Жариков Леонид. Повесть о суровом друге

   арестовано. Керенский сбежал. Все учреждения в руках
   Советского правительства.
   Председатель Советского правительства
   ВЛАДИМИР УЛЬЯНОВ (ЛЕНИН)
   На другом листе, размером побольше, был изображен рабочий, весь красный, даже кепка красная. В левой руке рабочий держал винтовку, а правой указывал прямо на меня:
   СТОЙ! ТЫ ЗАПИСАЛСЯ В КРАСНУЮ ГВАРДИЮ?
   Записался аж два раза! Ребята подумают, что я из-за трусости не записался, никто не поверит, что у меня башмаки изорвались.
   Наскоро поев, отец отодвинул тарелку и поднялся из-за стола.
   - Груня, собери харчей, уйду надолго.
   Мать заплакала, стала просить, чтобы он не уходил, говорила о том, что всю жизнь он скитается: то сидит в полицейских участках, то прячется в погребах у соседей, а у нее сердце изболелось. Когда же будет конец мукам? Мать глядела на отца, и слезы скатывались по ее щекам, точно живые.
   - Вот это нехорошо, - сказал отец смущенно. - О себе сейчас не время думать. Решается судьба: будут рабочие люди рабами или победят и начнут новую жизнь, где самыми почетными словами станут слова "шахтер", "литейщик", "кузнец"... Эх, Груня, такая жизнь Настанет! А ты плачешь. Ну? Ты ведь умница, правда? Ты ведь не плачешь? - спрашивал отец, вытирая слезы на глазах матери.
   Она улыбнулась грустно:
   - Уже не плачу. Поезжай... Храни вас всех господь...
   2
   Больше терпеть не было сил. Едва отец уехал, а мать ткнулась лицом в подушку, я украдкой надел ее туфли и побежал к Ваське.
   На улице дул пронизывающий ветер. Тусклое, запыленное солнце по-осеннему низко висело над степью. Казалось, будто холод исходит от него.
   Васьки дома не было. Я стоял посреди двора, соображая, куда мог деться Васька.
   Неожиданно со стороны угольного сарая ко мне донеслись приглушенные голоса. Я прислушался. За деревянной стеной говорил рыжий Илюха:
   - Ленька не пойдет. Он сдрейфит.
   - Кто? Ленька? - послышался Васькин голос. - Чтобы мой помощник да сдрейфил?
   - Конечно, побоится, известный трус, - упрямо твердил Илюха.
   Еще не зная, что происходит в сарае, но полный обиды, я рванул дверь. Дребезжа и волочась по земле подгнившими досками, дверь приоткрылась. Запахло старой обувью. В полумраке я с трудом разглядел лица ребят. На куче угля сидел Илюха и ковырял заржавленным штыком землю. Рядом, вытянув единственную ногу, стругал деревянную саблю Уча. Васька, заложив руки за спину, деловито ходил по сараю из угла в угол. Абдулка Цыган сидел у самой двери и зачем-то разрывал на полосы свою красную рубашку. Старый пиджак был накинут у него на голое тело. Я сжал кулаки и двинулся на Илюху:
   - Ты что тут наговариваешь на меня? Кто побоится?
   Илюха вздрогнул от неожиданности, но спохватился и ласково проговорил:
   - А вот и Леня пришел, садись сюда, здесь мягче.
   - Ты зубы не заговаривай: кто трус?
   Илюха, защищаясь, поднял руки к лицу:
   - Я понарошку, а ты думаешь, правда.
   - Смотри, а то так стукну, что из глаз звезды посыплются.
   - Ну будет вам! - строго сказал Васька и, кивнув мне, добавил: Садись на заседание.
   Я присел на голубиную клетку и начал заседать.
   - Слушайте, что я буду говорить...
   Васька не спеша прошелся по сараю и начал рассказывать о том, как в Петрограде сбежал от рабочих Керенский. Пришли арестовать его, а он выпрыгнул в окно, переоделся в огороде в женскую кофту, только юбку не успел надеть, так и остался в галифе. Что делать? Тогда он покрылся длинной шалью, взял в руки корзинку и пошел. Красногвардейцы пропустили его, думали, идет какая-то тетка на базар. А он выбрался за город, корзинку бросил - и тикать. Рабочие спохватились, да поздно. Так и убежал Керенский далеко, аж в какую-то Америку.
   - В царском дворце в Петрограде живут теперь рабочие, - с гордостью рассказывал Васька, - едят из золотых царских тарелок, смотрятся в царские зеркала...
   - Ух ты!.. Наверно, и спят на царевой постели, - сказал Уча.
   - Выдумаешь, - возразил Илюха, - на царскую постелю разве заберешься? Там одних перин сто штук до самого потолка.
   - Ну и что? Лестницу подставь и полезай, зато мягко спать.
   - Вась, а Ленин тоже там? - спросил Абдулка.
   - Нет, Ленин не захотел в царском дворце жить.
   - Почему?
   - "Почему, почему"!.. Противно, вот почему. Ленин живет в домике. Небольшой такой, с палисадником.
   - Откуда ты знаешь?
   - Опять двадцать пять - откуда, зачем, почему. Тебе говорят, значит, слушай.
   Радостно было от того, что рассказывал Васька. Но оказалось, не все у нас так хорошо, как хотелось бы. Какой-то генерал Каледин, помощник Керенского, не признает рабочую власть и послал на наш город казаков. Ими командует фон Графф. Не тот фон Графф, которого рабочие чуть не бросили в ствол шахты, а его сын Колька фон Графф. Калединцы подошли уже близко и хотят захватить город. Надо спасать положение.
   Вопрос решили быстро: в красногвардейцы записываемся все. Оружие пока у каждого свое.
   Работа закипела. Абдулкины красные лоскуты мы прикрепили кто на рукава, кто на шапку.
   - Значит, так, - закончил Васька. - Ленька будет моим главным помощником, а ты, Уча... Эх!.. - Васька сокрушенно почесал за ухом. - Не годишься ты с одной ногой на лошадь. Ну ладно, пешком воевать будешь. Пошли! Только смотрите, кто боится, лучше сразу признавайтесь. - Внезапно он ткнул в меня пальцем: - Божись, что не сдрейфишь!
   - Ей-богу, - скороговоркой выпалил я.
   - Не так. Что ты божишься, как в церкви? Со злостью божись!
   Я шагнул на середину сарая и поднял кулак:
   - Чтоб я... нет, не так, погодите... чтоб меня на том свете черти на сковородке жарили, чтоб...
   - Довольно, - сказал Васька. - Уча, божись.
   Ребята божились не менее яростно. Абдулка даже ругнулся от усердия. Только Илюха оробел, еле слышно выговорил "ей-богу" и торопливо перекрестился.
   - Теперь пошли! - сказал Васька. - Только не забудьте: когда начнут стрелять из орудия трехдюймовки, открывайте рот пошире, иначе оглохнуть можно.
   Я сбегал на чердак и взял генеральскую шашку, которую когда-то отняли у кадета. Я обернул ее тряпками и спрятал под рубахой. Ребята тоже вооружились. У Абдулки висела на поясе бомба - пивная бутылка с негашеной известью. Если такую бомбу кинуть, она хлопнет и зашипит, как настоящая. Один Илюха остался безоружным - должно быть, боялся.
   Дул сильный ветер, когда мы вышли из сарая. Вблизи Пожарной площади на каланче сорвало лист железа, и он, перевертываясь в воздухе, грохнулся на землю возле Васьки. Мы шагали по двое в ряд. Васька шел впереди и так быстро, что мы едва поспевали за ним. Илюха у каждого встречного спрашивал: "Дядь, где винтовки дают?" - "Зачем тебе?" - "Воевать идем!"
   Около почты проходить было опасно, там стреляли: в здании засели бывшие городовые и не хотели сдаваться.
   На улицах горели костры, возле них грелись красногвардейцы и проверяли у подозрительных прохожих документы.
   В домах буржуев окна были закрыты ставнями, калитки заперты на замки. За высокими заборами точно вымерло все, притаились богатеи - душа в пятки ушла.
   На Седьмой линии мы встретили рабочих, которые несли стулья с золочеными ножками. Илюха пощупал мягкое, обтянутое голубым шелком сиденье и спросил: "Что это?" Рабочий ответил: "Реквизиция". Илюха стал спорить, что так называются стулья по-американски. Но Васька объяснил, что это все равно что контрибуция, а потом мы узнали, что мягкие стулья отобрали у пристава, который сбежал к генералу Каледину. Стулья сносили в ревком: теперь на них будут сидеть рабочие и крестьяне. Нам тоже разрешат посидеть! Хватит Сеньке-колбаснику своим толстым задом в мягких креслах сидеть. Разбаловались! Хватит, посидели, и довольно!..
   Ревком разместился в доме генерала Шатохина на Пожарной площади.
   Невиданное оживление царило там. Красногвардейские отряды стекались со всех концов к ревкому, шли с охотничьими ружьями, самодельными пиками, старыми винтовками. Многие были перепоясаны крест-накрест пулеметными лентами. Тут же, возле церкви, рабочие учились стрелять: щелкали затворами винтовок, прицеливались с колена, перебегали в сквере от дерева к дереву, прячась за них, как будто ловили кого.
   На высоких ступеньках ревкома мы увидели механика Сиротку. Он отдавал рабочим распоряжения. Одних посылал караулить отнятый у Цыбули магазин, другим приказывал взять под охрану заводскую шахту, третьим велел раздавать бедным продукты и хлеб. Тут же на коленке он подписывал карандашом приказы.
   Двое красногвардейцев с револьверами в руках провели на допрос арестованного комиссара Временного правительства - лавочника Цыбулю. Говорили, что он на своих складах облил всю пшеницу керосином, чтобы народу не досталась. А золото свое в ставке утопил.
   "Лучше, - сказал, - нехай погибнут мои деньги и все богатство, чем отдавать задрипанным рабочим и крестьянам". Точь-в-точь собака на сене сам не гам и тебе не дам.
   Радостно было видеть возле ревкома отряд селян под командой дедушки Карпо. Сиротка посылал селян охранять дом и все имущество капиталиста Юза.
   - Помните, товарищи, - говорил им Сиротка, - законы революции суровы. Революцию могут совершать только честные люди. Солдат революции не должен поддаваться соблазну. Я уверен, что ни один из вас не запятнает себя несмываемым позором и не польстится на подлые буржуйские безделушки.
   Васька смело поднялся по мраморным ступенькам широкой лестницы с красными бархатными перилами. Мы двинулись за ним. Я узнал парадное шатохинского дома: здесь когда-то сестра кадета дала мне хлеб...
   - Где ревком? - спросил Васька у рабочего, стоящего при входе с винтовкой в руках.
   - А тебе зачем?
   - Нужно.
   - А все-таки?
   Васька спокойно развернул плакат с красным рабочим и показал часовому:
   - В красногвардейцы хотим записаться.
   Часовой рассмеялся и, оглянувшись на своих, скомандовал:
   - Эх, хлопцы, смирно-о! Красная гвардия пришла!
   Все повернули головы к нам, окружили со всех сторон.
   - Глянь, да они с саблями!
   Рабочий взял меня за штанину, приподнял ее, и всем стали видны материны туфли.
   - А этот, поглядите, в женских туфлях!
   Васька нахмурился:
   - Ладно, зубы не оскаляй.
   Кто-то из красногвардейцев потянул за рубашку Илюху и спросил:
   - А тебе, пацан, сколько лет?
   - Двадцать пять, - выпалил Илюха. - Не веришь? Могу на церковь перекреститься.
   Красногвардейцы еще пуще развеселились.
   - По шеям их отсюда!
   - Пускай идут...
   Молодой красногвардеец остановил Учу:
   - А ты, хроменький, куда?
   - Эге, - бойко ответил Уча, - я такой хроменький, что лучше тебя воевать буду.
   В суматохе я проскочил мимо часового и остановился у двери с табличкой: "Председатель Военно-революционного комитета".
   Я решил: пока ребята спорят, запишусь первым.
   Освободив саблю от тряпок, в которые она была обернута, я подумал, что было бы неплохо выпустить из-под картуза чуб, как у казака, да чуба не было: только вчера мать ножницами остригла. Толкнув дверь, я шагнул через порог, и ноги мои подкосились: за столом сидел отец.
   Рабочие толпились вокруг и слушали, как он радостно кричал в черную трубку:
   - Мося, когда приехал? Что привез? Двести винтовок? Молодец! - Увидев меня, отец удивленно поднял брови, но продолжал говорить с невидимым человеком: - Что, что? Два пулемета? Маловато, просил бы больше. Выезжай скорее, чего застрял там? Как не пропускают? Действуй по всей строгости революционных законов. Требуй, чтобы пропустили поезд. Отправляй оружие прямо к заводу, да торопись: калединцы подходят!
   Отец повесил трубку на крючок желтого ящика, похожего на скворечник, взглянул на меня, хотел спросить что-то, но вошел Петя с Пастуховки и, вытянув руки по швам, отрапортовал:
   - Отряд углекопов с шахты "Италия" прибыл в распоряжение революции. Имеем на вооружении десять винтовок и три нагана.
   Отец выслушал рапорт, повернулся к стене, где висела карта:
   - Выступай, Петя, на Смолянку, вот сюда. - Отец ткнул пальцем в карту. - Там калединцы захватили рудник, громят Советы... Действуй, Петрусь!
   Не успела закрыться дверь, как вошел человек в матросской форме.
   - Товарищ предревкома, разрешите?
   - Откуда? - спросил отец.
   - Рудник "Ветка", пятьдесят семь красногвардейцев. Вооружение двадцать три винтовки, семнадцать сабель, две гранаты. Ждем приказа.
   - Ты матрос? - спросил отец.
   - Черноморец, бывший шахтер, товарищ предревкома, фамилия Черновол.
   - Хорошо, товарищ Черновол, присоединяйся к рабочим завода.
   - Слушаюсь, товарищ предревкома! - Матрос повернулся так лихо, что в дверях столкнулся с толстым человеком, тем самым меньшевиком, который говорил речь на маевке.
   Потрясая пухлыми кулачками, он закричал:
   - Гражданин Устинов, мы протестуем, нельзя допускать кровопролития!
   - Кто это "мы"? - нахмурившись, спросил отец.
   - Совет рабочих депутатов.
   - Неправда. Совет не протестует, одни меньшевики против.
   - Что значит меньшевики, разве мы не вместе делаем революцию?
   - Нет, вы мешаете. Почему задержали вагон с оружием?
   - Много на себя берете, гражданин Устинов. История не простит вам невинную кровь.
   Отец громыхнул кулаком по столу:
   - Хватит болтовни! Пропустите оружие, иначе отведаете рабочего штыка!
   - Мы будем саботировать ваши распоряжения! - Ругаясь, меньшевик выбежал.
   Отец вытер платком лоб и, поглядев на меня, спросил:
   - Ты что здесь делаешь?
   - Н-ничего, так, - запнулся я, не зная, что ответить. Потом вспомнил о сабле и протянул ее отцу: - Я... т-тебе саблю принес.
   Отец грозно поднялся из-за стола:
   - Где взял?
   - У кадета отняли.
   Не спуская с меня сердитого взгляда, он взял саблю, внимательно осмотрел ее и положил на стол. Снова зазвенел желтый ящик.
   - Марш домой! - успел сказать отец и снял с крючка трубку. - Устинов у телефона.
   С пылающим лицом я вышел в коридор. Ребята стояли в очереди перед дверью с табличкой: "Запись в красногвардейцы здесь". Первым стоял Уча, за ним Цыган, сзади Илюха. Он держался за Абдулку и дрыгал ногой от нетерпения. Васьки в коридоре не было. Наверное, он уже записывался.
   Увидев меня, ребята бросились навстречу.
   - Записали? - с завистью спросил Уча.
   - Записали, - уныло ответил я.
   Толкая друг друга, они ринулись в кабинет отца, но тут же выскочили обратно.
   - Дать бы тебе по сопатке, - угрюмо сказал Абдулка и пошел к выходу. За ним огорченные Илюха и Уча.
   Где же Васька? Я бродил по коридорам и нигде не находил его.
   В коридоре, у стенки, была навалена гора оружия, отобранного у бывших офицеров, у штатских на улицах, в домах буржуазии. Тут были штыки и кинжалы разной формы, берданки, шахтерские обушки, пулеметные ленты без патронов и с патронами. Тут же, на ворохе оружия, лежали буханка хлеба, граната и консервы.
   В одной из комнат я увидел красный флаг, который сшила моя мать. Старик плотник прибивал красное полотнище к древку. Молодой парень с банкой краски в руке отталкивал старика и говорил:
   - Подожди, надо лозунг написать.
   - А где раньше был? Знамя в бой требуют, пиши, да поскорее.
   Парень помешал кистью в банке и спросил:
   - Что напишем на знамени?
   - Известно что: "Да здравствует революция!"
   - Революция была в феврале, - сказал парень.
   - В феврале была буржуйская, а сейчас наша, пролетарская.
   Они заспорили. Вошел Абдулкин отец, дядя Хусейн.
   С тех пор как ему удалось бежать из тюрьмы, он долго болел и все время кашлял. Говорили, что ему в тюрьме отбили легкие.
   Старик плотник и парень спросили у дяди Хусейна, что написать на знамени.
   - Пишите так, чтобы душу волновало, - сказал дядя Хусейн. - Пиши: "Это будет последний и решительный бой!"
   В коридоре я увидел Ваську. С обиженным видом, ни на кого не глядя, он шел к выходу. Я догнал его:
   - Ну что, Вась?
   - Мал, - ответил он, криво усмехаясь. - А мне уже тринадцать. Ладно, все равно будет по-моему.
   Васька оглянулся и таинственно зашептал:
   - Идем на завод, самопалы сделаем. Найдем железную трубку, один конец загнем, просверлим сбоку дырочку для пороха, а трубку проволокой прикрутим - и готово ружье. Можно гайками стрелять, а еще у меня две пули есть.
   - Идем!
   Обнявшись, мы быстро зашагали к заводу.
   3
   На площади, где жили буржуи, мы встретили колбасника Сеньку. Заметив нас, он поспешно скрылся во дворе, а потом высунул из калитки голову и запел:
   Большевик, большевик,
   Четыре винтовки,
   К нам казаки придут,
   Тебе штаны снимут.
   Васька запустил в него камнем, но Сенька успел захлопнуть калитку. Камень ударился о забор, в ответ громко залаяли собаки. Мы пошли дальше, а Сонька вышел из калитки и снова запел:
   Васька-Васенок,
   Худой поросенок,
   Ножки трясутся,
   Кишки волокутся.
   Почем кишки?
   По три денежки.
   Мы свернули в переулок, за которым начинался завод.
   На терриконе заводской шахты, на самой его вершине, видна была фигура человека с винтовкой.
   Мы стали карабкаться вверх по крутому сыпучему склону, сталкивая ногами куски тяжелого глея. Они катились книзу, увлекая за собой целую лавину камней.
   Местами террикон дымился. Зная, что здесь горит уголь и в таких местах можно провалиться и обжечь ноги, мы обходили очаги дыма.
   С трудом достигли мы вершины.
   Здесь свистел ветер. Красное полотнище флага клокотало на древке тревожно и призывно. Оно рвалось с древка, хлестало по нему и раздувалось парусом.
   Возле флага стоял молотобоец Федя.
   - Ты кого здесь караулишь? - спросил Васька, здороваясь с Федей за руку.
   - Врагов революции высматриваю! - Федя зябко поежился, подняв воротник пиджака.
   С террикона открывались неоглядные дали. Каждый дом был виден как на ладони. Церковь с потемневшими от заводской копоти куполами величественно возвышалась над хилыми землянками. Вдали то здесь, то там синели рудники. Желтоватая степь с глубокими балками, нити серых дорог окружали задымленный городок.
   Любуясь видом родных мест, мы держались друг за друга, чтобы ветер не сдул нас.
   - Давайте искать наши хаты, - предложил я.
   - А чего их искать? - ответил Васька и указал пальцем вдаль: Во-о-он наши хаты.
   - Где?
   - Да вон же. Церкву видишь?
   - Вижу.
   - Рядом хата под железной крышей Витьки Доктора, видишь?
   - Ага.
   - Ну а теперь гляди чуть вбок. Дом Мурата под тополем видишь?
   - Где?
   - Да ну тебя!
   - Вижу, вижу... - сказал я, хотя ничего, кроме церкви и Витькиного дома, не видел.
   - Ну и все, - успокоился Васька. - Вон моя хата, а напротив, с высокой акацией, твоя.
   Пока мы разговаривали, Федя тревожно всматривался в даль, приложив ко лбу ладонь козырьком.
   - Калединцы... кажись, они... - проговорил он неуверенно.
   Далеко в степи показалось облако пыли. Оно медленно двигалось к городу. Возле мостика через Кальмиус, на крутом повороте дороги, из клубов пыли выехали всадники. Позади катилась пушка.
   Вглядываясь в степь, Васька воскликнул:
   - Они! И фон Графф спереди! Ленька, за мной! - И он прыгнул вниз, съезжая на катившейся под ногами шахтной породе.
   Федя, торопясь, загнал патрон в ствол винтовки, и оглушительный выстрел грянул у меня над головой. Я так и присел от испуга и закрыл ладонями уши: первый раз в жизни вблизи меня стреляли из винтовки. А Федя перезарядил и снова выстрелил, потом еще раз. В церкви ударил колокол. В заводе заревел гудок. Стало жутко.
   Я бросился вслед за Васькой. Куски глея били меня по ногам, с шумом пролетали мимо.
   Я догнал Ваську у проходных ворот. Он поманил меня к известной нам двоим щели в заборе, и мы тайком проникли в завод. Там мы забрались в паровозный котел со сквозной дырой внутри и стали наблюдать за тем, что делали рабочие перед сражением.
   Возле проходных ворот рабочие спешно рыли окопы, подгоняли вагонетки и сваливали их набок, нагромождая баррикаду. Туда же охапками сносили винтовки, выгружая их из товарного вагона, стоявшего невдалеке. Подавал винтовки Мося.
   - Ох, сейчас начнется! - радостно проговорил Васька.
   Неожиданно на баррикаде вырос отец. Сбоку на поясе у него висела моя генеральская шашка. Прав был Васька, пригодилась она!..
   Механик Сиротка тянул за собой пулемет на двух колесах.
   - Пулемет сюда! - Отец указал на неглубокую канавку на холме. Первой роте оборонять котельно-мостовой цех. Черновол, отойдешь назад, к седьмой наклонной!
   Появился знаменосец. В руках у него трепетал мамин красный флаг, я его сразу узнал. Издали трудно было разобрать надпись: "Это будет последний и решительный бой!" - но я знал, что она там была, и я видел ее. Дядя Хусейн установил флаг на вершине баррикады, чтобы он всем был виден. Сам дядя Хусейн улегся рядом с флагом и стал целиться из винтовки в сторону террикона.
   Мне подумалось, что идет игра в войну, что отец шутит; казалось, он сейчас рассмеется, постучит по котлу шашкой и крикнет: "Что испугались, зайчата? А ну вылезайте, никакой войны не будет!"
   Но отец ходил вдоль баррикады строгий и напряженный. А гудки ревели и ревели, нагоняя страх.
   - Смотри! - Васька дернул меня за рукав.
   Из-за террикона вымчались казаки. Возле поселка "Шанхай" они спешились, и трое подъехали близко к проходным воротам.
   Краснорожий вахмистр с черным чубом, торчащим из-под картуза с красным околышем, достал из-за пазухи лист бумаги, развернул и, стараясь перекричать гудок, стал читать:
   - "Братья рабочие, свяжите руки и доставьте законному русскому правительству преступника и смутьяна, председателя вашего Егора Устинова".
   У меня похолодела спина: казак назвал моего отца. В ответ отец крикнул:
   - Казаки, уйдите без крови! Рабочие не сдадут власть!
   Вахмистр продолжал читать:
   - "...или уничтожьте его на месте и труп доставьте нам. Не бойтесь наказания. Наша армия не трогает рабочих, которые мирно трудятся. Она лишь безжалостна к врагам и разбойникам-большевикам, попирающим божеские законы..."
   - Рабочие будут биться до последнего! - крикнул им Сиротка.
   - "...Изымите же из вашей среды смутьяна-христопродавца и передайте его нам". Подписал: есаул фон Графф, - торопливо закончил казак, повернул лошадь, и все трое поскакали к поселку, откуда немного погодя стали выбегать и растягиваться в цепь пешие казаки.
   Прогремели первые выстрелы. Над нашим котлом тонко пропела пуля.
   Мой отец скомандовал:
   - По врагам революции - ого-онь!
   Грянул залп. Сиротка взялся рукой за одну ручку пулемета, другую прижал плечом, и пулемет задрожал, изрыгая ливень пуль.
   Поднялся такой грохот, как будто с неба на наш котел посыпались камни.
   Враги приближались. Васька глубоко надвинул шапку.
   - Пошли!
   Я попятился назад.
   - Пошли воевать, не бойся. Нам винтовки дадут.
   Голубые глаза его сверкали.
   - Боишься, да? Эх ты...
   Он с укором взглянул на меня, выскочил из котла и побежал к баррикаде.
   Как раз в это время замолчал пулемет, и Сиротка потребовал:
   - Патронов! Живей!
   Федя, пригнувшись, побежал к литейному цеху. Васька метнулся за ним.
   В страхе я прижался к холодному железу котла, прислушиваясь к треску выстрелов.
   Вскоре Федя и Васька вернулись. Они отдали Сиротке четыре плоские коробки с пулеметными лентами и поползли обратно.
   Сиротка вытащил из коробки длинную брезентовую ленту, набитую патронами, сунул конец ее в бок пулемета и снова припал к рукоятке. Но вдруг он ткнулся головой в пулемет. Я видел, как струйка крови потекла по его виску. К нему подбежала женщина с винтовкой, оттащила в сторону и стала бинтовать Сиротке голову.
   За пулемет лег мой отец.
   Васька притащил ему еще две коробки с патронами и на обратном пути заскочил ко мне:
   - Ленька, у нас уже двоих убили. Идем, не бойся. Отцу патроны будем носить, - и снова убежал.
   Со стороны казаков ударила пушка. Столб земли вскинулся над баррикадой. Часть заводского забора взлетела вместе с камнями и обломками досок. Вдали показались верховые казаки с пиками наперевес и бросились к заводу.
   Я выскочил из котла. Над ухом пискнула пуля, другая звякнула по котлу. И тут я увидел, что рукав моей рубашки в крови. Я не чувствовал боли. Кровь текла по руке, капала с кончиков пальцев. Я кинулся в глубь завода, спотыкаясь о железные угольники, поднимался и снова бежал. Сзади хлопали выстрелы.
   Баррикада была уже позади, а я не мог остановиться.
   Мне чудилось, что за мной летит казак с пикой и вот-вот настигнет и пронзит насквозь.
   Протяжно ревели гудки.
   Навстречу мне из ворот литейного цеха выбежала толпа рабочих с винтовками. Они спешили к баррикадам.
   Я упал в яму, заросшую полынью. Меня подняло и плавно закружило над землей.
   4
   Очнулся я от приглушенного говора. Было тихо. Болела голова. Я хотел открыть глаза и не мог, как будто веки были склеены.
   - Когда казаки заскочили к нам, - услышал я приглушенную речь Васьки, - мы стали отступать к холодильнику, а его и еще двоих - парня и старика - казаки захватили в плен.
   - Ну а дальше? - спросил густой бас.
   - А потом старика расстреляли, а его потащили к коксовым печам и начали сталкивать в дыру, куда уголь засыпают. Оттуда пламя столбом, а они толкают. Он отбивался ногами, а казаки его прикладами, потом схватили и ка-ак бросят в огонь. Я видал кровь, да картуз в стороне валяется.
   Наконец мне удалось открыть один глаз. Другой был забинтован. Я осмотрелся и узнал землянку Анисима Ивановича. Васька стоял в казацкой фуражке, надетой задом наперед, и разговаривал с незнакомым мне человеком в серой каракулевой шапке. У него были голубые глаза и черная борода. Я не мог вспомнить, где видел этого человека.
   - Какого человека загубили! - с горечью проговорил он.
   Анисим Иванович сидел на табуретке пригорюнившись.