Страница:
– Во-первых, – неожиданно сухо ответил Илларион, не отрывая взгляд от дороги, мне плевать на их человеческое достоинство. Кстати, я сильно сомневаюсь, что они его имеют или хотя бы знают, что это такое. А во-вторых, – добавил он уже своим обычным голосом, – противника надобно дразнить и всячески выводить из равновесия. Если его как следует взбесить, есть шанс, что он потеряет голову и наделает ошибок.
– А куда это мы едем? – поинтересовался Сорокин. – Нам же, кажется, совсем в другую сторону.
– В другую сторону нам не надо, – сказал Илларион. – В другой стороне находится дача Северцева, а нам троим там делать нечего. Миром нам туда не попасть, а устраивать штурм, не убедившись, что Климова именно на этой даче, вряд ли разумно. Поедем-ка мы к Рябцеву, пока он домой не ушел. Я правильно еду, полковник?
– Пока правильно. Только дайте эту гниду мне. Я сам с ним потолкую.
– Годится. Андрей, ты не в курсе, кто сегодня дежурит в казарме?
– В какой казарме?
– В казарме нашего учебного центра.
– Ты рехнулся, Илларион. Ты окончательно спятил. Что ты задумал?
– Не валяй дурака, Андрей, ты же прекрасно знаешь, что я задумал, – это видно по твоей реакции. Между прочим, это говорит еще и о том, что и ты задумал то же самое, только стесняешься признаться.
– Но это… Это просто неслыханно!
– Ну да? А кто поднял по тревоге два взвода, чтобы найти свою самую первую, горячо любимую машину?
– Ну, это когда было… – смутился Мещеряков.
– Уже в этом столетии, – сказал Илларион. – Ведь как вышло, – продолжал он, адресуясь к Сорокину. – Купил это однажды майор Мещеряков «москвич»…
– Я тебя убью, Забродов, – пообещал Мещеряков.
– Ладно, – сказал Сорокин, в общих чертах мне уже все ясно.
– Но детали-то, – взмолился Илларион, – детали! Ах, какие были детали!
– Вот сволочь, – вздохнул Мещеряков. – Позвонить, что ли, Жангалиеву?
– Давай, – откликнулся Илларион. – Пускай послушает по телефону. Пусть знает, с каким орлом ему придется иметь дело!
Мещеряков плюнул и обиженно замолчал.
– Ну брось, Андрей, – сказал Илларион через некоторое время. – Ну что ты, как маленький? Ну я же молчу. Ты бы хоть полковника постеснялся. Слышишь?
– Слышу, слышу, – откликнулся тот. – Задумался просто. Давно я в деле не был. Прямо молодость вспоминается. Помнишь?
– Помню. Ты мне уже тогда надоел.
– Ну это еще вопрос, кто кому надоел. Командиру дивизии мы с тобой, кажется, надоели оба.
– Да он и не скрывал, – рассмеялся Илларион.
– Как это он нас тогда называл?
– Рыцари плаща и кинжала, алкоголики в законе… всего уже и не упомнишь.
Может, ты вздремнешь?
– С чего это такая забота?
– А ты всегда, когда тебя развозит, начинаешь молодость вспоминать. Так может, все-таки приляжешь?
Сорокин, не сдержавшись, громко заржал. Мещеряков снова плюнул, надулся, подумал и засмеялся тоже.
Руководствуясь указаниями Сорокина, Илларион отыскал отделение милиции, в котором окопался Рябцев, и остановил машину на стоянке для служебного транспорта.
– А птичка-то, похоже, упорхнула, – сказал Илларион, окидывая взглядом погруженный во тьму фасад здания, на котором светилось лишь одно окошко – там, по всей видимости, кемарил дежурный.
– Вряд ли, – сказал Сорокин. – У него сейчас пора горячая, сенокосная. И потом, у него кабинет окнами во двор.
– Все-то ты знаешь, – покачал головой Мещеряков.
– А я к этому слизняку давно присматриваюсь. Пошли, что ли, или так и будем здесь сидеть?
– Пошли, – сказал Илларион. – От ночи уже, считай, ничего не осталось, а у нас еще работы…
– А мне, между прочим, завтра на службу, – напомнил Мещеряков.
– А что тебе не нравится? Ты действуешь в рамках порученного тебе служебного расследования, – сказал Илларион. – Разве нет?
– В общем-то, да. Только спать чертовски охота.
– Погоди, вот приедем к Северцеву, сон как рукой снимет, – пообещал Илларион.
Они поднялись по широким ступеням, и Сорокин уверенно наткал на кнопку звонка справа от входа. Звонить пришлось долго, но старания не пропали даром – за стеклянной дверью возник заспанный лейтенант. Он подошел к двери вплотную и вопросительно уставился на ночных гостей, явно не собираясь открывать.
– Ну, полковники, – сказал Илларион. Мещеряков и Сорокин достали свои Удостоверения и, открыв, прижали книжечки к стеклу. Лейтенант, щурясь, вгляделся и засуетился, отпирая замок.
– Как хорошо быть генералом, – пробормотал Илларион.
– Рябцев еще здесь? – начальственным тоном спросил Сорокин.
– Да вроде бы еще не выходил, – сказал лейтенант, с сомнением глядя на часы. – Сейчас я позвоню по внутреннему…
– Я тебе позвоню, – сказал Сорокин. –Далее и не думай. Мы хотим сделать капитану сюрприз.
– А в чем, собственно, дело?
– А дело в том, лейтенант, – доверительно сказал Сорокин, – что Рябцев ваш – шкура, и если ты с ним заодно, лучше беги, пока мы с ним разговаривать будем.
Потому что когда мы спустимся, бежать будет уже поздно.
– С чего это я побегу, – обиделся молоденький лейтенант. – Вы это серьезно, товарищ полковник?
– Серьезней не бывает.
– Так, может, помощь нужна?
– Неси службу и забудь, что мы здесь были.
– А вы его не… того?
– Не волнуйся, парень. Мы смирные. Хочешь, оружие сдадим?
– Да ладно…
Они поднялись на второй этаж по лестнице, хранившей на себе тот не поддающийся точному описанию отпечаток казенщины, который с начала времен отличает все присутственные места, и двинулись по длинному, тускло освещенному коридору.
– Три мушкетера наносят визит миледи, – сказал Илларион.
– А что, – оживился Мещеряков, – похоже. Только вот Рябцев, по-моему, на миледи не тянет.
– Лет на десять строгого режима он тянет, – сказал Сорокин. – А то и на все пятнадцать.
– Милицейские полковники начисто лишены романтики, – печально констатировал Илларион.
Сорокин оставил этот выпад без внимания, поскольку перед ними уже была дверь рябцевского кабинета. Полковник без стука распахнул ее и шагнул через порог. Илларион и Андрей скромно держались позади.
Копавшийся в сейфе Рябцев вздрогнул и обернулся. Увидев вошедших, он длинно и очень витиевато выругался, захлопнул сейф и выпрямился, глядя через плечо полковника Сорокина на Забродова, который радостно улыбался, словно встретил старинного друга.
– Здорово, Рябцев, – сказал Сорокин. – Горишь на работе?
– Здравия желаю, товарищ полковник. Что это вы так поздно? И в такой странной компании…
– Не кривляйся, Рябцев. И не лезь в стол – выстрелить все равно не успеешь.
Рябцев убрал руку из ящика стола и криво улыбнулся.
– Что-то я вас не пойму, товарищ полковник.
– Сейчас поймешь, шкура. Я тебе все очень доходчиво объясню. Только сначала ты мне скажешь, где Климова.
– Какая Климова? Ах, эта… Дома, наверное, где ж ей еще быть?
– Брось, брось, Рябцев. Чтобы тебе было легче вспомнить, могу тебе сказать, что у нас имеется доказательство непричастности Забродова к убийствам. Быков, видишь ли, вел дневник, в который записывал имена и адреса намеченных жертв. Имя Забродова там тоже упомянуто, так что все твои старания выбить из Климовой нужные тебе показания – не более, чем мартышкин труд.
Рябцев на минуту задумался, а потом усмехнулся и покрутил головой.
– Чепуха. Даже если этот мифический дневник существует, из этого вовсе не следует, что Быков действовал в одиночку| И то, что имя Забродова внесено в список намеченных жертв, говорит лишь о давно назревавшем конфликте. Быков ведь и пытался его убить, это показала Климова. Так что Быкова Забродов застрелил, возможно, в целях самозащиты… и правильно сделал, таких и надо убивать. Но это не освобождает его от ответственности за ранее совершенные преступления. Та же Климова дала показания, из которых прямо следует, что Забродов и Быков были сообщниками. Вкупе с обнаруженными на квартире Забродова уликами это доказывает его виновность. И я не понимаю, товарищ полковник, как вы могли связаться с этим отребьем. Неужели вы ему поверили? Завтра Климова подпишет свои показания, и вам все станет ясно…
– Блестящая речь, – сказал Сорокин. – Тебе бы прокурором работать, в суде выступать, а ты тут штаны просиживаешь. Не подпишет Климова показания, даже не надейся. А вот те два сержанта, которых ты послал в Тушино, я думаю, уже утром начнут выдавать на-гора весьма интересную информацию. Тот, что постарше, может быть, и поломается для порядка, а с молодым, я думаю, проблем не будет.
Рябцев начал стремительно бледнеть. Он затравленно бегал глазами по сторонам, все время натыкаясь на улыбающееся лицо Забродова. Эта улыбка не сулила ничего хорошего.
– Подумай, Рябцев, – сказал Сорокин. – Адрес дачи Северцева нам твой Ковалев уже дал. Не скажешь, где Климова – сами найдем. Шкуру надо спасать, Рябцев.
– Уговорили, – прохрипел полинявший капитан, утирая разом вспотевший л06– – Пропади оно все пропадом! Можете оформлять явку с повинной.
– Некогда нам с тобой сейчас возиться, – отмахнулся Сорокин. – Сдадим тебя дежурному, посидишь до утра в камере и изложишь все в письменном виде. Так где Климова?
– На даче у Северцева. Только вряд ли вы ее достанете.
– Это мы уже слыхали. Северцев там?
– Нет его. К утру должен появиться.
– Ладно, пошли.
– Стоп, полковник, – вмешался Илларион. – Не надо сажать капитана в камеру.
Это еще успеется. Капитан поедет с нами.
– Куда это я поеду? – вскинулся Рябцев.
– К хозяину, – сказал Илларион. – Я думаю, он будет счастлив узнать, что ты самолично изловил Забродова.
– Не поеду, – уперся Рябцев. – Лучше сразу пристрелите.
– Поедешь, – сказал Илларион. – Вопрос только в том, впустят нас в ворота или нам придется брать их штурмом. Если будем штурмовать, я понесу тебя вместо щита. Как тебе такая перспектива? Майором тебе все равно уже не стать, зато умрешь, как герой. Погиб при задержании особо опасного преступника – это звучит гордо, а?
– Что ты задумал, Илларион? – спросил Мещеряков.
– Всю жизнь одно и то же: «что ты задумал, Илларион, что ты задумал, Илларион». Я задумал вытащить Климову – нечего ей там сидеть. То, что им не удалось взять ее сына, для нее лично ничего не меняет. Скорее, наоборот, – как только приедет Северцев, за нее возьмутся по-настоящему.
– Она хоть красивая?
– Весьма и весьма. Вот капитан не даст соврать, – кивнул Илларион в сторону Рябцева, который, понурившись, сидел у стола.
– Я мог бы и не спрашивать, – вздохнул Андрей. – Ты почему-то даже случайно с некрасивыми женщинами не знакомишься.
– Это потому, что женщины красивы все без исключения, – назидательно произнес Илларион. – Просто в моем присутствии их скрытая красота проявляется, расцветает и становится заметной…
– По контрасту, видимо, – предположил Мещеряков.
– Видимо, – не стал спорить Забродов. – Давай-ка, полковник, звони в казарму.
Мещеряков вздохнул, пододвинул к себе телефонный аппарат и набрал номер.
– Дежурный? Ты, Савельев? Полковник Мещеряков тебя беспокоит.
– И тебе того же. Слушай, Савельев, подними-ка по тревоге третий взвод…
– Надо, Савельев.
– А моего приказа тебе мало?
– Что значит – не могу?
– Подожди, Андрей, – сказал Илларион, мягко отбирая у полковника трубку. – Дай-ка я попробую.
Мещеряков сунул ему трубку и возмущенно повернулся к Сорокину.
– Совершенно от рук отбились, – пожаловался он.
– Его тоже можно понять, – сочувственно сказал Сорокин. Илларион махнул на них рукой, чтобы замолчали, и сказал в трубку:
– Савельев, привет. Это Забродов.
– Здравия желаю, товарищ капитан, – сказал невидимый Савельев.
– Петя, у нас тут с полковником возникла одна проблема. Надо бы помочь.
– Если надо, сделаем, Илларион. А что за проблема?
– Да ерунда. Хотим к товарищу в гости зайти, а он не пускает. Ты пришли кого-нибудь, если не трудно.
– Взвода хватит?
– Петя, я же не собираюсь захватывать власть в стране. Десяти добровольцев вполне достаточно…
– Куда прислать?
Илларион продиктовал адрес дачи Северцева.
– Только, Петя, пусть оденутся в гражданское. Ни к чему нашу фирму в это дело впутывать. Автоматы, гранаты – это все пусть полежит до лучших времен.
Пистолеты можешь выдать на всякий случай. И пусть прямо к дому не подъезжают, а подождут где-нибудь в сторонке. Я их проинструктирую.
– Хорошо, Илларион. Когда нужны люди?
– Прямо сейчас. Спасибо, Петя.
– Не за что. Я тебе свой должок еще долго буду выплачивать.
Илларион положил трубку.
– Поехали, – сказал он. – Надо успеть до возвращения Северцева. К разговору с ним я еще не готов. Кстати, Рябцев, – повернулся он к капитану, – раз уж у нас теперь взаимная любовь, может быть, ты просветишь нас насчет Алехина?
– Какого еще Алехина?
– Того, который ехал к генералу Рахлину, да так и не доехал?
– Про него ничего не знаю. Слышал, что охотились за каким-то курьером.
Машину искали недалеко от генеральской дачи.
– Нашли?
– Нашли. В болоте она утонула. Доставать не стали – пускай, мол, там и лежит.
Илларион многозначительно посмотрел на полковников. Сорокин поаплодировал, а Мещеряков пожал плечами: он видел и не такое и привык к тому, что Илларион ошибается редко. Конвоируя понурого Рябцева, они покинули кабинет и по гулкому полутемному коридору направились к лестнице.
Глава 10
– А куда это мы едем? – поинтересовался Сорокин. – Нам же, кажется, совсем в другую сторону.
– В другую сторону нам не надо, – сказал Илларион. – В другой стороне находится дача Северцева, а нам троим там делать нечего. Миром нам туда не попасть, а устраивать штурм, не убедившись, что Климова именно на этой даче, вряд ли разумно. Поедем-ка мы к Рябцеву, пока он домой не ушел. Я правильно еду, полковник?
– Пока правильно. Только дайте эту гниду мне. Я сам с ним потолкую.
– Годится. Андрей, ты не в курсе, кто сегодня дежурит в казарме?
– В какой казарме?
– В казарме нашего учебного центра.
– Ты рехнулся, Илларион. Ты окончательно спятил. Что ты задумал?
– Не валяй дурака, Андрей, ты же прекрасно знаешь, что я задумал, – это видно по твоей реакции. Между прочим, это говорит еще и о том, что и ты задумал то же самое, только стесняешься признаться.
– Но это… Это просто неслыханно!
– Ну да? А кто поднял по тревоге два взвода, чтобы найти свою самую первую, горячо любимую машину?
– Ну, это когда было… – смутился Мещеряков.
– Уже в этом столетии, – сказал Илларион. – Ведь как вышло, – продолжал он, адресуясь к Сорокину. – Купил это однажды майор Мещеряков «москвич»…
– Я тебя убью, Забродов, – пообещал Мещеряков.
– Ладно, – сказал Сорокин, в общих чертах мне уже все ясно.
– Но детали-то, – взмолился Илларион, – детали! Ах, какие были детали!
– Вот сволочь, – вздохнул Мещеряков. – Позвонить, что ли, Жангалиеву?
– Давай, – откликнулся Илларион. – Пускай послушает по телефону. Пусть знает, с каким орлом ему придется иметь дело!
Мещеряков плюнул и обиженно замолчал.
– Ну брось, Андрей, – сказал Илларион через некоторое время. – Ну что ты, как маленький? Ну я же молчу. Ты бы хоть полковника постеснялся. Слышишь?
– Слышу, слышу, – откликнулся тот. – Задумался просто. Давно я в деле не был. Прямо молодость вспоминается. Помнишь?
– Помню. Ты мне уже тогда надоел.
– Ну это еще вопрос, кто кому надоел. Командиру дивизии мы с тобой, кажется, надоели оба.
– Да он и не скрывал, – рассмеялся Илларион.
– Как это он нас тогда называл?
– Рыцари плаща и кинжала, алкоголики в законе… всего уже и не упомнишь.
Может, ты вздремнешь?
– С чего это такая забота?
– А ты всегда, когда тебя развозит, начинаешь молодость вспоминать. Так может, все-таки приляжешь?
Сорокин, не сдержавшись, громко заржал. Мещеряков снова плюнул, надулся, подумал и засмеялся тоже.
Руководствуясь указаниями Сорокина, Илларион отыскал отделение милиции, в котором окопался Рябцев, и остановил машину на стоянке для служебного транспорта.
– А птичка-то, похоже, упорхнула, – сказал Илларион, окидывая взглядом погруженный во тьму фасад здания, на котором светилось лишь одно окошко – там, по всей видимости, кемарил дежурный.
– Вряд ли, – сказал Сорокин. – У него сейчас пора горячая, сенокосная. И потом, у него кабинет окнами во двор.
– Все-то ты знаешь, – покачал головой Мещеряков.
– А я к этому слизняку давно присматриваюсь. Пошли, что ли, или так и будем здесь сидеть?
– Пошли, – сказал Илларион. – От ночи уже, считай, ничего не осталось, а у нас еще работы…
– А мне, между прочим, завтра на службу, – напомнил Мещеряков.
– А что тебе не нравится? Ты действуешь в рамках порученного тебе служебного расследования, – сказал Илларион. – Разве нет?
– В общем-то, да. Только спать чертовски охота.
– Погоди, вот приедем к Северцеву, сон как рукой снимет, – пообещал Илларион.
Они поднялись по широким ступеням, и Сорокин уверенно наткал на кнопку звонка справа от входа. Звонить пришлось долго, но старания не пропали даром – за стеклянной дверью возник заспанный лейтенант. Он подошел к двери вплотную и вопросительно уставился на ночных гостей, явно не собираясь открывать.
– Ну, полковники, – сказал Илларион. Мещеряков и Сорокин достали свои Удостоверения и, открыв, прижали книжечки к стеклу. Лейтенант, щурясь, вгляделся и засуетился, отпирая замок.
– Как хорошо быть генералом, – пробормотал Илларион.
– Рябцев еще здесь? – начальственным тоном спросил Сорокин.
– Да вроде бы еще не выходил, – сказал лейтенант, с сомнением глядя на часы. – Сейчас я позвоню по внутреннему…
– Я тебе позвоню, – сказал Сорокин. –Далее и не думай. Мы хотим сделать капитану сюрприз.
– А в чем, собственно, дело?
– А дело в том, лейтенант, – доверительно сказал Сорокин, – что Рябцев ваш – шкура, и если ты с ним заодно, лучше беги, пока мы с ним разговаривать будем.
Потому что когда мы спустимся, бежать будет уже поздно.
– С чего это я побегу, – обиделся молоденький лейтенант. – Вы это серьезно, товарищ полковник?
– Серьезней не бывает.
– Так, может, помощь нужна?
– Неси службу и забудь, что мы здесь были.
– А вы его не… того?
– Не волнуйся, парень. Мы смирные. Хочешь, оружие сдадим?
– Да ладно…
Они поднялись на второй этаж по лестнице, хранившей на себе тот не поддающийся точному описанию отпечаток казенщины, который с начала времен отличает все присутственные места, и двинулись по длинному, тускло освещенному коридору.
– Три мушкетера наносят визит миледи, – сказал Илларион.
– А что, – оживился Мещеряков, – похоже. Только вот Рябцев, по-моему, на миледи не тянет.
– Лет на десять строгого режима он тянет, – сказал Сорокин. – А то и на все пятнадцать.
– Милицейские полковники начисто лишены романтики, – печально констатировал Илларион.
Сорокин оставил этот выпад без внимания, поскольку перед ними уже была дверь рябцевского кабинета. Полковник без стука распахнул ее и шагнул через порог. Илларион и Андрей скромно держались позади.
Копавшийся в сейфе Рябцев вздрогнул и обернулся. Увидев вошедших, он длинно и очень витиевато выругался, захлопнул сейф и выпрямился, глядя через плечо полковника Сорокина на Забродова, который радостно улыбался, словно встретил старинного друга.
– Здорово, Рябцев, – сказал Сорокин. – Горишь на работе?
– Здравия желаю, товарищ полковник. Что это вы так поздно? И в такой странной компании…
– Не кривляйся, Рябцев. И не лезь в стол – выстрелить все равно не успеешь.
Рябцев убрал руку из ящика стола и криво улыбнулся.
– Что-то я вас не пойму, товарищ полковник.
– Сейчас поймешь, шкура. Я тебе все очень доходчиво объясню. Только сначала ты мне скажешь, где Климова.
– Какая Климова? Ах, эта… Дома, наверное, где ж ей еще быть?
– Брось, брось, Рябцев. Чтобы тебе было легче вспомнить, могу тебе сказать, что у нас имеется доказательство непричастности Забродова к убийствам. Быков, видишь ли, вел дневник, в который записывал имена и адреса намеченных жертв. Имя Забродова там тоже упомянуто, так что все твои старания выбить из Климовой нужные тебе показания – не более, чем мартышкин труд.
Рябцев на минуту задумался, а потом усмехнулся и покрутил головой.
– Чепуха. Даже если этот мифический дневник существует, из этого вовсе не следует, что Быков действовал в одиночку| И то, что имя Забродова внесено в список намеченных жертв, говорит лишь о давно назревавшем конфликте. Быков ведь и пытался его убить, это показала Климова. Так что Быкова Забродов застрелил, возможно, в целях самозащиты… и правильно сделал, таких и надо убивать. Но это не освобождает его от ответственности за ранее совершенные преступления. Та же Климова дала показания, из которых прямо следует, что Забродов и Быков были сообщниками. Вкупе с обнаруженными на квартире Забродова уликами это доказывает его виновность. И я не понимаю, товарищ полковник, как вы могли связаться с этим отребьем. Неужели вы ему поверили? Завтра Климова подпишет свои показания, и вам все станет ясно…
– Блестящая речь, – сказал Сорокин. – Тебе бы прокурором работать, в суде выступать, а ты тут штаны просиживаешь. Не подпишет Климова показания, даже не надейся. А вот те два сержанта, которых ты послал в Тушино, я думаю, уже утром начнут выдавать на-гора весьма интересную информацию. Тот, что постарше, может быть, и поломается для порядка, а с молодым, я думаю, проблем не будет.
Рябцев начал стремительно бледнеть. Он затравленно бегал глазами по сторонам, все время натыкаясь на улыбающееся лицо Забродова. Эта улыбка не сулила ничего хорошего.
– Подумай, Рябцев, – сказал Сорокин. – Адрес дачи Северцева нам твой Ковалев уже дал. Не скажешь, где Климова – сами найдем. Шкуру надо спасать, Рябцев.
– Уговорили, – прохрипел полинявший капитан, утирая разом вспотевший л06– – Пропади оно все пропадом! Можете оформлять явку с повинной.
– Некогда нам с тобой сейчас возиться, – отмахнулся Сорокин. – Сдадим тебя дежурному, посидишь до утра в камере и изложишь все в письменном виде. Так где Климова?
– На даче у Северцева. Только вряд ли вы ее достанете.
– Это мы уже слыхали. Северцев там?
– Нет его. К утру должен появиться.
– Ладно, пошли.
– Стоп, полковник, – вмешался Илларион. – Не надо сажать капитана в камеру.
Это еще успеется. Капитан поедет с нами.
– Куда это я поеду? – вскинулся Рябцев.
– К хозяину, – сказал Илларион. – Я думаю, он будет счастлив узнать, что ты самолично изловил Забродова.
– Не поеду, – уперся Рябцев. – Лучше сразу пристрелите.
– Поедешь, – сказал Илларион. – Вопрос только в том, впустят нас в ворота или нам придется брать их штурмом. Если будем штурмовать, я понесу тебя вместо щита. Как тебе такая перспектива? Майором тебе все равно уже не стать, зато умрешь, как герой. Погиб при задержании особо опасного преступника – это звучит гордо, а?
– Что ты задумал, Илларион? – спросил Мещеряков.
– Всю жизнь одно и то же: «что ты задумал, Илларион, что ты задумал, Илларион». Я задумал вытащить Климову – нечего ей там сидеть. То, что им не удалось взять ее сына, для нее лично ничего не меняет. Скорее, наоборот, – как только приедет Северцев, за нее возьмутся по-настоящему.
– Она хоть красивая?
– Весьма и весьма. Вот капитан не даст соврать, – кивнул Илларион в сторону Рябцева, который, понурившись, сидел у стола.
– Я мог бы и не спрашивать, – вздохнул Андрей. – Ты почему-то даже случайно с некрасивыми женщинами не знакомишься.
– Это потому, что женщины красивы все без исключения, – назидательно произнес Илларион. – Просто в моем присутствии их скрытая красота проявляется, расцветает и становится заметной…
– По контрасту, видимо, – предположил Мещеряков.
– Видимо, – не стал спорить Забродов. – Давай-ка, полковник, звони в казарму.
Мещеряков вздохнул, пододвинул к себе телефонный аппарат и набрал номер.
– Дежурный? Ты, Савельев? Полковник Мещеряков тебя беспокоит.
– И тебе того же. Слушай, Савельев, подними-ка по тревоге третий взвод…
– Надо, Савельев.
– А моего приказа тебе мало?
– Что значит – не могу?
– Подожди, Андрей, – сказал Илларион, мягко отбирая у полковника трубку. – Дай-ка я попробую.
Мещеряков сунул ему трубку и возмущенно повернулся к Сорокину.
– Совершенно от рук отбились, – пожаловался он.
– Его тоже можно понять, – сочувственно сказал Сорокин. Илларион махнул на них рукой, чтобы замолчали, и сказал в трубку:
– Савельев, привет. Это Забродов.
– Здравия желаю, товарищ капитан, – сказал невидимый Савельев.
– Петя, у нас тут с полковником возникла одна проблема. Надо бы помочь.
– Если надо, сделаем, Илларион. А что за проблема?
– Да ерунда. Хотим к товарищу в гости зайти, а он не пускает. Ты пришли кого-нибудь, если не трудно.
– Взвода хватит?
– Петя, я же не собираюсь захватывать власть в стране. Десяти добровольцев вполне достаточно…
– Куда прислать?
Илларион продиктовал адрес дачи Северцева.
– Только, Петя, пусть оденутся в гражданское. Ни к чему нашу фирму в это дело впутывать. Автоматы, гранаты – это все пусть полежит до лучших времен.
Пистолеты можешь выдать на всякий случай. И пусть прямо к дому не подъезжают, а подождут где-нибудь в сторонке. Я их проинструктирую.
– Хорошо, Илларион. Когда нужны люди?
– Прямо сейчас. Спасибо, Петя.
– Не за что. Я тебе свой должок еще долго буду выплачивать.
Илларион положил трубку.
– Поехали, – сказал он. – Надо успеть до возвращения Северцева. К разговору с ним я еще не готов. Кстати, Рябцев, – повернулся он к капитану, – раз уж у нас теперь взаимная любовь, может быть, ты просветишь нас насчет Алехина?
– Какого еще Алехина?
– Того, который ехал к генералу Рахлину, да так и не доехал?
– Про него ничего не знаю. Слышал, что охотились за каким-то курьером.
Машину искали недалеко от генеральской дачи.
– Нашли?
– Нашли. В болоте она утонула. Доставать не стали – пускай, мол, там и лежит.
Илларион многозначительно посмотрел на полковников. Сорокин поаплодировал, а Мещеряков пожал плечами: он видел и не такое и привык к тому, что Илларион ошибается редко. Конвоируя понурого Рябцева, они покинули кабинет и по гулкому полутемному коридору направились к лестнице.
Глава 10
Дача стояла особняком, словно сторонясь неказистых соседей. Примерно в полукилометре от нее разбитая грунтовка вдруг, безо всякого перехода, превращалась в полосу идеально гладкого асфальта, плавно огибавшую невысокие подмосковные холмы, поросшие светлым березовым лесом. Оставив позади дачный поселок и обогнув очередной круглый пригорок, можно было увидеть сквозь частокол березовых стволов серые бетонные плиты монументального, построенного на века забора и выкрашенные в глухой черный цвет железные ворота с калиткой и смотровой амбразурой. Человек, обладающий определенным складом ума, непременно отметил бы, что из амбразуры открывается не только прекрасный вид на подъездную дорогу, но и весьма обширный сектор обстрела.
Над забором виднелась только красная черепичная крыша. Была она двускатной, и в форме ее можно было легко уловить сильный готический акцент, намекавший на вполне осознанное стремление обитателя этого райского местечка со временем переселиться в настоящий замок. По большому счету, место это отличалось от замка не слишком сильно, в чем сразу убеждался всякий, кому посчастливилось проникнуть на территорию поместья – назвать все это дачей как-то не поворачивался язык.
Все эти красоты сейчас нельзя было разглядеть: на лоне природы было темно, как в угольном мешке, лишь на востоке небо начинало неуверенно сереть, а вблизи дачи глаза слепил свет установленных на крыше прожекторов, освещавших периметр трехметровой стены с пропущенной поверху колючей проволокой.
Белые «жигули» шестой модели остановились там, где грунтовка кончалась, словно отсеченная ножом, и начинался асфальт. На правой обочине дороги, ярко освещенный фарами «шестерки», стоял, слегка накренившись, мебельный фургон, неизвестно какими судьбами занесенный в самый глухой ночной час в эти малолюдные места. Задняя стенка фургона была так густо залеплена грязью, что тому, кто вознамерился бы узнать номер автомобиля, пришлось бы, пожалуй, вооружиться лопатой. Вокруг призрачно белели стволы берез. Ветви их свисали вниз, касаясь крыши фургона, и слегка поглаживали пыльные борта, когда насыщенный запахами летней ночи ветерок шевелил их, заставляя трепетать зубчатые листья.
Мужчина, сидевший за рулем «шестерки», два раза мигнул фарами и погасил их совсем. В кабине мебельного фургона открылась дверца, и оттуда выпрыгнул водитель. Был он молод, коренаст и коротко стрижен, а под белой футболкой даже в темноте легко угадывались рельефные бугры мышц. Шагая, несмотря на внушающую уважение комплекцию, легко и даже грациозно, он подошел к легковушке. Водитель вышел ему навстречу, и они обменялись рукопожатием.
После этого, по-прежнему не говоря ни слова, они подошли к заднему борту фургона, и тот, что был помоложе, открыл дверь. В тускло освещенном кузове сидели десять человек, чем-то неуловимо похожих друг на друга и на водителя фургона. Некоторые дремали, кто-то курил, пуская дым в отдушину под потолком.
Когда дверь открылась, дремавшие моментально открыли глаза, а тот, что курил, придавил окурок каблуком. Десять внимательных лиц повернулись к пришедшим, и десять пар глаз уставились на них.
Водитель «жигулей» что-то негромко сказал. Видимо, это была шутка, потому что все засмеялись, но тоже негромко, вполголоса. Потом он заговорил снова, и все лица сделались серьезными. Выслушав инструкции, пассажиры, мебельного фургона без суеты выгрузились на дорогу и в полной тишине двинулись в ту сторону, где, невидимая отсюда, стояла на холме обнесенная бетонным забором дача. С ними отправились и два пассажира «жигулей», предварительно обмотав запястья своего водителя веревкой и усадив его на заднее сиденье. Место водителя «шестерки» занял один из его недавних пассажиров, одетый в милицейский китель с капитанскими погонами.
Некоторое время «жигули» стояли на месте. Со стороны могло показаться, что в них никого нет – сидевшие в машине не шевелились и не разговаривали, поскольку говорить им было не о чем. Выждав уговоренные пятнадцать минут, тот, что сидел на заднем сиденье со связанными руками, сказал:
– Поехали.
Человек в капитанских погонах молча завел двигатель. Его длинный, слегка искривленный нос покрылся бисеринками пота, хотя ночь была прохладной. Сидевшему на заднем сиденье Забродову было хорошо видно, как перекатываются желваки на скулах капитана.
Мягко шурша шинами по гладкому асфальту, автомобиль подкатил к воротам, и отраженный свет фар заиграл на их лоснящейся черной поверхности. Рябцев подал условный сигнал клаксоном – короткий-длинный-короткий – и взялся за ручку дверцы.
– Не дури, капитан, – сказал ему Илларион. – Если что, ты даже пикнуть не успеешь. Это в твоих интересах – дожить до суда.
Рябцев тяжело вздохнул и вылез из машины. В воротах с лязгом открылась амбразура и показалась часть усатого лица.
– Кто такой? – спросил охранник. Илларион заметил, что сна у него ни в одном глазу.
– Рябцев, – ответил капитан. Охранник куда-то пропал, сверяясь, по всей видимости, с каким-то списком или просто консультируясь по телефону с начальством. Возникнув вновь, он ничуть не подобрел и спросил все тем же не слишком приветливым тоном:
– Что надо? Хозяина нет.
– Знаю, что нет, – тоже не слишком приветливо ответил Рябцев. – Я привез человека, который ему нужен. Открывай.
– А зачем он мне? Утром приезжай. Хозяин появится, пусть сам с вами разбирается. Мне он насчет тебя ничего не говорил.
– Ты что, совсем офонарел? возмутился Рябцев. – Куда ж я его до утра-то дену? Он же, гад, спецназовец, мы его впятером еле заломали. Он сейчас под наркотой, а что делать, когда очухается? Он же меня без рук, одними ногами убьет… Учти, уйдет он – перед хозяином ответ держать придется.
– Ладно, – сказал охранник, – заезжай. Посмотрим, что там у тебя за спецназовец.
Ворота распахнулись, и Рябцев загнал машину во двор. Охранник, и в самом деле одетый в полевую форму воздушнодесантных войск с мятыми погонами прапорщика, махнул напарнику, чтобы тот закрывал ворота, и, подойдя, заглянул в салон «жигулей».
– Этого, что ли, вы впятером заломать не могли? – презрительно осведомился он, разглядывая сидевшего на заднем сиденье Иллариона, на губах которого играла слюнявая улыбка идиота. – Жидковат он вроде. Хотя кто его разберет… В деле бы его попробовать.
– Я бы не советовал, – искренне сказал Рябцев.
– Да тебя ж никто и не спрашивает, – равнодушно отозвался прапорщик. – В подвал его, что ли? Так там эта баба…
– Ну и что, что баба, – пожал плечами Рябцев. – Ему сейчас не до баб, а она пускай посмотрит, подумает. Глядишь – и поумнеет.
– Тоже правильно, – согласился прапорщик. – Гони к дому.
Он поднес ко рту микрофон переговорного устройства. Что он говорил, Илларион не услышал, поскольку Рябцев уже вел машину к высокому крыльцу трехэтажного краснокирпичного особняка, возвышавшегося посреди аккуратно подстриженного газона. Видимо, прапорщик связался с внутренней охраной, потому что на крыльце появились два человека в камуфляжных комбинезонах. Автоматов при них не было, но у каждого на широком офицерском ремне висела открытая кобура с выглядывающей оттуда рукоятью пистолета.
– Серьезное местечко, – сказал Илларион, – хмурое.
Рябцев снова промолчал, тем более, что крыльцо с широкими каменными перилами было уже рядом. Один из стоявших там охранников указал рукой куда-то в сторону, и капитан послушно свернул налево, огибая угол дома по кольцевой асфальтированной дорожке. За углом обнаружился боковой вход. Неприметная дверь располагалась ниже уровня земли, и к ней нужно было спускаться по крутым бетонным ступеням. Очевидно, эта дверь вела в подвал, где содержалась Валентина Климова.
Подошли охранники. Пока один, гремя ключами, отпирал дверь, второй с помощью Рябцева бесцеремонно выволок безвольно обвисшее тело Забродова из машины. Ему даже не пришло в голову обыскать пленника или хотя бы проверить веревку, которой были связаны его руки. Сделай он это – и его ждал бы большой сюрприз: он обнаружил бы, что веревка просто обмотана вокруг запястий пленника, а свисающие концы тот прячет в кулаке; заглянув же под его надетую навыпуск футболку, невозможно было не заметить торчащую из-за пояса джинсов рукоятку пистолета.
Дверь распахнулась без скрипа: петли были хорошо смазаны. Иллариона взяли под руки и потащили через анфиладу подсобных помещений. Рябцев остался снаружи, и это немного беспокоило Иллариона: капитану он не доверял.
Наконец охранники остановились перед очередной запертой дверью. Она была обита листовой жестью и снабжена массивным засовом, запиравшимся на большой висячий замок. Система старинная, проверенная веками, – изнутри такой запор не откроешь, будь ты хоть семи пядей во лбу. Впрочем, Илларион вовсе не собирался открывать дверь изнутри – это было совершенно ни к чему.
Забродова прислонили к стене рядом с дверью – он все еще изображал одурманенного наркотиком, ничего не соображающего человека, – и один из охранников снова принялся греметь ключами. Другой придерживал Иллариона за плечо, чтобы тот, чего доброго, не упал. Оружие ни один из них не доставал, и Забродов счел это добрым знаком: его здесь явно не принимали всерьез, а к Рябцеву, похоже, относились хоть и презрительно, но с доверием.
Охранник снял замок и, держа его в руке, распахнул дверь. Второй подвел Иллариона к двери, и тот увидел какой-то чулан с голым цементным полом, на котором сидела, подобрав под себя ноги, Валентина Климова, прикованная наручниками к трубе парового отопления. Наручники явились для Иллариона неприятным сюрпризом, но обратного хода уже не было.
Для охранников наступило время удивиться. Один из них все еще стоял с замком в руке, другой же находился позади пленника и держал его за плечи, направляя в дверной проем, потому что обколотый клиент мог, похоже, попытаться пройти в чулан прямо сквозь стену. Резко откинувшись назад, Илларион ударил его затылком в лицо и, уронив ненужную больше веревку, нанес второму охраннику простой, без затей, прямой удар в челюсть. Тут ему не повезло: у охранника оказалась отменная реакция, и он попытался прикрыться рукой, все еще сжимавшей замок. Илларион разбил о замок костяшки пальцев, и ему пришлось ударить охранника ногой в живот. Тот сложился пополам и опустился на колени, словно совершая какой-то странный религиозный обряд. Илларион обернулся как раз вовремя, чтобы успеть выбить из руки первого охранника пистолет. Глухо звякнув о цементный пол, пистолет отлетел в сторону, и Илларион ударил охранника тяжелым ботинком в залитое кровью лицо.
Второй охранник как раз начал подумывать о том, чтобы подняться с колен.
Раздраженно тряся ушибленной кистью, Илларион снова ударил его ногой, и фигура в пятнистом комбинезоне мягко повалилась на бок.
Путь был свободен, оставалось лишь освободить Климову. Илларион обшарил карманы обоих охранников, но ключей от наручников не нашел. Посылать кого-то из них за ключами было бесполезно – оба пребывали в глубоком ауте и помочь не могли, как, впрочем, и помешать.
– Вы? – не веря собственным глазам, спросила Климова. – Неужели это правда вы?
– С утра был я, – рассеянно сказал Илларион, лихорадочно пытаясь сообразить, как быть с наручниками. Сейчас он готов был многое отдать, чтобы рядом оказался лохматый философ с автостоянки.
– Но почему вы живы? – спросила Климова.
– А я вовсе и не жив, – сообщил ей Илларион. – Я, знаете ли, убит при попытке к бегству. Вы видите перед собой некротическое явление.
Тут до него дошло, что шутит он весьма неудачно – у Климовой начало нехорошо подергиваться лицо, и Илларион понял, что она вот-вот заплачет. Она и так держалась молодцом, учитывая все, что ей довелось пережить. Ну и чурбан же я, обругал себя Илларион, и тут позади раздались шаги.
Над забором виднелась только красная черепичная крыша. Была она двускатной, и в форме ее можно было легко уловить сильный готический акцент, намекавший на вполне осознанное стремление обитателя этого райского местечка со временем переселиться в настоящий замок. По большому счету, место это отличалось от замка не слишком сильно, в чем сразу убеждался всякий, кому посчастливилось проникнуть на территорию поместья – назвать все это дачей как-то не поворачивался язык.
Все эти красоты сейчас нельзя было разглядеть: на лоне природы было темно, как в угольном мешке, лишь на востоке небо начинало неуверенно сереть, а вблизи дачи глаза слепил свет установленных на крыше прожекторов, освещавших периметр трехметровой стены с пропущенной поверху колючей проволокой.
Белые «жигули» шестой модели остановились там, где грунтовка кончалась, словно отсеченная ножом, и начинался асфальт. На правой обочине дороги, ярко освещенный фарами «шестерки», стоял, слегка накренившись, мебельный фургон, неизвестно какими судьбами занесенный в самый глухой ночной час в эти малолюдные места. Задняя стенка фургона была так густо залеплена грязью, что тому, кто вознамерился бы узнать номер автомобиля, пришлось бы, пожалуй, вооружиться лопатой. Вокруг призрачно белели стволы берез. Ветви их свисали вниз, касаясь крыши фургона, и слегка поглаживали пыльные борта, когда насыщенный запахами летней ночи ветерок шевелил их, заставляя трепетать зубчатые листья.
Мужчина, сидевший за рулем «шестерки», два раза мигнул фарами и погасил их совсем. В кабине мебельного фургона открылась дверца, и оттуда выпрыгнул водитель. Был он молод, коренаст и коротко стрижен, а под белой футболкой даже в темноте легко угадывались рельефные бугры мышц. Шагая, несмотря на внушающую уважение комплекцию, легко и даже грациозно, он подошел к легковушке. Водитель вышел ему навстречу, и они обменялись рукопожатием.
После этого, по-прежнему не говоря ни слова, они подошли к заднему борту фургона, и тот, что был помоложе, открыл дверь. В тускло освещенном кузове сидели десять человек, чем-то неуловимо похожих друг на друга и на водителя фургона. Некоторые дремали, кто-то курил, пуская дым в отдушину под потолком.
Когда дверь открылась, дремавшие моментально открыли глаза, а тот, что курил, придавил окурок каблуком. Десять внимательных лиц повернулись к пришедшим, и десять пар глаз уставились на них.
Водитель «жигулей» что-то негромко сказал. Видимо, это была шутка, потому что все засмеялись, но тоже негромко, вполголоса. Потом он заговорил снова, и все лица сделались серьезными. Выслушав инструкции, пассажиры, мебельного фургона без суеты выгрузились на дорогу и в полной тишине двинулись в ту сторону, где, невидимая отсюда, стояла на холме обнесенная бетонным забором дача. С ними отправились и два пассажира «жигулей», предварительно обмотав запястья своего водителя веревкой и усадив его на заднее сиденье. Место водителя «шестерки» занял один из его недавних пассажиров, одетый в милицейский китель с капитанскими погонами.
Некоторое время «жигули» стояли на месте. Со стороны могло показаться, что в них никого нет – сидевшие в машине не шевелились и не разговаривали, поскольку говорить им было не о чем. Выждав уговоренные пятнадцать минут, тот, что сидел на заднем сиденье со связанными руками, сказал:
– Поехали.
Человек в капитанских погонах молча завел двигатель. Его длинный, слегка искривленный нос покрылся бисеринками пота, хотя ночь была прохладной. Сидевшему на заднем сиденье Забродову было хорошо видно, как перекатываются желваки на скулах капитана.
Мягко шурша шинами по гладкому асфальту, автомобиль подкатил к воротам, и отраженный свет фар заиграл на их лоснящейся черной поверхности. Рябцев подал условный сигнал клаксоном – короткий-длинный-короткий – и взялся за ручку дверцы.
– Не дури, капитан, – сказал ему Илларион. – Если что, ты даже пикнуть не успеешь. Это в твоих интересах – дожить до суда.
Рябцев тяжело вздохнул и вылез из машины. В воротах с лязгом открылась амбразура и показалась часть усатого лица.
– Кто такой? – спросил охранник. Илларион заметил, что сна у него ни в одном глазу.
– Рябцев, – ответил капитан. Охранник куда-то пропал, сверяясь, по всей видимости, с каким-то списком или просто консультируясь по телефону с начальством. Возникнув вновь, он ничуть не подобрел и спросил все тем же не слишком приветливым тоном:
– Что надо? Хозяина нет.
– Знаю, что нет, – тоже не слишком приветливо ответил Рябцев. – Я привез человека, который ему нужен. Открывай.
– А зачем он мне? Утром приезжай. Хозяин появится, пусть сам с вами разбирается. Мне он насчет тебя ничего не говорил.
– Ты что, совсем офонарел? возмутился Рябцев. – Куда ж я его до утра-то дену? Он же, гад, спецназовец, мы его впятером еле заломали. Он сейчас под наркотой, а что делать, когда очухается? Он же меня без рук, одними ногами убьет… Учти, уйдет он – перед хозяином ответ держать придется.
– Ладно, – сказал охранник, – заезжай. Посмотрим, что там у тебя за спецназовец.
Ворота распахнулись, и Рябцев загнал машину во двор. Охранник, и в самом деле одетый в полевую форму воздушнодесантных войск с мятыми погонами прапорщика, махнул напарнику, чтобы тот закрывал ворота, и, подойдя, заглянул в салон «жигулей».
– Этого, что ли, вы впятером заломать не могли? – презрительно осведомился он, разглядывая сидевшего на заднем сиденье Иллариона, на губах которого играла слюнявая улыбка идиота. – Жидковат он вроде. Хотя кто его разберет… В деле бы его попробовать.
– Я бы не советовал, – искренне сказал Рябцев.
– Да тебя ж никто и не спрашивает, – равнодушно отозвался прапорщик. – В подвал его, что ли? Так там эта баба…
– Ну и что, что баба, – пожал плечами Рябцев. – Ему сейчас не до баб, а она пускай посмотрит, подумает. Глядишь – и поумнеет.
– Тоже правильно, – согласился прапорщик. – Гони к дому.
Он поднес ко рту микрофон переговорного устройства. Что он говорил, Илларион не услышал, поскольку Рябцев уже вел машину к высокому крыльцу трехэтажного краснокирпичного особняка, возвышавшегося посреди аккуратно подстриженного газона. Видимо, прапорщик связался с внутренней охраной, потому что на крыльце появились два человека в камуфляжных комбинезонах. Автоматов при них не было, но у каждого на широком офицерском ремне висела открытая кобура с выглядывающей оттуда рукоятью пистолета.
– Серьезное местечко, – сказал Илларион, – хмурое.
Рябцев снова промолчал, тем более, что крыльцо с широкими каменными перилами было уже рядом. Один из стоявших там охранников указал рукой куда-то в сторону, и капитан послушно свернул налево, огибая угол дома по кольцевой асфальтированной дорожке. За углом обнаружился боковой вход. Неприметная дверь располагалась ниже уровня земли, и к ней нужно было спускаться по крутым бетонным ступеням. Очевидно, эта дверь вела в подвал, где содержалась Валентина Климова.
Подошли охранники. Пока один, гремя ключами, отпирал дверь, второй с помощью Рябцева бесцеремонно выволок безвольно обвисшее тело Забродова из машины. Ему даже не пришло в голову обыскать пленника или хотя бы проверить веревку, которой были связаны его руки. Сделай он это – и его ждал бы большой сюрприз: он обнаружил бы, что веревка просто обмотана вокруг запястий пленника, а свисающие концы тот прячет в кулаке; заглянув же под его надетую навыпуск футболку, невозможно было не заметить торчащую из-за пояса джинсов рукоятку пистолета.
Дверь распахнулась без скрипа: петли были хорошо смазаны. Иллариона взяли под руки и потащили через анфиладу подсобных помещений. Рябцев остался снаружи, и это немного беспокоило Иллариона: капитану он не доверял.
Наконец охранники остановились перед очередной запертой дверью. Она была обита листовой жестью и снабжена массивным засовом, запиравшимся на большой висячий замок. Система старинная, проверенная веками, – изнутри такой запор не откроешь, будь ты хоть семи пядей во лбу. Впрочем, Илларион вовсе не собирался открывать дверь изнутри – это было совершенно ни к чему.
Забродова прислонили к стене рядом с дверью – он все еще изображал одурманенного наркотиком, ничего не соображающего человека, – и один из охранников снова принялся греметь ключами. Другой придерживал Иллариона за плечо, чтобы тот, чего доброго, не упал. Оружие ни один из них не доставал, и Забродов счел это добрым знаком: его здесь явно не принимали всерьез, а к Рябцеву, похоже, относились хоть и презрительно, но с доверием.
Охранник снял замок и, держа его в руке, распахнул дверь. Второй подвел Иллариона к двери, и тот увидел какой-то чулан с голым цементным полом, на котором сидела, подобрав под себя ноги, Валентина Климова, прикованная наручниками к трубе парового отопления. Наручники явились для Иллариона неприятным сюрпризом, но обратного хода уже не было.
Для охранников наступило время удивиться. Один из них все еще стоял с замком в руке, другой же находился позади пленника и держал его за плечи, направляя в дверной проем, потому что обколотый клиент мог, похоже, попытаться пройти в чулан прямо сквозь стену. Резко откинувшись назад, Илларион ударил его затылком в лицо и, уронив ненужную больше веревку, нанес второму охраннику простой, без затей, прямой удар в челюсть. Тут ему не повезло: у охранника оказалась отменная реакция, и он попытался прикрыться рукой, все еще сжимавшей замок. Илларион разбил о замок костяшки пальцев, и ему пришлось ударить охранника ногой в живот. Тот сложился пополам и опустился на колени, словно совершая какой-то странный религиозный обряд. Илларион обернулся как раз вовремя, чтобы успеть выбить из руки первого охранника пистолет. Глухо звякнув о цементный пол, пистолет отлетел в сторону, и Илларион ударил охранника тяжелым ботинком в залитое кровью лицо.
Второй охранник как раз начал подумывать о том, чтобы подняться с колен.
Раздраженно тряся ушибленной кистью, Илларион снова ударил его ногой, и фигура в пятнистом комбинезоне мягко повалилась на бок.
Путь был свободен, оставалось лишь освободить Климову. Илларион обшарил карманы обоих охранников, но ключей от наручников не нашел. Посылать кого-то из них за ключами было бесполезно – оба пребывали в глубоком ауте и помочь не могли, как, впрочем, и помешать.
– Вы? – не веря собственным глазам, спросила Климова. – Неужели это правда вы?
– С утра был я, – рассеянно сказал Илларион, лихорадочно пытаясь сообразить, как быть с наручниками. Сейчас он готов был многое отдать, чтобы рядом оказался лохматый философ с автостоянки.
– Но почему вы живы? – спросила Климова.
– А я вовсе и не жив, – сообщил ей Илларион. – Я, знаете ли, убит при попытке к бегству. Вы видите перед собой некротическое явление.
Тут до него дошло, что шутит он весьма неудачно – у Климовой начало нехорошо подергиваться лицо, и Илларион понял, что она вот-вот заплачет. Она и так держалась молодцом, учитывая все, что ей довелось пережить. Ну и чурбан же я, обругал себя Илларион, и тут позади раздались шаги.