Страница:
большая, так что лимит жилплощади, предоставляемой институту,
был исчерпан надолго. А заместитель директора вообще в
ближайшие годы не предполагал пользоваться полученной
квартирой, так как уезжал на работу в ООН. Затем он стал послом
СССР в одной из стран Африки. Не стану называть его имени: он
не изверг, а обычный, даже симпатичный номенклатурщик. Но
таковы нравы этого класса.
Может быть, Москва не показательна? Определенную часть
жилплощади занимает там персонал иностранных посольств и
миссий, иностранные корреспонденты. Некоторые столичные
номенклатурные чины должны иметь представительские квартиры.
Рассуждение это не очень верное. Квартиры работающих в Москве
иностранных дипломатов и журналистов обычно меньше и хуже их
квартир на родине. Что же до представительских целей, то ими в
номенклатуре действительно принято оправдывать роскошь квартир:
любой номенклатурщик будет на людях утверждать, что ничего ему
так не хочется, как жить в завещанной Лениным простоте, но вот
представительские обязанности принуждают к роскоши, чтобы не
уронить авторитет Советского государства. Впрочем, это аргумент
для посторонних. А в своем кругу иоменклатурщики, не стесняясь,
любуются своими квартирами, мебелью и картинами. Да и кто из
номенклатурных чинов принимает у себя дома иностранцев? Ну,
изредка кто-нибудь из заместителей министра иностранных дел --
например, долголетний заместитель министра иностранных дел,
затем посол СССР в Бонне В. С. Семенов в своей, как музей,
обставленной московской квартире. А так ведь все это болтовня о
представительстве.
Взглянем на положение в стране в целом. Тут дипломатов
нет, представительствовать не перед кем -- может быть, там все
иначе, чем в Москве?
Нет, не иначе.
В 1989 году, по сообщению Госкомстата СССР,
"обеспеченность населения жильем составила уже не 14,6, а 15,8
кв. м общей площади", в том числе жилой площади --10,6 кв.
метра. Читаешь -- и радуешься. Значит, средняя советская семья
-- муж, жена, двое детей да еще бабушка -- имеет квартиру 79
кв. метров, в том числе жилой площади -- 53 кв. метра и
подсобной -- 26 кв. метров. Реально это означает примерно
следующее, 5-комнатная квартира: в том числе комната родителей
15 кв. метров, 3 комнаты по 9 кв. метров для детей и бабушки,
гостиная --11 кв. метров, столовая-кухня --12 кв. метров,
санузел -- 6 кв метров, прихожая -- 8 кв. метров. Разве плохо?
Но радость омрачается тем же сообщением Госкомстата.
Оказывается, из проживающих в городах СССР семей "каждая пятая
стоит на очереди для получения жилой площади (из них треть --от
5 до 10 лет и 18 процентов -- свыше 10 лет) ". Но позвольте, на
очередь ведь ставят, если в семье не более чем по 5 кв. метров
на человека! Значит, 20% городских семей недополучают 5,6 кв.
метра на человека и на протяжении немалой части жизни не могут
добиться причитающейся им жилплощади.
Кто же это разжирел за счет многих миллионов горожан?
Неужели сельское население? Да ведь его и не так уж много: в
народном хозяйстве СССР занято 139 млн. человек, а колхозников
-- всего 11,6 млн., то есть 8,3%.
Нет, не сельское население возвело себе хоромы за счет
квартирных метров, недополучаемых горожанами, а горожане же,
только другие. И не пресловутые "дельцы теневой экономики" или
кооператоры, на которых принято все списывать, а прежде всего
номенклатура. Пройдитесь по их квартирам, полюбуйтесь их дачами
-- тогда вы в этом убедитесь.
Значит, для рядовых людей в Советском Союзе фактическая
средняя жилплощадь еще меньше, чем 10,6 кв. метра на человека.
Ведь просторы номенклатурных квартир, особняков и госдач идут
за счет жилья рядовых советских граждан. Вы вдумайтесь,
читатель: многие миллионы людей в СССР живут и умирают в
страшной тесноте, потому что номенклатура украла у них
причитающуюся им скромную жилплощадь!
Завсектором имеет не только квартиру, но и загородную
дачу.
Кто может в СССР иметь дачу? Теоретически -- каждый
гражданин, который получит от райисполкома участок земли для
дачного строительства или купит дачу у ее владельца с
разрешения того же райисполкома (если дача кооперативная,
требуется также согласие правления кооператива).
Этот вполне логичный порядок наполнен, однако, на практике
таким классовым содержанием, которое делает владение дачей
доступным лишь привилегированным слоям общества. Райисполком
выделяет дачные участки только лицам с высоким общественным
положением. При выдаче же разрешения на покупку дачи строго
соблюдается принцип, что покупать можно лишь на "трудовые
доходы": так как дача под Москвой стоит примерно 50 тысяч
рублей и больше, райисполком не выдаст разрешения рядовому
трудящемуся, для которого эта сумма составляет его зарплату за
28 лет; да и действительно -- он такой суммы для покупки дачи
сбережениями из своей зарплаты никогда не наберет.
В западной литературе встречается утверждение, будто в
СССР есть "класс дачевладельцев". Это утверждение неточно, но и
не совсем ложно: класса такого нет, однако обладание дачей
действительно связано с классовым характером советского
общества.
Владение дачами -- по преимуществу привилегия
интеллигенции. Что же касается класса номенклатуры, то ему
такая привилегия недостаточна. Нашему завсектором дача
предоставляется фактически в бесплатное пользование. Не тратя
тысяч рублей (которые у него, в противоположность рядовому
трудящемуся, есть), не занимаясь поисками, конечно же,
дефицитных стройматериалов и хлопотами по строительству дачи, а
затем по ее ремонту, завсектором приедет, по обыкновению, прямо
на готовенькое. Казенная дача предоставляется ему и его семье
на весь летний сезон в удобно расположенном и обнесенном
высоким забором дачном поселке. В поселке есть отличный
продовольственный магазин, очень хорошая столовая, кино, клуб,
библиотека, спортивная площадка. Плата за дачу символическая. К
поселку проложено хорошее шоссе, по которому завсектором в
своей служебной машине -- черной "Волге" с номером ЦК -- будет
ездить прямо со Старой площади.
А зимой он будет уезжать в пятницу после работы в
пансионат ЦК. Здесь ему, его семье и даже его гостям
предоставляется целая квартира. Они будут превосходно питаться
-- тоже по весьма низкой цене, бесплатно пользоваться лыжами и
коньками и вечером смотреть кинофильмы.
Хотя завсектором будет занимать, как правило, из года в
год одну и ту же дачу, он всегда помнит, что дача -- не его.
Выражается это не в том, что он относится к даче особенно
бережно (наоборот!), а в том, что он ровно ничего не сделает
для ее украшения. Странное впечатление производят эти дачи:
около домов -- ни одного цветка, все -- только на разбитой
рабочими клумбе; никто не забьет гвоздя, чтобы укрепить доску
(дачи, как всегда в России, деревянные), о необходимости
любого, даже мельчайшего ремонта сообщается администрации
поселка. Номенклатурщики лежат в гамаках, гуляют, играют в
теннис и волейбол, пьют и едят на террасе, идут в кино.
Контраст с обычными дачами, где полуголые взъерошенные хозяева
с утра до вечера копают, чинят, поливают,-- этот контраст
разителен.
И дело не в том, что номенклатурщики сами по себе
индивидуально белоручки. Немало среди них, как уже говорилось,
выходцев из крестьянских семей, работа в саду была бы для них,
вероятно, удовольствием. Но не положено. Физический труд ниже
достоинства членов класса номенклатуры. В этом лишний раз
отразилось коллективное отвращение выскочек-номенклатурщиков к
работе их прежних классов. И вот выросшие в деревне люди
стыдятся взять в руки лопату, чтобы посадить цветы, а страстные
автомобилисты вызывают служебную машину с шофером.
Есть ли у завсектором собственная дача? Иметь ее не
принято, так же как и частную автомашину. Формального запрета
нет, но это рассматривается как вольнодумство и как
неуверенность в своем номенклатурном будущем. Поэтому дачу
завсектором приобретет, но на имя родителей, а автомашину
запишет на взрослых детей или на брата. Сам же он будет чист от
всякого подозрения в мелкособственнических наклонностях и будет
стараться, продвигаясь в иерархии, получать все большую долю
коллективной собственности класса номенклатуры.
О госдачах партийного аппарата в СССР еще не осмеливаются
писать. А о госдачах военной номенклатуры некоторые сведения
проникли в советскую печать.
Так, под Москвой в поселках Дачная Поляна, Барвиха,
Горки-6 выстроены великолепные дачи для маршалов и высших
генералов. Сейчас в Московской области насчитывается более 70
таких дач. Вот одна из них, так называемый "объект No 10",
выстроенная для главного инспектора Министерства обороны СССР:
341 кв. метр, 9 комнат, мрамор и гранит. Участок свыше 2
гектаров, пруд. Расходы на эту дачу составили 343 тысячи
рублей.
Это у генералов. А у маршалов и дачи просторнее, и участки
больше. Маршал Ахромеев жил в даче площадью свыше 1000 кв.
метров, а участок при ней был 2,6 га. Скромный маршал! Его
коллега маршал Соколов имеет дачу 1432 кв. метра на участке
более 5 га .
Для заместителей министра дачи двухэтажные, каменные --
холл, гостиная, столовая, несколько спален, комната для
прислуги, кухня, ванные и туалеты, на участке -- хозяйственные
постройки, теплицы, гаражи. Расходы были предусмотрены по 350
тысяч рублей на дачу. Оказалось, что мало: один из заместителей
министра обороны СССР истратил на свою дачу в Барвихе 627 тысяч
рублей -- разумеется, из казенных денег. Такую сумму рядовой
Советской Армии (денежное содержание которого 7 рублей в месяц)
сможет накопить только к 9454 году. Возле дачи первого
заместителя министра воздвигли дом приемов.
Впрочем, недалеко от этой дачи высится, по словам
журналиста, "дворец раза в три-четыре больше и во много раз
роскошнее". Там живет отставной (!) председатель Комиссии
партийного контроля ЦК КПСС пенсионер Соломенцев. Но это уже
иная категория номенклатуры, не чета заместителям министра. О
дачах этой категории мы расскажем дальше.
На Западе автомашиной никого не удивишь -- они есть
практически в каждой семье. Выделяется не тот, кто ее имеет, а
тот, у кого ее нет: он выглядит оригиналом.
Иначе обстоит дело в Советском Союзе. В редкой семье есть
автомобиль, зато у начальства есть машины с шофером.
Наш завсектором будет ездить на черной "Волге" с цековским
номером. Эти номера отличаются от других тем, что начинаются с
"МОС". Автопарк ЦК КПСС состоит главным образом из таких черных
"Волг". Есть они и на автобазе Кабинета министров СССР, но с
другими номерами. Однако, если завсектором поедет встречать
важную иностранную делегацию (не важную встречает референт или
инструктор), ему пришлют "Чайку" --большую черную машину,
сияющую лаком и хромом. Такие полагаются по должности
заместителям Председателя Кабинета министров СССР, а на деле --
вообще всякому высшему номенклатурному начальству, в том числе
Раисе Горбачевой, членам семьи Рыжкова и т. д.
Для самой верхушки номенклатуры предназначены
блиндированные, с пуленепробиваемыми стеклами черные лимузины
"ЗИЛ". В народе эти тяжеловесные машины прозвали "черными
гробами". Напрасно: лимузины очень комфортабельны, снабжены
английскими кондиционерами и прочим оборудованием с заводов
"Роллс-Ройс". Так как машин таких требуется очень мало, они
производятся вручную, в специальном цехе Московского автозавода
им. Лихачева. Изготовление такого автомобиля длится примерно
полгода. "ЗИЛ-111" весит около 3 тонн, его длина более 6
метров, ширина более 2 метров, то есть занимаемая им площадь
свыше 12 кв. метров -- целая комната. "ЗИЛ" внутри покрыт белой
или желтоватой кожей. Есть и открытая автомашина "ЗИЛ-111-Г": в
ней вождь может показываться откомандированному для ликования
народу или министр обороны объезжать войска во время парада на
Красной площади. Описывающий эту машину западногерманский
автожурнал иронически замечает: "Подлинную исключительность
может обеспечить, по-видимому, только диктатура пролетариата".
Уточним: диктатура номенклатуры.
У коменклатурщиков с персональными машинами есть и
персональные шоферы. Шофер относится к обслуживающему
персоналу, который в номенклатурной среде высокомерно именуют
"обслугой". Это и домработница, няня для ребенка, репетитор для
детей-школьников и, конечно, секретарша. Последняя является
персоной влиятельной, доверенным лицом номенклатурного чина.
Но, пожалуй, еще более доверенное лицо -- шофер. В отличие
от секретарши он точно знает, куда едет шеф -- и по служебным
делами, и по сугубо личным, знает приятелей шефа и вообще все
его связи. Номенклатурный чин понимает это. Осторожный Б. Н.
Пономарев, впоследствии секретарь ЦК КПСС и кандидат в члены
Политбюро, когда был еще начальником Советского Информбюро,
ездил на своем служебном "Понтиаке" в Кремль, ЦК, Совет
Министров и т. п. Для личных же поездок он вызывал такси. Но
обычно номенклатурщики выбирают другой путь: они делают шоферу
всевозможные поблажки и этим создают общность интересов.
"Мы со своими шефами повиты одной веревочкой,-- говорится
в анонимном письме в газету "Социалистическая индустрия".-- Мы
-- это персональные шоферы номенклатурных работников-шефов. Нам
можно все, и вы прекрасно понимаете почему. Для нас не
существует никаких проблем. Бензин? Сколько надо, столько и
спишут литров... И отовариваемся мы дефицитом с баз и
спецбуфетов, и лечимся мы в спецполиклиниках и спецбольницах,
словом, нас не обижают. ...Все сверхурочные, которые мы
накатываем с ними. на охоты, рыбалки, в баньки, по иным
интимным делам, нам щедро оплачивают. ... Мы со своими шефами
как были, так и будем: без лимитов и с дефицитом. Разве может
быть иначе? Шефы наши -- люди надежные".
Долголетний председатель Советского комитета защиты мира и
секретарь Союза писателей СССР, веселый и циничный Николай
Семенович Тихонов назвал свое чаще всего цитируемое
стихотворение "Балладой о гвоздях". В ней воспеты несгибаемые
большевики, из которых, по мнению автора, можно было бы делать
самые прочные в мире гвозди.
Придворный поэт польстил номенклатурщикам. Воспевать их
надо в балладе не о гвоздях, а о телефонах.
Принимая в своем кремлевском кабинете корреспондентов
"Штерна", Л. И. Брежнев с гордостью показал им телефоны. Это не
пришло бы в голову западному политику, но было вполне
естественно для главы советского класса номенклатуры.
Телефоны -- это символ статуса номенклатурного чина,
предмет его гордости. В кабинетах западных руководителей
советского человека всегда поражает отсутствие такого символа,
материализующегося в виде телефонного столика со столпившейся
кучкой телефонов, почему-то напоминающей стадо слонов.
У высокопоставленных номенклатурщиков -- шесть телефонов.
Это, во-первых, два телефона, соединяющиеся через секретаря:
городской и внутренний. Это, далее, два прямых телефона (тоже
городской и внутренний), разговор по которым секретарь слушать
не может. Это, наконец, особая гордость номенклатурщика -- два
телефона специальных правительственных линий: "вертушка" и ВЧ.
В некоторых учреждениях (например, в МИД СССР) "вертушки"
и ВЧ аляповатые, выдержанные в помпезно-бюрократическом вкусе
номенклатуры телефонные аппараты с гербом Советского Союза. К
чести ЦК КПСС надо сказать, что там аппараты обычные.
Существует также военная телефонная линия.
И, наконец, особо ответственные номенклатурщики получили
аппарат прямой связи с главой своего класса. Главный редактор
"Известий" с гордостью показал по телевидению телефон с
табличкой "Горбачев".
Хотя в кремлевском кабинете Ленина скромно стоят два
старомодных телефона, эра телефонного величия была открыта
именно Ильичем. Это он придумал (чтобы телефонистки не могли
подслушивать разговоры кремлевской "верхушки") установить в
Кремле небольшую автоматическую телефонную станцию (АТС). В ту
пору телефоны с диском были технической новинкой: они
отличались от обычных аяиаратов с ручкой и получили название
"вертушка". Хотя давно уже все телефонные станции стали
автоматическими, название сохранилось. И не только как
разговорное, но и как официальное обозначение
правительственного телефона: в служебных списках телефонов ЦК
КПСС перед номерами "вертушек" стоит буква "в". Сохранилось и
название "АТС Кремля" (а с ним и другое, менее распространенное
наименование "вертушки" -- "кремлевка"), хотя официально эта
правительственная телефонная линия обозначается как телефонная
станция КГБ СССР. При чем тут КГБ? При том, что ему поручено
техническое обслуживание линий, а главное -- наблюдение за тем,
чтобы никто посторонний не мог к ней подключиться.
ВЧ -- это правительственная высокочастотная телефонная
линия дальней связи. Аппараты ВЧ находятся в высших партийных и
правительственных учреждениях Москвы, республиканских, краевых
и областных центров СССР, в также в советских посольствах в
социалистических странах. В несоциалистических странах ВЧ нет,
так как нельзя установить охрану линий от возможного
подключения: когда в 1955 году закончилась советская оккупация
в Австрии, была демонтирована и линия ВЧ, проложенная в свое
время в аппарат верховного комиссара СССР в Австрии (отель
"Империал" в Вене) и в штаб группы войск (в Бадеве). Ввиду
огромных расстояний, на которые раскинулось линия ВЧ, ее
телефонная станция не автоматическая: вы поднимаете трубку и
говорите оператору, с каким городом и чьим аппаратом ВЧ вас
соединить.
Счастливый обладатель "вертушки" получает ежегодно красную
книжечку карманного формата -- список абонентов. В списке в
алфавитном порядке стоят фамилии, имена и отчества, а в
некоторых случаях -- наименование ведомства (это делается
обязательно, если в списке встречаются однофамильцы, а иногда
по каким-то другим причинам). Должности и адреса не
указываются. Все номера московских "вертушек" --
четырехзначные, то есть теоретически их может быть поставлено
9999, но в действительности число абонентов станции в несколько
раз меньше.
Есть неписаное правило, что на звонок по "вертушке"
отвечает лично ее владелец, называя свою фамилию. Так делают
даже члены Политбюро. Если сам номенклатурный владелец
"вертушки" -- скажем, товарищ Иванов -- отсутствует или очень
занят, к "вертушке" подходит его помощник или его секретарь,
говоря: "Аппарат товарища Иванова". У более важных
номенклатурных лиц на столе у секретаря стоит параллельный
аппарат "вертушки", но переключать ее на аппарат секретаря
может только сам номенклатурщик; у чинов пониже параллельного
аппарата нет, так что секретарша в отсутствие шефа должна
бегать в его кабинет, чтобы отвечать на звонки "вертушки".
Звонить по чужой "вертушке" (особенно, если у звонящего своей
вообще нет) хотя формально не запрещено, но считается дурным
тоном.
Несколько иначе обстоит дело с ВЧ. Аппаратов этих мало, а
они используются не только для общения между важными
номенклатурщиками -- их обладателями, но и для передачи деловых
сообщений и переговоров по всевозможным срочным вопросам (по
обычной телефонной сети дозвониться в другой город Советского
Союза бывает трудно). Соответственно ВЧ пользуются не столько
сами руководящие номенклатурные вельможи, сколько их
подчиненные -- непосредственные исполнители. По ВЧ передаются
также многочисленные правительственные телефонограммы, на
номенклатурном жаргоне именуемые "вечеграммами".
Страсть к "вертушкам" распространилась на весь Советский
Союз и зависимые от него соцстраны. В столице каждой союзной
республики, в каждом краевом и областном центре есть свои
"вертушки". Аналогичные "вертушке" правительственные телефоны
были заведены в соцстранах, во всяком случае в европейских, где
я ими не раз пользовался.
Больше того: страсть к тому, чтобы говорить по некоему
особому телефону, недоступному простым смертным, привела к
возникновению начальственных "вертушек" даже в масштабе
отдельных учреждений. Приведу пример. Советское Информбюро при
Совете Министров СССР было в годы войны размещено в особняке
бывшего германского посольства на улице Станиславского, дом 10
(потом там находилось посольство ГДР). Телефоны оставшейся от
немцев внутрипосольской АТС были поставлены руководству
Совинформбюро: начальнику, его замам и помощнику, главным
редакторам и заведующим отделами -- и стали именоваться
"вертушками" (кремлевская "вертушка" и ВЧ были только у
начальника Совинформбюро). Хотя была эта "псевдовертушка"
совершенно не нужна, при переезде Совинформбюро в другое здание
-- на улицу Жданова, 21,-- посольская телефонная линия была
перенесена туда: предпочли оставить без нее посольство ГДР,
въезжавшее в особняк на улице Станиславского, чем лишить
начальство Совинформбюро "вертушки" -- этого символа его
превосходства над рядовыми сотрудниками.
То же элитарное мышление номенклатуры отразилось в истории
телефонов ЦК КПСС.
Там не было необходимости вводить для начальства местный
суррогат кремлевской "вертушки": она сама стоит во всех
начальственных кабинетах, включая кабинеты заведующих секторами
и консультантов. Между собой эти чины перезваниваются всегда
только по "вертушке", даже когда просто договариваются, скажем,
пойти вместе в бeфет. Это неписаное правило: номенклатурщик с
"вертушкой" не может позвонить другому обладателю "вертушки" по
обычному телефону, не вызвав подозрения в наигранной скромности
или в демонстративном пренебрежении к предоставленным ему
возможностям, то есть в вольнодумстве.
Проблема в ЦК КПСС была другая: как выделить на телефонном
поприще весь аппарат ЦК, состоящий сплошь из номенклатуры, и
отделить его от недостойных. При переводе московских телефонов
на автоматическую связь эта проблема была решена созданием
особой АТС с индексом К-6 (впоследствии 296). К ней были
подключены телефоны Кремля, ЦК и МК партии, НКВД и Наркоминдел
СССР, то есть тех ведомств, где ответственные сотрудники -- все
без исключения члены класса номенклатуры. Номенклатурная
телефонная сеть К-6 была поставлена под надзор органов
безопасности, технически обслуживалась с особой тщательностью и
пережила в неприкосновенности все остальные АТС Москвы: после
войны их пришлось переделать, при этом они были переведены на
сигнал высокого тона, как в западных телефонах, а, набрав номер
с индексом 296, любители ностальгии могли до начала 70-х годов
с умилением слушать басистый довоенный гудок.
С разрастанием номенклатурных аппаратов и их телефонной
сети были переключены на другие индексы: Кремль и Лубянка (КГБ
и МВД СССР) - на 224, МИД СССР -- на 244. Славный индекс 296
остался за ЦК и МК КПСС, как принято говорить -- за Старой
площадью.
На протяжении многих лет линия К-6 была одновременно
внутренней и городской: ее абоненты звонили друг другу, набирая
номера без индекса К-6 (правда, это было возможно только в
пределах каждого данного учреждения: звоня из ЦК в Кремль, МИД
или КГБ, надо было набирать номер полностью); чтобы позвонить в
город, надо было набрать "9". Эта -- теперь повсюду обычная --
процедура была в Москве долгое время технической новинкой и
соответственно приятно выделяла номенклатурных абонентов
станции К-6.
В 60-х годах это перестало быть новинкой, и в аппарате ЦК
стали раздаваться голоса о том, что-де, конечно же, по
соображениям безопасности -- от подслушивания внутренних
телефонных разговоров на Старой площади -- надо отделить
внутреннюю линию от городской. Речь шла, разумеется, не о
безопасности (линия К-6 спокойно пережила даже самые
истерические времена шпиономании), речь шла о желании
номенклатурщиков, не имеющих "вертушек", все же как-то
отличаться от сотрудников других учреждений. Этому законному
желанию пошли навстречу: с начала 70-х годов АТС 296 превращена
во внутреннюю АТС ЦК и МК КПСС, всем сотрудникам поставлены
городские телефоны с индексом 206, а бывший К-6 стал их
"вертушкой" для общения с равными себе, высоко вознесенными над
простыми советскими гражданами.
По "вертушке" и ВЧ разрешается говорить о делах, связанных
с партийной, государственней и военной тайной. Под этим
предлогом установлены "вертушки" на квартирах и дачах членов и
кандидатов в члены Политбюро и секретарей ЦК КПСС, заместителей
Председателя Совета (а ныне Кабинета) Министров СССР,
руководящих лиц КГБ, МВД и Вооруженных Сил СССР. В
действительности это лишь формальная мотивировка предоставления
верхушке класса номенклатуры дополнительного символа ее
статуса. Таким же символом служат радиотелефоны, установленные
в персональных машинах членов этой верхушки. Вести какие-либо
секретные переговоры по радиотелефону, как известно, не
рекомендуется, так как они могут быть легко перехвачены. Но как
атрибут власти автомобильные телефоны представляются высшим
номенклатурщикам чрезвычайно заманчивыми: заместители
Председателя бывшего Совета Министров СССР -- казалось бы,
серьезные и занятые люди -- долгое время вели напряженную
борьбу за то, чтобы и их "Чайки" были украшены ненужными
был исчерпан надолго. А заместитель директора вообще в
ближайшие годы не предполагал пользоваться полученной
квартирой, так как уезжал на работу в ООН. Затем он стал послом
СССР в одной из стран Африки. Не стану называть его имени: он
не изверг, а обычный, даже симпатичный номенклатурщик. Но
таковы нравы этого класса.
Может быть, Москва не показательна? Определенную часть
жилплощади занимает там персонал иностранных посольств и
миссий, иностранные корреспонденты. Некоторые столичные
номенклатурные чины должны иметь представительские квартиры.
Рассуждение это не очень верное. Квартиры работающих в Москве
иностранных дипломатов и журналистов обычно меньше и хуже их
квартир на родине. Что же до представительских целей, то ими в
номенклатуре действительно принято оправдывать роскошь квартир:
любой номенклатурщик будет на людях утверждать, что ничего ему
так не хочется, как жить в завещанной Лениным простоте, но вот
представительские обязанности принуждают к роскоши, чтобы не
уронить авторитет Советского государства. Впрочем, это аргумент
для посторонних. А в своем кругу иоменклатурщики, не стесняясь,
любуются своими квартирами, мебелью и картинами. Да и кто из
номенклатурных чинов принимает у себя дома иностранцев? Ну,
изредка кто-нибудь из заместителей министра иностранных дел --
например, долголетний заместитель министра иностранных дел,
затем посол СССР в Бонне В. С. Семенов в своей, как музей,
обставленной московской квартире. А так ведь все это болтовня о
представительстве.
Взглянем на положение в стране в целом. Тут дипломатов
нет, представительствовать не перед кем -- может быть, там все
иначе, чем в Москве?
Нет, не иначе.
В 1989 году, по сообщению Госкомстата СССР,
"обеспеченность населения жильем составила уже не 14,6, а 15,8
кв. м общей площади", в том числе жилой площади --10,6 кв.
метра. Читаешь -- и радуешься. Значит, средняя советская семья
-- муж, жена, двое детей да еще бабушка -- имеет квартиру 79
кв. метров, в том числе жилой площади -- 53 кв. метра и
подсобной -- 26 кв. метров. Реально это означает примерно
следующее, 5-комнатная квартира: в том числе комната родителей
15 кв. метров, 3 комнаты по 9 кв. метров для детей и бабушки,
гостиная --11 кв. метров, столовая-кухня --12 кв. метров,
санузел -- 6 кв метров, прихожая -- 8 кв. метров. Разве плохо?
Но радость омрачается тем же сообщением Госкомстата.
Оказывается, из проживающих в городах СССР семей "каждая пятая
стоит на очереди для получения жилой площади (из них треть --от
5 до 10 лет и 18 процентов -- свыше 10 лет) ". Но позвольте, на
очередь ведь ставят, если в семье не более чем по 5 кв. метров
на человека! Значит, 20% городских семей недополучают 5,6 кв.
метра на человека и на протяжении немалой части жизни не могут
добиться причитающейся им жилплощади.
Кто же это разжирел за счет многих миллионов горожан?
Неужели сельское население? Да ведь его и не так уж много: в
народном хозяйстве СССР занято 139 млн. человек, а колхозников
-- всего 11,6 млн., то есть 8,3%.
Нет, не сельское население возвело себе хоромы за счет
квартирных метров, недополучаемых горожанами, а горожане же,
только другие. И не пресловутые "дельцы теневой экономики" или
кооператоры, на которых принято все списывать, а прежде всего
номенклатура. Пройдитесь по их квартирам, полюбуйтесь их дачами
-- тогда вы в этом убедитесь.
Значит, для рядовых людей в Советском Союзе фактическая
средняя жилплощадь еще меньше, чем 10,6 кв. метра на человека.
Ведь просторы номенклатурных квартир, особняков и госдач идут
за счет жилья рядовых советских граждан. Вы вдумайтесь,
читатель: многие миллионы людей в СССР живут и умирают в
страшной тесноте, потому что номенклатура украла у них
причитающуюся им скромную жилплощадь!
Завсектором имеет не только квартиру, но и загородную
дачу.
Кто может в СССР иметь дачу? Теоретически -- каждый
гражданин, который получит от райисполкома участок земли для
дачного строительства или купит дачу у ее владельца с
разрешения того же райисполкома (если дача кооперативная,
требуется также согласие правления кооператива).
Этот вполне логичный порядок наполнен, однако, на практике
таким классовым содержанием, которое делает владение дачей
доступным лишь привилегированным слоям общества. Райисполком
выделяет дачные участки только лицам с высоким общественным
положением. При выдаче же разрешения на покупку дачи строго
соблюдается принцип, что покупать можно лишь на "трудовые
доходы": так как дача под Москвой стоит примерно 50 тысяч
рублей и больше, райисполком не выдаст разрешения рядовому
трудящемуся, для которого эта сумма составляет его зарплату за
28 лет; да и действительно -- он такой суммы для покупки дачи
сбережениями из своей зарплаты никогда не наберет.
В западной литературе встречается утверждение, будто в
СССР есть "класс дачевладельцев". Это утверждение неточно, но и
не совсем ложно: класса такого нет, однако обладание дачей
действительно связано с классовым характером советского
общества.
Владение дачами -- по преимуществу привилегия
интеллигенции. Что же касается класса номенклатуры, то ему
такая привилегия недостаточна. Нашему завсектором дача
предоставляется фактически в бесплатное пользование. Не тратя
тысяч рублей (которые у него, в противоположность рядовому
трудящемуся, есть), не занимаясь поисками, конечно же,
дефицитных стройматериалов и хлопотами по строительству дачи, а
затем по ее ремонту, завсектором приедет, по обыкновению, прямо
на готовенькое. Казенная дача предоставляется ему и его семье
на весь летний сезон в удобно расположенном и обнесенном
высоким забором дачном поселке. В поселке есть отличный
продовольственный магазин, очень хорошая столовая, кино, клуб,
библиотека, спортивная площадка. Плата за дачу символическая. К
поселку проложено хорошее шоссе, по которому завсектором в
своей служебной машине -- черной "Волге" с номером ЦК -- будет
ездить прямо со Старой площади.
А зимой он будет уезжать в пятницу после работы в
пансионат ЦК. Здесь ему, его семье и даже его гостям
предоставляется целая квартира. Они будут превосходно питаться
-- тоже по весьма низкой цене, бесплатно пользоваться лыжами и
коньками и вечером смотреть кинофильмы.
Хотя завсектором будет занимать, как правило, из года в
год одну и ту же дачу, он всегда помнит, что дача -- не его.
Выражается это не в том, что он относится к даче особенно
бережно (наоборот!), а в том, что он ровно ничего не сделает
для ее украшения. Странное впечатление производят эти дачи:
около домов -- ни одного цветка, все -- только на разбитой
рабочими клумбе; никто не забьет гвоздя, чтобы укрепить доску
(дачи, как всегда в России, деревянные), о необходимости
любого, даже мельчайшего ремонта сообщается администрации
поселка. Номенклатурщики лежат в гамаках, гуляют, играют в
теннис и волейбол, пьют и едят на террасе, идут в кино.
Контраст с обычными дачами, где полуголые взъерошенные хозяева
с утра до вечера копают, чинят, поливают,-- этот контраст
разителен.
И дело не в том, что номенклатурщики сами по себе
индивидуально белоручки. Немало среди них, как уже говорилось,
выходцев из крестьянских семей, работа в саду была бы для них,
вероятно, удовольствием. Но не положено. Физический труд ниже
достоинства членов класса номенклатуры. В этом лишний раз
отразилось коллективное отвращение выскочек-номенклатурщиков к
работе их прежних классов. И вот выросшие в деревне люди
стыдятся взять в руки лопату, чтобы посадить цветы, а страстные
автомобилисты вызывают служебную машину с шофером.
Есть ли у завсектором собственная дача? Иметь ее не
принято, так же как и частную автомашину. Формального запрета
нет, но это рассматривается как вольнодумство и как
неуверенность в своем номенклатурном будущем. Поэтому дачу
завсектором приобретет, но на имя родителей, а автомашину
запишет на взрослых детей или на брата. Сам же он будет чист от
всякого подозрения в мелкособственнических наклонностях и будет
стараться, продвигаясь в иерархии, получать все большую долю
коллективной собственности класса номенклатуры.
О госдачах партийного аппарата в СССР еще не осмеливаются
писать. А о госдачах военной номенклатуры некоторые сведения
проникли в советскую печать.
Так, под Москвой в поселках Дачная Поляна, Барвиха,
Горки-6 выстроены великолепные дачи для маршалов и высших
генералов. Сейчас в Московской области насчитывается более 70
таких дач. Вот одна из них, так называемый "объект No 10",
выстроенная для главного инспектора Министерства обороны СССР:
341 кв. метр, 9 комнат, мрамор и гранит. Участок свыше 2
гектаров, пруд. Расходы на эту дачу составили 343 тысячи
рублей.
Это у генералов. А у маршалов и дачи просторнее, и участки
больше. Маршал Ахромеев жил в даче площадью свыше 1000 кв.
метров, а участок при ней был 2,6 га. Скромный маршал! Его
коллега маршал Соколов имеет дачу 1432 кв. метра на участке
более 5 га .
Для заместителей министра дачи двухэтажные, каменные --
холл, гостиная, столовая, несколько спален, комната для
прислуги, кухня, ванные и туалеты, на участке -- хозяйственные
постройки, теплицы, гаражи. Расходы были предусмотрены по 350
тысяч рублей на дачу. Оказалось, что мало: один из заместителей
министра обороны СССР истратил на свою дачу в Барвихе 627 тысяч
рублей -- разумеется, из казенных денег. Такую сумму рядовой
Советской Армии (денежное содержание которого 7 рублей в месяц)
сможет накопить только к 9454 году. Возле дачи первого
заместителя министра воздвигли дом приемов.
Впрочем, недалеко от этой дачи высится, по словам
журналиста, "дворец раза в три-четыре больше и во много раз
роскошнее". Там живет отставной (!) председатель Комиссии
партийного контроля ЦК КПСС пенсионер Соломенцев. Но это уже
иная категория номенклатуры, не чета заместителям министра. О
дачах этой категории мы расскажем дальше.
На Западе автомашиной никого не удивишь -- они есть
практически в каждой семье. Выделяется не тот, кто ее имеет, а
тот, у кого ее нет: он выглядит оригиналом.
Иначе обстоит дело в Советском Союзе. В редкой семье есть
автомобиль, зато у начальства есть машины с шофером.
Наш завсектором будет ездить на черной "Волге" с цековским
номером. Эти номера отличаются от других тем, что начинаются с
"МОС". Автопарк ЦК КПСС состоит главным образом из таких черных
"Волг". Есть они и на автобазе Кабинета министров СССР, но с
другими номерами. Однако, если завсектором поедет встречать
важную иностранную делегацию (не важную встречает референт или
инструктор), ему пришлют "Чайку" --большую черную машину,
сияющую лаком и хромом. Такие полагаются по должности
заместителям Председателя Кабинета министров СССР, а на деле --
вообще всякому высшему номенклатурному начальству, в том числе
Раисе Горбачевой, членам семьи Рыжкова и т. д.
Для самой верхушки номенклатуры предназначены
блиндированные, с пуленепробиваемыми стеклами черные лимузины
"ЗИЛ". В народе эти тяжеловесные машины прозвали "черными
гробами". Напрасно: лимузины очень комфортабельны, снабжены
английскими кондиционерами и прочим оборудованием с заводов
"Роллс-Ройс". Так как машин таких требуется очень мало, они
производятся вручную, в специальном цехе Московского автозавода
им. Лихачева. Изготовление такого автомобиля длится примерно
полгода. "ЗИЛ-111" весит около 3 тонн, его длина более 6
метров, ширина более 2 метров, то есть занимаемая им площадь
свыше 12 кв. метров -- целая комната. "ЗИЛ" внутри покрыт белой
или желтоватой кожей. Есть и открытая автомашина "ЗИЛ-111-Г": в
ней вождь может показываться откомандированному для ликования
народу или министр обороны объезжать войска во время парада на
Красной площади. Описывающий эту машину западногерманский
автожурнал иронически замечает: "Подлинную исключительность
может обеспечить, по-видимому, только диктатура пролетариата".
Уточним: диктатура номенклатуры.
У коменклатурщиков с персональными машинами есть и
персональные шоферы. Шофер относится к обслуживающему
персоналу, который в номенклатурной среде высокомерно именуют
"обслугой". Это и домработница, няня для ребенка, репетитор для
детей-школьников и, конечно, секретарша. Последняя является
персоной влиятельной, доверенным лицом номенклатурного чина.
Но, пожалуй, еще более доверенное лицо -- шофер. В отличие
от секретарши он точно знает, куда едет шеф -- и по служебным
делами, и по сугубо личным, знает приятелей шефа и вообще все
его связи. Номенклатурный чин понимает это. Осторожный Б. Н.
Пономарев, впоследствии секретарь ЦК КПСС и кандидат в члены
Политбюро, когда был еще начальником Советского Информбюро,
ездил на своем служебном "Понтиаке" в Кремль, ЦК, Совет
Министров и т. п. Для личных же поездок он вызывал такси. Но
обычно номенклатурщики выбирают другой путь: они делают шоферу
всевозможные поблажки и этим создают общность интересов.
"Мы со своими шефами повиты одной веревочкой,-- говорится
в анонимном письме в газету "Социалистическая индустрия".-- Мы
-- это персональные шоферы номенклатурных работников-шефов. Нам
можно все, и вы прекрасно понимаете почему. Для нас не
существует никаких проблем. Бензин? Сколько надо, столько и
спишут литров... И отовариваемся мы дефицитом с баз и
спецбуфетов, и лечимся мы в спецполиклиниках и спецбольницах,
словом, нас не обижают. ...Все сверхурочные, которые мы
накатываем с ними. на охоты, рыбалки, в баньки, по иным
интимным делам, нам щедро оплачивают. ... Мы со своими шефами
как были, так и будем: без лимитов и с дефицитом. Разве может
быть иначе? Шефы наши -- люди надежные".
Долголетний председатель Советского комитета защиты мира и
секретарь Союза писателей СССР, веселый и циничный Николай
Семенович Тихонов назвал свое чаще всего цитируемое
стихотворение "Балладой о гвоздях". В ней воспеты несгибаемые
большевики, из которых, по мнению автора, можно было бы делать
самые прочные в мире гвозди.
Придворный поэт польстил номенклатурщикам. Воспевать их
надо в балладе не о гвоздях, а о телефонах.
Принимая в своем кремлевском кабинете корреспондентов
"Штерна", Л. И. Брежнев с гордостью показал им телефоны. Это не
пришло бы в голову западному политику, но было вполне
естественно для главы советского класса номенклатуры.
Телефоны -- это символ статуса номенклатурного чина,
предмет его гордости. В кабинетах западных руководителей
советского человека всегда поражает отсутствие такого символа,
материализующегося в виде телефонного столика со столпившейся
кучкой телефонов, почему-то напоминающей стадо слонов.
У высокопоставленных номенклатурщиков -- шесть телефонов.
Это, во-первых, два телефона, соединяющиеся через секретаря:
городской и внутренний. Это, далее, два прямых телефона (тоже
городской и внутренний), разговор по которым секретарь слушать
не может. Это, наконец, особая гордость номенклатурщика -- два
телефона специальных правительственных линий: "вертушка" и ВЧ.
В некоторых учреждениях (например, в МИД СССР) "вертушки"
и ВЧ аляповатые, выдержанные в помпезно-бюрократическом вкусе
номенклатуры телефонные аппараты с гербом Советского Союза. К
чести ЦК КПСС надо сказать, что там аппараты обычные.
Существует также военная телефонная линия.
И, наконец, особо ответственные номенклатурщики получили
аппарат прямой связи с главой своего класса. Главный редактор
"Известий" с гордостью показал по телевидению телефон с
табличкой "Горбачев".
Хотя в кремлевском кабинете Ленина скромно стоят два
старомодных телефона, эра телефонного величия была открыта
именно Ильичем. Это он придумал (чтобы телефонистки не могли
подслушивать разговоры кремлевской "верхушки") установить в
Кремле небольшую автоматическую телефонную станцию (АТС). В ту
пору телефоны с диском были технической новинкой: они
отличались от обычных аяиаратов с ручкой и получили название
"вертушка". Хотя давно уже все телефонные станции стали
автоматическими, название сохранилось. И не только как
разговорное, но и как официальное обозначение
правительственного телефона: в служебных списках телефонов ЦК
КПСС перед номерами "вертушек" стоит буква "в". Сохранилось и
название "АТС Кремля" (а с ним и другое, менее распространенное
наименование "вертушки" -- "кремлевка"), хотя официально эта
правительственная телефонная линия обозначается как телефонная
станция КГБ СССР. При чем тут КГБ? При том, что ему поручено
техническое обслуживание линий, а главное -- наблюдение за тем,
чтобы никто посторонний не мог к ней подключиться.
ВЧ -- это правительственная высокочастотная телефонная
линия дальней связи. Аппараты ВЧ находятся в высших партийных и
правительственных учреждениях Москвы, республиканских, краевых
и областных центров СССР, в также в советских посольствах в
социалистических странах. В несоциалистических странах ВЧ нет,
так как нельзя установить охрану линий от возможного
подключения: когда в 1955 году закончилась советская оккупация
в Австрии, была демонтирована и линия ВЧ, проложенная в свое
время в аппарат верховного комиссара СССР в Австрии (отель
"Империал" в Вене) и в штаб группы войск (в Бадеве). Ввиду
огромных расстояний, на которые раскинулось линия ВЧ, ее
телефонная станция не автоматическая: вы поднимаете трубку и
говорите оператору, с каким городом и чьим аппаратом ВЧ вас
соединить.
Счастливый обладатель "вертушки" получает ежегодно красную
книжечку карманного формата -- список абонентов. В списке в
алфавитном порядке стоят фамилии, имена и отчества, а в
некоторых случаях -- наименование ведомства (это делается
обязательно, если в списке встречаются однофамильцы, а иногда
по каким-то другим причинам). Должности и адреса не
указываются. Все номера московских "вертушек" --
четырехзначные, то есть теоретически их может быть поставлено
9999, но в действительности число абонентов станции в несколько
раз меньше.
Есть неписаное правило, что на звонок по "вертушке"
отвечает лично ее владелец, называя свою фамилию. Так делают
даже члены Политбюро. Если сам номенклатурный владелец
"вертушки" -- скажем, товарищ Иванов -- отсутствует или очень
занят, к "вертушке" подходит его помощник или его секретарь,
говоря: "Аппарат товарища Иванова". У более важных
номенклатурных лиц на столе у секретаря стоит параллельный
аппарат "вертушки", но переключать ее на аппарат секретаря
может только сам номенклатурщик; у чинов пониже параллельного
аппарата нет, так что секретарша в отсутствие шефа должна
бегать в его кабинет, чтобы отвечать на звонки "вертушки".
Звонить по чужой "вертушке" (особенно, если у звонящего своей
вообще нет) хотя формально не запрещено, но считается дурным
тоном.
Несколько иначе обстоит дело с ВЧ. Аппаратов этих мало, а
они используются не только для общения между важными
номенклатурщиками -- их обладателями, но и для передачи деловых
сообщений и переговоров по всевозможным срочным вопросам (по
обычной телефонной сети дозвониться в другой город Советского
Союза бывает трудно). Соответственно ВЧ пользуются не столько
сами руководящие номенклатурные вельможи, сколько их
подчиненные -- непосредственные исполнители. По ВЧ передаются
также многочисленные правительственные телефонограммы, на
номенклатурном жаргоне именуемые "вечеграммами".
Страсть к "вертушкам" распространилась на весь Советский
Союз и зависимые от него соцстраны. В столице каждой союзной
республики, в каждом краевом и областном центре есть свои
"вертушки". Аналогичные "вертушке" правительственные телефоны
были заведены в соцстранах, во всяком случае в европейских, где
я ими не раз пользовался.
Больше того: страсть к тому, чтобы говорить по некоему
особому телефону, недоступному простым смертным, привела к
возникновению начальственных "вертушек" даже в масштабе
отдельных учреждений. Приведу пример. Советское Информбюро при
Совете Министров СССР было в годы войны размещено в особняке
бывшего германского посольства на улице Станиславского, дом 10
(потом там находилось посольство ГДР). Телефоны оставшейся от
немцев внутрипосольской АТС были поставлены руководству
Совинформбюро: начальнику, его замам и помощнику, главным
редакторам и заведующим отделами -- и стали именоваться
"вертушками" (кремлевская "вертушка" и ВЧ были только у
начальника Совинформбюро). Хотя была эта "псевдовертушка"
совершенно не нужна, при переезде Совинформбюро в другое здание
-- на улицу Жданова, 21,-- посольская телефонная линия была
перенесена туда: предпочли оставить без нее посольство ГДР,
въезжавшее в особняк на улице Станиславского, чем лишить
начальство Совинформбюро "вертушки" -- этого символа его
превосходства над рядовыми сотрудниками.
То же элитарное мышление номенклатуры отразилось в истории
телефонов ЦК КПСС.
Там не было необходимости вводить для начальства местный
суррогат кремлевской "вертушки": она сама стоит во всех
начальственных кабинетах, включая кабинеты заведующих секторами
и консультантов. Между собой эти чины перезваниваются всегда
только по "вертушке", даже когда просто договариваются, скажем,
пойти вместе в бeфет. Это неписаное правило: номенклатурщик с
"вертушкой" не может позвонить другому обладателю "вертушки" по
обычному телефону, не вызвав подозрения в наигранной скромности
или в демонстративном пренебрежении к предоставленным ему
возможностям, то есть в вольнодумстве.
Проблема в ЦК КПСС была другая: как выделить на телефонном
поприще весь аппарат ЦК, состоящий сплошь из номенклатуры, и
отделить его от недостойных. При переводе московских телефонов
на автоматическую связь эта проблема была решена созданием
особой АТС с индексом К-6 (впоследствии 296). К ней были
подключены телефоны Кремля, ЦК и МК партии, НКВД и Наркоминдел
СССР, то есть тех ведомств, где ответственные сотрудники -- все
без исключения члены класса номенклатуры. Номенклатурная
телефонная сеть К-6 была поставлена под надзор органов
безопасности, технически обслуживалась с особой тщательностью и
пережила в неприкосновенности все остальные АТС Москвы: после
войны их пришлось переделать, при этом они были переведены на
сигнал высокого тона, как в западных телефонах, а, набрав номер
с индексом 296, любители ностальгии могли до начала 70-х годов
с умилением слушать басистый довоенный гудок.
С разрастанием номенклатурных аппаратов и их телефонной
сети были переключены на другие индексы: Кремль и Лубянка (КГБ
и МВД СССР) - на 224, МИД СССР -- на 244. Славный индекс 296
остался за ЦК и МК КПСС, как принято говорить -- за Старой
площадью.
На протяжении многих лет линия К-6 была одновременно
внутренней и городской: ее абоненты звонили друг другу, набирая
номера без индекса К-6 (правда, это было возможно только в
пределах каждого данного учреждения: звоня из ЦК в Кремль, МИД
или КГБ, надо было набирать номер полностью); чтобы позвонить в
город, надо было набрать "9". Эта -- теперь повсюду обычная --
процедура была в Москве долгое время технической новинкой и
соответственно приятно выделяла номенклатурных абонентов
станции К-6.
В 60-х годах это перестало быть новинкой, и в аппарате ЦК
стали раздаваться голоса о том, что-де, конечно же, по
соображениям безопасности -- от подслушивания внутренних
телефонных разговоров на Старой площади -- надо отделить
внутреннюю линию от городской. Речь шла, разумеется, не о
безопасности (линия К-6 спокойно пережила даже самые
истерические времена шпиономании), речь шла о желании
номенклатурщиков, не имеющих "вертушек", все же как-то
отличаться от сотрудников других учреждений. Этому законному
желанию пошли навстречу: с начала 70-х годов АТС 296 превращена
во внутреннюю АТС ЦК и МК КПСС, всем сотрудникам поставлены
городские телефоны с индексом 206, а бывший К-6 стал их
"вертушкой" для общения с равными себе, высоко вознесенными над
простыми советскими гражданами.
По "вертушке" и ВЧ разрешается говорить о делах, связанных
с партийной, государственней и военной тайной. Под этим
предлогом установлены "вертушки" на квартирах и дачах членов и
кандидатов в члены Политбюро и секретарей ЦК КПСС, заместителей
Председателя Совета (а ныне Кабинета) Министров СССР,
руководящих лиц КГБ, МВД и Вооруженных Сил СССР. В
действительности это лишь формальная мотивировка предоставления
верхушке класса номенклатуры дополнительного символа ее
статуса. Таким же символом служат радиотелефоны, установленные
в персональных машинах членов этой верхушки. Вести какие-либо
секретные переговоры по радиотелефону, как известно, не
рекомендуется, так как они могут быть легко перехвачены. Но как
атрибут власти автомобильные телефоны представляются высшим
номенклатурщикам чрезвычайно заманчивыми: заместители
Председателя бывшего Совета Министров СССР -- казалось бы,
серьезные и занятые люди -- долгое время вели напряженную
борьбу за то, чтобы и их "Чайки" были украшены ненужными