Юрис Леон. Боевой клич

   Пробежав несколько кварталов и чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди, он сел прямо на тротуар и закрыл лицо руками, содрогаясь от рыданий.

* * *

   Я вошел в пустую казарму и, окинув взглядом ряды аккуратно застеленных коек, сразу увидел дневального капрала Мэриона Ходкисса. Он лежал на койке, глядя в потолок. Рядом с ним стоял фонограф, из которого плавно лилась классическая музыка.
   Я стряхнул с себя капли дождя и подошел к Ходкиссу.
   — Красивая музыка. Как она называется?
   — Я уже сто раз говорил тебе, — равнодушно ответил он, — это первая симфония Брамса.
   — Верно, Брамс, теперь вспомнил. — Я убрал иглу с пластинки.
   — Какого черта! Я что, просил тебя об этом?! — немедленно взвился Ходкисс.
   — Хотел поговорить с тобой, Мэрион. Нельзя так изводить себя. Тебя же попрут из Корпуса. И так уже поговаривают о твоем переводе в артиллерию.
   Он скрипнул зубами и отвернулся к окну. Дождь хлестал по стеклу, а ветер и дождевые капли рисовали на окне причудливые узоры.
   — Я собираюсь завтра в Даго и мог бы...
   — Попридержи язык и не лезь не в свое дело!
   Такой ответ от сестры Мэри вполне мог быть предвестником разбитой челюсти, поэтому я поднялся и пошел было к выходу, когда он окликнул меня.
   — Мак!
   — Что?
   — Мак... извини... Я...я...
   — Знаешь что, сынок, надевай-ка ты дождевик и пойдем в бар. Там поговорим, а то сейчас вернутся ребята и такой галдеж начнется.
   — Но я же дневальный.
   — Форрестер тебя подменит.
   Он быстро накинул дождевик, надел каску, и через пятнадцать минут мы были в баре.
   — Два пива!
   — Нет, для меня кока-колу.
   — Ладно, одно пиво и одну колу.
   Мы взяли бутылки и сели за свободный столик. В дальнем углу бара я приметил сержанта Маккуэйда и Бернсайда, присосавшихся к пивным бутылкам. Маккуйэд был в окружении целой банды морпехов из своей роты. Его огромный живот уже вывалился за ремень, но он, не обращая на это внимания, повернулся к стойке, чтобы заказать еще пива, и тут увидел меня.
   — Здорово, Мак! — рявкнул он.
   — Здорово, Мак! — кивнул я.
   — Этот салага Бернсайд отстает на девять бутылок!
   — Ну-ка, дайте мне девять бутылок! — немедленно скомандовал Берни. — Еще никому во всем Корпусе не удавалось перепить старого волка Бернсайда.
   Маккуйэд громко заржал и повернулся к своим ребятам.
   — Вы только послушайте его! Да я уже ходил по всем морям в то время, как он ходил только на горшок. Помнится мне старый добрый крейсер «Тускарора», когда мы поднялись на нем вверх по Янцзы. Что за времена были! — Он поднял бутылку с пивом. — За того, кто погибнет следующим!
   Я повернулся к Мэриону. Он задумчиво смотрел на Берни и Маккуэйда.
   — Я бы хотел написать о них, Мак.
   — Боюсь, тебе придется писать очень толстую книгу.
   — Мак. — Он секунду колебался. — Я не понимаю таких женщин.
   — Шлюх? То есть я хотел сказать, проституток?
   Он кивнул.
   — Не знаю, Мэрион, трудно сказать. Когда мы были в Шанхае в тридцать первом году, там было много проституток из России, и я знаю несколько ребят, которые женились на них. И знаешь, прекрасно живут.
   — Я всегда думал, что они холодные, расчетливые, крутые, ну, словом, как в книгах.
   — Да они такие же женщины, как и все остальные. Всякие, конечно, встречаются, но ведь и морпехи бывают разные. Есть сволочи, есть хорошие ребята. Это жизнь, Мэрион.
   — Она ведь такая мягкая, нежная... ей было интересно слушать меня. Я просто не могу представить, как она... Не сходится, Мак. Она ведь замечательная. Зачем она делает это?
   — Когда я в первый раз пошел в бордель, мне было примерно столько же лет, сколько тебе. Девчонка, которая мне досталась, читала, когда я вошел. Причем не ерунду, а какую-то серьезную книгу. Оказалось, что она окончила колледж, а потом... ну, в общем, так получилось. У каждой свои причины.
   — И что бы ты сделал на моем месте, Мак?
   — На это можешь ответить только ты сам. Они странный народ, эти проститутки. Я много их повидал. Большинство мужиков их за людей не считает. Так, подстилка, чтобы разгрузиться. Это не значит, что плохо с ними обращаются, но тем не менее для многих они, как, скажем, подсобные средства. Эти девчонки всякого повидали и знают жизнь с изнанки. Может, поэтому Рэчел и влюбилась в тебя. Ты был для нее чем-то совершенно новым. — Я хлебнул пива, мысленно подбирая нужные слова. — Когда мужчина относится к ним чуть-чуть больше, чем хорошо, они могут быть очень преданными. Эти девчонки не будут оглядываться по сторонам и прыгать в первую попавшуюся постель, потому что если у такой появляется мужчина, то он для нее нечто особенно. Ведь вся эта нежность, которая есть у каждого человека, скапливается у них годами. На кого им ее обращать? На клиентов? Конечно, нет. Только на того единственного, кто будет искренне любить ее. Но за эту ответную любовь и нежность приходится платить немалую цену своими нервами, годами пытаться вычеркнуть из памяти все грязные картины, которые невольно будут всплывать перед глазами.
   — Ты знаешь Рэчел, Мак, — медленно сказал Мэрион.
   — Рэчел прекрасная девушка, и она любит тебя.
   — Для меня она больше чем прекрасная девушка, Мак. Я бы не смог писать свои рассказы, если бы не было ее.
   — Вот тебе и ответ на твой вопрос, Мэрион.
   Он натянуто улыбнулся.
   — Пожалуй, ты прав. Остальное не имеет значения.
   — В таком случае сделай мне одолжение, Мэрион, исполняй служебные обязанности как положено. Мне не хотелось бы, чтобы тебя перевели в другую часть.
   — Теперь все будет в порядке, Мак, обещаю и... спасибо.
   Дружный вопль и грянувший гимн морской пехоты прервали наш разговор. Мы обернулись и увидели Маккуэйда и Бернсайда, лежавших на полу. Очередной пивной поединок закончился очередной дружеской ничьей.
   Капрал Ходкисс соскочил с парома и, протолкавшись сквозь толпу, схватил Рэчел в свои объятия. Она прижалась к нему, вся дрожа, еще не поверив, что он вернулся.
   — Мэрион, родной мой, не бросай меня. Не бросай никогда.
   — Я люблю тебя, Рэчел...
   — Смотри, — сказала она, когда они наконец успокоились и сели на скамейку. — Вот носки. Я сама связала специально для тебя.
   Потом они пошли к ней. Рэчел включила свет и бросила плащ на диван. Мэрион в это время стоял, прижавшись спиной к двери, не в силах заставить себя войти в комнату.
   — Что случилось, Мэрион?
   — Я... ну, понимаешь, я никогда еще не был с девушкой...
   Она улыбнулась и погладила его по щеке.
   — Снимай куртку и располагайся, а я приготовлю кофе.
   Мэрион неуверенно уселся в кресло и машинально потянулся за книгой, лежавшей на столе. Это были «Сонеты из Португалии» Рэчел присела на подлокотник рядом с ним.
   — Я надеялась, что ты вернешься и почитаешь мне эти сонеты. — Она поцеловала его в лоб и ушла на кухню.
   На следующее утро Рэчел уехала из Сан-Диего к родителям Мэриона.
   "Дорогая Рэчел.
   Я рад, что тебе понравились мои старики. Они пишут, что обожают тебя так же, как и я. И, знаешь, хорошо, что ты уехала из Даго. Так действительно лучше. Один из наших ребят привез жену в Сан-Диего, и теперь, когда мы вот-вот покинем Штаты, они просто с ума сходят, не зная, какой из дней будет для них последним. А у нас с тобой по крайней мере есть что вспомнить, хотя я еще не могу поверить, что ты моя, совсем моя.
   В свободное время я много пишу. Когда-нибудь мы с тобой поедем путешествовать, и я часто мечтаю об этом и о том, как мы будем счастливы.
   Родная моя, в последнем письме ты написала мне... в общем, не думай больше об этом. Это уже не имеет значения. Что было, то прошло. Главное то, что будет. Ты ведь теперь моя девочка, моя родная девочка. Люблю тебя.
   Мэрион."

Глава 4

   Целую ночь мы ползали по-пластунски, отрабатывая проникновение через боевые порядки противника. Резали колючую проволоку, стараясь это делать по возможности бесшумно. Мое отделение радистов практиковалось в коротких передачах сообщений, так как тихой ночью шум работающего генератора легко мог привлечь внимание противника. После каждого сеанса радиосвязи мы тут же меняли дислокацию, чтобы помешать «противнику» накрыть нас огнем или захватить в плен.
   После восьмичасовой тренировки, продолжавшейся всю ночь, все отделение добралось до казармы в полуобморочном состоянии.
   — Казановы из меня не выйдет, — простонал Элкью Джонс. — Кто придумал эту ночную пытку? У меня ведь сегодня увольнительная, и я договорился с девчонкой, чтобы она ждала у ворот базы. Ха-ха, каких там ворот! Мне бы до гальюна доползти.
   — Да, русские морпехи правы — это действительно полный песец, — откликнулся Сияющий Маяк. — Я отлично представляю этого отвратительного толстого северного койота. Хочешь, такую татуировку тебе сделаю?
   — Может, лучше выйдешь и скажешь девочке, что я в карцере, а, вождь?
   — А ты ее уже трахал?
   — Как я понимаю, это должно было случиться сегодня. У ее отца есть ранчо, и мы хотели провести там уик-энд, но... посмотрите теперь на несчастного толстяка, на бедного Ламонта Куинси Джонса! Разве может он кого-нибудь трахнуть после такой ночи?!
   Несколько человек согласно покивали головами.
   — Так вы считаете, что не может, джентльмены? — возвысил голос Элкью. — Что ж, посмотрим. Я не опозорю флаг морских пехотинцев!
   С этими словами, он, кряхтя, слез с койки и направился в гальюн, чтобы побриться.
   — Ну и ну! — присвистнул Дэнни, с трудом отрывая голову от подушки. — Это та самая девчонка, что морочит ему голову уже две недели?
   — Да, та самая скво, — важно кивнул Сияющий Маяк. — Я предупреждал его, что она хитра, как лисица, и если сейчас не подцепит себе мужа из двадцати тысяч парней, шатающихся по Сан-Диего, то до конца дней своих будет одна горбатиться на своем ранчо. Кстати, это ранчо и есть ловушка для бедного Элкью. Там его схватят, раскрасят и оскальпируют...
   Машина Нэнси Ист, поджидавшая Элкью у ворот, вызвала одобрительный свист и восторженные возгласы идущих в увольнение морпехов. Реакция на Нэнси была более прохладной, что, впрочем, не смутило Элкью, бодро втиснувшегося на сиденье рядом с ней.
   Несмотря на усталость, Джонс твердо решил «не опозорить чести флага», зато Нэнси сразу почувствовала его состояние и, в свою очередь, исполнилась решимости воспользоваться этим и заполучить себе столь завидного мужа.
   Едва они оказались на ранчо, как она заставила его переодеться и, сунув в руки теннисную ракетку, погнала на корт, где Элкью позорно всухую проиграл первый же сет. Тут уж Джонс не мог уронить престижа Вооруженных сил и, невзирая на усталость, так яростно боролся в последующих сетах, что выиграл их все.
   Однако его надежды на заслуженный и долгожданный отдых не оправдались, ибо в следующий момент он обнаружил себя верхом на свирепого вида монстре, которого все на ранчо ласково называли лошадью. Чудовище мучило его добрых два часа, гоняясь за не менее отвратительным зверем, которого оседлала Нэнси. С тех пор Элкью возненавидел лошадей. Он мужественно стерпел и эту пытку, предвкушая по крайней мере вкусный обед. Обед действительно был что надо, но вся беда в том, что Нэнси приспичило устроить его на лоне природы, и несчастный Элкью еще около часа волок на себе корзины с едой на это самое «лоно». О такой мелочи, как небольшая получасовая разминка в бассейне перед обедом, и упоминать не стоит. А вечером, когда отяжелевший от съеденного и пережитого Элкью развалился в кресле перед камином, за него принялась мамаша Нэнси. Она говорила так много и быстро, что Элкью иногда казалось, что он совершенно не понимает по-английски. И тут до него дошел весь ужас положения. Ловушка! Нэнси с мамашей наверняка не выпустят его отсюда живым и свободным.
   «Не дрейфь, морпех, — мысленно сказал он себе. — Нужно попробовать извлечь максимум выгоды при минимальных потерях».
   Наконец мамаша Нэнси угомонилась и отправилась спать. Элкью с готовностью последовал ее примеру. Однако едва его голова коснулась подушки, как в дверь комнаты тихо постучали и на пороге появилась Нэнси в ночной рубашке и халате. Элкью наскоро осмотрел комнату в поисках микрофонов, сигнальных устройств и мин-ловушек, которые могла установить мамаша. Закончив осмотр, он повернулся к Нэнси, стоявшей в дверях. А что, в полутьме она была очень даже ничего. Морпехи, вперед!
   — Я принесла тебе еще одно одеяло. — Она присела на краешек кровати. — Ночи здесь холодные.
   Реакция Элкью была точно такой же, как и у любого морпеха, Он привлек Нэнси к себе и поцеловал.
   — Нет, я должна идти.
   — Ну, побудь со мной чуть-чуть. Две минутки...
   Она нежно поцеловала его и вдруг отстранилась.
   — Что такое, Нэнси? — изумился Элкью.
   — Вы, морпехи, все одинаковые, — надула губы амазонка. — Вам только одно нужно.
   — Как ты могла подумать так обо мне? — трагически прошептал Элкью. — Да я без ума от тебя.
   Она снова поцеловала его и снова отстранилась.
   — Скажи мне, что ты любишь меня, Элкью.
   — О Господи, ну, конечно, люблю.
   — А нежно можешь сказать?
   — Я люблю-ю тебя, ки-иска.
   — Очень любишь?
   (Давай, парень, она уже готова.)
   — Оч-чень! — Он привлек ее к себе и уложил рядом.
   — Нет-нет, я просто боюсь, что ты такой же, как и все.
   Ответом был протяжный вздох и молчание. Полежав так некоторое время, Нэнси решила, что, вероятно, бывают моменты, когда мужчина должен показать характер, и тогда она сдалась.
   — Я твоя, Элкью, — страстно прошептала Нэнси. — Бери меня.
   А гордость Корпуса морской пехоты давно уже крепко спал, сладко посапывая под теплым пуховым одеялом.

* * *

   Почта!
   Вокруг дежурного сержанта толпились морпехи, а он выкрикивал имена и раздавал письма. Константин Звонски стоял в стороне от всех и, опустив голову, вслушивался в имена. Но вот письма были розданы, и снова сержант не назвал его фамилии. Ски постоял некоторое время, глядя на читающих письма друзей, потом сунул руки в карманы и побрел прочь из казармы.
   Как-то вечером, часов этак в двенадцать, я вернулся в казарму и, поскольку перед этим изрядно нагрузился пивом, сразу прошел в гальюн. Едва я вошел туда, как сразу заметил Ски, стоявшего у крайнего умывальника. Увидев меня, он отвернулся. Почуяв что-то неладное, я направился к нему. Сегодня он отпросился у меня от занятий, а Ски не из нытиков или симулянтов. Я тогда еще подумал, что это, наверное, из-за его девушки. Ничто так быстро не добивает солдата, как плохие вести из дома или вообще отсутствие всяких вестей. Поэтому я отпустил его отдохнуть денек.
   — С тобой все в порядке, Ски?
   — Да, — прошептал он, не поворачиваясь, и попытался незаметно сунуть в карман какой-то пузырек.
   — Ты не заболел?
   — Отвяжись. — Голос у него был хриплый и неестественный.
   Я обошел его.
   — Что у тебя за пузырек?
   — Отвяжись, Мак.
   — Отвечать, когда я спрашиваю!
   — Иди ты!.. — прошипел он и попытался проскочить мимо меня, но я поймал его за плечи и развернул к себе. А в следующий миг он набросился на меня, как дикий кот, и поскольку я был доверху заполнен пивом, то первый же удар свалил меня на пол. Правда, я тут же провел захват ногами, и Ски тоже оказался на полу. Я не хотел сильно бить его, но он так буйствовал, что удержать его оказалось просто невозможным, поэтому после того, как он несколько раз крепко достал меня по челюсти, я решил больше не церемониться и двумя сильными ударами наконец успокоил его. Ски остался лежать на полу. Кровь хлестала из его разбитого носа, но он только скрипел зубами, бессмысленно уставившись в потолок.
   — Где ты взял этот пузырек?
   Он медленно перевернулся на живот и, закрыв разбитое лицо, заплакал.
   В этот момент в гальюн вошел Энди.
   — Мать твою, Мак! Это еще что?! Да я прибью тебя...
   — Он хотел отравиться. — Я оперся рукой на умывальник и поднялся. — Быстро зови сюда Дэнни и Мориона, только тихо, не разбуди остальных.
   Форрестер и Ходкисс прибежали через несколько секунд. Энди влетел в гальюн вслед за ними.
   — Стань у двери, Мэрион, и никого не впускай. Дэнни, дай мне свою майку.
   Форрестер быстро стянул с себя майку и, намочив ее под краном, передал мне. Я приподнял голову маленького поляка и осторожно вытер кровь с его лица.
   — У него целый пузырек таблеток со снотворным. Наверное, в медпункте стащил.
   — О Господи, — вырвалось у Дэнни.
   — Выжми майку и еще раз намочи. Я не хотел бить его так сильно, но он совсем обезумел.
   Мы постепенно привели Ски в себя, но он так и остался сидеть на полу с поникшей головой. Дэнни опустился на колени рядом с ним.
   — Это я, Дэнни... твой друг... ты слышишь меня?
   Звонски кивнул.
   — Зачем ты хотел сделать это?
   Ски поднял голову и попытался что-то сказать, но слезы снова покатились у него из глаз, и он глухо застонал.
   — Это из-за Сьюзан?
   Поляк кивнул.
   — Ты получил письмо?
   Он снова кивнул. Тогда Дэнни обшарил его карманы и, вытащив конверт с письмом, поднялся и отошел к свету, чтобы прочитать его. Руки его дрожали. Закончив читать, Дэнни прикусил губу и на секунду закрыл глаза.
   — Ну, что там? — спросил Энди.
   — У нее будет ребенок от другого парня. Они скоро поженятся... а остальное — извинения и прочее дерьмо...
   С минуту все молчали, не зная, что сказать. Весь взвод связи давно привык к мысли, что девушка Ски вот-вот приедет ведь он работал, как одержимый, не ходил в увольнения, экономил каждый цент и жил только тем, что скоро увидит ее.
   — Будь оно все проклято, — яростно прошипел Энди. — Суки поганые! Все они, все... Ненавижу!
   — Уймись, Энди.
   Он резко повернулся ко мне. Глаза у него стали бешеными.
   — А что, не так?! Успокоиться?! А кто теперь его успокоит?! Твари, твари...
   — Это не поможет, Энди. — Я обнял Ски. — Ски, братан, мы здесь, мы с тобой, ты же знаешь.
   Он кивнул.
   — Если об этом узнают, они засадят тебя в психушку. Ты ведь хочешь остаться с нами?
   Он снова кивнул.
   — Ты же не сделаешь этого опять, Ски? — Дэнни тоже обнял его. — Обещаешь?
   — Обещаю, — прохрипел Ски.
   — Попробуй заснуть, — сказал я. — Ты уж извини, что пришлось тебя ударить.
   — Ничего, Мак, это я виноват. — Он поднялся и побрел в казарму.
   — Надо бы присмотреть за ним хотя бы сегодня, — сказал Энди. — Я посижу с ним часа два.
   — Я подменю тебя, — отозвался Мэрион.
   — Знаете, ребята, идите-ка вы все спать, — медленно произнес Дэнни. — Все равно я сегодня уже не засну.

* * *

   На следующий день перед ужином меня вызвал в штаб старший сержант Пуччи.
   — Что у тебя происходит, Мак? Только что заходил Звонски и забрал все свои деньги. Он что, все-таки привез свою девчонку?
   — Что?!
   — Да, почти триста долларов. И что у него с лицом? В танк врезался, что ли?
   — Он вчера получил письмо. Сам знаешь, как бывает. «Извини, ждать не буду».
   — Вот дерьмо! Жалко, хороший парень. С этими бабами никогда не угадаешь. Кстати, он взял увольнительную. По-моему, первый раз за все время.
   — Поехал в Даго, Он там наверняка нарвется. Пуччи, ты должен дать увольнительную и мне.
   — Ты что, сдурел? Я не могу, ты же только вчера был в увольнительной.
   — Ну, будь другом, он же нарвется, и ты это знаешь.
   — Мак, лейтенант Брюс, который, как тебе известно, командир штабной роты и редкий засранец, голову мне оторвет, Не могу.
   — Ну, спасибо, Пуччи. Настоящий друг. А ты не припомнишь, когда ты ы Рейкьявике набил морду английскому капитану и за тобой охотились полиция и половина британского флота? Тогда ты не отказался от моей помощи. У меня на черепе до сих пор шрам от пивной бутылки.
   — Ты что, всю жизнь собираешься вспоминать о таком пустяке?
   — Я когда-нибудь просил тебя об одолжении?
   — Не дави на меня, Мак.
   — А если бы это был один из твоих ребят?
   Пуччи выругался и, достав из ящика чистый бланк, отпечатал пропуск.
   — Только упаси тебя Бог попасться патрулю, тогда целый месяц проведешь на хлебе и воде.
   — Вот это другой разговор. Да, и пока печатаешь, то сделай заодно увольнительные на Сестру Мэри, Энди и Дэнни, мне потребуется их помощь.

* * *

   Мы обнаружили Ски в одном из притонов под названием «Логово дракона», куда его пустили, не спрашивая о возрасте. Здесь пропуском и удостоверением личности служили деньги, а их у поляка было более чем достаточно. Остановившись у входа, мы устроили короткое совещание. Поскольку ни одному из моих ребят не исполнилось двадцати одного года, а денег было в обрез, ты мы решили, что в бар зайду только я, а они буду следить за входом.
   Пробравшись сквозь облака сизого дыма и толпу людей, я наконец заметил Ски, сидевшего за стойкой с двадцатидолларовой бумажкой в руке. Я тоже присел за стол недалеко то него, но подходить не стал. Просто сидел, наблюдал и слушал.
   — Ставь выпивку, я буду пить, а когда закончится эта двадцатка, только свистни — у меня полно таких же, — говорил поляк бармену, который с интересом слушал его, уже прикидывая, сколько можно выкачать из этого морпеха.
   — Какой разговор, братишка! В этом баре все для вас. Пей! — Он поставил стакан перед Ски.
   Бедняга не умел пить. А если когда и умел, то давно не брал в рот спиртного. Пока я потягивал пиво, Ски опрокинул три рюмки подряд и заказал еще.
   Неожиданно на мой стол свалился какой-то пьяный матрос, и я собрался было скинуть его на пол, но потом, подумал, что лучше не привлекать внимания, и просто пересел за другой столик.
   Тем временем Ски, покончив с шестой дозой, пьянел на глазах. На лбу у него выступила испарина, и он расстегнул воротник рубашки. Бармен тоже заметил это и подал знак куда-то в зал. Тотчас же возле Ски оказалась ярко накрашенная шлюха.
   — Привет, дорогуша.
   Ски медленно повернул к ней голову.
   — Скучаешь, морпех?
   — Скучаю... это уж точно...
   — Угостишь меня?
   — Запросто... сколько хочешь... — Ски вытащил из кармана туго набитый бумажник и взял оттуда еще одну двадцатку. — Бармен! Что-нибудь выпить для леди, а мне... мне повторить двойной.
   Этот двойной добил поляка. Он мутным взглядом уставился на шлюху.
   — Ты Сьюзан?
   — Сьюзан?
   — Ну да. Сьюзан, только ты не похожа.
   — Ты хочешь, чтобы я стала Сьюзан?
   — Что? Да... верно... будешь Сьюзан? Ладно?
   — Конечно, какой разговор. А как тебя зовут?
   — Ски... меня зовут Ски... а ты Сьюзан, да?
   — Да, Ски, я Сьюзан.
   — Тогда почему ты не называешь меня Конни? Она всегда называла меня Конни... да, Конни, да, мой милый...
   Я видел, как слеза скатилась у него по щеке. Даже в таком состоянии ему было трудно представлять эту шлюху своей любимой девушкой. Мне вдруг стало так тошно и так жаль бедного парня, что захотелось разнести эту забегаловку к чертовой матери. Ладно, хватит. Пора уводить его отсюда. Я допил пиво и встал из-за стола.
   — Конни, милый, может, поедем ко мне?
   Ски обнял ее.
   — Да... мы поедем к тебе... ты будешь Сьюзан... и будешь называть меня Конни, хорошо?
   — Какой разговор! Допивай и пошли. — Она подмигнула бармену, и тот поставил перед Ски еще один стакан, причем, как я успел заметить, что-то подсыпал туда.
   — Ладно, подружка, концерт окончен. — Я подошел к ним. — Пошли, Ски, нам пора на базу.
   — Как ты смеешь обзывать меня! — вскрикнула шлюха, что, наверное, служило сигналом для вышибал выставить меня отсюда.
   — Кончай травить. Я забираю его домой. И его деньги тоже. Так что отвали.
   — Эй, морпех! — крикнул бармен. — В нашем баре никто не может оскорблять женщин.
   Потеряв терпение, я повернулся к нему, и в этот момент кто-то ударил меня по голове. Все поплыло перед глазами и, словно у тумане, я почувствовал, как меня подняли и куда-то понесли. Потом сознание отключилось...
   — Мак! Мак! Очнись! Что случилось? Где Ски?
   Я открыл глаза и увидел перед собой Дэнни.
   — Черный ход! — прохрипел я. — Они наверняка ушли черным ходом!
   Сестра Мэри сорвался с места, но вскоре вернулся.
   — Я видел, как они садились в такси, — доложил он. — Ски, по-моему, уже отключился.
   Я кое-как поднялся на ноги. Все плыло перед глазами.
   — Давай разнесем этот притон, — предложил Энди, сжав громадные кулаки.
   — Нет, иначе через пять минут здесь будет патруль. Сделаем вот что. Энди, ты выглядишь постарше остальных, поэтому возьмешь мое удостоверение личности и пойдешь туда. Попробуй потолковать с барменом наедине. Узнай, куда они увезли Ски.
   Энди отсутствовал минут десять, но, как видно, провел их с пользой.
   — Отель «Ритц», — коротко доложил он, вернувшись.
   Мы поймали такси и дали водителю адрес.
   — Как тебе удалось узнать? — спросил Мэрион, пока машина мчалась по городу.
   — Очень просто. Я сказал бармену, что у меня есть несколько камешков и золотишко, от которого хотелось бы избавиться. Те, кто работают со шлюхами, частенько скупают краденое. Мы прошли в заднюю комнату, а дальше дело техники.
   — Он не предупредит их, что мы едем?
   — В ближайшее время вряд ли.
   — Надеюсь, ты не убил его?
   — Надеюсь, нет, но настучал по костям, как положено. А когда он придет в себя, то не сможет выйти из комнаты, потому что ключ у меня. — Энди продемонстрировал нам ключ и выбросил его в окно.