Золотько Александр. Рождество по-новорусски

   Браток промолчал.
   – Подлез бы, – сказал Гринчук. – Полез бы, как миленький. И с сержантами ты сцепился потому, что почувствовал себя ментом.
   – Нет.
   – Хорошо, не ментом, но уже и не Братком. Понимаешь? Корочка тебя изменить не может, но ты бы ее и не взял, если бы сам не хотел. А на счет того, что мне не понять… – Гринчук потер мочку уха. – Я когда только в органы пришел, думал, что теперь все будет правильно. Шел уже после работы домой, а там в парке, зимой как раз, трое девку… Не знаю до сих пор, насиловать они ее хотели в сугробе, или просто ограбить. Я, естественно, бросился туда и схлопотал удар ножом. В сантиметре от печени. Все убежали. Девка тоже убежала. А я остался лежать в снегу. Минус двадцать, я в курточке и с дыркой… Лежал и молился, чтобы девка позвонила в милицию.
   – Позвонила? – спросил Браток.
   – Два раза… – усмехнулся Гринчук. – Меня священник нашел из церкви на кладбище, отец Варфоломей. Он там вечерком на лыжах катался.
   – Так вот, как вы познакомились…
   – Ага. А девку ту я нашел потом. Вышел из больницы и нашел. Пацанов тех троих искать не стал, а ее нашел. Спросил, почему она в милицию не позвонила. И знаешь, что она мне сказала?
   – Не знаю.
   – А она не знала, что я из милиции. Вот если бы я ей тогда сказал, то она позвонила бы, а так… Любит у нас народ милицию. И знаешь, что я решил после этого?
   – Что?
   – А я решил после этого, что больше не подставлюсь так. Никогда. И стал заниматься рукопашным спортом. И понял, что я не ради вот них, – Гринчук указал на прохожих, которые шли мимо по улице. – Я понял, что работаю ради себя. Что мне не важно, как оценивают меня эти, пострадавшие. И что мне наплевать на мнение начальства. Главное, чтобы я знал, что живу правильно. Правильно. И делаю правильные дела. И мне от этого хорошо, понимаешь? От этого, а не потому, что я мент, и что у меня есть ксива.
   – А люди?
   – Люди… Мне сегодня одна учительница сказала, что она сейчас своих учеников не любит. Она их жалеет. Всех.
   – И вы жалеете, Юрий Иванович?
   – Вот, я нашел, – закричал Трофимов, подбегая к Гринчуку. – Вот удостоверение.
   Лейтенант заботливо обтер удостоверение рукавом куртки и протянул его Гринчуку.
   Гринчук взял удостоверение, повертел в руке.
   – Лейтенант, слетай к майору, возьми у него рапорт и принеси мне. Минута времени.
   Трофимов исчез в подъезде.
   Гринчук протянул удостоверение Братку:
   – Берешь?
   Браток посмотрел на удостоверение. Поднял глаза и встретил взгляд Гринчука.
   Взял удостоверение и молча сунул его в карман.
   Из подъезда вышел Трофимов, протянул бумагу Гринчуку. Тот бегло просмотрел рапорт, кивнул и спрятал его во внутренний карман.
   – Майору передай, завтра я приду с проверкой. По полной программе, от порядка в помещении, до бумаг и встреч с лицами, состоящими на учете. До последней буквы. Понял?
   – Понял.
   – Свой рапорт о сержантах я подам сам. Майор пусть сейчас разбирается с ними как может. Я его уже предупредил о возможных вариантах.
   – Хорошо, – сказал лейтенант.
   – Вот хорошего, как раз, совершенно ничего и нет, – ответил Гринчук. – Свободен.
   Лейтенант исчез.
   – Поехали, Ваня? – предложил Гринчук.
   – А участковый уже освободился? – спросила старушка, вынырнувшая откуда-то из-за угла.
   – Уже, – кивнул Гринчук. – Можно заходить.
   – Ага, – радостно закивала старушка, – а то сосед мой, Гришка, совсем совесть потерял.
   – Может, в больницу заедем? – в машине спросил Гринчук.
   – Заживет, – ответил Браток. – Все заживет.
   Снова пошел снег. Быстро стемнело.
   – В этом году настоящая зима, – сказал Гринчук.
   – Снежная, – согласился Браток. – Куда поедем?
   – А поедем мы сейчас с тобой в одно хитрое место, называется центром восстановления психических и духовных сил.
   – Силы будем восстанавливать? – спросил Браток.
   – Что-то типа того. Во всяком случае, постараемся поговорить с его хозяином. Ты, часом, с Альфредом Генриховичем Полозковым не знаком?
   – Бог миловал, – ответил Браток. – Пусть с ним психи знакомятся.

Глава 8

   Но вот психов как раз среди знакомых Альфреда Генриховича Полозкова практически не было. Или, если быть точным, среди знакомых не было официальных психов. Своих пациентов Альфред Генрихович предпочитал называть отдыхающими. Или нуждающимися в отдыхе. Ведь именно отдых они у Полозкова и получали.
   Первоначально, еще в советские времена, Центр был задуман и построен как загородный пункт отдыха руководящих партийных и советских работников области. Посему здание было возведено недалеко от города в лесопарковой зоне, имело всего с десяток номеров, бассейн, зимний сад, баню, сауну и много чего еще, жизненно необходимого для отдыха руководящих работников.
   Официально эта дача значилась в бумагах как спортивная база, к партии отношения вроде как бы и не имело, поэтому после победы демократических сил комплекс вначале стал коллективной собственностью, а потом частной собственностью Альфреда Генриховича Полозкова.
   Естественно, он не стал создавать психиатрическую лечебницу. Лечение психов особой прибыли принести не может, решил Полозков, по этой причине Центр специализировался на двух видах услуг.
   Первая – отдых и разрядка, так сказать, в стационаре. Клиент приезжал в Центр, селился в номере и жил там, в тишине и покое, столько, за сколько мог заплатить. Номера представляли собой нечто вроде отдельных квартир с кухней, столовой и жильем для обслуживающего персонала, хотя обслугу отдыхающий с собой мог и не привозить. Специалисты любых – это Альфред Генрихович подчеркивал всегда – любых профилей могли предоставить свои услуги в любое время суток.
   Второй вид услуг оказывался амбулаторно. Все, кто считал, что нуждается в консультации психоаналитика или мгновенном расслаблении, а это были обычно обеспеченные дамы, приезжали в Центр, где с ними беседовали и, выражаясь прилично, близко общались. Это уже зависело от желания клиенток. На сколько это приносило облегчение, сказать было трудно, но давало изнывающим от безделья дамам возможность чем-то себя занять. Или развлечь.
   Альфред Генрихович был готов на все ради клиентов. Просто на все. Даже на нарушение закона. Но в этом ему повезло не особенно. Одна такая услуга Полозкова попала в поле зрения Гринчука и привела к личному знакомству. Альфред Генрихович имел все шансы на то, чтобы сесть.
   Но не сел, а преисполнился такого уважения к оперу, что неоднократно предлагал тому переехать в Центр на постоянное жительство с полным пансионом. А уж принимать Гринчука у себя в кабинете был готов в любое время. Специалистки Центра, как всегда при встречах с Гринчуком сообщал Альфред Генрихович, просто жаждут познакомиться с милиционером поближе.
   Поэтому, когда Гринчук приехал в Центр, то уже через три минуты был приглашен в кабинет Полозкова. Еще пять минут понадобилось Гринчуку, чтобы объяснить Полозкову что именно от того требовалось.
   Альфред Генрихович согласился не сразу. Он даже попытался что-то возразить, но Гринчук был неумолим.
   – Поймите, – сказал Гринчук почти нежно, – я прошу об этом для того, чтобы свести до минимума риск для вас лично. И для ваших отдыхающих. А займет это все времени только с неделю. Самое большее.
   Полозков очень не хотел соглашаться, ссылался на обязательства и свое реноме. Тогда Гринчук заметил, что именно реноме уважаемого Альфреда Генриховича сможет пострадать, если некоторые мужья узнают о том, какие именно услуги их жены получают в Центре… И пострадать может не только реноме.
   Альфред Генрихович тяжело вздохнул и согласился. В конце концов, он всегда готов откликнуться на просьбу уважаемого Юрия Ивановича. Но он надеется, что Юрий Иванович…
   – Надейтесь, – разрешил Юрий Иванович. – А пациент, ваш новый зам и новые работники, приедут в Центр, как я надеюсь, завтра. Сразу после обеда.
   Гринчук попрощался и вышел.
   Альфред Генрихович вызвал к себе секретаршу и кратко изложил свое распоряжение.
   – Быстро вы, – сказал Браток, когда Гринчук вернулся в машину.
   – У нас очень много работы, – сказал Гринчук. – Поехали сейчас в бабе Ире и Доктору. А потом у меня свидание в ресторане.
   – Нина знает? – спросил Браток.
   – Пока нет, – сказал Гринчук.
   Когда они подъезжали к дому Ирины, Браток, молчавший перед этим, вдруг спросил:
   – А вам, Юрий Иванович, нравится то, что вы задумали?
   – А как ты полагаешь, Ваня, много на свете людей, способных отказаться от четырех миллионов долларов? – вопросом на вопрос ответил Гринчук.
   На Ирину и Доктора упоминание о четырех миллионах особого впечатления не произвело.
   – Понимаете, – сказал Доктор, – четыре миллиона долларов в моем возрасте не потрясают, а вызывают печальные размышления. Даже если мне достанется один миллион, то для того, чтобы его потратить, мне придется очень сильно напрячься. А это неизбежно отразится на моем здоровье.
   Браток, маячивший в дверях комнаты, удовлетворенно кивнул и отправился на кухню, к братьям Кошкиным. С ними Браток чувствовал себя спокойным и защищенным от разных дурацких философских разговоров. Правда, Кошкиных немного взволновало разукрашенное и припухшее лицо Братка, но также быстро они и успокоились. Когда-то Доктор сказал, что Кошкины живут по принципу индийских философов – помощь не навязывают, но в просьбах не отказывают.
   – Не нужно тебе о деньгах говорить, – сказала Ирина. – Ты не за деньги людям служишь. Не доведет тебя это до добра.
   – Да? – переспросил Гринчук. – Не доведет… А что доведет? Праведная жизнь? Убили четырнадцать человек, среди них женщины и дети. Четырнадцать!
   Ирина перекрестилась.
   – И что? Мои нынешние работодатели решили, что все понятно, что не стоит гнать волну и осложнять жизнь своим приятелям, новым русским дворянам. И они так торопились прикрыть это дело, что даже чуть не прикрыли его до получения веских аргументов…
   – Так ведь есть веские аргументы? – отметил Доктор. – Вы ведь сами сказали, что они есть.
   – Есть, – согласился Гринчук, – но это все значит также, что ни я, ни Михаил им не нужны. Абсолютно. Им хватит господина Шмеля с товарищами.
   – Ты, Юра, не психуй, – сказала строго Ирина. – Лучше возьми и уйди.
   – Я-то могу уйти. Даже рапорта писать будет не нужно, – Гринчук взял с вазы баранку и с хрустом сломал ее в кулаке. – Я-то уйду. А Мишка? Что с ним делать?
   – А что Миша? – сразу насторожилась Ирина.
   – А его не отпустят. Он слишком опасен, как они считают. Ему же в армии мозги кодировали, помните? Он ведь до сих пор не помнит, как его звали на самом деле, откуда он родом и осталась ли у него семья. Не помнит… И он может сорваться в любой момент… А остановить его могу только я, только мне отдал Полковник код, который может выключить у Михаила боевой режим. Меня отпустят, если что. А Мишку…
   – Как-то вы, Юрий Иванович, смотрите на все слишком печально. Веселее нужно быть, – опасливо покосившись на замершую Ирину, сказал Доктор. – Вот, помню, был у меня случай…
   – Меня уже предупреждали, – сказал Гринчук.
   Доктор осекся и снова оглянулся на Ирину.
   – А эти деньги… – медленно, словно во сне, спросила Ирина, – эти твои четыре миллиона, они помогут Мише?
   – Я смогу ему помочь, – решительно сказал Гринчук. – Врачей найму, отвезу за границу, найму здесь кучу народа, чтобы они нашли его родных. Выверну армейские архивы, чтобы вытащить на свет божий тех уродов, которые у него в голове копались.
   Ирина встала из-за стола и вышла на кухню.
   – Это очень большие деньги, Юрий Иванович, – сказал Доктор. – Они могут убить. Когда мы жили в Норе, я ведь никогда не воровал, извините, ценные вещи. Только еду и выпивку. Еще что-то из одежды. А золото или кошельки – за это могли просто убить. А эти четыре миллиона долларов… Да их вообще, может, уже нет в городе. Вы же…
   – Они в городе. Они где-то в городе. Их взяли трое похитителей, потом поехали на завод, где держали Липского и там погибли. Денег при них не нашли. Выходит, что спрятали они доллары где-то по дороге, – Гринчук постучал по столу ребром ладони. – И эти деньги можно найти. Нужно. И на них мы сможем сделать все – вылечить Михаила, купить Нине новый клуб, а не тот подвал, который сейчас у нее, даже вашу мечту можно осуществить, Доктор.
   – А у меня есть мечта? – удивился Доктор. – И какая же?
   – Хотите снова стать врачом?
   Доктор замер, потом медленно вытянул руки перед собой, растопырил пальцы:
   – Видите, Юрий Иванович?
   Пальцы дрожали. Сильно.
   – Я когда-то был неплохим хирургом, Юрий Иванович. Но сейчас если я возьму скальпель в руки, то стану убийцей.
   – А не нужно оперировать. Вы сможете консультировать, ставить диагноз. Я вам смогу купить, если захотите, клинику. Мы даже восстановим ваш диплом врача.
   Доктор улыбнулся.
   – Вы ведь этого хотите? – спросил Гринчук.
   – Мечта… То, что вы мне предложили – это не мечта. Это несбыточная мечта… Тем более что вы можете и не найти этих денег.
   – Но поискать можно?
   – Можно, – кивнул Доктор.
   В комнату вошла Ирина, поставила на стол чайник.
   – У нас где-то был коньячок, – сказал Доктор.
   – Нету для тебя коньяка, – отрезала Ирина. – Попьешь чаю и пойдешь спать. Завтра нам на работу ехать, нужно отдохнуть.
   – Вот видите, – развел руками Доктор, – за нас уже все решили.
   – Ты обещаешь, что Михаилу поможешь? – строго спросила Ирина.
   – Да, – кивнул Гринчук и встал из-за стола. – Мне пора. За вами завтра задет или Браток, или Михаил. Надеюсь, он завтра уже вернется. До свидания.
   – До свидания, – Доктор помахал Гринчуку рукой.
   Окликнув Братка, Гринчук вышел из квартиры и сбежал по ступенькам, не дожидаясь лифта. Было мерзко на душе. Хотелось принять душ, чтобы хоть как-то избавиться от ощущения грязи на теле.
   Ты обещаешь? Да. Обещаешь? Да. Обещаю. Помогу. Так или иначе. Вот сейчас закончим с этим делом, если повезет, останемся живыми, а вот тогда…
   Обещаю.
   Вышел Браток.
   – Ты домой? – спросил Гринчук.
   – Не знаю, – пожал плечами Браток.
   – Пойди поспи, – Гринчук натянул на руки перчатки, – тебе нужно отдохнуть. Даже можно выпить немного.
   – Ага.
   – Нет, серьезно. Нам придется с завтрашнего дня…
   – Я смогу.
   Снег валил сплошной стеной, бесконечным покрывалом, которое кто-то прял наверху и спускал на землю. На что он наделся? На то, что удастся прикрыть грязь и уродство? Что люди увидят, как это красиво и перестанут гадить и подличать?
   Гринчук наклонился и зачерпнул снег. Поднес его к лицу. Красиво.
   – Так значит, деньги будем искать? – спросил Браток.
   Гринчук стряхнул снег с руки.
   – Да. Будем. Искать. Деньги. А что?
   – Ничего, – пожал плечами Браток. – Нам, татарам, все равно, что отступать – бежать, что наступать – бежать. Найдем – разбогатеем. Не найдем – живыми останемся.
   – Может быть, – в тон ему добавил Гринчук.
   – А что там, кстати, сказали о Громове?
   – Самоубийство. Как и предполагалось.
   – А вы все еще…
   – Уверен, что это не так, – кивнул Гринчук.
   – Зачем его мочить?
   – Вот это интересно. Очень. Ты, кстати, – оживился Гринчук, – обратил внимание на то, чего мы не нашли у Громова?
   – Не знаю… А чего?
   – А того, чего нет и у тебя сейчас, – сказал Гринчук.
   – Чего? Мобильника?
   – Угадал. Мы ведь мобилу у Громова видели на Новый год. Так?
   – Так.
   – А у мертвого ее не было. Мы не нашли, и насколько я понял, никто ее не нашел. И никто не обратил внимания.
   – И что? – снова спросил Браток.
   – Почему пропал телефон? Кто-то унес? Зачем? Я еще с ночи зарядил человечка проверить, где подключен телефон Громова, чтобы посмотреть его звонки.
   Гринчук снова зачерпнул снегу, слепил снежок и запустил его в столб. Промазал.
   – Не зарегистрирован нигде телефон на Громова. Получается, что на чужое имя телефончик оформлялся. И кто-то очень не хотел, чтобы мы узнали, кто именно звонил Громову,и кому именно звонил он.
   – Так я не понял, – Браток тоже наклонился, слепил снежок и бросил его в столб. – Попал. Я не понял, мы ищем деньги, или убийцу Громова?
   – А это время покажет, – сказал Гринчук. – Время – покажет.
   – Время – покажет, – в это же самое время, секунда в секунду произнес Полковник.
   Вообще, жизнь устроена так, что очень многие вещи происходят либо одновременно, либо полностью друг друга повторяют. Весь тот объем совпадений, которые происходят с людьми просто нельзя объяснить собственно совпадениями
   Например, когда Братка ударили ногой по печени, у Полковника случился новый приступ боли. Он, возможно, удивился бы совпадению, но о проблемах Братка просто не знал. Не задумывался даже.
   А вот о том, как поведет себя Гринчук, Полковник думал. И даже делился своими соображениями с Владимиром Родионычем. И соображения эти касались не только Гринчука.
   – А секретарша ваша, Владимир Родионыч, большая стерва, – сказал Полковник. – А я все ломал голову, почему она не вызывает у меня положительных эмоций.
   – И чем вам не нравится Инга?
   Владимир Родионыч отставил в сторону стакан в подстаканнике. Подстаканник был массивный, серебряный. От чая шел пар. Инга чай только что принесла. И буквально секунду назад закрылась за Ингой дверь кабинета.
   – Я понимаю верность… э-э… хозяину.
   – Шефу, – подсказал Владимир Родионыч.
   – Спасибо. Шефу. Я понимаю мораль, нравственность и непокобелимость, извините за выражение, и сам приветствую такие качества в женщинах вообще и в секретаршах в частности. Но донести шефу о попытках представительного мужика назначить свидание… – Полковник развел руками.
   – Что же здесь такого плохого?
   – Не хочется принимать ухаживания – срази мужика отказом. Хочешь принять ухаживание – соглашайся и не умничай. Но прийти к шефу и сообщить, что целый подполковник милиции назначает свидание, что она, в принципе, не против, и только уточняет, что именно шеф хотел бы, чтобы на этом свидании выяснила его секретарша… Стерва эта ваша Инга. Стервиссима! Кстати, если надумаете увольнять, скажите мне.
   – Зачем?
   – Приглашу к себе на работу.
   Владимир Родионыч засмеялся, помешал серебряной ложкой чай в стакане:
   – Такая стервоза нужна самому. Вот как бы иначе мы с вами узнали, что подполковника Гринчука заинтересовала вдруг сумма в четыре миллиона долларов?
   – Со временем бы узнали.
   – Со временем! – поднял палец Владимир Родионыч. – И еще не известно, с каким временем. А время это такая странная штука, которая может вдруг исчезнуть. Его вдруг может не хватить. Вы обратили внимание на то, каким подавленным выглядел Гринчук на совете?
   – Обратил, – кивнул Полковник. – Но я помню, каким убедительным он выглядел пропойцей целых три месяца. Гринчук вообще умеет выглядеть.
   – Вы полагаете, он притворяется?
   – А вы полагаете, что я могу что-то полагать? – спросил Полковник. – Это – Гринчук. И этим все сказано.
   – Вы как-то уж совсем его демонизируете, – укоризненно покачал головой Владимир Родионыч. – Гринчук, извините, обычный мент. Толковый. Может быть даже, толковее многих. Но не более того. И мы превосходно можем…
   – Да, – снова кивнул Полковник, – мы можем, например, установить за ним наблюдение. У вас есть ненужные наблюдатели?
   – Наблюдателей он бить умеет, – не мог не согласится Владимир Родионыч, – но в ситуации действительно сложной, как в случае с Липскими, ничего сверхъестественного он продемонстрировать не смог. Разве что подстрелил киллера, который, по большому счету, и киллером-то не был. Липского нашли обычные уголовники. А этого охранника вычислил Шмель.
   – Но тот же Шмель настаивал, чтобы отдел Гринчука продолжал работать. И это не смотря на личный конфликт.
   – Да никто и не собирался увольнять Гринчука. Мы просто немного пересмотрели свое к нему отношение и пришли к выводу, что быть таинственным и резким вовсе не значит быть эффективным и неотразимым, – Владимир Родионыч отпил чаю. – И все-таки остается вопрос о четырех миллионах. Я не вижу возможности их найти. Разве что случайно.
   – Но Гринчук почему-то заинтересовался ими, и даже зачем-то решил поухаживать за вашей стерветаршей.
   – За моей Ингой, – поправил Владимир Родионыч. – Не знаю, как там на счет ухаживания, знаю только, что был разговор о ресторане.
   – Ну, Инга доложит потом, – уверенно произнес Полковник. – Я не расслышал, вы ей дали разрешение только на ресторан, или еще и на постель?
   – Она взрослый человек и сама решит…
   – Что нужно ее шефу, – закончил Полковник. – Но ведь какие-то предположения у вас уже есть?
   – О постели?
   – О том, почему Гринчук озаботился деньгами. И как он надеется их найти. И, заодно, если он действительно решил искать клад, как мы должны на это реагировать? Деньги, если быть точными, принадлежат теперь Леониду Липскому.
   Владимир Родионыч не ответил, пока не допил чай.
   Полковник ждал.
   Владимир Родионыч отставил пустой стакан. Провел ладонью по крышке стола, словно стирая невидимые крошки. Побарабанил пальцами.
   – Я могу ему запретить, – сказал, наконец, Владимир Родионыч, – хотя прекратит он или нет – вопрос спорный. Я могу вмешаться после того, как он найдет…
   – Если он найдет, – поправил Полковник.
   – После того, как он найдет, – повторил Владимир Родионыч. – Но не знаю, чем обернется это мое вмешательство. Я все больше ощущаю себя человеком, выпустившим джина из бутылки.
   – Бросьте, Владимир Родионыч! Он же обычный толковый мент. Всего лишь.
   – Нехорошо иронизировать над председателем совета. Главное на сегодня – совет решил прекратить дело о похищении. Все действительно понятно. А Гринчук пока может заниматься тем, чем хочет. Хотя я думаю, что вряд ли у него что-то получится.
   – Время покажет, – сказал Полковник.
   Что именно должно было показать время – сказать было трудно. В двадцать один ноль-ноль, например, время показало, что и Гринчук и Инга одинаково точны.
   Ко входу в «Космос» они прибыли одновременно.
   Цветов Гринчук не принес.
   – Добрый вечер, – сказал Гринчук, пожимая протянутую для поцелуя руку.
   Выглядел это жест, естественно, нелепо, Инга, осознав это, руку высвободила несколько резче, чем полагалось воспитанной даме.
   – Прошу в кабак, – сказал Гринчук.
   У него начала болеть голова. От позавчерашней шишки боль толчками распространялась по всей голове, концентрируясь, однако, больше у висков.
   Инга вошла в ресторан, молча скинула пальто на руки Гринчука и отошла к зеркалу.
   Гринчук сдал вещи в раздевалку и, не оглядываясь, двинулся в зал. Инга пошла следом.
   Губы ее были крепко сжаты.
   Столик был забронирован, метр проводил Гринчука к нему. Гринчук оглянулся на Ингу, ухмыльнулся, но все-таки дождался ее, и придержал стул, когда она садилась. Потом сел сам.
   Ансамбль на сцене наигрывал что-то неопределенное.
   Подошел официант и зажег свечу. Положил перед Ингой и Гринчуком по экземпляру меню.
   – Что будете есть? – спросил Гринчук.
   – Я не голодна, – несколько холоднее, чем то разрешали правила хорошего тона, ответила Инга.
   – А зачем тогда мы пришли в кабак?
   – Потому что вы меня пригласили, – сказала Инга.
   – И потому, что шеф не запретил, – добавил Гринчук.
   В глазах Инги сверкнуло что-то такое, что Гринчук чуть было не пригнулся, словно от пули.
   – Вы ведь сообщили шефу о моем приглашении?
   – Да, – сказала Инга.
   – И продали меня с потрохами по поводу четырех миллионов долларов?
   – Да.
   – Он очень удивился?
   – Нет.
   Подошел официант.
   – Погуляй, пока, Коля, – сказал Гринчук, и официант ушел.
   Инга холодно рассматривала Гринчука.
   – А чего это вы на меня так недовольно смотрите? – спросил Гринчук. – Будто это не вы меня, а я вас сдал? В чем обида?
   – В вашем поведении, – сказала тихо Инга.
   Тихая ярость шла ей необыкновенно. Мужики с соседних столиков поглядывали в ее сторону все с большим интересом.
   – В моем поведении? – удивился Гринчук. – Это значит я, как сука, бегаю стучать?
   – Как стерва, – поправила Инга.
   – В смысле?
   – Полковник выразился обо мне, как о стерве.
   – Он слабо разбирается в реалиях конкретных пацанов. Начать доносить – это значит ссучиться. А доносчик, соответственно, сука.
   – К тому же звучит оскорбительнее, – Инга позволила себе чуть улыбнуться.
   – Конкретнее звучит. Конкретнее, – сказал Гринчук.
   – Вы знали, что я сука и, тем не менее…
   – Пригласил вас в кабак.
   – Да.
   – Это все очень просто, милая моя Инга. Я вас пригласил для того, чтобы сделать вам предложение.
   – Я не собираюсь замуж.
   – А я и не предлагаю. С вами дружить, Инга, все равно, что с коброй в одной постели спать.
   Это казалось невозможным, но Инга все-таки похорошела еще больше.
   Кавказец за соседним столиком пробормотал что-то по-своему и уронил вилку. Подозвал к себе официанта и что-то начал ему говорить, не сводя взгляда с Инги. Официант кивал и записывал.
   – Сразу хочу вас предупредить, – улыбка Гринчука была широкой и искренней. – Вы меня не возбуждаете. Трахнуть вас я, наверное, смог бы, но без особого желания. Так, на голой технике.
   Кавказец за соседним столиком опрокинул на пол бокал. Зазвенело стекло, но Инга не отвела сияющего опасным светом взгляда от Гринчука.
   – Вы должны были понять, что я собрался найти пропавшие деньги. Вы это поняли и донесли своему шефу. Теперь шеф будет думать, я вправду собрался искать деньги, или удумал чего-то другое. Например, трахнуть его стерву.