Вулф Том. Домой возврата нет

многим обязан.
Так он разглагольствовал, и все это время Мэг всхлипывала и
захлебывалась, изображая неутешную скорбь, а Джордж сидел, не поднимая
глаз, и то кусал губы, то до боли стискивал челюсти, и пот градом катился
по его лицу, багровому от стыда, злости и омерзения.


День уже клонился к вечеру, и наконец-то служба кончилась. Люди
выходили из дома, рассаживались по машинам, и длинная процессия медленно
двинулась к кладбищу. С огромным облегчением Джордж улизнул от ближайших
родичей, подошел к Маргарет Шеппертон, и они вдвоем сели в одну из
заказанных закрытых машин.
Автомобиль уже готов был тронуться и занять свое место в общей
веренице, и тут какая-то женщина распахнула дверцу и подсела к ним
третьей. Это оказалась миссис Делия Флад, старинная подруга тети Мэй,
Джордж знал ее всю свою жизнь.
- А, здравствуй, юноша, - сказала она Джорджу, забираясь в машину и
садясь с ним рядом. - Вот бы гордилась твоя тетка Мэй, если б знала, что
ты прикатил домой в такую даль к ней на похороны. Мэй всегда была о тебе
самого высокого мнения, сынок. - Она рассеянно кивнула Маргарет. - Я
увидала, что у вас тут есть свободное место. Не пропадать же ему, говорю.
Сяду да и поеду. Чего церемонии разводить. Все равно кому-то ехать, так
отчего бы и не мне.
Делия Флад была бездетная вдова более чем зрелых лет, низенькая,
плотная и крепкая, с черными как смоль волосами, пронзительными карими
глазками и неугомонным языком. Вцепится мертвой хваткой в первого
встречного - и говорит, говорит, душит какими-то нудными историями без
начала и конца. Женщина состоятельная, она больше всего любила
распространяться о недвижимом имуществе. Еще задолго до нынешнего
земельного бума, безудержной спекуляции и бешеного роста цен она была
просто помешана на купле-продаже земельных участков и весьма тонко
разбиралась в их стоимости. Некое шестое чувство неизменно подсказывало
ей, в каком направлении станет расти город, и когда ее предсказания
сбывались, почти всегда оказывалось, что она завладела самыми лучшими
участками и теперь может перепродать их с немалой для себя выгодой. Жила
она просто и скромно, но слыла богачкой.
Несколько минут миссис Флад хранила задумчивое молчание. Но когда
похоронная процессия медленно двинулась по улицам Либия-хилла, она стала
бросать быстрые взгляды то в правое, то в левое окно и вскоре, без всяких
предисловий, принялась рассказывать своим спутникам историю каждого дома и
владения, мимо которого они проезжали. Это было однообразно, до одурения
подробно и утомительно. Она болтала без передышки, коротко, беспорядочно
взмахивая рукой, и если изредка на миг смолкала, то лишь затем, чтобы
важно покивать в знак одобрения собственным речам.
- Понимаете, да? - говорила она и убежденно кивала сама себе, нимало не
заботясь, слушают ее или нет, благо сидят какие-то истуканы на ролях
слушателей. - Понимаете, что они тут задумали учинить, да? Ну, как же,
Фред Барнс, Рой Симс и Мак Джадсон, вся эта шатия - ну, как же! Да-да!
Постойте-ка! - воскликнула она, сосредоточенно хмуря брови. - Я же про это
читала, так? Это ж было в газете... ну да, ну да... неделю назад или,
может, две... про то, как они надумали снести весь этот квартал, а на
месте старых домов построить роскошный гараж, в наших краях такого еще не
бывало! Понимаете, громаднейший гараж, целый квартал займет, а над ним
шикарный домина, восемь этажей, и второй этаж тоже отведут под машины и
станут сдавать помещения докторам под прием больных... да-да, как же, а на
самом верху, на крыше, даже разобьют сад и устроят большой ресторан. Им
все это влетит в полмиллиона долларов, да еще с хвостиком, каждый
квадратный фут обойдется в две тысячи! - восклицала она. - Тьфу, пропасть!
Это ж цены для Главной улицы... За такие деньги можно в самом центре землю
отхватить. Сказала бы я им, что к чему, да куда там... - она легонько,
презрительно качает головой, - нет, дудки! Им только здесь землю подавай,
ничего другого не хотят. Ну и потеряют все до последней рубашки, их
счастье, если сами целы останутся!
Джордж и Маргарет не отозвались ни словом, но Делия Флад словно этого и
не заметила и, когда процессия, проехав по мосту, свернула на
Престон-авеню, продолжала гнуть свое:
- Поглядите-ка вон на тот дом и участок при нем. Два года назад я за
него заплатила двадцать пять тысяч, а сейчас ему цена все пятьдесят и ни
пенни меньше. Да-да, и уж я эту цену возьму. Тьфу, пропасть! Нет, вы
слушайте! - Она энергично замотала головой. - Меня-то им не облапошить! Я
сразу поняла, что у него на уме. Да! Мак Джадсон ко мне приходил, так?
Хотел со мной сторговаться, так? Ну как же, еще в начале апреля. - Она
нетерпеливо отмахнулась, будто это должно быть известно всем и каждому. -
И вся шайка с ним заодно, он за них и действует, ясно, как дважды два.
"Вот что я вам скажу, - говорит. - Мы, говорит, знаем, вы женщина деловая,
проницательная, мы вас высоко ставим, войдите с нами в компанию, вот, мол,
я вам отдам три отличных участка на Сосновой дороге в Риджвуде, а вы мне -
этот дом и участок на Престон-авеню. Вам, говорит, в это дело ни цента
вкладывать не надо. Это, говорит, честный обмен, так на так, просто мы не
хотим, чтоб вы остались в стороне". А я ему: "Что ж, говорю, очень мило с
вашей стороны, Мак, спасибо за любезность. Хотите, говорю, получить этот
дом и мой участок на Престон-авеню - отчего ж, извольте. Цена моя, говорю,
вам известна - пятьдесят тысяч". И так напрямик и спрашиваю - а ваши, мол,
риджвудские участки почем? А он мне: "Да как, мол, сказать. Я, мол, в
точности не знаю, сколько они сейчас стоят. Цены на землю все время
растут". А я гляжу ему прямо в глаза и говорю: "Так вот, говорю, Мак, я-то
знаю цену этим участкам, они сейчас не стоят и того, что вы за них
заплатили. Город растет не в ту сторону. И ежели хотите получить этот дом
и участок, говорю, выкладывайте наличные и получайте. А меняться я не
стану". Так я сказала, и, понятно, на том дело и кончилось. Больше он про
это не заговаривал. Да-да, я сразу поняла, что у него на уме.
Приближаясь к кладбищу, вереница машин миновала перекресток - немощеная
дорога вела меж полей вверх, к редким сиротливым соснам. Там, где эта
дорога вливалась в шоссе, по обе стороны ее стояли два столба из тесаного
гранита - ими отметили как бы вход в прекрасный, еще не построенный город,
что величаво поднимется здесь на холмах, волнами откатившихся от реки к
зеленым чащам. Но пока о грядущем великолепии свидетельствовали одни лишь
эти пышные врата да вбитый среди поля шест и на нем доска с надписью.
- А? Что такое? - испуганно вскрикнула миссис Флад. - Что там написано?
Все вытянули шеи, пытаясь на ходу разобрать надпись, и Джордж прочитал
вслух:

"Риверкрест.
В честь всех жителей здешнего края
и во славу нового и лучшего города,
который они здесь воздвигнут".

Миссис Флад выслушала это с явным удовольствием. Она медленно наклонила
голову в знак совершенного согласия.
- Ага! - сказала она. - Так оно и будет.
Маргарет подтолкнула Джорджа локтем в бок и наклонилась к самому его
уху.
- "В честь"! - презрительно прошептала она и продолжала жеманным тоном
светской дамочки. - Не правда ли, как мило? В честь того, что вас возьмут
за горло и обдерут как липку.
По дороге, огибающей кладбище, процессия медленно втянулась в ворота и
наконец остановилась близ округлой вершины холма, пониже места упокоения
Джойнеров. В одном углу этого участка росло огромное рожковое дерево, и
под его сенью издавна хоронили всех Джойнеров. Тут стоял семейный памятник
- тяжелая квадратная глыба чугунно-серого, до блеска отполированного
гранита, на лоснящейся глади его выступали буквы: "Джойнер". По обе
стороны этой главной надписи - имена и даты рождения и смерти старика
Лафайета и его жены; а вокруг серой гранитной глыбы на пологом склоне
рядами располагались могилы детей Лафайета. На каждой - памятник поменьше
и на нем, под именем и датами, вырезан прописью какой-нибудь трогательный
стишок.
С краю этого семейного кладбища мрачно зияла свежевырытая яма, рядом
осыпалась комьями горка желтой глины. Выше, на склоне холма, ждали
расставленные рядами складные стулья. К ним и направлялись теперь все, кто
вылезал из машин.
Марк, Мэг и все прочие Джойнеры заняли передние ряды, Джордж с Маргарет
и миссис Флад, которая по-прежнему не отставала от них, сели в последнем
ряду. Все остальные - друзья, дальние родственники и просто знакомые -
стали кучками позади.
Напротив кладбища густо зеленели, примерно мили на две, поросшие лесом
холмы и лощины, они спускались к извилистой речке, а как раз напротив, на
другом берегу, располагался самый центр города, деловая его часть.
Отчетливо видны были шпили и дома - и старые постройки, и великолепные
новые здания: гостиницы, учреждения и конторы, гаражи, церкви, а среди
знакомых очертаний, дерзко сверкая, вздымались леса и бетонные стены новых
строений. Это было великолепное зрелище.
Провожающие занимали свои места и ждали, пока несущие гроб одолеют с
этой ношею последний медленный и тяжелый подъем на вершину холма, а тем
временем миссис Флад, сложив руки на коленях, пристально рассматривала
город. Потом принялась задумчиво качать головой, сожалеюще и
неодобрительно поджала губы и сказала словно бы про себя:
- Гм, гм, гм! Плохо дело, плохо, плохо дело!
- Что такое, миссис Флад? - перегнувшись к ней, шепотом спросила
Маргарет. - Что плохо?
- Да вот, что такое место выбрали под кладбище, - с сожалением сказала
та. Она говорила таким театральным шепотом, что все вокруг слышали каждое
слово. - Только вчера я говорила Фрэнку Кэндлеру - надо же, два самолучших
участка, где бы городу строиться, а их взяли и отдали черномазым да
покойникам! Вот ведь что сделали! А я всегда говорила - два лучших участка
под застройку, с самым отличным видом, это Черный поселок и Верхнее
кладбище. Я им сто лет назад могла это растолковать, да они бы сами могли
понять, если б видели хоть немного подальше собственного носа:
когда-нибудь наш город станет расти, и эта земля подскочит в цене. Ну,
скажите на милость! Когда присматривали участок на кладбище, почему,
скажите на милость, не выбрали хоть Бакстон-хилл? И вид там отличный, и
земле не та цена. А тут, - все громче шептала она, - тут же самое что ни
на есть подходящее место для застройки! Для жилья лучше не придумаешь. А
насчет черномазых - я всегда говорила, им же будет лучше, если их
переселить в низину, что возле станции. Теперь-то, конечно, поздно, ничего
не поделаешь, а только тут крепко ошиблись! - докончила она все тем же
шепотом и покачала головой. - Я-то всегда это знала!
- Да, наверно, вы правы, - прошептала Маргарет. - Я раньше никогда об
этом не думала, но, наверно, вы правы, - и подтолкнула Джорджа локтем в
бок.
Гроб поставили, и проповедник уже читал краткую, волнующе торжественную
последнюю молитву. Медленно опустили гроб в могилу. И когда черной крышки
не стало видно, Джорджа пронзила такая острая, не выразимая словами боль,
такая горечь, какой он никогда еще не испытывал. Но и в тот миг он
понимал, что это не скорбь о тете Мэй. Это мучительная жалость к самому
себе и ко всем людям на свете, оттого что человеку даны считанные дни и
так ничтожно мала жизнь человеческая, слишком быстро наступает неизбежная
тьма и нет ей конца. И еще: вот не стало тети Мэй, во всей родне нет
больше ни одного близкого ему человека, и теперь он ясней прежнего ощутил,
что завершилась некая эпоха в его жизни. Перед ним, как пропасть,
разверзлось будущее, и на миг его охватили ужас и отчаяние, точно
заблудившегося ребенка, ведь оборвалась последняя нить, что связывала его
с родным краем, и он теперь бездомный, одинокий, лишенный корней, и на
всей огромной планете нет двери, которая открыта ему, нет дома, который он
мог бы назвать своим.
Люди уже отходили от могилы, медленно шли к своим машинам. Но Джойнеры
не вставали с мест, пока не легла на могильный холмик и не была примята
поплотней последняя лопата земли. Тогда лишь, исполнив свой долг,
поднялись и они. Иные стояли тут же и негромко, протяжно переговаривались,
другие пошли бродить среди памятников, наклонялись, читали надписи, а
потом выпрямлялись и вспоминали вслух какой-нибудь забытый случай из жизни
какого-нибудь забытого Джойнера. Но наконец и они тоже стали расходиться.
Джорджу не хотелось возвращаться вместе с ними, волей-неволей пришлось
бы слушать, как они судят и рядят о тете Мэй, перебирают по зернышку всю
ее жизнь; и он взял Маргарет под руку и повел через гребень холма на
другую его сторону. Они молча постояли здесь в косых лучах заходящего
солнца, глядя, как огромный огненный шар опускается за край далеких гор. И
величественная красота заката, и тихое присутствие женщины рядом принесли
встревоженной душе Джорджа мир и успокоение.


Они вернулись к могиле; кладбище уже обезлюдело, но, подходя к участку
Джойнеров, они увидели Делию Флад - она еще ждала их. Они совсем про нее
забыли, а ведь она и не могла уехать без них: на усыпанной гравием дороге
у подножья холма оставалась только одна машина, наемный шофер спал,
прикорнув за рулем. Миссис Флад ходила среди могил, то и дело
останавливалась, наклонялась и при быстро меркнущем свете вглядывалась в
какую-нибудь надгробную надпись. Потом стояла в раздумье и смотрела за
реку, на город, где уже вспыхивали, мигая, первые огни. Когда Джордж с
Маргарет подошли, она обернулась к ним как ни в чем не бывало, будто и не
заметила их отсутствия, и заговорила, по своему странному обыкновению,
отрывочно, наудачу выдергивая слова из потока мыслей, известных только ей
самой.
- Надо же, взял и перетащил ее на другое место, - задумчиво сказала
она. - Надо же человеку дойти до этакого бессердечия. У-у! - Ее даже
передернуло от отвращения. - Кровь стынет в жилах, как подумаю! И ведь все
ему говорили, все тогда говорили - надо же, ни капли жалости в человеке,
взять и перетащить ее с того места, где ее похоронили!
- О ком это вы, миссис Флад? - рассеянно спросил Джордж. - Кого
перетащили?
- Да Эмилию, кого же еще, твою мать, мальчик! - нетерпеливо отозвалась
она и взмахом руки указала на источенный временем и непогодой камень.
Джордж наклонился и прочел знакомую надпись:

"Эмилия Уэббер, урожденная Джойнер"

и вырезанные под датами рождения и смерти стихи:

Голоса знакомого не слышно,
И не видно милого лица,
Дух ее вознесся в область вышнюю,
Ангелов узрит он и Творца.
Нам остались слезы и рыдания,
И одна лишь радость впереди -
Вновь ее обнимем в час свидания
В царстве божием на небеси.

- С этого и началось переселение! - говорила миссис Флад. - Никто бы и
не додумался тут хоронить, если б не Эмилия. И вот, пожалуйста! - с
досадой выкрикнула она. - Женщина уж год как померла и успокоилась в
могиле, и тут он возьми да и вбей себе в голову, что надо перенести ее на
другое место, и никакими уговорами его не проймешь! Как же, как же, твой
дядюшка Марк Джойнер - он такой! Его разве переспоришь! - с жаром
вскричала она, будто впервые изумляясь такому открытию. - Ну как же, еще
бы! В ту пору как раз у них была вся эта передряга из-за твоего отца,
мальчик. Он бросил Эмилию и ушел к той, к другой женщине... Но уж я-то
должна отдать ему справедливость. - Она решительно закивала головой. -
Когда Эмилия померла, Джон Уэббер поступил как порядочный, он ее сам
схоронил - сказал, она ему жена, и схоронил. Купил участок на старом
кладбище, там ее и положил. А потом, больше года прошло, - ты же и сам
знаешь, мальчик, - и тут Марк Джойнер разругался из-за тебя с твоим отцом
- кому тебя воспитывать, - и подал в суд, и выиграл! Ну как же, вот тогда
Марк и вбил себе в голову, что прах Эмилии надо перенести. Сказал, не
допустит, чтоб его сестра лежала в земле Уэбберов! Понятно, у него уже был
этот участок, тут, на холме, никому сроду и в голову не приходило сюда
забираться. Тут только маленький частный участочек был, несколько семей
тут хоронили своих, вот и все.
Она помолчала, поглядела задумчиво вдаль, на город, потом вновь
заговорила:
- Твоя тетка Мэй - она пробовала с Марком потолковать, но это было все
равно как горох об стену. Она мне тогда все и рассказала. Да нет, куда
там! - Миссис Флад решительно затрясла головой. - Раз уж ему что
вздумалось, его ни на волос не сдвинешь! Она ему говорит: "Послушай, Марк,
эдак не годится. Где Эмилию схоронили, там ей и надо оставаться". Очень не
по душе ей была его затея. "У покойников, говорит она ему, тоже есть свои
права. Где дерево упало, там ему и лежать", - вот как она ему сказала. Так
нет же! И слушать не стал, никто не мог его переспорить. "Пускай, говорит,
хоть и сам помру, а уж ее перехороню! Все равно перехороню, ежели придется
- сам, своими руками гроб выкопаю, и на своем горбу через реку перенесу, и
на холм втащу! Вот где она будет лежать, говорит, и больше ты ко мне с
этим не приставай!" Ну, тут твоя тетка Мэй поняла, что уж он по-своему
решил и толковать с ним бесполезно. Только ошиблись на этом, страх как
ошиблись, - пробормотала она, медленно качая головой. - Столько трудов, и
все понапрасну. Уж если он до того близко к сердцу это принимал, так и
хоронил бы ее тут сразу, как умерла! А только, я думаю, это он из-за суда,
после суда все друг на друга волками стали смотреть, - спокойно докончила
она. - Потому и других начали тут хоронить, - она широко повела рукой, - с
этого все и пошло. Ну, как же! Когда старое кладбище заполнилось, начали
новое место приглядывать, ну и вот, один из шайки Пастора Флэка в
муниципалитете возьми да и вспомни эту свару из-за Эмилии и сколько тут
земли пустует кругом старых могил. И сообразил, что купить их можно
задешево, ну и купил. Вот как дело было. А я всегда об этом жалела. Мне
это с самого начала не нравилось.
Она опять замолчала и, поглощенная воспоминаниями, хмуро уставилась на
источенный, временем и непогодой могильный камень.
- Так вот, я и говорю, - невозмутимо продолжала она, - когда твоя тетка
Мэй увидала, что он решил по-своему и его не переспоришь, нечего и
пробовать, она в тот день, как Эмилию перевозили, пошла на старое кладбище
и меня с собой позвала. Ну и денек же выдался - холод, ветер, знаешь, как
в марте бывает! В точности как в тот день, когда Эмилия умерла. Ну и,
конечно, старая миссис Ренн и Эми Уильямсон тоже пошли, они ведь были с
Эмилией подруги. И, конечно, когда мы пришли, им было любопытно, хотелось
своими глазами поглядеть, сам понимаешь, - невозмутимо пояснила она,
упоминая об этом достойном упыря любопытстве без малейшего удивления. -
Они и меня уговаривали поглядеть. Твоей тетке Мэй совсем дурно сделалось,
так что Марку пришлось отвезти ее домой, ну а я характер выдержала. "Нет,
говорю, ежели вы такие любопытные, давайте, смотрите вволю, а я на это
смотреть не стану! Мне, говорю, приятней ее помнить такой, как она была
живая". И представьте, они своего добились. Заставили старика Прува -
помнишь, старик, черномазый, он у Марка работал, - заставили его открыть
гроб, а я отвернулась и отошла, покуда они там смотрели, - спокойно
рассказывала она. - Через две минуты слышу - идут. Ну, я обернулась, и
знаешь, что я тебе скажу, хороши же они были обе! В лице ни кровиночки, и
все трясутся! "Ну что, спрашиваю, довольны? Налюбовались?" А миссис Ренн,
знаешь, бледная как привидение, дрожит и руки ломает. "Ох, говорит, Делия,
какой ужас! И зачем только я глядела!" А я ей: "Ага, мол, что я вам
говорила? Убедились теперь?" А она говорит: "Ох, говорит, ничего не
осталось, ничего! Все сгнило, узнать нельзя! Лица не осталось, одни зубы!
И ногти отросли вот такие длинные! А волосы, Делия, волосы! Что я вам
скажу, волосы просто прекрасные! Они так отросли, всю ее закутали...
никогда я таких прекрасных волос не видала. Но остальное... и зачем только
я смотрела", - говорит. "Так я и думала, - отвечаю, - так я и думала. Я
знала, что вы пожалеете, вот и не стала смотреть!" Но так оно все в
точности и было, - докончила миссис Флад, очень довольная своей
премудростью.
Все время, пока она рассказывала, Джордж и Маргарет стояли, словно
оцепенев, на их лицах застыл ужас, но миссис Флад не обращала на них ни
малейшего внимания. Взгляд ее устремлен был на могильную плиту Эмилии,
губы задумчиво поджаты; немного погодя она сказала:
- Даже не знаю, когда я вспоминала Эмилию и Джона Уэббера... Они оба
уже столько лет в могиле. Она лежит здесь, а он совсем один там у себя, на
другом конце города, и вся их скандальная история вроде давным-давно
забылась. Знаете, - она подняла глаза, в голосе ее зазвучало глубокое
убеждение, - я верю, что они опять вместе, и помирились, и счастливы. Я
верю, что когда-нибудь встречусь с ними в лучшем мире, и со всеми моими
старыми друзьями, и все они счастливы, и у них новая жизнь.
Она помолчала минуту, потом решительно повернулась и посмотрела на
город - там в сумерках уже ярко, уверенно, не мигая горели огни.
- Ну, поехали! - живо, весело крикнула она. - Пора домой! Становится
уже совсем темно!
Втроем они молча спустились по склону холма к машине. И когда уже
собирались сесть, миссис Флад остановилась и ласково, дружески положила
руку Джорджу на плечо.
- Молодой человек, - сказала она, - я долго жила на свете, и, как
говорится, мир не стоит на месте. У тебя вся жизнь впереди, ты еще много
всего узнаешь и кучу дел переделаешь... но послушай, что я тебе скажу,
мальчик! - И она вдруг посмотрела на него в упор, прямым, беспощадным
взглядом. - Ступай, пошатайся вдоволь по свету, всего насмотрись, а потом
вернешься и скажешь мне, есть ли где место лучше родного дома! Я видела
много перемен на своем веку и еще увижу, покуда жива. Нас еще ждет много
великих новостей, - великий прогресс, великие изобретения - это все
сбудется. Может, я и не доживу, но ты-то доживешь и сам увидишь. Отличный
у нас город и отличные люди, они его сделают еще лучше - и наша песенка
пока что не спета. У меня на глазах Либия-хилл вырос из самого
обыкновенного поселка, а когда-нибудь он станет настоящим большим и
славным городом.
Она помолчала, словно ждала, что Джордж ответит, подтвердит ее
предсказания; он лишь кивнул, показывая, что слышал, но она приняла это
как знак согласия и продолжала:
- Твоя тетка Мэй всегда надеялась, что ты вернешься домой. И ты
вернешься, да-да! Нет на свете места лучше и краше наших гор, и
когда-нибудь ты вернешься навсегда.

7. ПРОЦВЕТАЮЩИЙ ГОРОД

Всю неделю после похорон тети Мэй Джордж заново знакомился с родным
городом, и эти дни наполнили его тревогой. Маленький сонный горный поселок
его детства - а в ту пору это и впрямь был только поселок - стал
неузнаваем. Даже улицы, которые он знал назубок и так часто вспоминал в
последние годы, - пустынные в послеполуденный час, погруженные в хорошо
ему знакомую ленивую дремоту, теперь бурлили оживлением, по ним мчались
дорогие машины, их заполняли люди, которых он никогда прежде не видел.
Лишь изредка попадались знакомые лица, и в этой странной, непривычной
сутолоке они казались Джорджу маяками, светящими во тьме на пустынном
берегу.
Но больше всего ему бросилось в глаза - а заметив это однажды, он стал
присматриваться и теперь замечал повсюду - особенное выражение на всех
лицах. Оно озадачивало и пугало, и когда Джордж пытался его как-то
определить, на ум приходило одно лишь слово: помешательство. Конечно же,
так беспокойно, так лихорадочно могут блестеть глаза только у помешанных.
Лица коренных жителей и приезжих словно бы выдавали одно и то же затаенное
нечестивое ликование. И когда они ловко и напористо прокладывали себе
путь, пробиваясь сквозь толпу, в каждом из них, во всем теле чудилась
какая-то дикая порывистость, словно они двигались под действием сильного
наркотика. Словно в городе все до единого были пьяны, и это непонятное
опьянение не завершалось усталостью, не убивало, не отупляло и не
кончалось, а лишь вызывало новые порывы неукротимой ликующей энергии.
Люди, которых он знал всю свою жизнь, окликали его на улице и трясли
ему руку.
- А, здорово, друг! - говорили они. - Как приятно, что ты вернулся!
Теперь поживешь дома? Вот и хорошо! Ну, еще увидимся! А сейчас мне надо
бежать, надо встретиться с одним малым, подписать кой-какие бумаги! Рад
был тебя повидать!
Все это они выпаливали одним духом, не замедляя шага; стиснув его руку
в приветственном рукопожатии, они увлекали, почти тащили его за собой, а
договорив - исчезали.
И со всех сторон толки, толки, толки - до одурения, без передышки. И
вся эта разноголосица сводится к перепевам одной темы: спекуляция
недвижимостью. Люди сходятся деловитыми кружками у дверей аптек, у почты,
у зданий суда и муниципалитета - и говорят, говорят. Торопливо шагают по
улицам, поглощенные разговором, и лишь изредка рассеянно кивают знакомым
при встрече.
Всюду кишмя кишат агенты по продаже недвижимости. Их легковушки и
автобусы проносятся по улицам, мчат за город все новых предполагаемых
клиентов. Где-нибудь на крыльце они разворачивают чертежи и проспекты и
выкрикивают тугим на ухо старухам соблазнительные посулы внезапного
обогащения. Охотятся за любой дичью, за калеками, хромыми, слепыми,
обхаживают и ветеранов Гражданской войны, и дряхлых, живущих на пенсию
вдов, не гнушаются ни мальчишками и девчонками едва со школьной скамьи, ни
неграми - шоферами грузовиков, продавцами содовой воды, лифтерами,
чистильщиками обуви.
Землю покупали все; и все и каждый, по названию или на самом деле,