Жариков Леонид. Повесть о суровом друге

   Неторопливо, вразвалку они прошли между рядами вперед.
   Первый повернул голову к желтому кожуху и нарочито громко спросил:
   - Грицько, а шо воны тут делають, оци люди?
   Грицько стоял, опершись руками на саблю, и нагло разглядывал собравшихся. Он ответил таким же, нарочито громким и нахальным голосом:
   - А це, батько, у них тут, мабуть, свадьба.
   - Свадьба! - повторил первый. - А де же музыканты? Та и жениха я шось не бачу. - Он прищурил глаза и, указав плетью на дядю Митяя, стоявшего на сцене, спросил: - Ото не жених, случаем, га?
   - Та ото ж вин и есть, - ответил другой бандит.
   - А ну, гукай его сюда, бо я его погано бачу.
   Дядя Митяй стукнул кулаком по столу и крикнул:
   - Часовой, в чем дело? Зачем пустил этих скоморохов?
   - Кого? Мене? - переспросил бандит. - Ах ты, кляча погана! Ты знаешь, хто я такой? Ты знаешь, что я батько Яблочко? А ну слазь! - И бандиты вынули наганы.
   Люди вскочили с мест. Красноармейцы схватились за винтовки. Дядя Митяй прыгнул со сцены в зал. Васька шмыгнул в сторону, шепнув мне: "Стереги знамена". Я заметил, как он юркнул в толпу, потом очутился возле двери и накинул длинный железный крюк, закрыв дверь.
   - Долой Советську власть! Долой коммунию! - крикнул батько Яблочко и выстрелил в дядю Митяя. - Хлопцы, робы грязь! - кричал он, стреляя без разбора в толпу. - Отнимай оружие, гукай наших с вулыци!
   - Товарищи, спокойствие! - призывал дядя Митяй, пробираясь вперед.
   Бандитов смяли.
   На улице слышались выстрелы. В окнах зазвенели выбитые стекла, засвистели пули. В дверь, ругаясь, били прикладами и кричали:
   - Батько! Що там за лихо? Открой двери!
   Я вспомнил приказ Васьки - беречь знамена, схватил одно, сорвал с древка. То же самое я сделал с другим флагом и спрятался в суфлерскую будку.
   В зале шла борьба, упала со стены лампа, трещали стулья. Кто-то закричал: "Пожар!" Я сидел в будке, прижав к груди полотнища знамен.
   Не знаю, долго ли продолжалась потасовка в клубе, только выстрелы постепенно стали удаляться. В зале слышались тихие стоны, шаги и одинокие голоса людей, гасивших пожар.
   Потом совсем стало тихо.
   Я вылез из будки. Всюду было темно. Натыкаясь на поломанную мебель, я ощупью нашел дверь и вышел на улицу. Вьюга стихла, где-то далеко слышались одиночные выстрелы.
   Не зная, где искать Ваську, я побежал к себе на окраину - надо было спрятать знамена.
   По дороге я думал о том, как неожиданно все случилось, точно во сне. Но я не чувствовал страха. И когда на углу улицы мне встретился лохматый бродячий пес, я смело пошел на него. Пес не выдержал и свернул в сторону.
   Дома я никого не застал, спрятал в сундуке знамена и решил вернуться в город искать Ваську.
   Возле калитки я неожиданно столкнулся с темной фигурой:
   - Кто тут?
   - А ты кто?
   Я узнал по голосу Тоньку.
   - Ты что одна ходишь? В городе бандиты.
   - Знаю.
   - Вот убьют тебя, тогда будешь знать.
   - Тебя же не убили?
   - Глупая, то я, а то ты.
   - А где Вася? - спросила Тонька.
   - Воюет. Бандитов колошматит. А у меня патроны кончились, пришел зарядить наган...
   "Чудак, зачем-то наган выдумал... Сейчас Тонька спросит, и опять надо будет врать".
   - У тебя наган есть? - удивилась Тонька. - Кто тебе дал?
   - Нашлись люди...
   - Покажи.
   "Вот Илюха умеет врать, позавидуешь..."
   - Не наган у меня, а смитвельсон.
   - Ну, покажи смитвельсон, - не отставала Тонька.
   - Нельзя девчонкам за оружие браться. У вас на то куклы есть. Тебе покажи смитвельсон, а ты не с того конца возьмешься и застрелишь себя. Отвечай тогда...
   - Ты же не застрелился?
   - Мы мужчины, понятно тебе?
   Тонька молчала. Я тоже не знал, о чем еще говорить. Вдруг я вспомнил, что хотел украсть Тоньку... Сейчас самый подходящий момент: никого нет, тихо кругом...
   - Тонь, а Тонь!
   - Чего?
   - Ты кого любишь?
   - Мамку с папкой.
   - А еще кого?
   - Абдулку.
   Сердце мое колотилось.
   - Тонь, знаешь что?
   - Говори.
   - Давай... я тебя украду.
   - Как? - испугалась она.
   - А так. Отнесу в степь на Кальмиус. Хату из камыша сделаю. Будем там жить. Купаться будем. Я на заводе буду работать, а ты обед варить...
   Сначала Тонька засмеялась, но потом призадумалась:
   - А как папка с мамкой? Они искать меня будут.
   - Зачем? Им еще лучше, кормить тебя не надо. Ну? Украсть?
   Тонька колебалась.
   - Чего боишься, глупая? Знаешь, как заживем? Обвенчаемся, весело будет. Ну? Украсть?
   - А Васю возьмем с собой?
   - Зачем?
   - Так...
   - Можем взять, - сказал я неопределенно.
   Тонька вмиг оживилась, как будто этого ждала, она засыпала меня вопросами:
   - А что будем делать, если дождь пойдет?
   - Ничего. Хата будет с крышей.
   Тонька медлила, словно искала, о чем еще спросить.
   - А обед в чем будем варить?
   - Кастрюлю возьмем или цыганский котел раздобудем.
   - Ладно, - сказала она.
   - Что ладно?
   - Кради меня.
   Не ожидал я быстрого согласия и растерялся, не знал, как ее красть, в чем нести. Наговорил всякой чепухи, а теперь расхлебывать надо. Она тоже хороша - не успел сказать, уже и рада - кради! И сразу Тонька показалась мне некрасивой. Я вспомнил о Ваське, захотелось к нему. Сейчас он бьется с бандитами, раздавая удары направо и налево. Стать бы с ним рядом и драться.
   Васька, Васька, верный друг мой! Вспомнилось мне его хмурое лицо и нежно-голубые глаза, вспомнилась забота обо мне, и я понял: не Тоньку люблю, а его, друга и заступника Ваську.
   Я взглянул на Тоньку. Она выжидающе смотрела на меня, широко раскрыв черные глаза.
   - Ну? - спросила она и мягко взяла меня за руку.
   - Что?
   - Кради, чего же ты?
   - Ну тебя... - сказал я и побежал в город.
   Глава одиннадцатая
   ДЕНИКИНЦЫ
   Так пусть же Красная сжимает
   властно
   Свой штык мозолистой рукой,
   И все должны мы неудержимо
   Идти в последний, смертный бой!
   1
   Недолго радовались буржуи да колбасники, пришел и на нашу улицу праздник: Васю записали в комсомольцы.
   А было это вот как.
   В здании городской думы, где теперь помещался райком КСМУ, собрались рабочие.
   На дощатой сцене, за столом, накрытым красным флагом, сидела Надя. Револьвер через плечо на ремешке придавал ей грозный вид. Рядом с Надей сидел чернявый паренек в шинели. Звали его чудно: одни - Президиум, другие - Ваней.
   В глубине сцены виднелся портрет Ленина. Я первый раз видел его. В простой рабочей кепке, галстуке в белую крапинку, Ленин с улыбкой смотрел на меня. От портрета, от ласковых ленинских глаз в тесном зале было уютно.
   Васька смущенно мял в руках картуз, как будто не Надя, а сам Ленин принимал его в комсомольцы. Надя с суровым видом, точно судья, строго спрашивала, сколько Ваське лет, кто его родители и как он смотрит на революцию.
   Васька отвечал, что он хорошо относится к революции.
   - Кто имеет слово? - спросила Надя в зал.
   И тут стали выступать рабочие, хвалили Ваську, вспоминали, как его мучили на коксовых печах.
   Ваня Президиум тоже выступал. Он рассказал, как Васька расклеивал листовки против немцев и за это попал в немецкую тюрьму.
   - Такие хлопцы позарез нужны в комсомоле, и я буду голосовать за Руднева обеими руками.
   Потом на собрание пришел комиссар дядя Митяй Арсентьев. Он сказал, что хотя Васька еще не вышел годами, все равно его нужно принять в комсомольцы.
   - Ваши ряды станут сильнее еще на одного бойца. Пусть господствующие классы содрогаются перед коммунистической революцией. Пролетариям нечего в ней терять, кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир!
   Хорошо сказал дядя Митяй. Нехай теперь Сенька колбасник содрогается!
   - Вопрос ясен, - сказала Надя. - Будем голосовать. Кто за то, чтобы Василия Руднева, сына пролетария, принять в боевые ряды Коммунистического союза молодежи, прошу поднять руки.
   Я сидел на корточках возле круглой печки и тоже поднял руку. Надя дала Ваське какую-то книжечку, а дядя Митяй крепко пожал ему руку, как взрослому. Комсомольцы шумно поднялись со своих мест и запели:
   Вставай, проклятьем заклейменный,
   Весь мир голодных и рабов!
   Кипит наш разум возмущенный
   И в смертный бой вести готов!..
   Мне тоже хотелось идти в смертный бой, но меня в комсомол не приняли. Надя сказала, что записывают только тех, кто умеет держать в руках винтовку. Как будто она не знала, как недавно я чуть не застрелил рыжего Илюху. Пускай командир изругал меня, пускай запретил подходить к оружию, но умею я стрелять из винтовки или нет? Если бы не умел, не выстрелил бы...
   - Обожди, годика через два примем и тебя, - пообещала Надя.
   Если бы часа два ждать, а то два года! И это в то время, когда деникинцы подходят к городу. Белогвардейцы уже захватили станцию Караванную, к городу подходят! Я своими глазами читал на заборе плакат: "Все на борьбу с Деникиным!" Как же мне ждать? Надя уверяла, что Советскую власть никто не скинет. А вдруг беляки разозлятся?..
   Одно меня успокоило: если Ваську записали в комсомольцы, то ему винтовку дадут. А там все пойдет как надо - вместе воевать будем. Не может быть, чтобы Васька не дал мне выстрелить в белогвардейца.
   2
   С чувством счастья держал я в руках Васькину книжечку. На ее обложке значились четыре красивые буквы: КСМУ. Кажется, все свои патроны отдал бы я, лишь бы выдали и мне такую книжечку! Один Васька понимал, как мне тяжело. Он обнял меня, и мы пошли к себе на окраину.
   - Знаешь, как я теперь буду бороться? - с силой проговорил Васька и так крепко сжал кулак, что жилы напряглись: - Буду бороться, как сказал Карл Маркс... Пусть буржуи содрогаются. Пролетариям нечего терять, кроме своих цепей. А приобретут они целый мир! Вот как сказал учитель рабочих Карл Маркс.
   - Вась, а откуда взялся этот Деника?
   - Из Англии... Есть такая страна-государство, вся в тумане. Такой туман, что ничего не разберешь. И там сидит король.
   - Г-гы... к о р о л ь. Бубновый, что ли?
   - Я не про карты говорю. Король по-ихнему, а по-нашему царь. Так вот этот английский царь и раскопал Деникина. Говорит, вот тебе пулемет, а еще дам тебе аэропланов, которые сами по небу летают, дам тебе пушек, винтовок, и чтобы ты разбил всех большевиков. Ни одного не оставляй, всех перебей: и рабочих, и крестьян, и красноармейцев.
   - Не везет нам, - сказал я, - то Керенский был, то немцы приходили, то бандиты, а теперь Деникин.
   Васька вздохнул:
   - Не везет, это верно... Только мы с тобой должны помочь Красной Армии. Обязательно должны помочь.
   - Я знаю чем. Гранату отдадим.
   - Какую гранату?
   - Помнишь, в речке нашли?
   - Она не действует: подмокла, заржавела...
   Вдруг Васька что-то вспомнил:
   - Вот что. Надо отдать патроны, которые насобирали. У тебя сколько?
   - У меня четыре обоймы. Три да четыре - семь. Семь обойм по пяти патронов, сколько это будет?
   По пальцам мы подсчитали: тридцать пять патронов да еще десять штук.
   - Маловато, - разочарованно протянул Васька.
   - У Илюхи бы взять, - подсказал я. - Рыжий целое корыто натаскал.
   - Откуда?
   - Наворовал. Что ты, не знаешь рыжего?
   - Надо отнять, - сказал Васька.
   - Отнимешь, когда он их в землю зарыл.
   - А ты скажи, арестуем.
   - Все равно не даст. Жадюга!
   - Тогда выиграй. Поди и заставь играть. Мне, сам понимаешь, нельзя, я теперь комсомолец.
   - А если проиграю?
   - Нельзя, что ты!
   - Ну а если не повезет?
   - Не везет только лентяям. А ты должен сказать себе: выиграю - и все! Может быть, как раз нашими патронами самого Деникина убьют, понимаешь?
   - Понимаю.
   - Иди играй! А в случае чего - отнимем.
   Я захватил патроны и помчался к Илюхе.
   - Сыграем? - предложил я, когда Илюха вышел за калитку и уселся на лавочку.
   - С тобой играть - только время терять. Один заржавленный патрон найдет, и тоже - давай сыграем!
   Я вынул из-за пазухи новые обоймы. У Илюхи загорелись глаза. Он поглядел на меня весело, как на легкую добычу.
   - Ладно, давай, - согласился он, - только не уходи, я сбегаю за патронами.
   Я видел в щелку забора, как Илюха, озираясь, не слежу ли я за ним, юркнул незаметно в сарай. Не появлялся он долго.
   Я забеспокоился: уж не струсил ли? Но Илюха вернулся и показал мне обойму.
   - Одна только? - разочарованно пробурчал я. - А хвастался: целое корыто!
   - Выиграй эти, тогда увидишь.
   Мне так хотелось выиграть, что я уже представлял себя обладателем всех Илюхиных сокровищ. Подумать только - целое корыто патронов принесу к Ваське.
   Мы высыпали из карманов старые пустые гильзы, чтобы ставить на кон. Боевые не ставили, чтобы не помять их, да и опасно было: патроны могли взорваться при ударе.
   - По скольку будем играть? - спросил Илюха.
   - По пяти.
   - Ставь!
   - Не бойся, поставлю.
   Длинный ряд из десяти патронных гильз выстроился перед нами. Мы отсчитали шесть шагов, провели черту, через которую нельзя переступать, померились на палке, кому начинать. Выпало мне. Руки у меня дрожали: Васька сказал - обязательно выиграть, а вдруг проиграю?
   Я размахнулся.
   Тяжелая бита просвистела мимо гильз, не задев ни одной. Лишь облачко пыли взметнулось позади кона.
   Илюха сделал огромный шаг, прицелился, и звон медных гильз больно отдался у меня в сердце. Илюха выиграл сразу шесть патронов. Стали добивать остальные, и он сбил еще три. Как я ни старался, но и последнюю гильзу сшиб Илюха.
   Пришлось отдать целую обойму новеньких боевых патронов. (Правда, я сначала отдавал немецкие с тупыми пулями, а русские приберегал. Васька рассказывал, что у немцев разрывные пули: прямо в груди разрываются. Чего только не придумают буржуи для того, чтобы рабочих убивать!)
   - Еще сыграем! - издевался надо мной Илюха, а сам прятал мои патроны, распихивал по карманам, клал в шапку.
   - Сыграем, сыграем. Давай по десяти, - предложил я.
   - Ставь!
   Второй кон Илюха тоже выиграл. Я так волновался, что за пять ударов сбил только две гильзы.
   - Еще? - издевался рыжий, пряча мои патроны к себе за пазуху.
   С обидой поставил я на кон последние два патрона. Сейчас Илюха собьет их, и все будет кончено. Называется, помог Красной Армии!
   Я огляделся, не идет ли Васька. Если крикнуть ему, Илюха испугается и убежит.
   Начинать игру опять выпало мне. Дрожали руки и ноги. Чтобы успокоиться, я отложил биту и стал подтягивать штаны, хотя в этом не было надобности.
   - Бей, чего тянешь?
   - Подожди, штаны спадают.
   - Потом поправишь, бей!
   - Хитрый. Может, мне неудобно. Что, я не имею права штаны подвязать?
   - Бей, а то брошу играть!
   Напрасно я оглядывался: Васьки не было видно.
   - Не спеши на тот свет, там кабаков нет, - говорил я, чтобы как-нибудь оттянуть время.
   Ничего не помогло: я проиграл. С радостью запустил бы я свинчаткой в Илюху, но ничего не поделаешь: игра есть игра.
   - Я сейчас еще принесу, ладно? - сказал я, боясь расплакаться от обиды.
   - Неси, да побольше, - смеялся Илюха. - Мне патроны пригодятся.
   - Сейчас принесу, только ты жди.
   - Ладно. Побыстрее!
   Ваську я нашел в сарае. Он только что залил свинцом охотничий патрон. Свинчатка была еще горячая.
   - Вась...
   Больше я не мог выговорить ни слова. Васька взглянул на меня и все понял.
   - Не везло, Вась, ну что я мог поделать, - пытался я оправдаться.
   Васька сердито напялил картуз, взял четыре свои обоймы и сказал мне с досадой:
   - А я хотел подарить тебе новую свинчатку.
   С унылым видом я поплелся за Васькой, а он, решительный и злой, широко шагал по двору к уличной калитке. Илюха сидел на лавочке и грыз семечки, далеко отплевывая шелуху. Он даже не глянул в нашу сторону. Васька подошел и взял его за рубаху.
   - Не хватай за грудки, чего ты хватаешь, отойди!
   - Ты Леньку обыграл?
   - Его и курица обыграет.
   - Играй со мной.
   - Не желаю. С Ленькой буду.
   - А я тебе говорю: играй!
   - Не имеешь права заставлять.
   - Ленька, сними с него шапку!
   Я только того и ждал, сорвал с Илюхиной головы картуз и спрятал за спину.
   - Отдай шапку!
   - Будешь играть - вернем, - сказал Васька.
   - Ладно, задаешься чересчур. Ставь гильзы на кон.
   Игра возобновилась. У Васьки был такой сердитый вид, и он так ловко сбивал медные гильзы, что Илюха забеспокоился. Но он надеялся выиграть.
   Жадности в нем не было предела. Проигрывая, Илюха приносил из дому все новые и новые обоймы, желая отыграться.
   Илюха нахально спорил, требовал права переступать за черту, потому что у Васьки ноги длиннее. Васька на все соглашался.
   А тот требовал все новых уступок. Он настоял, чтобы Васька ставил на кон два патрона против одного Илюхиного. Васька и здесь не спорил.
   Я догадывался: Васька боялся, как бы Илюха не убежал, ведь нужно было выиграть у рыжего все патроны.
   Васька играл со злостью, он бил почти не целясь, и гильзы со звоном разлетались по сторонам. Я едва успевал собирать их. Васька сердился и на Илюху, и на меня: мы вынудили его заниматься такими пустяками, как игра в патроны.
   Илюха разозлился. Он готов был затеять драку, обвинял Ваську в мошенничестве. Васька не спорил, заново ставил гильзы на кон и вторично сбивал их.
   Я уже отнес домой три раза по десяти обойм, а игра только разгоралась.
   Сначала Илюха проиграл все немецкие патроны, с тупыми пульками, потом стал приносить русские, с острыми, как жало, свинцовыми пулями, те, что были нам нужны. Васька забирал патроны у Илюхи и отдавал мне, подмигивая: неси, мол, домой.
   Илюха проигрался вчистую, семнадцать немецких обойм и двадцать три русских, не считая одиночных патронов, которых набралось несколько пригоршней. Я ссыпал их в подол и отнес домой.
   Илюхе уже не на что было играть, но он не отпускал Ваську:
   - Давай на шапку.
   - Своя имеется, - ответил Васька.
   - Ну на деньги! Продай десять патронов!
   - У других покупай. Я не Цыбуля, чтобы торговать.
   - Тогда на конфеты, Вась. По три штуки на патрон дам, хочешь?
   - Сладкого не люблю, - отвечал Васька, надевая шапку, которую снял во время игры.
   Илюха не знал уже, что сказать. Он схватил Ваську за рукав:
   - Что же ты, обыграл и уходишь? Так, значит? За бомбу сколько патронов дашь?
   - Настоящая?
   - Новая.
   - Где взял?
   - Мое дело - купил, нашел, насилу ушел.
   - Неси.
   Илюха примчался с новой бутылочной гранатой, поблескивающей жестяной "рубашкой". Васька осмотрел, пощупал кольцо, покосился на Илюху и спросил:
   - Сколько?
   - Десять обойм.
   Игра продолжалась.
   Васька опять выиграл. Илюху от ярости трясло, он кусал губы и едва не плакал.
   - На пулемет сыграем? - неожиданно предложил он, уже не сознавая, что говорит.
   - Какой пулемет? - удивился Васька.
   - "Максим". На дворе у нас стоит.
   - Красноармейский?
   - Нет, мой. Я его за сто рублей на базаре купил.
   Васька с силой надвинул Илюхе на нос его драный картуз:
   - Чужой пулемет у тебя.
   Илюха перекрестился:
   - Накажи меня бог, мой! Чтоб у меня мать померла...
   Васька обнял Илюхину голову левой рукой и, ударяя щелчками по лбу, приговаривал:
   - Стой, не шатайся. Ходи, не спотыкайся. Говори, не заикайся. Ври, не завирайся.
   - Пусти! - кричал Илюха, вырываясь. Васька дал ему на прощанье еще два щелчка и сказал: - А это чтобы не воровал патроны у красноармейцев, чтобы не изменял своим, продажная тварь!
   Мы ушли, оставив посреди улицы хныкающего Илюху.
   3
   Патроны, выигранные у Илюхи, мы аккуратно ссыпали в ящик из-под цыплят. Набралось чуть побольше половины ящика. Тогда мы придумали собирать патроны до тех пор, пока не будет доверху. Кроме того, мы решили разыскивать разное оружие по сараям. Еще у немцев было наворовано много всякого добра: плоские штыки, длинные палаши, германские винтовки. Все это мы сговорились складывать в укромном уголке и вместе с патронами передать потом комиссару дяде Митяю.
   Части Красной Армии стояли почти в каждом дворе. В моем пустом доме разместился штаб. Красноармейцы починили разбитые двери, наносили в хату соломы по самые окна и спали на ней вокруг стола, где у телефона сидел дежурный.
   У красноармейцев теперь была новая форма: очень красивые суконные шлемы со звездой и гимнастерки с красными застежками поперек груди.
   Во дворе, заросшем лебедой, стояли кони, военные двуколки и даже полевая кухня с закопченной трубой. Пулемет "максим" был укреплен на тачанке задом наперед, и, когда часовой отвлекался, Васька вскакивал на тачанку, прикладывался к пулемету и "осыпал" меня длинной "очередью". Конечно, патронов в пулемете не было, и Васька понарошку трещал языком, а я делал вид, будто он меня скосил пулями.
   По вечерам во дворе собирались красноармейцы и начиналось веселье. Пулеметчик Петя играл на гармошке и сам себе подпевал на мотив "Яблочка":
   Пароход идет
   Волны кольцами.
   Мы на фронт идем
   Комсомольцами.
   Красноармейцы кормили нас из котелков гречневой кашей или перловым супом. Чечевица тоже была вкусная, только по цвету синяя. Петя подарил мне насовсем алюминиевую ложку с выцарапанной надписью: "Хлебай, не зевай". Я носил ложку на веревочке, как крест на шее, да жаль - хлебать было нечего.
   Ваське красноармейцы дали медную кружку, сделанную из трехдюймового снаряда. Один раз мы пили из этой кружки чай с сахарным песком. И хотя песок был пополам с соломой, мы сдували ее. А чай был сладким до невозможности.
   Появилась в городе мода - деревянные босоножки. Все щеголяли в них, потому что никакой другой обуви не было. Зато босоножки делали самые разные: на каблуках и без них, с выдолбленным следом для ноги, с узорами, выжженными раскаленным гвоздем, на ремешках, на веревочках, а то и просто две дощечки, привязанные к ступням ног. Ребята на нашей улице задавались босоножками. И тогда красноармейцы выстругали босоножки нам с Васькой, да не простые, а на ременных петлях. В них ходить было легче, и они щелкали на ходу. Идешь и только - клац-клац, как будто чечетку танцуешь. Прохожие оглядывались: завидовали.
   Однажды наши красноармейцы поехали на речку поить лошадей.
   - Ленька-кавалерист, садись! - кивнул мне молодой парень в кубанке, подхватил на ходу и усадил впереди себя.
   Васька ухватился за гриву серой кобылы и сам влез к ней на провислую спину.
   Приятно было сидеть на лошади и немного страшно. Лошадь шевелилась, наклоняла голову, и если не уцепишься за штаны красноармейца, мигом съедешь набок.
   Васька никогда не ездил на лошадях, а тут скакал как заправский кавалерист, только локти вскидывались, да Полкан мчался за ним и радостно лаял.
   На речке, пока лошади, раздувая широкие ноздри, жадно пили воду, мы слушали разговоры красноармейцев.
   По их словам, положение на фронте было тяжелое. У деникинцев сильная кавалерия под названием "Дикая дивизия" Шкуро. У них на пиках торчат собачьи черепа, а солдаты никого не щадят, рубят всех подряд: и взрослых и детей.
   Англичане прислали Деникину аэропланы и еще танки - железные хаты с узкими щелками вместо окон. А из щелок торчат пулеметы: ни подойти, ни подползти, так и скосят пулеметными очередями.
   Страшновато было слушать про эти танки, но Петя сказал, что человек сильнее всякой танки, если бросить человеку под ноги камень, он подпрыгнет, а танка застрянет.
   - Будем бросать под колеса бревна, гранаты - остановим! - говорил Петя. - Не помогут Денике ни танки, ни аэропланы.
   Не успел Петя сказать это, как появился аэроплан. Я сидел на берегу и глядел, как Васькина серая кобыла пила воду. Вдруг она чмокнула губами, оторвалась от воды и насторожила уши.
   - Во-она летит англичанин! - воскликнул Петя, поднимаясь и глядя в небо из-под ладони.
   С высоты доносилось какое-то жужжание.
   - Летит, летит, смотрите! - закричал Васька, снял картуз и стал махать им над головой.
   Как я ни всматривался, ничего не видел. А гул нарастал.
   Вдруг около небольшого облачка я заметил железную птицу, похожую на стрекозу. У нее было два крыла и прямой длинный хвост.
   Аэроплан летел над нами, потом повернул на город.
   "Как же он летит, если не машет крыльями? - подумал я. - Даже воробей и тот машет, а здесь целый дом летит, а крылья прямые..."
   - Вась, а там, в ероплане, кто-нибудь есть?
   - Человек сидит.
   - За что же он там держится?
   Васька сам не знал и не ответил.
   - Хлопцы, по коням! - скомандовал Петя, ловя своего коня. - Это деникинский разведчик, как бы не двинулись белые на город.
   Красноармейцы сели на коней.
   Меня хотел взять Васька. Он подсадил меня на спину лошади, а она не стала дожидаться его и поскакала. Васька бежал сбоку и не мог сесть. Я трясся на лошади, пока не съехал набок. Лошадь остановилась, Васька подвел ее к забору и одним прыжком очутился верхом. Меня он не мог к себе втянуть, и я побежал следом, погоняя лошадь стебельком полыни.
   В городе было спокойно. Аэроплан улетел, и лишь перепуганные собаки отрывисто лаяли в небо.
   Вечером у нас на дворе началось представление. Петя нарядился в костюм буржуя и с важным видом расхаживал по двору, где ужинали красноармейцы.
   На Пете был черный пиджак, спереди открытый, а сзади длинный, с разрезом, как хвост у ласточки. На голову он надел черную круглую шапку. Поперек толстого живота (подушку, наверно, запихнул под рубашку) тянулась наискосок лента с надписью: "Лорд Керзон".
   Красноармейцы хохотали:
   - Ай да Петька-капиталист!
   - Чем он себе нос размалевал - чисто морковка!
   - Выпить любит господин капиталист, потому и нос посинел.
   Петя строил уморительные гримасы и тонким петушиным голосом выкрикивал:
   - Коспода русский рабочий, я приехаль из Англии и привез вам хороший жизнь. Я призывай вас наплевать на большевик. Они уничтожили помещик, а вы без помещик пропадете...