Воронин Андрей Николаевич. Инструктор спецназа ГРУ

   Под диктовку Валентины он записал все ее данные.
   – Итак, – сказал он, поднимая голову от протокола, – я вас слушаю.
   Валентина подробно изложила ему свою историю, умолчав лишь о переданной ей Забродовым тетради. Она не собиралась откровенничать с этим капитаном – он ей активно не нравился, тем более что, судя по голосу, орал в коридоре именно он. К тому же ее настораживало, что за все время, пока она говорила, Рябцев не записал в протокол ни слова.
   – Итак, – подытожил капитан, когда она замолчала, – вы утверждаете, что гражданин Быков пытался вас изнасиловать, а вовремя подоспевший Забродов помешал ему. Так?
   – Так, – подтвердила Валентина.
   – Должен вас огорчить, – развел руками капитан. – По имеющимся у следствия данным Быков и Забродов работали на пару. Убивали людей и топили трупы в одном таком, знаете ли, озерце. На совести этой, не побоюсь этого слова, банды девятнадцать убитых. Среди них – ваш муж и трехлетняя дочь. После того как вам удалось убежать из квартиры, Забродов застрелил Быкова и оказал вооруженное сопротивление работникам милиции. Так что то, что вы там наблюдали, было дракой шакалов. Возможно, они не поделили… э… как бы это сказать… право первенства, что ли. В общем, вас, уважаемая Валентина Наумовна.
   – Это не правда, – сказала она. Поврежденное горло распухло, губа вздулась и болела, мешая говорить. – Это не правда… Николай Сергеевич. Я не убегала из квартиры, Забродов сам меня оттуда выставил. Он не собирался меня… со мной…
   Он один поймал этого бандита, вы не должны так о нем говорить.
   – Какие слова, – протянул Рябцев почти ласково. – Сериалы, наверное, смотрите, «Санта-Барбару», а? Следствию, знаете ли, виднее. Я не могу тратить время, переубеждая вас. Уверяю вас, тем не менее, что дела обстоят именно так, как я вам только что изложил. Забродов ваш – бывший сотрудник спецслужб, ему человека убить – все равно что плюнуть. Поэтому я сейчас составлю протокольчик, вы мне его в интересах следствия подпишете, и расстанемся друзьями.
   Договорились?
   – Нет, – сказала Валентина. Она изо всех сил старалась не думать о возможных последствиях своего отказа.
   – Как хотите, – пожал плечами Рябцев. – Не хотите со мной дружить – пожалуйста, я же не навязываюсь. Но протокольчик подписать все-таки придется. Я вас уговорю. А не я, так другие, специалистов хватает. И потом, зря вы думаете, что своим упрямством поможете Забродову, Не хотелось бы вас лишний раз огорчать, но ему уже никто не поможет.
   – Что это значит?
   – Это значит, что несколько минут назад задержанный Забродов был убит при попытке к бегству.
   Полковник Мещеряков засиделся на службе допоздна. Дымя сигаретой, он допивал пятнадцатую за сегодняшний день чашку кофе, сидя за своим заваленным бумагами столом. Порученное ему служебное расследование зашло в тупик. В очередной тупик, невесело усмехнувшись, отметил полковник. Единственный человек, который мог бы пролить хоть какой-то свет на загадочные обстоятельства смерти капитана армейской разведки Алехина, его бывший командир и теперь уже бывший депутат Думы генерал Рахлин был убит минувшей ночью у себя на даче.
   Вдобавок ко всему этот чертов Забродов опять куда-то запропастился и не отвечал на звонки. Конечно, ему не позавидуешь, все-таки шьют ему уже не один труп, а целых девятнадцать, но позвонить-то можно! Сиди тут, беспокойся о нем…
   Из-под груды выпотрошенных личных дел подчиненных Мещерякова раздалась приглушенная трель сотового телефона. Он стал лихорадочно откапывать трубку, бумаги с шумом обрушились на пол.
   – …М-мать, – с чувством сказал полковник, поднося трубку к уху. – Слушаю!
   – Это Мещеряков? – спросил старушечий голос. Андрей почувствовал, как в нем холодной волной поднимается бешенство. Разумеется, это был Забродов со своими идиотскими, совершенно неуместными розыгрышами – никакие старухи ему звонить не могли. «Ну, я тебя», – подумал полковник.
   – Мещеряков, – сдавленным от сдерживаемой ярости голосом подтвердил он.
   – Полковник?
   – Полковник, полковник. Не генерал еще.
   – А зовут как?
   – Андреем зовут. Послушай, Илларион, когда я до тебя доберусь…
   – Не знаю я никаких Илларионов, – отрезала старуха, и Мещеряков с невольным восхищением подумал, что Забродов все-таки классный имитатор. – Ты, милок, скажи: ты в милиции служишь или как?
   – Что за черт… Забродов, прекрати балаган!
   – Да ты не пьян ли, милок? – удивилась старуха. – Что ты меня все время с каким-то мужиком путаешь? И, мыслю я, уж не с тем ли, которого нынче у нас в подъезде заарестовали?
   – Что? – вскинулся Андрей, свалив со стола очередную стопку личных дел и даже не заметив этого. – Кого арестовали? Кто говорит? Откуда у вас мой телефон?
   – Ты не части, сынок. Ты мне доложи сперва, по какому ведомству служишь? – не отставала дотошная старуха. – По милицейской части или по какой другой?
   – Вроде того, – уклончиво ответил Мещеряков, решив посмотреть, что из этого получится – препираться со старухой явно было бесполезно.
   – Значит, не по милицейской, – с непонятным удовлетворением констатировала старуха. – Ты, милок, не серчай, что я тебя от дел отрываю. Сдается мне, что у меня для тебя передачка имеется.
   – Подождите, – взмолился вконец сбитый с толку Мещеряков. – Кто говорит?
   Откуда вам известен номер моего телефона?
   – Савельевна говорит.
   – Кто вы?
   – Старушка я, милок, пенсионерка. А с телефончиком твоим вот что получилось: вышла это я к ящику «Вечерку» достать, ан гляжу, а там еще чего-то есть. Нешто, думаю, бандероль? И откуда бы это в моем ящике бандероли взяться?
   Мещеряков открыл было рот, но смирился и решил дослушать до конца.
   – Вынимаю я эту бандероль, – продолжала между тем разговорчивая старушенция, – а это и не бандероль вовсе, а тетрадка. Толстая такая, голубая, с хоккеистами – не твоя, часом?
   – Не припоминаю, – честно признался Андрей.
   – А и молодец, что не врешь, – похвалила бабка. – Это я тебя проверила.
   Полковник опустился в кресло и страдальчески закатил глаза.
   – Собралась было я уже ящик закрывать, да вижу, белеется там что-то, А это как раз бумажка, из этой самой тетрадки вырванная, я уж проверила. А на бумажке телефончик твой, и все про тебя прописано: полковник, мол, Мещеряков Андрей. Ктой-то, думаю, хулиганничает? Так бы и выбросила, да тут припомнила, чего днем-то было, и думаю, что же это я, калоша старая, чуть было важную бумагу не выбросила!
   – А что было-то?
   – И, милок! Стрельба была, мужика какого-то заарестовали – в военном, пятнами весь, и ботинки высокие. Девку еще забрали незнакомую – красивая девка, только морда разбитая, да рубаха на ей порвана. А сосед с седьмого этажа, который на зеленой машине, тот и вовсе убитый, «скорая» увезла.
   – Так, – сказал Мещеряков, закрывая глаза. Судя по всему, Забродов наломал-таки дров, и его в конце концов зацапали. Ну, сукин сын, герой-одиночка… – А в тетрадочку вы не заглядывали? Что в тетрадочке-то?
   – А как же, милок, грешна, заглянула. Да там и нет ничего, одна страничка всего исписана, все фамилии да адреса, да крестики какие-то… Фамилии все больше не наши: Альтман какой-то, Кац, Гершкович вот… Наших-то двое всего:
   Климов Сергей да этот твой Забродов. Или это не тот?
   – Да тот, наверное.
   – Верно, что тот. Вот против его крестика-то и нету.
   – А можно вас попросить? Вы крестики посчитайте, если не трудно.
   – Что ж тут трудного, милок. Да я уж, грешным делом, и посчитала.
   Девятнадцать крестиков всего, не боле и не мене.
   – Вот черт… Спасибо, Савельевна, вы мне очень помогли. Только вы вот что, Савельевна, вы тетрадочку эту никому не показывайте. Я завтра с утра приеду и ее у вас заберу. Договорились?
   – Да хоть сейчас приезжай.
   – А не поздно?
   – Не поздно, милок. Сон у меня стариковский, слезы, а не сон. Сижу, телевизор смотрю. Хорошо хоть, теперь всю ночь почти кино крутят. Срамно, конечно, бывает, ну да и то ладно – хоть поглядеть. А то ведь меня, старую, кроме телевизора и погреть некому.
   Старуха хихикнула.
   Узнав у нее адрес, Мещеряков устремился было к выходу из кабинета, но в последний момент передумал и, сняв телефонную трубку, набрал служебный номер Сорокина. Телефон не отвечал. Андрей взглянул на часы, хлопнул себя по лбу и стал звонить полковнику домой.
   Сорокин поднял трубку быстро, словно сидел у телефона и ждал звонка.
   – Здравствуйте, полковник. Мещеряков вас беспокоит.
   – Добрый вечер. Что это вам не спится?
   – Есть новости по делу Забродова.
   – Это теперь не ко мне. Я отстранен от расследования.
   – Это мне известно. И все же.
   – Вы не дослушали, полковник. На меня пришел анонимный донос: якобы я беру взятки, за деньги вывожу людей из-под следствия… ну, в общем, все, что в таких случаях пишут. Сами же, небось, и сочинили, сволочи. Так что назначено служебное расследование, и идет оно, надо вам сказать, как по маслу. Еще немного – и сяду… А что там с вашим Забродовым?
   – Забродова арестовали сегодня днем на Ленинградском шоссе. Вместе с ним взяли какую-то молодую женщину. Взяли их на квартире настоящего убийцы – того самого, что ездил на зеленом «москвиче». Преступник убит. Кто его убил – неизвестно. Может быть, Забродов, а может, и нет.
   – А кто вам сказал, что убитый – тот самый человек?
   – Есть его записи, точнее, список жертв. Кстати, Забродов тоже в этом списке фигурирует.
   – Всюду он влезет, ваш Забродов, – проворчал Сорокин. – Список этот у вас?
   – Я сейчас за ним поеду. Не хотите составить компанию?
   – Черт, каша какая-то… Ничего не пойму.
   – Объяснять некогда. Все, что знаю, расскажу по дороге. Так как?
   – Заезжай за мной, полковник. Я им покажу кузькину мать! Адрес знаешь? Вот и хорошо. Жду.
   Сорокин ждал Андрея на улице. Мещеряков с трудом узнал полковника в джинсах и легкой спортивной куртке. Он уселся в машину рядом с Мещеряковым и сразу закурил.
   – Хреновые дела, полковник. У меня в управлении свои ребята. Пока тебя дожидался, я им позвонил. Они мне, брат, полный отчет по этому делу дали.
   Выглядит все следующим образом.
   Он помолчал, глубоко затягиваясь сигаретой.
   – Официальная версия такова: Забродов работал с Быковым на пару. Быков – это тот самый жмурик с Ленинградского. Мочили они, значит, этих евреев, а сегодня… точнее, уже вчера заманили на квартиру Быкова некую Валентину Климову – вдову убитого Климова. Быков вроде бы наплел ей по телефону что-то насчет ее мужа – якобы что-то про него знает. Эта дура со всех ног летит к нему и попадает, само собой, как кур в ощип. В общем по рабочей версии, решили они ее изнасиловать, да Забродов где-то задержался и пришел, когда Быков уже взял ее в работу… Во время якобы возникшей ссоры Забродов застрелил Быкова из своего револьвера. Револьвер и пуля приобщены к делу тут вроде бы все чисто.
   – Кто сочинил этот бред?
   – Допрос Климовой проводил Рябцев.
   Странное дело: протокол допроса есть, но Климова его не подписала. Рябцев говорит, у нее, мол, истерика началась, пришлось отпустить домой. И вот какая странная штука: звонил мой человек к ней на дом – нет там никого. У матери ее тоже нет. Сынишка ее там, а она не появлялась.
   – Вот дерьмо.
   – Это, полковник, еще не дерьмо. Ты дальше слушай. Забродова взяли омоновцы прямо на месте преступления с револьвером в руке. По их словам, он оказал вооруженное сопротивление.
   – Трупов много?
   – Да нет там никаких трупов, не считая Быкова.
   – Значит, врут. Дальше.
   – Дальше? Что ж дальше… Убит при попытке к бегству.
   Мещеряков ударил по тормозам так, что машину развернуло поперек дороги, а Сорокин едва не пробил головой стекло. Некоторое время оба молчали.
   – Только ты давай, того… без истерик, – сказал наконец Сорокин. – Может, мне за руль сесть?
   – Подожди, сейчас.
   Мещеряков тронул машину с места и повел ее дальше.
   – Где тело? – спросил он.
   – Ищут.
   – Фу, – с облегчением вздохнул Мещеряков. – Напугал ты меня, полковник.
   Шутки у тебя…
   Сорокин с любопытством посмотрел на него.
   – А ты оптимист.
   – Да нет, просто я знаю Забродова. Только почему эти дуболомы так уверены, что он убит, если тело все еще ищут? Где они его ищут-то?
   – Есть тут за городом, совсем недалеко, глиняный карьер.
   – Ого! Вот это крюк!
   – Не спорю… Вроде поучить они его хотели – помял он там кого-то при задержании, что ли… Ну, ты же эту породу знаешь.
   – Знаю. Одни сволочи на улицах к прохожим пристают, а другие такие же за ними бегают.
   – Ну, ты не очень-то… Не все же такие.
   – Наверное, не все. Дальше что?
   – Ну, вывели они его из машины, а он их растолкал – и бежать. Они его и срезали. Упал в карьер, а там глубина метров десять, а то и все пятнадцать, да глина, да вода мутная… Сразу не найдешь. Я понимаю, тебе в это верить не хочется, да ведь они тоже не дети – постояли, проверили. Не вынырнул он.
   – С землей сровняю гадов, – пообещал Мещеряков.
   – Попробуем, полковник. Эх, где мои годы! Кстати, ты заметил, что за нами хвост?
   – Где?
   – В Караганде… Эх ты, разведка. Красный «ситроен» видишь? Как привязанный, зануда.
   Мещеряков всмотрелся в зеркало заднего вида.
   – Опять эта сволочь. Круглые сутки пасут.
   Он вдавил педаль газа, разгоняя автомобиль до совершенно невообразимой скорости.
   – Подожди, полковник, так ты от них не оторвешься.
   – Закрой рот и держись крепче, – ответил Андрей, держа руль левой рукой, а правой вынимая из наплечной кобуры пистолет. Сорокин покосился на большую черную «беретту» с профессиональным неодобрением, но промолчал.
   Мещеряков резко, так, что протестующе взвизгнули шины, свернул в проходной двор и ударил по тормозам.
   – Сядь за руль! – бросил он Сорокину, выпрыгивая из машины.
   Сорокин безропотно пересел за руль, и тут же в проходной двор, сильно накренившись на вираже, влетел красный «ситроен». Водитель чудом избежал столкновения – покрышки оставили на асфальте дымные черные следы, и тогда Мещеряков, повернувшись к цели боком и вытянув руку, как на стрельбище, всадил четыре пули подряд в радиатор «ситроена». После этого он боком упал на заднее сиденье и крикнул: «Гони!», но Сорокин и без него знал, что делать. Машина, взревев, пулей пронеслась через темный двор и, завизжав покрышками, выскочила на параллельную улицу.
   Мещеряков оглянулся – сзади было чисто.
   – Ну, полковник, ты даешь, – покрутил головой Сорокин. – Я уж думал, придется нашим ребятам трупы собирать.
   – И пришлось бы, – сказал Мещеряков, перезаряжая пистолет и пряча его обратно в кобуру, – да боялся промазать. Ничего, я до них еще доберусь.
   – А хорошо служить в разведке, – мечтательно сказал Сорокин. – Никакие законы тебе не писаны: хошь стреляй, хошь морды бей… Я бы в ГРУ служить пошел, пусть меня научат!
   – Насчет стрельбы – это, брат, чья бы корова мычала… В Забродова, между прочим, не гээрушники стреляли.
   – И то правда… Слушай, ты правда считаешь, что он жив?
   – Да нет, наверное… Просто надеюсь. И буду надеяться до тех пор, пока своими глазами не увижу труп. И действовать буду соответственно.
   – Молоток.
   – Просто работа такая. Ты представь себе: вот захватили заложников. Никто не знает, ни где они, ни что с ними, и верней всего, что их просто отвели в овражек и перестреляли, потому как ни слуху о них, ни духу: террористы молчат, ничего не требуют и вообще исчезли с горизонта… Что же прикажешь – рукой на них махнуть?
   – Ну, это все-таки другое дело. Совсем не такая ситуация.
   – Ну и что, что не такая? Ты знаешь, сколько раз мы Забродова хоронили?
   – Могу себе представить. Если судить по его таланту впутываться в разные истории, то, наверное, частенько. Ты вот что: объясни толком, куда мы едем и что это за история с дневником Быкова?
   – Да не дневник это, а скорее черный список, и то, что он принадлежал Быкову, еще придется, наверное, доказывать.
   И Мещеряков передал Сорокину свой разговор с Савельевной.
   – Сообразительная старушенция, – сказал тот, выслушав историю до конца. – Были бы у меня все оперы такими сообразительными, бандитам бы не продохнуть было. Только что же это она так милицию не любит?
   – Видно, есть причина.
   – Не иначе. Да и кто, если вдуматься, нас любит?
   – Ты еще всплакни, а я тебя пожалею. А кто, к примеру, золотарей любит? Ну ладно, сейчас их и в природе-то почти не осталось, но раньше ведь без них обойтись просто невозможно было. И что, любил их кто-нибудь? На шею вешался?
   Стороной обходили, потому что – запах. А они, между прочим, тем же, чем и ты, занимались – дерьмо выгребали. А при такой работе попробуй не испачкаться… Вот и вас сторонятся, потому что – запах.
   – Н-да, – сказал Сорокин, – стройная теория. Я ассенизатор и водовоз, революцией мобилизованный и призванный… Маяковского любишь?
   – С чего это ты взял?
   – Цитируешь часто.
   – В школе так вдолбили, что уже до смерти, наверное, не выветрится… А вот скажи, знаток истории ассенизаторского дела: случалось такое, чтобы золотарь сам в дерьмо превратился?
   – Это, наверное, от человека зависит. И потом, сам понимаешь, прогресс.
   Все-таки с тех пор много лет прошло, и каких. Такой алхимией занимались, что золото девяносто шестой пробы можно было в дерьмо превратить.
   – Странно от тебя такие слова слышать. При твоей-то специальной специальности.
   – А ты думал, я по ночам листовки расклеиваю: за Родину, за Сталина? Любое государство нуждается в профессиональных военных, и военные эти вовсе не обязательно должны быть дураками. И вообще, давай-ка оставим эту тему. Что армия, что милиция, что любая спецслужба – это все инструменты вроде топора или, скажем, скальпеля. Можно опухоль удалить, а можно и горло перерезать.
   – Твоя правда. Приехали, что ли? Сорокин не стал въезжать во двор, чтобы не привлекать лишнего внимания. Полковники оставили машину у обочины и вышли в парное тепло летней ночи. На противоположной стороне шоссе стояла белая «шестерка». У Мещерякова мелькнуло смутное подозрение, но он решил проверить его после визита к Савельевне.
   Поднявшись на третий этаж, они позвонили в дверь. Вскоре послышались шаркающие шаги, и знакомый Андрею по недавнему телефонному разговору голос спросил:
   – Кто?
   – Савельевна, это я, Мещеряков. Дверь немного приоткрылась, и полковники услышали, как тихо звякнула, натягиваясь, дверная цепочка. В щели появился старушечий глаз, прикрытый толстой линзой очков.
   – Документ покажи.
   Мещеряков растерялся. Паспорт он с собой обычно не таскал, а показывать служебное удостоверение первой встречной бабуле, мягко говоря, не хотелось.
   – Савельевна, да вы что? Мы же с вами час назад разговаривали. Я могу пересказать…
   – Пересказать… – передразнила старуха. – Ишь, какой ушлый. Нынче все грамотные. Может, ты разговор подслушал? Дашь мне по лбу, тут я, дура старая, и окочурюсь. Нет, милок, или показывай документ, или иди, откель пришел.
   – Я могу показать, – пришел на выручку Сорокин.
   – А это еще кто такой? – сурово спросила Савельевна, не глядя на Сорокина.
   – А это еще один полковник, – сказал Мещеряков. Савельевна окинула полковника Сорокина внимательным взглядом.
   – Этот точно милицейский, – решительно заключила она. – Ступайте-ка вы, ребятки, восвояси.
   – Да за что ж вы так милицию не любите? – с трудом сдерживая улыбку, спросил Сорокин.
   – А за что мне вас, соколики, любить? То штраф, то взашей, то на лапу ему дай…
   – Приторговываете, значит?
   – А не твое это дело, милок. Будь здоров, не кашляй.
   Старуха начала закрывать дверь.
   – Подождите, Савельевна, – сказал Мещеряков. – Вот вам документ, читайте. И он просунул в щель свое служебное удостоверение..
   – Главное разведывательное… Ишь ты! Это что же – как Штирлиц?
   – Вроде того, – не сдержавшись, рассмеялся Мещеряков.
   – А энтого зачем приволок? – сурово спросила старуха, указывая удостоверением на Сорокина.
   – Мы с ним вместе расследуем это дело, – сказал Андрей. – Он из уголовного розыска и хорошо знает Иллариона.
   – Это Забродова твоего, что ли? Которого нынче забрали?
   – Его самого –Друг детства, – вставил Сорокин.
   – Не похож чего-то, – сказала Савельевна, еще раз критически осмотрев полковника. – Тот помоложе будет. Ладно, заходите.
   Выпив по три стакана чаю с вареньем и трижды выслушав во всех подробностях историю пленения Забродова, Мещеряков и Сорокин наконец вышли на улицу.
   – Плохо, что пришлось удостоверение показать, – вздохнул Мещеряков. – Растреплет по всей Москве.
   – Брось, Джеймс Бонд, не растреплет. Бабка вроде не глупая. А начнет болтать, так кто ей поверит? А с этой тетрадочкой, – Сорокин похлопал ладонью по дневнику Быкова, – мы кой-кому хвост при жмем по всем правилам науки. И как это твой Забродов исхитрился ее в ящик затолкать? Я вот все думаю про это и никак ума не приложу. Ну вот скажи – как?
   – От Забродова и не такого можно ожидать, – сказал Мещеряков и сразу помрачнел, вспомнив, что Илларион, скорее всего, действительно погиб.
   В молчании они подошли к машине.
   – Подожди, – сказал Андрей. – Надо ту машину проверить.
   И он указал на припаркованную через дорогу «шестерку».
   – Зачем это?
   – Сдается мне, что это Забродова машина.
   – Так у него же «лендровер».
   – Я ему дал на время машину жены. От милиции прятаться.
   – Гм… Я бы не рискнул.
   – И я бы не рискнул, но ты Забродова не знаешь. Это такой мозгополоскатель… «Был», – хотел добавить он, но промолчал. Они перешли шоссе поверху, поскольку движение уже стало не таким интенсивным, как днем, и приблизились к белым «жигулям».
   – Так и есть, – сказал Мещеряков, – моя машина.
   Он бесцельно подергал запертую дверцу.
   – Ну и что? – спросил Сорокин. – Это лишний раз доказывает, что он здесь был. Так это мы и без того знаем.
   – Надо съездить за ключами и отогнать машину в гараж, пока на запчасти не разобрали, – вздохнул Мещеряков. – Когда же спать-то?

* * *

   И он снова подергал ручку двери со стороны водителя. Рядом с ними вдруг затормозил старый, похожий на жука «фольксваген». В открытое окошко высунулась чья-то голова и грозно спросила:
   – Эй, полковники, вы зачем чужую машину лапаете?!

* * *

   Майор Жангалиев мягко, по-кошачьи выпрыгнул из машины на раскисшую глинистую почву, поросшую редкой щетинистой травой. Под ногами чавкнуло. «Не лето а сплошное дерьмо», – подумал он, привычно разглаживая густые усы согнутым указательным пальцем. Козлов и Свирцев, цепляясь автоматами, неторопливо вылезли наружу и присоединились к нему.
   – Выводи, – скомандовал майор.
   Свирцев понимающе ухмыльнулся, кивнул Козлову, и оба омоновца неторопливо зашагали к заднему борту, оскальзываясь в грязи. Водитель, высунув голову в окошко, тоскливо проныл: «Опять по пуду грязи в машину натащите. Сколько можно… И когда погода наладится?»
   Жангалиев коротко глянул в его сторону, и голова водителя исчезла в машине.
   В полукилометре шумело шоссе, обозначенное темной полоской деревьев ветрозащитной полосы. Шум долетал порывами, когда стихал дувший в сторону шоссе ветер. До самой дороги расстилался унылый глинистый пустырь, на котором даже сорная трава росла неохотно. Когда-то он был весь изрезан глубокими колеями тяжелых самосвалов, но дожди, снега и жара за несколько лет разгладили шрамы, оставив на их месте лишь легкие неровности, похожие на небольшие волны.
   В сторону шоссе от заброшенного карьера вела, неизвестно зачем грязная дорога с разбитыми, полными мутной глинистой воды колеями. После сражения с этой, с позволения сказать, дорогой борта «уазика» были до половины забрызганы грязью, а колеса превратились в бесформенные комья глины.
   Поодаль, накренившись и до половины уйдя в уже поросший бурьяном глиняный бугор, ржавел всеми забытый остов бульдозера. Кабина смотрела слепыми бельмами разбитых окошек. Из переднего окошка высовывался чахлый стебель бурьяна.
   Проселочная дорога, петляя, убегала куда-то в поля, прочь от шоссе. Майор Жанталиев никогда не интересовался, куда она может вести, – вся эта буколика навевала на него беспредельную глухую тоску. Хотелось побыстрее закончить дело и вернуться в город. Он напомнил себе, что сначала надо будет заставить водителя вымыть машину.
   Тем временем Козлов и Свирцев вывели из машины задержанного. Этот человек больше был не нужен хозяину, и его предстояло вычеркнуть из списков. Жангалиев зевнул, прикрывая рот ладонью, и снова разгладил усы. Слишком близко они к нему стоят, подумал он лениво, как бы чего не вышло. Парень, видать по всему, бывалый, недаром хозяин на него глаз положил. Н-да, и среди бывалых встречаются дураки. Против лома нет приема…
   Илларион вышел из заднего отсека машины под серенькое небо. Два омоновца маячили по бокам, тыча в спину стволы. Усатый майор стоял поодаль, зевая и обозревая ландшафт, словно выбирал местечко для пикника. Судя по всему, это была конечная станция. Дальше его везти не собирались. Само собой, раз надобность в нем теперь отпала. Нашли, значит, другого исполнителя… А упрямцу, который слишком много знает, одна дорога – на кладбище. Да и исполнителю, наверное, тоже. Это ж сколько хлопот: заплати ему, а потом всю жизнь бойся, что его поймают и расколют. Проще уж убрать от греха подальше. Эх, жалко, что майор далеко…