Вулф Том. Домой возврата нет

углом.
- Интересно, где это пожар? - рассеянно полюбопытствовала Эстер. По
соседней улице прогрохотала еще одна пожарная машина и устремилась на
Парк-авеню. - Наверно, большой пожар... шесть машин проехало. Наверно,
где-то поблизости.
Эми Карлтон села и заморгала глазами, и с минуту все они праздно
размышляли, где же это горит. Но потом снова уставились на Лоугена.
Наконец-то он, кажется, управился со своим цирком. Он стал закрывать
большие чемоданы и затягивать ремни.
И тут Лили Мэндл повернула голову в сторону коридора, сильно втянула
носом воздух и вдруг сказала:
- Пахнет дымом, чувствуете?
- Как? Что? - отозвалась миссис Джек. И тотчас же, выйдя в коридор,
взволнованно воскликнула: - Ну да! Надо узнать, в чем дело - пахнет дымом,
да еще как! А пока давайте выйдем на улицу. - Лицо ее разгорелось от
волнения. - Да, лучше выйдем, - повторила она. - Все выходим! - И тут ей
пришлось возвысить голос: - Мистер Лоуген! - Впервые за все время он
поднял голову и с вопросительно-простодушным видом обратил к хозяйке дома
большую круглую физиономию. - Послушайте, по-моему... верно, нам лучше
всем выйти, мистер Лоуген, пока мы не узнали, где пожар. Вы готовы?
- Да, конечно, - весело ответил Лоуген. И озадаченно прибавил: - Пожар?
Какой пожар? Разве пожар?
- Я полагаю, пожар в нашем доме, - любезно, но с изрядной долей иронии
сказал мистер Джек. - Так что, вероятно, нам всем лучше выйти... но, быть
может, вы предпочитаете остаться?
- Ну, нет, - бодро ответил Лоуген, неуклюже поднимаясь с полу. - Я
вполне готов, благодарю покорно, вот только еще не переоделся...
- С этим, я полагаю, лучше подождать, - сказал мистер Джек.
- Ох, а девушки! - воскликнула вдруг Эстер Джек и, теребя кольцо на
пальце, мелкими шажками заторопилась в столовую. - Нора, Джейни, Мэй!!
Девушки! Мы все спускаемся вниз... где-то в нашем доме пожар. Вы пойдете с
нами, пока мы не выясним, где горит.
- Пожар, миссис Джек? - тупо переспросила Нора и уставилась на хозяйку.
Миссис Джек тотчас заметила ее мутный взгляд и покрасневшее лицо и
подумала: "Опять выпила! Этого надо было ждать!" И сказала с досадой:
- Да, Нора, пожар. Созовите девушек, пускай они все идут с нами. И...
ох! Кухарка! - быстро крикнула она. - Где кухарка? Подите кто-нибудь
позовите ее. Пускай тоже идет вниз!
Новость вывела девушек из равновесия. Они беспомощно переглядывались и
бесцельно колесили по комнате, словно не зная, что им теперь делать.
- А свои вещи брать, миссис Джек? - спросила Нора, тупо глядя на
хозяйку. - Мы успеем уложиться?
- Конечно, нет, Нора! - потеряв терпенье, воскликнула миссис Джек. - Мы
не уезжаем! Просто выйдем на улицу, пока не узнаем, где пожар и насколько
он опасен!.. И, пожалуйста, позовите кухарку, Нора, и приведите ее вниз!
Вы же знаете, она такая трусиха, чуть что, сразу теряется!
- Ладно, - сказала Нора, по-прежнему беспомощно глядя на миссис Джек. -
Стало быть, это все? А нам... - она сглотнула слюну, - может, нам еще чего
понадобится?
- О, господи, Нора... да нет же!.. Только пальто возьмите. Скажите
девушкам и кухарке, пускай наденут пальто.
- Ладно, - глухо повторила Нора и, еще помедлив, с тупым, растерянным
видом неуверенно двинулась через столовую в кухню.


Между тем мистер Джек вышел на лестницу и нажимал звонок, вызывающий
лифт. Немного погодя к нему присоединилась его семья, гости и слуги.
Спокойно, испытующе он их всех оглядел.
Лицо Эстер пылает от сдерживаемого волнения; а вот ее сестра Эдит,
которая, кажется, за весь вечер словечка не промолвила, такая неприметная,
что никто на нее внимания не обращал, сейчас, как всегда, бледна и
невозмутима. Молодчина Эдит! Приятно видеть, что и его дочь Элму это
небольшое происшествие тоже не выбило из колеи. Стоит хладнокровная,
красивая, и ей, кажется, Даже скучновато. Для гостей, разумеется, все это
просто забава... а почему бы и нет? Они-то ничего не теряют. Все
беззаботны, кроме этого молодого дурня-иноверца, Джорджа
как-бишь-его-дальше. Только поглядеть на него сейчас... напряженный,
взвинченный, ни секунды не стоит на месте, лихорадочно озирается. Можно
подумать, это его имущество, того гляди, вылетит в трубу!
Но где же Лоуген? В последний раз он попался на глаза, когда нырнул в
комнату для гостей. Неужели этот болван все-таки переодевается?.. А, вот и
он. "Наверно, он, потому что если не он, тогда кто же это, черт возьми?" -
с усмешкой подумал мистер Джек.
Да, Лоуген, который только что вышел из комнаты для гостей и зашагал по
коридору, выглядел престранно. Все обернулись к нему и сразу поняли, что
никакой пожар не заставит его рисковать ни проволочными куклами, ни
костюмом. По-прежнему одетый как во время представления, он, пыхтя, нес в
руках по увесистому чемоданищу, через плечо у него были перекинуты пиджак,
жилет и брюки, тяжеленные коричневые ботинки, связанные шнурками, висели
на шее и при каждом шаге ударяли его по груди, а на голову поверх
футбольного шлема он нахлобучил свою аккуратненькую серую шляпу. Так вот
обряженный, он подошел, отдуваясь, к лифту, поставил чемоданы, распрямился
и весело осклабился.
Мистер Джек продолжал упрямо нажимать кнопку звонка, вызывая лифт, и
наконец из шахты этажом или двумя ниже донесся голос Герберта, лифтера:
- Да-да, сейчас! Я мигом, только эту партию спущу!
Внизу гомонили и еще голоса, взволнованные, торопливые, потом дверь
лифта хлопнула, и слышно было, как кабина пошла вниз.
Что поделаешь, надо было ждать. В прихожей все сильней тянуло дымом, и,
хотя всерьез никто не тревожился, даже рохля Лоуген начинал ощущать, как
всем не по себе.
Скоро стало слышно, что лифт идет вверх. Он мерно поднимался и вдруг
встал где-то совсем близко, как будто под ними. Слышно было, как Герберт
нажимает рукоятку и пытается открыть дверь. Мистер Джек опять нетерпеливо
позвонил. Никакого ответа. Он стал стучать в дверь шахты. И тут снова
раздался голос Герберта, он был рядом, явственно доносилось каждое слово:
- Мистер Джек, пройдите все, пожалуйста, к грузовому лифту. Этот
испортился. Выше не идет.
- Ну, что поделаешь! - сказал мистер Джек.
Он надел котелок и без лишних слов направился к черной лестнице. Все
молча последовали за ним.
И вдруг погас свет. Настала непроглядная тьма. В этот короткий пугающий
миг у женщин перехватило дыхание. В темноте показалось - дымом пахнет куда
сильней, злей, вот уже ест глаза. Нора тихонько застонала, и все служанки
принялись топтаться на месте, точно перепуганное стадо. Но тут же унялись,
услыхав уверенный, успокоительный голос мистера Джека.
- Эстер, - невозмутимо произнес он, - придется зажечь свечи. Ты не
скажешь, где они?
Она сказала. Он нащупал ящик стола, достал электрический фонарик и
пошел к двери в кухню. Вскоре он возвратился с коробкой свечей. Дал
каждому по свечке и зажег.
Теперь они были точно сборище привидений. Женщины подняли свечи повыше
и растерянно, с недоумением поглядывали друг на друга. В ровном свете
свечей, которые кухарка и служанки держали прямо перед собой, лица у них
были ошеломленные, испуганные. На лице кухарки застыла смятенная улыбка, и
она что-то бормотала себе под нос. Миссис Джек, глубоко взволнованная,
вопрошающе обернулась к стоящему рядом Джорджу.
- Как странно, да? - прошептала она. - Правда, странно... Наш прием...
все эти гости... и вдруг такое...
И, подняв свечу, оглядела сборище привидений.
И тут Джорджа захлестнула нестерпимая любовь и нежность, потому что он
знал - она, как и он, в сердце своем ощущает таинственность и
непостижимость жизни. И прилив любви был тем мучительней, что тут же
Джорджа пронзила мысль о принятом решении: теперь дороги их разойдутся.


Мистер Джек взмахнул свечой, подавая всем знак, и повел всю процессию
по коридору. Эдит, Элма, Лили Мэндл, Эми Карлтон и Стивен Хук двинулись за
ним. Следующий - Лоуген - очутился в затруднительном положении. Он не мог
нести сразу и свечу и чемоданы и, помедлив в нерешительности, задул свечу,
положил ее на пол, ухватил чемоданы, поднатужился и, держа шею как можно
прямее, чтобы шляпа не слетела с футбольного шлема, пошатываясь, пошел по
коридору за женщинами. Следом шли миссис Джек с Джорджем, а в хвосте
потянулись слуги.
Миссис Джек уже подошла к двери черного хода, и вдруг позади как-то
бестолково затоптались; она оглянулась: две свечи, покачиваясь, удалялись
в сторону кухни. Это уходили кухарка и Нора.
- О, господи! - в отчаянии с досадой воскликнула миссис Джек. - Что это
они надумали?.. Нора! - сердито позвала она. Кухарка уже исчезла из виду,
а Нора услышала и растерянно обернулась. - Куда это вы собрались? -
нетерпеливо крикнула миссис Джек.
- Да я, мэм... я... подумала, ворочусь, возьму кой-что из вещей, -
хрипло, невнятно пробормотала Нора.
- Нечего вам туда ходить! - в ярости крикнула миссис Джек и с горечью
подумала: "Наверно, хотела тайком хлебнуть еще спиртного". - Идите сейчас
же с нами, - резко распорядилась она. - А кухарка где? - И, заметив, что
Мэй и Джейни растерянно топчутся на месте, схватила их за плечи и
подтолкнула к дверям. - Идите, девушки! Чего вы здесь не видали?
Джордж вернулся за ошалевшей Норой, схватил ее за руку, препроводил по
коридору и кинулся в кухню за кухаркой. Миссис Джек - за ним, высоко
подняв свечу.
- Вы здесь, дорогой? - с тревогой окликнула она, потом громче: -
Кухарка! Кухарка! Где вы тут?
Кухарка появилась неожиданно, точно призрак, - со свечой в руке она
носилась по узкому коридору от одной комнаты для прислуги к другой.
- Наконец-то! - сердито крикнула миссис Джек. - Что вы тут делаете?
Идите же! Мы вас ждем! - и снова, в какой уже раз, подумала: "Старая
скупердяйка. Наверно, спрятала там где-нибудь свои деньжонки. Потому и не
хочет уходить".
Кухарка снова скрылась, на сей раз в своей комнате. Миг рассерженного
молчания, и миссис Джек повернулась к Джорджу. В странном свете, в
странной обстановке они смотрели друг на друга, и вдруг оба расхохотались.
- Бог мой! - вскрикнула Эстер. - Это же черт знает...
Тут опять вынырнула кухарка и, крадучись, двинулась по коридору. Они
закричали ей вслед, ринулись за ней, схватили, прежде чем она успела
запереться в ванной.
- Хватит! - сердито воскликнула миссис Джек. - Идемте! Безо всяких
разговоров!
Кухарка вытаращила на нее глаза и забормотала что-то невразумительное.
- Вы слышали, что я сказала? - в бешенстве крикнула миссис Джек. -
Сейчас же идите. Здесь нельзя больше оставаться!
- Augenblick! Augenblick! [Я мигом! Мигом! (нем.)] - льстиво
забормотала кухарка.
Наконец она засунула что-то за пазуху, с тоской оглядываясь назад, дала
себя повернуть, подтолкнуть и выставить через служебный коридор в кухню,
потом в главный коридор и оттуда на черную лестницу.
Все остальные были уже здесь и ждали, мистер Джек нажимал и нажимал на
звонок грузового лифта. Усилия его не увенчались успехом, и немного погодя
он хладнокровно сказал:
- Что ж, нам остается только сойти пешком.
И сразу же направился к узкой лестнице подле шахты лифта, что через
девять этажей должна была привести их вниз, к выходу, к безопасности.
Остальные последовали за ним. Миссис Джек и Джордж пропустили вперед
прислугу и ждали, пока Лоуген не ухватил покрепче свои чемоданы и не стал
спускаться; но вот он двинулся, пыхтя и отдуваясь, а его чемоданы с глухим
стуком ударялись о каждую ступеньку.
Электричество все еще тускло освещало черную лестницу, но со свечами не
расставались, бессознательно чувствуя, что эти первобытные источники света
сейчас куда надежней, чем чудеса науки. Дым стал гораздо гуще. Всюду в
воздухе плавали дымные султаны и волокна, дышалось уже тяжело.
Черный ход весь, сверху донизу, являл собой поразительное зрелище. На
всех этажах отворялись двери, жильцы выходили и вливались в набухающий
поток-беженцев. То была редкостная мешанина - подобную смесь классов,
типов, характеров только и встретишь в таком вот нью-йоркском доходном
доме. Здесь были мужчины в безупречных фраках, красавицы, сверкающие
драгоценностями, в дорогих палантинах. А другие - в пижамах: видно, их
только что разбудили, и они впопыхах сунули ноги в шлепанцы, накинули
халат, кимоно - что в волнении успели схватить. Молодые и старые, хозяева
и слуги, смешение племен и народов, взволнованный разноязыкий говор.
Кухарки-немки, горничные-француженки, дворецкие-англичане и
ирландки-прислуги за все. Шведы, датчане, итальянцы, норвежцы, малая
толика русских белогвардейцев. Поляки, чехи, австрийцы, негры, венгры. Все
они беспорядочно валили на площадки черной лестницы, оживленно
переговаривались, размахивали руками, объединенные общим стремлением к
безопасности.
Вблизи первого этажа навстречу стали попадаться пожарные в касках - они
пробивались наверх, против течения. Вслед за ними поднимались полицейские
и пытались рассеять тревогу и страх.
- Все в порядке, люди добрые! Дела первый сорт! - весело выкрикивал
верзила-полицейский, проталкиваясь мимо подопечных мистера Джека. - Пожар
уже потушили!
Он хотел успокоить людей, чтобы они покинули здание побыстрее, без
паники и толкотни, но слова его произвели совсем не то впечатление, на
какое он рассчитывал. Джордж Уэббер, который замыкал шествие, услыхав эти
ободряющие слова, окликнул остальных, повернулся и хотел было снова
подняться. И вмиг увидел, что тот полицейский просто вне себя. С площадки
пролетом выше он молча, отчаянно гримасничая и размахивая руками, пытался
внушить Джорджу, чтоб не делал ни шагу вверх и не звал остальных, а
поскорей выбирался на улицу. Остальные оглянулись на зов Джорджа и, увидев
всю эту пантомиму, впервые по-настоящему испугались, опять повернули и со
всех ног кинулись вниз по лестнице.
Джордж и сам на миг струхнул, заторопился следом и вдруг услыхал стук и
удары в шахте грузового лифта. Они доносились как будто откуда-то сверху.
Секунду Джордж помешкал, прислушался. Стук возобновился... перестал... вот
опять... и опять перестал. Казалось, кто-то подает сигналы, но что они
означают? Джорджа охватило предчувствие беды. Его пробрала дрожь. Мороз
пошел по коже. Спотыкаясь, как слепой, кинулся он вслед за остальными.


Едва они очутились в огромном внутреннем дворе, страх как рукой сняло.
В грудь хлынул свежий морозный воздух, мгновенно принес облегчение,
освобождение, и каждый тотчас ощутил прилив жизни, энергии, необычайной
бодрости. По круглому лицу Лоугена ручьями катился пот, и дышал он тяжело,
с присвистом, а тут разом собрал остатки сил и, не замечая окружающих,
больно колотя своим грузом по чужим лодыжкам и наступая на любимые мозоли,
пробился сквозь толпу и был таков. Остальные спутники мистера Джека стояли
все вместе, смеялись, болтали и с явным интересом следили за тем, что
делалось вокруг.
Зрелище это (они и сами были его частицей) поражало глаз. Словно
созданная гением какого-то Шекспира-Брейгеля в едином лице, тут предстала
вся человеческая комедия, столь подлинная и так чудодейственно насыщенная,
что по силе и яркости была подобна видению. Огромный квадратный колодец
внутреннего двора меж высоких стен заполнили люди в самых разных мыслимых
и немыслимых одеяниях, на все лады полураздетые. И из двух десятков
лестничных клеток, что выходили в крытую аркаду, огибавшую двор со всех
четырех сторон, из громадных сотов этого улья беспрерывно вливались новые
толпы и прибавляли пышному и шумному зрелищу все новых красок, движения,
взволнованного разноязычного гомона. Над всем этим возносились вверх
четырнадцать этажей, образуя раму звездного неба. В крыле, где находились
апартаменты мистера Джека, свет не горел, и оно тонуло во тьме, но
остальные три стороны все еще сверкали жаркими лучистыми квадратами,
многочисленные ячейки сотов все еще излучали тепло только что покинувшей
их жизни.
Кроме дыма, который проник в некоторые лестничные клетки и коридоры,
других признаков пожара не было. Пока, видно, мало кто понял смысл
события, которое так бесцеремонно вывалило этих людей из уютных гнездышек
под открытое небо. Почти все были либо озадачены и сбиты с толку, либо
взволнованы и полны любопытства. Лишь изредка то один, то другой в разных
концах двора выдавал чрезмерную тревогу из-за опасности, нависшей над их
жизнью и имуществом.
Один такой появился в окне второго этажа как раз напротив входа в крыло
Джеков. Он был лысый, весь красный, взбудораженный, и сразу стало ясно,
что он вне себя и вот-вот рухнет, не выдержав волнения. Он распахнул окно
и голосом, в котором уже прорывались истерические ноты, закричал:
- Мэри!.. Мэри!.. - Высматривая ее внизу, он вопил все громче.
Женщина в толпе пробралась под окно, подняла голову и спокойно сказала:
- Да, Элберт.
- Я не нахожу ключ! - дрожащим голосом выкрикнул он. - Дверь заперта!
Мне не выйти!
- Ох, Элберт, - еще тише и в явном смущении сказала женщина. - Не
волнуйся так, дорогой. Никакой опасности нет... и ключ, конечно,
где-нибудь там. Посмотри как следует и непременно найдешь.
- Да говорят же тебе, его нет! - захлебывался лысый. - Я смотрел, нет
его! Не могу я его найти!.. Эй, ребята! - крикнул он пожарным, которые
тащили через посыпанный песком двор тяжелый шланг. - Я заперт в квартире!
Я хочу выйти.
Пожарные не обратили на него никакого внимания, только один поднял
голову и коротко бросил:
- Ладно, хозяин! - И снова занялся своим делом.
- Вы что, не слышите? - завопил лысый. - Эй, вы! Пожарные! Я же вам...
- Папа... Папа... - спокойно заговорил молодой человек, стоящий подле
женщины под окном. - Не волнуйся так. Никакой опасности нет. Пожар совсем
с другой стороны. Вот они дойдут до тебя и сразу тебя выпустят.
От дверей черного, хода, из которого вышло семейство Джек, покачиваясь
под тяжелой ношей, ходил через двор и обратно человек во фраке и вместе с
шофером выносил из дому кипы увесистых гроссбухов. Целая груда их уже
громоздилась на земле под присмотром его дворецкого. Человек этот с самого
начала так был поглощен своим занятием, что просто не замечал толчеи
вокруг. Вот он снова хотел ринуться в дымный коридор вместе с шофером, но
их остановил полицейский.
- Прошу прощенья, сэр, туда больше нельзя! Приказ никого не впускать.
- Но мне необходимо пройти! - крикнул человек во фраке. - Я Филипп
Бэйер! - Услыхав это могущественное имя, все оказавшиеся поблизости тотчас
узнали этого богатого воротилу в сфере кинематографии и притом человека,
чья отчетность недавно подверглась проверке правительственной комиссии. -
У меня в квартире документация на семьдесят пять миллионов, - кричал он. -
Мне необходимо ее вынести! Ее надо спасти!
Он попытался прорваться в подъезд, но полицейский оттеснил его.
- Прошу прощенья, мистер Бэйер, но у нас приказ, - упрямо повторил он.
- Не могу я вас пропустить.
Слова эти подействовали мгновенно и безобразно. Филипп Бэйер признавал
единственный принцип: в мире важно одно - деньги, ибо купить можно все. И
вдруг принцип этот посрамлен. Тут-то и вырвалась на волю откровенная
философия кулака, которая в пору безопасности и покоя пряталась в
бархатной перчатке. Высокий человек с жесткими чертами смуглого лица и
орлиным носом мгновенно обратился в дикого зверя, в хищника. Он метался в
толпе и предлагал всем и каждому баснословные деньги, только бы спасли его
драгоценные счета. Кинулся к пожарным, схватил одного за плечо и стал
трясти с криком:
- Я - Филипп Бэйер... Я живу вон там! Вы должны мне помочь! Кто вынесет
мои счетные книги, получит десять тысяч долларов!
Пожарный - плотный детина с обветренным лицом - обернулся к богачу и
сказал:
- А ну, отойди, друг!
- Но послушайте! - кричал Бэйер. - Вы не знаете, кто я такой! Я...
- А мне все равно, кто вы! - был ответ. - Отойдите, ну! Нам надо дело
делать!
И грубо отодвинул великого человека с дороги.
В этих необычных обстоятельствах почти все держались вполне прилично.
Огня видно не было, смотреть не на что, и люди переходили с места на
место, кружили в толпе и украдкой с любопытством посматривали друг на
друга. По большей части они прежде в глаза не видали своих соседей,
впервые им представился случай друга друга разглядеть. И вскоре волнение и
потребность в общении преодолели стену сдержанности, и наружу пробился дух
товарищества, какого никогда еще не знал этот огромный человеческий улей.
Люди, которые в иное время не удостоили бы друг друга и кивком, скоро уже
вместе смеялись и болтали, точно давние знакомые.
Известная куртизанка в манто из шиншиллы, которое ей подарил
престарелый, но богатый любовник, сняла это великолепное одеяние и,
подойдя к легко одетой пожилой женщине с тонким аристократическим лицом,
набросила манто ей на плечи.
- Закутайтесь, голубчик. Вы, видно, озябли, - сказала она, и в ее
грубом голосе слышалась доброта.
На гордом лице немолодой женщины промелькнул испуг, но она тут же
любезно улыбнулась и мило поблагодарила свою запятнанную сестру. А потом
они стояли и разговаривали, точно давние подруги.
Некий заносчивый старый консерватор из рода старых голландских
поселенцев сердечно беседовал с политиком-демократом, известным своей
продажностью, чье общество он еще час назад отверг бы с негодованием и
презрением.
Отпрыски старых аристократических семейств, которые строго блюли
традицию высокомерной замкнутости, сейчас безо всяких церемоний болтали с
выскочками-нуворишами, которые только вчера приобрели имя и деньги.
И так было повсюду, куда ни кинешь взгляд. Гордые своей расовой
принадлежностью неевреи беседовали с богатыми евреями, величавые дамы - с
певичками, женщина, широко известная своей благотворительностью, - со
знаменитой шлюхой.


Меж тем толпа по-прежнему с любопытством следила за действиями
пожарных. Пламени не видно, но в некоторых коридорах и на лестничных
клетках сизо от дыму, и пожарные протянули во всех направлениях толстенные
белые шланги, так что они сетью опутали весь двор. Время от времени отряды
людей в касках кидались в полные дыма подъезды того крыла, где не горел
свет, и взбирались вверх по лестницам, и по отблеску их фонариков в темных
окнах толпа во дворе видела, как они продвигаются по верхним этажам.
Другие пожарные появлялись из подвалов и подземных переходов и о чем-то
втихомолку совещались со своим начальством.
Внезапно в ожидавшей во дворе толпе кто-то что-то заметил и указал
пальцем. Люди всколыхнулись, подняли глаза, вглядываясь в одну из квартир
в темном крыле. Там, как раз над квартирой Джеков, только четырьмя этажами
выше, из открытого окна вверх устремлялись пряди дыма.
Скоро пряди сгустились в облака, и вдруг из этого окна вырвались
маслянисто-черные клубы дыма и с ними сверкающий сноп искр. И толпа разом
судорожно вздохнула, взволнованная той странной неистовой радостью, какая
всегда охватывает людей при виде пожара.
Дым валил все гуще. Горела, видно, только эта единственная комната на
самом верху, но теперь она уже яростно изрыгала маслянисто-черный дым, а
внутри комнаты он был еще и окрашен мрачным, зловещим отблеском пламени.
Эстер Джек, как завороженная, неотрывно глядела вверх. Подняв руку,
слегка прижав ее к груди, обернулась к Хуку и медленно зашептала:
- Стив... правда, это так странно... самое странное... - Она не
докончила. Стояла, слегка сжав руку, и смотрела на Стивена глазами,
полными безмерного удивления и восторга, которыми она пыталась поделиться.
Хук хорошо ее понял, даже слишком хорошо. Сердце его мучительно ныло от
страха, нетерпенья, восторга. Ему не по силам было все напряженье, весь
ужас и непередаваемая красота этого зрелища. Это было мучительно до потери
сознания. Ему хотелось, чтобы его унесли отсюда, запрятали, замуровали в
каком-нибудь дальнем укромном уголке, где дышится легко и спокойно, где
его навеки оставит гибельный страх, который снедает его плоть. И, однако,
он не мог оторваться от этого зрелища. Он смотрел на все измученным, но
завороженным взором. Так человек, обезумевший от жажды, пьет воду моря и с
каждым глотком мучается все сильней, но не в силах оторваться - ведь на
губах влага и прохлада. И вот Стивен Хук смотрел и упивался со всей
отчаянной одержимостью страха. Все это было так близко - и так чудесно,
так страшно и волшебно прекрасно. И это было несравнимо подлинней всего,
что способно измыслить воображение, это подавляло. От всей картины веяло
неправдоподобием.
"Этого не может быть, - думал он. - Это невероятно. И, однако, вот же
оно!"
Да, вот оно! Он ничего не упустил. А стоял нелепо - в котелке, руки в
карманах пальто, бархатный воротник поднят, и, как всегда, чуть не спиной
повернулся ко всему свету и устало-равнодушным взглядом из-под тяжелых век
с презрением мандарина взирает на происходящее, словно говорит: "Ну и
престранное сборище. Что за удивительные существа топчутся вокруг? И
почему они принимают все так близко к сердцу, так немыслимо серьезно?"
Несколько пожарных с огромным шлангом, из медного патрубка которого
капала вода, протолкались мимо него сквозь толпу. Шланг, извиваясь, полз
по песку, точно гигантский удав с жесткой шершавой кожей, пожарные прошли
совсем рядом, и Хук слышал, как стучат по камням их сапоги, и читал на
грубых лицах первобытную силу и обнаженную неукротимую целеустремленность.
И сердце его сжалось от страха, от изумления, от страстной тоски по этой
бессознательной мощи, по радости, силе и неистовству, которые и есть
жизнь.
В эту минуту в толпе, слишком близко, кто-то заговорил - пьяно,
бесшабашно. Голос резнул уши, и Хук испуганно и сердито подумал - только