Страница:
Илларион метнулся в сторону, выхватывая пистолет, но это был всего-навсего Рябцев.
– Ну, – сказал он, – чего вы тут возитесь?
Климова испуганно сжалась и попыталась отползти от капитана подальше, но ее не пустили наручники.
– Это он…
– Тише, Валентина, успокоил ее Забродов. – Капитан уже все осознал. Он больше не будет. Слушай, Рябцев, у тебя ключа от наручников нет?
Видишь, застряли мы тут.
Рябцев молча достал из кармана связку ключей, выбрал один и протянул Иллариону. Руки у капитана заметно дрожали, и связка дробно позвякивала.
Илларион подошел к Валентине, но та снова попыталась отодвинуться.
– Что случилось? – удивился он. – А, я, кажется, понял! Вы решили, что мы с капитаном заодно? В данный момент это так, но только в данный момент. Капитан просто любезно вызвался помочь мне извлечь вас отсюда. Ну, не капризничайте.
Издалека донесся приглушенный расстоянием и стенами подвала металлический грохот – это врезался в ворота дачи мебельный фургон, начиная отвлекающий маневр. Раздались крики, над головой затопали бегущие ноги, хлопнуло несколько одиночных выстрелов, а следом прогрохотала близкая автоматная очередь. Рябцев дернулся в сторону выхода.
– Только попробуй слинять без нас, – предупредил его Илларион. – Из-под земли достану.
Он быстро снял с Валентины наручники и, схватив за руку, чуть ли не волоком потащил за собой. В свободной руке он сжимал пистолет, едва поспевая за несущимся впереди Рябцевым.
Отвлекающий маневр удался не полностью: когда до выхода оставалось метра три, на пороге вдруг возник охранник с автоматом. Он был злой и ощеренный, он был в бою, и Илларион понял, что сейчас произойдет, в тот самый миг, как увидел его. Он толкнул Валентину к стене, за спину. Охранник, не раздумывая, дал очередь от живота. Китель на спине Рябцева взорвался кровавыми фонтанчиками, он начал падать, и тогда Илларион выстрелил навскидку, свалив охранника на ступеньки.
Валентина даже не вскрикнула, и Илларион собрался в очередной раз подивиться твердости ее характера, но, обернувшись, обнаружил, что та медленно сползает по стене. «Как же так?» – растерянно подумал Илларион, и тут же с облегчением понял, что Климова не ранена, а просто потеряла сознание.
Облегчение, впрочем, было кратковременным – теперь ее следовало либо тащить на себе, либо бросить здесь. Ребята за воротами будут прыгать под пулями, вызывая на себя огонь, пока он не выйдет с территории дачи. А если не выйдет?
Илларион знал, что тогда будет: от дачи не останется камня на камне, разнесут голыми руками, но при этом половина ребят погибнет. Это никуда не годилось, поэтому он взвалил бесчувственное тело Валентины на плечо и, заранее пригибаясь, выскочил из подвала.
Пригибался он зря: по дому никто не стрелял. Ребята действовали точно по инструкции: стрелять только тогда, когда без этого просто невозможно будет обойтись. Илларион мимоходом пожалел, что у него нет времени, чтобы спалить к чертовой матери это осиное гнездо.
Он свалил свою ношу на заднее сиденье машины, сел на водительское место и, не сдержавшись, сказал одно короткое, но очень энергичное слово: в замке зажигания не было ключа. Аккуратный Рябцев, выходя из машины, забрал ключи с собой. Хорошо, что хоть дверцу не запер, подумал Илларион, уже обыскивая труп капитана. Он нащупал в левом кармане кителя знакомый брелок, и тут из глубины подвала кто-то выстрелил. Видимо, один из выключенных охранников самопроизвольно включился и решил принять участие в народном гулянье. Пуля прошла слишком высоко, беспрепятственно выпорхнула из подвала и разбила окно машины со стороны водителя. «Застрелиться, что ли, – подумал Илларион, стреляя в полутемную глубину подвала, – все равно Мещеряков меня за стекло убьет…» Засевший в подвале охранник, похоже, был не прочь пострелять еще, но Иллариону некогда было играть в войну. Забрав ключи, он выскочил наружу и сел за руль, предварительно захлопнув за собой дверь в подвал.
Выехав из-за угла дома, Илларион быстрым взглядом окинул театр военных действий. Ситуация развивалась строго по плану: многочисленная охрана залегла за беседкой, за массивными перилами крыльца и просто в траве посреди лужайки и вела огонь по темным фигурам, которые периодически возникали на гребне стены, окружавшей участок. Там время от времени тоже вспыхивали огоньки выстрелов: ребята развлекались, паля в небо.
Когда Илларион выехал из-за угла, кто-то выстрелил в освещавший поваленные ворота прожектор, и он немедленно потух. Идея, видимо, пришлась ребятам по вкусу – остальные прожектора расстреляли раньше, чем Илларион доехал до середины двора. Тем не менее, в следующую секунду за его спиной со звоном осыпалось заднее стекло, а в ветровом появилась аккуратная круглая дырка, окруженная сеткой мелких трещин. Илларион хотел посмотреть, как там Климова, но тут машина с грохотом и лязгом наехала на исковерканные остатки ворот, подпрыгнув так, что он ударился головой о потолок кабины. Как ни странно, она при этом не развалилась, и даже глушитель остался на месте.
Илларион надавил на клаксон, подавая сигнал к отступлению, и, набирая скорость, пронесся мимо стоявшего на обочине мебельного фургона с развороченным задним бортом. Оказывается, водитель пошел на таран задним ходом, опасаясь, как видно, повредить двигатель, если ворота окажутся чересчур крепкими. Рычаг переключения передач вдруг сделался каким-то очень неудобным. Глянув на него, Илларион понял, что дело не в рычаге: его правая рука все еще сжимала пистолет.
Бросив его на соседнее сиденье, он погнал машину прочь от крепости полковника Северцева, павшей из-за старого трюка, впервые примененного головастыми ребятами, которые штурмовали неприступные стены Трои.
Остановился он на том же месте, что и в первый раз. Выйдя из машины, Илларион с наслаждением потянулся и лишь теперь заметил, что небо уже почти совсем светлое. Ночь кончалась. Он заглянул в машину. Климова уже открыла глаза.
На ней была все та же блузка, на которой не хватало пуговиц, только теперь уже совершенно грязная. Прокушенная страстным Быковым губа, конечно, уже не кровоточила, но вид имела весьма красноречивый. Валентина Климова сейчас казалась именно тем, чем была – жертвой, чудом спасшейся от неминуемой гибели.
– Как вы себя чувствуете? – спросил Илларион.
– Отвратительно, – честно сказала Валентина.
– Ну, ничего, – успокоил ее Забродов. – Для вас все уже кончилось. Сейчас мы отвезем вас домой, вы примете ванну, что-нибудь съедите и ляжете спать.
– А если за мной снова придут? Как я поняла, им очень нужны мои показания.
– Не придут, – усмехнулся Илларион. – Сегодня все они будут очень заняты.
– Послушайте, – сказала Валенти на, – кто вы такой?
– Я? Да так… пенсионер.
Начавший сворачивать не в то русло разговор был очень кстати прерван подъехавшим фургоном. Перекошенные задние дверцы болтались, то открываясь настежь, то закрываясь с несусветным грохотом и лязгом. Из кабины выскочил совершенно не похожий на себя Мещеряков. Волосы взъерошены, крахмальная сорочка под серым в крапинку пиджаком перепачкана каким-то мазутом и расстегнута чуть ли не до пупа, чего не мог скрыть съехавший куда-то в сторону галстук благородно-сдержанной расцветки. На коленях отутюженных полковничьих брюк красовались большие зеленые пятна, щека была расцарапана, а глаза сияли мальчишеским восторгом.
– Вот это жизнь! – сообщил он, размахивая «береттой» и рассеянно промакивая сочащуюся из царапины на щеке кровь своим парижским галстуком, привезенным супругой из заграничной командировки. – Как мы их, а? Между прочим, самый первый прожектор подстрелил я.
– Потерь много? – спросил Илларион.
– Какие потери! Так, пара царапин. А это и есть Валентина Климова?
– Да, это я.
– Илларион был прав – за вас стоило сражаться. Меня зовут Андрей Мещеряков.
– Тот самый?
– В каком смысле? Ах, вы про телефонный номер! Да, тот самый. Я должен выразить вам свое восхищение тем, как умно вы обошлись с тетрадью и запиской.
– Что-то твоя жена засиделась на курорте, – сказал Илларион, бесцеремонно выуживая пачку сигарет из кармана полковничьего пиджака и чиркая зажигалкой. – Ты портишься на глазах. В тебе уже поднимает голову холостяк.
– Кстати, о жене, – мрачнея, сказал Мещеряков. – Во что ты превратил машину?
– Ну вот, – развел руками Илларион. – Шкуру свою дырявить ему ради прекрасной дамы не жалко, а машины пожалел.
– Шкура сама зарастет, – резонно возразил Мещеряков, – а на машину в наше время поди заработай.
– Кстати, о шкуре, – сказал подошедший Сорокин. – Что-то я Рябцева не вижу.
– Погиб наш капитан, – ответил Илларион. – В упор из автомата.
– Жаль, – сказал Сорокин. – Многого он нам не успел рассказать.
– Ничего, – сказал Мещеряков. – Хватит нам того, что мы уже знаем.
– Капитан, – сказал подошедший водитель фургона, – мы вам больше не нужны?
Виноват, – спохватился он, заметив Мещерякова, – не заметил вас, товарищ полковник Так это вы там были?
– Я, – буркнул Мещеряков. – Можете возвращаться.
– Спасибо, солдат, – сказал Илларион.
– Всегда пожалуйста, – улыбнулся тот, и фургон уехал, хлопая дверцами, как крыльями.
– Ну что, полковники, – сказал Илларион, – теперь у вас есть свидетель.
Можете возвращаться в Москву и начинать всерьез заниматься вашим Северцевым.
Работы у вас невпроворот.
– Да, – сказал Сорокин, – похоже, на него работает куча народу.
– Нужно найти машину Алехина, – сказал Илларион. – Я, пожалуй, займусь .именно этим. Пока ваше начальство будет раскачиваться, Северцев может успеть что-нибудь предпринять. После нашего дружеского визита он наверняка начнет действовать, причем очень быстро и грубо. Так что советую вам обоим работать с оглядкой.
– Не учи ученых, капитан, – сказал Сорокин. – Я вот думаю, куда нам нашу свидетельницу спрятать.
– Это я беру на себя, – сказал Илларион. – Ну что, поехали?
Тут выяснилось, что, пока они разговаривали, их свидетельница заснула на заднем сиденье расстрелянной машины, принадлежавшей жене Мещерякова. Стараясь не разбудить ее, Мещеряков сгреб с сиденья битое стекло и осторожно устроился рядом. Сорокин сел впереди, и Илларион повел машину в сторону города. Фары он включать не стал: было уже совсем светло, а когда они пересекли границу кольцевой дороги, над горизонтом показался сверкающий краешек солнца.
Референт генерала Драчева полковник Дмитрий Антонович Северцев предпочитал водить машину сам. Близкие приятели часто посмеивались над ним, утверждая, что в этом он подражает горячо любимому Леониду Ильичу, и не упускали случая осведомиться, не хранит ли он под подушкой портрет незабвенного генсека. Дмитрий Антонович считал, что он обладает чувством юмора, поэтому никогда не позволял себе ни малейшего проявления недобрых чувств по отношению к шутникам. Он даже в самом деле вырезал из какого-то старого журнала парадный портрет Генерального – в полный рост и при всех регалиях – ив ответ на шутки приятелей торжественно вынимал его из шкафа.
Впрочем, продолжалось это недолго – шутки стихли как бы сами собой, шутники поувяли, а те, кто больше других любил посмеяться над Димой Северцевым, по странной прихоти судьбы разъехались по дальним гарнизонам и горячим точкам.
Ничего не попишешь, все они были людьми военными и должны были служить там, куда пошлет Родина. Вот именно – были.
Во всяком случае, многие из них. Остальные шутить перестали и обращались по имени-отчеству – Дмитрий Антонович не возражал. В конце концов, мало кто работал столько, сколько он. Все, что он теперь имел, было заработано тяжким трудом.
Все это привычным фоном роилось в мозгу, пока он вел свой «шестисотый», получая острое наслаждение от езды. Машина была такая, что позавидовал бы, пожалуй, и сам генсек: в его время таких еще не делали. Дорога мягко стелилась под колеса, обочина сливалась в размытую скоростью туманную полосу, тонированные стекла придавали миру благородный синевато-серый оттенок.
Прошедшие сутки выдались напряженными, но работа, как всегда, принесла плоды – расследование по делу об убийстве Рахлина шло в нужном направлении, да и строго засекреченное досье, которое Дмитрий Антонович вел на своего шефа, за эти сутки изрядно пополнилось. Товарищ генерал, почувствовав себя в безопасности, расслабился и говорил много и свободно, так что Дмитрий Антонович едва успевал менять кассеты в диктофоне. Товарищ генерал был у него, можно сказать, в кармане.
Теперь предстояло немного подчистить тылы. Дмитрий Антонович хорошо понимал, что, связавшись с Забродовым, допустил непростительную ошибку, стоившую ему большой нервотрепки. Товарищ генерал тогда очень сильно его торопил, а спешка никогда не доводит до добра – это Северцев усвоил давно и крепко, но вот поди ж ты… Что ж, и на старуху бывает проруха, но теперь все вроде бы понемногу входило в колею. Строптивый спецназовец был дискредитирован и убит.
Правда, и то, и другое пока не приобрело окончательно правдоподобного вида.
Милицейские аквалангисты в поисках тела обшаривали топкое дно карьера всю вторую половину вчерашнего дня, но пока ничего не нашли. Впрочем, карьер большой, и даже если этот хитрец каким-то образом умудрился выжить, это ненадолго: его ищут по обвинению в убийстве, а когда найдут, он не проживет и дня, в этом полковник был уверен. Дурак Жангалиев просто не захотел пачкать салон машины. Теперь-то он своей ошибки не повторит.
Оставалась еще эта девчонка – Климова, кажется, – не подписавшая Рябцеву протокол. Ну, с этим проблем не будет.
В подвале дачи Дмитрия Антоновича имелась специальная комната со звуконепроницаемыми стенами, в которой было сказано много откровенных слов и подписано много протоколов. Это был маленький секрет полковника, его тайное хобби, к которому он относился с большой любовью. Комнатка была оснащена по последнему слову техники: сверкающие хромом инструменты, удобное кресло с зажимами для рук и ног, все необходимое от булавок до бормашины… Дмитрий Антонович любил, потягивая кофе с коньяком, наблюдать за работой своих высокооплачиваемых специалистов. Он вообще любил, когда кто-то работал профессионально. Потому, наверное, и связался с этим чертовым Забродовым.
Северцев свернул со скоростного шоссе на проселок, который вел в сторону дачного поселка. Здесь скорость пришлось резко снизить: «мерседес» не был предназначен для быстрой езды по российской «щебенке с гребенкой».. Машина плавно раскачивалась, переползая с ухаба на ухаб, временами задевая днищем неровности дороги – в такие моменты Дмитрий Антонович досадливо морщился, проклиная славянскую широту души, благодаря которой такие вот, с позволения сказать, дороги считались нормой со времен Ивана Грозного. И это, заметьте, на пороге двадцать первого века. Дичь какая-то, честное слово…
Наконец ухабы остались позади, и машина радостно рванулась вперед, почувствовав под собой гладкий асфальт. Каждый сантиметр этого асфальта был оплачен из кармана Дмитрия Антоновича, но полковник ни минуты не жалел о потраченных деньгах – со временем он рассчитывал дотянуть асфальт до самого шоссе. Обидно только, что бездельники из дачного поселка тоже будут пользоваться дорогой, и даже спасибо никто не скажет. Иногда Северцев мечтал, чтобы в одно прекрасное утро весь дачный поселок исчез – не сгорел, не провалился сквозь землю, а просто исчез, словно его и не было, растворился в утреннем тумане и улетел с ветерком…
Он объехал последний пригорок и увидел впереди знакомый бетонный забор.
Что-то было не так – он даже не сразу понял, что именно, но в следующую секунду уже разобрался, что к чему, и заскрипел зубами от ярости.
Не хватало ворот. Они не были открыты, они просто отсутствовали. В проем был виден угол дома и унылые фигуры охранников, бесцельно бродивших по двору.
Одна смятая, вогнутая вовнутрь створка ворот валялась под забором снаружи, другой вообще не было видно похоже, она осталась внутри.
Северцев загнал «мерседес» во двор и, громко хлопнув дверцей, выскочил наружу. Точнее, хлопнуть дверцей он только попытался: предусмотрительные немцы устроили все так, что дверца, с какой бы силой ее ни пытались захлопнуть, в самом конце притормаживала и закрывалась мягко и аккуратно. Это немного успокоило полковника: в конце концов, хоть что-то в этом мире было устроено разумно, и срывать злость на машине не стоило, тем более что к нему бегом приближался вполне подходящий для этого объект.
Усатый прапорщик, уже не первый год служивший у Дмитрия Антоновича начальником охраны, подбежал к хозяину и встал навытяжку, преданно поедая начальство глазами.
– Ну, – брюзгливо сказал полковник, окидывая прапорщика пренебрежительным взглядом, – и что это все должно означать?
Теперь, стоя посреди своего двора, он мог видеть и другие разрушения: бетонный забор был исклеван пулями, прожектора на крыше ощерились кривыми клыками битого стекла, а в воздухе, казалось, еще витал едва уловимый запах порохового дыма. Похоже, что здесь разыгралось целое сражение, решил полковник и повторил:
– Ну?
– Нападение, – сказал прапорщик.
– Какое еще нападение? Говорите толком, черт бы вас побрал!
– Под утро приехал этот ваш… из милиции. Капитан Рябцев. Он привез с собой какого-то связанного человека, сказал, что человек этот вам нужен – спецназовец какой-то, что ли.
– Спецназовец? – переспросил полковник, чувствуя, что день начинает стремительно портиться.
– Он так сказал. Сказал, что они его еле-еле взяли впятером и что он под наркотой – накачали они его чем-то, чтоб не буянил. Руки у него были связаны: боялся его капитан очень. Я впустил их и передал Степанову и Лагуну, чтобы те посадили этого спецназовца в подвал. Через несколько минут мебельный фургон с неустановленным номером протаранил ворота, а через забор полезли какие-то типы в гражданском. Они открыли огонь, мы заняли оборону, а тем временем этот спецназовец как-то освободился, вырубил Степанова и Лагуна, забрал ту бабу, которая сидела в подвале, и ушел.
– Что значит – ушел? – сдавленным голосом спросил полковник.
Прапорщик посмотрел на него, вздрогнул и отвел глаза.
– Ушел, – повторил он. – Уехал на той самой машине, в которой его Рябцев привез. Застрелил Голосюка и уехал. Если хотите знать, товарищ полковник, это, по-моему, Рябцева работа. Продал он нас.
– Где эта тварь? – спросил Северцев. – Или он тоже уехал?
– Никак нет. Голосюк его успел свалить в подвале, прежде чем сам пулю получил.
– Жив?
– Никак нет, наповал. Что ж вы хотите – в упор из автомата…
– Что я хочу… Я хочу, чтоб вы все сдохли, идиоты. Кто-нибудь из нападавших задержан?
– Никак нет. Как только этот спецназовец выехал за ворота, нападение прекратилось. Похоже, они все это затеяли только для отвода глаз. Из наших никто не ранен, даже в дом ни одна пуля не попала – похоже, стреляли в воздух, а то и вовсе холостыми. Только под конец прожектора перебили, чтобы, значит, отступление ему обеспечить…
Полковник Северцев обругал прапорщика в три этажа с перебором и опрометью бросился в свой кабинет. Ощущения, которые он сейчас испытывал, были сродни чувствам шахматиста, который, увлекшись атакой, вдруг обнаруживает, что его король под шахом, а от неминуемого поражения его отделяют каких-нибудь два-три хода. Удар был нанесен так неожиданно, с такой не поддающейся логическому анализу дерзостью и вместе с тем так профессионально, что на какое-то время полковник просто замер в кресле, зажмурившись и приходя в себя.
Самое неприятное заключалось в том, что Забродов словно бы в игрушки играл: это не был классический штурм с кучами трупов, это не была стремительная и смертоносная работа тренированного профессионального убийцы. Нет, этот мерзавец просто пришел к нему в дом, забрал, что хотел, устроил переполох и спокойно ушел восвояси. С улыбочкой.
Именно эта предполагаемая улыбочка бесила полковника больше всего. Он чувствовал себя оплеванным, причем впервые с тех пор, как он начал пробивать дорогу к деньгам и власти, его оплевали так густо: утрись, дружок, и не рыпайся… Убью, решил он. Любой ценой, тем более, что другого выхода просто нет. Забродов был здесь не один, ему кто-то помогал, следовательно, тайное уже начинает становиться явным. Теперь это станет распространяться, как круги по воде. Нужно было срочно что-то предпринять. Он придвинул к себе перекидной календарь, отыскал нужную страничку и набрал номер телефона Забродова.
Он и сам не вполне представлял, что собирается сказать, да и не слишком рассчитывал на то, что трубку кто-нибудь снимет, но ему ответили после второго гудка.
– Забродов у телефона, – сказал этот подонок. Голос у него был бодрый и свежий, словно он не провел ночь, бегая под пулями и вставляя палки в колеса. – Говорите, я слушаю.
– Ты труп, – сказал полковник, трясущейся рукой расстегивая верхнюю пуговицу рубашки и рывком ослабляя вдруг ставший слишком тесным галстук.
– А, Северцев, – обрадовался Забродов. – Или мне звать тебя Петром Владимировичем? Как дела?
– Почему ты никак не подохнешь, мразь? Почему ты не хочешь успокоиться?
– Я тебя не трогал, полковник. Ты пришел ко мне сам, а теперь чем-то недоволен. Имей в виду, это только начало.
– Где ты?
– Как знать? Может быть, прямо за твоим окном, со снайперской винтовкой в руке? Это ведь совсем не сложно устроить.
Северцев вздрогнул – такой поворот событий как-то не приходил ему в голову, – и посмотрел в окно.
– Не смотри, не смотри, все равно не увидишь, – сказал Забродов. – Ты уже начинаешь жалеть о том, что связался со мной, но это только цветочки.
– Чего ты хочешь? В конце концов, два разумных человека всегда могут договориться…
Забродов отключился.
Полковник с ненавистью посмотрел на телефон и грохнул трубкой так, что она свалилась с аппарата. Соскользнув со стола, трубка закачалась на шнуре, издавая отвратительный писк. Полковник поймал ее, положил на рычаг, и телефон тут же зазвонил снова.
Это был Жангалиев. От волнения его обычно почти незаметный акцент усилился настолько, что было трудно разобрать, о чем вообще идет речь. Он почти кричал в трубку про каких-то голых сержантов, чьих-то сыновей, старух и наручники, почему-то то и дело поминая прокуратуру.
– Молчать! – рявкнул Северцев, и майор заткнулся на полуслове. – Что ты там лопочешь, как макака? Говори толком, в чем дело.
Жангалиев, похоже, немного пришел в себя и начал снова.
– Час назад, – сказал он, – патрульмая машина выехала по вызову в Тушино.
По указанному адресу был обнаружен милицейский автомобиль со спущенными шинами и выведенной из строя системой зажигания. Автомобиль стоял во дворе дома, где проживает мать Климовой. В настоящее время у нее находится сын Климовой. Похоже, хозяин, Рябцев послал туда своих людей, чтобы они взяли мальчишку… Видимо, хотел нажать на Климову…
– Ну, – подтолкнул его Северцев, – что ты опять увяз?
– Оба наших человека были в машине, – упавшим голосом сказал Жангалиев.
– Убиты?
– Если бы… Живы и здоровы. Сидели в чем мать родила, прикованные к баранке наручниками. В машине на видном месте обнаружены позолоченные часы «Ролекс», золотая цепочка и бумажник с полутора тысячами долларов и документами на имя гражданина США Фрэнка Меррилла…
– Козлы…
– Так точно. Но это бы еще полбеды. Не знаю, что с ними было и кто их взял на пушку, но они начали колоться, как только увидели погоны. Причем наперегонки… Оказывается, эти же два урода ездили к старику букинисту и занимались уликами, обнаруженными в квартире Забродова. Кроме того, они несколько раз отвозили людей к вам на дачу. Их послушали две минуты, а потом отвезли в прокуратуру, прямо как есть, в натуральном виде…
– Их надо убрать.
– Поздно, хозяин. Думаю, они уже сказали все, что знали.
– Откуда информация?
– По обычному каналу.
– Вот что, Жангалиев. Это все очень плохо для нас обоих, но это можно пережить, с этим можно справиться. Сейчас необходимо найти Забродова и покончить с ним во что бы то ни стало…
– Какого Забродова? Я же своими руками…
– Не зли меня, майор. Ты своими руками упустил эту сволочь, и теперь он не успокоится, пока не загонит нас с тобой на два метра под землю. Или ты думаешь, что он тебя плохо разглядел?
– Нет, так я не думаю… Подозреваю, что это он… в Тушино.
– Больше некому. Он слишком много знает. Его надо стереть с лица земли. И вот что: сейчас он ездит на белых «жигулях» шестой модели. Я не знаю точно, но возможно, что у машины выбито заднее стекло.
– Я могу связаться с Рябцевым?
– С кем?! Ах да, ты же не в курсе… Рябцев убит. Забродов вышел на него и заставил провести себя ко мне на дачу. Здесь он устроил черт знает что, умыкнул Климову и сбежал. Рябцева застрелил один из моих людей. Так что попробуй связаться с нашими в ГАИ и, вообще, подними всех, кого сможешь найти.
Полковник Северцев положил трубку, подумал немного и снова взялся за аппарат. Он позвонил своему человеку в прокуратуру, но тот не отвечал, хотя полковник выждал у телефона добрых три минуты. Он набрал еще несколько номеров – с тем же результатом.
– Ну, – сказал он, – чего вы тут возитесь?
Климова испуганно сжалась и попыталась отползти от капитана подальше, но ее не пустили наручники.
– Это он…
– Тише, Валентина, успокоил ее Забродов. – Капитан уже все осознал. Он больше не будет. Слушай, Рябцев, у тебя ключа от наручников нет?
Видишь, застряли мы тут.
Рябцев молча достал из кармана связку ключей, выбрал один и протянул Иллариону. Руки у капитана заметно дрожали, и связка дробно позвякивала.
Илларион подошел к Валентине, но та снова попыталась отодвинуться.
– Что случилось? – удивился он. – А, я, кажется, понял! Вы решили, что мы с капитаном заодно? В данный момент это так, но только в данный момент. Капитан просто любезно вызвался помочь мне извлечь вас отсюда. Ну, не капризничайте.
Издалека донесся приглушенный расстоянием и стенами подвала металлический грохот – это врезался в ворота дачи мебельный фургон, начиная отвлекающий маневр. Раздались крики, над головой затопали бегущие ноги, хлопнуло несколько одиночных выстрелов, а следом прогрохотала близкая автоматная очередь. Рябцев дернулся в сторону выхода.
– Только попробуй слинять без нас, – предупредил его Илларион. – Из-под земли достану.
Он быстро снял с Валентины наручники и, схватив за руку, чуть ли не волоком потащил за собой. В свободной руке он сжимал пистолет, едва поспевая за несущимся впереди Рябцевым.
Отвлекающий маневр удался не полностью: когда до выхода оставалось метра три, на пороге вдруг возник охранник с автоматом. Он был злой и ощеренный, он был в бою, и Илларион понял, что сейчас произойдет, в тот самый миг, как увидел его. Он толкнул Валентину к стене, за спину. Охранник, не раздумывая, дал очередь от живота. Китель на спине Рябцева взорвался кровавыми фонтанчиками, он начал падать, и тогда Илларион выстрелил навскидку, свалив охранника на ступеньки.
Валентина даже не вскрикнула, и Илларион собрался в очередной раз подивиться твердости ее характера, но, обернувшись, обнаружил, что та медленно сползает по стене. «Как же так?» – растерянно подумал Илларион, и тут же с облегчением понял, что Климова не ранена, а просто потеряла сознание.
Облегчение, впрочем, было кратковременным – теперь ее следовало либо тащить на себе, либо бросить здесь. Ребята за воротами будут прыгать под пулями, вызывая на себя огонь, пока он не выйдет с территории дачи. А если не выйдет?
Илларион знал, что тогда будет: от дачи не останется камня на камне, разнесут голыми руками, но при этом половина ребят погибнет. Это никуда не годилось, поэтому он взвалил бесчувственное тело Валентины на плечо и, заранее пригибаясь, выскочил из подвала.
Пригибался он зря: по дому никто не стрелял. Ребята действовали точно по инструкции: стрелять только тогда, когда без этого просто невозможно будет обойтись. Илларион мимоходом пожалел, что у него нет времени, чтобы спалить к чертовой матери это осиное гнездо.
Он свалил свою ношу на заднее сиденье машины, сел на водительское место и, не сдержавшись, сказал одно короткое, но очень энергичное слово: в замке зажигания не было ключа. Аккуратный Рябцев, выходя из машины, забрал ключи с собой. Хорошо, что хоть дверцу не запер, подумал Илларион, уже обыскивая труп капитана. Он нащупал в левом кармане кителя знакомый брелок, и тут из глубины подвала кто-то выстрелил. Видимо, один из выключенных охранников самопроизвольно включился и решил принять участие в народном гулянье. Пуля прошла слишком высоко, беспрепятственно выпорхнула из подвала и разбила окно машины со стороны водителя. «Застрелиться, что ли, – подумал Илларион, стреляя в полутемную глубину подвала, – все равно Мещеряков меня за стекло убьет…» Засевший в подвале охранник, похоже, был не прочь пострелять еще, но Иллариону некогда было играть в войну. Забрав ключи, он выскочил наружу и сел за руль, предварительно захлопнув за собой дверь в подвал.
Выехав из-за угла дома, Илларион быстрым взглядом окинул театр военных действий. Ситуация развивалась строго по плану: многочисленная охрана залегла за беседкой, за массивными перилами крыльца и просто в траве посреди лужайки и вела огонь по темным фигурам, которые периодически возникали на гребне стены, окружавшей участок. Там время от времени тоже вспыхивали огоньки выстрелов: ребята развлекались, паля в небо.
Когда Илларион выехал из-за угла, кто-то выстрелил в освещавший поваленные ворота прожектор, и он немедленно потух. Идея, видимо, пришлась ребятам по вкусу – остальные прожектора расстреляли раньше, чем Илларион доехал до середины двора. Тем не менее, в следующую секунду за его спиной со звоном осыпалось заднее стекло, а в ветровом появилась аккуратная круглая дырка, окруженная сеткой мелких трещин. Илларион хотел посмотреть, как там Климова, но тут машина с грохотом и лязгом наехала на исковерканные остатки ворот, подпрыгнув так, что он ударился головой о потолок кабины. Как ни странно, она при этом не развалилась, и даже глушитель остался на месте.
Илларион надавил на клаксон, подавая сигнал к отступлению, и, набирая скорость, пронесся мимо стоявшего на обочине мебельного фургона с развороченным задним бортом. Оказывается, водитель пошел на таран задним ходом, опасаясь, как видно, повредить двигатель, если ворота окажутся чересчур крепкими. Рычаг переключения передач вдруг сделался каким-то очень неудобным. Глянув на него, Илларион понял, что дело не в рычаге: его правая рука все еще сжимала пистолет.
Бросив его на соседнее сиденье, он погнал машину прочь от крепости полковника Северцева, павшей из-за старого трюка, впервые примененного головастыми ребятами, которые штурмовали неприступные стены Трои.
Остановился он на том же месте, что и в первый раз. Выйдя из машины, Илларион с наслаждением потянулся и лишь теперь заметил, что небо уже почти совсем светлое. Ночь кончалась. Он заглянул в машину. Климова уже открыла глаза.
На ней была все та же блузка, на которой не хватало пуговиц, только теперь уже совершенно грязная. Прокушенная страстным Быковым губа, конечно, уже не кровоточила, но вид имела весьма красноречивый. Валентина Климова сейчас казалась именно тем, чем была – жертвой, чудом спасшейся от неминуемой гибели.
– Как вы себя чувствуете? – спросил Илларион.
– Отвратительно, – честно сказала Валентина.
– Ну, ничего, – успокоил ее Забродов. – Для вас все уже кончилось. Сейчас мы отвезем вас домой, вы примете ванну, что-нибудь съедите и ляжете спать.
– А если за мной снова придут? Как я поняла, им очень нужны мои показания.
– Не придут, – усмехнулся Илларион. – Сегодня все они будут очень заняты.
– Послушайте, – сказала Валенти на, – кто вы такой?
– Я? Да так… пенсионер.
Начавший сворачивать не в то русло разговор был очень кстати прерван подъехавшим фургоном. Перекошенные задние дверцы болтались, то открываясь настежь, то закрываясь с несусветным грохотом и лязгом. Из кабины выскочил совершенно не похожий на себя Мещеряков. Волосы взъерошены, крахмальная сорочка под серым в крапинку пиджаком перепачкана каким-то мазутом и расстегнута чуть ли не до пупа, чего не мог скрыть съехавший куда-то в сторону галстук благородно-сдержанной расцветки. На коленях отутюженных полковничьих брюк красовались большие зеленые пятна, щека была расцарапана, а глаза сияли мальчишеским восторгом.
– Вот это жизнь! – сообщил он, размахивая «береттой» и рассеянно промакивая сочащуюся из царапины на щеке кровь своим парижским галстуком, привезенным супругой из заграничной командировки. – Как мы их, а? Между прочим, самый первый прожектор подстрелил я.
– Потерь много? – спросил Илларион.
– Какие потери! Так, пара царапин. А это и есть Валентина Климова?
– Да, это я.
– Илларион был прав – за вас стоило сражаться. Меня зовут Андрей Мещеряков.
– Тот самый?
– В каком смысле? Ах, вы про телефонный номер! Да, тот самый. Я должен выразить вам свое восхищение тем, как умно вы обошлись с тетрадью и запиской.
– Что-то твоя жена засиделась на курорте, – сказал Илларион, бесцеремонно выуживая пачку сигарет из кармана полковничьего пиджака и чиркая зажигалкой. – Ты портишься на глазах. В тебе уже поднимает голову холостяк.
– Кстати, о жене, – мрачнея, сказал Мещеряков. – Во что ты превратил машину?
– Ну вот, – развел руками Илларион. – Шкуру свою дырявить ему ради прекрасной дамы не жалко, а машины пожалел.
– Шкура сама зарастет, – резонно возразил Мещеряков, – а на машину в наше время поди заработай.
– Кстати, о шкуре, – сказал подошедший Сорокин. – Что-то я Рябцева не вижу.
– Погиб наш капитан, – ответил Илларион. – В упор из автомата.
– Жаль, – сказал Сорокин. – Многого он нам не успел рассказать.
– Ничего, – сказал Мещеряков. – Хватит нам того, что мы уже знаем.
– Капитан, – сказал подошедший водитель фургона, – мы вам больше не нужны?
Виноват, – спохватился он, заметив Мещерякова, – не заметил вас, товарищ полковник Так это вы там были?
– Я, – буркнул Мещеряков. – Можете возвращаться.
– Спасибо, солдат, – сказал Илларион.
– Всегда пожалуйста, – улыбнулся тот, и фургон уехал, хлопая дверцами, как крыльями.
– Ну что, полковники, – сказал Илларион, – теперь у вас есть свидетель.
Можете возвращаться в Москву и начинать всерьез заниматься вашим Северцевым.
Работы у вас невпроворот.
– Да, – сказал Сорокин, – похоже, на него работает куча народу.
– Нужно найти машину Алехина, – сказал Илларион. – Я, пожалуй, займусь .именно этим. Пока ваше начальство будет раскачиваться, Северцев может успеть что-нибудь предпринять. После нашего дружеского визита он наверняка начнет действовать, причем очень быстро и грубо. Так что советую вам обоим работать с оглядкой.
– Не учи ученых, капитан, – сказал Сорокин. – Я вот думаю, куда нам нашу свидетельницу спрятать.
– Это я беру на себя, – сказал Илларион. – Ну что, поехали?
Тут выяснилось, что, пока они разговаривали, их свидетельница заснула на заднем сиденье расстрелянной машины, принадлежавшей жене Мещерякова. Стараясь не разбудить ее, Мещеряков сгреб с сиденья битое стекло и осторожно устроился рядом. Сорокин сел впереди, и Илларион повел машину в сторону города. Фары он включать не стал: было уже совсем светло, а когда они пересекли границу кольцевой дороги, над горизонтом показался сверкающий краешек солнца.
Референт генерала Драчева полковник Дмитрий Антонович Северцев предпочитал водить машину сам. Близкие приятели часто посмеивались над ним, утверждая, что в этом он подражает горячо любимому Леониду Ильичу, и не упускали случая осведомиться, не хранит ли он под подушкой портрет незабвенного генсека. Дмитрий Антонович считал, что он обладает чувством юмора, поэтому никогда не позволял себе ни малейшего проявления недобрых чувств по отношению к шутникам. Он даже в самом деле вырезал из какого-то старого журнала парадный портрет Генерального – в полный рост и при всех регалиях – ив ответ на шутки приятелей торжественно вынимал его из шкафа.
Впрочем, продолжалось это недолго – шутки стихли как бы сами собой, шутники поувяли, а те, кто больше других любил посмеяться над Димой Северцевым, по странной прихоти судьбы разъехались по дальним гарнизонам и горячим точкам.
Ничего не попишешь, все они были людьми военными и должны были служить там, куда пошлет Родина. Вот именно – были.
Во всяком случае, многие из них. Остальные шутить перестали и обращались по имени-отчеству – Дмитрий Антонович не возражал. В конце концов, мало кто работал столько, сколько он. Все, что он теперь имел, было заработано тяжким трудом.
Все это привычным фоном роилось в мозгу, пока он вел свой «шестисотый», получая острое наслаждение от езды. Машина была такая, что позавидовал бы, пожалуй, и сам генсек: в его время таких еще не делали. Дорога мягко стелилась под колеса, обочина сливалась в размытую скоростью туманную полосу, тонированные стекла придавали миру благородный синевато-серый оттенок.
Прошедшие сутки выдались напряженными, но работа, как всегда, принесла плоды – расследование по делу об убийстве Рахлина шло в нужном направлении, да и строго засекреченное досье, которое Дмитрий Антонович вел на своего шефа, за эти сутки изрядно пополнилось. Товарищ генерал, почувствовав себя в безопасности, расслабился и говорил много и свободно, так что Дмитрий Антонович едва успевал менять кассеты в диктофоне. Товарищ генерал был у него, можно сказать, в кармане.
Теперь предстояло немного подчистить тылы. Дмитрий Антонович хорошо понимал, что, связавшись с Забродовым, допустил непростительную ошибку, стоившую ему большой нервотрепки. Товарищ генерал тогда очень сильно его торопил, а спешка никогда не доводит до добра – это Северцев усвоил давно и крепко, но вот поди ж ты… Что ж, и на старуху бывает проруха, но теперь все вроде бы понемногу входило в колею. Строптивый спецназовец был дискредитирован и убит.
Правда, и то, и другое пока не приобрело окончательно правдоподобного вида.
Милицейские аквалангисты в поисках тела обшаривали топкое дно карьера всю вторую половину вчерашнего дня, но пока ничего не нашли. Впрочем, карьер большой, и даже если этот хитрец каким-то образом умудрился выжить, это ненадолго: его ищут по обвинению в убийстве, а когда найдут, он не проживет и дня, в этом полковник был уверен. Дурак Жангалиев просто не захотел пачкать салон машины. Теперь-то он своей ошибки не повторит.
Оставалась еще эта девчонка – Климова, кажется, – не подписавшая Рябцеву протокол. Ну, с этим проблем не будет.
В подвале дачи Дмитрия Антоновича имелась специальная комната со звуконепроницаемыми стенами, в которой было сказано много откровенных слов и подписано много протоколов. Это был маленький секрет полковника, его тайное хобби, к которому он относился с большой любовью. Комнатка была оснащена по последнему слову техники: сверкающие хромом инструменты, удобное кресло с зажимами для рук и ног, все необходимое от булавок до бормашины… Дмитрий Антонович любил, потягивая кофе с коньяком, наблюдать за работой своих высокооплачиваемых специалистов. Он вообще любил, когда кто-то работал профессионально. Потому, наверное, и связался с этим чертовым Забродовым.
Северцев свернул со скоростного шоссе на проселок, который вел в сторону дачного поселка. Здесь скорость пришлось резко снизить: «мерседес» не был предназначен для быстрой езды по российской «щебенке с гребенкой».. Машина плавно раскачивалась, переползая с ухаба на ухаб, временами задевая днищем неровности дороги – в такие моменты Дмитрий Антонович досадливо морщился, проклиная славянскую широту души, благодаря которой такие вот, с позволения сказать, дороги считались нормой со времен Ивана Грозного. И это, заметьте, на пороге двадцать первого века. Дичь какая-то, честное слово…
Наконец ухабы остались позади, и машина радостно рванулась вперед, почувствовав под собой гладкий асфальт. Каждый сантиметр этого асфальта был оплачен из кармана Дмитрия Антоновича, но полковник ни минуты не жалел о потраченных деньгах – со временем он рассчитывал дотянуть асфальт до самого шоссе. Обидно только, что бездельники из дачного поселка тоже будут пользоваться дорогой, и даже спасибо никто не скажет. Иногда Северцев мечтал, чтобы в одно прекрасное утро весь дачный поселок исчез – не сгорел, не провалился сквозь землю, а просто исчез, словно его и не было, растворился в утреннем тумане и улетел с ветерком…
Он объехал последний пригорок и увидел впереди знакомый бетонный забор.
Что-то было не так – он даже не сразу понял, что именно, но в следующую секунду уже разобрался, что к чему, и заскрипел зубами от ярости.
Не хватало ворот. Они не были открыты, они просто отсутствовали. В проем был виден угол дома и унылые фигуры охранников, бесцельно бродивших по двору.
Одна смятая, вогнутая вовнутрь створка ворот валялась под забором снаружи, другой вообще не было видно похоже, она осталась внутри.
Северцев загнал «мерседес» во двор и, громко хлопнув дверцей, выскочил наружу. Точнее, хлопнуть дверцей он только попытался: предусмотрительные немцы устроили все так, что дверца, с какой бы силой ее ни пытались захлопнуть, в самом конце притормаживала и закрывалась мягко и аккуратно. Это немного успокоило полковника: в конце концов, хоть что-то в этом мире было устроено разумно, и срывать злость на машине не стоило, тем более что к нему бегом приближался вполне подходящий для этого объект.
Усатый прапорщик, уже не первый год служивший у Дмитрия Антоновича начальником охраны, подбежал к хозяину и встал навытяжку, преданно поедая начальство глазами.
– Ну, – брюзгливо сказал полковник, окидывая прапорщика пренебрежительным взглядом, – и что это все должно означать?
Теперь, стоя посреди своего двора, он мог видеть и другие разрушения: бетонный забор был исклеван пулями, прожектора на крыше ощерились кривыми клыками битого стекла, а в воздухе, казалось, еще витал едва уловимый запах порохового дыма. Похоже, что здесь разыгралось целое сражение, решил полковник и повторил:
– Ну?
– Нападение, – сказал прапорщик.
– Какое еще нападение? Говорите толком, черт бы вас побрал!
– Под утро приехал этот ваш… из милиции. Капитан Рябцев. Он привез с собой какого-то связанного человека, сказал, что человек этот вам нужен – спецназовец какой-то, что ли.
– Спецназовец? – переспросил полковник, чувствуя, что день начинает стремительно портиться.
– Он так сказал. Сказал, что они его еле-еле взяли впятером и что он под наркотой – накачали они его чем-то, чтоб не буянил. Руки у него были связаны: боялся его капитан очень. Я впустил их и передал Степанову и Лагуну, чтобы те посадили этого спецназовца в подвал. Через несколько минут мебельный фургон с неустановленным номером протаранил ворота, а через забор полезли какие-то типы в гражданском. Они открыли огонь, мы заняли оборону, а тем временем этот спецназовец как-то освободился, вырубил Степанова и Лагуна, забрал ту бабу, которая сидела в подвале, и ушел.
– Что значит – ушел? – сдавленным голосом спросил полковник.
Прапорщик посмотрел на него, вздрогнул и отвел глаза.
– Ушел, – повторил он. – Уехал на той самой машине, в которой его Рябцев привез. Застрелил Голосюка и уехал. Если хотите знать, товарищ полковник, это, по-моему, Рябцева работа. Продал он нас.
– Где эта тварь? – спросил Северцев. – Или он тоже уехал?
– Никак нет. Голосюк его успел свалить в подвале, прежде чем сам пулю получил.
– Жив?
– Никак нет, наповал. Что ж вы хотите – в упор из автомата…
– Что я хочу… Я хочу, чтоб вы все сдохли, идиоты. Кто-нибудь из нападавших задержан?
– Никак нет. Как только этот спецназовец выехал за ворота, нападение прекратилось. Похоже, они все это затеяли только для отвода глаз. Из наших никто не ранен, даже в дом ни одна пуля не попала – похоже, стреляли в воздух, а то и вовсе холостыми. Только под конец прожектора перебили, чтобы, значит, отступление ему обеспечить…
Полковник Северцев обругал прапорщика в три этажа с перебором и опрометью бросился в свой кабинет. Ощущения, которые он сейчас испытывал, были сродни чувствам шахматиста, который, увлекшись атакой, вдруг обнаруживает, что его король под шахом, а от неминуемого поражения его отделяют каких-нибудь два-три хода. Удар был нанесен так неожиданно, с такой не поддающейся логическому анализу дерзостью и вместе с тем так профессионально, что на какое-то время полковник просто замер в кресле, зажмурившись и приходя в себя.
Самое неприятное заключалось в том, что Забродов словно бы в игрушки играл: это не был классический штурм с кучами трупов, это не была стремительная и смертоносная работа тренированного профессионального убийцы. Нет, этот мерзавец просто пришел к нему в дом, забрал, что хотел, устроил переполох и спокойно ушел восвояси. С улыбочкой.
Именно эта предполагаемая улыбочка бесила полковника больше всего. Он чувствовал себя оплеванным, причем впервые с тех пор, как он начал пробивать дорогу к деньгам и власти, его оплевали так густо: утрись, дружок, и не рыпайся… Убью, решил он. Любой ценой, тем более, что другого выхода просто нет. Забродов был здесь не один, ему кто-то помогал, следовательно, тайное уже начинает становиться явным. Теперь это станет распространяться, как круги по воде. Нужно было срочно что-то предпринять. Он придвинул к себе перекидной календарь, отыскал нужную страничку и набрал номер телефона Забродова.
Он и сам не вполне представлял, что собирается сказать, да и не слишком рассчитывал на то, что трубку кто-нибудь снимет, но ему ответили после второго гудка.
– Забродов у телефона, – сказал этот подонок. Голос у него был бодрый и свежий, словно он не провел ночь, бегая под пулями и вставляя палки в колеса. – Говорите, я слушаю.
– Ты труп, – сказал полковник, трясущейся рукой расстегивая верхнюю пуговицу рубашки и рывком ослабляя вдруг ставший слишком тесным галстук.
– А, Северцев, – обрадовался Забродов. – Или мне звать тебя Петром Владимировичем? Как дела?
– Почему ты никак не подохнешь, мразь? Почему ты не хочешь успокоиться?
– Я тебя не трогал, полковник. Ты пришел ко мне сам, а теперь чем-то недоволен. Имей в виду, это только начало.
– Где ты?
– Как знать? Может быть, прямо за твоим окном, со снайперской винтовкой в руке? Это ведь совсем не сложно устроить.
Северцев вздрогнул – такой поворот событий как-то не приходил ему в голову, – и посмотрел в окно.
– Не смотри, не смотри, все равно не увидишь, – сказал Забродов. – Ты уже начинаешь жалеть о том, что связался со мной, но это только цветочки.
– Чего ты хочешь? В конце концов, два разумных человека всегда могут договориться…
Забродов отключился.
Полковник с ненавистью посмотрел на телефон и грохнул трубкой так, что она свалилась с аппарата. Соскользнув со стола, трубка закачалась на шнуре, издавая отвратительный писк. Полковник поймал ее, положил на рычаг, и телефон тут же зазвонил снова.
Это был Жангалиев. От волнения его обычно почти незаметный акцент усилился настолько, что было трудно разобрать, о чем вообще идет речь. Он почти кричал в трубку про каких-то голых сержантов, чьих-то сыновей, старух и наручники, почему-то то и дело поминая прокуратуру.
– Молчать! – рявкнул Северцев, и майор заткнулся на полуслове. – Что ты там лопочешь, как макака? Говори толком, в чем дело.
Жангалиев, похоже, немного пришел в себя и начал снова.
– Час назад, – сказал он, – патрульмая машина выехала по вызову в Тушино.
По указанному адресу был обнаружен милицейский автомобиль со спущенными шинами и выведенной из строя системой зажигания. Автомобиль стоял во дворе дома, где проживает мать Климовой. В настоящее время у нее находится сын Климовой. Похоже, хозяин, Рябцев послал туда своих людей, чтобы они взяли мальчишку… Видимо, хотел нажать на Климову…
– Ну, – подтолкнул его Северцев, – что ты опять увяз?
– Оба наших человека были в машине, – упавшим голосом сказал Жангалиев.
– Убиты?
– Если бы… Живы и здоровы. Сидели в чем мать родила, прикованные к баранке наручниками. В машине на видном месте обнаружены позолоченные часы «Ролекс», золотая цепочка и бумажник с полутора тысячами долларов и документами на имя гражданина США Фрэнка Меррилла…
– Козлы…
– Так точно. Но это бы еще полбеды. Не знаю, что с ними было и кто их взял на пушку, но они начали колоться, как только увидели погоны. Причем наперегонки… Оказывается, эти же два урода ездили к старику букинисту и занимались уликами, обнаруженными в квартире Забродова. Кроме того, они несколько раз отвозили людей к вам на дачу. Их послушали две минуты, а потом отвезли в прокуратуру, прямо как есть, в натуральном виде…
– Их надо убрать.
– Поздно, хозяин. Думаю, они уже сказали все, что знали.
– Откуда информация?
– По обычному каналу.
– Вот что, Жангалиев. Это все очень плохо для нас обоих, но это можно пережить, с этим можно справиться. Сейчас необходимо найти Забродова и покончить с ним во что бы то ни стало…
– Какого Забродова? Я же своими руками…
– Не зли меня, майор. Ты своими руками упустил эту сволочь, и теперь он не успокоится, пока не загонит нас с тобой на два метра под землю. Или ты думаешь, что он тебя плохо разглядел?
– Нет, так я не думаю… Подозреваю, что это он… в Тушино.
– Больше некому. Он слишком много знает. Его надо стереть с лица земли. И вот что: сейчас он ездит на белых «жигулях» шестой модели. Я не знаю точно, но возможно, что у машины выбито заднее стекло.
– Я могу связаться с Рябцевым?
– С кем?! Ах да, ты же не в курсе… Рябцев убит. Забродов вышел на него и заставил провести себя ко мне на дачу. Здесь он устроил черт знает что, умыкнул Климову и сбежал. Рябцева застрелил один из моих людей. Так что попробуй связаться с нашими в ГАИ и, вообще, подними всех, кого сможешь найти.
Полковник Северцев положил трубку, подумал немного и снова взялся за аппарат. Он позвонил своему человеку в прокуратуру, но тот не отвечал, хотя полковник выждал у телефона добрых три минуты. Он набрал еще несколько номеров – с тем же результатом.