Золотько Александр. Рождество по-новорусски

   Похоже, поздравил себя Гринчук, подъезжая к «Кентавру», ему это удалось. Новогоднее развлечение всем этим ухоженным мужчинам и женщинам должно показаться такой экзотикой, что помнить и говорить о нем, они будут долго. Так что – все получилось.
   – Поздравляю вас, Юрий Иванович, – сказал Гринчук. – Искренне поздравляю с победой. С выдающимся достижением на ниве борьбы с преступностью. Борьбы и профилактики.
   Гринчук поставил «джип» сразу возле входа в клуб, вылез из машины, но потом спохватился и полез назад, за подарками, своими и для Нины. От Михаила. И, как оказалось, от Братка. Еще там лежал подарки, которые Гринчук приготовил для Нины, для Михаила, для Братка… Теплые, почти семейные отношения, со злостью подумал Гринчук.
   Он забыл отдать подарки Михаилу и Братку. Приготовил и забыл.
   Почему забыл? И почему Браток в последний момент, когда Михаил уже вошел в подъезд, вдруг засуетился, отводя взгляд, и тоже вылез из машины.
   – Я с Михаилом пойду, – сказал Браток. – Чего я там в клубе не видел?
   – Как хочешь, – сказал Гринчук и пересел за руль.
   – С Новым годом! – крикнул он вдогонку Братку, но тот не оглянулся.
   Ну и пошел на хрен, подумал Гринчук. А я поехал.
   Почему Гринчук почувствовал себя обиженным? И почему он не ощущал радости от этой сегодняшней удачи? Почему?
   Гринчук захлопнул дверцу машины, нажал на кнопку пульта сигнализации. Машина мигнула фарами.
   – С Новым годом, – сказал «джипу» Гринчук.
   Как его встретишь, вспомнил Гринчук, таки и проведешь. Веселенький год предстоит. Обхохочешься.
   Дверь в клуб была закрыта.
   И правильно, одобрил Гринчук, не хрен пускать кого ни попадя. Постучал ногой, потому что подарки начинали выскальзывать из рук. Еще раз.
   Дверь открылась. На пороге стояли братья Кошкины.
   – Добрый вечер, – сказали братья в один голос.
   Это производило всегда неизгладимое впечатление. Братья всегда были вдвоем и когда говорили – а говорили они редко – то либо говорили одновременно, либо дополняли друг друга. Но при всем при этом, мало кто мог заподозрить, что эти очень выдержанные и доброжелательные здоровяки еще три месяца назад были бомжами, и жили, как и несколько десятков других Крыс, в Норе, неподалеку от бывшей городской свалки.
   Сейчас, правда, на месте бывшей свалки во всю строился оптовый рынок, в овраге, на месте Норы, уже закончили первый уровень подземных гаражей, а Крысы рассеялись по городу, в поисках нового места жительства.
   Остались только Ирина, которой Михаил купил однокомнатную квартиру, Доктор Айболит, живший у Ирины и братья Кошкины, которых тот же Михаил устроил охранниками в «Кентавр».
   И нужно было признать, что Михаил поступил мудро. Несколько заторможенные от природы, Кошкины не пили, строго выполняли распоряжение начальства в лице Нины, и им и в голову не могло прийти уйти с поста или заняться чем-нибудь помимо работы. Их кормили, одевали, предоставили жилье в том же клубе, а ничего больше им для счастья было не нужно.
   Они признавали только тех, кто о них заботился: Ирину, Михаила, Нину и Доктора. И еще они безоговорочно признавали авторитет Гринчука. Почему, этого не понимал даже Гринчук. Вряд ли в головы Кошкиных могло вместиться такое понятие, как уважение к мундиру или должности. И страха они не ведали. Но Гринчука уважали.
   Еще Кошкины ненавидели насилие. Единственным способом вывести их из себя, было устроить драку, или просто ударить кого-нибудь в их присутствии. Тут уж остановить Кошкиных было невозможно. Нарушитель в течение десяти секунд оказывался на улице, не взирая на свой авторитет или свою крутизну. Посмотрев, как работают в таких ситуациях братья, Гричук, сам неплохой рукопашник, решил, что кто-то талантливо заложил в Кошкиных несколько простых, но очень эффективных приемов. И сам Гринчук с ними спаринговать бы не стал. Это, кстати, поняли и клиенты клуба. Быстро. Так что жизнь «Кентавра» протекала в последние пару месяцев практически без разборок и потасовок.
   – Привет, – сказал Гринчук.
   Кошкины улыбнулись.
   – Все нормально? – спросил Гричун, входя в клуб.
   – Да… – сказал один брат.
   – Хорошо, – добавил второй.
   – А где госпожа директор?
   Из зала доносилась музыка и какие-то дружные выкрики. Вечеринка была в самом разгаре, и эм-си отрабатывал свои деньги. Раньше этих эм-си именовали массовиками-затейниками, но времена менялись. И не всегда в лучшую сторону, отмечал Гричук.
   – У себя, – сказал Кошкин, указывая рукой в сторону директорского кабинета, который теперь нужно было именовать офисом.
   – Ждет, – сказал второй Кошкин и закрыл входную дверь на замок.
   Теперь они оба смотрели на Гринчука выжидательно. С одной стороны, они ждали дальнейших указаний, а с другой стороны, им нужно было следить за порядком в зале.
   – Идите, ребята, я сам, – решил их сомнения Гринчук, и братья скрылись в зале.
   Музыка, ринувшаяся, было, в холл, затихла, снова придавленная дверью. Гринчук посмотрел на пакеты, которые держал в руках, потом перевел взгляд на дверь зала. Черт, братьям он, как раз, подарков не приготовил. Забыл. Просто не подумал. Хотя, они, кажется, счастливы, и без подарков.
   Счастливы.
   Снова это слово. И снова это дурацкое чувство неудовлетворенности. Все нормально, сказал себе Гринчук. Все в порядке.
   Хреновый из него гипнотизер. Этот, аутотренер. Совсем никакой.
   Гринчук подошел к двери кабинета. Постучал.
   – Входи, – ответила Нина.
   И Гричук вошел.
   – Привет, – сказал Гринчук. – С Новым годом!
   Нина сидела в своем кресле, за черным письменным столом, перед ней стояла бутылка шампанского и бутылка коньяку. И открытая коробка шоколадных конфет. Шампанское было еще не тронуто, а коньяк наполовину выпит.
   – Явился, – улыбнулась Нина. – А я уж и не ждала.
   Она развела руками, демонстрируя угощение.
   – Решила начинать без тебя. И, – Нина подняла указательный палец, – заканчивать без тебя.
   – И жить без тебя! – выкрикнула Нина. – Надоело.
   Гринчук сложил подарки на столе перед Ниной, сел в кресло напротив:
   – Что надоело?
   – Все.
   Обычно о выпившем человеке говорят, что он навеселе. Но Нина веселой не была. Она обычно, чуть выпив, становилась агрессивной.
   – Тебя ждать надоело, клуб этот надоел – все надоело, – Нина взяла бутылку, плеснула себе и в хрустальный стакан для Гринчука. – Выпей.
   Гричук взял стакан, покрутил его в руках.
   – Или сказать, чтобы тебе принесли холодного чаю? – спросила Нина. – Будешь и дальше алкашом прикидываться?
   – Уже можно не прикидываться, – сказал Гринчук, понюхав коньяк.
   – Чего ты нюхаешь? – обиженно осведомилась Нина. – Хороший коньяк. На хороший коньяк у меня еще хватает денег. На коньяк – хватает.
   Нина залпом, не чокаясь, выпила из своего стакана.
   – Только на коньяк и хватает. А на ремонт клуба – хрен, не получается. И на новую аппаратуру – тоже. Может, у меня не денег не хватает, а ума? Мозгов, чтобы клубом руководить? Скажи, Гринчук, ты же умный.
   Гринчук отпил из стакана.
   Нина выжидательно смотрела на него, зрачки глаз были расширены, и в них Гринчук увидел себя.
   – У тебя все есть Нина, – тихо сказал Гринчук. – Все. И ум, и внешность, и талант администратора. Только одного у тебя нет…
   – Чего?
   – Наркоты у тебя в клубе нет. Ты ее запретила продавать. А без наркоты такой клуб вытянуть не может никто. Чудес не бывает. Наркотики – обязательный пункт ассортимента таких заведений. Ты же это знаешь?
   – Знаю. Но наркотиков продавать здесь не буду.
   Гринчук допил коньяк.
   – Тогда чем ты не довольна? Ты должна быть счастлива. Нет денег на ремонт? Зато нет наркотиков. И еще пару месяцев не будет. А потом либо ты сломаешься, либо придется продать клуб. А новый хозяин снова пустит сюда наркоту. И сменит твою обслугу.
   – Думаешь, я этого не знаю? – Нина снова разлила коньяк в стаканы. – Ты мне что-нибудь хорошее скажи. Умное.
   – Хорошее? – спросил Гринчук.
   Он не ел с утра, и теперь коньяк начинал согревать желудок. И теплой волной стал пробираться в голову.
   – Слышал, что сегодня из больницы выписался Гиря. Пардон, Геннадий Федорович. Ты, случайно, не по этому поводу напиваешься?
   – И поэтому. Тоже. – Нина снова залпом выпила коньяк.
   – Думаешь, он придет разбираться?
   – Конечно. Придет. – Нина попыталась взять конфету из коробки, но не смогла. – Это ведь его клуб. А я. Только. Числюсь директором. Хреновым директором.
   Гринчук отвел взгляд.
   Нина было плохо. И еще хуже ей было оттого, что выхода не было. Хотя, один был. Нина о нем никогда не говорила вслух, но Гринчук знал об этом выходе.
   Нужно было просто дать понять Гире, что теперь он, Гринчук, крыша Нины. И что теперь Гире нечего делать в «Кентавре». И самым неприятным во всем этом было то, что Гиря наверняка съехал бы с базара.
   – Ты с ним поговоришь? – спросила, наконец, Нина.
   – И что потом? У тебя потом появятся деньги без наркотиков? Или ты предлагаешь мне прикрывать эти наркотики? Ты этого хочешь?
   – Я хочу, чтобы Гиря сюда не приходил, – неожиданно трезвым голосом сказала Нина.
   Гринчук выпил свой коньяк.
   – Не получится. Он обязательно придет. И придет не потому, что захочет повидать тебя, – Гринчук отодвинул стакан. – Он придет повидать меня. Ему очень захочется поговорить именно с Юрием Ивановичем Гринчуком. Лично. Типа принести свои извинения, за то, что попытался меня конкретно подставить нашим борцам за чистоту рядов. Он захочет поговорить со мной, и я не смогу ему отказать.
   Гринчук невесело усмехнулся.
   – И знаешь почему?
   – Захочет извиниться, – ровным голосом ответила Нина.
   – Почему я не могу отказать.
   – Из вежливости, – взгляд Нины стал неподвижным.
   Она словно рассматривала нечто, невидимое Гринчуку.
   – Потому, что теперь есть ты. И твой бизнес. И он всегда сможет предложить мне сделку.
   – А лучше было бы, если б я исчезла?
   – Глупости, – сказал Гринчук. – Никто не должен исчезать.
   Просто сложилась обычная безвыходная ситуация. Так или этак. Только выпадало Гринчуку общаться с Гирей. С Геннадием Федоровичем. Которого, по хорошему, стоило давно грохнуть. За тех, кто погиб по его вине.
   Блин.
   Гринчук взял бутылку, налил себе в стакан коньяку, и выпил.
   – С Новым годом, – сказала Нина. – С новым счастьем.
   – Тебе там ребята подарки передали, – сказал Гринчук.
   – Спасибо ребятам.
   – И от меня подарок, вот.
   – Спасибо и тебе, вот.
   Гричук встал с кресла, прошел по кабинету. Нина продолжала смотреть куда-то в пустоту.
   – Ну что вы сегодня взялись за меня! – сказал Гринчук.
   – Тебе очень идет новая форма, – тихо сказала Нина.
   – Подлецу все к лицу, – Гричук расстегнул китель.
   – Все, – согласилась Нина.
   – Что вам не нравится? Что? Не можешь свести в клубе концы с концами в клубе? Брось его на фиг. Бабки нужны? Давай я тебе буду давать деньги. У меня хватит. Я знаешь, какую зарплату получаю? – Гринчук полез в карман. – Дать денег? Сиди себе дома…
   – И жди, пока соизволит приехать сам Юрий Иванович, чтобы трахнуть меня, от нечего делать, – закончила за него Нина.
   – Да. Сиди. И жди. Или не жди… Делай что хочешь! Только не нужно меня обвинять. Не нужно на меня так смотреть! Ни тебе, ни Братку. Я ни в чем не виноват. Не виноват я в том, что все мы топчемся по одним и тем же улицам и мешаем друг другу жить. И не можем мы из этого круга вырваться! – Гричук понял, что кричит, замолчал и снова прошелся по кабинету. – Знаешь, почему нам так скучно жить? Потому, что мы все друг про друга знаем. Мы знаем, что в следующую минуту сделает другой. Вот через час, максимум, приедет сюда Гиря. Поздравлять и оговаривать наши с ним новые отношения.
   – А у вас есть новые отношения? – спросила Нина.
   – Да. Теперь есть. Теперь я буду с ним говорить почти ласково, потому, что воевать я с ним из-за тебя не хочу.
   – Слишком мелкий повод?
   – Я не стал его убивать, когда повод был куда больше, – Гринчук оборвал себя, чтобы не наговорить лишнего.
   – Ты о том взрыве, возле клуба? – спросила Нина.
   – Тебе Гиря сказал?
   – Мне Браток сказал. И про гранату, которую вы поставили Гире в бар. Как предупреждение.
   – Болтает Браток много, – махнул рукой Гринчук.
   – Нет, это я из него по старой дружбе вытащила. Вы ведь тогда его могли и взорвать…
   – И тебе было бы легче?
   – Легче. Но ты не мог этого сделать.
   – Мог, – Гринчук снова сел в кресло. – Меня тот же Браток отговорил. Не стоит оно того, сказал тогда Браток.
   – Не стоит, – подтвердила Нина. – Браток вообще очень умный.
   – Умный… Этот умный не захотел сюда ехать, и весь вечер только и ныл. То ему не так, это не так.
   – Только этот вечер? – спросила Нина.
   – Нет, и целый день. И вчера. И… – Гринчук замолчал.
   С Братком творилось что-то странное. И уже давно. И Гринчук не обратил на это внимания. Прозевал.
   – А что с ним? – спросил Гринчук.
   – А это вы, гражданин подполковник, у него сами спросите, – сказала Нина. – Вызовите его к себе в кабинет, поставьте по стойке смирно. И прикажите рассказать все, как на духу. И гражданин прапорщик вам все расскажет. А вообще… Зачем вам его рассказы? Мы ведь все топчемся по одним и тем же улицам и знаем друг о друге все. Ты вон даже знаешь, что самое большее через час сюда приедет Гиря. А кто еще сюда приедет?
   – А еще сюда приедет кто-нибудь от Мехтиева.
   – Тоже поговорить обо мне?
   – С подарком, – ответил Гринчук.
   – С подарком… – понимающе протянула Нина. – А почему именно от него и обязательно с подарком?
   – А ему очень хочется быть со мной в хороших отношениях. Он считает, что я ему очень помог, и он мой должник. А такие как Саня Мехтиев, не любят чувствовать себя должником. Об одолжении я его не попрошу, так что он пришлет подарок.
   – И ты его примешь?
   – Попробую не принять, хотя…
   – Ты не уверен в своих силах? – удивилась Нина. – Неподкупный подполковник Зеленый, не уверен, что сможет отказаться от подарка.
   – Неподкупный, – повторил за ней Гринчук. – Неподкупный.
   – Да, неподкупный. А что?
   – Ничего. Совсем ничего. – Руки Гринчука сжались в кулаки. – Я неподкупный. А еще я неустрашимый? Да?
   – Да.
   – И уверенный.
   – Конечно.
   – И счастливый?
   – А почему бы и нет?
   – А почему бы и да? Почему я должен быть счастливым от того, что делаю? Почему мне должно нравиться то, что я сделал сегодня?
   – А что ты сделал сегодня?
   – А сегодня я ломал людей. Снова. Как обычно. Только на этот раз я их ломал вроде бы из благих намерений. Чтобы они могли получить мою защиту. Чтобы они ее попросили, или не отказались от нее. И я их сломал. Я чувствовал, как трещат они все, как начинают бояться те, кто уже даже забыл, где у них страх растет. А еще я сломал одного засранца, который был уверен, что… Которому казалось, будто он все может. Я его превратил в кучу дерьма. Сейчас он, наверное, носится в поисках денег. Я был прав. Прав, – Гринчук ударил кулаком по столу, – и завтра я снова сделаю тоже самое. И послезавтра. И если понадобится, я по уши влезу в дерьмо, чтобы защитить кого-то, кто мне потом и спасибо не скажет. Но почему я должен быть этим счастлив? Объясни.
   – Не знаю… – Нина потянулась к бутылке, потом махнула рукой. – Наверное, в этом твоя работа. Ты ее умеешь делать, и ты ее делаешь. И счастлив должен быть от того, что работа твоя приносит людям…
   – Радость? Хрен там, а не радость приносит моя работа.
   – Тебе разве не нравится, что ты можешь поставить на место какого-нибудь урода?
   – А для этого обязательно быть ментом? Для этого обязательно иметь ксиву и ствол? Я умею это делать, я это делаю, но…
   – Ты слишком все усложняешь, – сказала Нина.
   – Усложняю? – переспросил Гринчук. – Давай по другому. Мне ты нравишься. Мне нравится быть с тобой. И я бы не хотел, чтобы мы перестали…
   – Трахаться, – подсказала Нина.
   – Нет. Чтобы мы перестали быть вместе.
   – Но…
   – Но почему я должен быть счастлив оттого, что первый раз ты легла со мной в постель по приказу Гири? – Гринчук понимал, что касается болезненной для Нины темы, но ничего с собой поделать уже не мог. – Ты ведь тогда меня кадрила, чтобы тебя Гиря не выпер с работы. И клуб этот получила в награду… Так?
   Нина открыла сумочку, достала пачку сигарет, щелкнула зажигалкой, прикуривая. Пальцы ее дрожали.
   – Ведь так? – еще раз спросил Гринчук.
   – Так, – сказала, наконец, Нина. – И это что-то меняет?
   – Да. Нет. Не знаю… – Гринчук снова налил коньяка и выпил.
   – Тебе лучше остановиться, подполковник Гринчук, – произнесла ровным голосом Нина, скомкав сигарету в пепельнице.
   – Иначе что? – зло спросил Гринчук.
   – Иначе мы больше никогда не встретимся.
   – Ты меня выгонишь?
   – Дурак. Просто ты никогда ко мне не придешь. Ты мне никогда не простишь, что я слышала все это. И что я видела тебя таким, – Нина встала с кресла, обошла стол и подошла к Гринчуку. – Юра…
   Гричук мотнул головой, отворачиваясь.
   Нина провела рукой по его щеке.
   – Знаешь, что женщины ценят в сильных мужчинах?
   Гринчук не ответил.
   – В сильных мужчинах женщины ценят уверенность. А знаешь, чего они никогда не прощают таким вот уверенным мужчинам? Они не прощают им когда… – Нина замешкалась, подбирая нужные слова. – Когда мужик не сомневается в своей уверенности. Понимаешь? Когда мужик железный, ни на минуту не задумывается, а идет напролом, не сомневается, это хорошо, за ним, как за ледоколом можно идти. Только если его зажмет льдами – ты вместе с ним погибнешь. А ты…
   – Что я?
   – А ты помнишь, тогда, в первую ночь… ты знал, что меня подкладывает к тебе Гиря… что я за это бабки получу от него… а тебе было нужно, чтобы он поверил в твою… чтобы… но ты ведь тогда попытался меня оттолкнуть… – Нина повернула к себе лицо Гринчука и наклонилась, заглядывая ему в глаза. – И я могла тогда уйти. И когда я осталась у тебя, то это уже не по приказу Гири. Это я сама решила. И я…
   В дверь кабинета постучали.
   – Что там? – Нина выпрямилась, опустила руки и обернулась к двери.
   На пороге появился один из Кошкиных:
   – Там…
   Кошкин пришел один, без брата, и некому было заканчивать фразы.
   – Пришел кто-то? – спросила Нина.
   – Гиря, – сказал Гринчук.
   – Здравствуйте, Геннадий Федорович, – сказала Нина, выйдя в холл.
   Ночь, и без того не слишком веселая, была испорчена окончательно.
   Вряд ли это успокоило бы Нину, но новогодняя ночь была испорчена не у нее одной.
   Липский–старший переживал свой позор тяжко.
   Он не привык, чтобы его тыкали, как провинившегося котенка, мордой в лужу. Причем, в лужу, к появлению которой он имел не самое прямое отношение. Олег Анатольевич Липский был человеком занятым, дела свои старался вести лично, не передоверяя их помощникам, дел было много, а это значило, что на все остальное времени не хватало.
   Не хватало его и на наблюдение за жизнью Леонида, сына от первого брака. С его матерью Липский не жил уже семь лет, но все еще продолжал чувствовать себя виноватым. За тот развод, за новую, молодую жену, даже за двух детей от второго брака… За то, что не смог хотя бы примирить свою новую жену с Леонидом.
   И теперь вот, после выходки странного и неприятного подполковника милиции, чувствовал себя еще и опозоренным. Если бы этот Гринчук просто подошел к нему, и посоветовал…
   Липский считал себя человеком справедливым, поэтому, подумав, честно сказал себе, что просто так подойти к нему этот милиционер не смог бы.
   За охрану Липский платил много, и среди охранников у него не было случайных людей. Это идиот Студеникин мог пользоваться услугами перекачанных дебилов, способных только опозориться и опозорить хозяина. Липский отбирал охранников так, чтобы они могли защитить и семью, и ее репутацию.
   Кто же знал, что этот малолетний подонок воспользуется этим. И что охранники именно так поймут свои обязанности.
   А Леониду на все наплевать, раздраженно подумал Олег Анатольевич. Он веселится так, будто ничего не произошло. Танцует вон, с дочкой Чайкиных. И она не комплексует по поводу того, что ее кавалер имеет привычку бить девушек из обслуживающего персонала. А Леньку, по-видимому, интересует информация об охраннике. И о наркотиках.
   Олег Анатольевич раздраженно отвернулся.
   – Может, потанцуем? – предложила жена.
   – Не сейчас, Наташа, – пробормотал Липский. – Совершенно нет настроения.
   Наташа понимающе посмотрела в сторону Леонида.
   – Только не нужно снова начинать об этом, – предупредил Липский. – Я и сам все понимаю.
   Жена кивнула и накрыла руку мужа своей ладонью. Она уже давно уговаривала мужа отправить Леонида куда-нибудь за границу. В частную школу. Отношения Натальи с пасынком не сложились и по ее вине тоже, но сейчас у нее появился веский аргумент.
   Нужно было только правильно его использовать.
   – Может, тогда поедем домой, – многообещающим голосом предложила Наталья.
   – Домой… – задумчиво протянул Липский.
   Это был вариант. Хватит с него этого показного сочувствия. Уже двое подошли, один с соболезнованием по поводу выступления милиционера, а другой – по поводу выходки сына.
   – Пожалуй, – сказал Липский и жестом подозвал старшего из охранников.
   – Да, Олег Анатольевич, – Дима наклонился к Липскому.
   – Мы, пожалуй, поедем домой, – сказал тот.
   – Все?
   Липский посмотрел на сына.
   – Похоже, что нет. Не думаю, что Леня все бросит из-за такого пустяка, как позор семьи. Позови его, пожалуйста, ко мне, и прикажи готовить мою машину.
   – Хорошо, – кивнул Дима. – С вами поедет Рома и Ренат…
   – А почему не вы, Дима? – вмешалась Липская. – С нами ведь всегда ездите вы.
   – У Ромы что-то с желудком, – сказал Дима. – Пусть лучше едет. А я останусь с Григорием.
   – Ладно, – кивнул Липский, – делайте, как знаете.
   – И спасибо за подарки, – сказал Дима.
   – Бронежилеты не жмут? – удовлетворенно поинтересовался Липский.
   – В самый раз. И за премиальные огромное спасибо, – Дима подошел к Леониду, что-то сказал ему.
   Тот недовольно оглянулся, увидел, что отец и мачеха встали из-за стола, и подошел к ним, что-то бросив своей партнерше по танцу.
   – Домой? – спросил Леонид.
   – А ты остаешься?
   – Естественно. Я не идиот, чтобы срываться с праздника, – Леонид иронично улыбнулся мачехе. – Я себе, если что, даму и тут найду.
   – Ладно, – сдержался Липский, понимая, что на них сейчас смотрят почти все в зале. – Завтра поговорим.
   – В смысле, второго января, – сказал Леонид и снова улыбнулся.
   И снова очень неприятно.
   – В смысле, – первого, – сказал Липский.
   – Второго, папахен, второго. И, кстати, денег не подбросишь? На праздник. Неохота у ребят одалживать.
   Липский скрипнул зубами и, стараясь не смотреть на жену, достал из бумажника деньги:
   – Хватит?
   – Там посмотрим, – заявил сын и забрал деньги. – Со мной кто остается?
   – Дима и Григорий. У твоего постоянного что-то с желудком.
   – Нормально, – небрежно кивнул Леонид. – «Мерс» ты забираешь?
   – Да. А ты обойдешься «тойотой», – Липский отвернулся и вышел из зала.
   У самого выхода из здания попрощался с Графом, спустился к машине. Сел на заднее сидение, возле жены.
   Машина плавно тронулась.
   – Нам нужно будет что-то решать по поводу школы, – сказала жена.
   – Давай об этом поговорим завтра, – предложил Липский.
   – В смысле, второго января? – неприятным голосом спросила Наталья.
   Липский молча отвернулся.
   Машина выехала за ворота, но, проехав немного, затормозила.
   – Что там? – спросил Олег Анатольевич.
   – Не выходите, пожалуйста, из машины, – сказал Рома.
   Липский с удивлением услышал, как лязгнули затворы автоматов. Рома открыл дверцу и вышел из машины, держа автомат в руках. Водитель опустил стекло возле себя и положил ствол своего автомата на край окна.
   – Что это? – Наталья схватила мужа за руку.
   – Что там? – спросил Липский водителя.
   Тот молча указал рукой вперед. Посреди дороги, на нетронутом с прошлого года снегу, стоял табурет. И над ним весела веревочная петля. Медленно падал легкий снег, бесшумно влетая в освещенный фарами круг, и ложась ровным слоем на табурет.
   Липский увидел, как Рома левой рукой достал из кармана рацию, что-то в нее сказал, медленно обводя стволом автомата деревья справа от дороги.
   – Мне страшно, – сказала тихо Наталья.
   Липскому тоже было неприятно, но вслух он этого не сказал. Лишь молча погладил руку жены.
   Прошло минуты две. Свет фар сзади осветил машину Липского. Тот вздрогнул, но потом понял, что это прибыло подкрепление. Подъехал «джип», из него быстро выпрыгнули четверо людей с автоматами. Еще четверо появились сзади, из-за машины. Один из них осмотрел табурет и петлю. Остальные вошли в лес по краям от дороги, осматривая все вокруг.
   Рома вернулся в машину.
   – Похоже, чья-то дурацкая шутку, – сказал он. – Но на всякий случай, нас сопроводят до города.
   До самого города Липский молчал. И в квартире молчал, до самой спальни. Лег, и только тогда сказа жене:
   – Странно начался новый год. Ты не находишь?
   – Давай куда-нибудь уедем? – вдруг предложила жена. – За границу. Далеко-далеко…