Страница:
Гринчук ошибся.
Через два часа его срочно вызвали в кабинет к Владимиру Родионычу.
– Что так срочно? – спросил Гринчук у секретарши Владимира Родионыча.
– Там увидите, – ответила Инга. – И кстати, – почему вы не верите в любовь с первого взгляда? И почему сволочь?
– Просто не верю. А почему сволочь? Могу трахаться с первого взгляда. И не влюбившись. Не сочтите это за предложение.
Гринчук распахнул дверь, вошел в кабинет и замер на пороге.
В кабинете, помимо, хозяина, был Полковник, Шмель и человек, которого Гринчук уж никак не был готов здесь увидеть. Мехтиев, блин, Садреддин Гейдарович.
Но не это заставило Гринчука замереть на пороге, а потом молча подойти к свободному креслу и сесть. Как раз напротив Леонида Олеговича Липского.
Со времени последней встречи с Гринчуком Леня осунулся, одежда была выпачкана мелом и пылью. Но младший Липский был жив.
– С подполковником Гринчуком, Леня, вы знакомы, – сказал Владимир Родионыч.
– Имел счастье, – пренебрежительно искривились губы Липского. – Что же вы меня не нашли? Или к вам не обратился мой папа вместе с мачехой? На них ваше выступление произвело впечатление тогда. Что ж вы так облажались, господин подполковник?
Гринчук молчал.
– А я выжил, – выкрикнул Липский. – Чудом, но выжил.
– Это очень интересно, – кивнул Владимир Родионыч. – Я бы попросил вас, Леонид, рассказать еще раз всю вашу историю.
«Опять!» – проползло по лицу мальчишки усталое выражение. Но Гринчук ясно видел, что ему приятно рассказать эту историю. Гринчук посмотрел на Полковника, но тот угрюмо отвернулся.
Из рассказа Липского-младшего следовало, что после расстрела на дороге, его пересадили в машину, зеленую «девятку».
Шмель кивнул.
Похитителей было трое, они не прятали своих лиц и, не скрываясь, называли друг друга по именам и кличкам. Володя, Леха и Кацо.
– Грузин? – автоматически уточнил Гринчук.
– Нет, просто кликуха. Его еще Леха подразнивал: «Кацо, Кацо, потерял яйцо!», – Липский брезгливо ухмыльнулся.
С похитителями Леонид ссориться не стал, справедливо полагая, что тем нужны деньги. С другой стороны, он понял, что с ним, скорее всего, церемониться не станут. И живым, похоже, не отпустят.
– Это ж понятно, – азартно взмахнул рукой Леня. – Я видел их лица, знал имена. Папа их из-под земли бы потом достал.
При упоминании отца Владимир Родионыч перевел взгляд в угол кабинета.
Привезли Липского на старый, полуразрушенный завод на окраине. Через блок-пост не проезжали, свернули на какой-то проселок, потом проехали по замерзшему озеру и въехали на территорию завода. Там отвели Леонида в здание толи бывшего заводоуправления, толи какой-то бытовки. Там было тепло и не сыро.
В угол бросили вместо постели какие-то тряпки, поставили ведро и пристегнули Леонида левой рукой к трубе. Наручниками. Тряпки служили ему постелью, а ведро – уборной, как-то уж очень по-книжному выразился Липский.
Он надеялся, что когда будет выносить ведро, то сможет бежать, но похитители оказались не брезгливыми и выносили ведро сами.
Окон поблизости не было. Кричать было бессмысленно, да и место пустынное.
Гринчук слушал молча. Похитители, похоже, знали, что долго все это тянуться не будет. Рано или поздно на заброшенный завод кто-нибудь пришел бы. Если бы поиски шли широко.
Липского заставили позвонить отцу, но он попал на мачеху. Потом Володя что-то кричал о менте. Рассказав это, Леонид с ненавистью взглянул на Гринчука и отвернулся.
Его угрожали убить из-за этого идиота, который сует свой нос, куда не следует. Слово «идиот» в исполнении Липского прозвучало веско. Гринчук поймал на себе взгляды Мехтиева и Шмеля.
Леха и Кацо все время были с Леонидом, не отходили от него. Правда, находились в соседней комнате, но постоянно заглядывали к нему. Впрочем, они могли особо не беспокоиться. Выход был только через их комнату.
У Леонида в помещении было зарешеченное окно, которое выходило то ли в цех, то ли в склад. Склад был заколочен. В заколоченном окне, на другой стороне склада, была щель сантиметров в пятнадцать. И дальше уже была свобода. Старая дорога, которая проходила мимо завода.
Володя частенько исчезал, привозил потом еду. Вчера вечером вернулся злым, ударил из-за пустяка Лонида. Потом уже поздно вечером все трое ушли. Это было необычно.
Леонид попытался вырваться, но ничего не смог сделать.
Под утро они вернулись. Очень возбужденные. Даже, похоже, изрядно приняв. Пахло от них спиртным очень сильно. И Леонид почувствовал, что все решиться еще до утра.
Еще было темно, когда в комнату к Леониду вошел Кацо. Он протянул ему бутылку и предложил выпить. Помянуть, как он сказал.
– Это он на меня намекал, – сказал Липский. – Типа, шутник такой. Помяни себя сам.
Пить Липский отказался, Кацо ушел.
Когда рассвело, что-то произошло в соседнем помещении. Липский под утро задремал, и проснулся оттого, что в соседней комнате началась стрельба. Ударил автомат, но сделал всего пару выстрелов. Кто закричал, потом рванула граната. И все затихло.
Из двери повалил дым. Потом вошел человек.
– И меня спасли, – закончил свой рассказ Леонид.
– Мои люди искали его по всему городу, – подхватил рассказ Мехтиев. – Начали обшаривать заводы. И увидели машину. Мальчишка в рубашке родился, потому что мои парни остановились, извините, отлить. Наткнулись на одного, тот вышел к машине. Закричал, когда увидел ребят, выстрелил из пистолета, но не попал. Его застрелили во дворе. Из комнаты стали стрелять, и мои бросили гранату. Я их за это чуть не повесил – могли же убить и мальчика. Но он даже не испугался, молодец. Мужчина. Вызвали меня, я приехал, забрал его и привез сюда. Я понимаю, что вы его искали…
Все это было похоже на дурной сон. Счастливое лицо Леонида Липского и залитые кровью лица его отца, брата и сестры. Четырнадцать обезображенных тел. А этот сопляк радуется, что убили трех человек. Трех подонков. Трех… И вообще не сожалеет о своих родных. И…
– Вы ему сказали? – спросил Гринчук, ни к кому конкретно не обращаясь.
Просто вытолкнул три слова из себя. С трудом. Но вытолкнул.
Слова эти ударились в стену и бессильно упали на ковер.
– Он совсем не испугался, – восхищенно сказал Мехтиев.
– Я даже не подумал, что меня могут убить, – похвастался Липский.
Где-то далеко похвастался, очень далеко. Гринчук еле разобрал его слова.
– Вы ему уже сказали? – Гринчук встал с кресла, словно боялся, что его не услышат и не увидят. – Вы ему сказали? Или просто сидели и задавали вопросы?
Никто не ответил. Казалось, никто даже и не слышал Гринчука. И что-то словно взорвалось в голове у подполковника.
Гринчук хватает Леонида за воротник, рывком поднимает его с кресла и поворачивает лицом к себе:
– Они тебе уже сказали?
Леонид пытается вырваться, но Гринчук держит крепко. Леонид замахивается, Гринчук перехватывает удар и повторяет, выкрикивает в самое лицо Липскому:
– Они уже тебе сказали?
– Что они должны были мне сказать? – орет Леонид. – Руки убери, мент поганый.
Они ему ничего не сказали. Они просто сидели и слушали мальчишечье хвастовство.
Покемон. Далматинцы.
Гринчук оттолкнул Липского. Тот споткнулся и потерял равновесие. Его успел подхватить вскочивший Шмель.
– Скажите ему, – потребовал Гринчук, обернувшись к Владимиру Родионычу.
Липский начинает вырываться, но Шмель держит крепко.
Владимир Родионыч медленно встает со своего кресла. Или это Гринчуку кажется, что он встает медленно.
Губы Владимира Родионыча начинают шевелиться.
Леонид… мужайтесь… вчера… вся ваша семья… мы скорбим…
Словно время идет рывками, цепляясь за неровные, жесткие слова. Глаза Липского расширяются, он смотрит на Владимира Родионыча, потом переводит взгляд на Гринчука…
Гринчук отворачивается, он не может смотреть в это лицо. В эти глаза.
– Нет, – тихо и как-то спокойно говорит Леонид – Чушь. Не врите.
Гринчук почувствовал, как судорогой сводит скулы.
– Не правда! – голос Липского взлетает и обрывается.
Крик, долгий нечеловеческий крик. И тишина.
Гринчук обернулся и увидел, как побелевший Липский сползает на пол, а Шмель пытается его удержать. Вскакивает Мехтиев, тоже бросается к Липскому.
«Врача!» – кажется, требует Полковник.
Гринчук медленно выходит из кабинета. Секретарша что-то торопливо говорит в телефон.
Вот и все. Все закончилось.
Гринчук вызвал лифт, спустился на первый этаж. Вышел из дома.
И никто уже ничего не сможет исправить. Никто и ничего. Подъехала машина и остановилась возле Гринчука.
Лучше пройтись, сказал Гринчук. Прогуляться. Он никогда не сможет объяснить Леониду Липскому, что не виноват в смерти его семьи. И никому не сможет этого объяснить. И самое лучшее, что он сможет сделать, это прямо сейчас все бросить и уехать из города. Куда угодно.
Все просто. Все очень просто.
Тут, кстати, есть бар. В нем Гринчук почти три месяца пил чай вместо коньяка. Может, пора наверстывать? Просто нужно расслабиться. Успокоиться и расслабиться. Отстранить от себя все это, истекающих кровью далматинцев и застывшего покемона.
– Налей мне коньяку, – сказал Гринчук бармену. – Только настоящего. Теперь можно.
– И мне, – сказал Михаил, присаживаясь возле стойки бара. – Столько же.
– Все, Миша, – сказал Гринчук. – Я ничего не смог сделать. И ты не успел.
Бармен поставил стаканы на стойку.
– Царство им небесное, – сказал Гринчук.
Они выпили.
Потом Гринчук рассказал Михаилу все, что узнал от Липского.
– Повезло пацану, – сказал Гринчук.
– Повезло, – согласился Михаил.
– Повтори, – попросил Гринчук.
Бармен повторил.
– Деньги нашли? – спросил Михаил.
– Деньги? Не знаю…
– Четыре миллиона, – сказал Михаил.
– Не знаю, – повторил Гринчук. – Может, спрятали…
– Может, – согласился Михаил.
Бармен снова налил, не дожидаясь приказа.
– Емельянову повезло, – сказал Гринчук. – Дело уже раскрыто, считай. Убийцы найдены, мотив понятен. Спрятанные деньги… Гадом буду, уже сегодня к вечеру все в этом городе будут искать новый клад.
– Да, Емельянову повезло, – согласился Михаил.
Гринчук вдруг подумал, что Михаил никогда с ним не спорил. Всегда соглашался. Только когда Гринчук спросил, что происходит с Братком…
– Миша, а почему ты не хочешь мне сказать, что происходит с Братком?
– Это его дело. И ваше.
– Это ты мне уже говорил. Это я уже слышал. Никита, – поманил Гринчук бармена.
– Да?
– Вот хоть ты мне объясни, почему все говорят загадками? Почему каждый норовит обмануть, скрыть правду, прикинуться дурачком…
– Не знаю, Юрий Иванович, – сказал Никита. – Так все устроено.
– А кто устроил все так? – спросил Гринчук.
– Наверное, тот, кому это выгодно, – улыбнулся Никита. – Мне тут недавно рассказали…
– Ну-ка, ну-ка, – подбодрил Гринчук.
– Сюда писатель один часто ходит, вот он и рассказал. В издательстве понадобилось срочно набрать объемный текст. Почти тысячу страниц. Быстро и качественно. Буквально, за день. Редактор сообразил, позвонил приятелю на радио, а тот запустил объявление о том, что редакции на постоянную высокооплачиваемую работу срочно требуется профессиональная машинистка с опытом работы на компьютере. Утром пришло человек двадцать. Редактор поговорил с каждым из них и сказал, что хочет выбрать лучшую. И в качестве испытания выдал каждой по пятьдесят страниц рукописного текста.
На завтра у него был набранный текст в тысячу страниц. Очень грамотный. Бесплатный. А двадцать машинисток остались ждать звонка из редакции.
– Молодец, – сказал Гринчук.
– Еще налить? – спросил Никита.
– Давай. Хотя… – Гринчук встал с табурета. – Хватит. Сколько с меня?
– За счет заведения.
– Спасибо.
Гринчук вышел из бара.
– Поехали, Миша, покатаемся, – сказал Гринчук.
– Не знаю. Вполне может напиваться где-нибудь.
– Вполне. Мне показалось, что он был на грани истерики. Это произвело на меня неизгладимое впечатление.
– На меня тоже. Вся эта история вообще… – Полковник поморщился и помял правый бок, под ребрами.
– Печень?
– Я сегодня утром напрасно выпил коньяку. Много.
– Попросить у Инги лекарство? – спросил Владимир Родионыч.
– Не надо. Порок должен быть наказан. Буду вырабатывать у себя условные рефлексы. Выпил – мучайся. Пока не перестанешь выпивать, – Полковник поудобнее утроился в кресле. – Но мы можем считать, что все закончилось.
– Наверное. Мне сегодня сообщили, что оружие, из которого вчера был убит охранник Липских, то же самое, из которого убили первого января одного из охранников Леонида. Тут все сходится.
– Сходится.
– Теперь мы посмотрим, что там будет обнаружено на заводе, будет ли найдено оружие, из которого были убиты сегодня… – Владимир Родионыч не договорил.
– Посмотрим.
– Что-то вы сегодня непривычно покладисты? Печень?
– Печень.
– Ну, это уже совсем никуда не годится, – хлопнул ладонью по столу Владимир Родионыч. – Да, очень жаль Липских. Но нельзя же, в самом деле… Если бы Олег Анатольевич не отказался от защиты Шмеля, все были бы живы.
– Или если бы мы не отказались от работы Гринчука, – сказал Полковник.
– А вот это никому не известно. Известно только, что похитители…
– Да, похитители. Именно его требовали отстранить. Почему?
– Этого мы, скорее всего, никогда не узнаем. Сейчас мы можем только закончить это дело им забить о нем. Сделать выводы на будущее. Тут и Шмель, кстати, сказал, что имеет предложение по поводу усиления безопасности. И Шмель, что меня поразило, просил оставить Гринчука на месте.
– Вы собирались его вышвырнуть?
– Нет, естественно, но тем не менее, – Владимир Родионыч пробарабанил пальцами по столу. – Как вам Мехтиев?
– Никак, – ответил Полковник. – Я с уголовниками стараюсь дел не иметь.
– Я, представьте себе, тоже. Но здесь налицо желание сотрудничать. И, кстати, это ведь именно его люди нашли Леонида.
И это было неправдой.
Леонида случайно нашли люди Гири.
Три пацана, вдохновленные мыслью о премии, тщательно обшаривали окраины. Когда уже было совсем собрались прекращать поиски, Батон предложил заехать к заводу. Потом решил отлить. Дальше все происходило, как рассказывал Мехтиев. Гранату на выстрелы бросал Батон. Он всегда таскал с собой гранату. Только найдя Липского, Батон позвонил не Мехтиеву, а Гире. А вот тот уже перезвонил, как договаривались, Мехтиеву. Садреддин Гейдарович лично приехал за Леонидом.
Батон, Рогожа и Брюлик получили обещанную премию прямо на месте и чуть не двинулись по этому поводу крышей. Бабки были просто немилосердные. И это всего за два выстрела в урода возле машины, и одну гранату. С такими бабками завязывать было не только можно, но даже и нужно.
Правда, бабки такие сначала нужно было обмыть. И пацаны приступили к обряду вдумчиво и душевно.
Мехтиев же прямо от Владимира Родионыча приехал к Гире, чтобы поблагодарить лично. Телефон, естественно для такого важного момента не подходил.
– Ну, Геннадий Федорович, – сказал Мехтиев радостно, – ну, спасибо! Вот это друг! Вот это – мужчина!
– Да чего там, – махнул рукой Гиря. – Это ж ты хочешь к ним попасть, а мне эта фигня и задаром на хрен не нужна. Устал я.
– Я твой должник, – сказал Садреддин Гейдарович. – Ты только скажи, что нужно, я все сделаю.
– Отпусти меня поспать, – попросил Гиря.
– О чем разговор, – засмеялся Мехтиев. – Приезжай ко мне завтра. Я такой стол накрою!
Что подумал по поводу этого разговора Геннадий Федорович, осталось в голове Геннадия Федоровича. Что подумал Мехтиев…
– Не верю я ему, – сказал Мехтиев, садясь в автомобиль.
Али молча пожал плечами.
– Думаешь, дело закроют? – спросил Мехтиев.
– Это будем не мы решать, – ответил Али.
Решали действительно не Али и Садреддин Гейдарович. Решали люди официальные и облеченные властью.
– Все, слава Богу, – сказал подполковник милиции, начальник райотдела Константин Петрович Емельянов своему заместителю, узнав о том, что похищенный не только найден, но обнаружены также и трупы всех похитителей. – Все, не будет дела.
– А если, – неуверенно предположил зам, но Емельянов его оборвал.
– Мне звонили оттуда, – Емельянов указал пальцем на потолок. – Пацан подавать заяву не будет. И дело прекратится ввиду гибели подозреваемых.
После этого Константин Петрович Емельянов высказал в слух мысль о том, что не видит повода не выпить. И эту мысль воплотил в реальность.
По-своему он был прав. Глухарь есть глухарь, а такой глухарь может почище парового катка задавить любого неосторожного. И зачем это ему?
– А зачем это тебе? – спросил Граф у Гринчука. – Все же закончилось, если я тебя правильно понял.
– Правильно понял, – подтвердил Гринчук.
– И?
– Дашь мне ее адрес, или я найду сам?
Граф тяжело вздохнул:
– Ну почему всем людям достаются нормальные друзья, а мне Гринчук?
– Так нармальных до нармальных паслали, а меня к табе! – сказал Гринчук.
Граф снова тяжело вздохнул.
– Ну не вздыхай, ваше благородие.
– Высокоблагородие, – поправил Граф.
– Самовысокоблагородие, – Гринчук просительно посмотрел в глаза Графу.
– Хрен с тобой, – махнул рукой Граф. – Но ты хоть понимаешь, что здорово рискуешь? Если то, что ты мне рассказал – правда, то ты явно лишний человек на этом свете. Особенно после финта, который ты собираешься выкинуть.
– Знаю, – кивнул Гринчук.
– И все-таки…
– И все-таки.
Граф достал из кармана «паркер», по памяти написал в блокноте адрес, вырвал листок и протянул его Гринчуку:
– Я туда добавил ее телефоны. Сам поедешь?
– Михаила пошлю, это он у нас по женской части специалист.
– Лучше бы сам. Михаил парень молодой, в нем зрелости не хватает. А вот ты… Тем более что она твоя ровесница.
– У меня здесь тоже есть дела, – сказал Гринчук. – И по одному из них ты мог бы мне помочь.
– У меня есть выбор? – спросил Граф.
– Нет, – честно сказал Гринчук.
В кармане у него подал голос телефон.
Выбора также не было у Сашки Скока, одного из пацанов Гири.
Гиря его не бил, во всяком случае, пока. Главным в этом было то, что о возможной перемене способа общения Сашка Скок, или как его еще называли, СС, знал. И опасался. То, что Гиря говорил спокойно, Скока в заблуждение не вводило.
– Ты ведь знаешь, что этот «Кентавр» я сам отдал Нинке?
– Знаю.
– И то, что я сам буду решать, кто будет в нем хозяином, ты тоже знаешь, гнида?
Гнида молча кивнула.
– И я уже даже не вспоминаю про то что «Кентавр» на твоей территории, – Гиря взял в руки хрустальную пепельницу и взвесил ее на руке.
Скок вжал голову в плечи. Гиря по жизни был ненормальный, а после дурки он даже и отвечать не будет. Вломит в черепушку этой стекляшкой и кранты.
– Не знаю я, как это вышло, и кто это учудил, – Скок даже прижал руки к груди, демонстрируя, в каком он отчаянии от своей неинформированности.
– И на хрена тогда мне ты сдался? Кто попало может гранаты бросать, а ты будешь сопли жевать? Ладно, – сказал Гиря, – сейчас мы выясним, своими ногами ты отсюда уйдешь, или тебя понесут.
Гиря взял в руки мобильник и набрал номер.
Скок тоскливо оглядел кабинет Гири. Лучше бы его тогда замочили, подумал Саня о шефе. И испугался, что его глубокие чувства могут отразиться на лице.
– Юрий Иванович? – спросил Гиря.
– Типа.
– Здравствуйте, это Геннадий Федорович.
– Ну?
Гиря посмотрел на стоящего перед столом Скока. Тот вздрогнул.
– Я только сегодня узнал про то, что случилось у Нины в клубе. Честно.
Гринчук промолчал.
– За ту территорию отвечает у меня Саня Скок. Помните такого?
Саня Скок напряг слух, чтобы услышать ответ Зеленого. Сам он Гринчука помнил хорошо, особенно тот вечер полтора года назад, когда в темноте ошибся и попытался по пьяному делу сорвать злость на прохожем. Прохожим оказался Гринчук, настроение у него тоже было тогда не слишком хорошим.
Скок потер скулу.
– Так вот, он сейчас приедет в клуб, посмотрит, что там нужно отремонтировать и все организует. Или оплатит, если Нина решит сама нанимать людей. Хорошо?
– А это вы у Нины спросите, – сказал Гринчук. – Я здесь при чем?
– Лады, – засмеялся Гиря, – я у Нины спрошу. Но вы не возражаете?
– Не возражаю, – сказал в телефон Гринчук и обернулся к Графу. – Гиря после дурки здорово изменился.
– Повезло тебе, Саня, – усмехнулся Гиря. – Но если там еще раз что-то случится, я тебя…
Саня кивнул.
– Че ты киваешь, урод? Ты думаешь, ты знаешь, что я с тобой сделаю? Ты не знаешь, что я с тобой сделаю. Сказать почему?
Скок мотнул головой.
– А потому, что я и сам не знаю, что сделаю с тобой.
Скок вышел из кабинета, облегченно вздохнув.
Гиря с сомнением посмотрел на телефон. Поверил Зеленый или нет? Лучше чтобы поверил. Иначе могут начаться непонятки. А это в планы Геннадия Федоровича на ближайшее время не входило.
Как не входила в планы Михаила поездка в другой город. Но возражать он не стал. Молча выслушал распоряжения, внимательно посмотрел на листок с адресом и телефонами и вернул его Гринчуку.
– Вернешься послезавтра. Тебе хватит времени ее уговорить?
Михаил улыбнулся и кивнул.
– Смотри, это тебе не горничную в постель укладывать. Она может психануть.
– Может, – сказал Михаил.
– Вопросы есть? – спросил Гринчук.
– Да. Один. С чего вы взяли, что я горничных в постель укладываю?
– Так все… – немного растерялся Гринчук.
– Так все были уверены, что вы беспробудно пьете три месяца подряд.
– Ладно, – кивнул Гринчук, – вернешься, поговорим.
– Вы с Братком поговорите. И к маме Ире и Доктору зайдите, просто так, поболтать, чаю попить.
– Есть. Будет сделано.
Михаил как раз остановил машину. Гринчук пожал Михаилу руку и вышел. Машина тронулась с места. И тут Гринчук свистнул. Оглушительно и резко. Машина остановилась.
Гринчук подошел к ней, открыл переднюю дверцу.
– Миша, а тебе не показалось кое-что странным? – спросил Гринчук.
– В чем именно? – спросил Михаил.
– Ну… За всей этой суетой мы с тобой совсем забыли об одном персонаже. Который ведет себя непонятно.
Михаил на секунду задумался, потом кивнул:
– Может, мне к нему заехать?
– Не нужно, мы с Братком этим займемся. И если я прав…
– Я думаю – да, – сказал Михаил.
Гринчук хлопнул дверцей, дождался, пока машина уедет. Потом обернулся и помахал, подзывая, машину, стоявшую метрах в пятидесяти сзади, серый «опель».
«Опель» подъехал.
– Это кто тут у нас? – спросил Гринчук, открывая дверцу и заглядывая в салон. – Али. Чего тебя черт носит за мной следом?
Али вышел из машины, указала водителю пальцем вперед, «опель» тронулся с места и скрылся за поворотом.
– Меня просил с вами поговорить Садреддин Гейдарович.
Мимо них проехал красный «вольво».
– Ты глянь, – сказал Батон Брюлику и Рогоже. – Мент этот, Зеленый, и Али треплются посреди улицы.
– Ну, и пусть, – кивнул Брюлик с доброжелательностью, вызванной полбутылкой коньяка.
– А, может, они это… дружат? – подал с заднего сидения Рогожа. – Стали чисто побазарить.
– Может, – согласился Батон, который принял сегодня на грудь не меньше приятелей. – Только нужно позвонить Гире и об этом рассказать.
– Я позвоню, – сказал Брюлик и достал телефон. – У него три пять семь, или семь пять три?
– Семь, пять, три, – Батон всегда хорошо помнил цифры и числа.
– Але, – сказал в трубку Брюлик, – тут такая байда…
О всех событиях прошедшего дня Браток узнал только поздно вечером, когда к нему приехал Гринчук.
Слушал Браток молча, механически ощупывая припухшую губу и бровь. Когда подполковник от констатации фактов перешел к своим предположениям, Браток немного оживился.
– И мочкануть могут? – уточнил Браток.
– Могут. Я думаю, что обязательно постараются.
– Весело.
– Ты как?
– Деньги и звания нужно отрабатывать, – сказал Браток.
– Это шутка?
– Какая уж тут шутка…
– Ты мне совсем не нравишься в последнее время, – сказал Гринчук. – Абсолютно.
– А кому я нравлюсь? – спросил Браток. – Кому я сейчас могу нравиться? Если я и сам себе не нравлюсь?
– Мне не нужно, чтобы ты отрабатывал.
– А что нужно? Чтобы я хотел подохнуть с вами за компанию? Типа, из дружбы и братской любви? – Браток засмеялся. – И есть для вас разница? Я пойду под пули конкретно за бабки и погоны. Мишка тот и сам не знает, чего попрется. Сам решит, или в мозгах у него снова перемкнет. Да и вы ради чего в это дело полезете? Под пули или еще чего?
– Я…
– Вы. За что? Ради чего? Тоже бабки и погоны будете отрабатывать? Звание подполковничье? Или третью звезду получить захотите?
– Это мое дело.
– Тогда не лезьте ко мне в душу с поучениями, гражданин начальник. Браток я, понятно? И прапорщик Бортнев. И не Браток. И не прапорщик.
– Ты сам-то понял, чего сморозил?
– Я-то понял. Я понял. Я базар фильтрую. А вы не поймете, потому как были вы ментом – ментом и остались. Рвали задницу не понятно из-за чего, и снова рвете. Нет? Скажите, что я не прав.
Через два часа его срочно вызвали в кабинет к Владимиру Родионычу.
– Что так срочно? – спросил Гринчук у секретарши Владимира Родионыча.
– Там увидите, – ответила Инга. – И кстати, – почему вы не верите в любовь с первого взгляда? И почему сволочь?
– Просто не верю. А почему сволочь? Могу трахаться с первого взгляда. И не влюбившись. Не сочтите это за предложение.
Гринчук распахнул дверь, вошел в кабинет и замер на пороге.
В кабинете, помимо, хозяина, был Полковник, Шмель и человек, которого Гринчук уж никак не был готов здесь увидеть. Мехтиев, блин, Садреддин Гейдарович.
Но не это заставило Гринчука замереть на пороге, а потом молча подойти к свободному креслу и сесть. Как раз напротив Леонида Олеговича Липского.
Со времени последней встречи с Гринчуком Леня осунулся, одежда была выпачкана мелом и пылью. Но младший Липский был жив.
– С подполковником Гринчуком, Леня, вы знакомы, – сказал Владимир Родионыч.
– Имел счастье, – пренебрежительно искривились губы Липского. – Что же вы меня не нашли? Или к вам не обратился мой папа вместе с мачехой? На них ваше выступление произвело впечатление тогда. Что ж вы так облажались, господин подполковник?
Гринчук молчал.
– А я выжил, – выкрикнул Липский. – Чудом, но выжил.
– Это очень интересно, – кивнул Владимир Родионыч. – Я бы попросил вас, Леонид, рассказать еще раз всю вашу историю.
«Опять!» – проползло по лицу мальчишки усталое выражение. Но Гринчук ясно видел, что ему приятно рассказать эту историю. Гринчук посмотрел на Полковника, но тот угрюмо отвернулся.
Из рассказа Липского-младшего следовало, что после расстрела на дороге, его пересадили в машину, зеленую «девятку».
Шмель кивнул.
Похитителей было трое, они не прятали своих лиц и, не скрываясь, называли друг друга по именам и кличкам. Володя, Леха и Кацо.
– Грузин? – автоматически уточнил Гринчук.
– Нет, просто кликуха. Его еще Леха подразнивал: «Кацо, Кацо, потерял яйцо!», – Липский брезгливо ухмыльнулся.
С похитителями Леонид ссориться не стал, справедливо полагая, что тем нужны деньги. С другой стороны, он понял, что с ним, скорее всего, церемониться не станут. И живым, похоже, не отпустят.
– Это ж понятно, – азартно взмахнул рукой Леня. – Я видел их лица, знал имена. Папа их из-под земли бы потом достал.
При упоминании отца Владимир Родионыч перевел взгляд в угол кабинета.
Привезли Липского на старый, полуразрушенный завод на окраине. Через блок-пост не проезжали, свернули на какой-то проселок, потом проехали по замерзшему озеру и въехали на территорию завода. Там отвели Леонида в здание толи бывшего заводоуправления, толи какой-то бытовки. Там было тепло и не сыро.
В угол бросили вместо постели какие-то тряпки, поставили ведро и пристегнули Леонида левой рукой к трубе. Наручниками. Тряпки служили ему постелью, а ведро – уборной, как-то уж очень по-книжному выразился Липский.
Он надеялся, что когда будет выносить ведро, то сможет бежать, но похитители оказались не брезгливыми и выносили ведро сами.
Окон поблизости не было. Кричать было бессмысленно, да и место пустынное.
Гринчук слушал молча. Похитители, похоже, знали, что долго все это тянуться не будет. Рано или поздно на заброшенный завод кто-нибудь пришел бы. Если бы поиски шли широко.
Липского заставили позвонить отцу, но он попал на мачеху. Потом Володя что-то кричал о менте. Рассказав это, Леонид с ненавистью взглянул на Гринчука и отвернулся.
Его угрожали убить из-за этого идиота, который сует свой нос, куда не следует. Слово «идиот» в исполнении Липского прозвучало веско. Гринчук поймал на себе взгляды Мехтиева и Шмеля.
Леха и Кацо все время были с Леонидом, не отходили от него. Правда, находились в соседней комнате, но постоянно заглядывали к нему. Впрочем, они могли особо не беспокоиться. Выход был только через их комнату.
У Леонида в помещении было зарешеченное окно, которое выходило то ли в цех, то ли в склад. Склад был заколочен. В заколоченном окне, на другой стороне склада, была щель сантиметров в пятнадцать. И дальше уже была свобода. Старая дорога, которая проходила мимо завода.
Володя частенько исчезал, привозил потом еду. Вчера вечером вернулся злым, ударил из-за пустяка Лонида. Потом уже поздно вечером все трое ушли. Это было необычно.
Леонид попытался вырваться, но ничего не смог сделать.
Под утро они вернулись. Очень возбужденные. Даже, похоже, изрядно приняв. Пахло от них спиртным очень сильно. И Леонид почувствовал, что все решиться еще до утра.
Еще было темно, когда в комнату к Леониду вошел Кацо. Он протянул ему бутылку и предложил выпить. Помянуть, как он сказал.
– Это он на меня намекал, – сказал Липский. – Типа, шутник такой. Помяни себя сам.
Пить Липский отказался, Кацо ушел.
Когда рассвело, что-то произошло в соседнем помещении. Липский под утро задремал, и проснулся оттого, что в соседней комнате началась стрельба. Ударил автомат, но сделал всего пару выстрелов. Кто закричал, потом рванула граната. И все затихло.
Из двери повалил дым. Потом вошел человек.
– И меня спасли, – закончил свой рассказ Леонид.
– Мои люди искали его по всему городу, – подхватил рассказ Мехтиев. – Начали обшаривать заводы. И увидели машину. Мальчишка в рубашке родился, потому что мои парни остановились, извините, отлить. Наткнулись на одного, тот вышел к машине. Закричал, когда увидел ребят, выстрелил из пистолета, но не попал. Его застрелили во дворе. Из комнаты стали стрелять, и мои бросили гранату. Я их за это чуть не повесил – могли же убить и мальчика. Но он даже не испугался, молодец. Мужчина. Вызвали меня, я приехал, забрал его и привез сюда. Я понимаю, что вы его искали…
Все это было похоже на дурной сон. Счастливое лицо Леонида Липского и залитые кровью лица его отца, брата и сестры. Четырнадцать обезображенных тел. А этот сопляк радуется, что убили трех человек. Трех подонков. Трех… И вообще не сожалеет о своих родных. И…
– Вы ему сказали? – спросил Гринчук, ни к кому конкретно не обращаясь.
Просто вытолкнул три слова из себя. С трудом. Но вытолкнул.
Слова эти ударились в стену и бессильно упали на ковер.
– Он совсем не испугался, – восхищенно сказал Мехтиев.
– Я даже не подумал, что меня могут убить, – похвастался Липский.
Где-то далеко похвастался, очень далеко. Гринчук еле разобрал его слова.
– Вы ему уже сказали? – Гринчук встал с кресла, словно боялся, что его не услышат и не увидят. – Вы ему сказали? Или просто сидели и задавали вопросы?
Никто не ответил. Казалось, никто даже и не слышал Гринчука. И что-то словно взорвалось в голове у подполковника.
Гринчук хватает Леонида за воротник, рывком поднимает его с кресла и поворачивает лицом к себе:
– Они тебе уже сказали?
Леонид пытается вырваться, но Гринчук держит крепко. Леонид замахивается, Гринчук перехватывает удар и повторяет, выкрикивает в самое лицо Липскому:
– Они уже тебе сказали?
– Что они должны были мне сказать? – орет Леонид. – Руки убери, мент поганый.
Они ему ничего не сказали. Они просто сидели и слушали мальчишечье хвастовство.
Покемон. Далматинцы.
Гринчук оттолкнул Липского. Тот споткнулся и потерял равновесие. Его успел подхватить вскочивший Шмель.
– Скажите ему, – потребовал Гринчук, обернувшись к Владимиру Родионычу.
Липский начинает вырываться, но Шмель держит крепко.
Владимир Родионыч медленно встает со своего кресла. Или это Гринчуку кажется, что он встает медленно.
Губы Владимира Родионыча начинают шевелиться.
Леонид… мужайтесь… вчера… вся ваша семья… мы скорбим…
Словно время идет рывками, цепляясь за неровные, жесткие слова. Глаза Липского расширяются, он смотрит на Владимира Родионыча, потом переводит взгляд на Гринчука…
Гринчук отворачивается, он не может смотреть в это лицо. В эти глаза.
– Нет, – тихо и как-то спокойно говорит Леонид – Чушь. Не врите.
Гринчук почувствовал, как судорогой сводит скулы.
– Не правда! – голос Липского взлетает и обрывается.
Крик, долгий нечеловеческий крик. И тишина.
Гринчук обернулся и увидел, как побелевший Липский сползает на пол, а Шмель пытается его удержать. Вскакивает Мехтиев, тоже бросается к Липскому.
«Врача!» – кажется, требует Полковник.
Гринчук медленно выходит из кабинета. Секретарша что-то торопливо говорит в телефон.
Вот и все. Все закончилось.
Гринчук вызвал лифт, спустился на первый этаж. Вышел из дома.
И никто уже ничего не сможет исправить. Никто и ничего. Подъехала машина и остановилась возле Гринчука.
Лучше пройтись, сказал Гринчук. Прогуляться. Он никогда не сможет объяснить Леониду Липскому, что не виноват в смерти его семьи. И никому не сможет этого объяснить. И самое лучшее, что он сможет сделать, это прямо сейчас все бросить и уехать из города. Куда угодно.
Все просто. Все очень просто.
Тут, кстати, есть бар. В нем Гринчук почти три месяца пил чай вместо коньяка. Может, пора наверстывать? Просто нужно расслабиться. Успокоиться и расслабиться. Отстранить от себя все это, истекающих кровью далматинцев и застывшего покемона.
– Налей мне коньяку, – сказал Гринчук бармену. – Только настоящего. Теперь можно.
– И мне, – сказал Михаил, присаживаясь возле стойки бара. – Столько же.
– Все, Миша, – сказал Гринчук. – Я ничего не смог сделать. И ты не успел.
Бармен поставил стаканы на стойку.
– Царство им небесное, – сказал Гринчук.
Они выпили.
Потом Гринчук рассказал Михаилу все, что узнал от Липского.
– Повезло пацану, – сказал Гринчук.
– Повезло, – согласился Михаил.
– Повтори, – попросил Гринчук.
Бармен повторил.
– Деньги нашли? – спросил Михаил.
– Деньги? Не знаю…
– Четыре миллиона, – сказал Михаил.
– Не знаю, – повторил Гринчук. – Может, спрятали…
– Может, – согласился Михаил.
Бармен снова налил, не дожидаясь приказа.
– Емельянову повезло, – сказал Гринчук. – Дело уже раскрыто, считай. Убийцы найдены, мотив понятен. Спрятанные деньги… Гадом буду, уже сегодня к вечеру все в этом городе будут искать новый клад.
– Да, Емельянову повезло, – согласился Михаил.
Гринчук вдруг подумал, что Михаил никогда с ним не спорил. Всегда соглашался. Только когда Гринчук спросил, что происходит с Братком…
– Миша, а почему ты не хочешь мне сказать, что происходит с Братком?
– Это его дело. И ваше.
– Это ты мне уже говорил. Это я уже слышал. Никита, – поманил Гринчук бармена.
– Да?
– Вот хоть ты мне объясни, почему все говорят загадками? Почему каждый норовит обмануть, скрыть правду, прикинуться дурачком…
– Не знаю, Юрий Иванович, – сказал Никита. – Так все устроено.
– А кто устроил все так? – спросил Гринчук.
– Наверное, тот, кому это выгодно, – улыбнулся Никита. – Мне тут недавно рассказали…
– Ну-ка, ну-ка, – подбодрил Гринчук.
– Сюда писатель один часто ходит, вот он и рассказал. В издательстве понадобилось срочно набрать объемный текст. Почти тысячу страниц. Быстро и качественно. Буквально, за день. Редактор сообразил, позвонил приятелю на радио, а тот запустил объявление о том, что редакции на постоянную высокооплачиваемую работу срочно требуется профессиональная машинистка с опытом работы на компьютере. Утром пришло человек двадцать. Редактор поговорил с каждым из них и сказал, что хочет выбрать лучшую. И в качестве испытания выдал каждой по пятьдесят страниц рукописного текста.
На завтра у него был набранный текст в тысячу страниц. Очень грамотный. Бесплатный. А двадцать машинисток остались ждать звонка из редакции.
– Молодец, – сказал Гринчук.
– Еще налить? – спросил Никита.
– Давай. Хотя… – Гринчук встал с табурета. – Хватит. Сколько с меня?
– За счет заведения.
– Спасибо.
Гринчук вышел из бара.
– Поехали, Миша, покатаемся, – сказал Гринчук.
* * *
– И где сейчас может быть ваш протеже? – спросил Владимир Родионыч у Полковника.– Не знаю. Вполне может напиваться где-нибудь.
– Вполне. Мне показалось, что он был на грани истерики. Это произвело на меня неизгладимое впечатление.
– На меня тоже. Вся эта история вообще… – Полковник поморщился и помял правый бок, под ребрами.
– Печень?
– Я сегодня утром напрасно выпил коньяку. Много.
– Попросить у Инги лекарство? – спросил Владимир Родионыч.
– Не надо. Порок должен быть наказан. Буду вырабатывать у себя условные рефлексы. Выпил – мучайся. Пока не перестанешь выпивать, – Полковник поудобнее утроился в кресле. – Но мы можем считать, что все закончилось.
– Наверное. Мне сегодня сообщили, что оружие, из которого вчера был убит охранник Липских, то же самое, из которого убили первого января одного из охранников Леонида. Тут все сходится.
– Сходится.
– Теперь мы посмотрим, что там будет обнаружено на заводе, будет ли найдено оружие, из которого были убиты сегодня… – Владимир Родионыч не договорил.
– Посмотрим.
– Что-то вы сегодня непривычно покладисты? Печень?
– Печень.
– Ну, это уже совсем никуда не годится, – хлопнул ладонью по столу Владимир Родионыч. – Да, очень жаль Липских. Но нельзя же, в самом деле… Если бы Олег Анатольевич не отказался от защиты Шмеля, все были бы живы.
– Или если бы мы не отказались от работы Гринчука, – сказал Полковник.
– А вот это никому не известно. Известно только, что похитители…
– Да, похитители. Именно его требовали отстранить. Почему?
– Этого мы, скорее всего, никогда не узнаем. Сейчас мы можем только закончить это дело им забить о нем. Сделать выводы на будущее. Тут и Шмель, кстати, сказал, что имеет предложение по поводу усиления безопасности. И Шмель, что меня поразило, просил оставить Гринчука на месте.
– Вы собирались его вышвырнуть?
– Нет, естественно, но тем не менее, – Владимир Родионыч пробарабанил пальцами по столу. – Как вам Мехтиев?
– Никак, – ответил Полковник. – Я с уголовниками стараюсь дел не иметь.
– Я, представьте себе, тоже. Но здесь налицо желание сотрудничать. И, кстати, это ведь именно его люди нашли Леонида.
И это было неправдой.
Леонида случайно нашли люди Гири.
Три пацана, вдохновленные мыслью о премии, тщательно обшаривали окраины. Когда уже было совсем собрались прекращать поиски, Батон предложил заехать к заводу. Потом решил отлить. Дальше все происходило, как рассказывал Мехтиев. Гранату на выстрелы бросал Батон. Он всегда таскал с собой гранату. Только найдя Липского, Батон позвонил не Мехтиеву, а Гире. А вот тот уже перезвонил, как договаривались, Мехтиеву. Садреддин Гейдарович лично приехал за Леонидом.
Батон, Рогожа и Брюлик получили обещанную премию прямо на месте и чуть не двинулись по этому поводу крышей. Бабки были просто немилосердные. И это всего за два выстрела в урода возле машины, и одну гранату. С такими бабками завязывать было не только можно, но даже и нужно.
Правда, бабки такие сначала нужно было обмыть. И пацаны приступили к обряду вдумчиво и душевно.
Мехтиев же прямо от Владимира Родионыча приехал к Гире, чтобы поблагодарить лично. Телефон, естественно для такого важного момента не подходил.
– Ну, Геннадий Федорович, – сказал Мехтиев радостно, – ну, спасибо! Вот это друг! Вот это – мужчина!
– Да чего там, – махнул рукой Гиря. – Это ж ты хочешь к ним попасть, а мне эта фигня и задаром на хрен не нужна. Устал я.
– Я твой должник, – сказал Садреддин Гейдарович. – Ты только скажи, что нужно, я все сделаю.
– Отпусти меня поспать, – попросил Гиря.
– О чем разговор, – засмеялся Мехтиев. – Приезжай ко мне завтра. Я такой стол накрою!
Что подумал по поводу этого разговора Геннадий Федорович, осталось в голове Геннадия Федоровича. Что подумал Мехтиев…
– Не верю я ему, – сказал Мехтиев, садясь в автомобиль.
Али молча пожал плечами.
– Думаешь, дело закроют? – спросил Мехтиев.
– Это будем не мы решать, – ответил Али.
Решали действительно не Али и Садреддин Гейдарович. Решали люди официальные и облеченные властью.
– Все, слава Богу, – сказал подполковник милиции, начальник райотдела Константин Петрович Емельянов своему заместителю, узнав о том, что похищенный не только найден, но обнаружены также и трупы всех похитителей. – Все, не будет дела.
– А если, – неуверенно предположил зам, но Емельянов его оборвал.
– Мне звонили оттуда, – Емельянов указал пальцем на потолок. – Пацан подавать заяву не будет. И дело прекратится ввиду гибели подозреваемых.
После этого Константин Петрович Емельянов высказал в слух мысль о том, что не видит повода не выпить. И эту мысль воплотил в реальность.
По-своему он был прав. Глухарь есть глухарь, а такой глухарь может почище парового катка задавить любого неосторожного. И зачем это ему?
– А зачем это тебе? – спросил Граф у Гринчука. – Все же закончилось, если я тебя правильно понял.
– Правильно понял, – подтвердил Гринчук.
– И?
– Дашь мне ее адрес, или я найду сам?
Граф тяжело вздохнул:
– Ну почему всем людям достаются нормальные друзья, а мне Гринчук?
– Так нармальных до нармальных паслали, а меня к табе! – сказал Гринчук.
Граф снова тяжело вздохнул.
– Ну не вздыхай, ваше благородие.
– Высокоблагородие, – поправил Граф.
– Самовысокоблагородие, – Гринчук просительно посмотрел в глаза Графу.
– Хрен с тобой, – махнул рукой Граф. – Но ты хоть понимаешь, что здорово рискуешь? Если то, что ты мне рассказал – правда, то ты явно лишний человек на этом свете. Особенно после финта, который ты собираешься выкинуть.
– Знаю, – кивнул Гринчук.
– И все-таки…
– И все-таки.
Граф достал из кармана «паркер», по памяти написал в блокноте адрес, вырвал листок и протянул его Гринчуку:
– Я туда добавил ее телефоны. Сам поедешь?
– Михаила пошлю, это он у нас по женской части специалист.
– Лучше бы сам. Михаил парень молодой, в нем зрелости не хватает. А вот ты… Тем более что она твоя ровесница.
– У меня здесь тоже есть дела, – сказал Гринчук. – И по одному из них ты мог бы мне помочь.
– У меня есть выбор? – спросил Граф.
– Нет, – честно сказал Гринчук.
В кармане у него подал голос телефон.
Выбора также не было у Сашки Скока, одного из пацанов Гири.
Гиря его не бил, во всяком случае, пока. Главным в этом было то, что о возможной перемене способа общения Сашка Скок, или как его еще называли, СС, знал. И опасался. То, что Гиря говорил спокойно, Скока в заблуждение не вводило.
– Ты ведь знаешь, что этот «Кентавр» я сам отдал Нинке?
– Знаю.
– И то, что я сам буду решать, кто будет в нем хозяином, ты тоже знаешь, гнида?
Гнида молча кивнула.
– И я уже даже не вспоминаю про то что «Кентавр» на твоей территории, – Гиря взял в руки хрустальную пепельницу и взвесил ее на руке.
Скок вжал голову в плечи. Гиря по жизни был ненормальный, а после дурки он даже и отвечать не будет. Вломит в черепушку этой стекляшкой и кранты.
– Не знаю я, как это вышло, и кто это учудил, – Скок даже прижал руки к груди, демонстрируя, в каком он отчаянии от своей неинформированности.
– И на хрена тогда мне ты сдался? Кто попало может гранаты бросать, а ты будешь сопли жевать? Ладно, – сказал Гиря, – сейчас мы выясним, своими ногами ты отсюда уйдешь, или тебя понесут.
Гиря взял в руки мобильник и набрал номер.
Скок тоскливо оглядел кабинет Гири. Лучше бы его тогда замочили, подумал Саня о шефе. И испугался, что его глубокие чувства могут отразиться на лице.
– Юрий Иванович? – спросил Гиря.
– Типа.
– Здравствуйте, это Геннадий Федорович.
– Ну?
Гиря посмотрел на стоящего перед столом Скока. Тот вздрогнул.
– Я только сегодня узнал про то, что случилось у Нины в клубе. Честно.
Гринчук промолчал.
– За ту территорию отвечает у меня Саня Скок. Помните такого?
Саня Скок напряг слух, чтобы услышать ответ Зеленого. Сам он Гринчука помнил хорошо, особенно тот вечер полтора года назад, когда в темноте ошибся и попытался по пьяному делу сорвать злость на прохожем. Прохожим оказался Гринчук, настроение у него тоже было тогда не слишком хорошим.
Скок потер скулу.
– Так вот, он сейчас приедет в клуб, посмотрит, что там нужно отремонтировать и все организует. Или оплатит, если Нина решит сама нанимать людей. Хорошо?
– А это вы у Нины спросите, – сказал Гринчук. – Я здесь при чем?
– Лады, – засмеялся Гиря, – я у Нины спрошу. Но вы не возражаете?
– Не возражаю, – сказал в телефон Гринчук и обернулся к Графу. – Гиря после дурки здорово изменился.
– Повезло тебе, Саня, – усмехнулся Гиря. – Но если там еще раз что-то случится, я тебя…
Саня кивнул.
– Че ты киваешь, урод? Ты думаешь, ты знаешь, что я с тобой сделаю? Ты не знаешь, что я с тобой сделаю. Сказать почему?
Скок мотнул головой.
– А потому, что я и сам не знаю, что сделаю с тобой.
Скок вышел из кабинета, облегченно вздохнув.
Гиря с сомнением посмотрел на телефон. Поверил Зеленый или нет? Лучше чтобы поверил. Иначе могут начаться непонятки. А это в планы Геннадия Федоровича на ближайшее время не входило.
Как не входила в планы Михаила поездка в другой город. Но возражать он не стал. Молча выслушал распоряжения, внимательно посмотрел на листок с адресом и телефонами и вернул его Гринчуку.
– Вернешься послезавтра. Тебе хватит времени ее уговорить?
Михаил улыбнулся и кивнул.
– Смотри, это тебе не горничную в постель укладывать. Она может психануть.
– Может, – сказал Михаил.
– Вопросы есть? – спросил Гринчук.
– Да. Один. С чего вы взяли, что я горничных в постель укладываю?
– Так все… – немного растерялся Гринчук.
– Так все были уверены, что вы беспробудно пьете три месяца подряд.
– Ладно, – кивнул Гринчук, – вернешься, поговорим.
– Вы с Братком поговорите. И к маме Ире и Доктору зайдите, просто так, поболтать, чаю попить.
– Есть. Будет сделано.
Михаил как раз остановил машину. Гринчук пожал Михаилу руку и вышел. Машина тронулась с места. И тут Гринчук свистнул. Оглушительно и резко. Машина остановилась.
Гринчук подошел к ней, открыл переднюю дверцу.
– Миша, а тебе не показалось кое-что странным? – спросил Гринчук.
– В чем именно? – спросил Михаил.
– Ну… За всей этой суетой мы с тобой совсем забыли об одном персонаже. Который ведет себя непонятно.
Михаил на секунду задумался, потом кивнул:
– Может, мне к нему заехать?
– Не нужно, мы с Братком этим займемся. И если я прав…
– Я думаю – да, – сказал Михаил.
Гринчук хлопнул дверцей, дождался, пока машина уедет. Потом обернулся и помахал, подзывая, машину, стоявшую метрах в пятидесяти сзади, серый «опель».
«Опель» подъехал.
– Это кто тут у нас? – спросил Гринчук, открывая дверцу и заглядывая в салон. – Али. Чего тебя черт носит за мной следом?
Али вышел из машины, указала водителю пальцем вперед, «опель» тронулся с места и скрылся за поворотом.
– Меня просил с вами поговорить Садреддин Гейдарович.
Мимо них проехал красный «вольво».
– Ты глянь, – сказал Батон Брюлику и Рогоже. – Мент этот, Зеленый, и Али треплются посреди улицы.
– Ну, и пусть, – кивнул Брюлик с доброжелательностью, вызванной полбутылкой коньяка.
– А, может, они это… дружат? – подал с заднего сидения Рогожа. – Стали чисто побазарить.
– Может, – согласился Батон, который принял сегодня на грудь не меньше приятелей. – Только нужно позвонить Гире и об этом рассказать.
– Я позвоню, – сказал Брюлик и достал телефон. – У него три пять семь, или семь пять три?
– Семь, пять, три, – Батон всегда хорошо помнил цифры и числа.
– Але, – сказал в трубку Брюлик, – тут такая байда…
О всех событиях прошедшего дня Браток узнал только поздно вечером, когда к нему приехал Гринчук.
Слушал Браток молча, механически ощупывая припухшую губу и бровь. Когда подполковник от констатации фактов перешел к своим предположениям, Браток немного оживился.
– И мочкануть могут? – уточнил Браток.
– Могут. Я думаю, что обязательно постараются.
– Весело.
– Ты как?
– Деньги и звания нужно отрабатывать, – сказал Браток.
– Это шутка?
– Какая уж тут шутка…
– Ты мне совсем не нравишься в последнее время, – сказал Гринчук. – Абсолютно.
– А кому я нравлюсь? – спросил Браток. – Кому я сейчас могу нравиться? Если я и сам себе не нравлюсь?
– Мне не нужно, чтобы ты отрабатывал.
– А что нужно? Чтобы я хотел подохнуть с вами за компанию? Типа, из дружбы и братской любви? – Браток засмеялся. – И есть для вас разница? Я пойду под пули конкретно за бабки и погоны. Мишка тот и сам не знает, чего попрется. Сам решит, или в мозгах у него снова перемкнет. Да и вы ради чего в это дело полезете? Под пули или еще чего?
– Я…
– Вы. За что? Ради чего? Тоже бабки и погоны будете отрабатывать? Звание подполковничье? Или третью звезду получить захотите?
– Это мое дело.
– Тогда не лезьте ко мне в душу с поучениями, гражданин начальник. Браток я, понятно? И прапорщик Бортнев. И не Браток. И не прапорщик.
– Ты сам-то понял, чего сморозил?
– Я-то понял. Я понял. Я базар фильтрую. А вы не поймете, потому как были вы ментом – ментом и остались. Рвали задницу не понятно из-за чего, и снова рвете. Нет? Скажите, что я не прав.