Страница:
"Правда" принадлежит правящему классу точно так же, как орган Верховного
Совета СССР "Известия", орган профсоюзов "Труд", числившаяся за Союзом
писателей СССР "Литературная газета" и "Журнал Московской Патриархии". Тут
сообразили, что вообще все имущество профсоюзов, так называемых творческих
союзов, общества "Знание" и добровольных спортивных обществ, церквей и
религиозных организаций и многое другое формально не могут быть включены ни
в одну из обеих провозглашенных форм социалистической собственности. Но
спохват^ись с запозданием, когда тезис о двух формах уже превратился в такую
же азбучную истину, как "диктатура пролетариата" или "общенародное
государство". Менять заученную всеми цифру "два" было невозможно, Пришлось
принять соломоново решение: форм две, но есть и третья. Эта новооткрытая
форма социалистической собственности - "собственность общественных
организаций" - упоминается даже в Конституции торопливой скороговоркой: не
оттого, что в ней самой есть что-то порочащее социалистический строй, а
именно потому, что ее слишком поздно изобрели.
За этим анекдотическим запозданием кроется то, что вся теория о формах
социалистической собственности надуманна от начала и до конца. Была бы под
этой теорией какая-либо реальность, можно не сомневаться, что забывчивость
не была бы проявлена.
Действительность такова, что не только государственная, но и две другие
формы социалистической собственности принадлежат единому хозяину: классу
номенклатуры.
В самом деле: отношение именно номенклатуры к средствам производства
полностью соответствует понятию владения. Только номенклатура может по своей
воле уничтожать средства производства. Именно по ее решениям во время войны
была взорвана плотина ДнепроГЭС - легендарного Днепростроя 30-х годов, были
взорваны промышленные предприятия при отступлении советских войск - в ряде
случаев вопреки отчаянным протестам обрекавшихся таким образом на
безработицу и голод рабочих, мнимых хозяев социалистического производства.
179
Номенклатуре довольно открыто принадлежит пресловутая "собственность
общественных организаций". Что это за организации? Во-первых, партийные
органы, то есть части номенклатуры. Во-вторых, организации, управляемые
парторганами, в ряде случаев непосредственно, в некоторых случаях - через
государственные ведомства (например, церковь - через Совет по делам
религий).
А как обстоит дело с колхозно-кооперативной деятельностью? Ведь у нее,
казалось бы, есть владелец: члены данного колхоза. Только действительно ли
это владелец? Принадлежит ли колхоз колхозникам?
Приложим определение собственности к данному отношению и убедимся,
является ли оно отношением собственности. Могут колхозники даже единогласным
решением ликвидировать свой колхоз, продать или уничтожить колхозное
имущество, средства производства и созданные ими продукты?
Нет, не могут. Даже предложение подобного рода являлось бы в СССР
наказуемым деянием. Колхозники строго регламентированы в праве пользования
якобы своей собственностью. Даже если они будут голодать, забить колхозный
скот они не могут. Вся земля передана колхозу государством в бесплатное и
бессрочное пользование, но произвести внутри этого массива прирезку земли в
пользу приусадебных участков колхозное собрание не может. Так какая же это
собственность?
Впрочем, даже не предаваясь теоретическим изысканиям, советский
гражданин на практике исходит из того, что колхоз, конечно же, колхозникам
не принадлежит. Регулярно отправляемые осенью на спасение гибнущего
колхозного урожая горожане отлично сознают, что едут они работать не на
членов данного колхоза, а вместе с ними - на подлинного хозяина.
Ибо всем ясно, что колхозное имущество - не бесхозное, кому-то оно
принадлежит. Но ни государство, ни "общественные организации" своим его не
признают. Кто же владелец?
Представителя этого владельца укажет каждый, кто бывал в советской
деревне: райком партии. Уполномоченный райкома в колхозе - председатель.
"Выбирает" председателя общее собрание колхозников, а направляет его в
колхоз райком. Председатели колхозов - номенклатура райкомов партии.
[\]^
Вот райком действительно может распоряжаться кол-
180
хозно-кооперативной собственностью, в противоположность самим
кооператорам-колхозникам. Во время войны по решениям райкомов уничтожался
или угонялся колхозный скот и сжигались колхозные амбары перед наступавшими
немцами. По решениям райкомов перекраивали, укрупняли и разукрупняли
колхозы. Однако и райком - не владелец, а лишь полномочный представитель
владельца колхозно-кооперативной собственности, и действует он под контролем
обкома партии.
Весьма характерно, что Хрущев, разделив обкомы на промышленные и
сельскохозяйственные, несколько приоткрыл, таким образом, подлинные
отношения собственности в советском обществе. И у государственной
промышленности, и у колхозного сельскохозяйственного производства
собственник один - класс номенклатуры.
Т^к что не надо поддаваться иллюзии, будто есть у
колхозно-кооперативной собственности некий реальный владелец, отличный от
обладателя государственной собственности и собственности общественных
организаций. Колхозно-кооперативная собственность тоже принадлежит
номенклатуре.
Социалистическая собственность - это собственность класса номенклатуры.
Это и есть то общее, что объединяет государственную, колхозно-кооперативную
собственность и собственность общественных организаций и позволяет легкие
переходы из одной формы в другую, простые, как перекладывание из кармана в
карман в одном пиджаке. Сами же эти так называемые "формы социалистической
собственности" - всего лишь формы управления ею со стороны класса-владельца.
Зачем нужны эти формы? Поскольку владелец один, не проще ли было ему
установить единую форму управления своей собственностью?
Такой вопрос только внешне логичен. Он игнорирует путь возникновения
социалистической собственности.
Социалистическая собственность возникла в результате экспроприации
"новым классом" всех, кого можно было экспроприировать. В результате вся
собственность ликвидированных после революции классов - дворян и буржуазии -
была объявлена государственной.
По тактическим соображениям помещичья земля была сначала - в
соответствии с эсеровской программой - передана в пользование крестьянам.
Проведенная в 1929-1932 гг. сплошная коллективизация была не чем иным, как
экспроприацией номенклатурой крестьян. Но
181
крестьянство невозможно было ликвидировать. Поэтому экспроприации была
придана такая форма, как будто никакого перехода собственности от одного
класса (крестьянства) к другому классу (номенклатуре) вообще не произошло, а
просто крестьяне стали вдруг кооператорами. Так сложились "две формы
социалистической собственности". Хотя, выражая настроения номенклатуры,
Сталин, а затем Хрущев и поговаривали о том, что пора "поднять
кооперативно-колхозную собственность до уровня общенародной", острой
необходимости в таком акте не было, так что это до сих пор не сделано.
С собственностью общественных организаций дело обстоит иначе. Мы
видели, что эту форму вообще придумали с запозданием. Неожиданный
политический смысл она стала приобретать в связи с попыткой Хрущева вдохнуть
жизнь в лозунг построения коммунизма. Было объявлено, что государство при
коммунизме все-таки отомрет, а вот партия останется и функции
государственных органов перейдут к общественным организациям. В этих
условиях собственность общественных организаций стала приобретать черты той
формы управления собственностью, к которой номенклатуре предстояло бы
перейти, если бы действительно пришлось объявить, что государство отмерло и
партийные органы стали осуществлять власть непосредственно и через
псевдообщественные организации. Падение Хрущева положило конец разговорам о
таком развитии, и собственность общественных организаций так и не успели
объявить прогрессивной формой социалистической собственности - ростком
коммунизма.
Итак, оказалось, что ликвидация частной собственности и превращение ее
в социалистическую - это всего лишь перевод всего имущества в стране в
собственность господствующего класса - номенклатуры. Исключение делается
только для четко очерченного разрешаемого максимума личной собственности
граждан.
Как и подобает господствующему классу, номенклатура обладает
собственностью на средства производства в обществе.
2. ПЕРВОНАЧАЛЬНОЕ ОГРАБЛЕНИЕ
йяи и
Как получилось, что профессиональные революционеры вдруг стали
собственниками? Возникла ли экономическая система реального социализма
этаким неудержимым потоком объективно назревших перемен й^и иначе?
182
Приход ее, с точки зрения Маркса, назрел до предела, и старая, насквозь
прогнившая система частной собственности должна была рухнуть под бурным
напором рвущихся наружу прогрессивных сил. Вот какими бьющими, как набат,
словами описывал Маркс проводимый им скачок:
"Монополия капитала становится оковами того способа производства,
который вырос при ней и под ней. Централизация средств производства и
обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся
несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час
капиталистической частной собственности. Экспроприаторов
экспроприируют"[7].
Экспроприация прежних собственников действительно произошла. Но
почему-то выглядела она не как прорыв назревшей исторической необходимости,
а как торопливый разбойный набег.
Посмотрим, как проходила после Октября 1917 года национализация.
Пользоваться мы намеренно будем не красочными описаниями потерпевших, а
советским изданием - "Экономической историей СССР"[8].
20 ноября 1917 года Государственный банк в Петрограде был внезапно
занят вооруженным отрядом красных солдат и матросов. Возглавил отряд не
какой-либо лихой командир, а замнаркома финансов. У кого отвоевывал
находившийся уже две недели у власти замнаркома Государственный банк своей
страны? Если не считать невнятных слов о саботаже, ответа на этот вопрос в
советской литературе не дается. Да его и трудно дать: речь-то шла не о
капиталистической частной, а о советской государственной собственности, и
кого в данном случае замнаркома экспроприировал, он сам бы не смог сказать.
Драматическая вооруженная акция объяснима только с точки зрения психологии
рождавшегося класса номенклатуры:
надежно распоряжаешься только там, где установил .военную оккупацию.
Эта идея не покидает номенклатуру и в наши дни.
Следующая неделя ушла на подготовку новой операции. Не кто-нибудь, сам
Ленин был назначен руководителем "Специальной Правительственной Комиссии по
овладению банками". Орган с таким своеобразным названием был создан не
главарями мафии или треста организованной преступности, а Временным
правительством страны (оно тогда еще так называлось), только что проведшим
выборы в Учредительное собрание.
Выборы, как скоро выяснилось, были для ленинцев
183
только маскировкой, у власти они собирались оставаться не временно, а
до скончания мира, соответственно и была произведена подготовленная акция по
овладению частными банками. В гангстерском стиле - ночью (в ночь на 27
ноября 1917 года) все эти банки были по приказу Ленина заняты вооруженными
отрядами. А на следующий день опубликован декрет: банковское дело в стране
объявлялось государственной монополией, и все частные банки, как было
деликатно сказано, "сливались" с Госбанком.
После этой грандиозной экспроприации денежных средств перед ленинским
правительством встал вопрос:
как быть с ценными' бумагами, находившимися у населения? Поступили
просто: в январе 1918 года аннулировали все акции, а в феврале - все
государственные займы и царского, и Временного правительства. Так
рождавшаяся номенклатура поспешила наложить свою уже тяжелевшую ручонку на
сбережения граждан.
Был, впрочем, сделан демократический жест в сторону мелких держателей
займов: все, кто имел облигации на сумму не свыше 10 000 рублей, получали -
нет, конечно, не деньги, а на ту же сумму облигации "займа РСФСР". Скромный
дар, так как последовавшая катастрофическая инфляция привела к полному
обесценению облигаций.
Таким радикальным приемом ликвидировав внутреннюю задолженность
государства, Советское правительство разделалось по той же схеме и с
задолженностью внешней. Оно просто отказалось выплачивать по российским
займам за границей, мотивируя это гордыми принципиальным^ соображениями:
займы-де были взяты царским режимом и вдобавок для империалистических целей.
Скоро выяснилось, что дело не в принципах, а в деньгах: на Генуэзской
конференции 1922 года Советское правительство согласилось признать царские
займы, но при условии, что ему будет выплачена Западом еще большая сумма под
видом возмещения ущерба, причиненного России интервенцией. Поскольку
предоставлять Советскому государству замаскированную таким образом помощь
Запад не собирался, дело ограничивалось экспроприацией иностранных
держателей русских займов.
А как было произведено огосударствление промышленности?
Все государственные предприятия перешли в руки Советского государства
автоматически, так что проблему составляла лишь национализация частных
предприятий. И тут вначале был использован жупела-саботажа. Под
18'4
предлогом опасности саботажа уже в ноябре - декабре 1917 года ленинское
правительство конфисковало ряд крупных частных предприятий (Путиловский,
Невский, Сестрорецкий заводы, группу заводов Донбасса и Урала).
В январе 1918 года был издан декрет о национализации торгового флота.
Попытки владельцев продать свои предприятия иностранцам были пресечены в
корне: всякая продажа предприятий была запрещена.
Теперь можно было наносить завершающий удар. 28 июня 1918 года вышел
ленинский декрет о безвозмездном переходе всей крупной промышленности и
частных железных дорог в руки Советского государства. Операция эта была
проведена почти столь же стремительно, как овладение банками и сбережениями
населения, и была завершена к октябрю 1918 года.
И все же у частных владельцев остались еще мелкие и часть средних
предприятий. Терпеть такое было невозможно. Декретом от 20 ноября 1920 года
Советское государство отобрало у владельцев все предприятия с числом более
десяти, а там, где имелся механизированный двигатель, более пяти работников.
Не национализированными остались фактически лишь кустарные мастерские.
Может быть, быстрый темп национализации и свидетельствовал о прорыве
распиравшей общество исторической необходимости?
Непохоже. Едва успела эта необходимость так полно проявиться к концу
1920 года, как с весны 1921 года пришлось ее заталкивать назад. В связи с
переходом к нэпу мелкие предприятия были реприватизированы, и вскоре в
некоторых отраслях легкой и пищевой промышленности частные предприятия стали
давать до одной трети всей продукции[9]. Конечно, потом
постепенно снова все национализировали, а нэпманов - кого расстреляли, кого
уморили в лагерях. Но все же нэп - свидетельство, что не необходимость
безудержно рвалась наружу, а ленинцы так зарвались, что пришлось отступать.
В сельском хозяйстве они были вынуждены даже начинать с отступления - как
иначе охарактеризовать ленинский Декрет о земле, открыто осуществлявший не
большевистскую, а эсэровскую земельную программу? Разумеется, класс
номенклатуры добрался потом и до крестьян, проведя коллективизацию. Но и эта
массовая экспроприация была проведена по заранее расписанному Политбюро
календарному плану.
Экономическая система реального социализма не вы-
185
росла органически, она была искусственно воздвигнута. Осуществлено это
было посредством конспиративно спланированных и внезапно проводившихся
операций, в ряде случаев с применением вооруженных сил. После того, как дело
было совершено, номенклатуре пришлось при помощи той же вооруженной
полицейской силы, судов, прокуратур, драконовских наказаний удерживать от
развала сооруженную ею экономическую систему. Еще Ленин сокрушался, что в
гуще населения стихийно рождаются капиталистические отношения - "ежедневно,
ежечасно и в массовом масштабе". И хотя эту анахроническую поросль
стремительно затаптывают сапогом карательных органов номенклатуры, она
оказывается на редкость живучей: от подпольных миллионеров-одиночек в стиле
Корейко из "Золотого теленка" до создания подпольных частных предприятий.
Нет, не как прорыв созревшей исторической необходимости выглядит
создание экономической системы реального социализма, а как насилие над
историей, как натужное старание повернуть его течение в сторону, позволившее
номенклатуре стать эксплуататорским классом.
3. НОМЕНКЛАТУРА ПРИСВАИВАЕТ ПРИБАВОЧНУЮ СТОИМОСТЬ
понимание ' . Гак
По оценке Энгельса, Маркс совершил два великих открытия: разработал
материалистическое понимание истории и создал теорию прибавочной стоимости .
Так высоко-наравне с историческим материализмом!-поставил Энгельс учение о
прибавочной стоимости. Ленин назвал это учение "краеугольным камнем
экономической теории Маркса".
Энгельс и Ленин правы. Именно учение о прибавочной стоимости является
идеологической взрывчаткой в анализе Марксом капиталистического способа
производства. Что же касается трудовой теории стоимости в целом, то она
принадлежит не Марксу, а Адаму Смиту и Давиду Рикардо. Марксом она была лишь
использована для вящей научности в качестве некоего общего обоснования
учения о прибавочной стоимости.
Но как раз научность Марксовой идеи от этого пострадала. Трудовая
теория стоимости подвергается теперь на Западе серьезной критике.
В самом деле: определяется ли стоимость товара только количеством
затраченного на его производство .общест-
186
венно-необходимого рабочего времени, как утверждает эта теория? Вряд
ли. Одна и та же шуба будет иметь совершенно различную стоимость в холодной
Сибири и в жаркой Африке, хотя количество вложенного в нее общественно
необходимого рабочего времени не изменяется от ее транспортировки. Стоимость
зависит не только от овеществленного в товаре труда, но, видимо, в еще
большей степени от спроса на товар в каждый данный момент. Это отлично
поняли не стремящиеся в теоретические высоты буржуазные торговцы и
устраивают знакомые западному читателю летние и зимние распродажи.
Маркс же, привязав свое открытие к трудовой теории стоимости, вдобавок
интерпретировал его в духе этой теории, объявив, что прибавочная стоимость
создается только живым трудом. По мере прогресса научно-технической
революции ошибочность этого утверждения становится все более наглядной. Ведь
по Марксу выходит, что чем меньше машин на предприятии, тем больше
пр-ибавочной стоимости получаст его владелец - капиталист, при полной же
автоматизации предприятия он вообще ее нс получит. Если бы так было в
действительности, то при капитализме применялся бы только ручной труд-чего,
как известно, нет.
Однако было бы неверно делать из этих очевидных несообразностей вывод,
что прибавочной стоимости вообще не существует. Просто создается она как
людьми, так и машинами в процессе любого материального производства, если
ценность продукта превышает производственные издержки.
Прибавочная стоимость определяется так: это стоимость, создаваемая
непосредственным производителем сверх стоимости его- рабочей силы и
безвозмездно присваиваемая владельцем средств производства. Иными словами,
это разница между ценностью продукта, созданного в процессе материального
производства, и производственными издержками на его создание, включая расход
сырья, амортизацию оборудования, затраты на рабочую силу и прочее.
Как видим, никакой связи 'с трудовой теорией стоимости здесь нет: все
компоненты прибавочной стоимости реально существуют, независимо от
содержания понятия "стоимость".
Не зависят эти компоненты и от способа производства. В любом обществе -
рабовладельческом, -феодальном, капиталистическом - в процессе производства
расходует-
187
ся сырье, амортизируются орудия труда и затрачиваются средства на
содержание рабочей силы. При этом создаваемый продукт превосходит по своей
ценности все производственные издержки, то есть содержит прибавочную
стоимость.
Не будем пытаться давать здесь ответ на выходящий за рамки книги
вопрос: откуда возникает разница между издержками производства и стоимостью
продукта. Ограничимся констатацией, что разница эта, несомненно, содержащая
в качестве составного элемента и затраченное рабочее время, в конечном счете
прямо пропорциональна потребности (то есть спросу) на продукт. Жизнеспособно
только рентабельное производство; убыточные отрасли могут существовать лишь
до тех пор, пока их дефицит возмещается за счет прибавочной стоимости,
создаваемой в прибыльных отраслях. В целом производство в каждом данном
обществе непременно рентабельно, то есть в каждом обществе создается
прибавочная стоимость.
Маркс и Энгельс не прочь были внушить своим читателям, будто
прибавочная стоимость является категорией, присущей только
капиталистическому обществу. Так, Энгельс писал: "Было доказано, что
присвоение неоплаченного труда есть основная форма капиталистического
способа производства и осуществляемой им эксплуатации рабочих..."".
В действительности доказано было другое.
Способный экономист, Маркс отлично сознавал, что прибавочная стоимость
создается при всех способах производства. Не формулируя прямо этого
положения, Маркс в написанной в 1865 году работе "Заработная плата, цена и
прибыль" доказал, что в извлечении прибавочной стоимости нет принципиальной
разницы между капитализмом, феодализмом и рабовладельческим обществом' .
Позднее, в I томе "Капитала", Маркс коротко, но четко оговаривает: "Капитал
не изобрел прибавочного труда. Всюду, где часть общества обладает монополией
на средства производства, работник, свободный или несвободный, должен
присоединять к рабочему времени, необходимому для содержания его самого,
излишнее рабочее время, чтобы произвести жизненные средства для собственника
средств производства"[13].
Итак, необходимо твердо себе уяснить:
1. Прибавочный продукт (прибавочная стоимость) - не выдумка Маркса, а
необходимый элемент рентабельного материального производства. 188
2. Прибавочная стоимость не является категорией только капитализма, а
возникает в любом способе производства, в условиях общественного разделения
труда.
Да иначе и быть не может. В самом деле: что означало бы отсутствие
прибавочного продукта при любой форме производства, вышедшей за рамки
робинзоновского натурального хозяйства, обслуживающего исключительно
собственное потребление? Оно означало бы, что непосредственный производитель
материальных благ будет потреблять в полном объеме произведенный им продукт
или его материальный эквивалент. Но тогда существовать сможет только он, а
не общество: ведь в обществе по необходимости есть много людей, которые
непосредственно своими руками материальных благ не производят, но их
потребляют.
Прибавочная стоимость создается в любом обществе, без этого общество
просто не может существовать.
Значит, создается прибавочная стоимость и при социализме?
Да, разумеется, .и при социализме. С различными оговорками писал об
этом и Маркс в "Капитале".
"Устранение капиталистической формы производства позволит ограничить
рабочий день необходимым трудом,- объявляет он в I томе "Капитала" и тут же
оговаривается: - Однако необходимый труд, при прочих равных условиях, должен
все же расширить свои рамки. С одной стороны, потому, что условия жизни
рабочего должны стать богаче, его жизненные потребности должны возрасти. С
другой стороны, пришлось бы причислить к необходимому труду часть
теперешнего прибавочного труда, именно тот труд, который требуется для
образования общественного фонда резервов и общественного фонда
накопления"[14].
Видимо, у Маркса и Энгельса возникало не высказанное ими прямо
опасение, что и при социализме производство прибавочной стоимости может
создать соблазн злоупотреблений. .Поэтому в III томе "Капитала" особо
подчеркивается: прибавочный труд и прибавочный продукт должны при социализме
использоваться только, "с одной стороны, для образования страхового и
резервного фонда, с другой стороны, для непрерывного расширения
воспроизводства в степени, определяемой общественной
потребностью..."[15].
Если даже проповедники идеального социализма Маркс
189
и Энгельс признавали, что прибавочный труд непосредственных
производителей будет необходим и в этом светлом будущем, то архитекторы
реального социализма Ленин и Сталин при всем желании не могли замолчать
Совета СССР "Известия", орган профсоюзов "Труд", числившаяся за Союзом
писателей СССР "Литературная газета" и "Журнал Московской Патриархии". Тут
сообразили, что вообще все имущество профсоюзов, так называемых творческих
союзов, общества "Знание" и добровольных спортивных обществ, церквей и
религиозных организаций и многое другое формально не могут быть включены ни
в одну из обеих провозглашенных форм социалистической собственности. Но
спохват^ись с запозданием, когда тезис о двух формах уже превратился в такую
же азбучную истину, как "диктатура пролетариата" или "общенародное
государство". Менять заученную всеми цифру "два" было невозможно, Пришлось
принять соломоново решение: форм две, но есть и третья. Эта новооткрытая
форма социалистической собственности - "собственность общественных
организаций" - упоминается даже в Конституции торопливой скороговоркой: не
оттого, что в ней самой есть что-то порочащее социалистический строй, а
именно потому, что ее слишком поздно изобрели.
За этим анекдотическим запозданием кроется то, что вся теория о формах
социалистической собственности надуманна от начала и до конца. Была бы под
этой теорией какая-либо реальность, можно не сомневаться, что забывчивость
не была бы проявлена.
Действительность такова, что не только государственная, но и две другие
формы социалистической собственности принадлежат единому хозяину: классу
номенклатуры.
В самом деле: отношение именно номенклатуры к средствам производства
полностью соответствует понятию владения. Только номенклатура может по своей
воле уничтожать средства производства. Именно по ее решениям во время войны
была взорвана плотина ДнепроГЭС - легендарного Днепростроя 30-х годов, были
взорваны промышленные предприятия при отступлении советских войск - в ряде
случаев вопреки отчаянным протестам обрекавшихся таким образом на
безработицу и голод рабочих, мнимых хозяев социалистического производства.
179
Номенклатуре довольно открыто принадлежит пресловутая "собственность
общественных организаций". Что это за организации? Во-первых, партийные
органы, то есть части номенклатуры. Во-вторых, организации, управляемые
парторганами, в ряде случаев непосредственно, в некоторых случаях - через
государственные ведомства (например, церковь - через Совет по делам
религий).
А как обстоит дело с колхозно-кооперативной деятельностью? Ведь у нее,
казалось бы, есть владелец: члены данного колхоза. Только действительно ли
это владелец? Принадлежит ли колхоз колхозникам?
Приложим определение собственности к данному отношению и убедимся,
является ли оно отношением собственности. Могут колхозники даже единогласным
решением ликвидировать свой колхоз, продать или уничтожить колхозное
имущество, средства производства и созданные ими продукты?
Нет, не могут. Даже предложение подобного рода являлось бы в СССР
наказуемым деянием. Колхозники строго регламентированы в праве пользования
якобы своей собственностью. Даже если они будут голодать, забить колхозный
скот они не могут. Вся земля передана колхозу государством в бесплатное и
бессрочное пользование, но произвести внутри этого массива прирезку земли в
пользу приусадебных участков колхозное собрание не может. Так какая же это
собственность?
Впрочем, даже не предаваясь теоретическим изысканиям, советский
гражданин на практике исходит из того, что колхоз, конечно же, колхозникам
не принадлежит. Регулярно отправляемые осенью на спасение гибнущего
колхозного урожая горожане отлично сознают, что едут они работать не на
членов данного колхоза, а вместе с ними - на подлинного хозяина.
Ибо всем ясно, что колхозное имущество - не бесхозное, кому-то оно
принадлежит. Но ни государство, ни "общественные организации" своим его не
признают. Кто же владелец?
Представителя этого владельца укажет каждый, кто бывал в советской
деревне: райком партии. Уполномоченный райкома в колхозе - председатель.
"Выбирает" председателя общее собрание колхозников, а направляет его в
колхоз райком. Председатели колхозов - номенклатура райкомов партии.
[\]^
Вот райком действительно может распоряжаться кол-
180
хозно-кооперативной собственностью, в противоположность самим
кооператорам-колхозникам. Во время войны по решениям райкомов уничтожался
или угонялся колхозный скот и сжигались колхозные амбары перед наступавшими
немцами. По решениям райкомов перекраивали, укрупняли и разукрупняли
колхозы. Однако и райком - не владелец, а лишь полномочный представитель
владельца колхозно-кооперативной собственности, и действует он под контролем
обкома партии.
Весьма характерно, что Хрущев, разделив обкомы на промышленные и
сельскохозяйственные, несколько приоткрыл, таким образом, подлинные
отношения собственности в советском обществе. И у государственной
промышленности, и у колхозного сельскохозяйственного производства
собственник один - класс номенклатуры.
Т^к что не надо поддаваться иллюзии, будто есть у
колхозно-кооперативной собственности некий реальный владелец, отличный от
обладателя государственной собственности и собственности общественных
организаций. Колхозно-кооперативная собственность тоже принадлежит
номенклатуре.
Социалистическая собственность - это собственность класса номенклатуры.
Это и есть то общее, что объединяет государственную, колхозно-кооперативную
собственность и собственность общественных организаций и позволяет легкие
переходы из одной формы в другую, простые, как перекладывание из кармана в
карман в одном пиджаке. Сами же эти так называемые "формы социалистической
собственности" - всего лишь формы управления ею со стороны класса-владельца.
Зачем нужны эти формы? Поскольку владелец один, не проще ли было ему
установить единую форму управления своей собственностью?
Такой вопрос только внешне логичен. Он игнорирует путь возникновения
социалистической собственности.
Социалистическая собственность возникла в результате экспроприации
"новым классом" всех, кого можно было экспроприировать. В результате вся
собственность ликвидированных после революции классов - дворян и буржуазии -
была объявлена государственной.
По тактическим соображениям помещичья земля была сначала - в
соответствии с эсеровской программой - передана в пользование крестьянам.
Проведенная в 1929-1932 гг. сплошная коллективизация была не чем иным, как
экспроприацией номенклатурой крестьян. Но
181
крестьянство невозможно было ликвидировать. Поэтому экспроприации была
придана такая форма, как будто никакого перехода собственности от одного
класса (крестьянства) к другому классу (номенклатуре) вообще не произошло, а
просто крестьяне стали вдруг кооператорами. Так сложились "две формы
социалистической собственности". Хотя, выражая настроения номенклатуры,
Сталин, а затем Хрущев и поговаривали о том, что пора "поднять
кооперативно-колхозную собственность до уровня общенародной", острой
необходимости в таком акте не было, так что это до сих пор не сделано.
С собственностью общественных организаций дело обстоит иначе. Мы
видели, что эту форму вообще придумали с запозданием. Неожиданный
политический смысл она стала приобретать в связи с попыткой Хрущева вдохнуть
жизнь в лозунг построения коммунизма. Было объявлено, что государство при
коммунизме все-таки отомрет, а вот партия останется и функции
государственных органов перейдут к общественным организациям. В этих
условиях собственность общественных организаций стала приобретать черты той
формы управления собственностью, к которой номенклатуре предстояло бы
перейти, если бы действительно пришлось объявить, что государство отмерло и
партийные органы стали осуществлять власть непосредственно и через
псевдообщественные организации. Падение Хрущева положило конец разговорам о
таком развитии, и собственность общественных организаций так и не успели
объявить прогрессивной формой социалистической собственности - ростком
коммунизма.
Итак, оказалось, что ликвидация частной собственности и превращение ее
в социалистическую - это всего лишь перевод всего имущества в стране в
собственность господствующего класса - номенклатуры. Исключение делается
только для четко очерченного разрешаемого максимума личной собственности
граждан.
Как и подобает господствующему классу, номенклатура обладает
собственностью на средства производства в обществе.
2. ПЕРВОНАЧАЛЬНОЕ ОГРАБЛЕНИЕ
йяи и
Как получилось, что профессиональные революционеры вдруг стали
собственниками? Возникла ли экономическая система реального социализма
этаким неудержимым потоком объективно назревших перемен й^и иначе?
182
Приход ее, с точки зрения Маркса, назрел до предела, и старая, насквозь
прогнившая система частной собственности должна была рухнуть под бурным
напором рвущихся наружу прогрессивных сил. Вот какими бьющими, как набат,
словами описывал Маркс проводимый им скачок:
"Монополия капитала становится оковами того способа производства,
который вырос при ней и под ней. Централизация средств производства и
обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся
несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час
капиталистической частной собственности. Экспроприаторов
экспроприируют"[7].
Экспроприация прежних собственников действительно произошла. Но
почему-то выглядела она не как прорыв назревшей исторической необходимости,
а как торопливый разбойный набег.
Посмотрим, как проходила после Октября 1917 года национализация.
Пользоваться мы намеренно будем не красочными описаниями потерпевших, а
советским изданием - "Экономической историей СССР"[8].
20 ноября 1917 года Государственный банк в Петрограде был внезапно
занят вооруженным отрядом красных солдат и матросов. Возглавил отряд не
какой-либо лихой командир, а замнаркома финансов. У кого отвоевывал
находившийся уже две недели у власти замнаркома Государственный банк своей
страны? Если не считать невнятных слов о саботаже, ответа на этот вопрос в
советской литературе не дается. Да его и трудно дать: речь-то шла не о
капиталистической частной, а о советской государственной собственности, и
кого в данном случае замнаркома экспроприировал, он сам бы не смог сказать.
Драматическая вооруженная акция объяснима только с точки зрения психологии
рождавшегося класса номенклатуры:
надежно распоряжаешься только там, где установил .военную оккупацию.
Эта идея не покидает номенклатуру и в наши дни.
Следующая неделя ушла на подготовку новой операции. Не кто-нибудь, сам
Ленин был назначен руководителем "Специальной Правительственной Комиссии по
овладению банками". Орган с таким своеобразным названием был создан не
главарями мафии или треста организованной преступности, а Временным
правительством страны (оно тогда еще так называлось), только что проведшим
выборы в Учредительное собрание.
Выборы, как скоро выяснилось, были для ленинцев
183
только маскировкой, у власти они собирались оставаться не временно, а
до скончания мира, соответственно и была произведена подготовленная акция по
овладению частными банками. В гангстерском стиле - ночью (в ночь на 27
ноября 1917 года) все эти банки были по приказу Ленина заняты вооруженными
отрядами. А на следующий день опубликован декрет: банковское дело в стране
объявлялось государственной монополией, и все частные банки, как было
деликатно сказано, "сливались" с Госбанком.
После этой грандиозной экспроприации денежных средств перед ленинским
правительством встал вопрос:
как быть с ценными' бумагами, находившимися у населения? Поступили
просто: в январе 1918 года аннулировали все акции, а в феврале - все
государственные займы и царского, и Временного правительства. Так
рождавшаяся номенклатура поспешила наложить свою уже тяжелевшую ручонку на
сбережения граждан.
Был, впрочем, сделан демократический жест в сторону мелких держателей
займов: все, кто имел облигации на сумму не свыше 10 000 рублей, получали -
нет, конечно, не деньги, а на ту же сумму облигации "займа РСФСР". Скромный
дар, так как последовавшая катастрофическая инфляция привела к полному
обесценению облигаций.
Таким радикальным приемом ликвидировав внутреннюю задолженность
государства, Советское правительство разделалось по той же схеме и с
задолженностью внешней. Оно просто отказалось выплачивать по российским
займам за границей, мотивируя это гордыми принципиальным^ соображениями:
займы-де были взяты царским режимом и вдобавок для империалистических целей.
Скоро выяснилось, что дело не в принципах, а в деньгах: на Генуэзской
конференции 1922 года Советское правительство согласилось признать царские
займы, но при условии, что ему будет выплачена Западом еще большая сумма под
видом возмещения ущерба, причиненного России интервенцией. Поскольку
предоставлять Советскому государству замаскированную таким образом помощь
Запад не собирался, дело ограничивалось экспроприацией иностранных
держателей русских займов.
А как было произведено огосударствление промышленности?
Все государственные предприятия перешли в руки Советского государства
автоматически, так что проблему составляла лишь национализация частных
предприятий. И тут вначале был использован жупела-саботажа. Под
18'4
предлогом опасности саботажа уже в ноябре - декабре 1917 года ленинское
правительство конфисковало ряд крупных частных предприятий (Путиловский,
Невский, Сестрорецкий заводы, группу заводов Донбасса и Урала).
В январе 1918 года был издан декрет о национализации торгового флота.
Попытки владельцев продать свои предприятия иностранцам были пресечены в
корне: всякая продажа предприятий была запрещена.
Теперь можно было наносить завершающий удар. 28 июня 1918 года вышел
ленинский декрет о безвозмездном переходе всей крупной промышленности и
частных железных дорог в руки Советского государства. Операция эта была
проведена почти столь же стремительно, как овладение банками и сбережениями
населения, и была завершена к октябрю 1918 года.
И все же у частных владельцев остались еще мелкие и часть средних
предприятий. Терпеть такое было невозможно. Декретом от 20 ноября 1920 года
Советское государство отобрало у владельцев все предприятия с числом более
десяти, а там, где имелся механизированный двигатель, более пяти работников.
Не национализированными остались фактически лишь кустарные мастерские.
Может быть, быстрый темп национализации и свидетельствовал о прорыве
распиравшей общество исторической необходимости?
Непохоже. Едва успела эта необходимость так полно проявиться к концу
1920 года, как с весны 1921 года пришлось ее заталкивать назад. В связи с
переходом к нэпу мелкие предприятия были реприватизированы, и вскоре в
некоторых отраслях легкой и пищевой промышленности частные предприятия стали
давать до одной трети всей продукции[9]. Конечно, потом
постепенно снова все национализировали, а нэпманов - кого расстреляли, кого
уморили в лагерях. Но все же нэп - свидетельство, что не необходимость
безудержно рвалась наружу, а ленинцы так зарвались, что пришлось отступать.
В сельском хозяйстве они были вынуждены даже начинать с отступления - как
иначе охарактеризовать ленинский Декрет о земле, открыто осуществлявший не
большевистскую, а эсэровскую земельную программу? Разумеется, класс
номенклатуры добрался потом и до крестьян, проведя коллективизацию. Но и эта
массовая экспроприация была проведена по заранее расписанному Политбюро
календарному плану.
Экономическая система реального социализма не вы-
185
росла органически, она была искусственно воздвигнута. Осуществлено это
было посредством конспиративно спланированных и внезапно проводившихся
операций, в ряде случаев с применением вооруженных сил. После того, как дело
было совершено, номенклатуре пришлось при помощи той же вооруженной
полицейской силы, судов, прокуратур, драконовских наказаний удерживать от
развала сооруженную ею экономическую систему. Еще Ленин сокрушался, что в
гуще населения стихийно рождаются капиталистические отношения - "ежедневно,
ежечасно и в массовом масштабе". И хотя эту анахроническую поросль
стремительно затаптывают сапогом карательных органов номенклатуры, она
оказывается на редкость живучей: от подпольных миллионеров-одиночек в стиле
Корейко из "Золотого теленка" до создания подпольных частных предприятий.
Нет, не как прорыв созревшей исторической необходимости выглядит
создание экономической системы реального социализма, а как насилие над
историей, как натужное старание повернуть его течение в сторону, позволившее
номенклатуре стать эксплуататорским классом.
3. НОМЕНКЛАТУРА ПРИСВАИВАЕТ ПРИБАВОЧНУЮ СТОИМОСТЬ
понимание ' . Гак
По оценке Энгельса, Маркс совершил два великих открытия: разработал
материалистическое понимание истории и создал теорию прибавочной стоимости .
Так высоко-наравне с историческим материализмом!-поставил Энгельс учение о
прибавочной стоимости. Ленин назвал это учение "краеугольным камнем
экономической теории Маркса".
Энгельс и Ленин правы. Именно учение о прибавочной стоимости является
идеологической взрывчаткой в анализе Марксом капиталистического способа
производства. Что же касается трудовой теории стоимости в целом, то она
принадлежит не Марксу, а Адаму Смиту и Давиду Рикардо. Марксом она была лишь
использована для вящей научности в качестве некоего общего обоснования
учения о прибавочной стоимости.
Но как раз научность Марксовой идеи от этого пострадала. Трудовая
теория стоимости подвергается теперь на Западе серьезной критике.
В самом деле: определяется ли стоимость товара только количеством
затраченного на его производство .общест-
186
венно-необходимого рабочего времени, как утверждает эта теория? Вряд
ли. Одна и та же шуба будет иметь совершенно различную стоимость в холодной
Сибири и в жаркой Африке, хотя количество вложенного в нее общественно
необходимого рабочего времени не изменяется от ее транспортировки. Стоимость
зависит не только от овеществленного в товаре труда, но, видимо, в еще
большей степени от спроса на товар в каждый данный момент. Это отлично
поняли не стремящиеся в теоретические высоты буржуазные торговцы и
устраивают знакомые западному читателю летние и зимние распродажи.
Маркс же, привязав свое открытие к трудовой теории стоимости, вдобавок
интерпретировал его в духе этой теории, объявив, что прибавочная стоимость
создается только живым трудом. По мере прогресса научно-технической
революции ошибочность этого утверждения становится все более наглядной. Ведь
по Марксу выходит, что чем меньше машин на предприятии, тем больше
пр-ибавочной стоимости получаст его владелец - капиталист, при полной же
автоматизации предприятия он вообще ее нс получит. Если бы так было в
действительности, то при капитализме применялся бы только ручной труд-чего,
как известно, нет.
Однако было бы неверно делать из этих очевидных несообразностей вывод,
что прибавочной стоимости вообще не существует. Просто создается она как
людьми, так и машинами в процессе любого материального производства, если
ценность продукта превышает производственные издержки.
Прибавочная стоимость определяется так: это стоимость, создаваемая
непосредственным производителем сверх стоимости его- рабочей силы и
безвозмездно присваиваемая владельцем средств производства. Иными словами,
это разница между ценностью продукта, созданного в процессе материального
производства, и производственными издержками на его создание, включая расход
сырья, амортизацию оборудования, затраты на рабочую силу и прочее.
Как видим, никакой связи 'с трудовой теорией стоимости здесь нет: все
компоненты прибавочной стоимости реально существуют, независимо от
содержания понятия "стоимость".
Не зависят эти компоненты и от способа производства. В любом обществе -
рабовладельческом, -феодальном, капиталистическом - в процессе производства
расходует-
187
ся сырье, амортизируются орудия труда и затрачиваются средства на
содержание рабочей силы. При этом создаваемый продукт превосходит по своей
ценности все производственные издержки, то есть содержит прибавочную
стоимость.
Не будем пытаться давать здесь ответ на выходящий за рамки книги
вопрос: откуда возникает разница между издержками производства и стоимостью
продукта. Ограничимся констатацией, что разница эта, несомненно, содержащая
в качестве составного элемента и затраченное рабочее время, в конечном счете
прямо пропорциональна потребности (то есть спросу) на продукт. Жизнеспособно
только рентабельное производство; убыточные отрасли могут существовать лишь
до тех пор, пока их дефицит возмещается за счет прибавочной стоимости,
создаваемой в прибыльных отраслях. В целом производство в каждом данном
обществе непременно рентабельно, то есть в каждом обществе создается
прибавочная стоимость.
Маркс и Энгельс не прочь были внушить своим читателям, будто
прибавочная стоимость является категорией, присущей только
капиталистическому обществу. Так, Энгельс писал: "Было доказано, что
присвоение неоплаченного труда есть основная форма капиталистического
способа производства и осуществляемой им эксплуатации рабочих..."".
В действительности доказано было другое.
Способный экономист, Маркс отлично сознавал, что прибавочная стоимость
создается при всех способах производства. Не формулируя прямо этого
положения, Маркс в написанной в 1865 году работе "Заработная плата, цена и
прибыль" доказал, что в извлечении прибавочной стоимости нет принципиальной
разницы между капитализмом, феодализмом и рабовладельческим обществом' .
Позднее, в I томе "Капитала", Маркс коротко, но четко оговаривает: "Капитал
не изобрел прибавочного труда. Всюду, где часть общества обладает монополией
на средства производства, работник, свободный или несвободный, должен
присоединять к рабочему времени, необходимому для содержания его самого,
излишнее рабочее время, чтобы произвести жизненные средства для собственника
средств производства"[13].
Итак, необходимо твердо себе уяснить:
1. Прибавочный продукт (прибавочная стоимость) - не выдумка Маркса, а
необходимый элемент рентабельного материального производства. 188
2. Прибавочная стоимость не является категорией только капитализма, а
возникает в любом способе производства, в условиях общественного разделения
труда.
Да иначе и быть не может. В самом деле: что означало бы отсутствие
прибавочного продукта при любой форме производства, вышедшей за рамки
робинзоновского натурального хозяйства, обслуживающего исключительно
собственное потребление? Оно означало бы, что непосредственный производитель
материальных благ будет потреблять в полном объеме произведенный им продукт
или его материальный эквивалент. Но тогда существовать сможет только он, а
не общество: ведь в обществе по необходимости есть много людей, которые
непосредственно своими руками материальных благ не производят, но их
потребляют.
Прибавочная стоимость создается в любом обществе, без этого общество
просто не может существовать.
Значит, создается прибавочная стоимость и при социализме?
Да, разумеется, .и при социализме. С различными оговорками писал об
этом и Маркс в "Капитале".
"Устранение капиталистической формы производства позволит ограничить
рабочий день необходимым трудом,- объявляет он в I томе "Капитала" и тут же
оговаривается: - Однако необходимый труд, при прочих равных условиях, должен
все же расширить свои рамки. С одной стороны, потому, что условия жизни
рабочего должны стать богаче, его жизненные потребности должны возрасти. С
другой стороны, пришлось бы причислить к необходимому труду часть
теперешнего прибавочного труда, именно тот труд, который требуется для
образования общественного фонда резервов и общественного фонда
накопления"[14].
Видимо, у Маркса и Энгельса возникало не высказанное ими прямо
опасение, что и при социализме производство прибавочной стоимости может
создать соблазн злоупотреблений. .Поэтому в III томе "Капитала" особо
подчеркивается: прибавочный труд и прибавочный продукт должны при социализме
использоваться только, "с одной стороны, для образования страхового и
резервного фонда, с другой стороны, для непрерывного расширения
воспроизводства в степени, определяемой общественной
потребностью..."[15].
Если даже проповедники идеального социализма Маркс
189
и Энгельс признавали, что прибавочный труд непосредственных
производителей будет необходим и в этом светлом будущем, то архитекторы
реального социализма Ленин и Сталин при всем желании не могли замолчать