Страница:
дискотеки.
-- Сколько возьмете за работу? -- спросил Серопян.
-- А сколько вы можете предложить? -- ответил Демилле,
стараясь выглядеть опытным "шабашником" и не имея ни малейшего
понятия, сколько же в действительности может стоить эта работа.
-- Пятьсот, -- быстро ответил Серопян.
-- Семьсот, -- в тон ему парировал Демилле, успев
удивиться собственной наглости.
Вместо ответа Алик протянул ему короткую волосатую руку и
широко улыбнулся, как бы говоря: "Ты же знаешь, что это стоит
меньше, но я спорить не стану..."
Демилле скинул пиджак и сразу же приступил к работе, начав
ее с осмотра помещения и сваленных где попало материалов.
...Дискотека "Ассоль" готовилась к открытию своего второго
сезона. Еще два года назад здесь, на втором этаже "стекляшки",
размещался вечерний ресторан, попросту говоря, столовая,
которая в вечерние часы начинала работать по ресторанным ценам
и торговать спиртным. Ресторан пользовался крайне сомнительной
репутацией; дня не проходило, чтобы в нем не возникало пьяной
драки, стремительно разворачивающейся в узком зале под звуки
уникального по своему составу ансамбля: аккордеон, кларнет,
электрогитара и барабаны.
И тут появился Алик Серопян -- профессиональный бармен и
оборотистый человек. До этого он работал в крохотном гриль-баре
на Московском проспекте: кофейный аппарат, гриль, пять
столиков, но его деятельная натура требовала иных масштабов.
Серопян сумел убедить руководство общепита открыть в
помещении печально известного ресторана коктейль-бар с легкими
закусками и организовать при нем дискотеку. Предложение было
принято с некоторым сомнением, ибо те же финансы не позволяли
иметь по штату в таком заведении больше, чем бармена,
официантку и посудомойку, а уж про деньги на аппаратуру и
говорить нечего. Алик, широко улыбаясь, предложил довериться
ему.
Буквально через месяц представители руководства,
производящие проверку, с изумлением обнаружили в бывшем
занюханном и грязном зале чистоту и порядок, очередь у дверей,
дружинников в повязках, пляшущую тесную толпу прекрасно одетых
молодых людей, среди которых, кстати, не было ни одного
пьяного, а на низкой эстраде, где когда-то уныло выводил звуки
танго аккордеонист, стояли современный пульт, звуковые колонки,
над которыми мигали огни цветомузыки, и приплясывал у микрофона
молодой человек, называвшийся диск-жокеем.
Когда у Серопяна спросили, откуда этот юноша, не
числящийся в штате, он с улыбкой развел руками и ответил:
-- Нравится ему. Хобби.
И точно: юноша был студентом института культуры, а по
вечерам исполнял обязанности диск-жокея дискотеки "Ассоль".
Название придумали в тресте ресторанов и кафе. Серопян не
возражал.
Про аппаратуру спрашивать не стали, было неудобно,
поскольку трест выделил деньги лишь на косметический ремонт
помещения.
За сезон дискотека "Ассоль" стала заметна, о ней написала
молодежная газета; Алик Серопян добился к весне расширения
штатов на две единицы и выделения некоторых средств на
модернизацию дискотеки, которую планировали провести летом. Еще
зимой он заключил договор на шефскую помощь с НПО по
производству металлоконструкций, где заместителем директора был
небезызвестный нам Валерий Павлович Зеленцов, давний знакомец
Алика по торгово-сервисной сфере, с которой Зеленцов
поддерживал постоянные связи, а когда Валерия Павловича турнули
с должности и исключили из партии за утерю документов для
служебного пользования и аморалку, Серопян предложил ему место
диск-жокея, ни секунды не сомневаясь, что Валерий Павлович
справится с этим делом, благодаря главному своему таланту --
умению говорить.
Зеленцов мог бы остаться в родном объединении на месте
старшего инженера, которое ему предложили, но... двойная потеря
в окладе плюс необходимость работать от звонка до звонка не
вдохновили Валерия Павловича, и он предпочел поменять
специальность, которой у него, по сути, не было, на
перспективную работу в дискотеке, тем более что виды на карьеру
в министерстве рухнули безвозвратно, а партийная дисциплина
была теперь над ним не властна.
Уже в июне, пережив персональное дело и утрату партбилета,
Валерий Павлович активно посещал дискотеки, учился правильно
танцевать, обнаружив к этому несомненные способности,
консультировался на курсах диск-жокеев во Дворце молодежи,
регулярно прослушивал современную музыку и запоминал названия
зарубежных ансамблей: "Пинк Флойд", "Энимелз", "Лед Зеппелин",
"Дип П[cedilla]пл", "Ху", "Чингисхан"... -- это было, пожалуй,
самым трудным. Участвовал он в модернизации, доставая через
многочисленных знакомых материалы, краски, аппаратуру, причем
занимался новым делом с поразительным увлечением, удивлявшим
его самого, так что временами являлась мысль: а вдруг это
призвание?
К моменту появления в дискотеке Демилле все было
закуплено, оставалось навести внешний лоск. Серопян уважал
профессиональный подход. Оформлением должен был заняться
специалист. Не успела созреть эта мысль, как Зеленцов нашел
Евгения Викторовича, еще раз доказав свою преданность делу.
Алик был им вполне доволен.
Евгений Викторович тоже включился сразу, работа ему
понравилась своею новизною и тем, что могла отвлечь его от
тревожных мыслей. Не имея ни малейшего опыта в оформлении
дискотек, но будучи профессионалом достаточно высокого класса,
он решил не тратить время на знакомство с чужим опытом, а сразу
предложил несколько идей, которые оказались вполне свежими и
были восторженно встречены Серопяном и компанией. Алик хотел
одного -чтобы его дискотека стала лучшей в городе.
Демилле предложил оформить помещение в стиле большого
современного западного города -- с небоскребами, контуры
которых надлежало вырезать из древесно-стружечных плит, со
светящимися окнами, огнями реклам и автомобильных фар. Все это
должно было мигать, переливаться цветами, создавая натуральную
атмосферу Бродвея, скажем, посреди которого развертываются
молодежные танцы. Евгений Викторович уже через два часа после
знакомства набросал Серопяну эскиз. Алик слушал внимательно,
кивая большой круглой головой.
-- Годится. В окнах телевизоры поставим.
-- Какие телевизоры?
-- Цветные. Завтра привезут десять штук.
Демилле учел и телевизоры.
Получив одобрение эскизного проекта, он взялся за рабочие
чертежи, бегая с рулеткой, обмеряя простенки, -- Шурик и Вадик
едва за ним поспевали. Уже к полуночи первого дня чертеж одного
небоскреба был готов, а подручные, вооружившись ножовками,
принялись осуществлять задуманное.
Местом обитания Евгения Викторовича стало помещение
дискотеки. Это решилось в первый же вечер, когда Алик, дав
команду о прекращении работы и отпустив подсобных рабочих,
выставил на белый столик бутылку коньяка и положил четыре
шоколадных батончика.
-- Надо выпить за знакомство, -- сказал он, жестом
приглашая к столу Демилле.
Подошли Зеленцов и Малыгин. Алик неторопливо направился к
стойке за бокалами. Евгений Викторович улучил момент и шепнул
Зеленцову:
-- Валерий Павлович, я хотел спросить, нельзя ли мне
переночевать здесь?
-- Что такое? -- Зеленцов удивленно вскинул светлые брови.
-- Понимаете, мне ночевать негде.
-- Конфликт с женой? -- понимающе улыбнулся Зеленцов.
Демилле замялся. Врать не хотелось, не столько из-за
неудобства перед новыми знакомыми, сколько из-за того, чтобы не
возводить напраслину на Ирину.
Алик принес бокалы и бутылку боржоми.
-- Есть проблемы? -- спросил он.
Малыгин молча теребил бороду, ожидая, когда нальют.
-- Алик, тут, понимаешь... -- начал Зеленцов, улыбаясь с
едва уловимым заискиванием, но Демилле прервал его:
-- Мне ночевать негде.
-- Ты приезжий? Почему сразу не сказал?
-- Нет, я ленинградец. Здесь живу, но...
-- Развелся? -- Алик сел, неуловимым движением пальцев
откупорил коньяк, разлил собеседникам.
-- Не совсем так... Я прописан... -- Демилле путался, не
зная, как лучше сказать.
Алик насторожился, внимательно взглянул на Евгения
Викторовича.
-- Говори все. Мы теперь в одной команде. Я знать должен.
-- У меня дом улетел. Может, слыхали? Еще весной, --
сказал Демилле, с надеждой обводя взглядом лица соседей по
столику.
Серопян и Малыгин одновременно повернулись к Зеленцову. А
тот, наклонившись вперед и глядя прямо в глаза Евгению
Викторовичу, тихо спросил:
-- Улица Кооперации, дом одиннадцать?
-- Да. Откуда вы знаете?
Вместо ответа Зеленцов хлопнул ладонями по столику и от
души, с каким-то облегчением, расхохотался.
-- А? Что я вам говорил? Вот! Вот, пожалуйста! Какие вам
еще доказательства?! Инессу знаете? -- вдруг спросил он у
Демилле.
-- Какую Инессу?
-- Латышку, модельершу. Из третьего подъезда?
-- Красивая такая? Знаю, почему же не знать, -- пожал
плечами Евгений Викторович.
Зеленцов был счастлив.
Как выяснилось, его коллеги по дискотеке, давно зная и об
утрате им служебных документов, и об Инессе, никак не могли
поверить в причину такого прокола, повлекшего за собой
исключение из партии и понижение в должности. Рассказы
Зеленцова о летающем доме отвергали начисто, считая, что
Валерий Павлович просто скрывает истинные обстоятельства. И вот
нашелся свидетель! Все были довольны. На радостях выпили, а
потом потребовали рассказа. Демилле поведал о своих мытарствах,
причем был предельно краток, ибо ему больше хотелось выслушать
исповедь Зеленцова. Рассказ Валерия Павловича, последовавший
немедля, был гораздо более красочен: Инесса, коньяк, вид
ночного города с высоты птичьего полета, страх, портфель, едва
пролезший в форточку, так что Валерию Павловичу пришлось
забраться ногами на кресло и, стоя в одних трусах, выпихивать
его обеими руками наружу... Одного не знал Валерий Павлович:
места приземления дома. Помнил только серое утро, пугающее
узкое ущелье между домами да милицейский "воронок". Кажется,
везли из старой части города... Помнил еще фамилию майора,
проявившего дурацкую принципиальность, повлекшую за собою беды,
-- Рыскаль.
Демилле обмяк. Опять удалось схватить руками за хвост
птицу надежды, но она упорхнула, оставив в руке легкое перышко.
-- Женя, деньги нужны? Дам аванс, -- сказал Алик.
И, не дожидаясь ответа, вынул из портмоне двести рублей.
Демилле принял, неумело благодаря.
Демилле устроился на ночь в дискотеке на листе толстого
белого пенопласта, приготовленного для оформления. Под голову
подложил портфель.
-- Красиво жить не запретишь, -- улыбнулся Алик, увидев
постель своего работника.
Впрочем, на следующий день Зеленцов привез раскладушку и
тонкий матрас, Малыгин -- одеяло, а Серопян вручил Евгению
Викторовичу целлофановый пакет с комплектом индийского
постельного белья в счет будущей зарплаты. Через Шурика и
Вадика удалось приобрести джинсы, куртку и кроссовки -- все
ношеное, но еще имеющее вид. На это ушли двести рублей аванса.
Через несколько дней Демилле попросил у Алика еще, и тот,
знакомо улыбнувшись, отсчитал сотню. К этому времени целый
квартал Бродвея выстроился у одной из стен дискотеки.
Сразу по приезде Демилле начал отращивать усы.
В первую неделю он почти не покидал помещения дискотеки,
много работал -пилил, строгал, красил... Незаметно прошло
девятнадцатое число -- дата выхода его из отпуска. Евгений
Викторович, не колеблясь, решил на работу не выходить. Рвать
так рвать. Чем хуже, тем лучше. Когда усы достигли
приличествующей своему названию кондиции, Демилле отважился
выходить в город, прикрывая глаза светозащитными импортными
очками. Однажды увидел свое отражение в стекле витрины -- и не
узнал. Показался себе чужим, гадким, отвратительным.
Свидание с братом и посещение родильного дома оставили в
душе смутный осадок безвозвратно потерянного родства. К Федору
больше не заходил, не звонил и матери с сестрой.
По мере приближения дня открытия дискотеки суматоха на
втором этаже "стекляшки" нарастала: привозили оборудование,
посуду, холодильники, начали завоз продуктов и напитков.
Серопян не выходил из-за стойки, Демилле руководил
строительством Бродвея, а Зеленцов тренировался у микрофона.
Под его конферанс и бодрящую музыку работалось легко.
К полуночи Евгений Викторович валился с ног. Последним,
как капитан с корабля, уходил Алик; Демилле запирал за ним
дверь дискотеки и брел на свою лежанку, размещенную в пустующей
пока моечной. И там, среди оцинкованных баков и медных, с
зеленью, кранов, наваливалась тоска.
А утром все начиналось сначала. Первым приходил Алик,
всегда энергичный и улыбающийся. Звенела посуда, визжала
электродрель, шелестели купюры, извлекаемые Серопяном из
пухлого портмоне.
-- Почему он платит наличными? -- как-то спросил Демилле у
Зеленцова.
-- Потому что это его личные наличные, -- сострил
Зеленцов.
-- Но ведь дискотека государственная?
-- Вы неплохо сохранились, Евгений Викторович! -- Зеленцов
хлопнул его по плечу и рассмеялся. -- Государственного здесь --
только древесно-стружечные плиты. Остальное -- личная
собственность Алика. Вам он тоже платит из своего кармана,
между нами говоря.
-- И вам?
-- Естественно. Мой оклад от треста -- сто двадцать. В два
раза больше доплачивает Алик.
-- Откуда же берутся деньги? Значит, он химичит? Он, что,
продает с наценкой магазинный коньяк?
-- Нет, это грубо. Все дело в искусстве разливания
коктейлей. Серопян -- мастер. Я бы назвал его художником.
-- Значит, недоливает, -- заключил Демилле.
-- Алик учит интеллигентно пить, вот и все. В результате
нет драк, правонарушений... Разве не к этому призывают нас
партия и правительство? -- подмигнул Зеленцов.
-- Конечно, это так... -- засомневался Демилле.
-- Разумная частная инициатива должна поощряться, --
наставительно сказал Зеленцов. -- Выгода обоюдная. Государство
получает план, общественность -- культурное место отдыха, а мы
-- небольшие дивиденды...
Вечером тридцать первого августа все было готово к
открытию.
Бродвей сиял, колонки изрыгали звуки с немыслимым уровнем
децибел, белые столики были расставлены по порядку, освободив у
эстрады танцевальную площадку с пластиковым полом, подсвеченным
снизу лампами.
Алик оценил работу на "отлично" и произвел окончательный
расчет.
Появились еще две штатные работницы дискобара: сухопарая
официантка Лидия и посудомойка Варвара Никифоровна. Они
деятельно перетирали посуду, убирались на кухне и в моечной.
Демилле пришлось свернуть свою постель и переехать в тесную
кладовку, где стояли два финских холодильника и громоздились
друг на друга ящики с коньяком.
Отпустив всех работников в начале первого ночи, Алик
остался наедине с Евгением Викторовичем. Он ходил вдоль
Бродвея, цокал языком, гладил стены небоскребов, заглядывал в
пропиленные окна и время от времени включал различные световые
эффекты. Насладившись, сел за столик с Демилле.
Евгений Викторович понял, что предстоит итоговый разговор,
и, чтобы предупредить возможную неловкость, начал первым.
-- Я уже ищу комнату, -- сказал он. -- Еще две-три ночи...
-- Я не гоню, -- Алик с улыбкой поднял ладони.
-- Нет, ну все-таки... Не совсем удобно.
-- Где работать будешь? -- испытующе глядя на Демилле,
поинтересовался Серопян.
-- Найду.
-- Найти трудно. На тебя всесоюзный розыск объявлен.
Почему мне не сказал? Ай-ай-ай... -- Алик покачал головой.
-- Что?! -- выдохнул Демилле.
У него сжало горло, а Серопян, щелкнув замочками
"дипломата", извлек сложенный вчетверо большой лист бумаги,
напоминающий афишу. Не спеша развернув его, все с тою же
улыбкой он положил лист на столик. Это был информационный
листок "Их разыскивает милиция". В среднем ряду фотографий
Демилле увидел свое лицо и текст под ним, где сообщалось, что
последний раз его видели в июле месяце в городе Севастополе, а
также были перечислены приметы.
-- Я не знал. Честное слово... -- прошептал Демилле, с
ужасом глядя на свою фотографию, окруженную физиономиями
опасных преступников.
-- Теперь знай, -- сказал Алик, складывая лист.
-- Откуда это у тебя?
-- В милиции свои люди, -- улыбнулся Алик.
-- Ты им не сказал?
-- Зачем? Их дело искать, пускай ищут...
-- Что же мне делать? -- спросил Демилле, с надеждой глядя
на Алика.
-- Ничего. Оставайся. Узнать тебя теперь невозможно.
Будешь работать.
-- Кем? Мы же закончили оформление.
-- Будешь помогать Лидии, -- спокойно сказал Алик и слегка
прищурился, наблюдая, какое это произвело впечатление на
собеседника.
-- Официантом?! -- Демилле вскочил на ноги.
-- Сто пятьдесят. Больше не могу. Остальное чаевыми. Лидия
одна не справляется, слишком много посетителей... -- Алик будто
не заметил его возмущения.
-- Нет, никогда! -- Евгений Викторович нервно заходил по
Бродвею.
-- Зря. Такой работы нигде не найдешь. Без паспорта, в
розыске... Зря, -вздохнул Алик.
-- Я подумаю... -- Демилле снова уселся за столик.
-- Подумай, -- кивнул Алик.
Демилле закурил. Помолчали. Алик с наслаждением осматривал
зал.
-- А тебе не жалко денег -- всем платить? -- спросил
Демилле с ехидцей.
-- Деньгам оборот нужен.
-- Не боишься?
-- Чего? -- Алик улыбнулся в высшей степени безмятежно.
-- Прокуратуры, -- резко сказал Демилле.
-- Думаешь, жулик, да? -- улыбка Алика стала печальной. --
А ты подумал -- на фига мне это нужно? -- он обвел рукой
помещение. -- Я без этого свою тысячу в месяц имел, ни с кем не
делился. Мне дело нужно, без дела не могу, пропадаю... Чтобы по
высшему классу. Фирма. Не хуже, чем на Западе, понял? Что мы,
не можем? За страну обидно.
Алик, и вправду, обиженно засопел, стал похож на ребенка с
большой круглой головой.
-- Я же тебя не обвиняю, -- мягко сказал Демилле.
-- Обвиняешь. Но я не обижаюсь. Как раньше было, уже
прошло. Так уже не будет. Обществом движут деньги, а не идеи.
Попробовали идеями двигать -- жрать стало нечего. Я делец, да.
Только лучше, если больше дельцов. Делец -- от слова "дело".
-- Значит, идеи уже не нужны?
-- Почему не нужны? Нужны. На своем месте. Идеи нужны,
творцы нужны. А толпе нужно хлеба и зрелищ. Как в Риме. У меня
профессия -обеспечивать им зрелища. А ты двигай идеи. Я тебе не
мешаю, но и ты мне не мешай...
-- А ты философ... -- улыбнулся Демилле.
-- Почему нет? Философский кончал, -- улыбнулся Алик.
Спал Демилле в кладовке. Снился ему белый пароход в синем
море, который летел над волнами, не касаясь их килем и опасно
лавируя между скалами, живописно торчавшими из воды.
Сентябрь подполз в дождевых тучах и пролился на город
мелкими тягостными дождями, вызывающими тоску и уныние. Первый
школьный звонок глухо прозвенел в сыром воздухе, отдаваясь
печалью. Черные зонты укрыли нарядную толпу детей и родителей
перед школой.
Григорий Степанович тоже стоял под зонтом рядом с Ириной,
а неподалеку, в низеньком строю первоклашек, с букетом
гладиолусов в руках стоял Егорка, обернутый в прозрачную
полиэтиленовую пленку с каплями на ней. За спиною у него висел
новенький ранец, подаренный генералом.
Григорию Степановичу стоило большого труда уговорить Ирину
принять подарок. После переезда с дачи Ирина отдалилась, как бы
напоминая генералу, что они находятся в добрых отношениях, но
не более. Егорка все чаще вспоминал отца, в особенности, когда
шли приготовления к школе. "Почему он не едет из командировки?
Он знает, что я пойду в школу? Знает?" Григорий Степанович
пытался развлечь мальчика по телефону, но Ирина не давала вести
долгих разговоров, все время торопила куда-то: то в
парикмахерскую, то в поликлинику, то в магазин за тетрадками.
Григорий Степанович знал от Рыскаля о розысках Демилле и в
глубине души надеялся на их неуспех. Последнее могло означать
лишь смерть разыскиваемого, но генерал не терзался угрызениями
совести, поскольку Демилле не существовал для него в качестве
живого человека, был неким отрицательным полюсом, притягивавшим
к себе Ирину. После дачного объяснения Григорий Степанович уже
не лелеял мечту о браке, вернее, упрятал так далеко, что не
решался обнаруживать. Однако он не видел препятствий к тому,
чтобы остаться для Ирины старшим другом... А там посмотрим.
Лишь бы не появился этот прохвост!
Генерал осторожно расспросил Рыскаля о подробностях, и
майор с неохотой признался, что есть сведения: Демилле побывал
у брата, звонил матери и снова как в воду канул. Говорят,
выглядит преотлично. Скрывается... Григорий Степанович виду не
подал, только сердце сжалось, пришлось принять нитроглицерин.
В первые же дни учебного года генерал предложил Ирине
помощь: пусть Егор приходит после школы к нему, зачем ему
сидеть на продленке? Брался даже кормить обедом. Ирина мягко
отклонила предложение. Тогда Григорий Степанович, испытывая
неудобство, попросил дочь следить в школе за Егором, оказывать
мальчику внимание. Маша пожала плечами, но согласилась.
Душа требовала заботы, но забота отвергалась. Остались
лишь общественные дела, которым и предался Григорий Степанович:
хождения на прием к депутату (Рыскаль попросил генерала
добиться разрешения о передаче одной из пустующих квартир в
первом этаже под подростковый клуб); улаживание конфликтной
ситуации между больницей водников и кооператорами по поводу
музыки, доносящейся из раскрытых окон и мешающей покою больных;
сочинение статей в газету "Воздухоплаватель".
Григорий Степанович зашел в штаб с очередной заметкой о
преимуществах социалистического общежития, когда там, кроме
майора Рыскаля, находился незнакомый мужчина высокого роста, с
крепкими жилистыми руками и суровым лицом, изборожденным
морщинами. На вид ему было лет за пятьдесят.
-- Присаживайтесь, Григорий Степанович, -- указал на стул
Рыскаль.
-- Тут у нас интересный разговор с товарищем Спиридоновым.
Мужчина поднялся, пожал руку генералу:
-- Спиридонов.
-- Николаи, -- кивнул Григорий Степанович.
Он уселся на стул, Спиридонов тоже занял свое место.
-- Видите ли, Игорь Сергеевич, из истории нельзя
произвольно вычеркивать страницы, которые нам не нравятся. Мы
проходим историю русского освободительного движения, начиная с
декабристов. Восстание на Сенатской, казнь петрашевцев,
покушение Каракозова, процесс "ста девяноста трех", где
выступал Ипполит Мышкин... Недавно посвятили занятие выстрелу
Веры Засулич и суду над нею. Я провожу их сквозь все этапы,
объясняю тенденции и ошибки. Скоро мы дойдем до "Союза борьбы",
далее Девятое января... Событий хватает!
Григорий Степанович слушал, не понимая.
-- И Зимний будете брать? -- спросил Рыскаль озабоченно.
-- Непременно.
-- Ну, а зачем вам это? -- спросил Рыскаль.
-- На словах не доходит. Обкормились словами, -- объяснил
Спиридонов.
-- Кого же вы готовите? Историков?
-- Честных граждан своей страны. Патриотов, -- отчеканил
Спиридонов.
-- Понимаете, Григорий Степанович, товарищ Спиридонов
будет вести в нашем подростковом клубе исторический кружок,
-объяснил майор. -- Въехал в наш дом по обмену.
-- Любопытно, -- кивнул генерал.
-- Если хотите, я стараюсь воспитать следующее поколение
русских революционеров, -- спокойно сказал Спиридонов.
В штабе повисла пауза.
-- Эк вы хватили... -- майор погладил "воронье крыло".
-- Не пугайтесь. Революции бывают без крови. Но без идеи
революции не бывает. Первые три поколения мы знаем из работ
Владимира Ильича. Но на этом они не кончились. Было поколение
русских революционеров, истребленное в лагерях в тридцатые
годы. Было поколение, взявшее на себя тяжесть войны. Тоже
русские революционеры, не удивляйтесь. Они социализм
защищали... Сейчас есть потребность в новом поколении --
чистом, честном, трезвом. Его надо подготовить к борьбе...
-- С кем же? -- спросил Григорий Степанович.
-- С демагогами. С карьеристами. С циниками. С
националистами всех мастей. С хамами... Иными словами, с
непрерывно возрождающейся, как говорил Ленин, мелкобуржуазной
стихией. Я так понимаю, что вы ее на своем горбу чувствуете,
гражданин майор, -- сказал Спиридонов.
-- Товарищ майор, -- поправил Рыскаль.
-- Простите, лагерная привычка, -- улыбнулся в первый раз
Спиридонов.
-- Чувствую, это вы верно сказали... -- задумался майор.
-- Кстати, как у нас с клубом, Григорий Степанович? --
обратился он к генералу.
-- Депутат твердо обещал. Дело нужное, -- сказал генерал.
-- Нужное... -- протянул майор.
Его взгляд упал на конверт, лежавший перед ним на столе.
-- Григорий Степанович, вы к Нестеровой не будете
заходить?
-- спросил он озабоченно.
-- А что такое?
-- Ей письмо. Не передадите?
-- Мне не трудно, -- генерал взял конверт, радуясь поводу,
чтобы зайти к Ирине.
-- И расспросите... только осторожно. Нет ли там сведений
об интересующем нас человеке.
-- Понял, -- генерал взглянул на конверт. Письмо было без
обратного адреса.
Григорий Степанович положил на стол майору заметку, вновь
пожал руку Спиридонову и Рыскалю и вышел из штаба.
Ирина встретила его приветливо, но несколько смущенно. В
руках у нее была тряпка, внешний вид не оставлял сомнений, что
в доме происходит уборка. Генерал не сразу понял причину
смущения: на даче Ирина появлялась перед ним и не в таком
затрапезном виде, это ее обычно не волновало. И лишь войдя в
комнату, он понял, почему его так встретили: на полу стоял таз
-- Сколько возьмете за работу? -- спросил Серопян.
-- А сколько вы можете предложить? -- ответил Демилле,
стараясь выглядеть опытным "шабашником" и не имея ни малейшего
понятия, сколько же в действительности может стоить эта работа.
-- Пятьсот, -- быстро ответил Серопян.
-- Семьсот, -- в тон ему парировал Демилле, успев
удивиться собственной наглости.
Вместо ответа Алик протянул ему короткую волосатую руку и
широко улыбнулся, как бы говоря: "Ты же знаешь, что это стоит
меньше, но я спорить не стану..."
Демилле скинул пиджак и сразу же приступил к работе, начав
ее с осмотра помещения и сваленных где попало материалов.
...Дискотека "Ассоль" готовилась к открытию своего второго
сезона. Еще два года назад здесь, на втором этаже "стекляшки",
размещался вечерний ресторан, попросту говоря, столовая,
которая в вечерние часы начинала работать по ресторанным ценам
и торговать спиртным. Ресторан пользовался крайне сомнительной
репутацией; дня не проходило, чтобы в нем не возникало пьяной
драки, стремительно разворачивающейся в узком зале под звуки
уникального по своему составу ансамбля: аккордеон, кларнет,
электрогитара и барабаны.
И тут появился Алик Серопян -- профессиональный бармен и
оборотистый человек. До этого он работал в крохотном гриль-баре
на Московском проспекте: кофейный аппарат, гриль, пять
столиков, но его деятельная натура требовала иных масштабов.
Серопян сумел убедить руководство общепита открыть в
помещении печально известного ресторана коктейль-бар с легкими
закусками и организовать при нем дискотеку. Предложение было
принято с некоторым сомнением, ибо те же финансы не позволяли
иметь по штату в таком заведении больше, чем бармена,
официантку и посудомойку, а уж про деньги на аппаратуру и
говорить нечего. Алик, широко улыбаясь, предложил довериться
ему.
Буквально через месяц представители руководства,
производящие проверку, с изумлением обнаружили в бывшем
занюханном и грязном зале чистоту и порядок, очередь у дверей,
дружинников в повязках, пляшущую тесную толпу прекрасно одетых
молодых людей, среди которых, кстати, не было ни одного
пьяного, а на низкой эстраде, где когда-то уныло выводил звуки
танго аккордеонист, стояли современный пульт, звуковые колонки,
над которыми мигали огни цветомузыки, и приплясывал у микрофона
молодой человек, называвшийся диск-жокеем.
Когда у Серопяна спросили, откуда этот юноша, не
числящийся в штате, он с улыбкой развел руками и ответил:
-- Нравится ему. Хобби.
И точно: юноша был студентом института культуры, а по
вечерам исполнял обязанности диск-жокея дискотеки "Ассоль".
Название придумали в тресте ресторанов и кафе. Серопян не
возражал.
Про аппаратуру спрашивать не стали, было неудобно,
поскольку трест выделил деньги лишь на косметический ремонт
помещения.
За сезон дискотека "Ассоль" стала заметна, о ней написала
молодежная газета; Алик Серопян добился к весне расширения
штатов на две единицы и выделения некоторых средств на
модернизацию дискотеки, которую планировали провести летом. Еще
зимой он заключил договор на шефскую помощь с НПО по
производству металлоконструкций, где заместителем директора был
небезызвестный нам Валерий Павлович Зеленцов, давний знакомец
Алика по торгово-сервисной сфере, с которой Зеленцов
поддерживал постоянные связи, а когда Валерия Павловича турнули
с должности и исключили из партии за утерю документов для
служебного пользования и аморалку, Серопян предложил ему место
диск-жокея, ни секунды не сомневаясь, что Валерий Павлович
справится с этим делом, благодаря главному своему таланту --
умению говорить.
Зеленцов мог бы остаться в родном объединении на месте
старшего инженера, которое ему предложили, но... двойная потеря
в окладе плюс необходимость работать от звонка до звонка не
вдохновили Валерия Павловича, и он предпочел поменять
специальность, которой у него, по сути, не было, на
перспективную работу в дискотеке, тем более что виды на карьеру
в министерстве рухнули безвозвратно, а партийная дисциплина
была теперь над ним не властна.
Уже в июне, пережив персональное дело и утрату партбилета,
Валерий Павлович активно посещал дискотеки, учился правильно
танцевать, обнаружив к этому несомненные способности,
консультировался на курсах диск-жокеев во Дворце молодежи,
регулярно прослушивал современную музыку и запоминал названия
зарубежных ансамблей: "Пинк Флойд", "Энимелз", "Лед Зеппелин",
"Дип П[cedilla]пл", "Ху", "Чингисхан"... -- это было, пожалуй,
самым трудным. Участвовал он в модернизации, доставая через
многочисленных знакомых материалы, краски, аппаратуру, причем
занимался новым делом с поразительным увлечением, удивлявшим
его самого, так что временами являлась мысль: а вдруг это
призвание?
К моменту появления в дискотеке Демилле все было
закуплено, оставалось навести внешний лоск. Серопян уважал
профессиональный подход. Оформлением должен был заняться
специалист. Не успела созреть эта мысль, как Зеленцов нашел
Евгения Викторовича, еще раз доказав свою преданность делу.
Алик был им вполне доволен.
Евгений Викторович тоже включился сразу, работа ему
понравилась своею новизною и тем, что могла отвлечь его от
тревожных мыслей. Не имея ни малейшего опыта в оформлении
дискотек, но будучи профессионалом достаточно высокого класса,
он решил не тратить время на знакомство с чужим опытом, а сразу
предложил несколько идей, которые оказались вполне свежими и
были восторженно встречены Серопяном и компанией. Алик хотел
одного -чтобы его дискотека стала лучшей в городе.
Демилле предложил оформить помещение в стиле большого
современного западного города -- с небоскребами, контуры
которых надлежало вырезать из древесно-стружечных плит, со
светящимися окнами, огнями реклам и автомобильных фар. Все это
должно было мигать, переливаться цветами, создавая натуральную
атмосферу Бродвея, скажем, посреди которого развертываются
молодежные танцы. Евгений Викторович уже через два часа после
знакомства набросал Серопяну эскиз. Алик слушал внимательно,
кивая большой круглой головой.
-- Годится. В окнах телевизоры поставим.
-- Какие телевизоры?
-- Цветные. Завтра привезут десять штук.
Демилле учел и телевизоры.
Получив одобрение эскизного проекта, он взялся за рабочие
чертежи, бегая с рулеткой, обмеряя простенки, -- Шурик и Вадик
едва за ним поспевали. Уже к полуночи первого дня чертеж одного
небоскреба был готов, а подручные, вооружившись ножовками,
принялись осуществлять задуманное.
Местом обитания Евгения Викторовича стало помещение
дискотеки. Это решилось в первый же вечер, когда Алик, дав
команду о прекращении работы и отпустив подсобных рабочих,
выставил на белый столик бутылку коньяка и положил четыре
шоколадных батончика.
-- Надо выпить за знакомство, -- сказал он, жестом
приглашая к столу Демилле.
Подошли Зеленцов и Малыгин. Алик неторопливо направился к
стойке за бокалами. Евгений Викторович улучил момент и шепнул
Зеленцову:
-- Валерий Павлович, я хотел спросить, нельзя ли мне
переночевать здесь?
-- Что такое? -- Зеленцов удивленно вскинул светлые брови.
-- Понимаете, мне ночевать негде.
-- Конфликт с женой? -- понимающе улыбнулся Зеленцов.
Демилле замялся. Врать не хотелось, не столько из-за
неудобства перед новыми знакомыми, сколько из-за того, чтобы не
возводить напраслину на Ирину.
Алик принес бокалы и бутылку боржоми.
-- Есть проблемы? -- спросил он.
Малыгин молча теребил бороду, ожидая, когда нальют.
-- Алик, тут, понимаешь... -- начал Зеленцов, улыбаясь с
едва уловимым заискиванием, но Демилле прервал его:
-- Мне ночевать негде.
-- Ты приезжий? Почему сразу не сказал?
-- Нет, я ленинградец. Здесь живу, но...
-- Развелся? -- Алик сел, неуловимым движением пальцев
откупорил коньяк, разлил собеседникам.
-- Не совсем так... Я прописан... -- Демилле путался, не
зная, как лучше сказать.
Алик насторожился, внимательно взглянул на Евгения
Викторовича.
-- Говори все. Мы теперь в одной команде. Я знать должен.
-- У меня дом улетел. Может, слыхали? Еще весной, --
сказал Демилле, с надеждой обводя взглядом лица соседей по
столику.
Серопян и Малыгин одновременно повернулись к Зеленцову. А
тот, наклонившись вперед и глядя прямо в глаза Евгению
Викторовичу, тихо спросил:
-- Улица Кооперации, дом одиннадцать?
-- Да. Откуда вы знаете?
Вместо ответа Зеленцов хлопнул ладонями по столику и от
души, с каким-то облегчением, расхохотался.
-- А? Что я вам говорил? Вот! Вот, пожалуйста! Какие вам
еще доказательства?! Инессу знаете? -- вдруг спросил он у
Демилле.
-- Какую Инессу?
-- Латышку, модельершу. Из третьего подъезда?
-- Красивая такая? Знаю, почему же не знать, -- пожал
плечами Евгений Викторович.
Зеленцов был счастлив.
Как выяснилось, его коллеги по дискотеке, давно зная и об
утрате им служебных документов, и об Инессе, никак не могли
поверить в причину такого прокола, повлекшего за собой
исключение из партии и понижение в должности. Рассказы
Зеленцова о летающем доме отвергали начисто, считая, что
Валерий Павлович просто скрывает истинные обстоятельства. И вот
нашелся свидетель! Все были довольны. На радостях выпили, а
потом потребовали рассказа. Демилле поведал о своих мытарствах,
причем был предельно краток, ибо ему больше хотелось выслушать
исповедь Зеленцова. Рассказ Валерия Павловича, последовавший
немедля, был гораздо более красочен: Инесса, коньяк, вид
ночного города с высоты птичьего полета, страх, портфель, едва
пролезший в форточку, так что Валерию Павловичу пришлось
забраться ногами на кресло и, стоя в одних трусах, выпихивать
его обеими руками наружу... Одного не знал Валерий Павлович:
места приземления дома. Помнил только серое утро, пугающее
узкое ущелье между домами да милицейский "воронок". Кажется,
везли из старой части города... Помнил еще фамилию майора,
проявившего дурацкую принципиальность, повлекшую за собою беды,
-- Рыскаль.
Демилле обмяк. Опять удалось схватить руками за хвост
птицу надежды, но она упорхнула, оставив в руке легкое перышко.
-- Женя, деньги нужны? Дам аванс, -- сказал Алик.
И, не дожидаясь ответа, вынул из портмоне двести рублей.
Демилле принял, неумело благодаря.
Демилле устроился на ночь в дискотеке на листе толстого
белого пенопласта, приготовленного для оформления. Под голову
подложил портфель.
-- Красиво жить не запретишь, -- улыбнулся Алик, увидев
постель своего работника.
Впрочем, на следующий день Зеленцов привез раскладушку и
тонкий матрас, Малыгин -- одеяло, а Серопян вручил Евгению
Викторовичу целлофановый пакет с комплектом индийского
постельного белья в счет будущей зарплаты. Через Шурика и
Вадика удалось приобрести джинсы, куртку и кроссовки -- все
ношеное, но еще имеющее вид. На это ушли двести рублей аванса.
Через несколько дней Демилле попросил у Алика еще, и тот,
знакомо улыбнувшись, отсчитал сотню. К этому времени целый
квартал Бродвея выстроился у одной из стен дискотеки.
Сразу по приезде Демилле начал отращивать усы.
В первую неделю он почти не покидал помещения дискотеки,
много работал -пилил, строгал, красил... Незаметно прошло
девятнадцатое число -- дата выхода его из отпуска. Евгений
Викторович, не колеблясь, решил на работу не выходить. Рвать
так рвать. Чем хуже, тем лучше. Когда усы достигли
приличествующей своему названию кондиции, Демилле отважился
выходить в город, прикрывая глаза светозащитными импортными
очками. Однажды увидел свое отражение в стекле витрины -- и не
узнал. Показался себе чужим, гадким, отвратительным.
Свидание с братом и посещение родильного дома оставили в
душе смутный осадок безвозвратно потерянного родства. К Федору
больше не заходил, не звонил и матери с сестрой.
По мере приближения дня открытия дискотеки суматоха на
втором этаже "стекляшки" нарастала: привозили оборудование,
посуду, холодильники, начали завоз продуктов и напитков.
Серопян не выходил из-за стойки, Демилле руководил
строительством Бродвея, а Зеленцов тренировался у микрофона.
Под его конферанс и бодрящую музыку работалось легко.
К полуночи Евгений Викторович валился с ног. Последним,
как капитан с корабля, уходил Алик; Демилле запирал за ним
дверь дискотеки и брел на свою лежанку, размещенную в пустующей
пока моечной. И там, среди оцинкованных баков и медных, с
зеленью, кранов, наваливалась тоска.
А утром все начиналось сначала. Первым приходил Алик,
всегда энергичный и улыбающийся. Звенела посуда, визжала
электродрель, шелестели купюры, извлекаемые Серопяном из
пухлого портмоне.
-- Почему он платит наличными? -- как-то спросил Демилле у
Зеленцова.
-- Потому что это его личные наличные, -- сострил
Зеленцов.
-- Но ведь дискотека государственная?
-- Вы неплохо сохранились, Евгений Викторович! -- Зеленцов
хлопнул его по плечу и рассмеялся. -- Государственного здесь --
только древесно-стружечные плиты. Остальное -- личная
собственность Алика. Вам он тоже платит из своего кармана,
между нами говоря.
-- И вам?
-- Естественно. Мой оклад от треста -- сто двадцать. В два
раза больше доплачивает Алик.
-- Откуда же берутся деньги? Значит, он химичит? Он, что,
продает с наценкой магазинный коньяк?
-- Нет, это грубо. Все дело в искусстве разливания
коктейлей. Серопян -- мастер. Я бы назвал его художником.
-- Значит, недоливает, -- заключил Демилле.
-- Алик учит интеллигентно пить, вот и все. В результате
нет драк, правонарушений... Разве не к этому призывают нас
партия и правительство? -- подмигнул Зеленцов.
-- Конечно, это так... -- засомневался Демилле.
-- Разумная частная инициатива должна поощряться, --
наставительно сказал Зеленцов. -- Выгода обоюдная. Государство
получает план, общественность -- культурное место отдыха, а мы
-- небольшие дивиденды...
Вечером тридцать первого августа все было готово к
открытию.
Бродвей сиял, колонки изрыгали звуки с немыслимым уровнем
децибел, белые столики были расставлены по порядку, освободив у
эстрады танцевальную площадку с пластиковым полом, подсвеченным
снизу лампами.
Алик оценил работу на "отлично" и произвел окончательный
расчет.
Появились еще две штатные работницы дискобара: сухопарая
официантка Лидия и посудомойка Варвара Никифоровна. Они
деятельно перетирали посуду, убирались на кухне и в моечной.
Демилле пришлось свернуть свою постель и переехать в тесную
кладовку, где стояли два финских холодильника и громоздились
друг на друга ящики с коньяком.
Отпустив всех работников в начале первого ночи, Алик
остался наедине с Евгением Викторовичем. Он ходил вдоль
Бродвея, цокал языком, гладил стены небоскребов, заглядывал в
пропиленные окна и время от времени включал различные световые
эффекты. Насладившись, сел за столик с Демилле.
Евгений Викторович понял, что предстоит итоговый разговор,
и, чтобы предупредить возможную неловкость, начал первым.
-- Я уже ищу комнату, -- сказал он. -- Еще две-три ночи...
-- Я не гоню, -- Алик с улыбкой поднял ладони.
-- Нет, ну все-таки... Не совсем удобно.
-- Где работать будешь? -- испытующе глядя на Демилле,
поинтересовался Серопян.
-- Найду.
-- Найти трудно. На тебя всесоюзный розыск объявлен.
Почему мне не сказал? Ай-ай-ай... -- Алик покачал головой.
-- Что?! -- выдохнул Демилле.
У него сжало горло, а Серопян, щелкнув замочками
"дипломата", извлек сложенный вчетверо большой лист бумаги,
напоминающий афишу. Не спеша развернув его, все с тою же
улыбкой он положил лист на столик. Это был информационный
листок "Их разыскивает милиция". В среднем ряду фотографий
Демилле увидел свое лицо и текст под ним, где сообщалось, что
последний раз его видели в июле месяце в городе Севастополе, а
также были перечислены приметы.
-- Я не знал. Честное слово... -- прошептал Демилле, с
ужасом глядя на свою фотографию, окруженную физиономиями
опасных преступников.
-- Теперь знай, -- сказал Алик, складывая лист.
-- Откуда это у тебя?
-- В милиции свои люди, -- улыбнулся Алик.
-- Ты им не сказал?
-- Зачем? Их дело искать, пускай ищут...
-- Что же мне делать? -- спросил Демилле, с надеждой глядя
на Алика.
-- Ничего. Оставайся. Узнать тебя теперь невозможно.
Будешь работать.
-- Кем? Мы же закончили оформление.
-- Будешь помогать Лидии, -- спокойно сказал Алик и слегка
прищурился, наблюдая, какое это произвело впечатление на
собеседника.
-- Официантом?! -- Демилле вскочил на ноги.
-- Сто пятьдесят. Больше не могу. Остальное чаевыми. Лидия
одна не справляется, слишком много посетителей... -- Алик будто
не заметил его возмущения.
-- Нет, никогда! -- Евгений Викторович нервно заходил по
Бродвею.
-- Зря. Такой работы нигде не найдешь. Без паспорта, в
розыске... Зря, -вздохнул Алик.
-- Я подумаю... -- Демилле снова уселся за столик.
-- Подумай, -- кивнул Алик.
Демилле закурил. Помолчали. Алик с наслаждением осматривал
зал.
-- А тебе не жалко денег -- всем платить? -- спросил
Демилле с ехидцей.
-- Деньгам оборот нужен.
-- Не боишься?
-- Чего? -- Алик улыбнулся в высшей степени безмятежно.
-- Прокуратуры, -- резко сказал Демилле.
-- Думаешь, жулик, да? -- улыбка Алика стала печальной. --
А ты подумал -- на фига мне это нужно? -- он обвел рукой
помещение. -- Я без этого свою тысячу в месяц имел, ни с кем не
делился. Мне дело нужно, без дела не могу, пропадаю... Чтобы по
высшему классу. Фирма. Не хуже, чем на Западе, понял? Что мы,
не можем? За страну обидно.
Алик, и вправду, обиженно засопел, стал похож на ребенка с
большой круглой головой.
-- Я же тебя не обвиняю, -- мягко сказал Демилле.
-- Обвиняешь. Но я не обижаюсь. Как раньше было, уже
прошло. Так уже не будет. Обществом движут деньги, а не идеи.
Попробовали идеями двигать -- жрать стало нечего. Я делец, да.
Только лучше, если больше дельцов. Делец -- от слова "дело".
-- Значит, идеи уже не нужны?
-- Почему не нужны? Нужны. На своем месте. Идеи нужны,
творцы нужны. А толпе нужно хлеба и зрелищ. Как в Риме. У меня
профессия -обеспечивать им зрелища. А ты двигай идеи. Я тебе не
мешаю, но и ты мне не мешай...
-- А ты философ... -- улыбнулся Демилле.
-- Почему нет? Философский кончал, -- улыбнулся Алик.
Спал Демилле в кладовке. Снился ему белый пароход в синем
море, который летел над волнами, не касаясь их килем и опасно
лавируя между скалами, живописно торчавшими из воды.
Сентябрь подполз в дождевых тучах и пролился на город
мелкими тягостными дождями, вызывающими тоску и уныние. Первый
школьный звонок глухо прозвенел в сыром воздухе, отдаваясь
печалью. Черные зонты укрыли нарядную толпу детей и родителей
перед школой.
Григорий Степанович тоже стоял под зонтом рядом с Ириной,
а неподалеку, в низеньком строю первоклашек, с букетом
гладиолусов в руках стоял Егорка, обернутый в прозрачную
полиэтиленовую пленку с каплями на ней. За спиною у него висел
новенький ранец, подаренный генералом.
Григорию Степановичу стоило большого труда уговорить Ирину
принять подарок. После переезда с дачи Ирина отдалилась, как бы
напоминая генералу, что они находятся в добрых отношениях, но
не более. Егорка все чаще вспоминал отца, в особенности, когда
шли приготовления к школе. "Почему он не едет из командировки?
Он знает, что я пойду в школу? Знает?" Григорий Степанович
пытался развлечь мальчика по телефону, но Ирина не давала вести
долгих разговоров, все время торопила куда-то: то в
парикмахерскую, то в поликлинику, то в магазин за тетрадками.
Григорий Степанович знал от Рыскаля о розысках Демилле и в
глубине души надеялся на их неуспех. Последнее могло означать
лишь смерть разыскиваемого, но генерал не терзался угрызениями
совести, поскольку Демилле не существовал для него в качестве
живого человека, был неким отрицательным полюсом, притягивавшим
к себе Ирину. После дачного объяснения Григорий Степанович уже
не лелеял мечту о браке, вернее, упрятал так далеко, что не
решался обнаруживать. Однако он не видел препятствий к тому,
чтобы остаться для Ирины старшим другом... А там посмотрим.
Лишь бы не появился этот прохвост!
Генерал осторожно расспросил Рыскаля о подробностях, и
майор с неохотой признался, что есть сведения: Демилле побывал
у брата, звонил матери и снова как в воду канул. Говорят,
выглядит преотлично. Скрывается... Григорий Степанович виду не
подал, только сердце сжалось, пришлось принять нитроглицерин.
В первые же дни учебного года генерал предложил Ирине
помощь: пусть Егор приходит после школы к нему, зачем ему
сидеть на продленке? Брался даже кормить обедом. Ирина мягко
отклонила предложение. Тогда Григорий Степанович, испытывая
неудобство, попросил дочь следить в школе за Егором, оказывать
мальчику внимание. Маша пожала плечами, но согласилась.
Душа требовала заботы, но забота отвергалась. Остались
лишь общественные дела, которым и предался Григорий Степанович:
хождения на прием к депутату (Рыскаль попросил генерала
добиться разрешения о передаче одной из пустующих квартир в
первом этаже под подростковый клуб); улаживание конфликтной
ситуации между больницей водников и кооператорами по поводу
музыки, доносящейся из раскрытых окон и мешающей покою больных;
сочинение статей в газету "Воздухоплаватель".
Григорий Степанович зашел в штаб с очередной заметкой о
преимуществах социалистического общежития, когда там, кроме
майора Рыскаля, находился незнакомый мужчина высокого роста, с
крепкими жилистыми руками и суровым лицом, изборожденным
морщинами. На вид ему было лет за пятьдесят.
-- Присаживайтесь, Григорий Степанович, -- указал на стул
Рыскаль.
-- Тут у нас интересный разговор с товарищем Спиридоновым.
Мужчина поднялся, пожал руку генералу:
-- Спиридонов.
-- Николаи, -- кивнул Григорий Степанович.
Он уселся на стул, Спиридонов тоже занял свое место.
-- Видите ли, Игорь Сергеевич, из истории нельзя
произвольно вычеркивать страницы, которые нам не нравятся. Мы
проходим историю русского освободительного движения, начиная с
декабристов. Восстание на Сенатской, казнь петрашевцев,
покушение Каракозова, процесс "ста девяноста трех", где
выступал Ипполит Мышкин... Недавно посвятили занятие выстрелу
Веры Засулич и суду над нею. Я провожу их сквозь все этапы,
объясняю тенденции и ошибки. Скоро мы дойдем до "Союза борьбы",
далее Девятое января... Событий хватает!
Григорий Степанович слушал, не понимая.
-- И Зимний будете брать? -- спросил Рыскаль озабоченно.
-- Непременно.
-- Ну, а зачем вам это? -- спросил Рыскаль.
-- На словах не доходит. Обкормились словами, -- объяснил
Спиридонов.
-- Кого же вы готовите? Историков?
-- Честных граждан своей страны. Патриотов, -- отчеканил
Спиридонов.
-- Понимаете, Григорий Степанович, товарищ Спиридонов
будет вести в нашем подростковом клубе исторический кружок,
-объяснил майор. -- Въехал в наш дом по обмену.
-- Любопытно, -- кивнул генерал.
-- Если хотите, я стараюсь воспитать следующее поколение
русских революционеров, -- спокойно сказал Спиридонов.
В штабе повисла пауза.
-- Эк вы хватили... -- майор погладил "воронье крыло".
-- Не пугайтесь. Революции бывают без крови. Но без идеи
революции не бывает. Первые три поколения мы знаем из работ
Владимира Ильича. Но на этом они не кончились. Было поколение
русских революционеров, истребленное в лагерях в тридцатые
годы. Было поколение, взявшее на себя тяжесть войны. Тоже
русские революционеры, не удивляйтесь. Они социализм
защищали... Сейчас есть потребность в новом поколении --
чистом, честном, трезвом. Его надо подготовить к борьбе...
-- С кем же? -- спросил Григорий Степанович.
-- С демагогами. С карьеристами. С циниками. С
националистами всех мастей. С хамами... Иными словами, с
непрерывно возрождающейся, как говорил Ленин, мелкобуржуазной
стихией. Я так понимаю, что вы ее на своем горбу чувствуете,
гражданин майор, -- сказал Спиридонов.
-- Товарищ майор, -- поправил Рыскаль.
-- Простите, лагерная привычка, -- улыбнулся в первый раз
Спиридонов.
-- Чувствую, это вы верно сказали... -- задумался майор.
-- Кстати, как у нас с клубом, Григорий Степанович? --
обратился он к генералу.
-- Депутат твердо обещал. Дело нужное, -- сказал генерал.
-- Нужное... -- протянул майор.
Его взгляд упал на конверт, лежавший перед ним на столе.
-- Григорий Степанович, вы к Нестеровой не будете
заходить?
-- спросил он озабоченно.
-- А что такое?
-- Ей письмо. Не передадите?
-- Мне не трудно, -- генерал взял конверт, радуясь поводу,
чтобы зайти к Ирине.
-- И расспросите... только осторожно. Нет ли там сведений
об интересующем нас человеке.
-- Понял, -- генерал взглянул на конверт. Письмо было без
обратного адреса.
Григорий Степанович положил на стол майору заметку, вновь
пожал руку Спиридонову и Рыскалю и вышел из штаба.
Ирина встретила его приветливо, но несколько смущенно. В
руках у нее была тряпка, внешний вид не оставлял сомнений, что
в доме происходит уборка. Генерал не сразу понял причину
смущения: на даче Ирина появлялась перед ним и не в таком
затрапезном виде, это ее обычно не волновало. И лишь войдя в
комнату, он понял, почему его так встретили: на полу стоял таз