Конни крепко ударил кулаком по своей ладони.
   — Черт, иногда мне кажется, что он прав. Я не то, что тебе нужно... Иначе разве я позволил бы тебе приходить в этот крысятник? Он ведь желает тебе добра. Если бы я был таким парнем, как он хочет!
   — Разве я когда-нибудь жаловалась?
   — Да в том-то и дело, что никогда. Нет... я не то говорю...
   Он отвернулся и оперся руками на стол. Сьюзан подошла сзади и, обняв его, положила голову ему на плечо.
   — Ты сегодня даже не поцеловал меня, Конни.
   Он тут же обернулся и обнял ее.
   — Я так люблю тебя, солнышко, что иногда кажется, что сойду с ума.
   Он несколько раз поцеловал ее, едва касаясь губами ее губ.
   — Я тоже люблю тебя, Конни, — прошептала она.
   Конни усадил ее на кровать.
   — Слушай, малыш, мне нужно сказать тебе что-то важное. Мы уже говорили об этом. Твой отец не оставит нас в покое, поэтому нам нужно уехать из Филадельфии. Мы сможем... Я найду работу... Господи, ты же знаешь, что я стану пахать, как вол, только бы у тебя было все, что ты хочешь...
   — Я знаю, Конни.
   Он быстро нагнулся к ней и жадно, но в то же время нежно поцеловал в губы.
   — Сьюзан, ты даже не представляешь, что значишь для меня. Вся моя жизнь — это ты. Без тебя и жить не стоит.
   Она поцеловала его руку и улыбнулась.
   — Надеюсь, мистер, вы знаете, что тоже небезразличны мне?
   Он закурил сигарету и некоторое время нервно ходил по комнате, не зная, с чего начать.
   — В общем, так... Вчера я записался добровольцем в морскую пехоту. — Долго мямлить было не в его характере.
   — Что?!
   — Подожди. — Он обнял ее. — Мне сказали, что нас повезут в Калифорнию, понимаешь? Я буду откладывать деньги, каждый цент, потом сниму тебе квартиру, и ты приедешь. Мы начнем жить сами, подальше от твоего отца и этого вонючего города. Вдвоем, понимаешь? — Он говорил торопливо, словно опасаясь, что она перебьет, но, увидев ее лицо, запнулся. — В чем дело, Сьюзан? Ты что, не рада?
   — Н-не знаю, милый. Все это так неожиданно.
   — Ты что, не хочешь уехать в Калифорнию?
   — Дай мне подумать, Конни, как же так вот сразу... Некоторое время она задумчиво разглядывала его.
   — Морская пехота, да?
   — Это единственный выход. — Голос у него был почти умоляющим, — Там наверняка найдется работа, и я смогу быстро вызвать тебя.
   — А твои мать и сестра?
   Конни вздохнул.
   — Мать подписала мои бумаги, а Ванде остался только год в школе. К тому же дядя Эд присмотрит за ними. И хватит об этом. Мы сейчас говорим о нас!
   — Мне страшно, Конни.
   — Ну что ты, маленькая, чего же тут бояться?
   — Не знаю, но все равно страшно. Отец опасается трогать меня, пока ты здесь, а когда я останусь одна... Конни, столько всякого может случиться! А что, если ты не вызовешь меня в Калифорнию?
   — Ты будешь там, клянусь тебе. Это ведь наш единственный шанс. — Он снова обнял ее и, уложив к себе на колени, укачивал, как ребенка. — Если мы останемся и будем встречаться в грязных отелях, ты скоро возненавидишь меня. А ведь я живу только для тебя, солнышко.
   Его губы касались ее лица.
   — Малыш, ты так и не согрелась.
   — Я боюсь, Конни, что-то случится...
   — Ш-ш-ш... Все будет хорошо, моя девочка.
   — Правда? — Она пригрелась в его объятиях и постепенно успокоилась.
   — Сегодня наш последний день перед Калифорнией, — прошептал он, медленно расстегивая пуговицы на ее блузке.
   — Да, Конни... да, милый...
* * *
   Константин Звонски вышел из ресторана вокзала Чикаго, где призывников накормили ужином, и остановился на платформе выкурить сигарету.
   — Эй, приятель, мы с тобой нигде не встречались? — раздался голос позади.
   Звонски обернулся и внимательно оглядел высокого красивого парня, заговорившего с ним.
   — Может, и встречались. Лицо знакомое. Ты призывался в Филадельфии?
   — Нет, в Балтиморе... Вспомнил! Ты играл за «Сентрал Хай»!
   — Играл... Черт возьми, так это ты тот полузащитник из Балтимора, который попортил нам столько крови! Рад познакомиться, старик. Меня зовут Звонски.
   — Точно, имя я теперь тоже вспомнил. И ты еще говоришь, что я попортил вам крови! А кто половину матча мотал нашу защиту?
   Лицо маленького поляка расплылось в довольной улыбке.
   — Неплохая была игра, да?
   — Отличная. Наши ребята много говорили о тебе на обратном пути в Балтимор. Для своего веса ты чертовски здорово играл. Меня зовут Дэнни Форрестер. Ты тоже в Сан-Диего?
   — А куда же еще?
   — Как, говоришь, твое имя?
   — Зови меня просто Ски, так легче запомнить.
   — Слушай, мы тут с ребятами в кино собрались. Все равно до отправления еще часа четыре. Идем с нами, а?
   — С удовольствием.
   ...Спустя несколько часов, когда поезд проносил их через поля Иллинойса и Дэнни безуспешно пытался заснуть, до него донесся голос Ски.
   — Спишь?
   — Разве тут уснешь?
   Он был прав. Из туалета, где засела разухабистая компания О'Херни, доносились взрывы хохота и гомон голосов.
   — Мне тоже что-то не спится.
   — Интересно, что там нас ждет в Сан-Диего?
   — Скоро увидим... У тебя есть девушка, Дэн?
   — Есть.
   — У меня тоже.
   — Я как раз сейчас думал о ней.
   — И я тоже. Я всегда думаю о ней. И скучаю не по дому, а только по Сьюзан. — Ски приподнялся и протянул Дэнни фотографию. — Вот она.
   Дэнни внимательно рассмотрел черноволосую девушку и вежливо присвистнул.
   — Хороша, правда? — просиял Ски.
   — Чертовски хороша.
   — А у тебя есть фото твоей девушки?
   Вернув Дэнни комплимент по поводу Кэтти, Ски заложил руки за голову и уставился в потолок.
   — Как только закончим обучение в лагере, я сразу вызову ее и женюсь. А ты собираешься жениться на своей?
   — Мы пока не думали об этом.
   — Обычное школьное увлечение, да?
   — Нет, просто мне кажется, что сейчас не время для этого. Кто знает, что случится с нами?
   — Это понятно, но у нас все по-другому. Мы уже вроде как муж и жена. Она для меня все. Весь мир, вся жизнь...
   — Это я могу понять. Правда, могу.
   — Я чертовски рад, что встретил тебя, Дэнни. Хорошо бы попасть в одно подразделение.
   Дэнни кивнул, и они умолкли, думая каждый о своем.
* * *
   Марвин Уокер лежал на диване и читал журнал, время от времени качая головой и тихо ругаясь себе под нос. Сибил Уокер сидела рядышком в кресле и молча вязала, поглядывая на кухню, где занималась дочь.
   — Марвин!
   — Черт бы их побрал, это не правительство, а банда коммунистов!
   — Марвин!
   — Так зажимать налогами рабочего человека...
   — Марвин, немедленно брось этот журнал!
   — А? Ты что-то сказала, дорогая?
   — Я хочу поговорить с тобой.
   Марвин снял очки для чтения и внимательно посмотрел на жену.
   — Что-то случилось, Сибил?
   — Тебе не кажется, что пора нам поговорить по душам с Кэтти?
   — Это по твоей части. Вы, женщины, сами разберетесь.
   — Да я не об этом...
   — А о чем же тогда?
   — О ней и Дэнни.
   — О Господи, ты опять за свое.
   — Да, а ты его вечно защищаешь.
   — Ок мне нравится.
   — Мне тоже. Он хороший мальчик, но, по-моему, Кэтти еще рановато постоянно встречаться с одним парнем.
   — Тихо, женщина. Вечно ты из мухи слона делаешь. Что в этом плохого?
   — Ей нужно встречаться и с другими парнями, она же никого, кроме Дэнни, не знает и, по-моему, знать не хочет.
   — Если тебя это так волнует, то, как тебе известно, он скоро уезжает в колледж.
   — Вот поэтому я и не хочу, чтобы Кэтти чувствовала себя связанной.
   — Слушай, пусть они сами решают. Так будет лучше.
   — Но, Марвин...
   — Дэнни славный парень, и я рад, что он встречается с нашей дочерью. Надеюсь, что там, в колледже, его не уведут из-под носа у Кэтти, Это и будет им испытанием разлукой. А все остальное пусть решают сами.
   Сибил вздохнула и снова принялась за вязание, когда в дверь позвонили.
   Нацепив подтяжки, Марвин пошел открывать.
   — Привет, Дэнни.
   — Добрый вечер, мистер Уокер, здравствуйте, миссис Уокер.
   Кэтти тоже вышла на звонок.
   — Привет, Кэтти. Я знаю, ты должна заниматься, но мне нужно сказать тебе кое-что важное.
   Кэтти посмотрела на отца. Тот кивнул.
   — Идите, только ненадолго.
   Пока Кэтти одевалась, Дэнни ждал ее на скамейке во дворе.
   — Что ты хотел мне сказать?
   — Даже не знаю, с чего начать, — Он не сводил глаз с ее лица.
   — Ты уезжаешь, так? — подсказала она.
   Он кивнул.
   — Ты записался добровольцем в морскую пехоту, — едва слышно продолжала Кэтти.
   — Откуда ты знаешь?
   Она отвернулась, чтобы скрыть слезы.
   — Я с самого начала войны знала, что ты это сделаешь. А на новогоднем вечере ты меня так поцеловал, словно прощался... Когда ты уезжаешь?
   — Через несколько дней.
   — А как же колледж... и все остальное?
   — Придется подождать.
   — А мы?
   Он промолчал.
   — Дэнни, ты действительно должен это сделать?
   — Да.
   — Но зачем?
   — Лучше не спрашивай. Я и сам уже сто раз себя спрашивал. Что-то внутри ноет, точит... не могу объяснить.
   — Я могу. Это потому, что ты — это ты.
   — Малыш... я. — Он запнулся, подбирая слова. — Я хотел бы, чтобы ты вернула мне кольцо.
   Она побледнела, и он торопливо заговорил, пытаясь объяснить:
   — Понимаешь, колледж — это одно, а здесь я не знаю, когда вернусь и вернусь ли вообще. Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя обязанной ждать меня. Тем более, что мы не знаем, насколько серьезны наши чувства. Возможно, ты еще передумаешь.
   — Я никогда не передумаю, — прошептала она, не сводя с него глаз. Слезы текли по ее щекам, и она даже не пыталась их скрыть.
   — Солнышко, не плачь, только ради всего святого, не плачь. — Он обнял ее. — Я же делаю это для тебя.
   Может, ты захочешь встречаться с другим парнем, пока меня не будет.
   — Да никто мне не нужен, кроме тебя, — сквозь слезы проговорила она.
   — О Господи, — вырвалось у него. — Правда?
   — Да... да... да... Я хочу быть твоей девушкой и только твоей.
   — Ты хоть понимаешь, на что идешь?
   — Мне все равно, лишь бы знать, что ты мой.
   — А что скажут твои родители?
   — Все равно...
   — Зайчонок... малыш... я даже не знаю, что сказать. Ты станешь писать мне?
   — Хоть каждый день. Я буду ждать тебя. Сколько нужно, столько и буду ждать.
   Он осторожно вытер слезы с ее глаз.
   — Теперь получается, что мы вроде как помолвлены.
   Она кивнула и робко улыбнулась.
   — Столько ночей, котенок, я мечтал о тебе... как я скажу тебе...
   — Я тоже.
   — Я люблю тебя, Кэтти.
   — Я тоже. Я очень люблю тебя, милый.
   Утром поезд был уже в Канзас-Сити. Очередная партия призывников. Поезд гудел от разговоров, сплетен, сальных шуток. О'Херни со своей бандой допили последнюю бутылку и пошли побираться по всему поезду. По пути они учинили две драки, но потом набрали достаточное количество спиртного и снова вернулись в свое «казино». В Эль-Пасо О'Херни пытался заманить в поезд патриотически настроенную молодую особу. Он уже прикидывал, что до Сан-Диего ее услугами успеют воспользоваться человек двести. По пять долларов с носа будет в самый раз, а потом... Его планы грубо разрушил появившийся сержант, который коротко и в энергичных выражениях предложил девице уматывать, пока не поздно. Что она и сделала, невзирая на патриотизм.
   О'Херни и компания продолжали бузить, пока в Дугласе в поезд не пригласили военную полицию...
   Предпоследняя остановка в Тихуане. Все восемьсот человек прилипли к окнам, во все глаза глядя на южную экзотику.
   — Интересно, нас будут встречать с оркестром?
   — А почему нет? Мы ведь первый батальон с востока.
   — Надеюсь, моя синяя форма уже готова. Я бы хотел пройтись сегодня по городу уже в форме.
   — А я слышал, что пару недель нас вообще выпускать не будут.
   — Спокуха, корешок, уж я-то сегодня сорвусь в Сан-Диего.
   Поезд плавно подкатил к перрону и замер. У перрона стояла длинная колонна крытых грузовиков, возле которых суетились сержанты и капралы. Форма у них была зеленая, а вовсе не синяя. Это насторожило новобранцев.
   — Контингент из Филадельфии и Балтимора! Ваши грузовики номер тридцать шесть и тридцать восемь. Построиться! Перекличка!
   Колонна двинулась к базе морской пехоты, провожаемая криками моряков с улиц Сан-Диего:
   — Ох, пожалеете, ребята!
   — Хлебнете сполна!
   Тоску несколько скрашивали жара и экзотическая природа. Для жителей Атлантического побережья все было в диковинку. А потом колонна въехала на военную базу. Призывников построили на огромном плацу и повели к видневшимся вдали палаткам. Подойдя поближе, все по очереди стали разглядывать большой фанерный щит с надписью:
   "Учебный полигон. База Корпуса морской пехоты.
   Сан-Диего. Калифорния".
   Оставь надежду, всяк сюда входящий.

Глава 3

   — Так, внимание, ребята! Сейчас всем в столовую! У вас сегодня первый трудный день, и я не хочу, чтобы кто-то свалился с копыт. Бросьте свои шмотки и за мной!
   В столовой Дэнни, как, впрочем, и многие другие, был приятно удивлен обедом. Он всегда считал, что в армии хоть и обильная, но грубая пища. Вместо этого он обнаружил на столе жареное мясо с картошкой, салат, желе, мороженое и даже кофе с молоком.
   После обеда их разбили на группы по шестьдесят человек и повели к баракам. Элкью, Дэнни и Ски с неудовольствием отметили, что О'Херни попал в их группу.
   Короткий пронзительный свисток оборвал гул голосов, и все внимание обратилось на стоявшего посреди барака капрала.
   — Никому не выходить из барака! Я скоро вернусь, и первый, кто меня увидит, должен подать команду «смирно!»
   — Вы будете нашим инструктором, капрал?
   — Своего инструктора вы увидите утром, — ответил капрал, и, чтобы пресечь дальнейшие вопросы, гаркнул: — Скоро все узнаете сами!
   Когда он ушел, Дэнни и Ски стали с интересом разглядывать несколько висевших на стене плакатов, Одни из них гласил: «Устав и традиции ВМС США». Плакат содержал два ряда слов, отпечатанных таким мелким убористым шрифтом, что ненадолго задержал их внимание. На втором плакате наглядно показывалось, как различать звания и нашивки во флоте и в Корпусе морской пехоты. Третий плакат оказался самым интересным.
   "Общепринятые слова и выражения, употребляемые в ВМФ и Корпусе:
   ХБ — хлопчатобумажная форма.
   Молодой, салага — новобранец.
   Переборка — стена.
   Жратва, шамовка — пища.
   Палуба — пол.
   П. И. — полевой инструктор.
   Камбуз — кухня.
   Гальюн — туалет.
   Люк — дверь.
   Трап — лестница".
   И дальше в том же духе. Изучив список, Ски некоторое время переваривал информацию, а потом, просияв, объявил:
   — Пойду схожу в гальюн!
   Впрочем, через несколько секунд он вернулся и потащил в гальюн Дэнни. В самом конце длинного ряда кабинок Ски молча кивнул на табличку «Только для больных венерическими заболеваниями».
   Оба переглянулись и поспешно ретировались.
   Дэнни взглянул на часы. Они показывали без четверти десять. Застегнув куртку, он вышел на улицу и, закинув голову, долго смотрел в усыпанное звездами небо Калифорнии. Было прохладно, но, конечно, не так, как в Балтиморе. Человек шестьдесят обритых наголо парней в трусах и майках, отчаянно пыхтя, пронеслись мимо, словно стадо бизонов. За ними, как лихой ковбой, легко бежал капрал, выкрикивающий слова команды вперемешку с отборной руганью.
   Дэнни проводил их взглядом и, недоумевая, пошел обратно в барак. Краем глаза он успел заметить возвращающегося в их барак капрала и поэтому первым рявкнул: «Смирно!», чем вызвал невообразимую панику среди мирно отдыхавших новобранцев.
   Капрал махнул рукой.
   — Построиться! Вещи оставьте здесь. Вам они больше не понадобятся. За мной!
   Дэнни и его друзья оказались где-то в середине длинной колонны из восьмисот человек, которые теперь стали батальоном. Потом их выстроили в колонну по одному и приказали раздеться до пояса. Получилось что-то вроде очереди длиной в полмили. Вдоль всей очереди галопом пронеслись двое санитаров. У одного было ведерко с краской и кисть, у другого журнал. Каждому из новобранцев быстро рисовали на груди порядковый номер, который тут же заносили в журнал.
   Было уже за полночь, а они все стояли в очереди у медчасти.
   — О Господи, — стонал Элкью. — Говорил мне мой бедный папочка, чтобы я не покидал родную плантацию. Папочка! Как ты был прав! С каким удовольствием я бы сейчас нежился в постели... ох, с каким...
   — Всем заткнуть пасти! — прорычал кто-то из капралов, прохаживавшихся вдоль колонны. Настроение у них было явно не из лучших.
   Наконец группа Дэнни все-таки попала в здание, где у всех быстро взяли кровь из пальца, потом из вены (на реакцию Вассермана), осмотрели глаза, уши, нос, прослушали сердце и проверили рефлексы. Осмотр закончился измерением давления и рентгеном.
   Едва последний человек покинул медчасть, всю колонну погнали к другому бараку.
   — При входе снимать всю одежду, — раздалась команда.
   — О-ох, — слабо простонал Элкью. — О-о-о...
   В этом бараке их ждал отлично сработавшийся коллектив санитаров, которые в считанные мгновения приветствовали входившего четырьмя инъекциями. Одна в правую руку, две в левую и на закуску еще одна в филейную часть. Последний укол санитары проводили особенно слаженно, даже не без некоторого изящества. Сначала один кусочком проспиртованной ваты дезинфицировал нужный участок и, словно стрелку от дартса, втыкал туда иглу. Затем другой вставлял в иглу шприц, делал инъекцию и элегантно бросал использованную иглу в стерилизатор.
   Совершенно вымотавшийся за последние дни О'Херни напряженно следил, как делают инъекции стоявшему перед ним парню. На лбу ирландца выступила испарина. Когда один из санитаров воткнул иглу в зад новобранцу, глаза О'Херни закатились и он свалился на пол...
   В свой барак они доковыляли в половине третьего утра и обессиленно упали на койки. Дэнни долго пытался устроиться то на спине, то на боку, но заснул, только перевернувшись на живот...
* * *
   Подъем!
   В бараке вспыхнул свет. Дэнни приподнялся. Это что, шутка? Он же только заснул. Разлепив глаза, он взглянул на часы. Половина пятого. На всякий случай он даже прослушал мерное тиканье механизма. Все в порядке. Успокоившись, Дэнни снова склонил голову на подушку, однако в следующую секунду пронзительный свисток дал ему понять, что это не штука.
   Было все еще темно и звезды по-прежнему ярко сияли в небе. Потянувшись, Дэнни спрыгнул со второго яруса и поплелся к туалету вслед за толпой полусонных парней, проклинающих все на свете.
   Плеснув в лицо холодной воды из крана, он немного пришел в себя.
   — Моя бедная мамочка говорила мне... — прохрипел где-то недалеко Элкью Джонс.
   Едва успели одеться, как их погнали в столовую на завтрак, а потом снова к бараку, где приказали построиться.
   Ждать пришлось около получаса. Высокий жилистый капрал, одетый в форму цвета хаки, прошелся вдоль строя.
   — Смир-рна! — рявкнул он.
   Солнце только-только выглянуло из-за горизонта, и его первые лучи осветили угрюмые лица новобранцев.
   Капрал коротко взмахнул полуметровым жезлом, словно подавая команду.
   — Отныне вы все сто сорок третий взвод. Я капрал Уитлок, и вы еще проклянете этот день, потому что познакомитесь со мной!
   — Эй, капрал! Может, лучше дадите нам выспаться? — недовольно буркнули из строя.
   — Кто это сказал?!
   — Ну, я, — отозвался Дуайер.
   Строй расступился, давая дорогу капралу. Некоторое время он разглядывал провинившегося.
   — Как твое имя, сынок?
   — Тэд Дуайер.
   — Мое имя рядовой Теодор Дуайер, сэр, — поправил его капрал.
   — Ря... рядовой... Теодор... Дуайер... сэр.
   — Ты что, жуешь резинку?
   — Ага, сэр.
   — Проглоти!
   Дуайер от неожиданности выпучил глаза громко икнул и... проглотил резинку.
   Капрал снова не торопясь прошелся перед новоиспеченным взводом, застывшим от увиденного.
   — Янки х-хреновы, — прошипел наконец Уитлок. — Я буду называть вас именно так, ублюдки. А вы будете называть меня «сэр». Вы, сукины дети, теперь даже не люди. И не вздумайте считать себя морпехами. Вы все салаги! Са-ла-ги! Ясно? Самая низшая форма живого организма. Я, конечно, попытаюсь сделать из вас подобие морских пехотинцев, хотя это невозможно за три месяца. Невозможно, потому что вы самое жалкое отродье, какое я видел в жизни! И навсегда вбейте в свои тупые головы, что, может, ваши души и принадлежат Господу, но зато ваши задницы наверняка принадлежат мне!
   Приветственная речь инструктора произвела впечатление. Во всяком случае уже никто не хотел спать.
   — Перекличка! — объявил капрал и развернул список личного состава...
   — О'Херни!.. Я сказал, О'Херни!
   — Здесь, — прохрипели из строя.
   Уитлок подошел к здоровенному ирландцу.
   — В чем дело, салага? Голос потерял?
   — Пропил, — уточнил О'Херни и бросил на песок окурок.
   — Ну-ка подними, салага!
   — Я тебе не салага! — Шэннон сжал кулачищи, исподлобья поглядывая на капрала.
   Уитлок жезлом поднял ему подбородок.
   — Для крутых салаг или считающих себя таковыми у нас есть свои методы. Подними окурок!
   Шэннон нагнулся за окурком, когда надраенный до блеска ботинок капрала врезался ему в живот. О'Херни глухо охнул и, хватая ртом воздух, осел на песок, а капрал разразился очередной нескончаемой тирадой и проклинал взвод в течение десяти минут, лишь изредка повторяясь в выражениях. Потом без всякого перехода начал перечислять правила внутреннего распорядка. Никаких увольнений, никаких личных вещей, конфет, жевательной резинки, газет, журналов и многого другого. И с каждым словом новобранцы все яснее понимали, в какую ловушку они попали. Да, это и был солнечный Сан-Диего.
   Из барака капрал перегнал их в палаточный городок, который располагался между грунтовым плацем и широкой полосой песка, тянувшейся до самого залива.
   Разумеется, Дэнни, Ски и Элкью Джонс поспешили занять трехместную палатку, чтобы не жить рядом с О'Херни.
   Потом с новобранцами пришел знакомиться взводный сержант Беллер, тоже техасец и не менее грубый, чем Уитлок. В своей вступительной речи Беллер дополнил высказывания по поводу нового взвода, а затем отправил их на вещевой склад получать обмундирование.
   Носки, дождевики, куртки, ботинки, полевые шарфы и все остальное летело в новобранцев без разбору. На робкие попытки заменить неподходящую вещь на их головы обрушивался каскад замысловатых проклятий. Исключение делалось только для обуви. Кое-как упаковав полученные вещи в РД (ранец десантника), новобранцы бросились к палаткам, чтобы сбросить там этот груз и бежать обратно за матрасами, ремнями, патронташами, саперными лопатками и прочим. Но и это было еще не все. Каждый получил по ведру, куда свалили всякую мелочь, стоимость которой потом вычтут из жалованья: кусок хозяйственного мыла, бритвенный набор, кусок банного мыла, зеркальце, сигареты, зубная щетка, одежная щетка, сапожная щетка... Уф-ф! Голова кругом.
   После обеда снова построение. Краткое и выразительное наставление о правилах внутреннего распорядка и форме одежды.
   — В бытовке, обезьяны, есть пара утюгов, поэтому завтра утром все должны быть в наглаженной и подогнанной форме, ясно? Р-разойдись!
   Они, конечно, сделали что смогли но, увидев их утром, Уитлок закатил глаза.
   — О Господи! Что это передо мной?!
   Кое-как подогнанная форма, неразношенные, с виду каменные ботинки, каски, болтающиеся на макушках или надвинутые по самую переносицу.
   — Янки х-хреновы! Ты как надел каску, О'Херни?!! — Удар кулаком по каске, так что она налезает на нос.
   По рядам сразу прошло движение. Все поспешно поправляли каски.
   — Даю три часа, чтобы как следует подогнать форму, свиньи противные. Вон отсюда!..
* * *
   — Да я никогда в жизни не шил, — плакался Элкью, очередной раз втыкая иголку себе в палец.
   — Эх, сюда бы мою мамашу, — вздохнул Ски.
   — Знаете, ребята, у меня такое предчувствие, что мне этот лагерь не понравится, — таинственно сообщил друзьям Элкью.
   — Господи, целых два с половиной месяца!
   — Ну, а как вам сержант?
   — Мировой парень. Я вспомнил, где видел его раньше. Его морда на рекламном плакате. Где только они находят подобных самородков!
   — Твою мать!
   — Что такое?
   — Опять укололся.
   — А я, по-моему, уже управился, — поднялся Дэнни. — Надо занять очередь на утюги...
   ...Снова резкий свисток на построение.
   — Становись! Сейчас я поведу вас на просмотр кинофильма, так что постарайтесь хотя бы выглядеть, как строй солдат.
   — Капрал Уитлок... сэр!
   Капрал повернулся и ударом кулака напялил каску на нос Элкью.
   — Сэр, рядовой Джонс испрашивает разрешения обратиться к инструктору, — прошипел он. — Ты что, не можешь простых слов запомнить, образина?!
   — Сэр... рядовой Джонс просит разрешения обратиться к инструктору, ва-ваша светлость...
   — Смотри мне, салабон. Чего тебе?
   — Сэр, как я понял, мы идем в кино?
   — Сразу видно, что ты сообразительный малый.
   — Сэр, а ничего, если я останусь в палатке?
   — Вам всем нужен отдых, — пояснил капрал измотанному от усталости взводу, который ни о чем так не мечтал, как плюхнуться на койки. — Поэтому мы идем в кино. Это важно для поднятия настроения личного состава. Однако если вы, рядовой Джонс, желаете остаться, то я не возражаю.
   — Спасибо, сэр, спаси вас Бог, спасибо.
   — Сержант Беллер! — позвал тем временем Уитлок.