского мастера. — Командуй, Хасан. Да хранит тебя Небо! Вперёд! Начнёшь по своему сигналу… А я буду молить Сульдэ о нашей победе.
Хасанбек почтительно поклонился Повелителю. Удивившись про себя, каким молодым задором пылает ещё недавно угасший взгляд хана. Надел шлем, поправил доспехи и снаряжение, пришпорил верного скакуна, правя в кэль. Там уже, выполнив последнее указание, центральную часть поля перегородили всадники третьей тысячи — выстроились несколькими шеренгами, закрывая собой готовые к удару три колонны панцирных конников. Появление Хасанбека было встречено сдержанным одобрительным гулом, прокатившимся по всему корпусу.
Нойон выехал перед строем всадников, готовящихся к атаке в самом первом порыве, впился взглядом в горизонт. И словно окаменел, не в силах отвести взор.
Сколько вечностей кануло в этом ожидании? Всё в этом подлунном мире для него умерло. В подлунном…
«…кто сказал, о Великий Хан… что ты в подлунном мире?»
Хасанбек вспомнил эти недавние слова Кусмэ Есуга. И не смог ответить себе: когда же, действительно, он в последний раз видел луну? По всему выходило, после Облачных Врат ни разу не пялилось на него с небес её жёлтое око!
«Гнать, гнать мучительные думы, не время и не место…»
Глаза его слезились от напряжения.
Сначала Хасанбеку померещилось, что далёкая линия холмов расплылась. Он прищурил глаза, потом протёр их. Не помогло. Напротив — окоём зашевелился, задвигался. Казалось, там, на противоположном краю поля, — земля начала оживать! Да ещё и заворачиваться, скручиваться навстречу монголам, как огромная войлочная подстилка.
Линия потолстела. Холмы уже шевелились вовсю.
«Враг!!!»
Из-за невидимого предела, сначала густеющей прослойкой между небом и землёй, а потом шевелящимся ковром на склоны стали сползать первые отряды неведомых воинов.
Темник подал знак и все дунгчи тумена извлекли из труб тревожные пронзительные звуки: «Вижу врага!.. Вижу врага!.. Полная готовность!.. Ждать!.. Вижу врага!.. »
Трубам отозвались лошади. Заржали коротко, заплясали под седоками. Почувствовали надвигающуюся угрозу.
И промолчали в ответ трубам люди. Заёрзали, врастая в сёдла, устраиваясь поудобнее. Сжали крепче поводья, принялись поправлять и без того ладно сидящие доспехи.
А холмы уже полностью залила людская лава. И этому потоку пехоты, казалось, не будет конца.
Павсаний вполголоса выругался.
Всё это поразительно смахивало на Граник. На самую первую большую битву Александра в Малой Азии. Неужели история повторяется? Ежели так, то ничего хорошего Павсаний от этого не ждал, будучи убеждён — любое повторение даётся богами только в том случае, если кто-то не усвоил, а может быть, даже и не заметил урока, преподанного небом. Да-да, именно на Граник… На ту неизвестную до поры строптивую реку, на правом берегу которой и случилась памятная бойня. Сейчас роль реки играл широкий ручей в пологой низине, во всяком случае издалека эта полоска воды выглядела именно так.
Павсаний закрыл глаза и вызвал из памяти давнюю, но врезавшуюся навсегда картину, когда они с марша упёрлись в водную преграду. На противоположном берегу, крутом и обрывистом, выстроилась персидская конница.
Рельеф местности не позволял видеть глубину конной армады, и казалось, что вся равнина на том берегу была покрыта бесчисленными всадниками. Правда, по левую сторону от илы, которой тогда командовал Павсаний, за персами просматривались плотные ряды гоплитов. Изменники! Греческие пехотинцы-наёмники… Македонские воины тогда совершили невозможное — атаковали, практически с ходу, огромнейшее войско! И не только атаковали, но — победили. Преодолели бурную реку под градом вражеских стрел, взобрались по крутому склону, рассеяли правый фланг персов…
На противоположном краю поля огромными тёмными пятнами шевелился неприятель, о появлении которого ещё вчера предупредили Александра его новые советники. Воины неведомого роду-племени располагались небольшими уступами, заполонив собою линию горизонта, и лишь в центральной части — спустились вниз по склону. Должно быть, оттуда и начнётся первый наступательный порыв.
Осмотрев поле предстоящей битвы, Павсаний снова поморщился. Хотя ни одна складка местности не укрылась от его цепкого взора. Хотя сразу же в голове возник чёткий план боевых действий… Что толку?! Никто не испрашивал на этот раз его мнения.
И опять, как тогда на Гранике, как на всех прочих полях сражений — главный удар, наверняка, нанесёт сам великий Александр, во главе своей царской илы. Храни его Арес! А вместе с ним и всех нас. Вот только… Стоит ли теперь так цепляться за собственную жизнь?
Конница на этот раз рванёт в атаку без него, Павсания… И всё дальнейшее, наверняка, произойдёт без его непосредственного участия. Возможно, ему даже не доведётся взмахнуть мечом. Главное оружие урага — язык и зоркий глаз… Вот и ори, хоть охрипни, на своих подчинённых!
Павсаний до боли в пальцах сжал медный амулет. Не мог простить царю незаслуженной обиды. Месяц назад, после пьяной перепалки на царском пиру, он — Павсаний, сын Никанора — был разжалован из илиарха до урага! Множество смутных недовольств, копившихся все эти годы внутри, как гной, рано или поздно должны были прорваться наружу. Так и вышло… Командир царской конницы, гиппиарх Клит Чёрный, сын Дропида и брат царской кормилицы Ланики — не иначе, как подзадоренный самим Вакхом! — не утерпел и упрекнул царя в том, что позабыты все былые заслуги тех македонян, с коими Александр однажды переправился на азиатский берег, чтобы начать эту бесконечную войну и завоевать всю Ойкумену. А потом напомнил Александру ту битву на Гранике, когда именно он, Клит, командовавший тогда царской илой, спас царя от верной смерти — отсёк вместе с кинжалом руку Спифридату, замахнувшемуся сзади…
И Павсаний тоже не стерпел. Он поддержал своего командира и сотоварища-ветерана…
Тому теперь, как ни крути, а всё-таки легче — мёртвых уже нечем обидеть! Словесная перепалка закончилась страшно… Обидные слова и хмель — опасная смесь. Взбешённый Александр, не помня себя, вырвал у кого-то из приближённых копьё и метнул его в ближайшего сподвижника, говорившего горькую правду. И пал Клит, пронзённый насквозь…
Хотя, как потом перешептывались между собой ветераны, дело было вовсе не в царском гневе. Судя по всему, истинными виновниками случившегося являлись два жреца неведомой религии. Странные люди в широких полотняных одеждах тёмно-зелёного цвета, чьи лбы венчали широкие чёрные повязки из шерсти. Хотш Блоум и Баэс Шинн. Так их звали…
Впервые они возникли возле Александра после захвата древней резиденции индийских царей — Экбатаны. Здесь оказался полуразрушенный храм, который эти двое выдавали за оплот своей веры, преследуемой персидским тираном Дарием. Что наговорили они царю — разве теперь узнать? Ясно только одно — всерьез уверовал Александр в их небесное происхождение. Клит Чёрный за месяц до смерти даже передал Павсанию историю, однажды рассказанную ему лично царём… Но разве же можно было в подобное верить?! Отнёс он эти росказни к пьяному лепету на исходе буйного пира. Будто бы случилось так, что Баэс Шинн специально вывел Александра из себя, потом раззадорил и сам же предложил царю ударить его мечом, что тот не задумываясь и сделал. И вот тут-то случилось невероятное! Как только царский клинок начал входить в тело жреца, тот попросту исчез! А через два дня — живой и невредимый! — как ни в чём не бывало, явился в царские покои в сопровождении неизменного Хотша Блоума…
Нет, давно не терял Павсаний голову от воздействия вина, был умерен в возлияних и терпеть не мог пьяного бахвальства. Потому и от слов Клита попросту отмахнулся…
А вот в том, что в гибели Клита повинны именно Хотш Блоум и Баэс Шинн, — был уверен. Не обошлось без их змеиных голосов. Видать, мешал им старый товарищ и соратник царя. Кто будет следующим?..
Наутро, протрезвев, Александр вместе со всеми оплакивал смерть одного из лучших македонских полководцев. Но, невзирая на это, не забыл никого, кто поддержал Клита в той роковой перебранке. Каждому нашёл место среди обычных воинов…
Павсаний впитывал увиденное, перебирал варианты. Далась ему эта река Граник! Пусть совпадения имелись, но скорее условные, с большой натяжкой. Неприятель, как и тогда, стоял на возвышении, но не вдоль берега ручья, а на значительном удалении. Хотя точно так же выжидал, что предпримут македоняне… А они, не мудрствуя, привычно построились фалангой в шестнадцать шеренг. Прикрыли более слабый правый фланг усиленным отрядом конницы, в том числе и царской илой во главе с Александром. Левый фланг прикрыли двумя илами конницы да поставили в арьергарде единственный резерв — двухтысячный отряд аргираспидов. Авось, пригодится! Хотя, до сих пор, вражеские мечи не добирались до «серебряных щитов»…
Кулак побелел. Павсаний оставил в покое амулет, разжал пальцы и размял затёкшую руку.
Ураг… Тот, кто стоит за спинами сражающихся воинов. Хотя, если поразмыслить, быть урагом сейчас даже предпочтительней. Не лезть на рожон во главе ряда, показывая пример подчинённым и принимая на свои щит и сариссу первый, самый страшный, порыв-удар врага. Не выбираться из-под кровавого завала, мешанины из конских туш и человеческих тел, удивляясь, что снова уцелел в жестокой мясорубке.
Ураг… Задний. Замыкающий командир ряда. Подающий команды и ответственный за перемещения и сохранение строя при любых условиях. Была у него и ещё одна незавидная обязанность — не допустить бегства. Любой ценой. Даже если для этого пришлось бы перебить поочерёдно всех шестнадцатерых фалангитов своего ряда! Да только не доходило пока до этого, ни разу. Куда бежать-то?! Вокруг — сплошь и рядом земля ЧУЖАЯ. Переловят, как мышей, днём раньше — днём позже…
Последний отряд измождённых разведчиков — полусотня легковооружённых всадников — наконец достиг расположения выстроившихся кэкэритэн. Вернувшиеся проскакали на взмылённых лошадях по коридору между кэлем и барун-гаром. Туда, где развевалось Белое Девятиножное Знамя. Войско встретило смельчаков подбадривающими криками. Проводив их взглядом, темник опять обратил свой взор на врага.
Он уже разобрал, что чужеземцы движутся не сплошной линией, а близко расположенными отрядами. Издалека эти подразделения сливались в единое целое, напоминая вооруженную линию горизонта. Ширина вражеского строя поражала всякое воображение — никогда ещё Хасанбеку не доводилось видать ничего подобного!
Покуда ещё не была видна глубина этого чудовищного построения, как и не было понятно, что прячется за ним в тылу, но размах его внушал подспудный трепет, который не имел ничего общего с трусостью, а больше напоминал зловещий шёпот Судьбы.
До его чуткого уха уже начали долетать звуки чужих команд. Заунывно взвыли незнакомые трубы, приостанавливая вооружённую лаву. Хасанбек неотрывно наблюдал, как за считанные минуты чужие мелкие подразделения чётко и слаженно выстроили настоящую монолитную стену. Поистине грандиозное сооружение из человеческих тел, доспехов и оружия, двигающееся как единый живой организм.
Темник вспомнил мудрёное слово, которым Кусмэ Есуг обозвал этот боевой строй пришельцев, когда что-то там пояснял Великому Хану.
Халанкха!
Что это означало на чужеземном языке — темник не расслышал, а может, «посланник Неба» и не разъяснял, но наилучшим переводом могло быть только одно: «смертоносная стена».
Увиденная картина напомнила темнику древние легенды о великих битвах прошлого. В некоторых из них враг тоже наступал поистине сплошной стеной!
Блистая на солнце начищенными медными шлемами, закрывшись стеною массивных круглых щитов, халанкха, повинуясь многократному пересказу исходной атакующей команды линейными командирами, сдвинулась с места.
И случилось невозможное: огромная махина, состоящая из крохотных частиц — человечков, сжимавших оружие, — пришла в движение. Она не побежала. Можно было ожидать, что воины бросятся вперёд, лишь на первых порах пытаясь сохранять подобие строя, чтобы вскоре, смешавшись в единую вооружённую толпу, подбадривать себя непрекращающимся боевым кличем, сливающимся в яростный рев…
Но — она не побежала!
Хасанбек, как заворожённый, наблюдал эту по-своему красивую и смертельно опасную процессию. Халанкха мерно и упруго двинулась на монголов шагом, который, несмотря на его неспешность, никому не пришло бы в голову назвать «походным». Должно быть, именно такой размеренной походкой настоящие воины, проламываясь сквозь врага, уходят в Вечность.
Она напоминала ощетинившуюся копьями крепостную стену, которой вдруг вздумалось, презрев все законы мироздания, самой двинуться на врага, не дожидаясь, пока это с большими потерями сделают её защитники. Монолитная стена, соблюдая равнение в шеренгах, шла вперёд неспешным, тяжёлым шагом. И ещё — она шагала молча! Если не считать звуками короткие выкрики линейных, требующих держать равнение, да специальные команды, плывущие над строем хриплым пульсом этого страшного организма, задающие темп движения.
«Ха-ук-кх-ххх! Ха-ук-кх-ххх!»
Лошади передовых чамбулов Чёрного тумена тревожно заржали, прядая ушами.
«Хаук-кх! Хаук-кх! Хаук-кх! Хаук-кх!»
Халанкха перешла на полубег.
Из-под шлема по виску Хасанбека противно и медленно поползла капля пота.
Темник помимо воли отметил, что солнце на этот раз благосклонно согласилось подсобить монголам, оно наступало по всему мыслимому фронту, падая по косой линии атаки, из-за левого плеча — направо. И это было первое выигрышное преимущество — помощь извне при полном отсутствии союзников. Солнце слепило неприятелю глаза, скользя по начищенным медным шлемам и доспехам и, казалось, весь горизонт блистал, зайдясь красновато-жёлтым тлеющим свечением.
Вторым союзником был ветер — он также стремился на запад. И это обязательно нужно было использовать, но чуть позже.
«Хаук-кх! Хаук-кх!» — шеренга за шеренгой спускались по пологому склону пехотинцы.
Вся халанкха уже давно выползла из-за холмов и теперь можно было рассмотреть глубину строя. Хасанбек насчитал целых шестнадцать шеренг отборной тренированной пехоты! Воинский навык наверняка приобретавшей далеко не в одном жарком сражении…
Все как один в куполовидных жёлтых шлемах, в накидках из красной ткани, под которыми угадывались доспехи. У каждого неприятельского воина были одинаковые круглые щиты, прикрывавшие тело от подбородка до середины бедра. К низу многих щитов крепились привесы, должно быть, из кожи либо войлока, для защиты ног. Но наибольшее удивление вызывали чудовищно длинные копья.
Тут же вспомнилось…
Прищуренные глаза ненавистного Кусмэ Есуга. И слова: «… их копья, поставленные вверх остриями — царапают облака… а направленные на врага — убивают на дальних подступах…»
Над халанкхой вздымался лес копий неимоверной длины, направленных своими наконечниками верх.
«Царапают облака…»
И это почему-то неприятней всего поразило Хасанбека. Ему ещё не доводилось сражаться с воинами, что ожидали нападения даже с Небес, но тем не менее от этого совсем не казавшихся испуганными. Нойон некстати вспомнил, вернее даже — память сама подсунула ему картину, на которой испуганный тумен отбивался от небесных всадников, стремясь прорваться в Облачные Врата.
Рука непроизвольно судорожно стиснула рукоять меча и… он вдруг, казалось, шевельнулся, напомнив о себе, вдребезги разбив этим движением ненужное сейчас видение. Боевой конь, уловив напряжённой кожей этот крохотный импульс, мгновенно напрягся и запрокинул голову назад и вверх, кося на хозяина вопрошающим глазом. Хасанбек успокоительно сжал коленями бока жеребца, отпустил меч и провёл рукой по мощной красивой шее. Скакун, переступив с ноги на ногу, вновь замер, ловя ноздрями воздух, как бы выискивая дурманящие запахи надвигающейся битвы.