Золотько Александр. Рождество по-новорусски

   – А тут – такой кролик! – продолжил Доктор. – Что делать? Дама оказалась умная и без особых комплексов. Взяла она покойного кролика, тщательно выстирала его в импортном шампуне, высушила и уложила шикарную его шерсть феном и, пробравшись осторожно на соседский двор, посадила покойника в угол его клетки. Ну, вроде бы, он сам умер. Во сне. Может быть, даже от инфаркта. Или острой сердечной недостаточности. Все нормально, но утром в дверь стук. Часов в семь утра. Входит та крольчатница – вся белая, как мел.
   Соседка ей налила воды и спрашивает так, участливо, что, мол, случилось. А та и говорит, что позавчера импортный кролик, тот, за триста долларов, взял да и помер. Может, съел чего-нибудь. Или простудился. Погоревала хозяйка, но делать нечего. Она взяла и выбросила покойничка на мусорную кучу. А сегодня утром пришла кроликов кормить, а тот кролик сидит в клетке. Чистый, ухоженный и мертвый.
   – Потом священника вызывали, крольчатница в какую-то секту подалась… – закончил свой рассказа Доктор.
   – Про секту соврали? – спросил Гринчук.
   – Только про секту, – признался Доктор.
   – Ничего не расскажет, если не соврет, – сказала Ирина.
   – Вымысел – это не ложь! – высокопарно заявил Доктор.
   – Одно и то же, – сказала Ирина.
   – Нет. Ложь – это корыстный умысел. А вымысел – это полет фантазии.
   – С корыстным умыслом, – закончил Гринчук.
   Зазвонил мобильный телефон Гринчука.
   – Да, Нина, – ответил Гринчук. – Что? Сейчас буду.
   Гринчук встал из-за стола:
   – Поехали, Миша.
   – Что случилось? – спросил тот, поднимаясь.
   – По дороге расскажу, – сказал Гринчук и слегка поклонился Ирине. – Большое спасибо за угощение.
   – Голову берегите, – посоветовал на прощание Доктор.
   – Что случилось? – в лифте спросил Михаил.
   – У Нины в клубе кто-то взорвал бомбу. Небольшую, но сортир разнесли вдребезги.

Глава 6

   Туалет в «Кентавре» вдребезги, естественно, не разнесло. Не могла обычная ручная граната, брошенная в форточку, все разрушить. Но повредила она достаточно много. Во всяком случае, ни завтра, ни послезавтра клуб работать не мог. Сообщив об этом Гринчуку, Нина вроде даже как-то успокоилась и вернулась к себе в офис.
   Гринчук с Михаилом осмотрели место взрыва и пришли к общему выводу, что рванула обычная РГД, и что следы, оставленные бомбистом в снегу во дворе возле окна, ничего особого дать не могут. И если они захотят найти злоумышленника, то искать придется среди тех, кому это выгодно.
   С другой стороны, и в этом Гринчук с Михаилом также были солидарны, гранату могли бросить еще в конкретного человека, или просто, по-приколу. Или клубу отомстил тот, кто посчитал себя обиженным. Тот, например, кого из клуба выставили.
   В принципе, можно было попытаться найти подонка. Нужно было понять – стоит ли искать.
   Нина, например, считала, что искать бессмысленно, что и так все понятно.
   – Это сделал Гиря, – с завидным упорством повторяла Нина. – Не сам, шестерке приказал.
   Гринчук не спорил, хотя по этому поводу имел свое мнение, несколько отличное от мнения Нины. Но если владелица клуба свою версию озвучила очень категорично и точно, то версия Гринчука этими достоинствами не обладала. Зеленый не мог сказать, кто это сделал. Зеленый знал, кто этого точно не делал. И это, кстати, был тот же Гиря.
   И спорить с Ниной Гринчук не стал.
   Закончив осмотр, Гринчук закрылся с Ниной в кабинете и о чем-то с ней разговаривал почти полчаса.
   Тяжелее всех переживали происшествие братья Кошкины.
   В их головы просто не могло вместиться, как это кто-то мог нанести ущерб их месту жительства и работы. Как кто-то мог огорчить Нину. Как они сами могли допустить такое…
   Браться Кошкины даже захотели принять меры. Братья Кошкины, переговорив между собой, направились было на выход, но натолкнулись здесь на Михаила.
   Как и все ограниченные люди, Кошкины были людьми целеустремленными. И настойчивыми. И какой-нибудь пустяк, типа стены или бронированной двери их остановить не смог бы. Но Михаил, понимали братья Кошкины, это вам не дверь и не стена. Это Михаил.
   Кошкины остановились перед ним и молчали, пытаясь придумать, как им обойти Михаила. Думать им Михаил не мешал.
   – Что тут у вас? – спросил Гринчук, выйдя, наконец, из кабинета Нины.
   – У нас братья собрались идти наказывать виновных, – спокойно объяснил Михаил.
   – И кого вы собрались наказывать, братья-акробаты? – Гринчук обошел братьев по кругу. – Только честно.
   – Это… – сказал Кошкин.
   – Гирю, – добавил второй брат.
   Гринчук покачал головой и посмотрел на Михаила:
   – Что будем делать с мстителями? Я так полагаю, что закрывать их где-нибудь – бессмысленно – вырвутся. И с собой их таскать – тоже. Что будем делать?
   – Зачем закрывать? Они давно не были в гостях у мамы Иры, – сказал Михаил. – Вот мы их сейчас и отвезем. Пусть погостят.
   Решение было простым и изящным.
   Ирина знала братьев давно, и ее они слушались беспрекословно. Похоже, они просто не могли себе представить, как можно ослушаться Ирину.
   – Давай, – согласился Гринчук. – Забирай Кошкиных и отвози. А я…
   В дверь клуба постучали. Громко и уверенно. Михаил отодвинул засов и отошел в сторону. На пороге появился прапорщик Бортнев.
   – Мама родная, – протянул Гринчук ошарашено. – Я думал, что это у меня насыщенная личная жизнь, но вы, господин Бортнев…
   Прапорщик выглядел если не живописно, то впечатляюще. Во всяком случае, внимание к себе привлекал.
   Под правым глазом у него имела место ссадина. Нижняя губа была рассечена. В правой руке Браток держал комок снега, используя его вместо компресса. Снег был розовый. А рука, вернее костяшки пальцев, были разбиты в кровь.
   Гринчук демонстративно принюхался.
   – Я за рулем, – угрюмо сказал Браток и сел в кресло возле стены. – Не пью.
   – Одобряю, – кивнул Гринчук. – И все же?
   Даже Кошкины вопросительно уставились на Братка.
   – Слышал, вы сегодня стреляли? – сказал Браток.
   – И в меня. Но это не объясняет вашего внешнего вида.
   – Знаете в кого стреляли? – спросил Браток.
   Лицо Гринчука стало серьезным:
   – В кого?
   – В Колю Лося. Знаете такого?
   Гринчук задумался, потом медленно покачал головой.
   – Не помню. Нет.
   – Помните в прошлом… в позапрошлом году стрельбу на стадионе?
   – Помню. Только это было не в моем районе, я этим не занимался. Там, кажется, положили троих?
   – Двоих, – Браток посмотрел на окровавленный снег в руке и обернулся к Нине. – Хозяйка, йоду не найдется?
   Нина скрылась в кабинете.
   – Двоих там положили, третий умер в больнице. А стрелка так и не нашли. Это и был Коля Лось. Он там по-пьяне поссорился с приезжими пацанами, схватился за пистолет… А потом решил, что стал киллером.
   – А на самом деле?
   Снова появилась Нина, уже держа в руках ватку с йодом и пузырек. Не говоря ни слова начала обрабатывать раны Братка.
   – Твою мать, – прошипел Браток.
   – Так что Лось? – снова спросил Гринчук.
   – А его стали приглашать, если нужно было кого-то припугнуть. Приглашали целых три раза за все время. Стрелять, правда, ему не пришлось – добазарились на словах.
   – А что так слабо? Нет для киллеров работы?
   – Для киллеров – есть. Для идиотов нет. Этот придурок сегодня поехал на дело в своей тачке позорной. И даже документы все собой взял. И бабки. Полный козел. – Браток вздрогнул и застонал. – Осторожнее можно?
   Нина невозмутимо залила йодом разбитые костяшки пальцев.
   – И из кого ты выбивал информацию? – спросил Гринчук.
   – Какая разница?
   – Интересно. Что-то еще выяснил?
   – А чего тут выяснять? У Лося друзей нет. Кроме одного, такого же придурка. Тот вроде бы должен собирать для Лося заказы. Кино насмотрелись, засранцы.
   – Фамилию и адрес знаешь? – насторожился Гринчук.
   – Да. Ерохин Сергей Петрович, улица Теплая, дом девять, квартира пять, – спокойно сказал Браток.
   – Что ж тянул! – Гринчук застегнул куртку. – Нужно ехать.
   – Не нужно, – также спокойно сказал Браток. – За ним уже поехали.
   Браток немного ошибся. Ерохина уже даже успели забрать из теплой постели от теплой сожительницы и отвезти его в подвал офиса фирмы «Булат». И даже успели немного обработать.
   Странно, но тщедушный Ерохин начал говорить о деле не сразу. Целых пятнадцать минут он голосил под ударами, клянясь и божась, что знать, блин, ничего не знает, и ведать, мать вашу, не ведает. Сгоряча даже ляпнул, что зуб дает, после чего зуб действительно потерял.
   Не знает он никакого Лося. И Лосева не знает. И не знал… Ой, мама! Знал. Давно его не видел… Да что ж вы делаете? Блин… Позавчера, позавчера с ним разговаривал по телефону… Просто так, за жизнь… Честно… Ма-ать! Руку не ломайте! Руку… Ну да, вспомнил. Говорил Лось, что его… Рука! Я ему заказчика дал. Он позвонил… Заказчик, вашу мать, позвонил. Сказал, что хочет… Ну, правда… правда… Не видел я… не… А-а! Один раз. Один разочек. Он мне назначил встречу… В универмаге. В «Пассаже». Там, где пальто продают… слева от входа. Да. Он спросил, я сказал, что перетру с Лосем… Больно же! Потом Лось согласился за три штуки, и я дал его телефон заказчику… да не вру… точно.
   На этом правдивые показания Ерохина закончились. И, как понял Шмель, он действительно ничего больше не знал. Даже не знал, в чем именно заключалась работа Лося. Сказал только, что деньги, две тысячи, остаток гонорара, лежат у него дома. И даже сказал где именно. За деньгами не поехали.
   Вместо этого еще раз обработали Ерохина, для проверки. Новые показания совпали со старыми. Ерохин даже вспомнил, как выглядел заказчик. Высокий парень в кожанке и черной вязаной шапочке. Лет тридцать. На правой руке, возле большого пальца – наколка. Что-то типа орла. Глаза? Светлые глаза. Брови? Не помню. Сволочи! Честно, не помню.
   Ерохина закрыли в подвале, на всякий случай.
   Директора универмага «Пассаж» разбудили через полчаса. Серьезные парни в быстром темпе вывели его из квартиры, Шмель в машине объяснил ему, что собственно, от него требуется, и Яков Феликсович успокоился.
   Универмаг свой он старался оборудовать по последнему слову техники. Видеотехники в том числе. Яков Феликсович и сам толком не знал, зачем оборудует залы камерами слежения, и почему приказал хранить записи в комнате охраны, но записи, тем не менее, имелись. В том числе, записи того, что происходило возле отдела верхней одежды.
   Ерохин действительно встречался с высоким тридцатилетним мужчиной в черной кожаной куртке. Шапочка действительно была черной и вязаной, еще на парне были светлые джинсы и ботинки на толстой подошве. И перчатки на парне были кожаные и черные. И все. Разговор длился всего секунд тридцать. После чего парень и Ерохин ушли. Парня еще раз смогли обнаружить на записи камеры возле входа. Он прошел на стоянку и сел за руль «девятки». Номер разобрать не смогли.
   Дежуривший в тот день на стоянке Никита Агеев не помнил ни машины, ни водителя. Не освежили его память ни деньги, ни пара тумаков. Поднятая около пяти часов утра продавец из отдела верхней одежды не смогла вспомнить ни парня, ни Ерохина.
   Нужно было начинать искать «девятку» без особых примет, но таких машин в городе было много. Это понимали все. И все понимали, что найти «девятку» было очень трудно. Практически невозможно.
   Оставалось ждать чуда.
   Часам к шести утра было решено предупредить охрану Липского о приметах одного из похитителей и его машины. На телефонный звонок никто не ответил. Ни ответил ни телефон особняка, ни мобильный телефон Липского. К дому Липского немедленно отправили машину с двумя людьми Шмеля, Ветром и Сергеем.
   На стук в калитку никто не открыл. Люди Шмеля прошлись вдоль трехметрового забора. Вернулись к калитке.
   – Звоним Шмелю? – предложил Ветер.
   – Подсади, – попросил Сергей.
   Ветер сцепил руки в замок, прислонился спиной к стене. Сергей оперся ногой о сложенные руки, подпрыгнул и схватился за гребень стены. Рука попала на кусок стекла. Осколок располосовал перчатку и ладонь, Сергей взвыл и спрыгнул. Он всего с полсекунды мог видеть двор особняка Липского. И этого хватило, чтобы понять – возникли проблемы. Не станет человек так просто лежать в шесть утра третьего января посреди двора. Тем более, двое.
   Ветер позвонил Шмелю.
   В семь утра позвонили в дверь квартиры Гринчука.
   Гринчук посмотрел на часы. Потом взял свой мобильник, который лежал на полу возле кровати, нажал несколько кнопок. После этого встал с кровати и подошел к входной двери. Посмотрел в глазок.
   – Здравствуйте, Полковник, – сказал Гринчук, открывая дверь. – Ничего, что я в трусах?
   Полковник молча вошел в квартиру. Гринчук выглянул на лестничную клетку. Никого.
   – Вы своему Михаилу звякните, – сказал Полковник, – дайте отбой тревоги.
   Гринчук закрыл дверь, вернулся в комнату, позвонил с мобильника Михаилу:
   – Все нормально, Миша, это ко мне пришли господин Полковник. Отбой.
   – Ума не приложу, – задумчиво произнес Полковник, рассматривая жилище Гринчука, – зачем вам три комнаты, если у вас из мебели только одна кровать и два стула?
   – Во-первых, – сказал Гринчук, надевая брюки, – когда вы мне приказали сюда переселиться, меня никто не спросил, сколько мне комнат нужно. Во вторых…
   Гринчук замолчал, натягивая свитер. Надел. Пригладил волосы.
   – Во-вторых, у меня еще есть кухонный стол, три табурета, кухонный шкаф и холодильник. А, в третьих, какая вам разница, как я живу.
   – Ни какой. Иначе я поинтересовался бы, зачем вы купили самую широкую из возможных кроватей, если по наблюдениям охраны дома женщин вы сюда не водите. – Полковник прошел по комнате и остановился возле окна. – Вы всегда звоните Михаилу, когда к вам приходят?
   – Да. А он мне.
   – А бедный Шмель об этом не подумал… В результате понес ощутимые моральные и материальные потери… – Полковник обернулся к Гринчуку, который как раз покончил с одеванием. – Юрий Иванович, вам не кажется, что с вашим характером происходят не совсем нормальные превращения. Мне вас характеризовали как очень спокойного и уравновешенного человека. И вы производили впечатление такого человека. И вдруг… Вы же могли не наносить такого ущерба ни людям Владимира Родионыча, ни людям Шмеля. Вы могли просто уйти, исчезнуть, объяснить… У вас же так хорошо получается объяснять людям, что они полные идиоты, и что им с вами лучше не ссориться. И вас не доставать. А вместо этого…
   – Послушайте, Полковник! Мы обычно делаем не то, что должны. Вчера, вместо того, чтобы искать похитителей, я выслушивал наезды всякого рода умников. Потом мне пришлось стрелять в живого человека…
   – Вы ему, кстати, прострелили легкое.
   – Вот, прострелил легкое, хотя должен был перебить ноги. Потом вместо того, чтобы осматривать этого Колю Лося, я сломал челюсть охраннику Липского и получил по голове. Потом вместо того, чтобы допить свой коньяк, я ездил рассматривать взорванный туалет, а вместо того, чтобы приехать к господину Ерохину и поговорить с ним очень плотно, я принял участие в оказании первой помощи одному из своих подчиненных. А сейчас, вместо того, чтобы спать, я стою перед вами и несу этот бред.
   Гринчук развел руками.
   – Вы, кстати, обратили внимание, как я мягко выразился? Несу бред, а не выслушиваю чушь.
   – Я это заметил, – кивнул Полковник. – Вы вообще большой дипломат. Только в последнее время – дипломат, близкий к нервному срыву. Вы не хотите показаться врачу?
   – Я вчера уже был у своего врача, – сказал Гринчук. – Он считает, что со мной все в порядке и даже прописал мне коньяк.
   – О! Мой врач обычно прописывает всякую гадость. Не познакомите меня со своим врачом?
   – Поехали прямо сейчас? – предложил Гринчук. – Все равно спать уже не придется. Он вам еще чего-нибудь пропишет от бессонницы.
   Полковник потер переносицу. Тяжело вздохнул.
   – У вас, кстати, коньяку не найдется?
   Гринчук молча полез под кровать, достал бутылку и протянул ее Полковнику.
   – Сейчас принесу стаканы…
   Полковник спокойно отвинтил пробку и глотнул из горлышка.
   – Могу не приносить, – сказал Гринчук.
   Он сгреб со стула свои вещи и подвинул его Полковнику:
   – Присаживайтесь.
   – Спасибо, – сказал Полковник и сел на стул.
   Снова отпил из бутылки. Вид у него был усталый и печальный.
   – Что случилось? – спросил Гринчук. – Что-то у Липского?
   – У Липского? – переспросил Полковник, словно впервые услышал эту фамилию. – А, у Липского… У Липского – ничего. Вернее – никого. А если точнее – никого живого.
   Гринчук сел на край кровати.
   – Как это?
   – Семь человек охраны, сам Липский, жена, дети, три человека из обслуги, – Полковник снова глотнул коньяку и протянул бутылку Гринчуку. – Выпьете?
   Гринчук покачал головой.
   – А я выпью, – сказал Полковник. – Настроение – мерзкое.
   Горлышко бутылки стукнуло о зубы.
   – Вам хватит, – сказал Гринчук.
   – Да пошли вы… – буркнул Полковник.
   Гринчук отобрал бутылку и поставил ее себе под стул:
   – У вас больная печень.
   – Коньяка жалко? – укоризненно протянул Полковник.
   – А Шмель не ставил наружное наблюдение за домом Липского? – спросил Гринчук.
   – Нет. Олег Анатольевич очень волновался и требовал, чтобы…
   – Да. Дотребовался… А почему опоздали люди Шмеля?
   Полковник молчал.
   – Но ведь должен был позвонить кто-то… Я же видел дом, туда нельзя просто так попасть. Там все просматривается.
   Полковник молчал.
   – Ведь четырнадцать человек. И почти у всех есть телефоны, – Гринчук смотрел в лицо Полковника, но тот отводил глаза. – Минимум трое охранников должно было не спать.
   – Им позвонили. Они не ответили. Туда послали людей. Калитку пришлось взламывать.
   – И что там сейчас? – спросил Гринчук.
   – Там сейчас Шмель. И там сейчас милиция.
   – А вы пришли сюда, чтобы выпить коньяку?
   – Я пришел сюда, чтобы просто поговорить…
   – А не пошли бы вы! – сказал Гринчук и встал с кровати.
   – Куда?
   – Да куда угодно. Но так, чтобы не мешать мне работать.
   Гринчук надел куртку, подошел к двери.
   – Входную дверь захлопните, когда напьетесь и соберетесь уходить.
   Гринчук зашел за Михаилом, и пока тот одевался, сжато обрисовал ему ситуацию.
   – Значит, Нининым клубом заниматься сегодня не будем? – спросил Михаил.
   – Похоже, что так. У нас будет на что посмотреть и чем заняться.
   Возле дома Липских было людно.
   Стояло несколько милицейских машин, деловито сновали милицейские чины. Работали эксперты. Зевак не было.
   Первое оцепление было выставлено возле автобусной остановки. Вторая линия – вокруг дома. Место преступления успел посетить даже начальник областного управления с сопровождающими лицами.
   Осмотрев все, генерал уехал, чтобы лично по телефону доложить обо всем министру. Было убито четырнадцать человек. Погиб влиятельный в стране предприниматель. Все это неизбежно должно было попасть под контроль министерства. И тот, кому выпадало счастье нести за расследование ответственность, мог уже сейчас прощаться со своей карьерой.
   На начальника райотдела смотреть было больно. Подполковник даже особо и не суетился. Он сидел на крыльце, печально глядя перед собой. В таком положении его и застал Гринчук.
   Знакомы лично они практически не были. Еще три месяца назад Гринчук был капитаном и опером в другом райотделе. До подполковника Константина Петровича Емельянова доходили время от времени слухи о выходках Зеленого, но знакомиться лично желания не возникало ни у одного, ни у другого. А после потрясающей истории о внезапном карьерном росте Зеленого и создании под него целого отдела при штабе областного управления, Емельянов тем более не стал искать личного знакомства. Но в лицо знал.
   – Здравствуйте, Константин Петрович, – сказал Гринчук.
   – Гринчук… – как-то даже осуждающе протянул Емельянов.
   – И кто будет все этот расследовать? – спросил Гринчук.
   – Угадай.
   – Еще есть шанс, что дело заберет область или город…
   – Или господь бог, – кивнул Емельянов. – Дураков нет глухаря на себя брать. А я…
   – Понятно, – согласился Гринчук. – Не будете возражать, если мы тут пошарим немного?
   – Давай, – махнул рукой Емельянов. – Только быстрее – мы будем покойников увозить.
   Гринчук махнул рукой Михаилу.
   – Слышь, Гринчук, – окликнул Емельянов.
   – Чего?
   – Это ты тут вчера киллера замочил?
   – Не я. Я только его ранил. А голову ему разнес вот этот, который справа.
   Рома лежал на снегу. Лицом вверх. Во лбу, между бровями чернела дырочка от пули. Входное отверстие. Крови, вытекшей из-под головы, из-за снега видно почти не было.
   Снег ночью перестал идти уже около трех часов ночи, вспомнил Гринчук. Снегопад закончился как раз когда он приехал к своему дому. Выходит, что до трех часов ночи Рома здесь уже лежал. И его напарник – тоже. Только напарник лежал лицом вниз, возле самых ступенек. И, как понял, наклонившись, Гринчук, пуля ему попала в затылок.
   Гринчук осторожно осмотрел убитых. Оба были в бронежилетах.
   Подошел Михаил. Спокойный, но несколько бледнее чем обычно.
   – Есть идеи? – спросил Гринчук.
   Идей не было.
   Гринчук вошел в дом.
   Первая дверь справа от входа была распахнута. Комната внешнего наблюдения. Пульт сигнализации, мониторы слежения. Записывающая аппаратура. Мониторы, кстати, не работали. Охранник лежал на полу, возле опрокинутого стула.
   Висок. Правый, ближний к двери. Стена напротив двери была заляпана красным.
   На полу, возле самого пульта лежала одинокая гильза. Пистолетная.
   Холл…
   Гринчук замер. Вчера он сам лежал на этом вот диване. В этом кресле сидел Рома. По этой лестнице сбегали дети.
   Сегодня…
   Он видел многое. Он видел мертвых. Он видел убитых. Один раз ему даже самому пришлось убить. И вчера он выстрелил в спину человеку не задумываясь.
   Одиннадцать человек. Одиннадцать трупов.
   Из четверых охранников никто оружия не выхватил. Лежали возле стены. Липский и его жена вместе с детьми сидели на диване. И убили их, похоже, одной длинной автоматной очередью. А другой автоматной очередью изрешетили охранников.
   Няня, повариха и горничная лежали тут же, в холе, но отдельно, возле лестницы.
   И никто не был полностью одет. Словно люди одновременно поднялись из постелей, набросили первое, что подвернулось под руку, и спустились в холл. И, похоже, никто не успел испугаться.
   И гильзы. Много скользких на вид коричневых автоматных гильз.
   Гринчук прикрыл глаза.
   Вчера он видел их живыми.
   – Их добивали, – сказал Михаил.
   – Что?
   – Добивали. У некоторых головы пробиты в упор. И, кажется, уже после ранения в тело.
   Охранники были без бронежилетов. Ребята, видимо, отдыхали. А в жилетах сильно не поспишь. Но оружие было при всех. И никто оружия не достал. Как и те двое во дворе. И как тот, что дежурил перед пультом.
   Дети были в пижамках. У девочки на пижаме были далматинцы. У мальчика – покемон. Пижама девочки была – раньше была – розового цвета. У мальчика – зеленая. Была.
   Гринчук почувствовал, как комок подкатывает к горлу.
   – Еще будешь смотреть? – спросил откуда-то сзади, издалека, с расстояния нескольких километров, голос Емельянова. – Нам трупы увозить нужно.
   – Увозите, – кивнул Гринчук. – Кто это дело будет вести?
   – Лично, – сказал Емельянов.
   – Денег в доме не нашли? – спросил Гринчук.
   – Нашли. По карманам, в кошельках – тысячи четыре зеленых.
   – А что-то вроде сейфа?
   – В кабинете хозяина. Какие-то бумаги, ствол, кажется, не зарегистрированный, патроны. Дискеты, диски… Денег не было.
   – Не было, – повторил Гринчук. – Ладно, я пошел.
   Гринчук вышел из дома. Прошел через двор, ни на кого не глядя. Вышел на улицу.
   Залитые кровью далматинцы. Простреленный покемон. Желтый, с острыми ушками.
   Спокойные лица убитых.
   Охранник, который видел на мониторах всякого, кто подходил к калитке и всякого, кто входил в дом. Пробитый висок – охранник даже не обернулся к открывшейся двери.
   Бред какой-то.
   Гринчук отошел в комнату, зачерпнул снегу и потер лицо.
   – Через забор никто не мог перелезть, – сказал Михаил. – Калитка и дверь в доме открывается с пульта. У охранников в холле – оружие и телефоны.
   – Они все сошли с ума, – сказал Гринчук. – Все одновременно. Их заколдовали. Загипнотизировали. Прошли сквозь стены.
   Михаил промолчал.
   Возле Гринчука остановилась какая-то машина. Он не обернулся.
   – Вы уже были внутри? – спросил Полковник.
   – Да.
   – Четырнадцать человек? – зачем-то спросил Полковник.
   – Считайте, пятнадцать, – сказал Гринчук. – Можете приплюсовать сюда и Леонида Липского. Теперь он похитителям не нужен. Деньги они, кажется, забрали.
   – И это значит, – тихо выдохнул Полковник, – что похитителей мы никогда не увидим.
   – Вы так полагаете? – резко обернулся к нему Гринчук.
   – Вы полагаете иначе?
   – Я полагаю… – сказал Гринчук. – Ни хрена я не полагаю! Вы дверь захлопнули?:
   – Что? – не понял Полковник.
   – Дверь в моей квартире захлопнули? – почти крикнул Гринчук. – У меня там очень ценная кровать и еще полбутылки коньяку, если вы не выжрали. Захлопнули?
   – Да не беспокойтесь вы так, захлопнул, – растерянно ответил Полковник.
   – Ну и пошли в жопу! – сказал Гринчук. – В глубокую и вонючую. Когда найдут младшего Липского – позвоните. Я думаю, что это будет не скоро.