Вулф Джин. Рыцарь

   – И вы хотите забыть, что он вам не брат.
   – Верно. Раньше он был высоким сильным мужчиной с черной бородой. Он мне говорил об этом и думал, что я все помню. Потом пришли великаны. Ангриды. Они ранили Бертольда Храброго – очень, очень тяжело, – и он уже вряд ли оправится когда-нибудь. Раньше я думал, что все больные люди рано или поздно обязательно выздоравливают. Пусть я еще ребенок, но теперь я хорошо понимаю, что это не так.
   – Вы тоскуете по человеку, которого никогда прежде не знали?
   – Да, конечно. Он был сильным, умным и смелым. Мы с ним часто сидели по вечерам в его маленькой лачуге, еще до моей встречи с Дизири, и он рассказывал мне о разных историях, происходивших с ним до ранения, и я хорошо представлял, каким он был раньше. Я все время хотел стать похожим на него, только я никогда не смогу, никогда.
   Баки села. Она все еще выглядела неважно.
   – Вы никогда не сможете стать таким, каким являетесь сейчас?
   Я попытался улыбнуться. Это было трудно, но я очень постарался, и, кажется, у меня получилось.
   – О, я достаточно силен. Гарсег растолковал мне все про море, и физически сейчас я, наверно, сильнее Бертольда Храброго. Но я не смел и не умен. В душе я по-прежнему остаюсь ребенком. С виду я взрослый мужчина, но я помирал от страха, когда мы сражались с остерлингами.
   Никто не произнес ни слова, и я спросил Гарсега, рассказывал ли я о той схватке.
   – Нет, но ваш пес рассказывал. Вы сражались героически и получили рану, которую исцелило море.
   – Но я боялся. Я просто помирал от страха. Матросы дрались с ними через сетевое заграждение, а я стрелял сквозь него, пока у меня не закончились стрелы.
   – И многих убили.
   Я кивнул.
   – Ничего лучшего вы и не могли сделать. Морские эльфы не пользуются луком, поскольку он бесполезен под водой. Но моховые эльфы, которыми правит ваша Дизири, искусные стрелки, и я видел, какую бойню может устроить один искусный лучник.
   – Они прорезали дыру в сети. – Погруженный в воспоминания, я почти не слушал Гарсега. – Она была сплетена из прочных веревок толще моего большого пальца, но они перерезали их, и наши люди обратились в бегство. У меня не оставалось выбора.
   Гарсег улыбнулся:
   – Мужества здесь не требовалось, разумеется.
   – Верно. У меня просто не оставалось выбора. Я выхватил из ножен Мечедробитель, завопил и спрыгнул с ахтеркастля. Один остерлинг всадил мне в бок кинжал, и я упал.
   – То есть ваш корабль был захвачен и теперь находится в руках ужасных остерлингов. – Гарсег сочувственно покачал головой. – Я не заметил ни одного остерлинга, когда поднялся на борт, но, несомненно, тут все дело в моей невнимательности.
   – Нет, мы заставили остерлингов отступить. Они все удрали обратно на свой корабль, перерезали канаты, оставив у нас на борту несколько абордажных крючьев, и уплыли.
   – Почему, господин? – Ури повернула ко мне голову.
   – Думаю, они испугались, что мы захватим их корабль и перебьем всех до единого. Мы так и сделали бы, не перережь они канаты.
   – Значит, вы кое-что выпустили из своего рассказа. Я сразу так и подумал. Вы говорили о своем страхе, сэр Эйбел Благородное Сердце.
   – Да.
   – И о том, как спрыгнули с ахтеркастля с мечом в руке.
   Я объяснил, что не с мечом.
   – Ну, с Мечедробителем. Потом вы сказали, что вам в бок всадили кинжал. Сквозь кольчугу, как я понял со слов вашего пса. Вы упали, надо полагать, на палубу.
   – Да.
   – Однако вас вряд ли пырнули кинжалом и повергли на палубу незамедлительно после вашего прыжка с ахтеркастля. Так что же еще произошло?
   Я сказал, что ранил несколько человек Мечедробителем и тому подобное.
   – Несколько остерлингов.
   – Я хотел рассказать вовсе не об этом, – сказал я. – Я хотел рассказать о том, каким отважным был Бертольд Храбрый и каким сильным. Только когда я встретился с ним, он уже был другим: сгорбленным и немножко не в своем уме. Борода у него стала совсем седой, и он не хотел возвращаться в Гриффинсфорд. Ни за что. Он просто хотел жить в лесу, где его не нашли бы. Но нет, его нашли, и он погиб. – Тут я вытер рукой глаза и после непродолжительной паузы сказал: – Прошу прощения.
   – За то, что вы оплакиваете смерть своего брата? И сильнейшим не стыдно проливать слезы в такие минуты.
   – Я вот что хотел сказать. Мне кажется, Дизири сделала так, чтобы я повзрослел настолько, насколько повзрослел бы здесь, если бы не провел какое-то время в Эльфрисе.
   Казалось, Гарсег не желал обсуждать эту тему.
   – Разница в десять лет. Я имею в виду, если сравнить меня, каким я был до той ночи, когда превратился во взрослого мужчину, и меня нынешнего. Примерно десять лет.
   – Или меньше.
   – Только Бертольд Храбрый старше меня лет на тридцать-сорок…
   – Мне полегчало, господин, – сказала Ури. – Наверное, я смогу встать, если вы мне поможете.
   Я помог, и она легонько прижалась ко мне.
   – Ты просто хотела, чтобы он тебя обнял, – сказала Баки.
   Ури ухмыльнулась:
   – А обнимает он нежно.
   Почти шепотом я сказал Гарсегу:
   – Иногда мне снятся остерлинги.
   – Мне тоже. Они совершали жертвоприношения нам, когда удерживали Огненную Гору. Хотите выслушать мое мнение по этим вопросам?
   – Да, – сказал я. – Выслушаю с превеликим удовольствием.
   – Насчет удовольствия сомневаюсь. Во всяком случае, сомневаюсь, что вы охотно примете все мои суждения. – Гарсег на минуту задумался, словно соображая, с чего начать. – Пункт первый: остерлинги. Вы считаете себя недостаточно смелым, поскольку испытывали страх перед ними. Вы думаете, что ваш брат не испугался бы на вашем месте?
   – Он сражался с великанами.
   – А вы с остерлингами, сэр Эйбел. Вы боялись, но преодолели свой страх. Вы думаете, они не боялись вас? Если вы действительно так думаете, сейчас мы найдем лужу, и вы посмотрите на свое отражение в воде. Вы были в доспехах?
   – В кольчуге и стальном шлеме. Я купил их до того, как мы сели на корабль.
   – И с Мечедробителем в руке. Плюс ко всему, именно вы перестреляли из лука множество остерлингов. Поверьте мне, сэр Эйбел, они затряслись от страха, едва лишь увидели вас.
   – Испуганными они уж всяко не казались.
   Я нашел дуриан, который пробовал очистить раньше, и снова попытался содрать с него кожуру ногтями. У меня получалось не многим лучше, чем в первый раз.
   – А разве вы казались испуганным?
   На это я ничего не мог ответить.
   – Меня там не было, но я знаю ответ. И вы знаете. Вы подавляли страх, покуда не упали на палубу, раненый. И они подавляли страх, до поры до времени. Когда на борту находится рыцарь, на фок-мачте вывешивают его вымпел. Вы сделали это?
   Я помотал головой:
   – У меня нет вымпела, и я в любом случае не знал о таком обычае. Наверное, именно поэтому капитан не поверил, что я настоящий рыцарь.
   – Обычно остерлинги не нападают на такие корабли. Они наверняка страшно удивились и испугались, увидев вас на борту.
   – Ладно, – сказал я. – А что насчет остальных пунктов?

Глава 26
ПУНКТ ВТОРОЙ И ПУНКТ ТРЕТИЙ

   – Прекрасно, перейдем к следующему пункту. Вы принесли от лаймового дерева не только кубок, но и стеклянную трубку. Разумеется, вам приходило в голову, что рано или поздно я увижу ее. Вы собираетесь показать мне находку?
   – Я хотел показать, когда мы закончим разговор на прочие темы. – Я хорошо спрятал зеленую трубку в высокой траве, хотя она и без того практически сливалась с ней, но быстро нашел ее и протянул Гарсегу. – Там внутри скрученный лист бумаги.
   Он кивнул.
   – Вы взломали печать?
   Я сказал, что никакой печати там не было, а Ури склонилась над моим плечом, чтобы разглядеть получше. Баки тоже подошла поближе. Они обе оставались обнаженными, и тогда, и впоследствии, и мне было трудно не пялиться на них, но я не пялился.
   Гарсег вытащил затычку и извлек из трубки лист бумаги.
   – Это свиток. Нечто вроде книги, – пояснил он, развязывая тонкие тесемки.
   – Я тоже развязывал, – сказал я, – но потом завязал как было.
   – Вы прочитали свиток?
   Я помотал головой:
   – Я взглянул на него, но мне не разобрать такое письмо.
   – Мне тоже. Вероятно, здесь написано по-целидонски.
   Он отдал свиток Баки, которая сказала:
   – Хм… Я знаю только наше письмо, а такое мне не прочитать.
   Ури придвинулась ко мне поближе:
   – Если Баки не может, я тоже не могу.
   Гарсег взял свиток у Баки, снова свернул и, завязав тесемки, засунул обратно в трубку.
   – Возможно, это завещание женщины, чьи кости мы нашли, но точно сказать нельзя. Коли хотите, оставьте свиток у себя, сэр Эйбел. Или же положите обратно на место.
   Вернув трубку со свитком обратно под дерево, я спросил Гарсега, как он думает, знала ли она, что умрет. Гарсег указал на кубок:
   – Когда рядом с телом находишь кубок, невольно напрашивается мысль о яде. Вот почему я посоветовал вам тщательно вымыть сосуд, хотя он лежал тут долгое время. Если здесь имело место отравление, возможно, женщина отравилась сама и до последней минуты сжимала завещание в руке.
   Я попытался представить, зачем женщине понадобилось убивать себя в таком прекрасном саду.
   – Наверное, у вас еще много вопросов. Спрашивайте, коли хотите, только сразу признаюсь: у меня нет ответов.
   – Ты сказал, что видел кости, – напомнил я Гарсегу. – Ты видел и стеклянную трубку тоже?
   Он отрицательно потряс головой.
   – Я поискал вокруг, но солнце еще только всходило. Я не увидел трубки.
   – Ты говорил о великом сражении, в результате которого эльфы изгнали Сетра из своего мира.
   Я сказал так, поскольку подумал: Гарсег не хочет, чтобы Ури и Баки знали, кто он такой на самом деле. Я остался доволен своей сообразительностью, но Ури вдруг задрожала всем телом, и мне пришлось пообещать никогда впредь не произносить имени Сетра.
   – Мы должны были умереть, – сказала она. – Мы должны были умереть, если поднимемся сюда.
   Баки повторила то же самое.
   – Он прощает вас, – сказал Гарсег.
   Я видел, что они не поняли, но поверили – или почти поверили, таким убедительным тоном он говорил.
   – Тысяча ваших лет миновала со времени того сражения, – сказал Гарсег. – Я могу рассказать о нем в подробностях, коли хотите. Но хотите ли вы?
   – Пожалуй, нет. Я все думаю о той женщине. Не могли же кости пролежать здесь тысячу лет, правда?
   – При такой влажности? Конечно нет.
   – Значит, женщину привел сюда не строитель, возведший башню?
   – Кто знает? Когда здесь проходит тысяча лет, в Эльфрисе проходит сто или даже меньше.
   – Вдобавок он возвращается время от времени, – сказала Баки. – Давайте не будем больше говорить о нем.
   Я напряженно размышлял. Первым делом я предположил, что женщина потерпела кораблекрушение, но коли так, зачем она убила себя? Я снова спросил Гарсега, является ли верхушка башни островом в Митгартре, и он опять ответил утвердительно.
   – Хорошо, – сказал я, – если это остров, почему я не слышу шума моря? Я не слышал шума моря ни разу, пока мы здесь.
   – Оно не особо шумит, когда спокойно.
   – Ладно, я пойду посмотрю. А ты оставайся тут с нашими больными девушками.
   Баки робко сказала:
   – Ури и Баки, господин. Я Баки.
   Только тогда я окончательно понял, кто есть кто, и больше уже никогда их не путал.
   Гарсег потряс головой, возражая против моего распоряжения, но я не обратил на него внимания. Солнце еще стояло не очень высоко, поэтому, чтобы свет не бил мне в глаза, я повернулся спиной к нему и двинулся на запад. Примерно через каждые сто шагов я надламывал веточки деревьев и спустя некоторое время услышал позади голос Гарсега:
   – Зачем вы это делаете?
   Я не обернулся.
   – Чтобы найти дорогу обратно, разумеется.
   – А зачем вам возвращаться обратно?
   – Девушкам нездоровится, и мы должны позаботиться о них. Я надеялся, ты останешься там и присмотришь за ними.
   – На протяжении всей своей истории эльфы пытались освободиться из-под власти чудовища по имени Кулили. Вы – их последняя надежда. Я не спущу с вас глаз даже ради десяти тысяч блюющих дев.
   Я остановился, чтобы рассмотреть дерево с листвой дивного оттенка зеленого цвета. Несомненно, родиной чудесного растения являлся Эльфрис, но оно казалось таким свежим и юным, словно Бог сию минуту создал его, посадил буквально за минуту до моего появления здесь. Густо усыпанное голубыми и лиловыми цветами с длинными ярко-красными усиками (или как там они называются) посреди раскрытых лепестков. Я никогда прежде не видел ничего подобного и навсегда запомнил неземной красоты дерево.
   Я услышал позади смех Гарсега, но не обернулся. Однако, зашагав дальше, я спросил, в верном ли направлении мы идем.
   – Понятия не имею. Точнее, здесь любое направление в конечном счете окажется верным, если идти достаточно долго. Возможно, мы идем кратчайшим путем. Возможно, самым длинным. В любом случае, рано или поздно мы выйдем к морю.
   – Я все еще не слышу шума волн.
   – Я тоже. Но если мы продолжим путь, мы непременно услышим, коли сейчас на море вообще есть волны.
   Я подумал о словах Гарсега и о погоде. Стояло почти полное безветрие, и я сказал:
   – Верно, погода тихая.
   – Да, и именно в такую погоду моряки обычно замечают этот остров. Он чаще всего виден в сумерки, похожий на мираж, сотканный в знойном воздухе.
   – Они могут подойти сюда на веслах, если на море мертвый штиль и парусами не воспользоваться?
   – Могут, и многие подходят.
   Поначалу я здорово разозлился на Гарсега за то, что он бросил Баки и Ури одних и пошел за мной. Но потом я вспомнил, сколько хорошего он для меня сделал, и подумал, что сам точно так же бросил бедняжек. Поэтому я остановился, знаком подозвал Гарсега, и дальше мы зашагали бок о бок. До поры до времени мы шли в густой тени деревьев.
   Но вскоре тень стала узорной, поскольку солнечные лучи пробивались сквозь листву и ложились на траву яркими пятнами. Потом мне показалось, что мой спутник сильно увеличился в размерах. Только рядом со мной шел вовсе не Гарсег в обычном своем обличье.
   Существо, представшее моему взору, было не совсем змеей и не совсем птицей. Но мне приходится называть именно этих животных, поскольку больше всего оно походило на них. Очень красивое и страшно жуткое. Я не помню всех цветов раскраски, которые в любом случае постоянно менялись, но вот какая штука: все они были гораздо темнее, чем возможно себе представить. Синий цвет казался темнее обычного черного, и золотой тоже: такой коричнево-золотой с льющимся из непроглядной глубины сиянием. Казалось, вы видите золотой огонь в недрах клубящегося грозового облака, с виду плотного, но на деле неосязаемого, как дым.
   Я едва разглядел в диковинном существе Гарсега, но у меня возникло впечатление, будто он с трудом сдерживает смех. Я сказал, что в прежнем обличье он нравился мне гораздо больше.
   – Я знаю.
   – Так, значит, вот ты какой на самом деле. Ты ведь Сетр, да? Ты действительно родом из мира, расположенного под Эльфрисом?
   – Да. Вы не возражаете, если мы отклонимся на пару шагов в сторону, сэр Эйбел? Вам следует увидеть нечто более важное, чем море, и с вашего позволения я покажу это вам.
   Мне казалось, что я уже увидел нечто очень важное, но не стал возражать.

Глава 27
КУЛИЛИ

   Тропинки там не было – просто мягкая трава и папоротник под высокими деревьями. Пологий спуск, поворот, потом снова спуск – и наконец мы вышли к крохотной долине не более ста ярдов в длину и ширину. От красоты здесь просто дух захватывало. Со скал падали миниатюрные водопады, в самой середине долины находился пруд с берегами, поросшими белыми лилиями и другими белыми цветами, еще более красивыми, чем лилии. А также папоротником. До сих пор я видел только маленькие папоротники, но здесь они были огромными, как в Эльфрисе. Они вздымались над моей головой так высоко, что я мог бы ехать под ними на коне, не задевая листвы шлемом. Мы шли в густой тени, и Гарсег казался совершенно реальным человеком, таким реальным, что, дотронься я до него, я не распознал бы в нем существа, которым он на самом деле являлся.
   Там, где тень сгущалась до черноты, я увидел маленькую статую. Она изображала обнаженную женщину и выступила на меня из темноты подобно призраку. Одной рукой она словно хотела прикрыть груди, а другую протягивала вперед умоляющим жестом.
   Я сам был голый, и при виде статуи со мной случилось нечто такое, что часто случалось в школе, когда я смотрел на девушек, играющих в волейбол. Я не хотел, чтобы Гарсег заметил это, и потому сразу прыгнул в пруд. Это и вправду помогло, поскольку вода там была чистой и холодной. Вынырнув, я откинул волосы со лба, как обычно все делают, и попытался ухмыльнуться.
   Гарсег наклонился и недоуменно посмотрел на меня:
   – Зачем вы это сделали?
   – Чтобы освежиться и смыть пот. Разве ты не вспотел, пока мы шли?
   Он протянул мне руку и помог вылезти на берег.
   – Поглядите туда. Подождите, пока рябь на воде не уляжется, и поглядите внимательно.
   – Ты говорил, что хочешь показать мне мое отражение, – сказал я, – чтобы я понял, почему остерлинги испугались меня.
   – Нет. Посмотрите в глубину пруда, сэр Эйбел.
   Я так и сделал. Моему взору представилось нечто вроде бесконечного туннеля, местами кривоватого и уходящего чуть в сторону, о чем я и доложил Гарсегу.
   – Как и многие подобные водоемы, он является воротами в Эльфрис, – сказал Гарсег. – Я показываю его вам, чтобы вы знали, как выглядят такие ворота. Когда келпи несли вас ко мне, они сказали вам, что вы вступаете в Эльфрис?
   Я помотал головой.
   – Вам не кажется, что сейчас вы должны видеть под водой верхний этаж Башни Глас?
   Раньше мне это не приходило в голову, но он был прав. Слой почвы на острове не мог быть толще десяти-двенадцати футов. Я напряг зрение и вгляделся в воду хорошенько; и я вспомнил, что так и не достиг дна, хотя старался нырнуть поглубже.
   Я не верил, что пруд является воротами в Эльфрис, о чем и сказал Гарсегу. На глубине пруд и вправду выглядел странно, очень странно. Но я уже один раз нырял туда, и со мной не произошло ровным счетом ничего, кроме того, что я хотел. (Я до сих пор не осмеливался смотреть на статую. Рядом с ней Баки и Ури казались плоскогрудыми мальчишками.)
   – Ты хочешь сказать, что я попал бы в Эльфрис, если бы ты отправился со мной, чтобы я не утонул?
   – Вы никогда не утонете, – сказал Гарсег. – Вы слиты с морем в единое целое – гораздо теснее, чем вы думаете.
   Судя по тону, он говорил серьезно. И в тот момент я мог думать лишь о том, что Дизири находится в Эльфрисе. Я в жизни не хотел ничего так сильно, как быть рядом с ней, и потому снова нырнул в пруд. Предпринял еще одну попытку.
   Во второй раз вода не показалась мне особенно холодной, и как только мое движение вниз замедлилось, я принялся энергично работать руками и ногами. Я неплохо плавал еще в Америке, а за время общения с Гарсегом научился плавать так здорово, что ты сочтешь меня хвастуном, если я скажу, каким отличным пловцом я стал. Я опускался все глубже и глубже.
   По идее, там должно было становиться все темнее и темнее – но нет, все вокруг озарялось голубым светом, подобный которому я видел раньше в морских глубинах и который сейчас казался мне ничуть не менее прекрасным, чем в первый раз. Немного погодя я решил чуть передохнуть и завис на месте, пытаясь сообразить, где же путь наверх. Наверное, ты думаешь, что подняться из глубины на поверхность очень легко и рыбы знают путь, но когда поблизости нет никаких рыб и ты не видишь вокруг ничего, кроме пронизанной голубым светом воды, тебе приходится сильно поломать голову.
   Я очень долго безвольно плыл по течению (по крайней мере, мне так показалось). Слабый подводный поток нес меня все дальше и дальше, медленно разворачивая кругом, и это было здорово. Я думал о Дизири и о статуе, и вскоре они стали сливаться у меня в уме в один образ, и я задался вопросом, существую ли я вообще в реальности. Мне подумалось, что, возможно, я просто воспоминание: Дизири вспоминает меня, и всегда будет помнить, и всегда будет любить меня, а я всегда буду любить ее – и я существую лишь в сознании Дизири.
   Я Кулили.
   Эти слова я услышал не ушами, а скорее костями черепа.
   Вниз. Спускайся вниз.
   Я стал спускаться. Я понял, в каком направлении надо двигаться, поскольку оттуда доносился голос. Голубой свет постепенно превратился в фиолетовый, а потом стало совсем темно. Чьи-то пальцы дотронулись до моего лица, только я знал, что на самом деле это вовсе не пальцы. Я подумал, что так нечестно, и сказал:
   – Я тебя не вижу.
   Увидишь, когда я пожелаю.
   – Ты кто? – спросил я.
   Внезапно мне показалось, что я даже не знаю, кто я сам в действительности. Простой американский мальчишка? Рыцарь? Брат Бертольда Храброго?
   Я Кулили. Ты – человек, поклявшийся сразиться с Кулили.
   – Эйбел, – сказал я. – Меня зовут… Эйбел.
   Ты убьешь меня?
   – Не знаю. – Похоже, ответ не имел особого значения. – Полагаю, я должен попытаться. Я обещал.
   Я тоже так считаю. Для тебя честь – это святое.
   – Ты чудовище. Так говорил Гарсег.
   До сей минуты я ничего, ровным счетом ничего не видел в кромешной тьме, но едва лишь произнес последнее слово, как в отдалении замерцал зеленый огонек. «Что там такое, черт возьми?» – подумал я.
   Фосфорисцирующая рыба. Они иногда заплывают сюда.
   – Мне трудно думать. – Я не знаю, почему сказал это, но я сказал правду. – Почему здесь так трудно думать?
   Моя вода холодна.
   – Зачем ты позвала меня сюда?
   Она не ответила.
   – Ничего, если я всплыву обратно? Мне бы хотелось согреться.
   Прежде чем убьешь меня?
   Она смеялась надо мной, но я нисколько не разозлился. Мне даже понравилось.
   – Ты сама можешь запросто убить меня здесь и сейчас, если захочешь.
   Я не стану.
   – Ты же убивала эльфов, которые приходили убить тебя. Мне Гарсег говорил.
   Этот мир принадлежал мне. Принадлежал еще во времена, когда здесь не было эльфов. Они изгнали меня с суши в воду, а потом загнали в эти глубины. Дальше меня уже не прогнать. Ты хочешь увидеть меня?
   Перед моим мысленным взором возник отчетливый образ, словно вызванный в моем сознании чужой волей. Статуя, только живая.
   – Ты смотрел в пруд. Ты видел там себя таким, каким тебя видят окружающие. Сейчас ты видишь меня такой, какой меня видят окружающие.
   Я не представлял, как можно ненавидеть столь прекрасную женщину. Я спросил, почему эльфы ненавидят ее.
   Спроси у них.
   – Ладно, а почему ты ненавидишь их?
   Я не ненавижу, но буду бояться их, покуда они боятсяменя.
   Прекрасная женщина исчезла. Теперь я видел странный лес. Там росли деревья, похожие на телеграфные столбы, с несколькими огромными листьями на самой верхушке. Там на земле повсюду темнели лужи воды, и какое-то огромное существо под узловатыми корнями постепенно увеличивалось в размерах и вытягивало щупальца в разные стороны. Деревья разговаривали с женщиной внизу, и маленькие растения тоже, а она отвечала всем по очереди и становилась все больше и больше. Она видела все растения до единого и видела их души, которые обволакивали каждое из них подобием кокона. Души были разных чудесных цветов и все светились, независимо от цвета.
   Насекомые пожирали листья, проливая животворный сок, и всевозможные животные грызли кору, убивая деревья. Поэтому женщина создавала для растений защитников, беря крохотные частицы их собственных душ и частицы своего существа, бледно-серой мудрости, сверкавшие подобием жемчужин. А также сухие ветки, листья, землю, огонь и дым, воду и мох. Самые разные подручные материалы.
   Поначалу защитники походили скорее на животных, но огромная женщина под корнями посмотрела в небо и увидела там Митгартр и людей, пашущих поля, сажающих цветы и ухаживающих за фруктовыми садами. Тогда она придала защитникам обличье, похожее на человеческое. Сперва они здорово смахивали на огородных пугал, но постепенно становились все лучше и лучше, а в конце концов обрели способность сами менять свое обличье, чтобы стать еще лучше.
   Некоторые до сих пор защищают, даже от меня. Ты знаешь таких?
   Я увидел Дизири, и у меня перехватило дыхание. Мне показалось, я просто умру, коли сейчас не дотронусь до нее, не поговорю с ней.
   – Да. Я люблю ее.
   Я тоже, сказала Кулили.
   Потом Дизири исчезла.
   Теперьты хочешь увидеть меня? Воочию?
   Кажется, я сказал «да».
   Потом началось ожидание. Прошло не десять минут и не десять секунд. Так текло время до изобретения первых часов. Я неподвижно висел в холодной морской воде, медленно вращаясь и напряженно ожидая – и больше ничего не делая. Белые, желтые и зеленые огоньки кружились вокруг меня, и золотые, и лазурные.
   Наша лампа.
   Огоньки собрались вместе, я увидел, что на самом деле это рыбы. Маленькие оранжевые рыбки, блестевшие подобием свечных огоньков; черные рыбы с огромными головами и кошмарными зубами, торчащими изо рта, словно красно-синие червяки; длинные серебристые рыбы с жабрами и хвостами, похожими на горящие электрические лампочки; и еще множество других, которых я забыл. Все оттенки красного, желтого, синего и прочих цветов.