Страница:
…Вчерашняя победа открывала прямую дорогу на тангутскую столицу. Расстилала её бархатным ковром с узором из порубленных тел бездыханных защитников. Далее на пути монгольских войск, докладывали разведчики, простирались ещё более засушливые местности, временами переходящие в безводную каменистую пустыню. Но эти забытые Небом земли монголы намеревались пересечь спешным маршем, нигде не останавливаясь подолгу.
Ещё пару дней и ночей на отдых после битвы, и зашевелится «экэ агураг» — ставка хана, или главный лагерь войска. Потянутся плотные колонны панцирной конницы. Разлетятся хищной сворой подвижные чамбулы, сея панику среди непокорного народа. Разольются, как неудержимые вешние воды, многочисленные лавы «хара цэриг», возглавляемые своими мурзами, желающими выделиться из чёрной массы, привлечь к себе благосклонный взор Великого Хана. В этом ополчении, так называемом «чёрном войске», призванном из всех слоёв общества при большой войне, кого только ни встречалось…
Хан пошевелился, сладостно изогнулся и что-то пробормотал. О чём думал он сейчас? Слал ли мысленно проклятия тангутскому правителю, а может, просил поддержки у Небес? Как бы там ни было, но дыхание Чингисхана оставалось ровным и спокойным.
Два телохранителя внутренней дневной стражи, стоявшие за пологом, переглянулись.
И тут же резко раскрылись на широком лице хана «кошачьи» раскосые глаза, мгновенно осмотрели всё, что происходило в юрте, и так же внезапно захлопнулись, заронив в души телохранителей сомнение и страх. Не померещилось ли? И человек ли он вообще? И спит ли хан когда-либо?..
…Войско приходило в себя после жестокой сечи. Подсчитывались потери и зализывались раны. Повсеместно проводились смотры подразделений. Нойоны готовились к обязательному большому общему смотру. Казалось, вся степь кругом, куда долетал взор наблюдателя, шевелилась тысячами лошадей и вооружённых людей. С небольшого холма, на котором возвышалась Белая юрта, было видно даже небольшую извилистую речку, змеёй распластавшуюся у самого окоёма. Её дальний берег постепенно сливался с небом.
Стоявший на часах Керим перевёл взгляд выше, зашарил им по бескрайнему простору. Облака, гривастые и не очень, рвались необозримым гигантским табуном вниз по течению этой безымянной степной речушки. Рвались, затаптывая друг друга, туда, где расположились большие города тангутов. Туда, куда совсем скоро двинет свои войска Повелитель Вселенной. Ветер подстёгивал, поторапливал отстающих, а сзади всё выплывали и выплывали новые. Облачная орда, должно быть, спешила. Наверное, у неё на то имелись веские причины…
Нукер, исполняющий сейчас обязанности цагхада у юрты Великого, задумался, мысленно уплывая на крутобоком неудержимом небесном скакуне. Но тут же встрепенулся, выделив из общего шума нервную дробь приближающегося стука копыт. Часовому положено следить за тем, что творится на земле…
Темник в шлеме с пышным алым плюмажем, в иссиня-чёрных доспехах, прикрытых чёрным плащом с оторочкой из шкуры пардуса, соскочил с рослого коня вороной масти перед самым постом стражи у входа в Белую юрту. Соскочил мягко и уверенно, несмотря на свои сорок с лишком лет. Бросил, не глядя, поводья подбежавшему телохранителю. Жестом послал Керима доложить о себе и, получив подтверждение, ступил в ханскую юрту, решительно откинув полог.
Хан встретил его пристальным взглядом, в котором можно было отыскать что угодно, только не остатки сна. Жёсткая желтизна глаз, плавящая чужие зрачки. Пергамент обветренной кожи, туго обтянувший широкие скулы лица. Внимание и величие.
Возможно, и вправду, — тщета это да пыль людская. Попробуй уразумей… Вот только не шли из головы Хасанбека эти пленники. И слова их не таяли тоже. А пуще всего не давала покоя картина, периодически возникающая перед ним — он прекрасно помнил, как Синее Небо неимоверно быстро перетекло во взгляды пленников, величавших себя посланниками…
Темник доложил всё Чингисхану.
В ханском решении Хасанбек не сомневался, расписав происшедшее со всеми подробностями, стараясь передать повелителю свою тревогу. И потому не удивился, услыхав:
— Где эти шакалы? Притащить их сюда.
Тащить не пришлось — эти отбросы рода человеческого ожидали своей участи неподалёку от Белой Юрты, под конвоем личной охраны темника.
Когда два рослых всадника, следуя за своим нойоном, втолкнули измученных пленных в юрту Великого, тот восседал на подушках с чашей в руке. По обе стороны от него возникли и выстроились четыре нукера дневной внутренней стражи. Хан шевельнул рукой, и пленников освободили от пут. Потирая затекшие конечности, они непроизвольно окидывали взором внутреннее убранство юрты. И даже, показалось Хасанбеку, в глазах у них мелькнуло удивление при виде отсутствия показной роскоши, подобающей Повелителю Вселенной — ничего лишнего, просторное помещение с богатым убранством, не более. Жилище военного вождя, привыкшего к тяготам походной жизни, а не развращённого роскошью, пресыщенного безраздельной властью императора.
— Кто вы, черви? Зачем следили за нами? — бесцветным голосом негромко произнёс хан и отхлебнул кумыс из золотой чаши.
Хасанбек застыл поодаль, буравя ожидающим взглядом лица пленников, стараясь первым узреть в их глазах само зарождение непочтительности или — о Небо! — дерзости либо угрозы.
Его рука непроизвольно сжала рукоятку меча, а сам он напоминал ловчего кречета. Лишь только намёк на движение — и в бой!
— Нам ни к чему следить… Тот, кто нас послал… знает обо всём и без этого… Мы лишь посланники… Вечного Синего Неба… — хриплым голосом ответил старший. — Вот уже месяц идём мы по твоим следам, о достопочтенный… Наши имена…
— Вы-ы-ы?! — неожиданно расхохотался ему в лицо Чингисхан. — Это вы-то?! Посланники?! Ничтожные дегеремчин! У таких разбойников, как вы, не бывает имён… А если даже и есть, они вам не понадобятся.
Его глаза, меж тем, оставались холодными и безжалостными, как занесённый над головой клинок. Они, казалось, лучились от веселья, но тем не менее успели обшарить взглядом всех находившихся в юрте и опять остановились на пленниках. Глаза буравили их, хотя тело всё еще продолжало вздрагивать от спазмов смеха. И вдруг, оборвав хохот на полузвуке, хан швырнул на пол недопитую чашу. Вскочил и взвизгнул:
— На землю! Грязные шакалы!!
Нукеры старательно помогли пленникам мгновенно выполнить приказ хана. От их резких толчков в спину ослабевшие незнакомцы рухнули, едва успев выставить руки, чтобы смягчить падение и защитить лица.
— Я прикажу залить ваши глотки кипящей смолой! У Вечного Синего Неба не может быть таких ничтожных послов. Вы выглядите как жалкие рабы!
Хан брызгал слюной, дико сверкал глазами. Старший из пленников приподнял голову, но её тут же схватил сзади за волосы стражник и, заломив вверх, приставил к горлу остро заточенный нож, ожидая приказа повелителя. На горле поверженного задёргался кадык:
— Не гневайся… Великий Хан… Не наша вина, что… путь был неблизкий… и опасный, и что… твои воины не слушают… слов… — хрипя, исторгал он.
— Мои воины слушают только приказы! Если бы они слушали всех бродяг и проходимцев, которых повстречают в степи, я не завоевал бы и соседнего улуса. Мои лошади не имели бы ничего, кроме сухой колючей травы, катая на себе не воинов, а жалящих слепней…
Чингисхан подал знак. Телохранитель убрал нож и рывком поднял на ноги сухощавое тело невольника.
— Говори, ничтожный. Выкладывай всё, что знаешь. И горе вам, если ты собьёшься или что-то утаишь.
Пленник закашлялся. Сухо, давяще. И произнёс медленно, словно взвешивая каждое слово на непослушном онемевшем языке:
— Ты прав, о Великий Хан… у Вечного Синего Неба… не бывает ничтожных послов… Наша сила в другом… Мы знаем Путь. Куда он ведет каждого… Сколько его отмерено… Как долго он продлится… Поверь нам, Темучин…
«Темучин?! Кто посмел произнести это имя в ханской юрте! Темучин!!!»
Хасанбек нервно повёл телом, занемевшим под доспехами от неподвижной напряженной позы. Ему показалось, что Чингисхан вздрогнул. Он пожирал взглядом лица пленников, однако эти грязные лица не выражали никаких чувств. Лишь выделялись немигающие водянисто-серые глаза, как бы подёрнутые неподвижной маслянистой пленкой. Небесной синевы в них — как не бывало.
Чингисхан медленно повторил:
— Те-му-чин…
Его уже давно никто так не называл. Да и сам он уже настолько отвык от былого, что, повторяя своё настоящее имя, казалось, сам больше не верил в прошлое.
— Откуда вы знаете это имя? Уже много лет не звучало оно в степи…
Его кошачьи глаза резко вспыхнули, но тут же пригасили огонь, коварно наблюдая искоса.
— Мы знаем не только имя… и не только то, что он и ты… это уже разные люди… Мы знаем почти всё… например, какого цвета было оперение на стреле… которой Темучин убил… своего сводного брата Бектера…
Чингисхан на краткий миг непроизвольно выставил вперёд руки и отшатнулся.
— …пёстрое перо из крыла ястреба… не так ли? — лицо старшего пленника затвердело, губы шевелились сами по себе.
Глаза хана изумлённо расширились, но он быстро взял себя в руки. Уселся на своё место.
— …кто, кроме Синего Неба видел… как вы зашли сзади и спереди… как первая стрела, пущенная искусным стрелком… твоим родным братом Касаром… пробила кожаный доспех Бектера… — по-прежнему короткими, дающимися ему с трудом, фразами продолжал говорить старший пленник. — Да, ты прав, Темучин… это не ты стрелял сзади… Ты смотрел в глаза своему ненавистному сводному брату… Ты видел, как исказила судорога его лицо… как боль искривила рот… как выступила на губах кровавая пена… Лишь тогда ты со злорадной улыбкой прицелился и…
— Замолчи, червь! — взбеленился хан. — Я подозревал, что какая-нибудь тварь однажды помянет старое! А коль так, вы можете быть только шпионами тайчиутов… Значит, смерть ваша будет ужасна и мучительна!
Хан вновь возбуждённо вскочил с подушек.
— Нет, мы не подслушивали из кустов… нас тогда вообще не было в великой степи… но ты же знаешь не хуже нас… что от Великого Синего Неба нет тайн…
— От Неба?! Да, Небо всё видит и слышит! Это единственная правда, слетевшая с ваших уст! Но какое отношение имеете к Великому Небу вы? Вы! Жалкие черви, дерзнувшие шпионить за мной… Ваша смерть также будет жалкой. Вам переломают хребты и бросят на солнцепёке, а ваши бредни будут слушать стервятники! — Великий хан был вне себя от гнева. — Или нет! Я сам заткну ваши поганые глотки…
Он резким движением выхватил из ножен свою саблю. Клинок зловеще блеснул и замер возле носа старшего пленника. Однако остановившиеся глаза оборванца не обращали никакого внимания на смертельную угрозу. Он явно был не в себе… Словно оцепенел, войдя в транс… Его губы наконец шевельнулись, и в тишине возникли слова:
— Ты говоришь, единственная правда?.. А как же быть с Бектером?…
Клинок вздрогнул, прикоснулся к коже на шее. Из точки соприкосновения выступила красная капелька. Начала набухать, поползла по блестящему металлу.
Но губы продолжали шевелиться.
— В год Свиньи на берегу реки Онона… в урочище Делиун-болдак… в семье Есугей-багатура родился мальчик… в правой руке новорожденное дитя держало кусок запёкшейся крови… это было признано знамением… мальчика нарекли Темучнном… Есугей-багатур принадлежал к роду Борджигин, кости Кият… он был сыном Бардан-багатура, второго сына Кабул-хана… Бардан-багатур был старшим братом Котул-хана… У Есугей-багатура было два брата… старший Некун-тайдзи и младший Дааритай-отчигин…
Сабля Великого Хана с глухим стуком упала на пол.
— Темучин был старшим сыном… после ещё родились три сына… Джучи-Касар, Качиун-эльчи и Темуге-отчигин… и одна дочь Темулун… мать Темучина звали Оелун-еке… но у Есугея была ещё одна жена… от неё он имел двух сыновей… Бектера и Бельгутея….
Остолбеневшему Хасанбеку показалось, что в глазах Великого Хана шевельнулся страх. В это невозможно было поверить, но это было ТАК… Тело Чингисхана стало оседать на слабеющих ногах. Верный темник мгновенно возник рядом и поддержал повелителя. Усадил на подушки. Но облегчения это не принесло. Ровный безжалостный голос змеёй вползал в уши, лазал внутри головы и жалил/.. жалил… жалил…
— Вспомни, о Великий Хан… как твоя мать не желала ссор между братьями… Как за два дня до убийства… перед закатом солнца она долго беседовала с тобой… Напоследок сказала… «У нас, кроме собственной тени, нет друзей… кроме конского хвоста, нет плети»…
— Замолчи! — хриплый голос хана уже не угрожал, а скорее умолял. — Может быть, я и… Я поговорю с вами наедине… Но не сейчас… Завтра…
Губы пленника наконец-то застыли. В юрте воцарилась кратковременная тишина.
— Увести их… до завтра. — Голос повелителя окреп. — Я буду лично разговаривать с Великим Синим Небом. Хасанбек…
Нойон вопросительно застыл, преданно глядя в кошачьи глаза.
— Содержать под усиленной охраной… И чтобы ни один волосок…
Губы пленника… а может, посланника?.. дрогнули и плотно сжались, сминая непонятную усмешку.
Массивный клинок ханской сабли, валяющейся на полу, тускло отблёскивал.
Глава четвертая
Ещё пару дней и ночей на отдых после битвы, и зашевелится «экэ агураг» — ставка хана, или главный лагерь войска. Потянутся плотные колонны панцирной конницы. Разлетятся хищной сворой подвижные чамбулы, сея панику среди непокорного народа. Разольются, как неудержимые вешние воды, многочисленные лавы «хара цэриг», возглавляемые своими мурзами, желающими выделиться из чёрной массы, привлечь к себе благосклонный взор Великого Хана. В этом ополчении, так называемом «чёрном войске», призванном из всех слоёв общества при большой войне, кого только ни встречалось…
Хан пошевелился, сладостно изогнулся и что-то пробормотал. О чём думал он сейчас? Слал ли мысленно проклятия тангутскому правителю, а может, просил поддержки у Небес? Как бы там ни было, но дыхание Чингисхана оставалось ровным и спокойным.
Два телохранителя внутренней дневной стражи, стоявшие за пологом, переглянулись.
И тут же резко раскрылись на широком лице хана «кошачьи» раскосые глаза, мгновенно осмотрели всё, что происходило в юрте, и так же внезапно захлопнулись, заронив в души телохранителей сомнение и страх. Не померещилось ли? И человек ли он вообще? И спит ли хан когда-либо?..
…Войско приходило в себя после жестокой сечи. Подсчитывались потери и зализывались раны. Повсеместно проводились смотры подразделений. Нойоны готовились к обязательному большому общему смотру. Казалось, вся степь кругом, куда долетал взор наблюдателя, шевелилась тысячами лошадей и вооружённых людей. С небольшого холма, на котором возвышалась Белая юрта, было видно даже небольшую извилистую речку, змеёй распластавшуюся у самого окоёма. Её дальний берег постепенно сливался с небом.
Стоявший на часах Керим перевёл взгляд выше, зашарил им по бескрайнему простору. Облака, гривастые и не очень, рвались необозримым гигантским табуном вниз по течению этой безымянной степной речушки. Рвались, затаптывая друг друга, туда, где расположились большие города тангутов. Туда, куда совсем скоро двинет свои войска Повелитель Вселенной. Ветер подстёгивал, поторапливал отстающих, а сзади всё выплывали и выплывали новые. Облачная орда, должно быть, спешила. Наверное, у неё на то имелись веские причины…
Нукер, исполняющий сейчас обязанности цагхада у юрты Великого, задумался, мысленно уплывая на крутобоком неудержимом небесном скакуне. Но тут же встрепенулся, выделив из общего шума нервную дробь приближающегося стука копыт. Часовому положено следить за тем, что творится на земле…
Темник в шлеме с пышным алым плюмажем, в иссиня-чёрных доспехах, прикрытых чёрным плащом с оторочкой из шкуры пардуса, соскочил с рослого коня вороной масти перед самым постом стражи у входа в Белую юрту. Соскочил мягко и уверенно, несмотря на свои сорок с лишком лет. Бросил, не глядя, поводья подбежавшему телохранителю. Жестом послал Керима доложить о себе и, получив подтверждение, ступил в ханскую юрту, решительно откинув полог.
Хан встретил его пристальным взглядом, в котором можно было отыскать что угодно, только не остатки сна. Жёсткая желтизна глаз, плавящая чужие зрачки. Пергамент обветренной кожи, туго обтянувший широкие скулы лица. Внимание и величие.
Возможно, и вправду, — тщета это да пыль людская. Попробуй уразумей… Вот только не шли из головы Хасанбека эти пленники. И слова их не таяли тоже. А пуще всего не давала покоя картина, периодически возникающая перед ним — он прекрасно помнил, как Синее Небо неимоверно быстро перетекло во взгляды пленников, величавших себя посланниками…
Темник доложил всё Чингисхану.
В ханском решении Хасанбек не сомневался, расписав происшедшее со всеми подробностями, стараясь передать повелителю свою тревогу. И потому не удивился, услыхав:
— Где эти шакалы? Притащить их сюда.
Тащить не пришлось — эти отбросы рода человеческого ожидали своей участи неподалёку от Белой Юрты, под конвоем личной охраны темника.
Когда два рослых всадника, следуя за своим нойоном, втолкнули измученных пленных в юрту Великого, тот восседал на подушках с чашей в руке. По обе стороны от него возникли и выстроились четыре нукера дневной внутренней стражи. Хан шевельнул рукой, и пленников освободили от пут. Потирая затекшие конечности, они непроизвольно окидывали взором внутреннее убранство юрты. И даже, показалось Хасанбеку, в глазах у них мелькнуло удивление при виде отсутствия показной роскоши, подобающей Повелителю Вселенной — ничего лишнего, просторное помещение с богатым убранством, не более. Жилище военного вождя, привыкшего к тяготам походной жизни, а не развращённого роскошью, пресыщенного безраздельной властью императора.
— Кто вы, черви? Зачем следили за нами? — бесцветным голосом негромко произнёс хан и отхлебнул кумыс из золотой чаши.
Хасанбек застыл поодаль, буравя ожидающим взглядом лица пленников, стараясь первым узреть в их глазах само зарождение непочтительности или — о Небо! — дерзости либо угрозы.
Его рука непроизвольно сжала рукоятку меча, а сам он напоминал ловчего кречета. Лишь только намёк на движение — и в бой!
— Нам ни к чему следить… Тот, кто нас послал… знает обо всём и без этого… Мы лишь посланники… Вечного Синего Неба… — хриплым голосом ответил старший. — Вот уже месяц идём мы по твоим следам, о достопочтенный… Наши имена…
— Вы-ы-ы?! — неожиданно расхохотался ему в лицо Чингисхан. — Это вы-то?! Посланники?! Ничтожные дегеремчин! У таких разбойников, как вы, не бывает имён… А если даже и есть, они вам не понадобятся.
Его глаза, меж тем, оставались холодными и безжалостными, как занесённый над головой клинок. Они, казалось, лучились от веселья, но тем не менее успели обшарить взглядом всех находившихся в юрте и опять остановились на пленниках. Глаза буравили их, хотя тело всё еще продолжало вздрагивать от спазмов смеха. И вдруг, оборвав хохот на полузвуке, хан швырнул на пол недопитую чашу. Вскочил и взвизгнул:
— На землю! Грязные шакалы!!
Нукеры старательно помогли пленникам мгновенно выполнить приказ хана. От их резких толчков в спину ослабевшие незнакомцы рухнули, едва успев выставить руки, чтобы смягчить падение и защитить лица.
— Я прикажу залить ваши глотки кипящей смолой! У Вечного Синего Неба не может быть таких ничтожных послов. Вы выглядите как жалкие рабы!
Хан брызгал слюной, дико сверкал глазами. Старший из пленников приподнял голову, но её тут же схватил сзади за волосы стражник и, заломив вверх, приставил к горлу остро заточенный нож, ожидая приказа повелителя. На горле поверженного задёргался кадык:
— Не гневайся… Великий Хан… Не наша вина, что… путь был неблизкий… и опасный, и что… твои воины не слушают… слов… — хрипя, исторгал он.
— Мои воины слушают только приказы! Если бы они слушали всех бродяг и проходимцев, которых повстречают в степи, я не завоевал бы и соседнего улуса. Мои лошади не имели бы ничего, кроме сухой колючей травы, катая на себе не воинов, а жалящих слепней…
Чингисхан подал знак. Телохранитель убрал нож и рывком поднял на ноги сухощавое тело невольника.
— Говори, ничтожный. Выкладывай всё, что знаешь. И горе вам, если ты собьёшься или что-то утаишь.
Пленник закашлялся. Сухо, давяще. И произнёс медленно, словно взвешивая каждое слово на непослушном онемевшем языке:
— Ты прав, о Великий Хан… у Вечного Синего Неба… не бывает ничтожных послов… Наша сила в другом… Мы знаем Путь. Куда он ведет каждого… Сколько его отмерено… Как долго он продлится… Поверь нам, Темучин…
«Темучин?! Кто посмел произнести это имя в ханской юрте! Темучин!!!»
Хасанбек нервно повёл телом, занемевшим под доспехами от неподвижной напряженной позы. Ему показалось, что Чингисхан вздрогнул. Он пожирал взглядом лица пленников, однако эти грязные лица не выражали никаких чувств. Лишь выделялись немигающие водянисто-серые глаза, как бы подёрнутые неподвижной маслянистой пленкой. Небесной синевы в них — как не бывало.
Чингисхан медленно повторил:
— Те-му-чин…
Его уже давно никто так не называл. Да и сам он уже настолько отвык от былого, что, повторяя своё настоящее имя, казалось, сам больше не верил в прошлое.
— Откуда вы знаете это имя? Уже много лет не звучало оно в степи…
Его кошачьи глаза резко вспыхнули, но тут же пригасили огонь, коварно наблюдая искоса.
— Мы знаем не только имя… и не только то, что он и ты… это уже разные люди… Мы знаем почти всё… например, какого цвета было оперение на стреле… которой Темучин убил… своего сводного брата Бектера…
Чингисхан на краткий миг непроизвольно выставил вперёд руки и отшатнулся.
— …пёстрое перо из крыла ястреба… не так ли? — лицо старшего пленника затвердело, губы шевелились сами по себе.
Глаза хана изумлённо расширились, но он быстро взял себя в руки. Уселся на своё место.
— …кто, кроме Синего Неба видел… как вы зашли сзади и спереди… как первая стрела, пущенная искусным стрелком… твоим родным братом Касаром… пробила кожаный доспех Бектера… — по-прежнему короткими, дающимися ему с трудом, фразами продолжал говорить старший пленник. — Да, ты прав, Темучин… это не ты стрелял сзади… Ты смотрел в глаза своему ненавистному сводному брату… Ты видел, как исказила судорога его лицо… как боль искривила рот… как выступила на губах кровавая пена… Лишь тогда ты со злорадной улыбкой прицелился и…
— Замолчи, червь! — взбеленился хан. — Я подозревал, что какая-нибудь тварь однажды помянет старое! А коль так, вы можете быть только шпионами тайчиутов… Значит, смерть ваша будет ужасна и мучительна!
Хан вновь возбуждённо вскочил с подушек.
— Нет, мы не подслушивали из кустов… нас тогда вообще не было в великой степи… но ты же знаешь не хуже нас… что от Великого Синего Неба нет тайн…
— От Неба?! Да, Небо всё видит и слышит! Это единственная правда, слетевшая с ваших уст! Но какое отношение имеете к Великому Небу вы? Вы! Жалкие черви, дерзнувшие шпионить за мной… Ваша смерть также будет жалкой. Вам переломают хребты и бросят на солнцепёке, а ваши бредни будут слушать стервятники! — Великий хан был вне себя от гнева. — Или нет! Я сам заткну ваши поганые глотки…
Он резким движением выхватил из ножен свою саблю. Клинок зловеще блеснул и замер возле носа старшего пленника. Однако остановившиеся глаза оборванца не обращали никакого внимания на смертельную угрозу. Он явно был не в себе… Словно оцепенел, войдя в транс… Его губы наконец шевельнулись, и в тишине возникли слова:
— Ты говоришь, единственная правда?.. А как же быть с Бектером?…
Клинок вздрогнул, прикоснулся к коже на шее. Из точки соприкосновения выступила красная капелька. Начала набухать, поползла по блестящему металлу.
Но губы продолжали шевелиться.
— В год Свиньи на берегу реки Онона… в урочище Делиун-болдак… в семье Есугей-багатура родился мальчик… в правой руке новорожденное дитя держало кусок запёкшейся крови… это было признано знамением… мальчика нарекли Темучнном… Есугей-багатур принадлежал к роду Борджигин, кости Кият… он был сыном Бардан-багатура, второго сына Кабул-хана… Бардан-багатур был старшим братом Котул-хана… У Есугей-багатура было два брата… старший Некун-тайдзи и младший Дааритай-отчигин…
Сабля Великого Хана с глухим стуком упала на пол.
— Темучин был старшим сыном… после ещё родились три сына… Джучи-Касар, Качиун-эльчи и Темуге-отчигин… и одна дочь Темулун… мать Темучина звали Оелун-еке… но у Есугея была ещё одна жена… от неё он имел двух сыновей… Бектера и Бельгутея….
Остолбеневшему Хасанбеку показалось, что в глазах Великого Хана шевельнулся страх. В это невозможно было поверить, но это было ТАК… Тело Чингисхана стало оседать на слабеющих ногах. Верный темник мгновенно возник рядом и поддержал повелителя. Усадил на подушки. Но облегчения это не принесло. Ровный безжалостный голос змеёй вползал в уши, лазал внутри головы и жалил/.. жалил… жалил…
— Вспомни, о Великий Хан… как твоя мать не желала ссор между братьями… Как за два дня до убийства… перед закатом солнца она долго беседовала с тобой… Напоследок сказала… «У нас, кроме собственной тени, нет друзей… кроме конского хвоста, нет плети»…
— Замолчи! — хриплый голос хана уже не угрожал, а скорее умолял. — Может быть, я и… Я поговорю с вами наедине… Но не сейчас… Завтра…
Губы пленника наконец-то застыли. В юрте воцарилась кратковременная тишина.
— Увести их… до завтра. — Голос повелителя окреп. — Я буду лично разговаривать с Великим Синим Небом. Хасанбек…
Нойон вопросительно застыл, преданно глядя в кошачьи глаза.
— Содержать под усиленной охраной… И чтобы ни один волосок…
Губы пленника… а может, посланника?.. дрогнули и плотно сжались, сминая непонятную усмешку.
Массивный клинок ханской сабли, валяющейся на полу, тускло отблёскивал.
Глава четвертая
ЗОЛОТОЙ КРЕЧЕТ
— Хасан! — кричала смеющаяся мама. — Тащи его сюда! Он наваливался на барашка сверху, смешно пытался обхватить и вместе с ним, недовольно блеявшим, валился на траву.
— Хасан-багатур! — не унималась она. — Неси, я жду!
Ну конечно же, он был настоящим багатуром. Ведь ему уже исполнилось пять лет! Да он способен одолеть даже злобного дэва, не то что какого-то противного бестолкового барашка…
Четвероногий, покрытый мелкими кудряшками неприятель, коротко и жалобно блея, первым вскакивал на ножки и успевал отбежать на несколько шагов. Но пятилетний багатур не отступал, и всё повторялось снова и снова.
Хасан цеплялся за его шерсть, обнимал за шею и всё старался, всё пытался поднять его, оторвать от земли, а потом уже нести к маме, как она просила. Но терял равновесие… Тяжёлый барашек наваливался на него, перевешивал и, падая вместе с малышом, придавливал того к земле. Снова и снова.
— Хаса-ан! — встревоженно кричала мама.
Теперь уж и он хохотал, выкарабкиваясь из-под мягкой туши. И, схватив за задние ноги, пытался тащить барашка по молодой траве. Тот брыкался, вырвавшись, пытался убежать…
Хасан гнался за ним. Всё дальше по весенней степи. Не оглядываясь. Дальше.
Так далеко, что оказался на берегу незнакомой реки.
И вдруг игра закончилась. Барашек остановился и развернулся. Сам двинулся на мальчика. Неожиданно хрипло и длинно заблеял, хищно обнажив большие жёлтые клыки.
По спине Хасана пробежали холодные мурашки. Ноги ослабли, подогнулись.
Он слышал маму, но не видел её.
— Хасан! Не бойся, я с тобой! — в голосе мамы, несмотря на заверения, шевелился страх.
С барашком творилось что-то невероятное. Он прямо на глазах увеличивался. Превращался во что-то жуткое и опасное. Вот он поднялся на задние ноги и сразу же стал на голову выше Хасана. Белая шерсть выпадала клоками, из-под неё лезла чёрная. А потом начала вылезать и она… блеснула воронёная сталь.
Кольчуга!
Ранее бестолково выпученные, глаза животного теперь караулили каждое движение Хасана. Пронзительно и неотрывно. В них угадывались ум и злоба.
— Хасан!.. — мама уже откровенно боялась, то ли за него, то ли за них обоих.
Ему показалось, что он спит, ведь барашки такими не бывают.
— Не спи, сынок! Защищайся! — заклинал его мамин голос.
Копытца оказались латными рукавицами, а голова с рожками — искусно выделанным шлемом с тумагой-личиной. За прорезями глаз шевелились чьи-то страшные зрачки. Чёрная шкура расползлась на груди и оказалась меховой накидкой. Из-под неё существо выхватило искривлённую саблю и уже напряженно изогнулось, готовясь нанести удар.
Хасан судорожно старался повзрослеть, у него почти получалось. Он уже не был малышом. Плечи расправились, затвердели, кисть до хруста сжала рукоятку невесть откуда взявшегося меча. Он сделал шаг навстречу врагу… и неожиданно рухнул, как подкошенный. Ноги его перестали слушаться!
— Хаса-ан! — мамино лицо заслонило полнеба. — Ну что же ты?! Вставай! Хаса-а-ан!!! Те-емник!!!
…в ушах Хасанбека ещё метались отголоски маминого отчаянного крика, который бился, метался внутри него перепуганной летучей мышью, но глаза его резко распахнулись и зажили реальной жизнью… мгновенно различили в полумраке движение гигантской тени.
Тень приближалась к нему…
«Прочь сон! К демонам барашка!»
Нойон среагировал почти мгновенно, и это спасло ему жизнь. Он перекатился по косматой медвежьей шкуре, заменявшей опытному воину постель, и, коснувшись стенки юрты, пружинисто вскочил на ноги. Рука до хруста, как во сне про барашка-оборотня, сжимала рукоятку меча, с которым темник в походе не расставался даже ночью.
Тень опала, проступила отдельными деталями из тьмы, и уже не казалась огромной и неодолимой. Перед Хасанбеком высился незнакомый рослый воин в неполном комплекте доспехов, а именно: в одной кожаной безрукавке, обшитой металлическими бляхами, натянутой прямо на голое тело, и в наручах из толстой кожи.
Вернее, он не стоял, а тут же преодолел несколько шагов, их разделявших. Не делая никаких лишних движений, с ходу нанёс колющий удар тускло блеснувшим клинком.
Темник, разом успокоившись, отстранённо позволил телу действовать самостоятельно. Рука шевельнулась и начала заваливать меч, разворачивая его к собственному туловищу, как бы пропуская удар вражеского клинка. Тело, дёрнувшись на упругих, широко расставленных ногах, маятником качнулось вправо. Отклонилось, при этом одновременно разворачивая влево плечи. И тут же рука с мечом, возвращаясь назад, нанесла страшный секущий удар.
«Х-ху-ук!»
Удар пришёлся точно в незащищённую полоску шеи, меч без труда преодолел сопротивление кожи и плоти.
Нападавший захрипел, по инерции валясь вперёд на подогнувшихся ногах, его меч пропорол стенку юрты и замер. Тело врага рухнуло на колени, и от этого толчка голова с выпученными глазами свалилась с обрубка шеи. С глухим стуком упала на пол. Покатилась, сверкая белками глаз в полутьме. Враг, дёргаясь в конвульсиях, наконец повалился, скользя по стенке и оставляя на ней чёрные потёки крови.
Бросив быстрые изучающие взгляды по сторонам, Хасанбек прислушался к тревожной давящей тишине, что царила снаружи юрты. Что-то подсказывало ему: ни в коем случае нельзя стремиться на выход — уж коль враг проник внутрь, нет смысла надеяться на двух воинов ночной стражи, оставленных у входа. Они наверняка мертвы.
Нойон метнулся в наиболее тёмную, неосвещённую часть жилища и, достав засапожный нож, пробил толстый белый войлок. Сделал два надреза — до самой земли и в сторону. Затем, осторожно приподняв угол, выглянул наружу. Прислушался… Он ожидал услышать что угодно, даже внезапный боевой клич тангутов, сумевших врасплох напасть на лагерь.
Тишина.
Едва слышимый плач лисы.
Где-то у самого окоёма в степи шла гроза. Сюда долетали лишь сполохи зарниц.
Но вот неподалёку лязгнул металл… Потом ещё. И ещё. В темноте, приближаясь, в полном молчании шла яростная схватка. Вспышка далёкой молнии на мгновение выхватила четыре фигуры. Трое наседали на одного. Он пятился назад, из последних сил парируя удары.
Хасанбек ужом выскользнул сквозь лаз в стенке. Приник к земле, зазмеился в сторону.
Луна, как нельзя кстати выкатившаяся в прореху лохматых туч, болезненно-тусклым мерцанием осветила место ночной схватки. Воин-одиночка, воспользовавшись лунным светом, совершил пару обманных движений и, неожиданно для нападавшего справа, сбил того с ног мощным ударом по шлему. Получив некоторое пространство для манёвра, он резко сместился вправо и теперь пятился прямо туда, где лежал Хасанбек.
Очередной сполох далёкой молнии осветил округу в тот самый момент, когда воин в паузе между ударами успел оглянуться назад, не доверяя тишине за спиной. Он был без шлема, с окровавленным лбом, на лице застыла хищная гримаса, но Хасанбек узнал его. Это был сотник Кутум, начальник ночной стражи, отчаянный рубака и смельчак.
Темник окликнул его по имени, вскочил на пружинистых ногах, парой прыжков преодолел разделившее их пространство. Принял боевую стойку рядом с Кутумом.
— Команди-ир… — обрадованно выдохнул тот.
Его удары сразу стали резче и мощнее. Враги, опешившие при появлении нового серьёзного противника, были вынуждены перейти к обороне. Правда, их оборона длилась недолго. Вначале Хасанбек, обманув нападавшего ложным выпадом, нанёс тому смертельный колющий удар. А чуть погодя и сотник двумя мощными секущими ударами вспорол другому живот и левый бок. Наклонившись над умирающим врагом, он сорвал с его шеи амулет, выпрямился и сказал Хасанбеку:
— Их было около десятка… Половина кралась к юрте Повелителя Вселенной… Нужно спешить.
До пригорка, на котором возвышалась большая Белая юрта Великого Хана, было меньше полёта стрелы. Она выделялась даже в слабом лунном свете, и подобраться к ней незамеченным — практически невозможно.
Оттуда не доносилось ни звука.
Хасанбек с Кутумом преодолели это пространство, соблюдая все меры предосторожности, ведь подозрительная тишина таила в себе много непредсказуемого. Могло статься так, что они опоздали, и там уже всё кончено, хотя ночные убийцы вполне могли и затаиться перед последним решительным броском.
Цепкий взор темника в считанные мгновения выхватил красноречивые детали. Отсутствие телохранителей хана на посту. Чёрный треугольник приоткрытого полога юрты. Продолговатые тёмные пятна на земле у входа, напоминавшие человеческие тела.
«Поздно?!»
Хасанбек, уже не таясь, выпрямился и ринулся ко входу. На бегу отметил: шагах в двадцати от полога лежал на спине, раскинув руки, Бильтэй. Стрела, вонзившаяся прямо в левый глаз, успокоила его навеки. Чуть ближе к юрте — ещё два бездыханных телохранителя с окровавленными лицами… Джамгу. Харатуга. Рядом валялись тела двоих нападавших.
Экэ юсун коль-ту цаган туг. Великое девятиножное белое знамя державы, тяжело хлопая на ветру, возвышалось на высоком шесте у входа. Билось, проблёскивая в ночном небе при каждой вспышке сильной белой рыбой. Как плавниками, шевелило чёрными кистями своих хвостов. Священный кречет, паривший на нём, сдерживался из последних сил. Казалось, он выбирал момент, чтобы ринуться на врагов.
Гроза, бушевавшая на дальних пределах, похоже, усилилась. Вспышки зарниц стали ярче и чаще. Должно быть, само небо было в эту ночь на стороне монголов, помогая разглядеть происходящее. Хасанбек успел краем глаза уловить выхваченные вспышкой две тёмные фигуры, пытавшиеся разрезать толстую войлочную стену. Слева. На значительном удалении от входа… И в эту же мгновение внутри юрты раздался короткий женский вскрик и лязг клинков.
Показав Кутуму движением клинка на двух новых врагов, Хасанбек хлопнул себя левой ладонью по металлическим нагрудным пластинам. Показал на приоткрытый полог юрты и бросился туда. Кутум зычно голосом подал сигнал тревоги, поднимая на ноги свою охранную сотню.
Внутри, судя по звону железа, велась яростная рубка.
Откинув полог, Хасанбек ворвался внутрь ханской юрты, выкрикнув при этом тайный пароль.
Это и спасло ему жизнь! Остановило на полудвижении тяжёлый меч Касыма-багатура. Последнего оставшегося в живых телохранителя ночной внутренней стражи. Признав своего темника, тот едва успел сдержать разящую руку… Глазам Хасанбека предстала тревожная, мерцающая в неверном свете ночных лампад, картина. Великий Хан с обнажённым клинком в руке стоял в глубине юрты, прижавшись спиной к стенке. У его ног распласталась жена Есуй, блестя широко распахнутыми глазами сквозь пряди распущенных волос, испуганно кутаясь в шёлковую накидку. Правее, на половине расстояния от входа к Повелителю, преграждал путь своим телом телохранитель Касым. Ещё двое охранников лежали у самого входа, один из них тихо стонал.
Касым неожиданно бросился к Хасанбеку, замахиваясь на ходу, и…
В немыслимом рывке отбил удар клинка, молнией высверкнувшего из-за деревянной опоры. Мгновенно разобравшийся в ситуации, нойон подсел и от пола резко рубанул наотмашь.
Меч отыскал цель — чью-то плоть. Доселе незримый враг, таившийся в тёмном закутке, куда не долетали отблески лампад, рухнул на пол, к ногам Хасанбека. Глухо и протяжно застонал, сжимая руками распоротый живот. Задёргавшись в судороге, поджал ноги… Мощный добивающий удар телохранителя пригвоздил поверженного к земле.
Обведя рыскающим взглядом юрту и не обнаружив повода для беспокойства, Хасанбек жестом показал Касыму — оставаться рядом с ханом, что бы ни происходило!
И выбежал наружу.
Он опять подоспел в самый нужный момент… Сотник из последних сил отбивался от двух мечников. За короткое время, проведённое темником в юрте, Кутума успели ранить. Судя по его хромоте и скованным движениям — в левое бедро и правую руку. Меч он успел перебросить в левую и теперь, хромая, отступал… Едва успевая ставить блоки атакам вражеских клинков. Подбодрив его боевым кличем, Хасанбек ринулся на ночных бестий, норовя зайти им в тыл.
— Хасан-багатур! — не унималась она. — Неси, я жду!
Ну конечно же, он был настоящим багатуром. Ведь ему уже исполнилось пять лет! Да он способен одолеть даже злобного дэва, не то что какого-то противного бестолкового барашка…
Четвероногий, покрытый мелкими кудряшками неприятель, коротко и жалобно блея, первым вскакивал на ножки и успевал отбежать на несколько шагов. Но пятилетний багатур не отступал, и всё повторялось снова и снова.
Хасан цеплялся за его шерсть, обнимал за шею и всё старался, всё пытался поднять его, оторвать от земли, а потом уже нести к маме, как она просила. Но терял равновесие… Тяжёлый барашек наваливался на него, перевешивал и, падая вместе с малышом, придавливал того к земле. Снова и снова.
— Хаса-ан! — встревоженно кричала мама.
Теперь уж и он хохотал, выкарабкиваясь из-под мягкой туши. И, схватив за задние ноги, пытался тащить барашка по молодой траве. Тот брыкался, вырвавшись, пытался убежать…
Хасан гнался за ним. Всё дальше по весенней степи. Не оглядываясь. Дальше.
Так далеко, что оказался на берегу незнакомой реки.
И вдруг игра закончилась. Барашек остановился и развернулся. Сам двинулся на мальчика. Неожиданно хрипло и длинно заблеял, хищно обнажив большие жёлтые клыки.
По спине Хасана пробежали холодные мурашки. Ноги ослабли, подогнулись.
Он слышал маму, но не видел её.
— Хасан! Не бойся, я с тобой! — в голосе мамы, несмотря на заверения, шевелился страх.
С барашком творилось что-то невероятное. Он прямо на глазах увеличивался. Превращался во что-то жуткое и опасное. Вот он поднялся на задние ноги и сразу же стал на голову выше Хасана. Белая шерсть выпадала клоками, из-под неё лезла чёрная. А потом начала вылезать и она… блеснула воронёная сталь.
Кольчуга!
Ранее бестолково выпученные, глаза животного теперь караулили каждое движение Хасана. Пронзительно и неотрывно. В них угадывались ум и злоба.
— Хасан!.. — мама уже откровенно боялась, то ли за него, то ли за них обоих.
Ему показалось, что он спит, ведь барашки такими не бывают.
— Не спи, сынок! Защищайся! — заклинал его мамин голос.
Копытца оказались латными рукавицами, а голова с рожками — искусно выделанным шлемом с тумагой-личиной. За прорезями глаз шевелились чьи-то страшные зрачки. Чёрная шкура расползлась на груди и оказалась меховой накидкой. Из-под неё существо выхватило искривлённую саблю и уже напряженно изогнулось, готовясь нанести удар.
Хасан судорожно старался повзрослеть, у него почти получалось. Он уже не был малышом. Плечи расправились, затвердели, кисть до хруста сжала рукоятку невесть откуда взявшегося меча. Он сделал шаг навстречу врагу… и неожиданно рухнул, как подкошенный. Ноги его перестали слушаться!
— Хаса-ан! — мамино лицо заслонило полнеба. — Ну что же ты?! Вставай! Хаса-а-ан!!! Те-емник!!!
…в ушах Хасанбека ещё метались отголоски маминого отчаянного крика, который бился, метался внутри него перепуганной летучей мышью, но глаза его резко распахнулись и зажили реальной жизнью… мгновенно различили в полумраке движение гигантской тени.
Тень приближалась к нему…
«Прочь сон! К демонам барашка!»
Нойон среагировал почти мгновенно, и это спасло ему жизнь. Он перекатился по косматой медвежьей шкуре, заменявшей опытному воину постель, и, коснувшись стенки юрты, пружинисто вскочил на ноги. Рука до хруста, как во сне про барашка-оборотня, сжимала рукоятку меча, с которым темник в походе не расставался даже ночью.
Тень опала, проступила отдельными деталями из тьмы, и уже не казалась огромной и неодолимой. Перед Хасанбеком высился незнакомый рослый воин в неполном комплекте доспехов, а именно: в одной кожаной безрукавке, обшитой металлическими бляхами, натянутой прямо на голое тело, и в наручах из толстой кожи.
Вернее, он не стоял, а тут же преодолел несколько шагов, их разделявших. Не делая никаких лишних движений, с ходу нанёс колющий удар тускло блеснувшим клинком.
Темник, разом успокоившись, отстранённо позволил телу действовать самостоятельно. Рука шевельнулась и начала заваливать меч, разворачивая его к собственному туловищу, как бы пропуская удар вражеского клинка. Тело, дёрнувшись на упругих, широко расставленных ногах, маятником качнулось вправо. Отклонилось, при этом одновременно разворачивая влево плечи. И тут же рука с мечом, возвращаясь назад, нанесла страшный секущий удар.
«Х-ху-ук!»
Удар пришёлся точно в незащищённую полоску шеи, меч без труда преодолел сопротивление кожи и плоти.
Нападавший захрипел, по инерции валясь вперёд на подогнувшихся ногах, его меч пропорол стенку юрты и замер. Тело врага рухнуло на колени, и от этого толчка голова с выпученными глазами свалилась с обрубка шеи. С глухим стуком упала на пол. Покатилась, сверкая белками глаз в полутьме. Враг, дёргаясь в конвульсиях, наконец повалился, скользя по стенке и оставляя на ней чёрные потёки крови.
Бросив быстрые изучающие взгляды по сторонам, Хасанбек прислушался к тревожной давящей тишине, что царила снаружи юрты. Что-то подсказывало ему: ни в коем случае нельзя стремиться на выход — уж коль враг проник внутрь, нет смысла надеяться на двух воинов ночной стражи, оставленных у входа. Они наверняка мертвы.
Нойон метнулся в наиболее тёмную, неосвещённую часть жилища и, достав засапожный нож, пробил толстый белый войлок. Сделал два надреза — до самой земли и в сторону. Затем, осторожно приподняв угол, выглянул наружу. Прислушался… Он ожидал услышать что угодно, даже внезапный боевой клич тангутов, сумевших врасплох напасть на лагерь.
Тишина.
Едва слышимый плач лисы.
Где-то у самого окоёма в степи шла гроза. Сюда долетали лишь сполохи зарниц.
Но вот неподалёку лязгнул металл… Потом ещё. И ещё. В темноте, приближаясь, в полном молчании шла яростная схватка. Вспышка далёкой молнии на мгновение выхватила четыре фигуры. Трое наседали на одного. Он пятился назад, из последних сил парируя удары.
Хасанбек ужом выскользнул сквозь лаз в стенке. Приник к земле, зазмеился в сторону.
Луна, как нельзя кстати выкатившаяся в прореху лохматых туч, болезненно-тусклым мерцанием осветила место ночной схватки. Воин-одиночка, воспользовавшись лунным светом, совершил пару обманных движений и, неожиданно для нападавшего справа, сбил того с ног мощным ударом по шлему. Получив некоторое пространство для манёвра, он резко сместился вправо и теперь пятился прямо туда, где лежал Хасанбек.
Очередной сполох далёкой молнии осветил округу в тот самый момент, когда воин в паузе между ударами успел оглянуться назад, не доверяя тишине за спиной. Он был без шлема, с окровавленным лбом, на лице застыла хищная гримаса, но Хасанбек узнал его. Это был сотник Кутум, начальник ночной стражи, отчаянный рубака и смельчак.
Темник окликнул его по имени, вскочил на пружинистых ногах, парой прыжков преодолел разделившее их пространство. Принял боевую стойку рядом с Кутумом.
— Команди-ир… — обрадованно выдохнул тот.
Его удары сразу стали резче и мощнее. Враги, опешившие при появлении нового серьёзного противника, были вынуждены перейти к обороне. Правда, их оборона длилась недолго. Вначале Хасанбек, обманув нападавшего ложным выпадом, нанёс тому смертельный колющий удар. А чуть погодя и сотник двумя мощными секущими ударами вспорол другому живот и левый бок. Наклонившись над умирающим врагом, он сорвал с его шеи амулет, выпрямился и сказал Хасанбеку:
— Их было около десятка… Половина кралась к юрте Повелителя Вселенной… Нужно спешить.
До пригорка, на котором возвышалась большая Белая юрта Великого Хана, было меньше полёта стрелы. Она выделялась даже в слабом лунном свете, и подобраться к ней незамеченным — практически невозможно.
Оттуда не доносилось ни звука.
Хасанбек с Кутумом преодолели это пространство, соблюдая все меры предосторожности, ведь подозрительная тишина таила в себе много непредсказуемого. Могло статься так, что они опоздали, и там уже всё кончено, хотя ночные убийцы вполне могли и затаиться перед последним решительным броском.
Цепкий взор темника в считанные мгновения выхватил красноречивые детали. Отсутствие телохранителей хана на посту. Чёрный треугольник приоткрытого полога юрты. Продолговатые тёмные пятна на земле у входа, напоминавшие человеческие тела.
«Поздно?!»
Хасанбек, уже не таясь, выпрямился и ринулся ко входу. На бегу отметил: шагах в двадцати от полога лежал на спине, раскинув руки, Бильтэй. Стрела, вонзившаяся прямо в левый глаз, успокоила его навеки. Чуть ближе к юрте — ещё два бездыханных телохранителя с окровавленными лицами… Джамгу. Харатуга. Рядом валялись тела двоих нападавших.
Экэ юсун коль-ту цаган туг. Великое девятиножное белое знамя державы, тяжело хлопая на ветру, возвышалось на высоком шесте у входа. Билось, проблёскивая в ночном небе при каждой вспышке сильной белой рыбой. Как плавниками, шевелило чёрными кистями своих хвостов. Священный кречет, паривший на нём, сдерживался из последних сил. Казалось, он выбирал момент, чтобы ринуться на врагов.
Гроза, бушевавшая на дальних пределах, похоже, усилилась. Вспышки зарниц стали ярче и чаще. Должно быть, само небо было в эту ночь на стороне монголов, помогая разглядеть происходящее. Хасанбек успел краем глаза уловить выхваченные вспышкой две тёмные фигуры, пытавшиеся разрезать толстую войлочную стену. Слева. На значительном удалении от входа… И в эту же мгновение внутри юрты раздался короткий женский вскрик и лязг клинков.
Показав Кутуму движением клинка на двух новых врагов, Хасанбек хлопнул себя левой ладонью по металлическим нагрудным пластинам. Показал на приоткрытый полог юрты и бросился туда. Кутум зычно голосом подал сигнал тревоги, поднимая на ноги свою охранную сотню.
Внутри, судя по звону железа, велась яростная рубка.
Откинув полог, Хасанбек ворвался внутрь ханской юрты, выкрикнув при этом тайный пароль.
Это и спасло ему жизнь! Остановило на полудвижении тяжёлый меч Касыма-багатура. Последнего оставшегося в живых телохранителя ночной внутренней стражи. Признав своего темника, тот едва успел сдержать разящую руку… Глазам Хасанбека предстала тревожная, мерцающая в неверном свете ночных лампад, картина. Великий Хан с обнажённым клинком в руке стоял в глубине юрты, прижавшись спиной к стенке. У его ног распласталась жена Есуй, блестя широко распахнутыми глазами сквозь пряди распущенных волос, испуганно кутаясь в шёлковую накидку. Правее, на половине расстояния от входа к Повелителю, преграждал путь своим телом телохранитель Касым. Ещё двое охранников лежали у самого входа, один из них тихо стонал.
Касым неожиданно бросился к Хасанбеку, замахиваясь на ходу, и…
В немыслимом рывке отбил удар клинка, молнией высверкнувшего из-за деревянной опоры. Мгновенно разобравшийся в ситуации, нойон подсел и от пола резко рубанул наотмашь.
Меч отыскал цель — чью-то плоть. Доселе незримый враг, таившийся в тёмном закутке, куда не долетали отблески лампад, рухнул на пол, к ногам Хасанбека. Глухо и протяжно застонал, сжимая руками распоротый живот. Задёргавшись в судороге, поджал ноги… Мощный добивающий удар телохранителя пригвоздил поверженного к земле.
Обведя рыскающим взглядом юрту и не обнаружив повода для беспокойства, Хасанбек жестом показал Касыму — оставаться рядом с ханом, что бы ни происходило!
И выбежал наружу.
Он опять подоспел в самый нужный момент… Сотник из последних сил отбивался от двух мечников. За короткое время, проведённое темником в юрте, Кутума успели ранить. Судя по его хромоте и скованным движениям — в левое бедро и правую руку. Меч он успел перебросить в левую и теперь, хромая, отступал… Едва успевая ставить блоки атакам вражеских клинков. Подбодрив его боевым кличем, Хасанбек ринулся на ночных бестий, норовя зайти им в тыл.