Страница:
соседей... Это ведь так просто.
-- А что? Верно товарищ говорит, -- вступила Малинина.
-Формально дежурим на производстве. Пошатаемся с повязками по
людным местам и бегом домой. А здесь -- все свои. В случае чего
-только крикни!
-- Управление, надеюсь, не будет возражать? -- обратился
генерал к Рыскалю.
Тот развел руками.
-- Какие могут быть возражения...
-- Вы думаете, так просто будет собрать на дежурство
членов дружины? -- возразил Файнштейн. -- На работе нас
обязывает начальство.
-- А здесь -- совесть! -- воскликнула Светозара Петровна,
на что Файнштейн только страдальчески поморщился.
-- А пустующие квартиры немедля сдать под охрану милиции.
Поставить сигнализацию -- и все дела, -- генерал сел.
Собрание оживилось. Предложения генерала показались
простыми и разумными, а главное -- возвращали кооператив к
единению, к незабываемым майским дням сплоченности и доверия.
Тут же стали обсуждать: кто и как будет дежурить, все ли члены
кооператива должны быть членами ДНД или же только мужчины,
какова периодичность дежурств, часы и тому подобное.
Ответственность за создание дружины возложили на начальников
групп взаимопомощи каждого подъезда. Настроение собрания
поднялось. Забрезжил выход.
-- Алкашей будем принимать? -- спросила Малинина.
-- Вот еще!
-- А что они -- не люди? -- обиделась Вера.
-- Мы с ними бороться будем, -- объяснила Светозара
Петровна.
-- И они тоже будут. С собой будут бороться. Вы не знаете!
Алкаши ужасно с собою борются, только в одиночку.
Ответственность возрастет, -- серьезно убеждала Вера.
Решили дружно -- препятствий алкоголикам при записи в
дружину не чинить.
Рыскаль подвел итоги заседания. Во время дебатов он
отмалчивался, будто размышлял о чем-то. Наконец, выслушав всех
и не вставая со своего председательского места под портретом
Дзержинского, майор начал негромко:
-- Я вот тут думал, товарищи... Последний месяц тяжелый
был. Не налаживается у нас коммунистический быт. Огорчительно.
Все ждем, когда на тарелочке поднесут. А надо самим строить.
Товарищ генерал справедливо указал. Поймите меня правильно: я
власть не хочу применять. И постовых в каждом подъезде могу
вернуть, это не проблема, учитывая наше положение... Но
хочется-то -- без постовых! -- воскликнул вдруг Рыскаль с такой
болью, что присутствующие потупили глаза. Не ожидали от майора
эмоций: всегда он был ровен и спокоен. Видно, сильно его
допекли обстоятельства и горькие думы. -- Дружина -- это
хорошо. Мы ее создадим. Но не только в надзоре дело. Я думал:
устроим маленькую показательную ячейку. Как можно жить. Чтобы
другие видели... Ан нет. Не получается. Снова попрятались в
свои ракушки...
-- Я же говорю, нужно чаще встречаться, -- сказала
Ментихина.
-- Собраниями не поможешь... -- вздохнул Рыскаль.
-- Что же вы предлагаете, Игорь Сергеевич? -- спросил
Файнштейн.
-- Если б я знал... Понимаете, я в деревне вырос. Семья
большая. Все друг про друга известно: кто синяк набил, у кого
штаны прохудились, кому мамка выволочку сделала... И про другие
семьи всем известно, про соседские, потому что все на виду. А
на виду жить лучше стараешься. Стыдно перед другими... Или вот
в коммуналке, помнишь, Клава?..
-- Я так вас понял, что вы хотите, чтоб весь наш дом был
одной большой коммунальной квартирой? -- опять спросил
Файнштейн.
-- Коммуналка -- ведь она от слова "коммуна", -- сказал
Рыскаль.
-- Простите. Всем известно, что партией и правительством
взят курс на обеспечение трудящихся отдельными квартирами,
-возразил Файнштейн.
-- Курс-то взят... -- снова вздохнул Рыскаль.
-- Я не понимаю, -- развел руками Файнштейн.
Вот на этой недоумевающей ноте заседание и закончилось.
Разошлись тихо, каждый про себя обдумывая зароненную майором
озабоченность. В самом деле, и так плохо, и сяк. Залезли в
отдельные квартиры, знать ничего не хотим о ближних -- какой же
это коммунизм? Но неужто лучше коммуналка с постоянной
нервотрепкой и неугасающим стыдом оттого, что приходится
интимные стороны жизни выставлять напоказ? Куда податься?..
Тем не менее, запись в дружину провели организованно и
дружно. Возглавил дружинников богатырь Вероятнов, которому это
было зачтено как партийное поручение на заводе, где он работал.
(Об этом позаботился Рыскаль.) Не мешкая, решили провести
первый противоалкогольный рейд, причем решение это и дату рейда
Правление держало в строжайшей тайне, дабы застать нарушителей
врасплох.
Григорий Степанович принимал в подготовке к рейду живейшее
участие, так что баснописец Бурлыко предложил даже в шутку
назвать дружину именем генерала Николаи. Рыскаль воспринял
серьезно.
-- Посоветуюсь в Управлении. Поскольку вы -- Герой, могут
разрешить.
-- Оставьте, Игорь Сергеевич! -- рассердился генерал.
К назначенному дню инженер Карапетян при помощи дворников
обновил гирлянду освещения в щели, куда выходили двери
парадных: заменил перегоревшие лампочки, над каждым подъездом
установил мошные ртутные светильники. Вечерами щель светилась,
как раскаленная добела проволока.
В двадцать один час в штабе собрались дружинники с
красными повязками на рукавах. Все были сосредоточены,
переговаривались вполголоса. Саша Соболевский мерцал
фотовспышкой. Было нервно.
Рыскаль позвонил в медвытрезвитель и вызвал фургон.
-- Начнем, товарищи, -- сказал он, положив трубку и обведя
собравшихся строгим взглядом.
Группы одна за другой принялись покидать штаб.
Разработанный Рыскалем план состоял в следующем: сначала
прочесать все лестничные марши и площадки от первого этажа до
последнего, потом приступить к досмотру подозрительных квартир.
В штабе у телефона остались дежурить Светозар Петрович и
генерал Николаи. Клава и обе дочери Рыскалей кипятили чай и
готовили перевязочные средства.
...Потом уже, работая над спецвыпуском "Воздухоплавателя",
баснописец Бурлыко пустит очередную шутку, назвав эту ночь
"Варфоломеевской", но тогда было не до шуток. Отряды
дружинников, бесшумно проскользнув по щели к дверям подъездов,
устремлялись на верхние этажи, обшаривая кулуары площадок и
закутки у мусоропроводов. Попутно специальные
разведчики-слухачи, приникая ушами к дверям, прослушивали, не
раздаются ли из квартир подозрительные шумы: ругань, крики,
звяканье бутылок. При обнаружении оных дверь помечали мелом,
однако пока в квартиры не входили. Работали на площадках.
Зазевавшихся алкашей, распивающих парами и на троих свои
бормотушные бутылки, брали быстро и бесшумно. Как правило,
алкоголики располагались у мусоропроводов, поставив бутылку на
крышку люка. Их моментально сталкивали в лифт и спускали на
первый этаж, где они попадали в руки дворников, поддержанных
Бурлыко, Завадовским и гигантом Вероятновым. Точно карающая
молния, прорезала темноту фотовспышка в руках Соболевского, и
ослепленные ею алкоголики попадали в щель, где на них
наваливался мертвенно-синеватый свет ртутных ламп.
Конвоируемые, а иногда и ускоряемые дружинниками, несчастные
следовали быстрой пробежкой к выходу на Подобедову, где их,
урча мотором, ждал фургон "Спецмедслужба" с гостеприимно
распахнутой задней дверцей. Не замедляя скорости, чему
способствовали три сержанта милиции, нарушители порядка влетали
туда, как в черную дыру, и исчезали из глаз. Тем, кто не мог
двигаться исправно, помогали это делать. Фургон постепенно
наполнялся пьяными слезами, криками и угрозами.
Кроме распивающих на площадках, хватали так называемых
"гонцов", устремлявшихся из квартир за бутылками, случалось, в
одной рубашке на голое тело, и сжимавших в кулаке мятые рубли,
а также возвращавшихся обратно с добычей, найденной поблизости
у водителей такси. Квартира тут же помечалась мелом, а "гонцы"
пополняли компанию в фургоне.
Курящих на лестницах кооператоров и их гостей сортировали:
смирных отцов семейств, оберегающих свои квартиры от табачного
дыма, вежливо направляли домой, людей же из пьяных компаний
отводили в штаб для последующего разбирательства, если они вели
себя тихо. Буйствующих ждал фургон; квартира, естественно,
помечалась.
Не обходилось без конфликтов: то тут, то там на лестничных
площадках слышалась глухая возня с отзвуками мата, дрожали
перила, гремели дверцы лифта, сотрясаемые борющимися в них
телами. Вскоре полоска ущелья, выметенная метлою Храброва,
обагрилась кровью -кому-то разбили нос. Тропка алых капель на
сером асфальте уводила к фургону. В штабе Клава обрабатывала
перекисью водорода Валентина Борисовича Завадовского,
получившего ссадину при падении с крыльца.
Рыскаль поспевал там и тут. Только его видели у фургона,
где он производил ревизию нарушителей и договаривался с
милиционерами о повторном рейсе, ибо улов пьяниц оказался
значительнее, чем предполагалось, как Игорь Сергеевич
оказывался на девятом этаже, чтобы разобраться с компанией
студентов, курящих на площадке; покончив с ними, спешил в штаб,
где Клава подносила ему стакан горячего чая, а Светозар
Петрович сообщал текущую статистику рейда: столько-то человек в
фургоне, такие-то квартиры помечены.
Игорь Сергеевич был мрачен: масштабы явления превзошли
самые страшные прогнозы. Становилось ясно, что одним рейдом тут
не обойдешься, нужна постоянная работа.
Как вдруг в штабе показались инженер Вероятнов и
Файнштейн, которые вели под руки щуплого гражданина маленького
роста, мертвецки пьяного. Одет он был в глухой комбинезон из
блестящей ткани цвета алюминия и в такую же шапочку.
Однако невменяемое состояние гражданина и его странный
наряд как-то отступили перед ужасом, охватившим майора при
взгляде на лицо незнакомца. Оно было желтого с просинью цвета,
огромными блеклыми остановившимися глазами -- и без носа! Когда
же Игорь Сергеевич обратил взгляд на руки странного гражданина,
то обнаружил на месте пальцев довольно-таки мерзкие щупальца.
-- Кто это? -- спросил Рыскаль с тревогой.
-- Вышел из квартиры двести восемьдесят четыре с двумя
алкашами, -- доложил Вероятнов. -- Тех мы в фургон, а этого...
Решили вам показать.
-- Правильно, -- одобрил Рыскаль, приходя в себя после
шока, вызванного видом незнакомца. -- Такого в вытрезвитель
нельзя, он там всех перепугает...
Он обошел пьяного, поддерживаемого за локотки Файнштейном
и Вероятновым и никак не отозвавшегося на происходящее.
-- Что же это за явление? -- озадаченно спросил Рыскаль.
-- Я думаю, алкогольный мутант, Игорь Сергеевич, -- сказал
Файнштейн. -Как врач могу подтвердить, что такое возможно.
-- А вдруг иностранец? Из какой квартиры вышел, вы
говорите? Кто там живет?
-- Квартира пустует с апреля. Там писатель прописан, --
доложил Вероятнов.
-- А-а... Зарегистрированный бегун... -- вспомнил Рыскаль.
Он поводил указательным пальцем перед отсутствующим носом
желтолицего мутанта. Блеклые глаза мутанта не выразили ни
малейшего интереса.
-- Вы кто? Вы меня видите?! -- крикнул Рыскаль в лицо
мутанту.
Тот на секунду оживился, задвигал щупальцами. Изо рта его
вырвался шипящий звук, после чего он попытался произнести
какое-то слово.
-- Что он сказал? -- не понял Рыскаль.
-- Кажется, "лебедь", -- сказал Вероятнов.
-- При чем тут лебедь? -- пожал плечами Файнштейн.
-- Вот что. Запрем этого "лебедя" в штабе и вызовем
"скорую",
-- распорядился Рыскаль.
Бесчувственного мутанта опустили на стул, Рыскаль набрал
номер "Скорой" и объяснил, что нужно приехать к гражданину с
ярко выраженными физическими недостатками. К тому же --
пьяному. Диспетчер "Скорой" отказывалась, так что Рыскалю
пришлось назвать свой чин и должность.
Мутант неловко сидел на стуле, свесив набок желтое
безжизненное лицо.
Клава поднесла ему ко рту (за неимением носа) скляночку с
нашатырем, мутант дернулся и вдруг, вырвав из рук Клавы
пузырек, опрокинул содержимое себе в рот. После чего снова впал
в прострацию.
Его заперли в помещении штаба и отправились по этажам
-наводить порядок в помеченных квартирах. Клава осталась у
двери, внимательно прислушиваясь к звукам изнутри. Слава Богу,
мутант вел себя мирно.
"Скорая" приехала через час. За это время рейд подошел к
концу, и его участники вновь собрались в квартире Рыскаля,
однако штаб пока не открывали -- пили чай на кухне, обмениваясъ
впечатлениями и подробностями операции.
Молоденькая женщина-врач в белом халате вошла в квартиру
и, выслушав короткое объяснение майора, попросила показать
больного. Майор повернул ключ в двери штаба и распахнул дверь.
В штабе никого не было. Только обивка стула, где сидел
мутант, была слегка обожжена, да в оконном стекле удалось после
тщательного осмотра обнаружить мельчайшие, не более миллиметра
в поперечнике, дырочки с гладкими оплавленными краями.
Однако вернемся к нашему герою, успевшему задать нам новые
загадки. Мы уже давно потеряли его из вида.
Демилле прибыл в Ленинград поездом в середине августа.
Трудности с билетами и ночевками на время отвлекли его от
мыслей о будущем: куда он спешит? что будет делать дальше? где
ему жить? -- но они встали во весь рост, как только Евгений
Викторович с портфельчиком вышел из здания Московского вокзала.
Куда ехать? Где провести хотя бы первую ночь?
Все прежние пристанища отпадали. Аспиранты наверняка в
отпуске, лакомятся дынями в Баку и Ташкенте и рассказывают о
чудаке, потерявшем собственный дом; детский сад -- на даче,
Неволяев уже не дежурит по ночам; Наталья?.. Бог его знает, что
там у Натальи? Может, замуж вышла... О Безиче и Каретникове
даже не вспоминал, вычеркнул их из памяти.
Как ни крути, оставались матушка и Любаша. Но сначала
заехать на службу, нет ли там каких новостей?
Демилле вышел на Лиговку и прошелся вдоль длинной очереди
на такси. Хотелось проехаться по родному городу с комфортом. У
Евгения Викторовича бывали такие капризы. Однако стоять в
очереди было выше сил. Демилле остановился в задумчивости.
-- Куда вам ехать? -- раздался сзади приятный голос.
Демилле оглянулся и увидел модного, по-летнему одетого
мужчину среднего роста, спортивной наружности, с открытым
стандартно-непримечательным лицом, какие встречаются на
рекламах. Мужчина поигрывал ключами "Жигулей".
-- Недалеко. На Мойку, -- ответил Демилле.
-- Три рубля, -- сказал мужчина, слегка улыбаясь и глядя
Демилле прямо в глаза.
-- Поехали, -- пожал плечами Евгений Викторович.
Мужчина отвел его на стоянку, отпер "Жигули" вишневого
цвета, предложил сесть. Демилле уселся спереди и пристегнулся
ремнем безопасности.
-- Правильно, -- похвалил водитель. -- Приходится
напоминать, знаете...
По дороге разговорились. Начал водитель: откуда приехали?
какая погода в Крыму?.. -- говорил законченными, правильно
построенными фразами. Демилле отвечал корректно, но сухо,
поскольку, с одной стороны, презирал в душе эту породу
частников, с другой же -не хотел обижать.
Впрочем, водитель, похоже, не обращал на интонацию
пассажира внимания, довольствовался фактами. Когда Демилле
назвал адрес института, куда нужно подъехать, водитель взглянул
на него с интересом.
-- Вы кем там работаете, если не секрет?
-- Архитектором.
-- Интерьеры оформлять умеете?
-- Да... Зачем вам это?
-- Вопросы потом. Подработать хотите? Оплата наличными и
сразу. Работа по специальности.
-- М-м... -- Демилле замялся.
Предложение было как нельзя кстати, учитывая
неопределенность его положения, отсутствие жилья и денег.
Возможно, придется снимать комнату, вообще деньги всегда нужны.
Но и соглашаться не хотелось, ибо он чувствовал, что дело
нечисто.
Водитель между тем притормозил у подъезда проектного
института, где работал Демилле, и, вынув из кармана визитную
карточку, черкнул что-то на обороте.
-- Если надумаете, приезжайте по этому адресу. Работаем с
пяти до полуночи. Жду вас два вечера, в противном случае
обращаюсъ к другому специалисту.
Демилле отсчитал деньги и вышел, поблагодарив кивком.
"Жигули" умчались. Демилле взглянул на визитку. На лицевой
стороне типографским шрифтом было вытиснено: "Зеленцов Валерий
Павлович. Диск-жокей", стояли домашний адрес и телефон. На
оборотной стороне рукою Зеленцова было написано: "Дискотека
,,Ассоль"" и адрес на проспекте Обуховской обороны. Евгений
Викторович спрятал визитку в карман и вошел в здание института.
В коридорах было пустынно, пора отпусков еще не кончилась.
Демилле почувствовал странное отчуждение: его институт с
потерей дома не стал ближе, а, наоборот, отдалился от него,
стал чужим. Не встретив никого из знакомых, он дошел до
мастерской на третьем этаже и, с неудовольствием предвкушая
предстоящее вранье, открыл дверь.
В мастерской сидела Жанна, листая журнал "Англия".
-- О! Демилле явился. Ты чего так рано? У тебя же еще
отпуск?
-- Так... Забрел по пути, -- ответил Евгений Викторович,
озирая глазами мастерскую.
За кульманами никого не видно. Стол начальника пуст. Он
подошел к своему рабочему месту и увидел прикрепленную к
чертежной доске записку: "Евгений Викторович! Прошу Вас срочно
зайти в партком. Решмин".
-- Тебя тут ищут, -- сказала Жанна, не переставая листать
журнал. -- Ты что-нибудь натворил?
-- Кто? -- вздрогнул Демилле, а в голове промелькнуло:
"Неужто Ириша?"
-- Майор милиции приходил. Интересовался.
Демилле похолодел. Сразу вспомнились комаровская дача и
два санитара, спускающие с крыльца длинные носилки, накрытые
простыней. Невидящими глазами он продолжал смотреть на записку,
мысли его заметались и среди них выделилась вдруг одна:
"Бежать!".
-- С женой-то помирился? -- равнодушно поинтересовалась
Жанна.
Она знала о кратковременном пребывании Демилле у Натальи;
Евгений Викторович как-то весною проговорился, тем более, что с
Натальей его бывшая возлюбленная была шапочно знакома
-- виделись однажды в кафе; однако причину своего
проживания вне семьи Демилле утаил. Жанна решила просто -- в
очередной раз поругался с Ириной. Это ей было понятно. Сама не раз
удивлялась еще в пору их романа: "Как тебя терпят? Я бы никогда не
стала, выгнала бы тут же!"
Евгений Викторович с недоумением посмотрел на Жанну, потом
сообразил, что она имеет в виду. Жанна была ему сейчас
неприятна. Как он мог связаться с нею, бродить часами по
улицам, говорить, говорить, искать возможности для интимных
свиданий?..
-- Помирился, -- сказал он и тут же, сменив тон,
продолжал: -- Жанночка, я тебя очень прошу, обо мне ни слова.
Хорошо?
-- О чем? -- удивилась она.
-- Ну, что я... В общем, заходил, говорил... Очень тебя
прошу.
-- Хорошо, -- пожала плечами она.
-- Даже если будут разыскивать, -- подчеркнул Демилле.
-- Да что ты наделал-то? -- наконец всерьез
заинтересовалась она, отложила журнал и вышла из-за стола. По
ее странной улыбке Демилле понял, что Жанна вспомнила. Она
иногда любила так вспоминать былые увлечения, на один миг
возвращая прошлое и снова купаясь в нем. Жанна приблизилась к
Демилле, положила руку на плечо, заглянула в глаза.
-- Ты уже все забыл? -- прошептала она и слегка откинула
голову, ожидая поцелуя.
Однако Евгений Викторович заерзал, отодвинулся,
освобождаясь от руки и взгляда.
-- Почему же... Сейчас не время...
-- Пойдем посидим где-нибудь, -- предложила Жанна,
мгновенно отрезвев и переходя на приятельский тон.
-- Нет-нет, не могу, -- извиняющимся голосом, который
всегда был ему противен, запротестовал Демилле, все более
отодвигаясь.
-- Как хочешь, -- снова пожала она плечами и возвратилась
на место.
-- Я тебе позвоню, -- зачем-то сказал он.
-- Для чего? Не волнуйся, никому ничего не скажу.
Демилле стыдливо пошел между кульманов к двери. Уже в
дверях его догнала холодная фраза Жанны:
-- Все-таки ты не мужчина.
С этим и ушел.
По коридору продвигался быстро, испуганно озираясь, как
вражеский разведчик в неумелом фильме. Боялся, что заметят,
поведут в партком, начнут выяснять, откуда знает Безича и
Кравчука, позвонят в милицию... Слава Богу, никого из
начальства не встретил.
Он вышел на улицу, почти бегом кинулся к Невскому и
смешался там с толпой.
Мысли вертелись вокруг милиции. Почему ищут? Что могут ему
инкриминировать? Припоминались разговоры с Безичем и Аркадием:
Олимпиада, Мадридское совещание... Письмо хотел написать! А
что, если подозревают в убийстве Кравчука? Неизвестно, как там
все вышло, какую записку оставил Аркадий перед смертью. Вряд ли
стали бы так настойчиво разыскивать, если бы не подозревали.
Майор приходил. Не сержант, не лейтенант даже, а майор. Чин в
милиции немалый...
Демилле зашел в телефонную будку, отдышался и набрал номер
Анастасии Федоровны.
-- Мама, здравствуй. Это я.
-- Федя?
-- Почему Федя? Это я, Женя...
Анастасия Федоровна сразу же накинулась на него, выливая
все свалившиеся на голову заботы: Любаша в роддоме, она одна с
Никой и Хуанчиком, Шандор в лагере, как вам не стыдно, ни
одного письма из Севастополя, хотя бы позвонили... Да! Самое
главное. Федя приехал.
-- Зачем? -- тупо спросил Демилле.
-- Как зачем?! Как зачем?! -- закричала бабушка Анастасия.
-- Я тебе удивляюсь. В отпуск приехал.
-- Вы виделись?
-- Нет еще. Звонил. Ты же его знаешь, для него к матери
выбраться
-- целое дело. Все вы хороши... -- Анастасия Федоровна
внезапно заплакала.
-- Мама, не надо. Не волнуйся, -- безнадежно бормотал
Демилле.
-- Женечка, я совсем забыла. К нам участковый приходил, --
так же внезапно переставая плакать, сообщила Анастасия
Федоровна. -Тебя спрашивал. Что случилось? Я жутко
переволновалась.
-- Все в порядке. Это ошибка, -- стараясь придать голосу
уверенность, ответил Евгений Викторович, в то время как сердце
опять провалилось. -- А что он говорил? Зачем я ему?
-- Не знаю. Просто хотел знать, где ты. Я сказала, что в
отпуске, с семьей. Как Егорка? Так давно его не видела.
Демилле скучным голосом принялся врать про Севастополь,
Егора, Ирину, купания...
-- Когда же вы зайдете? Любу надо навестить.
-- Мамочка, прости, сейчас некогда. Егорку в школу
устраиваем. Потом как-нибудь заскочу. К Любаше заеду. Где она?
-- В Эрисмана. Ты к Федьке зайди, к Федьке...
Евгений Викторович вышел из будки разбитым. Более всего
расстроила его собственная фраза -- "Егорку в школу
устраиваем". Сердце так и защемило. В какую школу?.. Значит, и
у матери его искали. Дело серьезное. Выходит, туда нельзя.
Остановиться у Федора
-- устанешь объяснять. Этого им не понять после Ливии. Да и вообще,
у родственников жить невозможно. Найдут в два
счета. Надо затихариться...
Демилле сам не заметил, как перешел на уголовную
терминологию, будто был закоренелым рецидивистом.
Обстоятельства толкали его на неизведанную дорогу. В душе
поселился страх. Демилле стал сторониться милиционеров, свернул
с шумного Невского и пошел дальше по Садовой, пока не дошел до
Летнего сада. Там он укрылся в тенистой аллее и присел на
скамейку. Горько было на душе. Совсем пропащий в таком огромном
городе. Пойти не к кому: либо опасно, либо некстати, требуются
повод, приглашение.
Собственно, приглашение есть. Демилле нашел визитку
Зеленцова, еще раз осмотрел ее и прикинул в уме, как добираться
до нужного адреса. Времени оставалось как раз, чтобы не спеша
доехать туда к началу работы, то есть к пяти часам.
Подъезжая к "стекляшке" на проспекте Обуховской обороны,
заметил из окна трамвая знакомые "Жигули" вишневого цвета.
Демилле зашел в здание и поднялся на второй этаж.
Здесь кипела работа: тянули проводку, красили. В длинном
зале, уставленном белыми круглыми столиками на гнутых ножках и
такого же цвета стульями с кружевными прорезными спинками,
находились человек пять. В дальнем конце, у пульта со
сверкаюшей никелем аппаратурой, Демилле увидел Зеленцова,
помахал ему. Зеленцов сделал жест рукой: подходите...
-- Надумали? -- спросил он, когда Демилле приблизился.
В этот момент из громадных звуковых колонок по бокам
небольшой низкой сцены вырвались оглушительные звуки музыки.
Демилле присел от неожиданности, а Зеленцов весело
расхохотался. Музыка оборвалась так же внезапно, как грянула.
-- Давайте знакомиться, -- Зеленцов вышел из-за пульта,
позвал еще двоих. Подошли невысокий толстый армянин с большой
круглой головой и такого же роста человек с бородкой. Демилле
назвал себя; обменялись рукопожатием. Армянина звали Алик
Серопян, человека с бородкой -- Алексей Христофорович Малыгин.
Первый, как вскоре выяснилось, был барменом дискобара "Ассоль",
второй, как и Зеленцов, -- диск-жокеем. Обоим было лет по
тридцать пять.
После первых незначащих фраз, во время которых Демилле,
однако, успел понять, что главный в этой компании -- Серопян,
приступили к делу. Перед Евгением Викторовичем была поставлена
конкретная задача: оформить помещение дискотеки, исходя из
имеющихся в наличии материалов -- краски, цветной бумаги,
фольги, прессованных древесно-стружечных плит и прочего, -- и
разместить в интерьере световое оформление, которое также
имелось в изобилии -- от гирлянд цветомузыки до лазеров и
милицейских мигалок. В помощь ему приставлялись два подсобника,
совсем молоденькие Шурик и Вадик. Всю работу нужно было
непременно завершить к первому сентября -- дню открытия
-- А что? Верно товарищ говорит, -- вступила Малинина.
-Формально дежурим на производстве. Пошатаемся с повязками по
людным местам и бегом домой. А здесь -- все свои. В случае чего
-только крикни!
-- Управление, надеюсь, не будет возражать? -- обратился
генерал к Рыскалю.
Тот развел руками.
-- Какие могут быть возражения...
-- Вы думаете, так просто будет собрать на дежурство
членов дружины? -- возразил Файнштейн. -- На работе нас
обязывает начальство.
-- А здесь -- совесть! -- воскликнула Светозара Петровна,
на что Файнштейн только страдальчески поморщился.
-- А пустующие квартиры немедля сдать под охрану милиции.
Поставить сигнализацию -- и все дела, -- генерал сел.
Собрание оживилось. Предложения генерала показались
простыми и разумными, а главное -- возвращали кооператив к
единению, к незабываемым майским дням сплоченности и доверия.
Тут же стали обсуждать: кто и как будет дежурить, все ли члены
кооператива должны быть членами ДНД или же только мужчины,
какова периодичность дежурств, часы и тому подобное.
Ответственность за создание дружины возложили на начальников
групп взаимопомощи каждого подъезда. Настроение собрания
поднялось. Забрезжил выход.
-- Алкашей будем принимать? -- спросила Малинина.
-- Вот еще!
-- А что они -- не люди? -- обиделась Вера.
-- Мы с ними бороться будем, -- объяснила Светозара
Петровна.
-- И они тоже будут. С собой будут бороться. Вы не знаете!
Алкаши ужасно с собою борются, только в одиночку.
Ответственность возрастет, -- серьезно убеждала Вера.
Решили дружно -- препятствий алкоголикам при записи в
дружину не чинить.
Рыскаль подвел итоги заседания. Во время дебатов он
отмалчивался, будто размышлял о чем-то. Наконец, выслушав всех
и не вставая со своего председательского места под портретом
Дзержинского, майор начал негромко:
-- Я вот тут думал, товарищи... Последний месяц тяжелый
был. Не налаживается у нас коммунистический быт. Огорчительно.
Все ждем, когда на тарелочке поднесут. А надо самим строить.
Товарищ генерал справедливо указал. Поймите меня правильно: я
власть не хочу применять. И постовых в каждом подъезде могу
вернуть, это не проблема, учитывая наше положение... Но
хочется-то -- без постовых! -- воскликнул вдруг Рыскаль с такой
болью, что присутствующие потупили глаза. Не ожидали от майора
эмоций: всегда он был ровен и спокоен. Видно, сильно его
допекли обстоятельства и горькие думы. -- Дружина -- это
хорошо. Мы ее создадим. Но не только в надзоре дело. Я думал:
устроим маленькую показательную ячейку. Как можно жить. Чтобы
другие видели... Ан нет. Не получается. Снова попрятались в
свои ракушки...
-- Я же говорю, нужно чаще встречаться, -- сказала
Ментихина.
-- Собраниями не поможешь... -- вздохнул Рыскаль.
-- Что же вы предлагаете, Игорь Сергеевич? -- спросил
Файнштейн.
-- Если б я знал... Понимаете, я в деревне вырос. Семья
большая. Все друг про друга известно: кто синяк набил, у кого
штаны прохудились, кому мамка выволочку сделала... И про другие
семьи всем известно, про соседские, потому что все на виду. А
на виду жить лучше стараешься. Стыдно перед другими... Или вот
в коммуналке, помнишь, Клава?..
-- Я так вас понял, что вы хотите, чтоб весь наш дом был
одной большой коммунальной квартирой? -- опять спросил
Файнштейн.
-- Коммуналка -- ведь она от слова "коммуна", -- сказал
Рыскаль.
-- Простите. Всем известно, что партией и правительством
взят курс на обеспечение трудящихся отдельными квартирами,
-возразил Файнштейн.
-- Курс-то взят... -- снова вздохнул Рыскаль.
-- Я не понимаю, -- развел руками Файнштейн.
Вот на этой недоумевающей ноте заседание и закончилось.
Разошлись тихо, каждый про себя обдумывая зароненную майором
озабоченность. В самом деле, и так плохо, и сяк. Залезли в
отдельные квартиры, знать ничего не хотим о ближних -- какой же
это коммунизм? Но неужто лучше коммуналка с постоянной
нервотрепкой и неугасающим стыдом оттого, что приходится
интимные стороны жизни выставлять напоказ? Куда податься?..
Тем не менее, запись в дружину провели организованно и
дружно. Возглавил дружинников богатырь Вероятнов, которому это
было зачтено как партийное поручение на заводе, где он работал.
(Об этом позаботился Рыскаль.) Не мешкая, решили провести
первый противоалкогольный рейд, причем решение это и дату рейда
Правление держало в строжайшей тайне, дабы застать нарушителей
врасплох.
Григорий Степанович принимал в подготовке к рейду живейшее
участие, так что баснописец Бурлыко предложил даже в шутку
назвать дружину именем генерала Николаи. Рыскаль воспринял
серьезно.
-- Посоветуюсь в Управлении. Поскольку вы -- Герой, могут
разрешить.
-- Оставьте, Игорь Сергеевич! -- рассердился генерал.
К назначенному дню инженер Карапетян при помощи дворников
обновил гирлянду освещения в щели, куда выходили двери
парадных: заменил перегоревшие лампочки, над каждым подъездом
установил мошные ртутные светильники. Вечерами щель светилась,
как раскаленная добела проволока.
В двадцать один час в штабе собрались дружинники с
красными повязками на рукавах. Все были сосредоточены,
переговаривались вполголоса. Саша Соболевский мерцал
фотовспышкой. Было нервно.
Рыскаль позвонил в медвытрезвитель и вызвал фургон.
-- Начнем, товарищи, -- сказал он, положив трубку и обведя
собравшихся строгим взглядом.
Группы одна за другой принялись покидать штаб.
Разработанный Рыскалем план состоял в следующем: сначала
прочесать все лестничные марши и площадки от первого этажа до
последнего, потом приступить к досмотру подозрительных квартир.
В штабе у телефона остались дежурить Светозар Петрович и
генерал Николаи. Клава и обе дочери Рыскалей кипятили чай и
готовили перевязочные средства.
...Потом уже, работая над спецвыпуском "Воздухоплавателя",
баснописец Бурлыко пустит очередную шутку, назвав эту ночь
"Варфоломеевской", но тогда было не до шуток. Отряды
дружинников, бесшумно проскользнув по щели к дверям подъездов,
устремлялись на верхние этажи, обшаривая кулуары площадок и
закутки у мусоропроводов. Попутно специальные
разведчики-слухачи, приникая ушами к дверям, прослушивали, не
раздаются ли из квартир подозрительные шумы: ругань, крики,
звяканье бутылок. При обнаружении оных дверь помечали мелом,
однако пока в квартиры не входили. Работали на площадках.
Зазевавшихся алкашей, распивающих парами и на троих свои
бормотушные бутылки, брали быстро и бесшумно. Как правило,
алкоголики располагались у мусоропроводов, поставив бутылку на
крышку люка. Их моментально сталкивали в лифт и спускали на
первый этаж, где они попадали в руки дворников, поддержанных
Бурлыко, Завадовским и гигантом Вероятновым. Точно карающая
молния, прорезала темноту фотовспышка в руках Соболевского, и
ослепленные ею алкоголики попадали в щель, где на них
наваливался мертвенно-синеватый свет ртутных ламп.
Конвоируемые, а иногда и ускоряемые дружинниками, несчастные
следовали быстрой пробежкой к выходу на Подобедову, где их,
урча мотором, ждал фургон "Спецмедслужба" с гостеприимно
распахнутой задней дверцей. Не замедляя скорости, чему
способствовали три сержанта милиции, нарушители порядка влетали
туда, как в черную дыру, и исчезали из глаз. Тем, кто не мог
двигаться исправно, помогали это делать. Фургон постепенно
наполнялся пьяными слезами, криками и угрозами.
Кроме распивающих на площадках, хватали так называемых
"гонцов", устремлявшихся из квартир за бутылками, случалось, в
одной рубашке на голое тело, и сжимавших в кулаке мятые рубли,
а также возвращавшихся обратно с добычей, найденной поблизости
у водителей такси. Квартира тут же помечалась мелом, а "гонцы"
пополняли компанию в фургоне.
Курящих на лестницах кооператоров и их гостей сортировали:
смирных отцов семейств, оберегающих свои квартиры от табачного
дыма, вежливо направляли домой, людей же из пьяных компаний
отводили в штаб для последующего разбирательства, если они вели
себя тихо. Буйствующих ждал фургон; квартира, естественно,
помечалась.
Не обходилось без конфликтов: то тут, то там на лестничных
площадках слышалась глухая возня с отзвуками мата, дрожали
перила, гремели дверцы лифта, сотрясаемые борющимися в них
телами. Вскоре полоска ущелья, выметенная метлою Храброва,
обагрилась кровью -кому-то разбили нос. Тропка алых капель на
сером асфальте уводила к фургону. В штабе Клава обрабатывала
перекисью водорода Валентина Борисовича Завадовского,
получившего ссадину при падении с крыльца.
Рыскаль поспевал там и тут. Только его видели у фургона,
где он производил ревизию нарушителей и договаривался с
милиционерами о повторном рейсе, ибо улов пьяниц оказался
значительнее, чем предполагалось, как Игорь Сергеевич
оказывался на девятом этаже, чтобы разобраться с компанией
студентов, курящих на площадке; покончив с ними, спешил в штаб,
где Клава подносила ему стакан горячего чая, а Светозар
Петрович сообщал текущую статистику рейда: столько-то человек в
фургоне, такие-то квартиры помечены.
Игорь Сергеевич был мрачен: масштабы явления превзошли
самые страшные прогнозы. Становилось ясно, что одним рейдом тут
не обойдешься, нужна постоянная работа.
Как вдруг в штабе показались инженер Вероятнов и
Файнштейн, которые вели под руки щуплого гражданина маленького
роста, мертвецки пьяного. Одет он был в глухой комбинезон из
блестящей ткани цвета алюминия и в такую же шапочку.
Однако невменяемое состояние гражданина и его странный
наряд как-то отступили перед ужасом, охватившим майора при
взгляде на лицо незнакомца. Оно было желтого с просинью цвета,
огромными блеклыми остановившимися глазами -- и без носа! Когда
же Игорь Сергеевич обратил взгляд на руки странного гражданина,
то обнаружил на месте пальцев довольно-таки мерзкие щупальца.
-- Кто это? -- спросил Рыскаль с тревогой.
-- Вышел из квартиры двести восемьдесят четыре с двумя
алкашами, -- доложил Вероятнов. -- Тех мы в фургон, а этого...
Решили вам показать.
-- Правильно, -- одобрил Рыскаль, приходя в себя после
шока, вызванного видом незнакомца. -- Такого в вытрезвитель
нельзя, он там всех перепугает...
Он обошел пьяного, поддерживаемого за локотки Файнштейном
и Вероятновым и никак не отозвавшегося на происходящее.
-- Что же это за явление? -- озадаченно спросил Рыскаль.
-- Я думаю, алкогольный мутант, Игорь Сергеевич, -- сказал
Файнштейн. -Как врач могу подтвердить, что такое возможно.
-- А вдруг иностранец? Из какой квартиры вышел, вы
говорите? Кто там живет?
-- Квартира пустует с апреля. Там писатель прописан, --
доложил Вероятнов.
-- А-а... Зарегистрированный бегун... -- вспомнил Рыскаль.
Он поводил указательным пальцем перед отсутствующим носом
желтолицего мутанта. Блеклые глаза мутанта не выразили ни
малейшего интереса.
-- Вы кто? Вы меня видите?! -- крикнул Рыскаль в лицо
мутанту.
Тот на секунду оживился, задвигал щупальцами. Изо рта его
вырвался шипящий звук, после чего он попытался произнести
какое-то слово.
-- Что он сказал? -- не понял Рыскаль.
-- Кажется, "лебедь", -- сказал Вероятнов.
-- При чем тут лебедь? -- пожал плечами Файнштейн.
-- Вот что. Запрем этого "лебедя" в штабе и вызовем
"скорую",
-- распорядился Рыскаль.
Бесчувственного мутанта опустили на стул, Рыскаль набрал
номер "Скорой" и объяснил, что нужно приехать к гражданину с
ярко выраженными физическими недостатками. К тому же --
пьяному. Диспетчер "Скорой" отказывалась, так что Рыскалю
пришлось назвать свой чин и должность.
Мутант неловко сидел на стуле, свесив набок желтое
безжизненное лицо.
Клава поднесла ему ко рту (за неимением носа) скляночку с
нашатырем, мутант дернулся и вдруг, вырвав из рук Клавы
пузырек, опрокинул содержимое себе в рот. После чего снова впал
в прострацию.
Его заперли в помещении штаба и отправились по этажам
-наводить порядок в помеченных квартирах. Клава осталась у
двери, внимательно прислушиваясь к звукам изнутри. Слава Богу,
мутант вел себя мирно.
"Скорая" приехала через час. За это время рейд подошел к
концу, и его участники вновь собрались в квартире Рыскаля,
однако штаб пока не открывали -- пили чай на кухне, обмениваясъ
впечатлениями и подробностями операции.
Молоденькая женщина-врач в белом халате вошла в квартиру
и, выслушав короткое объяснение майора, попросила показать
больного. Майор повернул ключ в двери штаба и распахнул дверь.
В штабе никого не было. Только обивка стула, где сидел
мутант, была слегка обожжена, да в оконном стекле удалось после
тщательного осмотра обнаружить мельчайшие, не более миллиметра
в поперечнике, дырочки с гладкими оплавленными краями.
Однако вернемся к нашему герою, успевшему задать нам новые
загадки. Мы уже давно потеряли его из вида.
Демилле прибыл в Ленинград поездом в середине августа.
Трудности с билетами и ночевками на время отвлекли его от
мыслей о будущем: куда он спешит? что будет делать дальше? где
ему жить? -- но они встали во весь рост, как только Евгений
Викторович с портфельчиком вышел из здания Московского вокзала.
Куда ехать? Где провести хотя бы первую ночь?
Все прежние пристанища отпадали. Аспиранты наверняка в
отпуске, лакомятся дынями в Баку и Ташкенте и рассказывают о
чудаке, потерявшем собственный дом; детский сад -- на даче,
Неволяев уже не дежурит по ночам; Наталья?.. Бог его знает, что
там у Натальи? Может, замуж вышла... О Безиче и Каретникове
даже не вспоминал, вычеркнул их из памяти.
Как ни крути, оставались матушка и Любаша. Но сначала
заехать на службу, нет ли там каких новостей?
Демилле вышел на Лиговку и прошелся вдоль длинной очереди
на такси. Хотелось проехаться по родному городу с комфортом. У
Евгения Викторовича бывали такие капризы. Однако стоять в
очереди было выше сил. Демилле остановился в задумчивости.
-- Куда вам ехать? -- раздался сзади приятный голос.
Демилле оглянулся и увидел модного, по-летнему одетого
мужчину среднего роста, спортивной наружности, с открытым
стандартно-непримечательным лицом, какие встречаются на
рекламах. Мужчина поигрывал ключами "Жигулей".
-- Недалеко. На Мойку, -- ответил Демилле.
-- Три рубля, -- сказал мужчина, слегка улыбаясь и глядя
Демилле прямо в глаза.
-- Поехали, -- пожал плечами Евгений Викторович.
Мужчина отвел его на стоянку, отпер "Жигули" вишневого
цвета, предложил сесть. Демилле уселся спереди и пристегнулся
ремнем безопасности.
-- Правильно, -- похвалил водитель. -- Приходится
напоминать, знаете...
По дороге разговорились. Начал водитель: откуда приехали?
какая погода в Крыму?.. -- говорил законченными, правильно
построенными фразами. Демилле отвечал корректно, но сухо,
поскольку, с одной стороны, презирал в душе эту породу
частников, с другой же -не хотел обижать.
Впрочем, водитель, похоже, не обращал на интонацию
пассажира внимания, довольствовался фактами. Когда Демилле
назвал адрес института, куда нужно подъехать, водитель взглянул
на него с интересом.
-- Вы кем там работаете, если не секрет?
-- Архитектором.
-- Интерьеры оформлять умеете?
-- Да... Зачем вам это?
-- Вопросы потом. Подработать хотите? Оплата наличными и
сразу. Работа по специальности.
-- М-м... -- Демилле замялся.
Предложение было как нельзя кстати, учитывая
неопределенность его положения, отсутствие жилья и денег.
Возможно, придется снимать комнату, вообще деньги всегда нужны.
Но и соглашаться не хотелось, ибо он чувствовал, что дело
нечисто.
Водитель между тем притормозил у подъезда проектного
института, где работал Демилле, и, вынув из кармана визитную
карточку, черкнул что-то на обороте.
-- Если надумаете, приезжайте по этому адресу. Работаем с
пяти до полуночи. Жду вас два вечера, в противном случае
обращаюсъ к другому специалисту.
Демилле отсчитал деньги и вышел, поблагодарив кивком.
"Жигули" умчались. Демилле взглянул на визитку. На лицевой
стороне типографским шрифтом было вытиснено: "Зеленцов Валерий
Павлович. Диск-жокей", стояли домашний адрес и телефон. На
оборотной стороне рукою Зеленцова было написано: "Дискотека
,,Ассоль"" и адрес на проспекте Обуховской обороны. Евгений
Викторович спрятал визитку в карман и вошел в здание института.
В коридорах было пустынно, пора отпусков еще не кончилась.
Демилле почувствовал странное отчуждение: его институт с
потерей дома не стал ближе, а, наоборот, отдалился от него,
стал чужим. Не встретив никого из знакомых, он дошел до
мастерской на третьем этаже и, с неудовольствием предвкушая
предстоящее вранье, открыл дверь.
В мастерской сидела Жанна, листая журнал "Англия".
-- О! Демилле явился. Ты чего так рано? У тебя же еще
отпуск?
-- Так... Забрел по пути, -- ответил Евгений Викторович,
озирая глазами мастерскую.
За кульманами никого не видно. Стол начальника пуст. Он
подошел к своему рабочему месту и увидел прикрепленную к
чертежной доске записку: "Евгений Викторович! Прошу Вас срочно
зайти в партком. Решмин".
-- Тебя тут ищут, -- сказала Жанна, не переставая листать
журнал. -- Ты что-нибудь натворил?
-- Кто? -- вздрогнул Демилле, а в голове промелькнуло:
"Неужто Ириша?"
-- Майор милиции приходил. Интересовался.
Демилле похолодел. Сразу вспомнились комаровская дача и
два санитара, спускающие с крыльца длинные носилки, накрытые
простыней. Невидящими глазами он продолжал смотреть на записку,
мысли его заметались и среди них выделилась вдруг одна:
"Бежать!".
-- С женой-то помирился? -- равнодушно поинтересовалась
Жанна.
Она знала о кратковременном пребывании Демилле у Натальи;
Евгений Викторович как-то весною проговорился, тем более, что с
Натальей его бывшая возлюбленная была шапочно знакома
-- виделись однажды в кафе; однако причину своего
проживания вне семьи Демилле утаил. Жанна решила просто -- в
очередной раз поругался с Ириной. Это ей было понятно. Сама не раз
удивлялась еще в пору их романа: "Как тебя терпят? Я бы никогда не
стала, выгнала бы тут же!"
Евгений Викторович с недоумением посмотрел на Жанну, потом
сообразил, что она имеет в виду. Жанна была ему сейчас
неприятна. Как он мог связаться с нею, бродить часами по
улицам, говорить, говорить, искать возможности для интимных
свиданий?..
-- Помирился, -- сказал он и тут же, сменив тон,
продолжал: -- Жанночка, я тебя очень прошу, обо мне ни слова.
Хорошо?
-- О чем? -- удивилась она.
-- Ну, что я... В общем, заходил, говорил... Очень тебя
прошу.
-- Хорошо, -- пожала плечами она.
-- Даже если будут разыскивать, -- подчеркнул Демилле.
-- Да что ты наделал-то? -- наконец всерьез
заинтересовалась она, отложила журнал и вышла из-за стола. По
ее странной улыбке Демилле понял, что Жанна вспомнила. Она
иногда любила так вспоминать былые увлечения, на один миг
возвращая прошлое и снова купаясь в нем. Жанна приблизилась к
Демилле, положила руку на плечо, заглянула в глаза.
-- Ты уже все забыл? -- прошептала она и слегка откинула
голову, ожидая поцелуя.
Однако Евгений Викторович заерзал, отодвинулся,
освобождаясь от руки и взгляда.
-- Почему же... Сейчас не время...
-- Пойдем посидим где-нибудь, -- предложила Жанна,
мгновенно отрезвев и переходя на приятельский тон.
-- Нет-нет, не могу, -- извиняющимся голосом, который
всегда был ему противен, запротестовал Демилле, все более
отодвигаясь.
-- Как хочешь, -- снова пожала она плечами и возвратилась
на место.
-- Я тебе позвоню, -- зачем-то сказал он.
-- Для чего? Не волнуйся, никому ничего не скажу.
Демилле стыдливо пошел между кульманов к двери. Уже в
дверях его догнала холодная фраза Жанны:
-- Все-таки ты не мужчина.
С этим и ушел.
По коридору продвигался быстро, испуганно озираясь, как
вражеский разведчик в неумелом фильме. Боялся, что заметят,
поведут в партком, начнут выяснять, откуда знает Безича и
Кравчука, позвонят в милицию... Слава Богу, никого из
начальства не встретил.
Он вышел на улицу, почти бегом кинулся к Невскому и
смешался там с толпой.
Мысли вертелись вокруг милиции. Почему ищут? Что могут ему
инкриминировать? Припоминались разговоры с Безичем и Аркадием:
Олимпиада, Мадридское совещание... Письмо хотел написать! А
что, если подозревают в убийстве Кравчука? Неизвестно, как там
все вышло, какую записку оставил Аркадий перед смертью. Вряд ли
стали бы так настойчиво разыскивать, если бы не подозревали.
Майор приходил. Не сержант, не лейтенант даже, а майор. Чин в
милиции немалый...
Демилле зашел в телефонную будку, отдышался и набрал номер
Анастасии Федоровны.
-- Мама, здравствуй. Это я.
-- Федя?
-- Почему Федя? Это я, Женя...
Анастасия Федоровна сразу же накинулась на него, выливая
все свалившиеся на голову заботы: Любаша в роддоме, она одна с
Никой и Хуанчиком, Шандор в лагере, как вам не стыдно, ни
одного письма из Севастополя, хотя бы позвонили... Да! Самое
главное. Федя приехал.
-- Зачем? -- тупо спросил Демилле.
-- Как зачем?! Как зачем?! -- закричала бабушка Анастасия.
-- Я тебе удивляюсь. В отпуск приехал.
-- Вы виделись?
-- Нет еще. Звонил. Ты же его знаешь, для него к матери
выбраться
-- целое дело. Все вы хороши... -- Анастасия Федоровна
внезапно заплакала.
-- Мама, не надо. Не волнуйся, -- безнадежно бормотал
Демилле.
-- Женечка, я совсем забыла. К нам участковый приходил, --
так же внезапно переставая плакать, сообщила Анастасия
Федоровна. -Тебя спрашивал. Что случилось? Я жутко
переволновалась.
-- Все в порядке. Это ошибка, -- стараясь придать голосу
уверенность, ответил Евгений Викторович, в то время как сердце
опять провалилось. -- А что он говорил? Зачем я ему?
-- Не знаю. Просто хотел знать, где ты. Я сказала, что в
отпуске, с семьей. Как Егорка? Так давно его не видела.
Демилле скучным голосом принялся врать про Севастополь,
Егора, Ирину, купания...
-- Когда же вы зайдете? Любу надо навестить.
-- Мамочка, прости, сейчас некогда. Егорку в школу
устраиваем. Потом как-нибудь заскочу. К Любаше заеду. Где она?
-- В Эрисмана. Ты к Федьке зайди, к Федьке...
Евгений Викторович вышел из будки разбитым. Более всего
расстроила его собственная фраза -- "Егорку в школу
устраиваем". Сердце так и защемило. В какую школу?.. Значит, и
у матери его искали. Дело серьезное. Выходит, туда нельзя.
Остановиться у Федора
-- устанешь объяснять. Этого им не понять после Ливии. Да и вообще,
у родственников жить невозможно. Найдут в два
счета. Надо затихариться...
Демилле сам не заметил, как перешел на уголовную
терминологию, будто был закоренелым рецидивистом.
Обстоятельства толкали его на неизведанную дорогу. В душе
поселился страх. Демилле стал сторониться милиционеров, свернул
с шумного Невского и пошел дальше по Садовой, пока не дошел до
Летнего сада. Там он укрылся в тенистой аллее и присел на
скамейку. Горько было на душе. Совсем пропащий в таком огромном
городе. Пойти не к кому: либо опасно, либо некстати, требуются
повод, приглашение.
Собственно, приглашение есть. Демилле нашел визитку
Зеленцова, еще раз осмотрел ее и прикинул в уме, как добираться
до нужного адреса. Времени оставалось как раз, чтобы не спеша
доехать туда к началу работы, то есть к пяти часам.
Подъезжая к "стекляшке" на проспекте Обуховской обороны,
заметил из окна трамвая знакомые "Жигули" вишневого цвета.
Демилле зашел в здание и поднялся на второй этаж.
Здесь кипела работа: тянули проводку, красили. В длинном
зале, уставленном белыми круглыми столиками на гнутых ножках и
такого же цвета стульями с кружевными прорезными спинками,
находились человек пять. В дальнем конце, у пульта со
сверкаюшей никелем аппаратурой, Демилле увидел Зеленцова,
помахал ему. Зеленцов сделал жест рукой: подходите...
-- Надумали? -- спросил он, когда Демилле приблизился.
В этот момент из громадных звуковых колонок по бокам
небольшой низкой сцены вырвались оглушительные звуки музыки.
Демилле присел от неожиданности, а Зеленцов весело
расхохотался. Музыка оборвалась так же внезапно, как грянула.
-- Давайте знакомиться, -- Зеленцов вышел из-за пульта,
позвал еще двоих. Подошли невысокий толстый армянин с большой
круглой головой и такого же роста человек с бородкой. Демилле
назвал себя; обменялись рукопожатием. Армянина звали Алик
Серопян, человека с бородкой -- Алексей Христофорович Малыгин.
Первый, как вскоре выяснилось, был барменом дискобара "Ассоль",
второй, как и Зеленцов, -- диск-жокеем. Обоим было лет по
тридцать пять.
После первых незначащих фраз, во время которых Демилле,
однако, успел понять, что главный в этой компании -- Серопян,
приступили к делу. Перед Евгением Викторовичем была поставлена
конкретная задача: оформить помещение дискотеки, исходя из
имеющихся в наличии материалов -- краски, цветной бумаги,
фольги, прессованных древесно-стружечных плит и прочего, -- и
разместить в интерьере световое оформление, которое также
имелось в изобилии -- от гирлянд цветомузыки до лазеров и
милицейских мигалок. В помощь ему приставлялись два подсобника,
совсем молоденькие Шурик и Вадик. Всю работу нужно было
непременно завершить к первому сентября -- дню открытия