Житинский Александр. Потерянный дом или Разговоры с Милордом. Части 3,4

Братья обнялись. Федор испытал мгновенный прилив детской
любви к Евгению, точно окунулся во времена юности, когда он не
был еще Шурыгиным, а Женя вызывал его неизменный восторг своим
умом, блеском, талантом. И Евгений Викторович растрогался,
уронил слезу, ибо давненько не видал близкого человека.

-- Алла! Женя пришел, будем ужинать! -- крикнул Федор.

Алла появилась в прихожей, подставила Демилле щеку для
поцелуя.

-- Однако ты изменился, -- сказала она с усмешкой.

-- А, ерунда! -- Демилле махнул рукой.

Он щелкнул замками "дипломата" и извлек из него бутылку
коньяка и шампанское.

-- Шурыгину нельзя, -- предупредила Алла.

-- Ничего, Алюн! Ради встречи... -- сказал Федор.

-- Вам мать не звонила? Правильно, я не велел звонить.
Любка родила! Мальчика! -- объявил Демилле и направился с
бутылками в кухню.

-- Фу-ты, Господи! -- вздохнула Алла.

-- Кого? -- Федор поспешил за братом.

-- Мальчика! Знаешь, как назвала? Иван! -- Демилле звонко
рассмеялся. -- Наконец взялась за ум! Иван Иванович Демилле!
Каково?

-- Фу-ты, Господи! -- повторила Алла.

Они расположились в маленькой кухоньке за столом,
появились закуски, бокалы. Алла, выпив шампанского за рождение
племянника, удалилась, сославшись на головную боль. Братья
остались одни.

Демилле внешне повеселел, но тревога в глазах не исчезла.
Федор с самого начала заметил, что у брата что-то не в порядке,
но не спрашивал, опасаясь задеть за живое, огорчить и самому
огорчиться. Разговор поначалу вертелся вокруг Любаши, но
довольно вяло: Федор дал понять, что по-прежнему считает
поведение сестры предосудительным, несмотря на русское
происхождение племянника. В результате свернули на "Жигули"
цвета морской волны. Тема была безопасной, но неинтересной
Евгению Викторовичу.

-- Как там, в Ливии? -- спросил он.

-- Жарко, -- ответил Федор.

-- А в политическом смысле?

-- Тоже.

Разговор о Ливии был таким образом исчерпан, и Демилле с
беспокойством отметил про себя, что напряженно ищет тему для
разговора. Ему стало досадно: не виделись с братом два года
-- и на тебе! -- поговорить не о чем. Он мучительно размышлял: сказать
или не сказать Федору о своей беде?

-- Ты часом ко мне не заезжал? -- спросил он.

-- Куда? -- удивился Федор.

-- На улицу Кооперации.

-- Не успел. Знаешь, установка гаража... Присматривал,
глаз да глаз нужен. Надеюсь, у тебя дома все в порядке?

Демилле хватил коньяку. Федор лишь пригубил. В глазах
Евгения Викторовича появились злые огоньки.

-- Дома все в порядке, -- сказал он. -- Только его нет.

-- Как это -- нет? -- насторожился Федор, предчувствуя
нечто опасное для пульса.

-- На улице Кооперации моего дома нет.

-- Ты развелся?! -- ахнул Федор, непроизвольным движением
дотрагиваясь до левого запястья.

-- Нет, -- поморщился Демилле. -- Он улетел куда-то.
Четыре месяца ищу -- не могу найти.

За столом воцарилось молчание. Демилле не без злорадства
наблюдал за физиономией брата. "Это тебе не Ливия!" --
промелькнуло у него в голове. Наконец Федор спросил:

-- Ты мое письмо получил?

-- Откуда?

-- Отсюда.

-- Куда ты его отправил?

-- На улицу Кооперации. По твоему адресу.

-- Адреса больше нет, Федя. И дома нет. Я же говорю:
четыре месяца я там не живу.

-- А Ирина? Почему мать мне не сказала? -- Федор
растерялся окончательно.

-- Мать не знает. А Ирина... Живет где-то в другом месте.

-- Она тоже переехала?

-- Федя, дом улетел! Ночью, со всеми жильцами. Снялся с
места и перелетел куда-то. Я не знаю -- куда.

-- Перестань паясничать! -- вскричал Федор, вскакивая с
места и нащупывая в кармане валидол.

Он вытряхнул из стеклянного цилиндрика таблетку и точным
движением положил ее под язык.

-- Я не паясничаю. Я правду говорю, -- как можно более
проникновенно сказал Евгений Викторович.

Федор молча замахал рукой, занятый растворением таблетки
под языком. Наконец ему показалось, что валидол расширил
сосуды, суженные заявлением брата.

-- Я не хочу даже говорить об этом, -- сказал он.

-- Хорошо, -- сразу согласился Демилле. -- Давай завтра
пойдем к Любаше, поздравим.

-- С чем?

-- У тебя племянник родился, балда!! -- заорал Демилле.

-- Я не считаю его своим племянником.

На крик в кухню вернулась Алла. Она метнула взгляд на
бутылку коньяка, опорожненную уже наполовину, потом -- на
Демилле.

-- Что вы тут орете? -- спросила она.

-- Вы там совсем чокнулись в своей Ливии! -- Демилле
почему-то разбирал смех.

-- Нет, это вы здесь совсем чокнулись, дорогой мой!
-отвечал Федор.

Алла заметила на столе раскрытую скляночку с валидолом.

-- Шурыгин, тебе плохо? -- строго спросила она.

-- Будет плохо! Ты послушай, что он говорит!

-- Нет-нет, я больше не буду. Давай лучше про Ливию. Там
негров много? -- спросил Демилле.

-- Там нет негров, -- сказала Алла. -- Там арабы.

-- А арабов много?

-- Два с половиной миллиона, -- сказал Федор хмуро.

-- Да-а-а... -- протянул Демилле. -- Это много.

Он налил себе коньяку и сразу выпил. Опять воцарилось
молчание.

-- Ты переночуешь у нас? -- спросил Федор.

-- С удовольствием. Последнее время мне приходится
ночевать в коктейль-баре.

Федор оставил эту реплику без внимания. Расспросы могли
завести неизвестно куда.

Евгению Викторовичу постелили в столовой на диване.
Улеглись спать рано, в половине одиннадцатого. Демилле развесил
на спинке стула джинсы, поставил под стул кроссовки, снял
рубашку и повалился на чистую постель. Долго с наслаждением
вдыхал запах свежей крахмальной наволочки. За стеною, в спальне
Шурыгиных, слышались приглушенные голоса Федора и Аллы:
бу-бу-бу...

Проснулся он рано. Стенные часы показывали без десяти
семь. Демилле сунул ноги в кроссовки и отправился в одних
трусах на кухню попить воды.

Он вышел в прихожую и свернул в боковой коридорчик,
ведущий к кухне. Застекленная дверь была приоткрыта. За дверью
Демилле увидел фигуру брата. Федор, тоже в одних трусах, стоял
перед иконкой, стоявшей на столе и прислоненной к сахарнице.
Федор размеренно осенял себя крестным знамением.

Серый свет утра, падавший из окна, придавал картине почти
кинематографическую рельефность.

Демилле инстинктивно шагнул назад, и тут Федор обернулся.
Глаза братьев встретились. Федор смотрел на него жалобным
взглядом, точно птенец, выпавший из гнезда. Евгений Викторович
ощутил, что по его щекам катятся слезы. Он распахнул дверь,
Федор поспешно шагнул к нему, и братья молча заключили друг
друга в объятия, не стыдясь слез. Они всхлипывали, шмыгали
носами, тычась в голые плечи друг друга -- два мужчины не
первой уже молодости, потерявшие один свой дом, а другой --
фамилию. Им обоим показалось, что необходимо что-то
предпринять, чтобы не разрушить это вернувшееся ощущение
братства. Возвращаться в свои постели было просто абсурдно.

-- Поедем к Любке... -- глухо пробормотал Федор.

Демилле молча стиснул брата в объятиях, повернулся и,
пряча лицо, поспешил к своей одежде. Он натянул ее с такой
быстротой, будто от этого зависело спасение человеческой жизни.
Однако, когда Евгений снова показался в прихожей, Федор уже был
там. Решимость преобразила его вялое лицо, оно вдруг показалось
Евгению Викторовичу истинно прекрасным. Ни слова не говоря,
Федор повлек брата в кухню, выплеснул в стаканы остатки
вчерашнего коньяка, и они молча выпили, как бы связанные тайным
обетом. Демилле, подхватив "дипломат", устремился к выходу,
Федор за ним, но тут путь им преградила Алла Шурыгина в ночной
рубашке -- растрепанная и грозная.

-- Шурыгин, не смей! Что вы задумали?!

-- Иди ты в ж...! -- Федор выругался с яростью и
наслаждением, будто выпалил из ракетницы в небо.

Алла охнула и провалилась в спальню. Братья выбежали из
подъезда и, крупно шагая, устремились через двор к проспекту,
по которому вереницей, точно танки, медленно двигались
поливальные машины.

Было свежее августовское утро. Первые желтые листья
светились в крепкой еще зелени кленов и тополей. По газонам
просторного двора выгуливали собак зябнущие хозяева. Черный
пудель с палкой в зубах большими прыжками, точно в замедленном
кино, передвигался по траве. Демилле видел все рельефно и
остро. Казалось, эта картина навсегда запечатлеется в памяти.

По-прежнему не говоря ни слова, они вышли на проспект и
повернули к стоянке такси, где ожидали пассажиров несколько
машин. Федор рванул ручку, пропустил брата в машину, упал на
сиденье сам и выдохнул:

-- Торжковский рынок, потом... Женя, куда потом?

-- Первый медицинский, -- сказал Демилле.

На рынке они купили огромный букет алых роз и через
несколько минут были уже под окнами родильного отделения
больницы Эрисмана. Во дворе росли большие деревья. Братья,
задрав головы, скользили глазами по пустым окнам больницы.

-- На дерево бы влезть, -- сказал Федор.

-- Точно! -- Демилле оценивающе взглянул на тополь. Нижние
ветки росли довольно высоко. Он оглянулся по сторонам и вдруг,
прислонив "дипломат" к стволу, побежал куда-то.

-- Ты куда? -- окликнул Федор.

-- Сейчас! -- Демилле свернул за угол, почему-то уверенный
в успехе. Двор института был перерыт, везде валялись трубы,
доски, кирпичи. Демилле перепрыгнул канаву и, рыская по
сторонам взглядом, побежал дальше, где кучи песка и
свежевырытой земли сулили удачу.

И действительно, пробежав метров двадцать, он увидел на
дне глубокого рва с обнаженными внизу трубами в теплоизоляции
деревянную, грубо сколоченную лестницу. Не раздумывая, Евгений
Викторович прыгнул в ров, быстренько приставил лестницу к
стене, выбрался наружу и вытянул лестницу за собой.

Смеясь и подбадривая друг друга, братья вскарабкались на
тополь и устроились на толстой ветке, протянувшейся к окнам
родильного отделения.

-- Три-четыре! -- скомандовал Федор.

И двор огласился согласованными криками:

-- Лю-ба! Лю-ба! Лю-ба!

Мгновенно в окнах второго, третьего и четвертого этажей
появились женские фигуры в больничных халатах. Кое-кто
распахнул створки окон. Братьев увидели; женщины заулыбались,
показывая на них друг другу.

-- Люба Демилле у вас? Позовите Любу! -- просили братья.

...Любаша подошла к распахнутому окну и окинула взглядом
двор. Он был пуст, лишь к стволу тополя была прислонена
лесенка, да стоял рядом черный "дипломат" с блестящими замками.

-- Где? -- спросила Люба у позвавшей ее подружки.

-- Да вот они, красавцы!

Любаша подняла взгляд и увидела прямо перед собою, метрах
в десяти, в густой листве тополя улыбающихся братьев, сидящих
на ветке, как птицы. Федор держал перед собою букет.

-- С ума сошли... -- прошептала она растерянно, чувствуя,
что к горлу подступает комок.

-- Который муж? -- спросила подружка.

-- Это братья, -- объяснила Люба.

-- А-а, братья... -- кивнула подружка и отошла.

-- Любаша, поздравляем! Молодец! -- крикнул Демилле.

-- Люба, я... Ты... -- Федор смешался.

Он размахнулся и метнул цветы в окно. Букет алых роз,
точно горящая комета, пересек короткое пространство и влетел в
палату. Его тут же подхватили женщины -- ахали, охали, вдыхали
аромат цветов. А Любаша все смотрела на братьев, не могла
насмотреться. Казались они ей молодыми, вспоминалось время,
когда жили все вместе, и отец был жив... Словно угадав ее
мысли, Евгений Викторович спросил:

-- Помнишь, как я твоих ухажеров выслеживал на дереве?

Все трое счастливо засмеялись.

-- Сейчас Ваню на кормление принесут, -- сказала Любаша.
-- Хотите, покажу?

-- Давай! -- сказал Демилле.

Внезапно внизу, из дверей больницы выскочила пожилая
медсестра в белом халате и, производя отчаянные крики,
принялась бегать под деревом, как лайка, выследившая белку.

-- Ах вы, безобразники! И не стыдно! Взрослые люди!
Слазьте сей же час!

Несмотря на грозный тон, старушка не могла скрыть
восхищения братьями -кричала по долгу службы, а не от души.
Евгений и Федор не спеша слезли с дерева и отнесли лестницу на
место. Удовлетворенная старушка покинула поле боя.

Когда они возвратились под окно, Любаша была уже не одна.
На руках она держала туго спеленатый сверток, откуда
выглядывала крошечная смуглая головка с закрытыми глазками.
Братья оценивающе поглядели на новоявленного племянника.

-- Нормальный пацан! -- крикнул Федор.

-- Везет тебе на мальчишек! -- крикнул Демилле.

-- Стараюсь! Женя, Федя, позвоните маме, скажите, чтобы
Ника принесла сливок и орехов. У меня молока мало... Ну, я
пошла кормить! -Любаша помахала рукой и скрылась.

Братья несмело переглянулись. Оба одновременно
почувствовали, что внутри опустело, завод кончился. То был
порыв, не больше. Теперь каждому нужно было возвращаться на
свою дорогу.

Они сели на скамейку и закурили.

-- Пять лет не курил, -- усмехнулся Федор.

Он выглядел виноватым. Знал, что все возвращается на круги
своя, помочь Любаше и Евгению он ничем не может, да они и не
нуждаются. Мысли вернулись к дому, к жене, и Федор впервые
ужаснулся, вспомнив, как обругал ее. Предстоял неприятный
разговор. Тут же его поразила более страшная мысль: он
вспомнил, что оставил на кухонном столе иконку. Положим, Алла
знает о его тайне, но вдруг увидит Вика? Это катастрофа.
Единственная надежда, что жена догадается спрятать.

Евгений Викторович заметил перемену в брате, но не
осуждал. Скорее, был благодарен ему, ибо не ожидал и этого
порыва. Впрочем, от себя он тоже не ожидал подобного. Он уже
прикидывал -- куда идти, вспомнил о новой своей службе,
поморщился...

Братья поднялись одновременно.

-- Ну, бывай, -- сказал Евгений, обнимая брата.

-- Женя, если что нужно... -- неуверенно пробормотал
Федор.

-- Ничего, Федя. Все путем.

По его объятию Федор понял, что брат больше не придет и
звонить не будет. Он с горечью отметил, что эта мысль принесла
ему облегчение. "Не склеить... Ничего не склеить", --
констатировал он уже почти без сожаления. Что ж, значит, так
тому и быть. Каждому свое.

И тут же он вспомнил о пульсе. Как он мог забыть?
Непростительно. Проводив глазами Демилле, Федор положил пальцы
на запястье. Пульс был семьдесят девять ударов. Федор
Викторович похолодел и принялся искать валидол. Скляночки не
было! Очевидно, впопыхах он забыл ее дома, чего не случалось с
ним уже много лет. Лоб его покрылся испариной, он беспомощно
огляделся по сторонам и шаркаюшей стариковской походкой
осторожно направился к телефону-автомату, находившемуся у ворот
медицинского института.

Он набрал номер, чувствуя, что пульс от волнения полез
вверх.

-- Алла? Я забыл валидол. Что делать?

-- Купи в аптеке! -- Алла швырнула трубку.

И правда, как он не догадался! Ему стало чуточку легче. Он
сел в трамвай и доехал до площади Льва Толстого. Здесь его ждал
новый удар: аптека была закрыта. Федор Викторович почувствовал,
как сжалось сердце, схватился за левый бок и прислонился к
стене. Проходивший мимо старик остановился.

-- Вам плохо? Хотите валидол?

-- Да-да! Если можно...

Старик вытряхнул на ладонь Федора две таблетки, и тот
засунул их в рот. Во рту похолодело. Ему показалось, что боль
отступает. Поблагодарив старика, Федор направился к остановке
троллейбуса.

Когда он вернулся домой, серый от переживаний, то застал
на кухне жену, беседующую с небольшого роста майором милиции.
На лоб майора падала жесткая прядь волос, похожая на воронье
крыло. На столе стояла чашка чая.

В голове Федора пронеслось несколько мыслей, не успевших
сформироваться из-за быстроты передвижения. Он в растерянности
остановился в дверях кухни. Майор шагнул ему навстречу, четким
движением вынул из кармана удостоверение и, ловко раскрыв его
указательным пальцем, подержал пару секунд перед носом Федора
Викторовича.

-- Майор Рыскаль.

Федор от волнения не смог прочесть фамилию в
удостоверении, и оно исчезло в кармане майоровской тужурки.
Мысли Федора все прыгали в разного рода предположениях:
почему-то они были связаны с "Жигулями" цвета морской волны, с
установкой гаража, хотя противозаконных действий совершено было
не более, чем обычно.

Они уселись за стол, и Федор, слегка устремившись вперед,
искательно поглядел на майора. Тот вынул из кармана конверт.

-- Это вы писали?

Федор взял конверт, недоуменно повертел его в руках. Это
было его письмо к брату, как ни странно, нераспечатанное.

-- Я, -- сказал он грустно.

-- Вы виделись со своим братом, Евгением Викторовичем
Демилле?

-- Да, только что.

-- Знаете ли вы, что на него объявлен всесоюзный розыск?

Федор похолодел. На миг перед его внутренним взором
выпрыгнул увиденный недавно на аэровокзале плакат "Их
разыскивает милиция" с уголовными физиономиями разыскиваемых.

-- Нет, я не в курсе.

-- Значит, вам он не говорил. А как вам показалось --
знает ли он об этом?

Федор, ободренный сравнительно безопасным для него
течением следствия, напряг память. Действительно, что-то в
действиях брата показалось ему подозрительным. Не успел он
высказать свое предположение, как в разговор вмешалась Алла.

-- Наверняка знает! -- отрезала она.

-- Почему вы так думаете? -- обратился к ней Рыскаль.

-- Он внешность изменил. Никогда у него усов не было и
таких длинных волос. Одежда тоже нехарактерная.

Рыскаль подробно выспросил, как был одет Демилле, сведения
записал в книжечку. Потом спросил: -- А где сейчас живет, он не
говорил?

-- Нет, -- покачал головой Федор.

-- Говорил, неправда! -- Алла инстинктивно дернулась
вперед, как собака, взявшая след. -- Он сказал, что ночует в
коктейль-баре!

-- В коктейль-баре? -- удивился Рыскаль. -- В каком?

-- Мы не спросили.

Рыскаль недовольно хмыкнул, уставился в книжечку. Когда он
поднял на супругов глаза, в них блеснула неприязнь.

-- Он ничего не рассказывал о себе? Какие-нибудь странные
события? -продолжал допрос Рыскаль.

-- Ах, нес какую-то ахинею, -- вздохнула Алла.

-- Говорил, что его дом куда-то улетел. Ну, сами
понимаете... -- Федор развел руками, словно извиняясь.

-- Это правда. Дом улетел еще весной, -- отрубил Рыскаль.

Супруги покосились друг на друга, не смея возразить.

-- Что он еще рассказывал про себя? О жене вспоминал?

Федор пожал плечами.

-- Ну и семейка! -- зло сказал Рыскаль. -- Когда вы его
снова увидите? Он придет к вам?

-- Не знаю... Может быть, и нет.

Рыскаль только крякнул и поднялся со стула. В прихожей он
надел фуражку, повернулся на каблуках к Федору и Алле:

-- Настоятельная просьба: если Демилле появится у вас или
вы узнаете о его местонахождении, сообщите по телефону ноль-два
дежурному УВД для майора Рыскаля.

-- Да-да, непременно... -- испуганно сказал Федор.

Рыскаль холодно откозырял и покинул квартиру Шурыгиных, не
сказав более ни слова.

Федор и Алла поглядели друг на друга. Им обоим вдруг
вспомнилась их квартира с кондиционером в Триполи с видом на
ослепительной синевы бухту, обрамленную пальмами... Федор
набрал номер Аэрофлота и в ответ на приятный женский голос
"Международный отдел слушает" сказал:

-- Девушка, по каким числам рейсы на Триполи?

Глава 32
РЕЙД

В середине августа, дождавшись возвращения из Ессентуков
обоих Светиков, Рыскаль созвал чрезвычайное заседание Правления
в расширенном составе. На нем, кроме членов Правления,
присутствовали руководители групп взаимопомощи каждого
подъезда, генерал Николаи как представитель общественности
микрорайона, жена Рыскаля и оба дворника.

В штабе висела газета "Воздухоплаватель ¹ 5",
оформленная Храбровым и Соболевским в подчеркнуто тревожных
тонах. Центральное место занимал рисунок дома в разрезе:
множество квартир, среди которых бросались в глаза своею
отвратительностью многочисленные притоны с нагромождением
бутылок, замусоренные лестничные клетки, языки пожара в одной
из квартир, бандитизм в другой... -- тогда как в соседних
изображена была тихая обывательская жизнь с телевизором,
кошками и электрическими самоварчиками. Дворники, вконец
измученные мусором и алкоголиками, дали волю своей мрачной
фантазии. Рисунок получился пугающим. Рыскаль решил не
цензуровать: пусть посмотрят, во что мы превратились. Сам он
написал передовицу в тоне спокойном, но решительном, с
перечислением всех фактов антиобщественных и уголовных деяний,
случившихся во вверенном ему доме за лето. Остальные тексты
принадлежали дворникам. Надо сказать, что практическая борьба с
хулиганами и тунеядцами решительно преобразила творчество
прозаика и поэта. Стихи и проза лишены были заумности и следов
нарочитого формотворчества -- они стали крепче, злее,
действеннее.

Майор открыл заседание.

-- Я не буду повторяться, товарищи. Факты изложены в моей
заметке. Нам нужно выработать практические решения по
недопущению впредь подобных фактов. Кто хочет выступить?

-- Разрешите мне! -- сразу вскинула руку Светозара
Петровна.

Она поднялась со стула и обвела членов Правления долгим
укоряющим взглядом.

-- Товарищи, как могло такое случиться? Вспомните, как
хорошо все начиналось!

-- Вы имеете в виду наш перелет? -- спросил Файнштейн.

-- Перестаньте, Рувим Лазаревич! Вам все шуточки! Я имею в
виду Первомай, субботник... Как мы могли докатиться до такого?!
-- она указала на газету. -- Я предлагаю выбрать ответственного
за воспитательную работу. Надо чаще собираться, товарищи.
Назрела необходимость общего собрания...

-- С алкоголиками, -- вставил Карапетян.

-- Я призываю вас к порядку! Если мы здесь, в Правлении,
не можем навести порядок, потеряли веру в наши идеалы...

-- Эк вы хватили! -- крякнул Серенков.

-- Да! Потеряли! Почему пишут на стенах? Почему в лифт
невозможно войти? Распустились! Надо воспитывать и воспитывать!

-- Светик... -- промолвил Светозар Петрович.

-- Я сказала. Корень в воспитательной работе, -- Светозара
Петровна села с оскорбленным видом.

Встал Файнштейн.

-- Светозара Петровна в своем, как всегда, темпераментном
выступлении поменяла местами причину со следствием. Будем жить
по Марксу, товарищи...

-- Я живу по Марксу! -- воскликнула Светозара Петровна.

-- ...А Карл Маркс учит нас, что бытие определяет
сознание, а не наоборот. Дайте людям сносные условия
существования, и они перестанут мочиться в лифтах. Я опять
ставлю вопрос о предоставлении членам кооператива равноценной
жилплощади в другом районе. Иначе может случиться
непоправимое...

-- Что? Что -- непоправимое? -- вскинулся Серенков.

-- Убийство и изнасилование у нас уже были. Вы хотите
дождаться похищения детей? Растления малолетних? -- парировал
Файнштейн.

Все притихли. Угроза была, может быть, и преувеличена, но
ненамного.

-- Порядок нужен. Твердая рука, -- сказала Клара
Семеновна.

Все посмотрели на Рыскаля. Он в задумчивости поглаживал
свое "воронье крыло". Клара волновалась, ожидая его ответа. Но
Рыскаль молчал.

-- Можно мне? -- поднялся дворник Саша Соболевский. --
Раньше в каждом подъезде был постовой, и на углах дома тоже.
Был порядок. Потом поставили шифрованные замки в дверях, а
постовых убрали. Замки сломали через неделю. А постовых не
вернули. Надо добиться от Управления, чтобы снова были
постовые...

-- Правильно! Дело говорит! -- раздались возгласы.

-- Разрешите? -- встал со своего места Николаи.

Члены Правления обратили взоры на активного генерала,
который удивил их еще на первом собрании. Глаза Серенкова
вспыхнули недобрым огнем; он слишком хорошо помнил выволочку,
устроенную ему генералом за дверями собрания.

-- Можно, конечно, поставить постовых в каждом подъезде.
Но почему только в вашем доме, товарищи? Давайте быть
последовательными. Поставим по милиционеру в каждом
ленинградском подъезде. И на каждом углу тоже. Почему бы не
поставить?

-- Милиционеров не хватит, -- сказала Малинина.

-- Совершенно верно. Сотрудников милиции может не хватить.
Что же делать?

-- Всем записаться в милицию! -- воскликнула Клара
Семеновна, вызвав общий смех.

-- В этом есть резон, -- продолжал генерал, переждав смех.
-- Только незачем нам надевать мундир.

Есть проверенная форма участия населения в охране
общественного порядка. Я говорю о добровольной народной
дружине...

Присутствующие как-то поскучнели. Думали, генерал
предложит что-нибудь необычное, а тут -- опять дружина!

-- Вы отставник? -- с вызовом спросил Серенков.

-- Да. Именно так, -- кивнул генерал.

-- А мы работаем! Мы дружинники по месту работы. Между
прочим, дежурим регулярно. Вы предлагаете и по месту жительства
эту лямку тянуть?

-- Где вы дежурите? -- спросил генерал.

Серенков на секунду смешался, ибо членом никакой дружины
не был, но тут же взял себя в руки.

-- Это не важно.

-- Мы -- на проспекте Благодарности. Возле завода, --
ответил Карапетян.

-- То есть довольно далеко от родного дома, -- подхватил
генерал.
-- Вы знаете, от кого вам охранять граждан. От хулиганов. Но
вы, к сожалению, не знаете, кого охраняете. Вы бережете покой неких
абстрактных земляков. И только. Здесь же вы будете охранять
своих близких, знакомых, соседей... Каждому живому существу
свойствен инстинкт защиты своего гнезда.

-- Значит, все-таки "своя рубашка ближе к телу"? --
насторожилась Ментихина.

-- Естественно, дорогая Светозара Петровна. И это
обстоятельство надо использовать в общественных интересах.
Добровольная народная дружина должна создаваться при каждом
доме и охранять порядок вокруг своего дома. Тогда ее члены
будут знать, кого они охраняют. Своих жен, матерей, детей,