Страница:
– Эх, подлость людская! – молвил Тимоха.
– Слабость! – сказал Гуран.
– Атаман, как теперь уйдем с прииска? – подходили старатели.
«Теперь крах всему! – подумал Тимоха. – Но я должен смотреть вперед!»
– Мы можем эту полицию перебить! Шутя! – сказал он. – Я видел, как в Расее бунтовали. Это – раз плюнуть! Но тогда откроют стрельбу, а тут бабы и дети.
– Нет, тут нельзя тягаться! – отвечал Микешка.
– Надо, надо стрелять в них! – сказал другой старовер. – Пусть убьют нас. И жен и детей! Пусть! – голос его дрожал от гнева. – Я первый кинусь!
– Тебя не выдадим, Тимоха, скрывайся, – сказал Микешка.
– Нет, я не побегу. Я только сначала к себе зайду переодеться и живо надо Ваську сюда…
– Да вон он едет…
– Мы тоже сразу не уйдем! – говорили старатели Силинской стороны. – Пусть гонят!
– Нет, надо идти! – подходя, сказал Сашка. Он был в черной шляпе и красной рубахе.
– Ну, Тимша! – сказал прибежавший Илья, спрыгивая с помоста, по которому возили тачки. – Революция началась! – Он усмехнулся. – Власть свергают!
– Ты чему радуешься! – накинулся на него старик раскольник.
– Ни че не будет никому! Сказали, по домам отпустят, и слава богу! Шут с ним, с металлом. Они выборных вызывают. Ты не ходи, скройся.
– Нет, мне отвечать! Я пойду за всех…
– Какая нужда! – сказал Микеха. – Надо их сбить с толку. Они не узнают никогда.
– Пароход пришел, предатели! Кто-то выдал!
– Зря не лезь… Если надо будет – они найдут, – твердил Микеха.
– Нет, я не хочу подводить общество. Сашка там?
– Вот он сидит, ждет тебя.
Сашка, понурившись, сидел на корточках.
– Выпустят людей с добычей или отберут? – спросил его Микеха.
– Черт не знает! – ответил Камбала.
Василий молодцевато выпрыгнул из лодки. За ним шел Ломов с ружьем.
– Мы тоже подготовились! – сказал Василий. – Саша, пойдем! – сказал он.
– Я выйду вместо тебя! Там пока говорят еще… – сказал Илья и, как в детстве, козлом запрыгал через отвалы, желоба и бревна.
Тимоха тряхнул головой, глядя ему вслед, и поплелся в зимовье за Василием и Сашкой.
– Живо надо, ребята! Микеха, ты тоже зайди сюда! – сказал молодой Кузнецов, закрывая окно. – Сколько мошки у тебя! И мухи!.. Сашка, забирай всю артель китайцев и мотай через Джанду и через хребет на Левашовский прииск… Китайцев могут замести и выдать в Китай, там им срубят головы. И сам уматывай от Левашова прямо домой к отцу! Управляющему все скажешь, как есть. Дома иди к себе. И все. Картошку как раз копать.
– Че уматывай! У меня паспорт!
– Нет, иди… А мы управимся. Дорогу знаешь? Китайцы и нас подведут, их надо спрятать…
– А че, не знаю, что ль?
– Смотри, чтобы с кекуров вас всех на Джанде не перебили староверы, которые в тайге живут… Отца стреляли, похоже, как они.
– Прииск оцеплен и я приказываю всем разойтись! – громко говорил он. – Оставляйте работы и ступайте по домам…
В ответ кто-то засмеялся с дерева. Но на все эти дерзости и реплики Оломов пока не обращал внимания.
– Даю вам сроку до послезавтра на сборы. Я вижу, вы тут большим хозяйством обзавелись. Коровы у вас.
– Это для детей. Ребят не с кем оставить! – добродушно отвечала толстая баба с родимым пятном в поллица.
Оломов замечал, что в толпе нет никаких подозрительных личностей. Не видно интеллигентных физиономий, нет каторжных.
Вокруг стояла многолюдная крестьянская толпа. Но именно эта, на вид пассивная масса могла оказаться очень упрямой.
– А послезавтра чтобы никого тут не осталось!
– А хлеб-то как теперь?
– Кто теперь хлеб отдаст?
– Голодом два дня сидеть?
– А где же вы брали хлеб до сих пор?
– Да, эвон, пекарня-то на Кузнецовском, – показал Кораблев.
– Даром-то никто, поди, не даст…
– Вызовите мне сюда людей с… Кузнецовского! – сказал Оломов. – Живо. А ну… кто поедет?
– Я! – крикнул парень в картузе и быстро пошел к лодкам.
– Да где же ваши выборные? Что не идут?
– Пошли за ними.
Пехотный поручик недавно перевелся в Приамурье из Москвы. Он впервые присутствовал при разгоне хищников. Он представлял, что все это произойдет по-иному, выйдет полковник и скажет: «Именем государя! Приказываю…» – и пойдет! Толпа опустится на колени. Вместо этого шел какой-то несуразный разговор. Оломов не впервой разгонял и умел это делать. Но поручик почувствовал, что хищники здесь сильны. Он оглянулся на полицейских. Те, сняв рубахи, таскали из лодки грузы и разбивали палатки. «Все наоборот! Солдаты разгоняют, а полицейские работают!»
Ибалка распоряжался в лагере вместе с урядником Поповым.
– Сколько же их! – разговаривали солдаты за спиной поручика.
В толпе кто-то урчал время от времени.
– Ты, сволочь, утихни! – истерически крикнула молодая баба.
– Ребята, уймите мишку, а то слушать не дает, – сказала другая.
Двое глупых парней сдавленно смеялись, подталкивая ручного кузнецовского медведя подальше от начальства.
Медведь сердился, ему, видимо, тоже хотелось слушать, он чувствовал, что всех, как и его, занимают эти приехавшие новые люди в красных украшениях. Как каждый медведь, он умел отличать новое от старого и всем новым интересовался. А люди, которые всегда его заставляли все делать по-своему, лишали его даже этого удовольствия. Медведь поплелся по толпе и скучал, зная, что со слабыми людьми даже пошутить нельзя как следует.
– Тоже слушать хочешь? – обнимая его ласково, спросила Катерина.
Медведь услыхал знакомый голос и знакомый запах и улегся, скаля пасть и желая пожаловаться.
– Где же ваша власть? – подступая к толпе, спросил Телятев.
– Сейчас уж… они…
– Поди-ка сюда! – велел Телятев бородатому староверу.
Телятев старался показать, что совершенно не боится старателей. Он получал взятки с них и сейчас не желал, чтобы мужики подумали, что он с ними заодно. Но глухо побаиваясь губернатора и ревизии, расправляться с мужиками он все же не желал.
Старик шагнул к нему.
– Где твоя власть?
Старовер показал на небо.
Телятев взял его за бороду и дернул вниз.
– Глупости мне не говори…
– Жги огнем! – покорно отвечал старовер. – Кланяюсь богу единому!
– А государю?
– Государю! – ответил старовер. Еще подумал, снял шапку и поклонился.
– Так кто твоя власть?
– Господь наш! – ответил мужик.
– Я спрашиваю, мужики, где ваша выборная власть? – заговорил Телятев громко. – Мы должны сделать выгодные для вас распоряжения. Передать их выборным.
– Вот мы здесь все.
– Ясно, что выгодные!
– Иначе не приехали бы!
Медведь опять заурчал. Катька гладила его.
– В такую воду старались против течения…
– Это на Амуре прибыль, оттуда подперло. Видишь, и течение стало тише.
– Спасибо вам. Столько служивых с собой!
Глядя, как народ все подходит и раздаются все новые вопросы и слышатся насмешки, Оломов подумал, что если начнется сейчас сопротивление, то даже двумя ротами солдат тут не справишься. Он замечал современные дорогие ружья на плечах у старателей. Народ изрядно одет… «Так вот куда шел загадочный импорт!»
– Тихо! – зычно крикнул Телятев.
Он хотел пойти на толпу, но оторопел, столкнувшись лицом к лицу с Ильюшкой. Тот его однажды так припугнул, что Телятев его до сих пор боялся.
Сапогов, Бормотов и Микеха вышли из толпы и поклонились.
– Ваше высокоблагородие! – сказал Сапогов. – Вот мы…
– А-а! Ты? – обрадовался Телятев.
– Как же… Какое распоряжение надо – мы передадим. Все исполним, если что…
– Их высокоблагородие объявит! – сказал Телятев.
– Именем его величества государя императора нашего Александра Третьего, – громко заговорил Оломов.
В толпе стали снимать картузы и ружья с плеч. Старик с бородой встал на колени, многие слезали с деревьев, другие вставали с бревен.
Разговоры стихли. Сапогов приосанился и с важностью прошелся.
– За производство хищнической промывки золота закон карает тюрьмой! – продолжал Оломов. – Мы даем вам завтра день на сборы, и если станете все исполнять беспрекословно, то разрешим вам выйти беспрепятственно, оставив все производства промывки, а также инструменты на месте… А теперь надо действовать, – тихо сказал он Телятеву. – Глядите в оба! – велел он поручику. – И начинайте… Уклоняющихся будем преследовать! – снова повернулся он к толпе.
– Братцы! Все закончили! – объявил Силин, выходя в красной рубахе и лакированных сапогах. – Теперь надо разойтись…
– Послушай, эй! А чья это пекарня? Чьи амбары? – спросил его Оломов, показывая за реку.
– Это не наши… Иван Бердышов нас теснит, он выстроил, – ответил Силин. – Везде проник.
– Как это! Вы слыхали что-нибудь подобное? Бердышов оказывается!
– Да… Что-то… – замялся Телятев.
– Вы можете затребовать их, там приказчик бердышовский живет…
– Кто это?
– Да Васька Кузнецов! Такой пройдоха! Из молодых да ранний.
– Отойдем-ка… Что же вы? – спросил Оломов у пехотного поручика.
– Р-ружь-я к бою! – скомандовал офицер так, что в тишине слышно было далеко и во все стороны. – Р-за, два, три!
С каждым его словом послышался дружный лязг оружия. Толпа, как вода с берега, откатилась, оставляя полицейских и офицеров.
– Ат-ставить! – скомандовал офицер. – Вольно!
– Фу, ты! – говорили перепуганные женщины.
– Наверно, еще будут стрелять, надо уходить отсюда скорей, – говорили в толпе.
– Нет, это они только пугают…
– Да это ничего.
– Семакины вон хотели ехать, да их задержали, велели возвратиться. Видишь, они сразу-то тоже не пускают… Еще неизвестно, что будет…
– Да нам с голоду помирать, продукта нету! – кричала какая-то женщина. – А они говорят, выезда до послезавтра с прииска нет. А мы собрались…
– Они заморят! Два дня! Столько ждать…
– Пекарня будет ли работать?
– Кто знает?
Тимоха поднял руку и показал, что надо отступить еще. Теперь цепью подошли полицейские. Они мрачно наблюдали.
Солдаты теперь стояли, опираясь на ружья. Караульные в белых рубахах виднелись у разбитых палаток.
– Так ты, значит, атаман? – спросил, подойдя, Оломов.
– Я атаман! – ответил Силин.
– Скажи, чтобы завтра приготовились отходить.
– Я уж объявлял.
– А где ты был до сих пор?
– Я? В шахте… Потом переоделся…
– Может, не все слышали… Народу много.
– Я обойду всех.
Тимоха забежал на холм песка и крикнул:
– Все слышали, что велено?
– Попятно!
– Как пекарня?
– Какое это имя производство оставлять?
– Кайлы, бутарки!
– А грохота?
– Грохота покупные! – отвечал Силин и покосился на полицейское начальство. – И ртуть тоже покупная.
Оломов где-то видел его, но не мог вспомнить. Вообще, ему казалось, что он всех этих хищников уже видел где-то.
Раньше ему казалось, что у всех китайцев одинаковые лица, теперь и у хищников они все представлялись похожими друг на друга. За последнее время Оломов вообще часто путал людей, с которыми встречался, и всем это было так заметно, что он не решался больше кого-либо опознавать вслух.
Память его слабела, и часто не хватало сообразительности, особенно в делах новых. Но вид его был свежий, и никто не догадывался, какая разрушительная работа шла в его душе.
Оломов осмотрел Силина от лакированных сапог до клочьев на голове. «Так вот каков президент!» – подумал он.
– Что же это ты придумал? Что у тебя за порядки?
– Да у меня как следует! – ответил Тимоха. – Надо разойтись! Попросим, ребята, начальство, они за нас радеют, без пекарни не оставят…
– А ну, скажи, что это за амбары и строения на той стороне? – тихо спросил Телятев у Жеребцова.
– Это не прииска. Там какая-то разведка. Мы туда не касаемся, – уклончиво ответил Жеребцов. – От компании, видно.
– Что же это за компания?
– Да я даже и не знаю. Тут ведь многие поиски ведут…
– Те-те-те-е… – протянул Телятев.
«Первое пенсне!» – подумал он, глядя на вдруг появившегося Советника. Широкое лицо Советника с голубыми глазами было желтое, отечное, губы посинели и вздрагивали.
Оломов отвернулся.
Советник засеменил короткими ногами, догоняя его. Заглядывая с подобострастием ему в лицо, он спросил серьезно:
– Вы получили мое письмо, ваше высокоблагородие?
– Так это вы… – обрадовался Оломов.
Советник, чувствуя всю опасность своего положения, забегал глазами по сторонам.
– Где же вы были? – спросил Оломов.
– Я случайно оказался на дальнем прииске.
– Идемте!
– Я, знаете, стесняюсь… – Советник подхихикнул и, потупясь, осторожно огляделся.
– Только не исчезайте, – ответил Оломов и пошел к себе.
– Да, я… Я тут и все доложу.
– Кузнецов! – ответил Василий.
– Что вы здесь делаете? – спросил Оломов.
– Я уполномоченный фирмы Бердышова. Ведем поиск на золото.
Оломов вопросительно глянул на Телятева.
– Где ваша партия? – спросил тот.
– На той стороне.
– Сколько человек?
– Осталось десять человек. Другие оказались слабы и, пристав к старателям, ушли на промывку.
– Как же вы потерпели? Почему отпустили их?
– Я читал, что в Калифорнии с военных кораблей, присланных для разгона хищников, экипажи кинулись за борт и, вплавь достигнув берега, бежали на прииски.
– Что вы хотите сказать? Вы заметили, что кто-нибудь из наших солдат пытался хищничать?
– Нет, я говорю это в оправдание себе, что не мог задержать.
– Почему вы называете их старателями? Они хищники. Предъявите мне ваши документы. Паспорт и свидетельство.
– У меня нет документов.
– Почему?
– Когда мы шли сюда, то лодка моя перевернулась и часть инструментов и бумаги погибли в шторм.
– Хорошо, мы все проверим.
– Я послан Бердышовым из села Уральского.
– Вы оттуда?
– Да.
– Это у вас работает пекарня?
– Да, выпечка есть свежая, прошу вас прислать людей, я выдам хлеба для команды.
Оломов невольно смягчился. Он и сам давно не ел свежего хлеба. Оломов замечал, что Телятев теперь смотрел с недоумением, как бы что-то еще не совсем понимая. А до сих пор он ничему, бестия, не удивлялся и все понимал отлично. Кузнецов поставил его в тупик. Оломову за одно это понравился молодой человек.
– У меня пекарь отличный! Есть и другие запасы, которыми я могу поделиться.
– Мы расписку вам выдадим! – сказал Оломов. Он совсем сбавил тон и, казалось, устал.
– Позвольте… – окружной Телятев встал на обрубок дерева коленом, – начертите-ка мне план прииска. Где работали хищники, а где ваш участок?
– Мой за рекой, так называемый старателями – Кузнецовский. Вот здесь у нас амбар, склады, – стал рисовать Василий.
– Хищники не посягали на вашу территорию?
– Были случаи.
– А вы?
– Мы старались объяснить. К тому же пекарня у нас и мука завезена для большой партии еще в том году. А нынче весной должны были подойти рабочие. Но Бердышов зимой не вернулся из путешествия, и люди не подошли. Либо шли и разбежались по приискам.
– Так вы мукой на них действовали! А они ведь могли всех перебить и забрать муку?
– У всех у нас есть среди них родственники и знакомые. Да у них и смелости нет такой. Это только вид, оттого что ружей накупили! Пока свежий хлеб, посылайте людей, а я поеду отдам распоряжение пекарю.
– Да, пожалуйста! Мы еще побываем у вас. Покажете нам все свои планы и постройки.
– Планов никаких нет. В этом году была вода высокая, и на перекате все погибло, как я уже говорил. Действуем по своему усмотрению.
– И как? – поднося лицо к его лицу, грозно спросил Телятев.
Василий улыбнулся.
– Промывку ведем второй год.
«В самом деле, из молодых, да ранний! – подумал Телятев. – Могли быть непредвиденные неприятности. Неужели бердышовский выкормыш?»
– Вы тут на холостом положении? Тут девицы, впрочем, есть?
– Нет, я с женой, – ответил Василий.
– Да, пойду в свою артель, – ответил Жеребцов.
Он последнее время недолюбливал Очкастого и решил, что встречи с ним не к добру.
Старатели обступили Жеребцова.
– Кто же выдал? – спросил Кораблев. – Ты?
– Нет. Это скотские доктора! Видишь, стала, говорят, попадать рыба, брюхо ей взрежут – все хорошо, а голову начнут чистить и в жабрах находят золотой песок. Говорят, мол, мелочь, как пыль. Это мне полицейский объяснял. Ну, здорово, Тимофей! – сказал Никита, видя среди своих слушателей Силина.
– Привел себе подмогу? Силы у тебя не хватило? – спросил Тимошка.
Жеребцов остолбенел, и пена выступила у него в углах рта, но от волнения он не мог вымолвить слова.
– А были еще приятели… Я еще тебя так угощал. Речку тебе открыл… Гулял как со своим.
– Это ты предатель! Ты весь прииск погубил! – закричал Жеребцов. – Ах ты ирод! Погубил такое дело, людей перессорил, спирт в реку выливал! Сволочь ты! Из-за тебя порядка не было. Погубил, все погубил. Меня унизил, опозорил, изгнал. Меня поймали, пришлось мне на старости лет прийти врагом на свой прииск. И-и… – взревел Никита, и слезы вышли у него из глаз. – Родная! – протянул он руки, как бы желая обнять и всю артель, и прииск, и тайгу. – Гибнем!
Он шагнул к Тимохе и вдруг ударил его зло, но несильно кулаком по шее.
– Ты че?
– Какое дело ты мне погубил! – кричал Жеребцов, не в силах удержаться и чувствуя, что еще больше позорит себя, что его слушают с неодобрением, что он не вовремя сводит счеты. Но обиды Жеребцова были слишком велики. – Ты мои столбы вырвал! – со слезами на глазах орал он. – Тварь! Ты думаешь, я не понял, когда ты меня с прииска выгонял, про какие столбы ты намекал? Мои они, мои! Какое дело ты погубил! Локомобиль-то мне куда теперь? Он стоит, народ смешит на берегу, вот, мол, Никита, че хотел сотворить, а Силин-то ему дело все испортил… Да я тебя, заразу… Удавить тебя!
Медведь подошел к Никите сзади и обнюхивал его штаны. Никита почувствовал, что кто-то ткнул его под ноги. Медведь тронул мужика лапой за зад.
– О-ох! – осел Никита.
У лица его ощерилась пасть, черные, узко поставленные глаза уставились лукаво. Подбежал Илья, ударил медведя по морде. Васька стал гнать его пинками.
– Уже вырос! – молвил Гуран.
– Р-разойдись! – раздался крик, и полицейские стали расталкивать толпу.
Жеребцова подняли. Штаны у него были изодраны. Телятев икал от удовольствия.
– Р-разойдись! – кричал урядник Попов.
– Силин, ты пойдешь с нами! – сказал Телятев.
– Так говорите, он мужичка за гузно? – расхохотался Оломов, услыхав о том, как арестовывали Силина. – За гузно? Мужичка? Ха-ха-ха…
День прошел сегодня благополучно, и старатели успокоились. Оломов велел пригласить к себе и осторожно арестовать президента, чтобы не скрылся ночью. Телятев не сказал старателям, зачем он приглашает их атамана.
Узнав о драке с Никитой, Оломов приказал:
– Жеребцова тоже арестуйте! Пусть он не лезет, куда не надо. И держите их порознь. Никиту на голодном пайке, на хлеб и на воду. А Силину пусть все подают, как и нам! Отдадим долг демократии!
– Как же! Сколько мы им переплатили на своем веку… Приготовишь калугу или осетрины лучшей – и к рождеству. А китайцы их одевали. Он прежде в Софийске был и ездил налог с нас собирать.
– Как бы атамана выручить!
– Я сам думаю, его били и его же посадили.
– Кузнецов, поди, не дурак, смягчал их все эти годы, – сказал Сапогов.
– Ты думаешь?
– Конечно. Он же совету отвечал, куда рез шел. Держали же мы посла в городе. Нет, тут кто-то еще по злобе затесался.
– Вот тебе и вольные старатели!
– Атамана били. А мы? Дураки русские, за себя не можем постоять без приказа!
– Всех побьют! – ответил старик старовер.
Утром старатели поднялись до рассвета. Женщины стирали белье. Кое-где начали промывку. Бывшие товарищи Никиты собирались кучками, рассуждали, что же будет.
С Кузнецовской стороны в артель Жеребцова приехал от Василия Кузнецова посланный Микеха.
– Живо, ребята, складывайте добычу и мешочки покрепче, перевяжите потуже, бирку свою каждый приладьте, значок ли какой. Мы это вывезем отсюдова. Очкастый тут ходит пьяный. Очкастому не говорите.
– Куда же вы? Когда получим!
– На рождество в церкви на Мылках раздадено будет. Коли довезем. А то, говорят, при осмотре станут металл отымать.
Поздно вечером пьяный Очкастый бродил по берегу. Ему сегодня не спалось. «Выдал, и все!» Он любил доносы. Вся его жизнь здесь была не только накоплением золота, но и накоплением сведений для составления огромного доноса. Он наконец решился, составил такой донос и отослал с Дядей.
«Ура! Донос получен! Счастье! – хотелось кричать ему. – А после нас хоть потоп! Теперь прииск больше не нужен никому! Будет и прощение и благодарность начальства. И все встанет на свое место». Сейчас он чувствовал себя, как и Акула и Полоз, сверхчеловеком. «Я смею все! По моему мановению падает вся эта республика! Ха-ха! Люди пойдут в тюрьму! В полицию! Следствие! Ах, какие словечки! Началось крушение-с! Пожалте бриться, господа! Пора! Пора!»
Донос писался, когда еще все здесь процветало, еще можно было мыть самому, мыть и пить, и были девицы. Но Очкастый опасался, что все может лопнуть. Он чувствовал, что вот-вот все может выдать кто-нибудь другой, тот же Полоз, захочет выслужиться. «Идеи жадности, верность идеи доносов, осквернения человеков, необходимого им, подлецам, для раскаяния!»
– Шкар-ла-ти-на! – вдруг истошно воскликнул он. – на весь прииск зараза, болезнь! Начали лечить! Поэт доносов!
Он был совершенно пьян и от спирта и от радости.
Кто-то подошел и сильно ударил его по глазам. Очкастый упал. Что-то подломилось под ним, и он провалился в рыхлую землю.
«Цел, кажется? – подумал он через некоторое время. – Не-ет, меня не так легко в могилу закопать! – подумал он, роясь в земле и стараясь вылезти. – Что же! Всех заодно! Тем больше прав у меня, но куда я попал? В колодец? В штрек? О боже…»
ГЛАВА 19
– Слабость! – сказал Гуран.
– Атаман, как теперь уйдем с прииска? – подходили старатели.
«Теперь крах всему! – подумал Тимоха. – Но я должен смотреть вперед!»
– Мы можем эту полицию перебить! Шутя! – сказал он. – Я видел, как в Расее бунтовали. Это – раз плюнуть! Но тогда откроют стрельбу, а тут бабы и дети.
– Нет, тут нельзя тягаться! – отвечал Микешка.
– Надо, надо стрелять в них! – сказал другой старовер. – Пусть убьют нас. И жен и детей! Пусть! – голос его дрожал от гнева. – Я первый кинусь!
– Тебя не выдадим, Тимоха, скрывайся, – сказал Микешка.
– Нет, я не побегу. Я только сначала к себе зайду переодеться и живо надо Ваську сюда…
– Да вон он едет…
– Мы тоже сразу не уйдем! – говорили старатели Силинской стороны. – Пусть гонят!
– Нет, надо идти! – подходя, сказал Сашка. Он был в черной шляпе и красной рубахе.
– Ну, Тимша! – сказал прибежавший Илья, спрыгивая с помоста, по которому возили тачки. – Революция началась! – Он усмехнулся. – Власть свергают!
– Ты чему радуешься! – накинулся на него старик раскольник.
– Ни че не будет никому! Сказали, по домам отпустят, и слава богу! Шут с ним, с металлом. Они выборных вызывают. Ты не ходи, скройся.
– Нет, мне отвечать! Я пойду за всех…
– Какая нужда! – сказал Микеха. – Надо их сбить с толку. Они не узнают никогда.
– Пароход пришел, предатели! Кто-то выдал!
– Зря не лезь… Если надо будет – они найдут, – твердил Микеха.
– Нет, я не хочу подводить общество. Сашка там?
– Вот он сидит, ждет тебя.
Сашка, понурившись, сидел на корточках.
– Выпустят людей с добычей или отберут? – спросил его Микеха.
– Черт не знает! – ответил Камбала.
Василий молодцевато выпрыгнул из лодки. За ним шел Ломов с ружьем.
– Мы тоже подготовились! – сказал Василий. – Саша, пойдем! – сказал он.
– Я выйду вместо тебя! Там пока говорят еще… – сказал Илья и, как в детстве, козлом запрыгал через отвалы, желоба и бревна.
Тимоха тряхнул головой, глядя ему вслед, и поплелся в зимовье за Василием и Сашкой.
– Живо надо, ребята! Микеха, ты тоже зайди сюда! – сказал молодой Кузнецов, закрывая окно. – Сколько мошки у тебя! И мухи!.. Сашка, забирай всю артель китайцев и мотай через Джанду и через хребет на Левашовский прииск… Китайцев могут замести и выдать в Китай, там им срубят головы. И сам уматывай от Левашова прямо домой к отцу! Управляющему все скажешь, как есть. Дома иди к себе. И все. Картошку как раз копать.
– Че уматывай! У меня паспорт!
– Нет, иди… А мы управимся. Дорогу знаешь? Китайцы и нас подведут, их надо спрятать…
– А че, не знаю, что ль?
– Смотри, чтобы с кекуров вас всех на Джанде не перебили староверы, которые в тайге живут… Отца стреляли, похоже, как они.
* * *
Стоя среди разрытых песков, Оломов отечески разговаривал с обступившей его толпой. В душе он слегка потрухивал и от этого старался казаться уверенней и строже.– Прииск оцеплен и я приказываю всем разойтись! – громко говорил он. – Оставляйте работы и ступайте по домам…
В ответ кто-то засмеялся с дерева. Но на все эти дерзости и реплики Оломов пока не обращал внимания.
– Даю вам сроку до послезавтра на сборы. Я вижу, вы тут большим хозяйством обзавелись. Коровы у вас.
– Это для детей. Ребят не с кем оставить! – добродушно отвечала толстая баба с родимым пятном в поллица.
Оломов замечал, что в толпе нет никаких подозрительных личностей. Не видно интеллигентных физиономий, нет каторжных.
Вокруг стояла многолюдная крестьянская толпа. Но именно эта, на вид пассивная масса могла оказаться очень упрямой.
– А послезавтра чтобы никого тут не осталось!
– А хлеб-то как теперь?
– Кто теперь хлеб отдаст?
– Голодом два дня сидеть?
– А где же вы брали хлеб до сих пор?
– Да, эвон, пекарня-то на Кузнецовском, – показал Кораблев.
– Даром-то никто, поди, не даст…
– Вызовите мне сюда людей с… Кузнецовского! – сказал Оломов. – Живо. А ну… кто поедет?
– Я! – крикнул парень в картузе и быстро пошел к лодкам.
– Да где же ваши выборные? Что не идут?
– Пошли за ними.
Пехотный поручик недавно перевелся в Приамурье из Москвы. Он впервые присутствовал при разгоне хищников. Он представлял, что все это произойдет по-иному, выйдет полковник и скажет: «Именем государя! Приказываю…» – и пойдет! Толпа опустится на колени. Вместо этого шел какой-то несуразный разговор. Оломов не впервой разгонял и умел это делать. Но поручик почувствовал, что хищники здесь сильны. Он оглянулся на полицейских. Те, сняв рубахи, таскали из лодки грузы и разбивали палатки. «Все наоборот! Солдаты разгоняют, а полицейские работают!»
Ибалка распоряжался в лагере вместе с урядником Поповым.
– Сколько же их! – разговаривали солдаты за спиной поручика.
В толпе кто-то урчал время от времени.
– Ты, сволочь, утихни! – истерически крикнула молодая баба.
– Ребята, уймите мишку, а то слушать не дает, – сказала другая.
Двое глупых парней сдавленно смеялись, подталкивая ручного кузнецовского медведя подальше от начальства.
Медведь сердился, ему, видимо, тоже хотелось слушать, он чувствовал, что всех, как и его, занимают эти приехавшие новые люди в красных украшениях. Как каждый медведь, он умел отличать новое от старого и всем новым интересовался. А люди, которые всегда его заставляли все делать по-своему, лишали его даже этого удовольствия. Медведь поплелся по толпе и скучал, зная, что со слабыми людьми даже пошутить нельзя как следует.
– Тоже слушать хочешь? – обнимая его ласково, спросила Катерина.
Медведь услыхал знакомый голос и знакомый запах и улегся, скаля пасть и желая пожаловаться.
– Где же ваша власть? – подступая к толпе, спросил Телятев.
– Сейчас уж… они…
– Поди-ка сюда! – велел Телятев бородатому староверу.
Телятев старался показать, что совершенно не боится старателей. Он получал взятки с них и сейчас не желал, чтобы мужики подумали, что он с ними заодно. Но глухо побаиваясь губернатора и ревизии, расправляться с мужиками он все же не желал.
Старик шагнул к нему.
– Где твоя власть?
Старовер показал на небо.
Телятев взял его за бороду и дернул вниз.
– Глупости мне не говори…
– Жги огнем! – покорно отвечал старовер. – Кланяюсь богу единому!
– А государю?
– Государю! – ответил старовер. Еще подумал, снял шапку и поклонился.
– Так кто твоя власть?
– Господь наш! – ответил мужик.
– Я спрашиваю, мужики, где ваша выборная власть? – заговорил Телятев громко. – Мы должны сделать выгодные для вас распоряжения. Передать их выборным.
– Вот мы здесь все.
– Ясно, что выгодные!
– Иначе не приехали бы!
Медведь опять заурчал. Катька гладила его.
– В такую воду старались против течения…
– Это на Амуре прибыль, оттуда подперло. Видишь, и течение стало тише.
– Спасибо вам. Столько служивых с собой!
Глядя, как народ все подходит и раздаются все новые вопросы и слышатся насмешки, Оломов подумал, что если начнется сейчас сопротивление, то даже двумя ротами солдат тут не справишься. Он замечал современные дорогие ружья на плечах у старателей. Народ изрядно одет… «Так вот куда шел загадочный импорт!»
– Тихо! – зычно крикнул Телятев.
Он хотел пойти на толпу, но оторопел, столкнувшись лицом к лицу с Ильюшкой. Тот его однажды так припугнул, что Телятев его до сих пор боялся.
Сапогов, Бормотов и Микеха вышли из толпы и поклонились.
– Ваше высокоблагородие! – сказал Сапогов. – Вот мы…
– А-а! Ты? – обрадовался Телятев.
– Как же… Какое распоряжение надо – мы передадим. Все исполним, если что…
– Их высокоблагородие объявит! – сказал Телятев.
– Именем его величества государя императора нашего Александра Третьего, – громко заговорил Оломов.
В толпе стали снимать картузы и ружья с плеч. Старик с бородой встал на колени, многие слезали с деревьев, другие вставали с бревен.
Разговоры стихли. Сапогов приосанился и с важностью прошелся.
– За производство хищнической промывки золота закон карает тюрьмой! – продолжал Оломов. – Мы даем вам завтра день на сборы, и если станете все исполнять беспрекословно, то разрешим вам выйти беспрепятственно, оставив все производства промывки, а также инструменты на месте… А теперь надо действовать, – тихо сказал он Телятеву. – Глядите в оба! – велел он поручику. – И начинайте… Уклоняющихся будем преследовать! – снова повернулся он к толпе.
– Братцы! Все закончили! – объявил Силин, выходя в красной рубахе и лакированных сапогах. – Теперь надо разойтись…
– Послушай, эй! А чья это пекарня? Чьи амбары? – спросил его Оломов, показывая за реку.
– Это не наши… Иван Бердышов нас теснит, он выстроил, – ответил Силин. – Везде проник.
– Как это! Вы слыхали что-нибудь подобное? Бердышов оказывается!
– Да… Что-то… – замялся Телятев.
– Вы можете затребовать их, там приказчик бердышовский живет…
– Кто это?
– Да Васька Кузнецов! Такой пройдоха! Из молодых да ранний.
– Отойдем-ка… Что же вы? – спросил Оломов у пехотного поручика.
– Р-ружь-я к бою! – скомандовал офицер так, что в тишине слышно было далеко и во все стороны. – Р-за, два, три!
С каждым его словом послышался дружный лязг оружия. Толпа, как вода с берега, откатилась, оставляя полицейских и офицеров.
– Ат-ставить! – скомандовал офицер. – Вольно!
– Фу, ты! – говорили перепуганные женщины.
– Наверно, еще будут стрелять, надо уходить отсюда скорей, – говорили в толпе.
– Нет, это они только пугают…
– Да это ничего.
– Семакины вон хотели ехать, да их задержали, велели возвратиться. Видишь, они сразу-то тоже не пускают… Еще неизвестно, что будет…
– Да нам с голоду помирать, продукта нету! – кричала какая-то женщина. – А они говорят, выезда до послезавтра с прииска нет. А мы собрались…
– Они заморят! Два дня! Столько ждать…
– Пекарня будет ли работать?
– Кто знает?
Тимоха поднял руку и показал, что надо отступить еще. Теперь цепью подошли полицейские. Они мрачно наблюдали.
Солдаты теперь стояли, опираясь на ружья. Караульные в белых рубахах виднелись у разбитых палаток.
– Так ты, значит, атаман? – спросил, подойдя, Оломов.
– Я атаман! – ответил Силин.
– Скажи, чтобы завтра приготовились отходить.
– Я уж объявлял.
– А где ты был до сих пор?
– Я? В шахте… Потом переоделся…
– Может, не все слышали… Народу много.
– Я обойду всех.
Тимоха забежал на холм песка и крикнул:
– Все слышали, что велено?
– Попятно!
– Как пекарня?
– Какое это имя производство оставлять?
– Кайлы, бутарки!
– А грохота?
– Грохота покупные! – отвечал Силин и покосился на полицейское начальство. – И ртуть тоже покупная.
Оломов где-то видел его, но не мог вспомнить. Вообще, ему казалось, что он всех этих хищников уже видел где-то.
Раньше ему казалось, что у всех китайцев одинаковые лица, теперь и у хищников они все представлялись похожими друг на друга. За последнее время Оломов вообще часто путал людей, с которыми встречался, и всем это было так заметно, что он не решался больше кого-либо опознавать вслух.
Память его слабела, и часто не хватало сообразительности, особенно в делах новых. Но вид его был свежий, и никто не догадывался, какая разрушительная работа шла в его душе.
Оломов осмотрел Силина от лакированных сапог до клочьев на голове. «Так вот каков президент!» – подумал он.
– Что же это ты придумал? Что у тебя за порядки?
– Да у меня как следует! – ответил Тимоха. – Надо разойтись! Попросим, ребята, начальство, они за нас радеют, без пекарни не оставят…
– А ну, скажи, что это за амбары и строения на той стороне? – тихо спросил Телятев у Жеребцова.
– Это не прииска. Там какая-то разведка. Мы туда не касаемся, – уклончиво ответил Жеребцов. – От компании, видно.
– Что же это за компания?
– Да я даже и не знаю. Тут ведь многие поиски ведут…
– Те-те-те-е… – протянул Телятев.
«Первое пенсне!» – подумал он, глядя на вдруг появившегося Советника. Широкое лицо Советника с голубыми глазами было желтое, отечное, губы посинели и вздрагивали.
Оломов отвернулся.
Советник засеменил короткими ногами, догоняя его. Заглядывая с подобострастием ему в лицо, он спросил серьезно:
– Вы получили мое письмо, ваше высокоблагородие?
– Так это вы… – обрадовался Оломов.
Советник, чувствуя всю опасность своего положения, забегал глазами по сторонам.
– Где же вы были? – спросил Оломов.
– Я случайно оказался на дальнем прииске.
– Идемте!
– Я, знаете, стесняюсь… – Советник подхихикнул и, потупясь, осторожно огляделся.
– Только не исчезайте, – ответил Оломов и пошел к себе.
– Да, я… Я тут и все доложу.
* * *
– Ваша фамилия? – спросил Телятев.– Кузнецов! – ответил Василий.
– Что вы здесь делаете? – спросил Оломов.
– Я уполномоченный фирмы Бердышова. Ведем поиск на золото.
Оломов вопросительно глянул на Телятева.
– Где ваша партия? – спросил тот.
– На той стороне.
– Сколько человек?
– Осталось десять человек. Другие оказались слабы и, пристав к старателям, ушли на промывку.
– Как же вы потерпели? Почему отпустили их?
– Я читал, что в Калифорнии с военных кораблей, присланных для разгона хищников, экипажи кинулись за борт и, вплавь достигнув берега, бежали на прииски.
– Что вы хотите сказать? Вы заметили, что кто-нибудь из наших солдат пытался хищничать?
– Нет, я говорю это в оправдание себе, что не мог задержать.
– Почему вы называете их старателями? Они хищники. Предъявите мне ваши документы. Паспорт и свидетельство.
– У меня нет документов.
– Почему?
– Когда мы шли сюда, то лодка моя перевернулась и часть инструментов и бумаги погибли в шторм.
– Хорошо, мы все проверим.
– Я послан Бердышовым из села Уральского.
– Вы оттуда?
– Да.
– Это у вас работает пекарня?
– Да, выпечка есть свежая, прошу вас прислать людей, я выдам хлеба для команды.
Оломов невольно смягчился. Он и сам давно не ел свежего хлеба. Оломов замечал, что Телятев теперь смотрел с недоумением, как бы что-то еще не совсем понимая. А до сих пор он ничему, бестия, не удивлялся и все понимал отлично. Кузнецов поставил его в тупик. Оломову за одно это понравился молодой человек.
– У меня пекарь отличный! Есть и другие запасы, которыми я могу поделиться.
– Мы расписку вам выдадим! – сказал Оломов. Он совсем сбавил тон и, казалось, устал.
– Позвольте… – окружной Телятев встал на обрубок дерева коленом, – начертите-ка мне план прииска. Где работали хищники, а где ваш участок?
– Мой за рекой, так называемый старателями – Кузнецовский. Вот здесь у нас амбар, склады, – стал рисовать Василий.
– Хищники не посягали на вашу территорию?
– Были случаи.
– А вы?
– Мы старались объяснить. К тому же пекарня у нас и мука завезена для большой партии еще в том году. А нынче весной должны были подойти рабочие. Но Бердышов зимой не вернулся из путешествия, и люди не подошли. Либо шли и разбежались по приискам.
– Так вы мукой на них действовали! А они ведь могли всех перебить и забрать муку?
– У всех у нас есть среди них родственники и знакомые. Да у них и смелости нет такой. Это только вид, оттого что ружей накупили! Пока свежий хлеб, посылайте людей, а я поеду отдам распоряжение пекарю.
– Да, пожалуйста! Мы еще побываем у вас. Покажете нам все свои планы и постройки.
– Планов никаких нет. В этом году была вода высокая, и на перекате все погибло, как я уже говорил. Действуем по своему усмотрению.
– И как? – поднося лицо к его лицу, грозно спросил Телятев.
Василий улыбнулся.
– Промывку ведем второй год.
«В самом деле, из молодых, да ранний! – подумал Телятев. – Могли быть непредвиденные неприятности. Неужели бердышовский выкормыш?»
– Вы тут на холостом положении? Тут девицы, впрочем, есть?
– Нет, я с женой, – ответил Василий.
* * *
– Вася, я тебя хвалю! – сказал Советник, встречая молодого Кузнецова на переправе. – Что ты им сказал? С каким уважением тебя проводили! Никита, здорово! И ты?– Да, пойду в свою артель, – ответил Жеребцов.
Он последнее время недолюбливал Очкастого и решил, что встречи с ним не к добру.
Старатели обступили Жеребцова.
– Кто же выдал? – спросил Кораблев. – Ты?
– Нет. Это скотские доктора! Видишь, стала, говорят, попадать рыба, брюхо ей взрежут – все хорошо, а голову начнут чистить и в жабрах находят золотой песок. Говорят, мол, мелочь, как пыль. Это мне полицейский объяснял. Ну, здорово, Тимофей! – сказал Никита, видя среди своих слушателей Силина.
– Привел себе подмогу? Силы у тебя не хватило? – спросил Тимошка.
Жеребцов остолбенел, и пена выступила у него в углах рта, но от волнения он не мог вымолвить слова.
– А были еще приятели… Я еще тебя так угощал. Речку тебе открыл… Гулял как со своим.
– Это ты предатель! Ты весь прииск погубил! – закричал Жеребцов. – Ах ты ирод! Погубил такое дело, людей перессорил, спирт в реку выливал! Сволочь ты! Из-за тебя порядка не было. Погубил, все погубил. Меня унизил, опозорил, изгнал. Меня поймали, пришлось мне на старости лет прийти врагом на свой прииск. И-и… – взревел Никита, и слезы вышли у него из глаз. – Родная! – протянул он руки, как бы желая обнять и всю артель, и прииск, и тайгу. – Гибнем!
Он шагнул к Тимохе и вдруг ударил его зло, но несильно кулаком по шее.
– Ты че?
– Какое дело ты мне погубил! – кричал Жеребцов, не в силах удержаться и чувствуя, что еще больше позорит себя, что его слушают с неодобрением, что он не вовремя сводит счеты. Но обиды Жеребцова были слишком велики. – Ты мои столбы вырвал! – со слезами на глазах орал он. – Тварь! Ты думаешь, я не понял, когда ты меня с прииска выгонял, про какие столбы ты намекал? Мои они, мои! Какое дело ты погубил! Локомобиль-то мне куда теперь? Он стоит, народ смешит на берегу, вот, мол, Никита, че хотел сотворить, а Силин-то ему дело все испортил… Да я тебя, заразу… Удавить тебя!
Медведь подошел к Никите сзади и обнюхивал его штаны. Никита почувствовал, что кто-то ткнул его под ноги. Медведь тронул мужика лапой за зад.
– О-ох! – осел Никита.
У лица его ощерилась пасть, черные, узко поставленные глаза уставились лукаво. Подбежал Илья, ударил медведя по морде. Васька стал гнать его пинками.
– Уже вырос! – молвил Гуран.
– Р-разойдись! – раздался крик, и полицейские стали расталкивать толпу.
Жеребцова подняли. Штаны у него были изодраны. Телятев икал от удовольствия.
– Р-разойдись! – кричал урядник Попов.
– Силин, ты пойдешь с нами! – сказал Телятев.
– Так говорите, он мужичка за гузно? – расхохотался Оломов, услыхав о том, как арестовывали Силина. – За гузно? Мужичка? Ха-ха-ха…
День прошел сегодня благополучно, и старатели успокоились. Оломов велел пригласить к себе и осторожно арестовать президента, чтобы не скрылся ночью. Телятев не сказал старателям, зачем он приглашает их атамана.
Узнав о драке с Никитой, Оломов приказал:
– Жеребцова тоже арестуйте! Пусть он не лезет, куда не надо. И держите их порознь. Никиту на голодном пайке, на хлеб и на воду. А Силину пусть все подают, как и нам! Отдадим долг демократии!
* * *
– Они еще милостивы. Могли бы в два счета тут все расшибить. А на сборы время дали, говорили обстоятельно! – расходясь, толковали старатели.– Как же! Сколько мы им переплатили на своем веку… Приготовишь калугу или осетрины лучшей – и к рождеству. А китайцы их одевали. Он прежде в Софийске был и ездил налог с нас собирать.
– Как бы атамана выручить!
– Я сам думаю, его били и его же посадили.
– Кузнецов, поди, не дурак, смягчал их все эти годы, – сказал Сапогов.
– Ты думаешь?
– Конечно. Он же совету отвечал, куда рез шел. Держали же мы посла в городе. Нет, тут кто-то еще по злобе затесался.
– Вот тебе и вольные старатели!
– Атамана били. А мы? Дураки русские, за себя не можем постоять без приказа!
– Всех побьют! – ответил старик старовер.
Утром старатели поднялись до рассвета. Женщины стирали белье. Кое-где начали промывку. Бывшие товарищи Никиты собирались кучками, рассуждали, что же будет.
С Кузнецовской стороны в артель Жеребцова приехал от Василия Кузнецова посланный Микеха.
– Живо, ребята, складывайте добычу и мешочки покрепче, перевяжите потуже, бирку свою каждый приладьте, значок ли какой. Мы это вывезем отсюдова. Очкастый тут ходит пьяный. Очкастому не говорите.
– Куда же вы? Когда получим!
– На рождество в церкви на Мылках раздадено будет. Коли довезем. А то, говорят, при осмотре станут металл отымать.
Поздно вечером пьяный Очкастый бродил по берегу. Ему сегодня не спалось. «Выдал, и все!» Он любил доносы. Вся его жизнь здесь была не только накоплением золота, но и накоплением сведений для составления огромного доноса. Он наконец решился, составил такой донос и отослал с Дядей.
«Ура! Донос получен! Счастье! – хотелось кричать ему. – А после нас хоть потоп! Теперь прииск больше не нужен никому! Будет и прощение и благодарность начальства. И все встанет на свое место». Сейчас он чувствовал себя, как и Акула и Полоз, сверхчеловеком. «Я смею все! По моему мановению падает вся эта республика! Ха-ха! Люди пойдут в тюрьму! В полицию! Следствие! Ах, какие словечки! Началось крушение-с! Пожалте бриться, господа! Пора! Пора!»
Донос писался, когда еще все здесь процветало, еще можно было мыть самому, мыть и пить, и были девицы. Но Очкастый опасался, что все может лопнуть. Он чувствовал, что вот-вот все может выдать кто-нибудь другой, тот же Полоз, захочет выслужиться. «Идеи жадности, верность идеи доносов, осквернения человеков, необходимого им, подлецам, для раскаяния!»
– Шкар-ла-ти-на! – вдруг истошно воскликнул он. – на весь прииск зараза, болезнь! Начали лечить! Поэт доносов!
Он был совершенно пьян и от спирта и от радости.
Кто-то подошел и сильно ударил его по глазам. Очкастый упал. Что-то подломилось под ним, и он провалился в рыхлую землю.
«Цел, кажется? – подумал он через некоторое время. – Не-ет, меня не так легко в могилу закопать! – подумал он, роясь в земле и стараясь вылезти. – Что же! Всех заодно! Тем больше прав у меня, но куда я попал? В колодец? В штрек? О боже…»
ГЛАВА 19
Оломов и Телятев ночевали на раскладных койках в тщательно закрытой просторной палатке, в которой огнем были выпалены денщиками с вечера все комары.
Между коек устроен стол, на нем чашки, бутылки, дорожные приборы, сумки, походные чернильницы и револьверы, все навалено еще с вечера.
Оломов в серой мгле оделся сам, напялил, кряхтя и задыхаясь, болотные сапоги.
Возвратившись после прогулки с ружьем, когда уже взошло солнце, он увидел, что Телятев сидит и пишет за прибранным столом и в палатке полно мошки и комарья.
– Заходил ко мне этот отставной статский советник, – сказал Телятев, не отрываясь от пера. – Он уверяет, что никакой бердышовской конторы на той стороне нет, что молодой Кузнецов самозванец. Просит его арестовать и обещает представить свидетельство.
– Не может быть! – сказал Оломов, разряжая ружье и ставя его в подставку, чтобы было под рукой.
– Я не сразу поверил!
Телятев положил ручку и поднял голову.
– Почему вы его не задержали?
– Он очень спешил и боялся. Говорит, что вчера его столкнули в колодец, и он еле вылез ночью.
– Не может быть, чтобы жулик… Смотрите, какой отличный хлеб вчера на всю команду прислали.
«За один этот хлеб в тайге, – полагал Оломов, – можно скостить бог знает что!»
– Да, предпринимательство чувствуется!
Вчера вечером, видя, какая масса старателей собралась здесь, Оломов послал записку на пост на озеро Кизи с просьбой срочно выслать полуроту солдат из укрепления.
– Советник, его фамилия Модзолев, или, не помню точно, Судалев, какая-то очень сложная, он просил пока звать его Советником. Говорит, что амбары и пекарня все это республиканские учреждения… Мол, дух противоправительственного протеста дышит там в каждом бревне.
– Надо, конечно, допросить Кузнецова как следует. Пошлите туда людей. Вечером заедем вместе, как бы в гости, и посмотрим сами. Но пока он кормит, не будем тревожить. Допросим перед отъездом, и если надо будет, то заберем с собой до выяснения и бердышовского управляющего. Во всяком случае, он на виду.
– Конечно, можно потом извиниться перед Бердышовым, – сказал Телятев.
– Подозрительно, как у него документы утонули. Это ведь он вчера говорил, что лодка перевернулась?
– Да, он…
Телятев тоже еще не во всем сразу мог разобраться. Он на свою память еще надеялся. Но масса людей, проходивших перед глазами, сливалась. Трудно было найти виноватых.
– Вы слышите, они опять моют! – сказал Оломов. – Они опять моют! Опять моют! – возмущенно повторил он.
– Да, стучат! И пусть! Нам же лучше…
– Нет, это недопустимо. Я объявил именем…
Между коек устроен стол, на нем чашки, бутылки, дорожные приборы, сумки, походные чернильницы и револьверы, все навалено еще с вечера.
Оломов в серой мгле оделся сам, напялил, кряхтя и задыхаясь, болотные сапоги.
Возвратившись после прогулки с ружьем, когда уже взошло солнце, он увидел, что Телятев сидит и пишет за прибранным столом и в палатке полно мошки и комарья.
– Заходил ко мне этот отставной статский советник, – сказал Телятев, не отрываясь от пера. – Он уверяет, что никакой бердышовской конторы на той стороне нет, что молодой Кузнецов самозванец. Просит его арестовать и обещает представить свидетельство.
– Не может быть! – сказал Оломов, разряжая ружье и ставя его в подставку, чтобы было под рукой.
– Я не сразу поверил!
Телятев положил ручку и поднял голову.
– Почему вы его не задержали?
– Он очень спешил и боялся. Говорит, что вчера его столкнули в колодец, и он еле вылез ночью.
– Не может быть, чтобы жулик… Смотрите, какой отличный хлеб вчера на всю команду прислали.
«За один этот хлеб в тайге, – полагал Оломов, – можно скостить бог знает что!»
– Да, предпринимательство чувствуется!
Вчера вечером, видя, какая масса старателей собралась здесь, Оломов послал записку на пост на озеро Кизи с просьбой срочно выслать полуроту солдат из укрепления.
– Советник, его фамилия Модзолев, или, не помню точно, Судалев, какая-то очень сложная, он просил пока звать его Советником. Говорит, что амбары и пекарня все это республиканские учреждения… Мол, дух противоправительственного протеста дышит там в каждом бревне.
– Надо, конечно, допросить Кузнецова как следует. Пошлите туда людей. Вечером заедем вместе, как бы в гости, и посмотрим сами. Но пока он кормит, не будем тревожить. Допросим перед отъездом, и если надо будет, то заберем с собой до выяснения и бердышовского управляющего. Во всяком случае, он на виду.
– Конечно, можно потом извиниться перед Бердышовым, – сказал Телятев.
– Подозрительно, как у него документы утонули. Это ведь он вчера говорил, что лодка перевернулась?
– Да, он…
Телятев тоже еще не во всем сразу мог разобраться. Он на свою память еще надеялся. Но масса людей, проходивших перед глазами, сливалась. Трудно было найти виноватых.
* * *
Обоих полицейских офицеров угнетало чувство опасности. Прииск как бы давил на них, некогда еще было заниматься отдельными личностями, могло вспыхнуть что-то вроде восстания.– Вы слышите, они опять моют! – сказал Оломов. – Они опять моют! Опять моют! – возмущенно повторил он.
– Да, стучат! И пусть! Нам же лучше…
– Нет, это недопустимо. Я объявил именем…