Страница:
телефонными аппаратами, и наконец добились согласия
Секретариата ЦК КПСС.
Слов нет, пользование нормальной телефонной сетью Москвы
не гарантирует от подслушивания, в том числе случайного.
Московское телефонное хозяйство находится в беспорядке, и вы
часто, подняв трубку, неожиданно подключаетесь к чьему-то
разговору. Такие случайности могут быть иногда действительно
неприятными. Однажды я говорил по телефону из своей московской
квартиры с заместителем министра иностранных дел СССР
Валерианом Александровичем Зориным, известным в качестве
организатора коммунистического переворота 1948 года в
Чехословакии. Вдруг в наш разговор вмешался не совсем трезвый
мужской голос, заявивший, что все сказанное нами -- чепуха.
Зорин нервно хихикнул в телефон и, вероятно, не раз использовал
потом этот случай, поучая своих подчиненных быть бдительными.
Таким образом, возможность подслушивания в обычной телефонной
сети Москвы не исключена, не говоря уже о систематической
звукозаписи органами КГБ разговоров по телефонам чем-либо
подозрительных абонентов и всех без исключения телефонных
разговоров с заграницей.
Но и разговоры по "вертушке" подслушиваются. Бывший
секретарь Сталина -- Борис Бажанов описал, как он осенью 1923
года застал будущего гения человечества за подслушиванием
разговоров по "вертушке". Придя к власти, Сталин поставил
подслушивание на твердую основу, так что от службы
подслушивания не ускользает, видимо, ни один звонок. Еще в 1950
году мне рассказали, например, следующую историю. Помощник
одного из министров, решив позабавиться, позвонил по "вертушке"
помощнику другого министра и, назвав себя Маленковым, заявил,
что вызывает министра к себе в ЦК на следующий день. Уже через
15--20 минут по обеим "вертушкам" позвонили не назвавшиеся
лица; первому министру сообщили о проделке его помощника, а
второму министру -- о том, что никакого вызова к Маленкову нет.
Значит, разговор по "вертушке" подслушивался. Номенклатурные
владельцы "вертушек" и ВЧ знают, что к их телефонам приставлено
не знающее устали ухо службы подслушивания. Но это не омрачает
их светлой радости по поводу того, что они -- и только они в
огромном Советском Союзе -- имеют такие телефоны.
Осознанное стремление отгородиться от народа, общаться
только в кругу своего класса -- вот психологическая подоснова
всей кратко описанной здесь возни номенклатурщиков с
телефонами. Это стремление доходит до абсурда. Так, в
правительственных особняках устанавливаются не обычные
телефоны, а только "вертушки". Мне самому пришлось в Праге в
50-х годах и в Софии в 1970 году искать выход из положения --
как позвонить из города в такой особняк и из такого особняка в
город. Велико было мое изумление и, позволю себе сказать,
восхищение, когда на моих глазах глава правительства одного
западноевропейского государства у себя дома подошел по звонку к
своему -- вполне обычному -- телефону и говорил с позвонившей
ему незнакомой простой женщиной, хлопотавшей о пенсии после
умершего мужа и решившей позвонить по этому вопросу на дом
премьер-министру. Номер телефона она без труда нашла в обычной
телефонной книге.
Как же мне было в главе о привилегиях класса номенклатуры
в СССР не спеть эту балладу о телефонах!
Смехотворная возня номенклатурщиков вокруг телефонов,
превращение именно телефонов в символ положения в обществе
объясняется тем, что номенклатура -- бюрократический класс.
Здесь отразилось мышление номенклатурщика, восседающего в своем
стандартном кабинете со стандартным портретом Ленина на стене и
чувствующего свою исключительность именно благодаря стаду
телефонов, по которым он отдает приказы и говорит с высшим, для
простых смертных недосягаемым начальством. Вот эта черта -- его
упорное стремление к исключительности -- вовсе не смехотворна.
Разница в заработной плате и вообще в размере дохода
существует и на Западе, ничего специфического для диктатуры
номенклатуры здесь нет. Специфическое в другом. На Западе
каждый, независимо от своего дохода и общественного положения,
может покупать в любых магазинах, есть в любых ресторанах,
лечиться в любой клинике, снимать любую квартиру, приобретать
любую автомашину.
Конечно, каждый сообразуется при этом со своими
финансовыми возможностями, но ему не запрещено, на чем-то
сэкономив, купить себе костюм у Ив Сен-Лорана, а жене -- платье
у Диора. Зажиточный же человек может покупать себе все
первосортное, но должен за это много платить.
Иначе там, где царит номенклатура. Там как раз наиболее
зажиточная часть населения -- номенклатурщики и их семьи --
получает все первосортное по низкой цене, а то и бесплатно.
Обычные же граждане, почти 99% населения, в эти магазины,
столовые, жилые дома, больницы, поликлиники просто не
допускаются.
В Южной Африке еще недавно процветал расовый апартеид, в
Советском Союзе и сегодня безмятежно процветает социальный
апартеид.
У истока этого явления стоит Ленин. Это он в годы
гражданской войны приказал установить привилегированное
снабжение ответственных работников, а потом присоединил к их
числу и иностранцев. 22 июля 1921 года Ленин дал указание
"поручить НКпроду устроить особую лавку (склад) для продажи
продуктов (и других вещей) иностранцам и коминтерновским
приезжим... В лавке покупать смогут лишь по личным заборным
книжкам только приезжие из-за границы, имеющие особые личные
удостоверения". Так зародилось то, что развилось затем в так
называемую "торговую спецсеть".
В этой спецсети -- много магазинов, спецбуфетов и
спецсекций. Это те самые "лучшие и более дешевые магазины",
доступ в которые имела дочь Сталина -- Светлана Аллилуева в
период своего кратковременного возвращения в СССР в 1984--1986
годах . Это и промтоварные магазины для избранных. О таких
засекреченных магазинах мы уже говорили.
Магазины для избранных... Номенклатурой проведена
непроходимая граница между теми, кто получает выплаты в твердой
валюте, и населением страны, получающим только рубли. Первые
открывают инвалютный счет во Внешэкономбанке СССР и могут
покупать в спецмагазинах по безналичному расчету; для
иностранцев сохраняется сеть магазинов, где товары продаются за
валюту наличными. А обычные советские граждане только смотрят с
недоумением по советскому телевидению рекламу, сообщающую, что
лица, имеющие твердую валюту, могут приобрести автомашины
"Мерседес", "Вольво" и т. д.; смотрят и недоумевают: для кого
же эта реклама?
В московской телефонной книге названы филиалы No1 и No 2
магазина "Березка" No 4 (ул. 1812 года, д. 12/5а, и Ростовская
набережная), и помечено: "Население не обслуживается". А кто же
тогда? Привилегированные.
Вы -- привилегированный и пришли в такой спецмагазин.
Вахтер у входа смотрит на вас оценивающим взглядом: относитесь
вы к "контингенту" или просто обнаглевший советский гражданин,
которого надо одернуть, чтобы не садился не в свои сани? Если
вы хорошо одеты, у вас солидный вид, заграничные вещи и вы на
него не обращаете внимания, он вас пропустит. В противном
случае он спросит, куда вы идете, и предложит выйти вон. И вы
беззвучно выйдете, потому что знаете: иначе будут неприятности.
Вам, советскому гражданину, указали ваше место.
Да разве так только в торговой спецсети? Вы -- обычный
советский трудящийся, живете на периферии или даже под Москвой.
Попробуйте-ка получить московскую прописку, иными словами --
разрешение жить в Москве. Не дадут вам такого разрешения, и в
столицу вы попадете в лучшем случае в жалкой роли "лимитчика".
Не напоминает вам это южноафриканский запрет для черных
селиться в Иоганнесбурге? А ведь так не только в Москве, но и в
Ленинграде, и в столицах союзных республик.
Может быть, все это только потому, что города переполнены?
Выйдем за черту города, в дачную местность; уж здесь-то
простор. После долгих мытарств вы получили тут дачный участок
-- целых 0,12 га. Поставили дачу, оказалось -- тесновато. Вы
накопили денег и возвели второй этаж. От вас тотчас же
потребуют его снести; не выполните -- снесут без разговоров, да
вы же еще окажетесь виновным. Кому мешает ваш этаж? Никому.
Просто вам "не положено". А недалеко от вас стоит двухэтажная
дача, и участок -- с прудом и беседками -- размером в целый
гектар. Ее хозяину положено: он -- генерал, номенклатурный чин.
Если же вы попробуете попросить себе хоть самый крошечный
участок в районе, где находятся дачи более высоких
номенклатурщиков, вам не только не позволят, но органы КГБ
будут проверять: уж не шпион ли вы, не диверсант ли? И хоть
ничего не найдут, подозрение останется и будет причинять вам
неприятности еще много лет.
Магазины, столовые, дачи, учебные заведения, прописка,
телефоны, больницы, даже кладбища -- одним положено, другим не
положено. Да, разница определяется не цветом кожи, но все-таки
есть "белые"--номенклатура и "черные"--все остальное население.
Это социальный апартеид, он ничем не лучше расового.
Всюду, где что-то только для "белых", тренированные
охранники рявкают на обычного человека: "Гражданин, пройдите!"
И, понурившись, "человек проходит, как хозяин необъятной Родины
своей".
До революции либеральные русские интеллигенты с горьким
сарказмом переводили с французского слова: "В1еп-е^ге ^епега1
еп Ки851е" ("всеобщее благоденствие в России") буквально:
"хорошо быть генералом в России". С тех пор прогремела
очищающая гроза Октябрьской революции, и быть генералом в
России стало еще лучше.
Да чувствует ли вообще этот генерал, завсектором или иной
высокопоставленный член класса номенклатуры, что он живет в
России? Не где-нибудь, а именно в кругу номенклатурщиков
довелось мне услышать любопытную мысль: пропасть между ними и
обычным советским населением такова, что начиная с
определенного уровня номенклатурные чины живут как бы вовсе не
в СССР, а в некоей спецстране.
Рядовые советские граждане отгорожены от этой спецстраны
так же тщательно, как и от любой другой заграницы. И в стране
этой, которую можно условно назвать Номенклатурия, все свое,
специальное: специальные жилые дома, возводимые специальными
строительно-монтажными управлениями; специальные дачи и
пансионаты; специальные санатории, больницы и поликлиники;
спецпродукты, продаваемые в спецмагазинах; спецстоловые,
спецбуфеты и спецпарикмахерские; спецавтобазы, бензоколонки и
номера на автомашинах; разветвленная система специнформации;
специальная телефенная сеть; специальные детские учреждения,
спецшколы и интернаты; специальные высшие учебные заведения и
аспирантура; специальные клубы, где показывают особые
кинофильмы; специальные залы ожидания на вокзалах и в
аэропортах и даже специальное кладбище.
Номенклатурное семейство в СССР может пройти весь
жизненный путь -- от родильного дома до могилы: работать, жить,
отдыхать, питаться, покупать, путешествовать, развлекаться,
учиться и лечиться, не соприкасаясь с советским народом, на
службе которого якобы находится номенклатура. Отгороженность
класса номенклатуры от массы советских граждан такая же, как
отгороженность находящихся в Советском Союзе иностранцев:
разница лишь в том, что иностранцев не допускают, а
номенклатура сама не хочет общаться с советским населением.
Спецстрану Номенклатурию можно живописать в деталях, но
такое описание вышло бы из рамок главы. Поэтому просто
проедемся, как туристы в автобусе, по этому своеобразному
политико-географическому порождению реального социализма.
Дата открытия Америки, как известно, спорна: то ли открыл
ее Колумб в 1492 году, то ли викинги на 500 лет раньше, а может
быть, даже древние финикийцы. Гораздо яснее обстоит дело с
открытием Номенклатурии. Открыл эту спецстрану Ленин, а в
качестве даты открытия можно назвать 25 октября 1918 года.
Именно в этот день Ленин вместе с Крупской и своей сестрой
Марией впервые явился в подготовленное для него загородное
поместье Горки. Усадьба была отобрана у богатого помещика
Рейнбота и сделалась первой в истории номенклатуры
государственной дачей. У входа в барский дом Ленина
торжественно с цветами встретила уже находившаяся там
чекистская охрана. А затем счастливые первооткрыватели
Номенклатурии пошли но особняку, где им, как пишет советский
журналист, "все было утомляюще непривычно -- изысканная мебель,
ковры, люстры, на каждом шагу венецианские зеркала в золоченых
рамах". Однако Ленин приказал ничего в особняке не менять и
поселился во всем этом, видимо, не так уж утомлявшем его
великолепии. Дом он скромно именовал "наша дача" -- неудобно же
было сказать "наше поместье" или "наш загородный дворец". Так
словцо "дача" и закрепилось за воздвигнутыми с тех пор
многочисленными палаццо номенклатуры.
С Ленина повелось и то, что госдача у руководителя
номенклатуры не одна. Из "Известий" мы узнаем, что в марте 1922
года Ленин жил не в Горках, а в усадьбе Корзинкино,
находившейся тогда за городом, а сейчас -- на территории
Хорошевского района Москвы.
"Приезд Владимира Ильича держали в секрете",-- сообщает
газета. От чего скрывался глава Советского правительства в
расцвет нэпа? Оказывается, "чекисты считали", что Ленину "жить
в Горках в то время было опасно, они напали на белогвардейские
следы...".
И тут дача была неплохая. "...Старую усадьбу Корзинкино
пересекает аллея столетних лип... Бревенчатый старый барский
дом с балконами на втором этаже, богатой затейливой резьбой по
карнизам и наличникам окон... Повсюду башенки, навесы,
крылечки... Внутри большой темный зал вышиной в два этажа. Во
втором этаже в этот зал выходила открытая галерея, из которой
шли двери в комнаты".
В 1919 году в письмах к жене Ильич, как мы видели, еще
называл свежеконфискованную дачу "нашей" в кавычках. Но уже
осенью следующего года -- все еще во время гражданской войны --
рождавшаяся номенклатура в такой мере вошла во вкус привилегий,
что в сентябре 1920 года пришлось образовать так называемую
"кремлевскую контрольную комиссию". Ее задачей было изучить
вопрос о "кремлевских привилегиях" (так и было сформулировано)
и в той мере, в какой будет возможно, ввести их в рамки, якобы
понятные любому партийцу. Опубликовано это сообщение было в
"Известиях ЦК РКП (б) " 20 декабря 1920 года ^ -- в денек,
вклинившийся между днями рождения Сталина и Брежнева.
Ликвидированы же были, разумеется, не привилегии, а, во-первых,
сама комиссия и, во-вторых, поместивший это сообщение орган.
XI съезд партии (1922 г.) выдвинул уже более скромную
задачу: "Положить конец большой разнице в оплате различных
групп коммунистов".
Разосланный в октябре 1923 года циркуляр ЦК и ЦКК РКП (б)
был еще скромнее: он лишь протестовал против "использования
государственных средств на оборудование квартир" начальства, на
обстановку его "кабинетов в учреждениях так же, как и в частных
жилищах" и против только "непредусмотренного сметами
расходования государственных средств на оборудование дач для
отдельных работников". Циркуляр провозглашал, что "необходимый
уровень жизни ответственных работников должен обеспечиваться
более высокой заработной платой".
А она и так была не низкая, и тоже у истоков этой немалой
зарплаты стоял Ленин. Через месяц с небольшим после Октябрьской
революции, 1 декабря 1917 года, он собственноручно написал
проект постановления Совнаркома: "...назначить предельное
жалованье народным комиссарам в 500 рублей в месяц бездетным и
прибавку в 100 рублей на каждого ребенка" ^. Значит, если у
наркома -- средняя статистическая семья, то есть жена и двое
детей, его оклад был установлен в 700 рублей в месяц. Впрочем,
через месяц Ленин пояснил, что "декрет о 500 руб. месячного
жалованья членам Совета Народных Комиссаров означает
приблизительную норму высших жалований", то есть можно было
устанавливать оклады и выше.
500 рублей в месяц и свыше -- много это было тогда или
мало? Сам Ленин отвечает на такой вопрос в своей записке
Дзержинскому в декабре 1917 года формулой: "Лица, принадлежащие
к богатым классам (т. е. имеющие доход в 500 руб. в месяц и
свыше...)...". Вот в какой класс вошли его наркомы: в богатый.
8 февраля 1932 года был вообще отменен партмаксимум
зарплаты, что ликвидировало последнюю преграду для бурного
расцвета благосостояния номенклатуры. Был это как раз год
страшного голода на Украине. Затем начали не подлежавшими
опубликованию постановлениями проводить повышение заработной
платы членам рождавшегося номенклатурного класса.
Приведем текст одного из таких постановлений, хранящегося
в Советском Союзе и сегодня в тайне, но ставшего доступным
исследователю в результате того, что после войны архив
Смоленского обкома ВКП(б) за предвоенные годы оказался в
Соединенных Штатах Америки.
"Не для печати. Постановление No 274 Совета Народных
Комиссаров Союза ССР и Центрального Комитета ВКП(б) 11 февраля
1936 г. О повышении заработной платы руководящим районным
работникам.
Совет Народных Комиссаров Союза ССР и Центральный Комитет
ВКП (б) постановляют:
1. Повысить с 1 февраля 1936 г. ставки зарплаты
председателям Районных исполнительных комитетов и первым
секретарям Районных комитетов Партии для 50% районов до 650
рублей и для остальных 50% до 550 рублей, заместителям
председателей Райисполкомов и вторым секретарям райкомов
соответственно до 550 рублей и до 450 рублей, заведующим
земельным, торговым и финансовым отделами, управляющим районным
филиалом Госбанка, завкультпропам райкомов и секретарям
райкомов ВЛКСМ соответственно до 500 и 400 рублей.
2. Установить председателям 250 районных исполнительных
комитетов и первым секретарям 250 райкомов ВКП(б) наиболее
крупных районов по особому списку, утверждаемому Оргбюро ЦК
ВКП(б), ставки зарплаты в размере 750 рублей; заместителям
председателя райисполкомов и вторым секретарям райкомов ВКП(б)
этих районов -- 650 рублей.
3. Увеличение ставок зарплаты произвести в пределах
утвержденных на 1936 год смет.
Председатель СНК СССР Молотов
Секретарь ЦК ВКП(б) Сталин"
Так это делалось тогда и так делается теперь. Как и при
Сталине, без официальной публикации в печати в конце 1989 года
были значительно повышены и без того немалые оклады
номенклатурного партаппарата.
Инструктору обкома КПСС -- с 250 до 370--400 руб.
зав. отделом обкома -- с 380 до 600 руб.
секретарю обкома -- с 450--500 до 700--750 руб.
первому секретарю обкома -- с 550 до 850 руб.
Как читатель видит, все эти оклады значительно выше
средней статистической, не говоря уж о фактической заработной
плате советского трудящегося. Это помимо заказов, отличной
столовой, автомашин, квартир и дач. Повышение окладов было
произведено не только на уровне обкомов, но и на других
уровнях, в том числе в Политбюро. Теперь члены и кандидаты в
члены Политбюро получают 1100, а Генеральный секретарь ЦК --
1200 рублей в месяц, хотя в действительности им, как и при
Сталине, никаких денег не нужно -- все они получают бесплатно.
Пользуясь тем, что первая половина 30-х годов была
периодом карточной системы на продовольствие и промтовары, были
введены дополнительные выдачи для номенклатуры, закрытые
распределители, споцстоловые и спецпайки. Так расцветилась
своими природными красотами спецстрана Номенклатурия.
С нынешними условиями труда и быта в спецстране мы уже
ознакомились, повидали жилые дома, дачи, пансионаты. Взглянем
теперь на другой комплекс -- на санатории, больницы и
поликлиники.
Среди многочисленных курортов СССР нелегко найти такой,
где не было бы санатория ЦК партии или правительства --
союзного или республиканского. И если даже прихоть судьбы или
самого завсектором забросит его на совсем уж маленький курорт,
вроде моего родного городка Бердянска на Азовском море, то и
там ему не придется унизиться и жить в санатории вместе с
обычным людом: и там будет дача горкома партии, где сможет
поселиться номенклатурный отдыхающий. Напротив: ни за какие
деньги не сможет простой советский гражданин попасть в такие
санатории или на такую дачу.
В этих местах отдыха номенклатурщики находятся среди
своих. Любопытное и, вероятно, неожиданное для читателя
следствие этого -- поразительная вольность нравов, процветающая
в номенклатурных санаториях. Изображающие из себя в течение 11
месяцев в году примерных семьянинов, верных жен и непорочных
дев, номенклатурные чины обоего пола жадно наверстывают
упущенное. Это разрешается, никаких персональных дел заведено
не будет.
Оговоримся, что такова же традиция и в обычных санаториях
и домах отдыха. В серии анекдотов "Сказания иностранцев о
Московском государстве" есть и такое замечание: "Советские люди
деликатны; то, что на Западе называется публичными домами, они
именуют домами отдыха". Однако номенклатурные санатории не
только не составляют исключения, но интенсивность разгула там
выше -- прямо пропорционально интенсивности 11-месячного
ханжества и качеству питания отдыхающих. А питание отличное, и
помещение отличное, и много врачей и -- что особенно приятно --
миловидных медсестер.
Вообще забота о здоровье -- характерная черта
номенклатурщика. Послушать его, так он прямо надрывается на
работе. Выразите ему недоумение, что при всем том он отлично
выглядит,-- и вы неизменно услышите грустный ответ: "Внешность
обманчива..." В действительности обманчива не цветущая
внешность завсектором, а создаваемая им видимость
перенапряжения на работе.
Его и его семью обслуживало Четвертое лечебное управление
Министерства здравоохранения СССР. Прежде оно именовалось
Лечсанупр Кремля. Теперь оно формально ликвидировано, но
продолжает свою деятельность под названием
"Лечебно-оздоровительное объединение при Совете Министров
СССР": ведь не может же номенклатура обойтись без специальной,
только для нее предназначенной лечебной системы. Так что и
сегодня ответственный номенклатурщик и его домочадцы
прикреплены к кремлевской больнице и поликлинике, у них там
есть постоянный лечащий врач.
Это роскошно выглядящий лечебный комбинат, расположившийся
в ряде зданий. Продолжают открывать все новые филиалы
кремлевской больницы: громадный, на 2 тысячи мест,
профилакторий для сотрудников партийного аппарата на Ленинских
горах, новый корпус в лесном массиве в конце Открытого шоссе,
другой новый корпус при санатории ЦК на "Ближней даче" Сталина.
Правда, о врачах там ехидно говорят: "Полы паркетные, врачи
анкетные". Врачи там действительно подобраны по пресловутым
"политическим качествам", но фактически они и не лечат: в любом
сколько-нибудь серьезном случае они ведут заболевшего
номенклатурщика к консультанту. А консультанты -- виднейшие
советские ученые-медики, члены Академии медицинских наук СССР.
Лучшие из них состоят личными врачами правящей верхушки класса
номенклатуры. Когда Сталин сфабриковал "дело врачей", то в
подземной следственной тюрьме на Лубянке оказался весь цвет
советской медицины, потому что он-то и лечил членов Политбюро.
Знаниям же "анкетных врачей" старый диктатор не доверял и,
заболев в разгаре "дела врачей", остался без врачебной помощи и
умер от инсульта, в то время как его лейб-врач профессор
Виноградов, по его же приказу до полусмерти забитый и
закованный в цепи, валялся в подвале Лубянки.
Запуганные кремлевские врачи стараются лечить своих
грозных пациентов по мере возможности консилиумом, чтобы никто
в отдельности не нес ответственности за результаты лечения.
В обычных больницах кроватями заставлены все коридоры,
медперсонала не хватает, а кормят так плохо, что без передач от
родных прожить нельзя. В кремлевской больнице -- выписанная
из-за границы аппаратура и лекарства (на отечественную технику
и фармакологию в таком важнейшем вопросе, как собственное
лечение, номенклатура не полагается). Питание больных и уход за
ними отличные, персонала много, комнаты отдельные.
А номенклатурщики поважнее получают особые комнаты --
"люкс" и "полулюкс". "Полулюкс" описан советским писателем так:
"...Полулюкс вмещал кабинет и спальню, балкон, ванную комнату,
прихожую с выходом прямо на лестницу, устланную ковровой
дорожкой, В этом светлом, просторном обиталище... мягкие
кресла, ковры, дорогие статуэтки, тяжелые позолоченные рамы
развешанных по стенам картин".
А о "люксе" коротко пишет бывший кандидат в члены
Политбюро Б. Н. Ельцин: современнейшее медицинское
оборудование, все импортное. Больничная "палата" -- это
огромная квартира, всюду роскошь: посуда, хрусталь, ковры,
люстры....
Обычный советский трудящийся попадает в районную больницу,
когда его дело совсем уже плохо. А в сияющие хоромы кремлевской
больницы номенклатурные чины и члены их семей нередко просто
ложатся отдыхать.
Для выздоравливающих и для хронически больных
поменклатурщиков есть загородное отделение кремлевской
больницы, расположенное в лесопарке Кунцево.
Нет нужды говорить, что при малейшем недомогании
завсектором отправится к врачу или вызовет его. В начале
Секретариата ЦК КПСС.
Слов нет, пользование нормальной телефонной сетью Москвы
не гарантирует от подслушивания, в том числе случайного.
Московское телефонное хозяйство находится в беспорядке, и вы
часто, подняв трубку, неожиданно подключаетесь к чьему-то
разговору. Такие случайности могут быть иногда действительно
неприятными. Однажды я говорил по телефону из своей московской
квартиры с заместителем министра иностранных дел СССР
Валерианом Александровичем Зориным, известным в качестве
организатора коммунистического переворота 1948 года в
Чехословакии. Вдруг в наш разговор вмешался не совсем трезвый
мужской голос, заявивший, что все сказанное нами -- чепуха.
Зорин нервно хихикнул в телефон и, вероятно, не раз использовал
потом этот случай, поучая своих подчиненных быть бдительными.
Таким образом, возможность подслушивания в обычной телефонной
сети Москвы не исключена, не говоря уже о систематической
звукозаписи органами КГБ разговоров по телефонам чем-либо
подозрительных абонентов и всех без исключения телефонных
разговоров с заграницей.
Но и разговоры по "вертушке" подслушиваются. Бывший
секретарь Сталина -- Борис Бажанов описал, как он осенью 1923
года застал будущего гения человечества за подслушиванием
разговоров по "вертушке". Придя к власти, Сталин поставил
подслушивание на твердую основу, так что от службы
подслушивания не ускользает, видимо, ни один звонок. Еще в 1950
году мне рассказали, например, следующую историю. Помощник
одного из министров, решив позабавиться, позвонил по "вертушке"
помощнику другого министра и, назвав себя Маленковым, заявил,
что вызывает министра к себе в ЦК на следующий день. Уже через
15--20 минут по обеим "вертушкам" позвонили не назвавшиеся
лица; первому министру сообщили о проделке его помощника, а
второму министру -- о том, что никакого вызова к Маленкову нет.
Значит, разговор по "вертушке" подслушивался. Номенклатурные
владельцы "вертушек" и ВЧ знают, что к их телефонам приставлено
не знающее устали ухо службы подслушивания. Но это не омрачает
их светлой радости по поводу того, что они -- и только они в
огромном Советском Союзе -- имеют такие телефоны.
Осознанное стремление отгородиться от народа, общаться
только в кругу своего класса -- вот психологическая подоснова
всей кратко описанной здесь возни номенклатурщиков с
телефонами. Это стремление доходит до абсурда. Так, в
правительственных особняках устанавливаются не обычные
телефоны, а только "вертушки". Мне самому пришлось в Праге в
50-х годах и в Софии в 1970 году искать выход из положения --
как позвонить из города в такой особняк и из такого особняка в
город. Велико было мое изумление и, позволю себе сказать,
восхищение, когда на моих глазах глава правительства одного
западноевропейского государства у себя дома подошел по звонку к
своему -- вполне обычному -- телефону и говорил с позвонившей
ему незнакомой простой женщиной, хлопотавшей о пенсии после
умершего мужа и решившей позвонить по этому вопросу на дом
премьер-министру. Номер телефона она без труда нашла в обычной
телефонной книге.
Как же мне было в главе о привилегиях класса номенклатуры
в СССР не спеть эту балладу о телефонах!
Смехотворная возня номенклатурщиков вокруг телефонов,
превращение именно телефонов в символ положения в обществе
объясняется тем, что номенклатура -- бюрократический класс.
Здесь отразилось мышление номенклатурщика, восседающего в своем
стандартном кабинете со стандартным портретом Ленина на стене и
чувствующего свою исключительность именно благодаря стаду
телефонов, по которым он отдает приказы и говорит с высшим, для
простых смертных недосягаемым начальством. Вот эта черта -- его
упорное стремление к исключительности -- вовсе не смехотворна.
Разница в заработной плате и вообще в размере дохода
существует и на Западе, ничего специфического для диктатуры
номенклатуры здесь нет. Специфическое в другом. На Западе
каждый, независимо от своего дохода и общественного положения,
может покупать в любых магазинах, есть в любых ресторанах,
лечиться в любой клинике, снимать любую квартиру, приобретать
любую автомашину.
Конечно, каждый сообразуется при этом со своими
финансовыми возможностями, но ему не запрещено, на чем-то
сэкономив, купить себе костюм у Ив Сен-Лорана, а жене -- платье
у Диора. Зажиточный же человек может покупать себе все
первосортное, но должен за это много платить.
Иначе там, где царит номенклатура. Там как раз наиболее
зажиточная часть населения -- номенклатурщики и их семьи --
получает все первосортное по низкой цене, а то и бесплатно.
Обычные же граждане, почти 99% населения, в эти магазины,
столовые, жилые дома, больницы, поликлиники просто не
допускаются.
В Южной Африке еще недавно процветал расовый апартеид, в
Советском Союзе и сегодня безмятежно процветает социальный
апартеид.
У истока этого явления стоит Ленин. Это он в годы
гражданской войны приказал установить привилегированное
снабжение ответственных работников, а потом присоединил к их
числу и иностранцев. 22 июля 1921 года Ленин дал указание
"поручить НКпроду устроить особую лавку (склад) для продажи
продуктов (и других вещей) иностранцам и коминтерновским
приезжим... В лавке покупать смогут лишь по личным заборным
книжкам только приезжие из-за границы, имеющие особые личные
удостоверения". Так зародилось то, что развилось затем в так
называемую "торговую спецсеть".
В этой спецсети -- много магазинов, спецбуфетов и
спецсекций. Это те самые "лучшие и более дешевые магазины",
доступ в которые имела дочь Сталина -- Светлана Аллилуева в
период своего кратковременного возвращения в СССР в 1984--1986
годах . Это и промтоварные магазины для избранных. О таких
засекреченных магазинах мы уже говорили.
Магазины для избранных... Номенклатурой проведена
непроходимая граница между теми, кто получает выплаты в твердой
валюте, и населением страны, получающим только рубли. Первые
открывают инвалютный счет во Внешэкономбанке СССР и могут
покупать в спецмагазинах по безналичному расчету; для
иностранцев сохраняется сеть магазинов, где товары продаются за
валюту наличными. А обычные советские граждане только смотрят с
недоумением по советскому телевидению рекламу, сообщающую, что
лица, имеющие твердую валюту, могут приобрести автомашины
"Мерседес", "Вольво" и т. д.; смотрят и недоумевают: для кого
же эта реклама?
В московской телефонной книге названы филиалы No1 и No 2
магазина "Березка" No 4 (ул. 1812 года, д. 12/5а, и Ростовская
набережная), и помечено: "Население не обслуживается". А кто же
тогда? Привилегированные.
Вы -- привилегированный и пришли в такой спецмагазин.
Вахтер у входа смотрит на вас оценивающим взглядом: относитесь
вы к "контингенту" или просто обнаглевший советский гражданин,
которого надо одернуть, чтобы не садился не в свои сани? Если
вы хорошо одеты, у вас солидный вид, заграничные вещи и вы на
него не обращаете внимания, он вас пропустит. В противном
случае он спросит, куда вы идете, и предложит выйти вон. И вы
беззвучно выйдете, потому что знаете: иначе будут неприятности.
Вам, советскому гражданину, указали ваше место.
Да разве так только в торговой спецсети? Вы -- обычный
советский трудящийся, живете на периферии или даже под Москвой.
Попробуйте-ка получить московскую прописку, иными словами --
разрешение жить в Москве. Не дадут вам такого разрешения, и в
столицу вы попадете в лучшем случае в жалкой роли "лимитчика".
Не напоминает вам это южноафриканский запрет для черных
селиться в Иоганнесбурге? А ведь так не только в Москве, но и в
Ленинграде, и в столицах союзных республик.
Может быть, все это только потому, что города переполнены?
Выйдем за черту города, в дачную местность; уж здесь-то
простор. После долгих мытарств вы получили тут дачный участок
-- целых 0,12 га. Поставили дачу, оказалось -- тесновато. Вы
накопили денег и возвели второй этаж. От вас тотчас же
потребуют его снести; не выполните -- снесут без разговоров, да
вы же еще окажетесь виновным. Кому мешает ваш этаж? Никому.
Просто вам "не положено". А недалеко от вас стоит двухэтажная
дача, и участок -- с прудом и беседками -- размером в целый
гектар. Ее хозяину положено: он -- генерал, номенклатурный чин.
Если же вы попробуете попросить себе хоть самый крошечный
участок в районе, где находятся дачи более высоких
номенклатурщиков, вам не только не позволят, но органы КГБ
будут проверять: уж не шпион ли вы, не диверсант ли? И хоть
ничего не найдут, подозрение останется и будет причинять вам
неприятности еще много лет.
Магазины, столовые, дачи, учебные заведения, прописка,
телефоны, больницы, даже кладбища -- одним положено, другим не
положено. Да, разница определяется не цветом кожи, но все-таки
есть "белые"--номенклатура и "черные"--все остальное население.
Это социальный апартеид, он ничем не лучше расового.
Всюду, где что-то только для "белых", тренированные
охранники рявкают на обычного человека: "Гражданин, пройдите!"
И, понурившись, "человек проходит, как хозяин необъятной Родины
своей".
До революции либеральные русские интеллигенты с горьким
сарказмом переводили с французского слова: "В1еп-е^ге ^епега1
еп Ки851е" ("всеобщее благоденствие в России") буквально:
"хорошо быть генералом в России". С тех пор прогремела
очищающая гроза Октябрьской революции, и быть генералом в
России стало еще лучше.
Да чувствует ли вообще этот генерал, завсектором или иной
высокопоставленный член класса номенклатуры, что он живет в
России? Не где-нибудь, а именно в кругу номенклатурщиков
довелось мне услышать любопытную мысль: пропасть между ними и
обычным советским населением такова, что начиная с
определенного уровня номенклатурные чины живут как бы вовсе не
в СССР, а в некоей спецстране.
Рядовые советские граждане отгорожены от этой спецстраны
так же тщательно, как и от любой другой заграницы. И в стране
этой, которую можно условно назвать Номенклатурия, все свое,
специальное: специальные жилые дома, возводимые специальными
строительно-монтажными управлениями; специальные дачи и
пансионаты; специальные санатории, больницы и поликлиники;
спецпродукты, продаваемые в спецмагазинах; спецстоловые,
спецбуфеты и спецпарикмахерские; спецавтобазы, бензоколонки и
номера на автомашинах; разветвленная система специнформации;
специальная телефенная сеть; специальные детские учреждения,
спецшколы и интернаты; специальные высшие учебные заведения и
аспирантура; специальные клубы, где показывают особые
кинофильмы; специальные залы ожидания на вокзалах и в
аэропортах и даже специальное кладбище.
Номенклатурное семейство в СССР может пройти весь
жизненный путь -- от родильного дома до могилы: работать, жить,
отдыхать, питаться, покупать, путешествовать, развлекаться,
учиться и лечиться, не соприкасаясь с советским народом, на
службе которого якобы находится номенклатура. Отгороженность
класса номенклатуры от массы советских граждан такая же, как
отгороженность находящихся в Советском Союзе иностранцев:
разница лишь в том, что иностранцев не допускают, а
номенклатура сама не хочет общаться с советским населением.
Спецстрану Номенклатурию можно живописать в деталях, но
такое описание вышло бы из рамок главы. Поэтому просто
проедемся, как туристы в автобусе, по этому своеобразному
политико-географическому порождению реального социализма.
Дата открытия Америки, как известно, спорна: то ли открыл
ее Колумб в 1492 году, то ли викинги на 500 лет раньше, а может
быть, даже древние финикийцы. Гораздо яснее обстоит дело с
открытием Номенклатурии. Открыл эту спецстрану Ленин, а в
качестве даты открытия можно назвать 25 октября 1918 года.
Именно в этот день Ленин вместе с Крупской и своей сестрой
Марией впервые явился в подготовленное для него загородное
поместье Горки. Усадьба была отобрана у богатого помещика
Рейнбота и сделалась первой в истории номенклатуры
государственной дачей. У входа в барский дом Ленина
торжественно с цветами встретила уже находившаяся там
чекистская охрана. А затем счастливые первооткрыватели
Номенклатурии пошли но особняку, где им, как пишет советский
журналист, "все было утомляюще непривычно -- изысканная мебель,
ковры, люстры, на каждом шагу венецианские зеркала в золоченых
рамах". Однако Ленин приказал ничего в особняке не менять и
поселился во всем этом, видимо, не так уж утомлявшем его
великолепии. Дом он скромно именовал "наша дача" -- неудобно же
было сказать "наше поместье" или "наш загородный дворец". Так
словцо "дача" и закрепилось за воздвигнутыми с тех пор
многочисленными палаццо номенклатуры.
С Ленина повелось и то, что госдача у руководителя
номенклатуры не одна. Из "Известий" мы узнаем, что в марте 1922
года Ленин жил не в Горках, а в усадьбе Корзинкино,
находившейся тогда за городом, а сейчас -- на территории
Хорошевского района Москвы.
"Приезд Владимира Ильича держали в секрете",-- сообщает
газета. От чего скрывался глава Советского правительства в
расцвет нэпа? Оказывается, "чекисты считали", что Ленину "жить
в Горках в то время было опасно, они напали на белогвардейские
следы...".
И тут дача была неплохая. "...Старую усадьбу Корзинкино
пересекает аллея столетних лип... Бревенчатый старый барский
дом с балконами на втором этаже, богатой затейливой резьбой по
карнизам и наличникам окон... Повсюду башенки, навесы,
крылечки... Внутри большой темный зал вышиной в два этажа. Во
втором этаже в этот зал выходила открытая галерея, из которой
шли двери в комнаты".
В 1919 году в письмах к жене Ильич, как мы видели, еще
называл свежеконфискованную дачу "нашей" в кавычках. Но уже
осенью следующего года -- все еще во время гражданской войны --
рождавшаяся номенклатура в такой мере вошла во вкус привилегий,
что в сентябре 1920 года пришлось образовать так называемую
"кремлевскую контрольную комиссию". Ее задачей было изучить
вопрос о "кремлевских привилегиях" (так и было сформулировано)
и в той мере, в какой будет возможно, ввести их в рамки, якобы
понятные любому партийцу. Опубликовано это сообщение было в
"Известиях ЦК РКП (б) " 20 декабря 1920 года ^ -- в денек,
вклинившийся между днями рождения Сталина и Брежнева.
Ликвидированы же были, разумеется, не привилегии, а, во-первых,
сама комиссия и, во-вторых, поместивший это сообщение орган.
XI съезд партии (1922 г.) выдвинул уже более скромную
задачу: "Положить конец большой разнице в оплате различных
групп коммунистов".
Разосланный в октябре 1923 года циркуляр ЦК и ЦКК РКП (б)
был еще скромнее: он лишь протестовал против "использования
государственных средств на оборудование квартир" начальства, на
обстановку его "кабинетов в учреждениях так же, как и в частных
жилищах" и против только "непредусмотренного сметами
расходования государственных средств на оборудование дач для
отдельных работников". Циркуляр провозглашал, что "необходимый
уровень жизни ответственных работников должен обеспечиваться
более высокой заработной платой".
А она и так была не низкая, и тоже у истоков этой немалой
зарплаты стоял Ленин. Через месяц с небольшим после Октябрьской
революции, 1 декабря 1917 года, он собственноручно написал
проект постановления Совнаркома: "...назначить предельное
жалованье народным комиссарам в 500 рублей в месяц бездетным и
прибавку в 100 рублей на каждого ребенка" ^. Значит, если у
наркома -- средняя статистическая семья, то есть жена и двое
детей, его оклад был установлен в 700 рублей в месяц. Впрочем,
через месяц Ленин пояснил, что "декрет о 500 руб. месячного
жалованья членам Совета Народных Комиссаров означает
приблизительную норму высших жалований", то есть можно было
устанавливать оклады и выше.
500 рублей в месяц и свыше -- много это было тогда или
мало? Сам Ленин отвечает на такой вопрос в своей записке
Дзержинскому в декабре 1917 года формулой: "Лица, принадлежащие
к богатым классам (т. е. имеющие доход в 500 руб. в месяц и
свыше...)...". Вот в какой класс вошли его наркомы: в богатый.
8 февраля 1932 года был вообще отменен партмаксимум
зарплаты, что ликвидировало последнюю преграду для бурного
расцвета благосостояния номенклатуры. Был это как раз год
страшного голода на Украине. Затем начали не подлежавшими
опубликованию постановлениями проводить повышение заработной
платы членам рождавшегося номенклатурного класса.
Приведем текст одного из таких постановлений, хранящегося
в Советском Союзе и сегодня в тайне, но ставшего доступным
исследователю в результате того, что после войны архив
Смоленского обкома ВКП(б) за предвоенные годы оказался в
Соединенных Штатах Америки.
"Не для печати. Постановление No 274 Совета Народных
Комиссаров Союза ССР и Центрального Комитета ВКП(б) 11 февраля
1936 г. О повышении заработной платы руководящим районным
работникам.
Совет Народных Комиссаров Союза ССР и Центральный Комитет
ВКП (б) постановляют:
1. Повысить с 1 февраля 1936 г. ставки зарплаты
председателям Районных исполнительных комитетов и первым
секретарям Районных комитетов Партии для 50% районов до 650
рублей и для остальных 50% до 550 рублей, заместителям
председателей Райисполкомов и вторым секретарям райкомов
соответственно до 550 рублей и до 450 рублей, заведующим
земельным, торговым и финансовым отделами, управляющим районным
филиалом Госбанка, завкультпропам райкомов и секретарям
райкомов ВЛКСМ соответственно до 500 и 400 рублей.
2. Установить председателям 250 районных исполнительных
комитетов и первым секретарям 250 райкомов ВКП(б) наиболее
крупных районов по особому списку, утверждаемому Оргбюро ЦК
ВКП(б), ставки зарплаты в размере 750 рублей; заместителям
председателя райисполкомов и вторым секретарям райкомов ВКП(б)
этих районов -- 650 рублей.
3. Увеличение ставок зарплаты произвести в пределах
утвержденных на 1936 год смет.
Председатель СНК СССР Молотов
Секретарь ЦК ВКП(б) Сталин"
Так это делалось тогда и так делается теперь. Как и при
Сталине, без официальной публикации в печати в конце 1989 года
были значительно повышены и без того немалые оклады
номенклатурного партаппарата.
Инструктору обкома КПСС -- с 250 до 370--400 руб.
зав. отделом обкома -- с 380 до 600 руб.
секретарю обкома -- с 450--500 до 700--750 руб.
первому секретарю обкома -- с 550 до 850 руб.
Как читатель видит, все эти оклады значительно выше
средней статистической, не говоря уж о фактической заработной
плате советского трудящегося. Это помимо заказов, отличной
столовой, автомашин, квартир и дач. Повышение окладов было
произведено не только на уровне обкомов, но и на других
уровнях, в том числе в Политбюро. Теперь члены и кандидаты в
члены Политбюро получают 1100, а Генеральный секретарь ЦК --
1200 рублей в месяц, хотя в действительности им, как и при
Сталине, никаких денег не нужно -- все они получают бесплатно.
Пользуясь тем, что первая половина 30-х годов была
периодом карточной системы на продовольствие и промтовары, были
введены дополнительные выдачи для номенклатуры, закрытые
распределители, споцстоловые и спецпайки. Так расцветилась
своими природными красотами спецстрана Номенклатурия.
С нынешними условиями труда и быта в спецстране мы уже
ознакомились, повидали жилые дома, дачи, пансионаты. Взглянем
теперь на другой комплекс -- на санатории, больницы и
поликлиники.
Среди многочисленных курортов СССР нелегко найти такой,
где не было бы санатория ЦК партии или правительства --
союзного или республиканского. И если даже прихоть судьбы или
самого завсектором забросит его на совсем уж маленький курорт,
вроде моего родного городка Бердянска на Азовском море, то и
там ему не придется унизиться и жить в санатории вместе с
обычным людом: и там будет дача горкома партии, где сможет
поселиться номенклатурный отдыхающий. Напротив: ни за какие
деньги не сможет простой советский гражданин попасть в такие
санатории или на такую дачу.
В этих местах отдыха номенклатурщики находятся среди
своих. Любопытное и, вероятно, неожиданное для читателя
следствие этого -- поразительная вольность нравов, процветающая
в номенклатурных санаториях. Изображающие из себя в течение 11
месяцев в году примерных семьянинов, верных жен и непорочных
дев, номенклатурные чины обоего пола жадно наверстывают
упущенное. Это разрешается, никаких персональных дел заведено
не будет.
Оговоримся, что такова же традиция и в обычных санаториях
и домах отдыха. В серии анекдотов "Сказания иностранцев о
Московском государстве" есть и такое замечание: "Советские люди
деликатны; то, что на Западе называется публичными домами, они
именуют домами отдыха". Однако номенклатурные санатории не
только не составляют исключения, но интенсивность разгула там
выше -- прямо пропорционально интенсивности 11-месячного
ханжества и качеству питания отдыхающих. А питание отличное, и
помещение отличное, и много врачей и -- что особенно приятно --
миловидных медсестер.
Вообще забота о здоровье -- характерная черта
номенклатурщика. Послушать его, так он прямо надрывается на
работе. Выразите ему недоумение, что при всем том он отлично
выглядит,-- и вы неизменно услышите грустный ответ: "Внешность
обманчива..." В действительности обманчива не цветущая
внешность завсектором, а создаваемая им видимость
перенапряжения на работе.
Его и его семью обслуживало Четвертое лечебное управление
Министерства здравоохранения СССР. Прежде оно именовалось
Лечсанупр Кремля. Теперь оно формально ликвидировано, но
продолжает свою деятельность под названием
"Лечебно-оздоровительное объединение при Совете Министров
СССР": ведь не может же номенклатура обойтись без специальной,
только для нее предназначенной лечебной системы. Так что и
сегодня ответственный номенклатурщик и его домочадцы
прикреплены к кремлевской больнице и поликлинике, у них там
есть постоянный лечащий врач.
Это роскошно выглядящий лечебный комбинат, расположившийся
в ряде зданий. Продолжают открывать все новые филиалы
кремлевской больницы: громадный, на 2 тысячи мест,
профилакторий для сотрудников партийного аппарата на Ленинских
горах, новый корпус в лесном массиве в конце Открытого шоссе,
другой новый корпус при санатории ЦК на "Ближней даче" Сталина.
Правда, о врачах там ехидно говорят: "Полы паркетные, врачи
анкетные". Врачи там действительно подобраны по пресловутым
"политическим качествам", но фактически они и не лечат: в любом
сколько-нибудь серьезном случае они ведут заболевшего
номенклатурщика к консультанту. А консультанты -- виднейшие
советские ученые-медики, члены Академии медицинских наук СССР.
Лучшие из них состоят личными врачами правящей верхушки класса
номенклатуры. Когда Сталин сфабриковал "дело врачей", то в
подземной следственной тюрьме на Лубянке оказался весь цвет
советской медицины, потому что он-то и лечил членов Политбюро.
Знаниям же "анкетных врачей" старый диктатор не доверял и,
заболев в разгаре "дела врачей", остался без врачебной помощи и
умер от инсульта, в то время как его лейб-врач профессор
Виноградов, по его же приказу до полусмерти забитый и
закованный в цепи, валялся в подвале Лубянки.
Запуганные кремлевские врачи стараются лечить своих
грозных пациентов по мере возможности консилиумом, чтобы никто
в отдельности не нес ответственности за результаты лечения.
В обычных больницах кроватями заставлены все коридоры,
медперсонала не хватает, а кормят так плохо, что без передач от
родных прожить нельзя. В кремлевской больнице -- выписанная
из-за границы аппаратура и лекарства (на отечественную технику
и фармакологию в таком важнейшем вопросе, как собственное
лечение, номенклатура не полагается). Питание больных и уход за
ними отличные, персонала много, комнаты отдельные.
А номенклатурщики поважнее получают особые комнаты --
"люкс" и "полулюкс". "Полулюкс" описан советским писателем так:
"...Полулюкс вмещал кабинет и спальню, балкон, ванную комнату,
прихожую с выходом прямо на лестницу, устланную ковровой
дорожкой, В этом светлом, просторном обиталище... мягкие
кресла, ковры, дорогие статуэтки, тяжелые позолоченные рамы
развешанных по стенам картин".
А о "люксе" коротко пишет бывший кандидат в члены
Политбюро Б. Н. Ельцин: современнейшее медицинское
оборудование, все импортное. Больничная "палата" -- это
огромная квартира, всюду роскошь: посуда, хрусталь, ковры,
люстры....
Обычный советский трудящийся попадает в районную больницу,
когда его дело совсем уже плохо. А в сияющие хоромы кремлевской
больницы номенклатурные чины и члены их семей нередко просто
ложатся отдыхать.
Для выздоравливающих и для хронически больных
поменклатурщиков есть загородное отделение кремлевской
больницы, расположенное в лесопарке Кунцево.
Нет нужды говорить, что при малейшем недомогании
завсектором отправится к врачу или вызовет его. В начале