Страница:
– Может быть, и надобно избрать того, кто открыл, господа, Силина Тимофея! – заговорил, забравшись на пень, Советник, поворачивая свое опухшее лицо, лоснившееся как у святого. – Бедный, справедливый человек, страдалец народный. Он добрый и справедливый, настоящий русский человек, о котором поется в песне! – улыбнулся Советник, и очки его, как бы тоже смеясь, заблестели на солнце.
– А ты сам откуда?
– Я? Какое тебе дело, откуда я? А откуда ты?
– Я с Покровки!
– Ну, если ты с Покровки, так и слушай, что я говорю…
– Тимоху можно! А в помощники ему, может, Никиту Жерсбцова?
– Да, для крепости! – подтвердил старый старовер, за которого недавно заступался Никита.
– Его, Никиту! – проговорили хором раскольники.
Вся их артель держалась вместе.
– Или, может быть, наоборот? – спросил очкастый. – Никиту президентом, а Силина помощником?
– Ну, а что-то его соседи скажут? – обратился Голованов к безмолвной, стеной стоящей китайской артели.
– Холосо! – поспешно улыбаясь, сказал старшина с бородкой, вытаскивая маленькие руки из-под праздничной шелковой юбки. – Жеребцова!
– Холосо!
– Че же они скажут! Они по-русски не понимают. От них надо второго помощника президенту! – хрипло гаркнул матрос. – И пусть его сами выберут! Будет хоть один работник у властей!
– Это верно! – подтвердил Студент. Копна его волос была видна над толпой. – Верно, Фсдосеич! Только они, кажется, в кабале у своего старшинки… А мы еще только хотим попасть в кабалу!
– Ты не на корабле, какого еще тебе второго помощника!
– Боцмана ему!
Студент ждал, как пойдет дело дальше.
– А Егор Кузнецов – кулачила! – орал кто-то сзади, смелея.
– Че врешь? Чо врешь? – подошел и крикнул Сашка. – А где ходил? Ты откуда? Иди обратно, иди, откуда пришел! Иди… Какие штаны? Кто пропил? Ты пропил? Зачем врешь? Пьяный и иди. Пьяных тут не надо!
– Ты откуда взялся, желтая образина? Черепаха – яйца тебе надо…
– Сам желтая образина! Сам – черепаха-яйца! Иди, иди!
– Пусти…
– Зачем пришел? Зачем пришел? Кто тебя звал? Кого ты знаешь? Никого! Иди!
Сашка схватил крикуна со скатавшейся патлатой бороденкой за плечи и вытолкал из толпы.
– Пошел! Пошеба!
Тот норовил кинуться обратно в толпу, но Сашка ходил перед ним и не пускал.
– Почему ты его гонишь? – спросил с дерева Илья.
– Знаю почему… Иди! Иди! И сам молчи!
Сашка еще раз с силой толкнул упиравшеюся мужика.
– Да ты кто такой? Поди к черту! Идет обсуждение, мне надо там быть!
– Ты пьяный? Да? Или куплен? Ну!
– Выпил!
– Тогда иди спи. Пьяных не пускают!
– Ах ты китаец!
– Кто китаец? Смотри паспорт… Смотри крест! Пошел отсюда… – Котяй и Жеребцов тихо переговаривались у пня. Никита сказал громко:
– Силин обходительный! Надо бы и ему должность по справедливости…
– Что же! – отозвались в толпе.
– Нет, тебя спросим! – подымая руки, закричал контрабандист Андрюшка Городилов. – Правда ведь? – обратился он к толпе.
У березы, пощипывая томную бороду, стоял Федор Барабанов. Никита сильно надеялся на него и обещал ему выгоды в будущем. Федор тоже торговал. Он из Уральского, как и Силин, как и Кузнецов. Никите хотелось хотя бы некоторых уральцев переманить на свою сторону.
Никита хотел подойти к Барабанову, но был стиснут кучкой вновь подошедших старателей.
– Я другой партии, – сказал им Жеребцов. – Я – силинский. За Силина. Ему и быть президентом.
– Это как экспедиции, – спросил Федор, – партии-то… хм…
– Разве не читал в газетах, что бывают партии? – вскинув на лоб очки и глядя на Федора лубяными глазами, спросил Советник.
– Но ведь это не у нас.
– Да и у нас тоже есть! – пророчески сказал молодой старатель. – Когда руду ищут!
– А как же Егор? – спрашивали очкастого.
– С ним лучше не связываться. Он мужик жесткий, любит власть. Заставит все делать по-своему. А зачем это нам?
– Он старой веры! – сказал Андрюшка.
– Нет, он православный… Как, Федор? Ты с ним сосед?
– Все равно не нужен! – сказал очкастый, чувствуя, что Федор не хочет отвечать. – А Тимоха добрый, народолюбивый человек.
– А Никита? – спрашивали Федора, когда Жеребцов с товарищами, разбившись, разошлись в разные стороны.
– Голова! – оглядываясь по сторонам, настороженно сказал Барабанов. – Ничего плохого за ним не знаю! – добавил он тише. – Правда, живем мы далеко друг от друга… – многозначительно закончил он.
– И то не беда… Было бы сердце доброе! А мы подсобим ему! – быстро возвратившись к разговаривающим, сказал очкастый. – Защитим честного человека, постоим за правду.
– Эх, где ее искать, правду-то! – прищурился Федор. – Трудно мне судить про Егора и Тимоху. Оба соседи. С обоими шли на плотах! Надо еще пораскусить!
– Вот твое-то слово было бы золотым! А мы тебя ублаготворим… Поставили бы тебя налог собирать!
Появился Санка Овчинников.
– Лучше с ними не связываться! Акулы-спутники! – подойдя, молвил ему матрос. – Дурака нашли, хотят все взять!
– Камбалу надо выбрать в полицию, – предложил Ломов, – и будет порядок на прииске.
– Нет!
– Господа миряне! – заговорил Голованов. – Кого же мы выберем? Решим миром, обществом. Обдумаем.
– Может, бабу выбрать? – брызжа слюной, кричал воронежский мужик Сапогов.
– Конечно! Ведь есть же бабы умные!
– Это правда, есть и бабы умные! – сказал Федор. – Поэтому надо выбрать мужика, чтобы умная баба его не обвела и не перехитрила.
– Никита обманет! – говорили в толпе. – Никиту нельзя! Кузнецов открыл прииск… Он и Силин.
– Что же, на самом деле лучше бы Кузнецова!
– Все хороши, слов нет! – сказал Федор. – Кого здесь назвали – истинные старатели, но надобно из них выбирать. Если Силина, то он добрый сердцем. Тогда надо крепкого помощника ему. Он – мой сосед. Он и сам скажет. Пошлите за ним, он в шахте с утра ничего не ел еще…
Андрюшка Городилов прыгнул на пень и стал хвалить Никиту.
– Спиртонос! Почем спирт на золото? – крикнула Ксенька.
Все захохотали.
Васька слушал, сидя на дереве, и его обида брала за отца.
– Жеребцова! – заорали какие-то парни из Никитиной артели!
– Овчинникова!
– Силина!
Сашка пробился из толпы и лицом к лицу опять встретился с пропившимся мужичком.
– Че, опять пришел? Иди!
– Силина! Который прииск открыл… Силина подайте… Куда спрятали человека, сейчас всех помнем, – орала толпа. – Попрятали честных людей-то… Воры! Бей торгашей! Спиртоносы!
– В праздник на них работать!
– Какой он, Силин-то, хоть покажите…
– Человек заработок народу дал, а они его…
Тимошка, побледневший, перепачканный, вылез на пень, приосанился и сверкнул глазами так, что сразу шум восторга прошел по толпе.
– Православные! – заговорил Силин.
Впервые вся огромная толпа мгновенно стихла.
– Православные! – повторил он, вытирая нос и зажмуриваясь на миг, сгоняя слезы.
Сотни любопытных лиц тянулись к ному.
– Тимошка, братцы…
– Вот что я скажу… я по-простому… у меня по справедливости… у меня такой закон – люди все равны.
– Тимоше-енька! – завизжала какая-то баба.
– Какой же энто президент! – вздыхала Ксепя. – Гляньте на ево! Слезы льет…
– А че? А че? – потянулись бабы.
– Малюсенький росточком… Да тогда, чем же мой Ломов не годен? Какой же это Силин?
Ксеня улыбнулась проходившему высокому курчавому Студенту. Был он и темен и скуласт. Всем хорош! Строен, тонок, и когда говорил, то красиво поднимал длинную руку.
– Егора надо в старосты? – смело спросила она у Студента. – Правда?
– Конечно!
– Это надо быстро! – подтвердил матрос. – Бабы, хоть бы вы… А ну все за Егора… А то Тимоху выберут, а за ним акулы-спутники…
– А ты его хорошо знаешь? – спросил какой-то мужик в темной шапке.
Матрос не ответил и грубо оттолкнул спрашивающего локтем.
– А чем Егор хорош? – спрашивали бабы.
– Да вот они приходили к Егору-то, просили участок. Он им сразу отвел-от делянку-то… Просили: «Посоветуйте, где лучше». Оп им посоветовал. Оп и заработок дал народу, и вот уж работник! Бабе его позавидуешь!
– Такой уж к б…м не зайдет! – сказала толстая баба, – и не загуляет!
– Егор-то? Ого, еще как залезет! – сказал мужик в темной шапке.
– Тьфу ты, бесстыжий!
– Он не пьет, не пьющий! – выкрикнула Ксеня.
– Пьющего нельзя!
– Да, мы знаем их… Их ребята второй год моют здесь, плохого за ними не водилось.
– Три сына с ним. Двое женаты. Семья дружная!
Федосеич покосился на баб и пошел проталкиваться дальше.
– Почему, бабы, вы за Кузнецова? – спросил, склабясь, свою жену-толстуху курский мужик в свитке.
– Сын у пего хороший! Невестки обе! Видно, что порядок-от в семье. Он и на прииске-то порядок-от установит!
– А что у них в городе рот, что ли, затыкают? – говорила, стоя среди кучки баб, Татьяна.
– А кто же этот Голованов? – мечтательно спросила толстая баба, подпирая щеку платком.
Старичок в косоворотке и поддевке опять появился на пне.
– Кузнецова не надо, – тихо молвил кто-то, – у него китаец усыновлен!
– Что же, что усыновлен! Крещен же!
– Этого нет, глупости!
– А как ты? Что скажешь про Никиту? – спросили Голованова.
– Я ведь сход провожу… Мне нельзя ни за кого говорить…
– Нет, ты скажи… Общество просит!
– Что же я скажу! Никита Дормидоптович – хороший хозяин!
– Вот видишь! Не-ет…
– Его нельзя, значит! – говорили бабы.
– Кузнецова! И все! – вдруг громко и решительно крикнул Ломов. Он наконец решился. Ему тоже не нравилось, как шло дело.
И тут почти вся толпа закричала:
– Кузнецова! Его! Подайте его! Человек где? Силина и Кузнецова… Радетелей!
– Мы за праведную жизнь, – заговорил черноглазый старовер, тоже залезая на пень, – и нашли ее в глуби тайги, там и сели…
– Ну и атаман! – смеялись в толпе, когда Тимошка стал пробиваться подальше от пня, на который уже забрался Спиридон Шишкин.
– Вот мы стоим и мыслим, – заговорит Спирька, – как же это могли вы позабыть первого и главного открывателя и кормильца и попасть в такой просак, что выказать свою темноту, как самый безграмотный и глупый народ! А? Я вас спрашиваю!
– Желаем их видеть здесь и сравнить всех! – сказал из толпы молодой парень.
– Как ты смеешь ему дерзить! – ответил Родион. – Тебе он в отцы годен, а ты ему глупо смотришь в глаза, пялишься и не краснеешь.
– Рассуждаете глупо! – продолжал Спиридон. – Вот они тут стоят и хотят все взять в руки… Это понятно, а мы им уважение делаем!
– Надо вежливо разговаривать! – заметил Голованов.
– А ты сам видал его? – спросили Спирьку.
Рыжий мужик усмехнулся, гордо поднял правое плечо и прошелся взад и вперед по пню.
– Да, можно сказать, что нет! Что еще никогда не видели Егора Копдратьевича, как будто бы даже не знали, что на Амуре есть такой великий человек!
– А кто вы сами?
– Мы тамбовские.
Толпа опять стихла. Тамбовцев тут еще не видали. Мужики тамбовские удалые, об этом все слыхали. У них хорошая деревня и пароходная пристань. Они охотники и пахари. Никто там не торгует.
– Сколько мы слыхали о Кузнецове, то все за него и даже беспрепятственно! – сказал Родион.
– Ну что? – зло спросил его Никита.
– Иди, иди! – грубо ответил Родион. – А то вас всех сейчас разберем по косточкам… Пошел отсюда…
– Они только пришли! У них участка нет. На чужое-то!
А женщины все настойчиво о чем-то шептались за плечами своих мужей.
– Как это мы на чужое? – грозно спросил Родион. Он показал кулак Никите и пошел по пню. – Это мы на чужое пришли?
– Нет, совсем напротив… Мы тут моем давно, раньше вас! – объявил Спиридон.
– Где же?
– На Кузнецовской, – отвечал Спирька.
– Ах, вы с ним свои?
– Мы его даже не знали, – ответил Родион.
– Мы еще тот год мыли и Кузнецова не было. Вот свидетель, – показал Спирька на Барабанова.
– Истинно! – воскликнул Федор.
– Перекрестись! – приказал Голованов.
Федор быстро и едва заметно перекрестился..
– А вы от Кузнецовых ехали?
– Мы почем знаем, с кем мы обедали! Так разве это был он сам? Ну, так это истинный государь! Мало сказать президент – Минин и Пожарский! Ответственно назовем, мы не в Калифорнии…
– Это Лосиная Смерть говорит, – шепнул враг и родной брат Котяя тамбовец Санка Овчинников соседям.
– Лосиная Смерть говорит… Слыхал! Он тигров бьет, – заговорили в толпе.
– Нет, не слыхал.
– Как говоришь?
– Лосиная Смерть!
– Как же ты не слыхал! Даже я слыхал. Все его знают.
– Он тигров десять штук поймал живыми и сто медведей убил, поэтому прозвание. Видишь, Жеребцов как стих. Он боится.
– А-а! Видишь ты!
– Он за самый большой хребет ходил, оттуда, говорят, Японию видно.
Временами витиеватая и сбивчивая речь полуграмотного Спирьки становилась непонятна и скучна, но Лосиной Смерти все прощалось. Народ слушал замирая, как высшего героя, который хоть и плетет бог знает что и собой неказист, но вернулся оттуда, куда не забирался никто.
– Потому есть мое слово и рука! – закончил Спирька и, входя в толпу, добавил: – Я правильно сказал!
Он достал кисет. Все стали закуривать, и тут началась давка – каждый просил у героя хотя бы щепотку.
– Так ты за кого? Непонятно! – обращаясь к Спирьке, крикнул Ломов. – За Кузнецова, што ль?
– Нет! Это вы решайте сами! – небрежно махнул рукой Шишкин и добавил с большой важностью: – У вас должна быть своя голова…
Никита не вытерпел, быстро залез на пень.
– Без спирта нельзя жить на приисках! Это лекарство и облегчает людям труд, только надо соблюдать себя… На водке стоит империя, а прииск на спирту…
– Пошел! – закричали бабы. – Убьем мужиков, если за тебя!
– Сбился ты! – сказал ему Ломов. – Не годишься! Начал про трудящийся народ, а теперь про спиртоносов… Не надо унижаться.
– Выходит, будем подавать голоса, – сказал седой старовер.
– Что же это будет? Все пропьют!
– Кто за Егора Кузнецова, отойди ко мне! Налево! – сказал Спирька.
– Все за него! Пусть выходят те, кто против! – сказал Ломов.
– Нет, по так! – заговорил Голованов. – Надо избрать президента в общем согласии. Тут не Запорожская Сечь, как мы читали у Гоголя, и не Новгородское вече Древней Руси. Надо, чтобы согласились все!
– Но ведь без спирта нельзя…
– Как это нельзя? – заорала Ксеня, наступая на Котяя Овчинникова. – Ах ты, зараза!
– Да ты че? – испугался мужик.
– Корябни его! Ксенька!
– Так его! – крикнул его брат Санка.
– Я тебе за спирт… – кричала Ксеня.
Поднялся бабий крик.
– Об этом будет вопрос второй, – сказал Голованов. – А сейчас ладо уговориться. Зачем голосовать зря, друг дружку обижать? Надо всем согласиться. На ком, давайте порешим, – объявил он.
– Старичок тасканый! – одобрительно заметил Родион. – А чо-то как-то жарко, парит…
– Да, тепло! – отозвался Спиридон и застегнул свою теплую куртку.
– Да-а… Как хлынет… Надо соглашаться на Егора.
– Мы не уступим все равно! – сказал воронежский мужик Сапогов.
– Как же можно уступить! – подтвердил Родион. – Разве такое дело можно решать добром? Нет… Видишь, они полдня водят народ за нос. А народ стоит и говорит глупости. Кабы их хотели выбрать, давно бы все разошлись и выбрали. А тут на десять тысяч золота успели бы намыть, а не сдаются. Так нет, не дают нам мыть. Торгующие хотят власть захватить, а народ терпит. Не уступайте, ребятки… А мы пособим! Они думали, народ до вечера будет уклоняться и не вытерпит, сдастся без напора. Никого у них нет, кто бы им подмогу произвел.
– Только кого они подсунут? – сказала толстая баба.
– Бабам-то голоса нет. Но я скажу. – Ко пню подошла Ксеня. – На старых-то местах так, а тут промахнуться нельзя. Пьянчуги какие-то подвохи творят. Да че же это думать-то еще? Мужики, да избирайте семейного человека, старательного. Он и вовсе сюда не приехал, хитрости-то не творит, не гнет своего. Ему, может, и не надо!
– Ксенька, скажи, скажи еще! – кричали бабы. – Про Кузнецовых… Про семью-то…
– Вылезь сюда! – попросил Голованов.
– Че-то я пойду на пень! Не женское дело наверх залезать. Я уж отсюда все сказала…
– Пройди, пройди! – одобрительно заговорили мужики.
– Скажи еще че-нибудь! – ухмыльнулся Налим. – Покажись!
– У-у, бесстыжа морда!
– Ряжка-то твоя!
– А сама-то! Красотка! Как щука!
– Да, тут сглотнут и не сморгнут!
– А вот с Никитой ходят акулы! Андрюшка и Очкастый!
– Акулы-спутники! – сказал матрос.
– Может, тебя избрать, Голованов?
– А нам надо президента со спокойной головой, крепкого и обходительного. Молодого, не такого, как я. Чтобы не чурался никого и поэтому и мог сесть за стол. Раскольника выбрать нельзя. Может воспротивиться государство. Нельзя выбрать… Лучше Егора Кондратьевича Кузнецова мы человека не найдем. Тимофей Ильичу Силину сделаем честь и уважение. Он тоже открыл, сюда пришел вторым и станет помощником президента, чтобы противная партия через него не произвела сопротивления, что мы все здесь сегодня видели. И чтобы всякое дело он согласил со своим головой. Много слыхали мы глупых и молодых выкриков и были внимательны. Егор Кондратьевич доказал не спеша, что предоставил находку обществу и год не шел, пока не завелась смута, и тогда оставил хозяйство. Он быстро выведет наши пороки, без обиды нам, каждый его послушается и никто не посмеет сочинить интригу, простите за слово… Вот, товарищи мои, господа свободные старатели, мое рассуждение.
– Жеребцов торгует!
– Продаст!
– И купит!
– А где же Егор?
– А Егор Кондратьевич робит у себя в забое, – отвечал сверху Илья. – Ему до этого дела мало!
– Как?
– Он не хочет!
Народ тревожно загудел.
– Гляди, они тут спорят, а мы теряем время… А человек работает!
– На десять тысяч рублей убытку за день по прииску с этим разговором! Давайте скорей!
– А он, может, и знать нас не хочет, обиделся…
– Нет, давайте его уговорим.
– Вот это по справедливости! Хорошо, что мы и не видим его, а выбрали! Так лучше. А то узнаешь и не захочешь его над собой! – говорил старовер.
– Незнакомого мужика?
– Да-а… Какие сравнения, кто же своих выбирает!
– Лучше без власти! – сказал какой-то человек. – Всякая власть вредна!
Это новичок. У него широкое смуглое лицо и крупные белоснежные зубы, как у негра. Его черные яркие глаза косят в разные стороны, кажется, что они разъехались на жестких широких скулах как тесанного топором лица. Он в темной накидке и в пальто.
– Ты че, политичка? – спросил его китаец.
– … Теперь второе дело. Нужен налог на нужды общества, – продолжал Голованов. – Каждый добровольно внесет десятую часть своей добычи. Если тут не обойдется без обмана и если кто захочет утаить, то накажет всех и себя очернит и опозорит. Также надо завести полицию. Нужно выбрать помощника полиции.
– Это Камбалу! – крикнули сзади.
– Камбалу! Камбалу! – единодушно загремела толпа.
– Каждый должен подчиниться, как решил сход, или должен уйти с прииска, если не может исполнить общественного решения.
Старик снял шапку и стал читать молитву.
Солнце ярко высветило деревья со свежей молодой листвой, а сквозь их вершины уже чернела грозовая туча.
Илья спрыгнул с огромной высоты, со своей ветки, и как ни в чем не бывало пошел к берегу.
– Как он ноги не поломал? – удивились старатели, расходясь.
– Это человек – железо. Как пружинный…
– А Голованов-то какой честный, – говорил Пахом, когда все расходились. – А вот, сказывают, его хотели подчернить…
– Как не честный! Дипломат! Он честностью большие деньги зарабатывает. Даром тебе тоже честным никто не будет!
– Да, говорит, дом свой в Благовещенске. Мещанином стал….
– А сам откуда? – осведомился курянин.
– Не знаю… С Дона он будто, из казаков, или из Астрахани.
– Из Астрахани? Их сюда привезла казна, чтобы осетров ловить учили население!
Федосеич поехал на свою сторону. Он шел мимо кузнецовского участка, не глядя на Егора, вокруг которого толпился уже народ, и грубо крикнул:
– Катька, иди домой, живо на свой участок! Хватит на чертей батрачить, на кулачье! Заразы, стыда у них нет!
Ксенька, уже вернувшаяся с выборов, разводившая огонь в очаге подле палатки, поднялась во весь рост, растопырила локти, как птица, собиравшаяся взлететь, и лицо ее со вздернутым носом выразило изумление. До сих пор она полагала, что Вася и Катя давно женаты.
Катька побежала к отцу. Вася хотел ее задержать, но она отвела протянутую ей руку и с обидой посмотрела в его глаза.
ГЛАВА 6
– А ты сам откуда?
– Я? Какое тебе дело, откуда я? А откуда ты?
– Я с Покровки!
– Ну, если ты с Покровки, так и слушай, что я говорю…
– Тимоху можно! А в помощники ему, может, Никиту Жерсбцова?
– Да, для крепости! – подтвердил старый старовер, за которого недавно заступался Никита.
– Его, Никиту! – проговорили хором раскольники.
Вся их артель держалась вместе.
– Или, может быть, наоборот? – спросил очкастый. – Никиту президентом, а Силина помощником?
– Ну, а что-то его соседи скажут? – обратился Голованов к безмолвной, стеной стоящей китайской артели.
– Холосо! – поспешно улыбаясь, сказал старшина с бородкой, вытаскивая маленькие руки из-под праздничной шелковой юбки. – Жеребцова!
– Холосо!
– Че же они скажут! Они по-русски не понимают. От них надо второго помощника президенту! – хрипло гаркнул матрос. – И пусть его сами выберут! Будет хоть один работник у властей!
– Это верно! – подтвердил Студент. Копна его волос была видна над толпой. – Верно, Фсдосеич! Только они, кажется, в кабале у своего старшинки… А мы еще только хотим попасть в кабалу!
– Ты не на корабле, какого еще тебе второго помощника!
– Боцмана ему!
Студент ждал, как пойдет дело дальше.
– А Егор Кузнецов – кулачила! – орал кто-то сзади, смелея.
– Че врешь? Чо врешь? – подошел и крикнул Сашка. – А где ходил? Ты откуда? Иди обратно, иди, откуда пришел! Иди… Какие штаны? Кто пропил? Ты пропил? Зачем врешь? Пьяный и иди. Пьяных тут не надо!
– Ты откуда взялся, желтая образина? Черепаха – яйца тебе надо…
– Сам желтая образина! Сам – черепаха-яйца! Иди, иди!
– Пусти…
– Зачем пришел? Зачем пришел? Кто тебя звал? Кого ты знаешь? Никого! Иди!
Сашка схватил крикуна со скатавшейся патлатой бороденкой за плечи и вытолкал из толпы.
– Пошел! Пошеба!
Тот норовил кинуться обратно в толпу, но Сашка ходил перед ним и не пускал.
– Почему ты его гонишь? – спросил с дерева Илья.
– Знаю почему… Иди! Иди! И сам молчи!
Сашка еще раз с силой толкнул упиравшеюся мужика.
– Да ты кто такой? Поди к черту! Идет обсуждение, мне надо там быть!
– Ты пьяный? Да? Или куплен? Ну!
– Выпил!
– Тогда иди спи. Пьяных не пускают!
– Ах ты китаец!
– Кто китаец? Смотри паспорт… Смотри крест! Пошел отсюда… – Котяй и Жеребцов тихо переговаривались у пня. Никита сказал громко:
– Силин обходительный! Надо бы и ему должность по справедливости…
– Что же! – отозвались в толпе.
– Нет, тебя спросим! – подымая руки, закричал контрабандист Андрюшка Городилов. – Правда ведь? – обратился он к толпе.
У березы, пощипывая томную бороду, стоял Федор Барабанов. Никита сильно надеялся на него и обещал ему выгоды в будущем. Федор тоже торговал. Он из Уральского, как и Силин, как и Кузнецов. Никите хотелось хотя бы некоторых уральцев переманить на свою сторону.
Никита хотел подойти к Барабанову, но был стиснут кучкой вновь подошедших старателей.
– Я другой партии, – сказал им Жеребцов. – Я – силинский. За Силина. Ему и быть президентом.
– Это как экспедиции, – спросил Федор, – партии-то… хм…
– Разве не читал в газетах, что бывают партии? – вскинув на лоб очки и глядя на Федора лубяными глазами, спросил Советник.
– Но ведь это не у нас.
– Да и у нас тоже есть! – пророчески сказал молодой старатель. – Когда руду ищут!
– А как же Егор? – спрашивали очкастого.
– С ним лучше не связываться. Он мужик жесткий, любит власть. Заставит все делать по-своему. А зачем это нам?
– Он старой веры! – сказал Андрюшка.
– Нет, он православный… Как, Федор? Ты с ним сосед?
– Все равно не нужен! – сказал очкастый, чувствуя, что Федор не хочет отвечать. – А Тимоха добрый, народолюбивый человек.
– А Никита? – спрашивали Федора, когда Жеребцов с товарищами, разбившись, разошлись в разные стороны.
– Голова! – оглядываясь по сторонам, настороженно сказал Барабанов. – Ничего плохого за ним не знаю! – добавил он тише. – Правда, живем мы далеко друг от друга… – многозначительно закончил он.
– И то не беда… Было бы сердце доброе! А мы подсобим ему! – быстро возвратившись к разговаривающим, сказал очкастый. – Защитим честного человека, постоим за правду.
– Эх, где ее искать, правду-то! – прищурился Федор. – Трудно мне судить про Егора и Тимоху. Оба соседи. С обоими шли на плотах! Надо еще пораскусить!
– Вот твое-то слово было бы золотым! А мы тебя ублаготворим… Поставили бы тебя налог собирать!
Появился Санка Овчинников.
– Лучше с ними не связываться! Акулы-спутники! – подойдя, молвил ему матрос. – Дурака нашли, хотят все взять!
– Камбалу надо выбрать в полицию, – предложил Ломов, – и будет порядок на прииске.
– Нет!
– Господа миряне! – заговорил Голованов. – Кого же мы выберем? Решим миром, обществом. Обдумаем.
– Может, бабу выбрать? – брызжа слюной, кричал воронежский мужик Сапогов.
– Конечно! Ведь есть же бабы умные!
– Это правда, есть и бабы умные! – сказал Федор. – Поэтому надо выбрать мужика, чтобы умная баба его не обвела и не перехитрила.
– Никита обманет! – говорили в толпе. – Никиту нельзя! Кузнецов открыл прииск… Он и Силин.
– Что же, на самом деле лучше бы Кузнецова!
– Все хороши, слов нет! – сказал Федор. – Кого здесь назвали – истинные старатели, но надобно из них выбирать. Если Силина, то он добрый сердцем. Тогда надо крепкого помощника ему. Он – мой сосед. Он и сам скажет. Пошлите за ним, он в шахте с утра ничего не ел еще…
Андрюшка Городилов прыгнул на пень и стал хвалить Никиту.
– Спиртонос! Почем спирт на золото? – крикнула Ксенька.
Все захохотали.
Васька слушал, сидя на дереве, и его обида брала за отца.
– Жеребцова! – заорали какие-то парни из Никитиной артели!
– Овчинникова!
– Силина!
Сашка пробился из толпы и лицом к лицу опять встретился с пропившимся мужичком.
– Че, опять пришел? Иди!
– Силина! Который прииск открыл… Силина подайте… Куда спрятали человека, сейчас всех помнем, – орала толпа. – Попрятали честных людей-то… Воры! Бей торгашей! Спиртоносы!
– В праздник на них работать!
– Какой он, Силин-то, хоть покажите…
– Человек заработок народу дал, а они его…
Тимошка, побледневший, перепачканный, вылез на пень, приосанился и сверкнул глазами так, что сразу шум восторга прошел по толпе.
– Православные! – заговорил Силин.
Впервые вся огромная толпа мгновенно стихла.
– Православные! – повторил он, вытирая нос и зажмуриваясь на миг, сгоняя слезы.
Сотни любопытных лиц тянулись к ному.
– Тимошка, братцы…
– Вот что я скажу… я по-простому… у меня по справедливости… у меня такой закон – люди все равны.
– Тимоше-енька! – завизжала какая-то баба.
– Какой же энто президент! – вздыхала Ксепя. – Гляньте на ево! Слезы льет…
– А че? А че? – потянулись бабы.
– Малюсенький росточком… Да тогда, чем же мой Ломов не годен? Какой же это Силин?
Ксеня улыбнулась проходившему высокому курчавому Студенту. Был он и темен и скуласт. Всем хорош! Строен, тонок, и когда говорил, то красиво поднимал длинную руку.
– Егора надо в старосты? – смело спросила она у Студента. – Правда?
– Конечно!
– Это надо быстро! – подтвердил матрос. – Бабы, хоть бы вы… А ну все за Егора… А то Тимоху выберут, а за ним акулы-спутники…
– А ты его хорошо знаешь? – спросил какой-то мужик в темной шапке.
Матрос не ответил и грубо оттолкнул спрашивающего локтем.
– А чем Егор хорош? – спрашивали бабы.
– Да вот они приходили к Егору-то, просили участок. Он им сразу отвел-от делянку-то… Просили: «Посоветуйте, где лучше». Оп им посоветовал. Оп и заработок дал народу, и вот уж работник! Бабе его позавидуешь!
– Такой уж к б…м не зайдет! – сказала толстая баба, – и не загуляет!
– Егор-то? Ого, еще как залезет! – сказал мужик в темной шапке.
– Тьфу ты, бесстыжий!
– Он не пьет, не пьющий! – выкрикнула Ксеня.
– Пьющего нельзя!
– Да, мы знаем их… Их ребята второй год моют здесь, плохого за ними не водилось.
– Три сына с ним. Двое женаты. Семья дружная!
Федосеич покосился на баб и пошел проталкиваться дальше.
– Почему, бабы, вы за Кузнецова? – спросил, склабясь, свою жену-толстуху курский мужик в свитке.
– Сын у пего хороший! Невестки обе! Видно, что порядок-от в семье. Он и на прииске-то порядок-от установит!
– А что у них в городе рот, что ли, затыкают? – говорила, стоя среди кучки баб, Татьяна.
– А кто же этот Голованов? – мечтательно спросила толстая баба, подпирая щеку платком.
Старичок в косоворотке и поддевке опять появился на пне.
– Кузнецова не надо, – тихо молвил кто-то, – у него китаец усыновлен!
– Что же, что усыновлен! Крещен же!
– Этого нет, глупости!
– А как ты? Что скажешь про Никиту? – спросили Голованова.
– Я ведь сход провожу… Мне нельзя ни за кого говорить…
– Нет, ты скажи… Общество просит!
– Что же я скажу! Никита Дормидоптович – хороший хозяин!
– Вот видишь! Не-ет…
– Его нельзя, значит! – говорили бабы.
– Кузнецова! И все! – вдруг громко и решительно крикнул Ломов. Он наконец решился. Ему тоже не нравилось, как шло дело.
И тут почти вся толпа закричала:
– Кузнецова! Его! Подайте его! Человек где? Силина и Кузнецова… Радетелей!
– Мы за праведную жизнь, – заговорил черноглазый старовер, тоже залезая на пень, – и нашли ее в глуби тайги, там и сели…
– Ну и атаман! – смеялись в толпе, когда Тимошка стал пробиваться подальше от пня, на который уже забрался Спиридон Шишкин.
– Вот мы стоим и мыслим, – заговорит Спирька, – как же это могли вы позабыть первого и главного открывателя и кормильца и попасть в такой просак, что выказать свою темноту, как самый безграмотный и глупый народ! А? Я вас спрашиваю!
– Желаем их видеть здесь и сравнить всех! – сказал из толпы молодой парень.
– Как ты смеешь ему дерзить! – ответил Родион. – Тебе он в отцы годен, а ты ему глупо смотришь в глаза, пялишься и не краснеешь.
– Рассуждаете глупо! – продолжал Спиридон. – Вот они тут стоят и хотят все взять в руки… Это понятно, а мы им уважение делаем!
– Надо вежливо разговаривать! – заметил Голованов.
– А ты сам видал его? – спросили Спирьку.
Рыжий мужик усмехнулся, гордо поднял правое плечо и прошелся взад и вперед по пню.
– Да, можно сказать, что нет! Что еще никогда не видели Егора Копдратьевича, как будто бы даже не знали, что на Амуре есть такой великий человек!
– А кто вы сами?
– Мы тамбовские.
Толпа опять стихла. Тамбовцев тут еще не видали. Мужики тамбовские удалые, об этом все слыхали. У них хорошая деревня и пароходная пристань. Они охотники и пахари. Никто там не торгует.
– Сколько мы слыхали о Кузнецове, то все за него и даже беспрепятственно! – сказал Родион.
– Ну что? – зло спросил его Никита.
– Иди, иди! – грубо ответил Родион. – А то вас всех сейчас разберем по косточкам… Пошел отсюда…
– Они только пришли! У них участка нет. На чужое-то!
А женщины все настойчиво о чем-то шептались за плечами своих мужей.
– Как это мы на чужое? – грозно спросил Родион. Он показал кулак Никите и пошел по пню. – Это мы на чужое пришли?
– Нет, совсем напротив… Мы тут моем давно, раньше вас! – объявил Спиридон.
– Где же?
– На Кузнецовской, – отвечал Спирька.
– Ах, вы с ним свои?
– Мы его даже не знали, – ответил Родион.
– Мы еще тот год мыли и Кузнецова не было. Вот свидетель, – показал Спирька на Барабанова.
– Истинно! – воскликнул Федор.
– Перекрестись! – приказал Голованов.
Федор быстро и едва заметно перекрестился..
– А вы от Кузнецовых ехали?
– Мы почем знаем, с кем мы обедали! Так разве это был он сам? Ну, так это истинный государь! Мало сказать президент – Минин и Пожарский! Ответственно назовем, мы не в Калифорнии…
– Это Лосиная Смерть говорит, – шепнул враг и родной брат Котяя тамбовец Санка Овчинников соседям.
– Лосиная Смерть говорит… Слыхал! Он тигров бьет, – заговорили в толпе.
– Нет, не слыхал.
– Как говоришь?
– Лосиная Смерть!
– Как же ты не слыхал! Даже я слыхал. Все его знают.
– Он тигров десять штук поймал живыми и сто медведей убил, поэтому прозвание. Видишь, Жеребцов как стих. Он боится.
– А-а! Видишь ты!
– Он за самый большой хребет ходил, оттуда, говорят, Японию видно.
Временами витиеватая и сбивчивая речь полуграмотного Спирьки становилась непонятна и скучна, но Лосиной Смерти все прощалось. Народ слушал замирая, как высшего героя, который хоть и плетет бог знает что и собой неказист, но вернулся оттуда, куда не забирался никто.
– Потому есть мое слово и рука! – закончил Спирька и, входя в толпу, добавил: – Я правильно сказал!
Он достал кисет. Все стали закуривать, и тут началась давка – каждый просил у героя хотя бы щепотку.
– Так ты за кого? Непонятно! – обращаясь к Спирьке, крикнул Ломов. – За Кузнецова, што ль?
– Нет! Это вы решайте сами! – небрежно махнул рукой Шишкин и добавил с большой важностью: – У вас должна быть своя голова…
Никита не вытерпел, быстро залез на пень.
– Без спирта нельзя жить на приисках! Это лекарство и облегчает людям труд, только надо соблюдать себя… На водке стоит империя, а прииск на спирту…
– Пошел! – закричали бабы. – Убьем мужиков, если за тебя!
– Сбился ты! – сказал ему Ломов. – Не годишься! Начал про трудящийся народ, а теперь про спиртоносов… Не надо унижаться.
– Выходит, будем подавать голоса, – сказал седой старовер.
– Что же это будет? Все пропьют!
– Кто за Егора Кузнецова, отойди ко мне! Налево! – сказал Спирька.
– Все за него! Пусть выходят те, кто против! – сказал Ломов.
– Нет, по так! – заговорил Голованов. – Надо избрать президента в общем согласии. Тут не Запорожская Сечь, как мы читали у Гоголя, и не Новгородское вече Древней Руси. Надо, чтобы согласились все!
– Но ведь без спирта нельзя…
– Как это нельзя? – заорала Ксеня, наступая на Котяя Овчинникова. – Ах ты, зараза!
– Да ты че? – испугался мужик.
– Корябни его! Ксенька!
– Так его! – крикнул его брат Санка.
– Я тебе за спирт… – кричала Ксеня.
Поднялся бабий крик.
– Об этом будет вопрос второй, – сказал Голованов. – А сейчас ладо уговориться. Зачем голосовать зря, друг дружку обижать? Надо всем согласиться. На ком, давайте порешим, – объявил он.
– Старичок тасканый! – одобрительно заметил Родион. – А чо-то как-то жарко, парит…
– Да, тепло! – отозвался Спиридон и застегнул свою теплую куртку.
– Да-а… Как хлынет… Надо соглашаться на Егора.
– Мы не уступим все равно! – сказал воронежский мужик Сапогов.
– Как же можно уступить! – подтвердил Родион. – Разве такое дело можно решать добром? Нет… Видишь, они полдня водят народ за нос. А народ стоит и говорит глупости. Кабы их хотели выбрать, давно бы все разошлись и выбрали. А тут на десять тысяч золота успели бы намыть, а не сдаются. Так нет, не дают нам мыть. Торгующие хотят власть захватить, а народ терпит. Не уступайте, ребятки… А мы пособим! Они думали, народ до вечера будет уклоняться и не вытерпит, сдастся без напора. Никого у них нет, кто бы им подмогу произвел.
– Только кого они подсунут? – сказала толстая баба.
– Бабам-то голоса нет. Но я скажу. – Ко пню подошла Ксеня. – На старых-то местах так, а тут промахнуться нельзя. Пьянчуги какие-то подвохи творят. Да че же это думать-то еще? Мужики, да избирайте семейного человека, старательного. Он и вовсе сюда не приехал, хитрости-то не творит, не гнет своего. Ему, может, и не надо!
– Ксенька, скажи, скажи еще! – кричали бабы. – Про Кузнецовых… Про семью-то…
– Вылезь сюда! – попросил Голованов.
– Че-то я пойду на пень! Не женское дело наверх залезать. Я уж отсюда все сказала…
– Пройди, пройди! – одобрительно заговорили мужики.
– Скажи еще че-нибудь! – ухмыльнулся Налим. – Покажись!
– У-у, бесстыжа морда!
– Ряжка-то твоя!
– А сама-то! Красотка! Как щука!
– Да, тут сглотнут и не сморгнут!
– А вот с Никитой ходят акулы! Андрюшка и Очкастый!
– Акулы-спутники! – сказал матрос.
– Может, тебя избрать, Голованов?
– А нам надо президента со спокойной головой, крепкого и обходительного. Молодого, не такого, как я. Чтобы не чурался никого и поэтому и мог сесть за стол. Раскольника выбрать нельзя. Может воспротивиться государство. Нельзя выбрать… Лучше Егора Кондратьевича Кузнецова мы человека не найдем. Тимофей Ильичу Силину сделаем честь и уважение. Он тоже открыл, сюда пришел вторым и станет помощником президента, чтобы противная партия через него не произвела сопротивления, что мы все здесь сегодня видели. И чтобы всякое дело он согласил со своим головой. Много слыхали мы глупых и молодых выкриков и были внимательны. Егор Кондратьевич доказал не спеша, что предоставил находку обществу и год не шел, пока не завелась смута, и тогда оставил хозяйство. Он быстро выведет наши пороки, без обиды нам, каждый его послушается и никто не посмеет сочинить интригу, простите за слово… Вот, товарищи мои, господа свободные старатели, мое рассуждение.
– Жеребцов торгует!
– Продаст!
– И купит!
– А где же Егор?
– А Егор Кондратьевич робит у себя в забое, – отвечал сверху Илья. – Ему до этого дела мало!
– Как?
– Он не хочет!
Народ тревожно загудел.
– Гляди, они тут спорят, а мы теряем время… А человек работает!
– На десять тысяч рублей убытку за день по прииску с этим разговором! Давайте скорей!
– А он, может, и знать нас не хочет, обиделся…
– Нет, давайте его уговорим.
– Вот это по справедливости! Хорошо, что мы и не видим его, а выбрали! Так лучше. А то узнаешь и не захочешь его над собой! – говорил старовер.
– Незнакомого мужика?
– Да-а… Какие сравнения, кто же своих выбирает!
– Лучше без власти! – сказал какой-то человек. – Всякая власть вредна!
Это новичок. У него широкое смуглое лицо и крупные белоснежные зубы, как у негра. Его черные яркие глаза косят в разные стороны, кажется, что они разъехались на жестких широких скулах как тесанного топором лица. Он в темной накидке и в пальто.
– Ты че, политичка? – спросил его китаец.
– … Теперь второе дело. Нужен налог на нужды общества, – продолжал Голованов. – Каждый добровольно внесет десятую часть своей добычи. Если тут не обойдется без обмана и если кто захочет утаить, то накажет всех и себя очернит и опозорит. Также надо завести полицию. Нужно выбрать помощника полиции.
– Это Камбалу! – крикнули сзади.
– Камбалу! Камбалу! – единодушно загремела толпа.
– Каждый должен подчиниться, как решил сход, или должен уйти с прииска, если не может исполнить общественного решения.
Старик снял шапку и стал читать молитву.
Солнце ярко высветило деревья со свежей молодой листвой, а сквозь их вершины уже чернела грозовая туча.
Илья спрыгнул с огромной высоты, со своей ветки, и как ни в чем не бывало пошел к берегу.
– Как он ноги не поломал? – удивились старатели, расходясь.
– Это человек – железо. Как пружинный…
– А Голованов-то какой честный, – говорил Пахом, когда все расходились. – А вот, сказывают, его хотели подчернить…
– Как не честный! Дипломат! Он честностью большие деньги зарабатывает. Даром тебе тоже честным никто не будет!
– Да, говорит, дом свой в Благовещенске. Мещанином стал….
– А сам откуда? – осведомился курянин.
– Не знаю… С Дона он будто, из казаков, или из Астрахани.
– Из Астрахани? Их сюда привезла казна, чтобы осетров ловить учили население!
Федосеич поехал на свою сторону. Он шел мимо кузнецовского участка, не глядя на Егора, вокруг которого толпился уже народ, и грубо крикнул:
– Катька, иди домой, живо на свой участок! Хватит на чертей батрачить, на кулачье! Заразы, стыда у них нет!
Ксенька, уже вернувшаяся с выборов, разводившая огонь в очаге подле палатки, поднялась во весь рост, растопырила локти, как птица, собиравшаяся взлететь, и лицо ее со вздернутым носом выразило изумление. До сих пор она полагала, что Вася и Катя давно женаты.
Катька побежала к отцу. Вася хотел ее задержать, но она отвела протянутую ей руку и с обидой посмотрела в его глаза.
ГЛАВА 6
Чуть свет Тимоха пошел вычерпывать воду из большой лодки, чтобы ехать на другую сторону к своему президенту.
Присев на корточки и подняв доски настила, Силин стал выгребать краем чумашки грязную воду с сором.
Как дюны, разбитые прибоем, навалены вдоль берега утрамбованные недавними дождями груды отвалов с галькой. Из-за них появились две подпрыгивающие шляпы, а между них торчащая вверх кайла. Вскоре Тимоха увидел, что к нему идет Никита Жеребцов, а за ним плетется с похмелья серый, как осенний мох, Котяй Овчинников с кайлой на плече.
– Давай я тебе пособлю лодку перевернуть, – сказал Никита, – а то, как гиляцкая старуха, сидишь и черпаешь.
Тимоха не обиделся. Но явился Никита не вовремя. Тимохой владели в это утро какие-то неприятные предчувствия, он как бы только сейчас начинал сознавать, какую тяжкую обязанность берет на себя, и что все это дело далеко не шуточное, и работать-то теперь на себя не придется. Ему хотелось вот так в одиночестве посидеть и подумать, спрятавшись за каким-нибудь завалом.
– Вытаскивать такую махину! – сказал он.
Никита схватил лодку за борт и, как бык, попер ее на песок. Положа руки на другой борт, Тимоха пособлял ему вполсилы. Убрав кайлу с плеча наземь, стоял в стороне Котяй, длинный, как коломенская верста.
Вчера приятели повесили носы после своего провала на выборах.
– Что же ты! – сказал Никита, явившись с Котяем к Голованову. – Эх, президент! Обмишурился! Промашку дал!
– Не рискнул? Ну? – допытывался Котяй.
– Справедливость! – певуче отвечал Голованов.
«Уклоняется!» – думал Жеребцов.
Никита решил убраться с прииска и опять торговать с инородцами. Среди деревенских на Утесе он был самым богатым, его все уважали и слушались. Он будет торговать и с этим прииском, пошлет сюда баты, станет драть со старателей впятеро дороже, чем с гольдов. Он сказал, что вот-вот на прииске начнется голод, а за ним и цинга. Городилов возразил, что на приисках на Амуре еще не бывало, чтобы оголодали старатели. Это не в хребтах.
Затаил Никита зло и на очкастого, который сплоховал под конец выборов. Разбирала досада и на Тимоху Силина. О Егоре он не думал.
Замысел Никиты не удался, и уральцев он не смог расколоть и выпроводить. Хотелось уйти, мыть не хотелось. «Да я и не умею! Что тут? Если мыть самому, то доход невелик!»
С горя Жеребцов залез вчера в штольню, чтобы никого не видеть и немного поразмяться. Вскоре он выскочил обратно, словно его там ужалила змея. Лицом к лицу Никита столкнулся с Камбалой.
– Это что такое?
Камбала взял в руки два самородка.
– Хорошо! – сказал он. – Счастье тебе!
Никита расплылся от радости во всю рожу.
– Это тебе бог дал утешение, чтобы не сердился! – ласково сказал подошедший Голованов.
– Зашел бы к нам! – сказала Никите какая-то бабенка.
Сразу набежал народ, все удивлялись. Не Никита теперь завидовал, а все завидовали ему.
Сегодня Жеребцов поднялся чуть свет и, рассудив, что вчерашняя находка принесла ему больше выгод, чем вся его торговля, решил не уезжать с прииска. Он опять пошел к штольне в надежде разбирать дальше найденное гнездо.
– Эх, Тимоха! – сказал Никита с укоризной, когда лодка была перевернута и сдвинута обратно в воду. – Все же ты подвел!
– Чем же это я подвел? – вздрогнул Тимоха. Он почувствовал, что получил первый неожиданный удар, что теперь начинается только, а дальше так и пойдет. – Не-ет… – со злом ответил он, готовый сопротивляться.
– Конечно, сплоховал! – сказал Котяй и шагнул поближе. – Еще ты покаешься! – вдруг тонко выкрикнул он. – Приятель, называется!
– А как я тебя ублаготворял! – упрекнул Никита. – Друзья мы с тобой были.
– Всю деревню застелили кумачом… – Злая слюна вылетела у Котяя брызгами, словно во рту был не язык, а весло.
– Тимша! – сказал Жеребцов посуровей. – Народ тебе не простит!
– Бог не простит! – перебил Котяй. – Народ запомнит…
– Это ты мне угрожаешь? – Тимоха разогнулся и подошел к нему с таким видом, словно готов был достать до Котькиной рожи.
– Ну, что? Подумаешь, Егор сосед! – сказал Котяй и бросил кайлу в сторону. – А что тебе? С ним ты никогда не заживешь, как с нами!
– С нами ты бы ни в чем не нуждался! – подтвердил Никита. – Ведь я тебе намекал, что же ты упустил это дело? Ведь ты нам свой, мы бы тебя не выдали и не подвели. Был бы староста-президент! Хочешь Анфиску, золота ли, спирту, товары прямо в Уральское доставляли бы, домой, жене… Дети учились бы… Мог бы послать их в город.
– Что с ним говорить! – сказал Котяй. Он нагнулся за кайлой и шагнул к Тимохе, как бы желая его раскайлить, как ком руды. – Эта власть впрок тебе не пойдет! – опять забрызгался он слюной. – Себе взял, а нас разорил! Мы-то думали, что ты молчишь, так понимаешь с полуслова… А ты куда загнул! Подвел нас!
Присев на корточки и подняв доски настила, Силин стал выгребать краем чумашки грязную воду с сором.
Как дюны, разбитые прибоем, навалены вдоль берега утрамбованные недавними дождями груды отвалов с галькой. Из-за них появились две подпрыгивающие шляпы, а между них торчащая вверх кайла. Вскоре Тимоха увидел, что к нему идет Никита Жеребцов, а за ним плетется с похмелья серый, как осенний мох, Котяй Овчинников с кайлой на плече.
– Давай я тебе пособлю лодку перевернуть, – сказал Никита, – а то, как гиляцкая старуха, сидишь и черпаешь.
Тимоха не обиделся. Но явился Никита не вовремя. Тимохой владели в это утро какие-то неприятные предчувствия, он как бы только сейчас начинал сознавать, какую тяжкую обязанность берет на себя, и что все это дело далеко не шуточное, и работать-то теперь на себя не придется. Ему хотелось вот так в одиночестве посидеть и подумать, спрятавшись за каким-нибудь завалом.
– Вытаскивать такую махину! – сказал он.
Никита схватил лодку за борт и, как бык, попер ее на песок. Положа руки на другой борт, Тимоха пособлял ему вполсилы. Убрав кайлу с плеча наземь, стоял в стороне Котяй, длинный, как коломенская верста.
Вчера приятели повесили носы после своего провала на выборах.
– Что же ты! – сказал Никита, явившись с Котяем к Голованову. – Эх, президент! Обмишурился! Промашку дал!
– Не рискнул? Ну? – допытывался Котяй.
– Справедливость! – певуче отвечал Голованов.
«Уклоняется!» – думал Жеребцов.
Никита решил убраться с прииска и опять торговать с инородцами. Среди деревенских на Утесе он был самым богатым, его все уважали и слушались. Он будет торговать и с этим прииском, пошлет сюда баты, станет драть со старателей впятеро дороже, чем с гольдов. Он сказал, что вот-вот на прииске начнется голод, а за ним и цинга. Городилов возразил, что на приисках на Амуре еще не бывало, чтобы оголодали старатели. Это не в хребтах.
Затаил Никита зло и на очкастого, который сплоховал под конец выборов. Разбирала досада и на Тимоху Силина. О Егоре он не думал.
Замысел Никиты не удался, и уральцев он не смог расколоть и выпроводить. Хотелось уйти, мыть не хотелось. «Да я и не умею! Что тут? Если мыть самому, то доход невелик!»
С горя Жеребцов залез вчера в штольню, чтобы никого не видеть и немного поразмяться. Вскоре он выскочил обратно, словно его там ужалила змея. Лицом к лицу Никита столкнулся с Камбалой.
– Это что такое?
Камбала взял в руки два самородка.
– Хорошо! – сказал он. – Счастье тебе!
Никита расплылся от радости во всю рожу.
– Это тебе бог дал утешение, чтобы не сердился! – ласково сказал подошедший Голованов.
– Зашел бы к нам! – сказала Никите какая-то бабенка.
Сразу набежал народ, все удивлялись. Не Никита теперь завидовал, а все завидовали ему.
Сегодня Жеребцов поднялся чуть свет и, рассудив, что вчерашняя находка принесла ему больше выгод, чем вся его торговля, решил не уезжать с прииска. Он опять пошел к штольне в надежде разбирать дальше найденное гнездо.
– Эх, Тимоха! – сказал Никита с укоризной, когда лодка была перевернута и сдвинута обратно в воду. – Все же ты подвел!
– Чем же это я подвел? – вздрогнул Тимоха. Он почувствовал, что получил первый неожиданный удар, что теперь начинается только, а дальше так и пойдет. – Не-ет… – со злом ответил он, готовый сопротивляться.
– Конечно, сплоховал! – сказал Котяй и шагнул поближе. – Еще ты покаешься! – вдруг тонко выкрикнул он. – Приятель, называется!
– А как я тебя ублаготворял! – упрекнул Никита. – Друзья мы с тобой были.
– Всю деревню застелили кумачом… – Злая слюна вылетела у Котяя брызгами, словно во рту был не язык, а весло.
– Тимша! – сказал Жеребцов посуровей. – Народ тебе не простит!
– Бог не простит! – перебил Котяй. – Народ запомнит…
– Это ты мне угрожаешь? – Тимоха разогнулся и подошел к нему с таким видом, словно готов был достать до Котькиной рожи.
– Ну, что? Подумаешь, Егор сосед! – сказал Котяй и бросил кайлу в сторону. – А что тебе? С ним ты никогда не заживешь, как с нами!
– С нами ты бы ни в чем не нуждался! – подтвердил Никита. – Ведь я тебе намекал, что же ты упустил это дело? Ведь ты нам свой, мы бы тебя не выдали и не подвели. Был бы староста-президент! Хочешь Анфиску, золота ли, спирту, товары прямо в Уральское доставляли бы, домой, жене… Дети учились бы… Мог бы послать их в город.
– Что с ним говорить! – сказал Котяй. Он нагнулся за кайлой и шагнул к Тимохе, как бы желая его раскайлить, как ком руды. – Эта власть впрок тебе не пойдет! – опять забрызгался он слюной. – Себе взял, а нас разорил! Мы-то думали, что ты молчишь, так понимаешь с полуслова… А ты куда загнул! Подвел нас!