Золотько Александр. Рождество по-новорусски

   – А вы не были в этом уверенны?
   – Не так сильно, но… – Полковник развел руками. – Мы ведь точно знали, что все нормально, что все чисто, что ничего непонятного в деле не осталось… И вдруг эти трое…
   Полковник снова развел руками.
   – Если все действительно организовал этот охранник Липских, то не понятно, кто навел, как это, – Владимир Родионыч запнулся, припоминая, – Батона на завод.
   – Причем, очень конкретно и вовремя, – задумчиво добавил Полковник. – Указал не только место, но и время, когда нужно было туда явиться. Этот неизвестный точно знал, где содержат похищенного мальчишку.
   – А Гринчук знал, что не все так просто… – закончил Владимир Родионыч.
   Владимир Родионыч вдруг засмеялся.
   – Анекдот вспомнили? – спросил Полковник.
   – Вспомнил, как вчера в этом кабинете вдруг впал в истерику, – Владимир Родионыч достал из кармана носовой платок и промокнул уголки глаз. – Все было так понятно – Гринчук хочет найти деньги. А сегодня…
   Владимир Родионыч снова засмеялся.
   – А сегодня вы уже полагаете, что он не хочет найти деньги?
   – А сегодня я точно знаю, что бессмысленно пытаться оценивать действия этого безумного подполковника до тех пор, пока он не достигнет задуманного результата. Во всяком случае, если бы он не устроил всего этого бардака в милиции и на телевидении, продолжить дело мы бы ему не позволили.
   – И он не смог бы искать деньги, – подсказал Полковник.
   – Вам нравится портить мне настроение? – спросил Владимир Родионыч.
   – А у вас есть, что портить?
   – Представьте себе! – Владимир Родионыч похлопал ладонью по столу. – Я сейчас с большим интересом жду, что еще вспомнят эти трое молодчиков. Думаю, что Игорь Иванович Шмель сможет выяснить у несчастного Батона все.
   – Но меня больше интересует мнение по этому поводу Гринчука, – сказал Полковник.
   – Инга! – позвал Владимир Родионыч. – Что там с Гринчуком?

* * *

   Мила нажала на спуск трижды. И жала бы еще, если бы из-за плеча у нее вдруг неожиданно не появилась рука Михаила и не отобрала оружие.
   – Так я все-таки возьму апельсинку? – сказал Гринчук. – Так получилось, что в детстве я их не наелся. У меня было трудное безапельсиновое детство.
   Мила смотрела на него, не веря в случившееся.
   Пистолет не выстрелил.
   – Понимаешь, – сказал Гринчук, обдирая пальцами шкурку со следующего апельсина. – Обычно, если в пистолете вынуть боек, то пистолет не стреляет. Патроны в магазине есть, затвор передергивается, можно хоть всю обойму таким образом выщелкнуть. Но понять, что пушка не бабахнет, сможет только тот, кто разбирается в устройстве пистолета, а не только умеет нажимать на спуск.
   Губы Милы задрожали, но она не заплакала. Сдержалась.
   – Куда мы катимся? – спросил Гринчук, ни к кому не обращаясь. – Чтобы отомстить за подонка, малолетняя дура решает убить человека, который ее от этого подонка спас.
   – Гена не подонок! – закричала Мила. – Это вы – убийцы. И уроды! Вы убили его!
   – А ты меня убивать, значит, не собиралась? – уточнил Гринчук.
   – А вы заслужили смерть. Заслужили! Вы…
   – И почему на меня последнее время все кричат? – огорчился Гринчук. – Орут и орут. И каждый норовит в душу плюнуть. Обижусь я на вас на всех…
   – Все равно ты подохнешь, – выкрикнула Мила. – Все равно!
   – Все помрем, – Гринчук снова щелкнул пальцами. – Я тоже. Но планирую годам так к восьмидесяти и в постели с молодой красивой девушкой.
   Мила вскочила со стула.
   – Ты, Миша, дверь на ключ закрой, – попросил Гринчук, – чтобы наша девушка не побежала куда и глупостей не наделала.
   – Я не побегу, сволочь, не побегу! – Мила уже плохо понимала, что говорила.
   Она двинулась вокруг стола, словно собиралась броситься на Гринчука.
   – Ты бы лучше сказала, где оружие взяла. Не постоянно ведь ты его у себя держала.
   – Нашла! – сказала Мила. – На улице нашла!
   – Не нужно ко мне подходить с таким выражением лица, – предупредил Гринчук. – Я ведь борец за равноправие женщин, могу и в рыло дать.
   – Что? – спросила Мила. – Ты мне угрожаешь?
   – Я делюсь с тобой своими убеждениями. Мы что, зря боролись за равноправие женщин? Могут асфальт класть, в драку лезут – значит и получить по сопатке готовы. Вот если бы ты на секунду пришла в себя, то я бы тебе сказал, кто именно замочил твоего обожаемого Громова.
   – Он сам, – сказала Мила.
   – Ага, – кивнул головой Гринчук. – Это ты кому-нибудь другому расскажешь. Такие, как твой покойный любовник, очень жизнь любят. – Из-за чего, ты думаешь, он мог пулю себе в висок влупить?
   – Вы… его… – Мила почувствовала, что ей не хватает воздуха, что мир вокруг ее начинает вертеться.
   – Да ты сядь, Фанни, – сказал Гринчук.
   Мила почувствовала, как кто-то подхватил ее за плечи и отвел к дивану. В лицо брызнула вода. Комната замерла, только воздух все еще ни как не вдыхался.
   Снова зазвонил мобильный телефон Гринчука.
   – Что нужно? – спросил Гринчук. – Да что вы говорите? И кто же этот негодяй? Еще не известно? Шмель выясняет? Это правильно, Шмель выяснит. Откуда они взялись? Мехтиев? Лично? Вы ему медаль выдали уже за боевые услуги? Нет? Обидится, Саня, еще невзначай… Я тут пока занят. Честное слово. Изучаю стрелковое дело. Как только освобожусь… Только это, Владимир Родионыч, ежели вы еще раз попытаетесь меня проклинать… Извинятся потом будете, у меня до сих пор мороз по коже от страха и мистического ужаса…
   – Какой есть, – закончил свой разговор Гринчук.
   – Все таки он мерзавец, – сказал Владимир Родионыч.
   – Не приедет? – спросил Полковник.
   – Занят стрелковым делом.
   – И к нему, кстати, отвезли Милу Чайкину.
   – Знаю. Она потребовала, чтобы он ее охранял.
   Владимир Родионыч задумчиво посмотрел на Полковника:
   – И зачем, как вы полагаете?

* * *

   – Зачем ты еще могла приехать сюда? – спросил Гринчук. – Ответ простой – меня замочить. Не так?
   Мила промолчала. Она все еще не могла справиться с дыханием.
   – Понимаешь, Милочка, я тут вчера выступил по телевизору и сказал, что ежели меня кто убьет, то это будет значить, что настоящий организатор похищения и убийства Липских до сих пор не найден. И из этого следует, что этот самый
   неизвестный организатор не станет меня убивать напрямую – иначе все, что он так славно устроил, развалится. Но мочить меня нужно – аж кричит. Тогда он решает использовать тебя, раз ты ему все равно уже не нужна…
   – Как… это… не нужна? – спросила Мила.
   – А вот так. Пока ваши манцы с Громовым были тайной, и пока через него тебя можно было заставить делать все, что угодно – ты была нужна. Но мы Громова спугнули. Случайно спугнули. Мы даже и не предполагали, что такое вот закручивается. Мы видели урода, который присосался к малолетке и качает через нее бабки.
   – Не… правда…
   – Правда, Мила, правда. Мы тебя, дуру, пожалели, не стали отцу говорить, а подбросили кретину наркотики, чтобы уж наверняка его от тебя отшить.
   – Вы подбросили, а он…
   – А он не побежал стреляться, он стал звонить одному своему приятелю, чтобы денег быстро достать… – покачал головой Гринчук. – Мы с него денег потребовали…
   – За что?
   – Ты помнишь, как папины деньги отдала Громову? Помнишь? Потом ты уехала на море, а от вас ушли охранник и горничная?
   – Да, – неуверенно кивнула Мила.
   – А перед уходом горничная призналась, что украла эти деньги. Ты знала об этом?
   Мила промолчала.
   – Знала, но Гена тебя уговорил, что все нормально. Все в порядке. И я решил, что деньги вашей бывшей горничной нужно вернуть. Она ведь квартиру продала, чтобы отдать украденное. Тобой. А охранника вашего, по тому же подозрению, искалечили. У тебя очень суровый папа…
   – Папа? Суровый? – в вопросе прозвучало недоверие и сарказм.
   – Представь себе, девочка. Представь себе. Если бы он узнал о вашем романе – инвалидностью твой альфонс не отделался бы…
   – Он не альфонс.
   – Может быть, – легко согласился Гринчук, – но тебя он прикрутил крепко. Трусом был твой красавец, он тогда решил, что я его папе твоему сдам, вот и рванул через зал. Только, оказалось, что он не сам все это проворачивал. Срок я ему маленький дал, чтобы он двадцать тысяч приволок, вот он и кинулся звонить приятелю, тому, кто его на это дело направил…
   – Никто его на это дело не направлял, – Мила медленно встала с дивана. – Он любил меня, и я сама, слышите, сама…
   – И деньги ты ему сама дала.
   – Сама.
   – И в постель ты его сама уложила…
   – Да. Сама. Мне нужен был мужик. Настоящий мужик, а не такие уроды, как вы. Вы думаете – малолетка? Думаете, меня нельзя полюбить? Только из-за денег?
   – Извини, девочка, – устало произнес Гринчук, – но именно из-за денег. Не тех жалких двадцати тысяч, а других, маячащих на горизонте. Он слишком многим рисковал, этот настоящий мужик. Подохнуть за двадцать штук зеленых?
   – А откуда вы знаете? – с непонятной интонацией спросила Мила. – А вы меня пробовали? Вы знаете, как я могу это делать? Все делать?
   – Гена научил?
   – Я сама. Я могу это делать с кем захочу, – Мила отошла от дивана и стояла перед Гринчуком, который так и не встал из-за стола. – Я даже с вами могу. С обоими одновременно. Хотите?
   Голос ее сорвался на крик.
   Гринчук взял еще один апельсин.
   – Прямо тут!
   Мила торопливо расстегнула платье, и когда оно упало на пол, переступила его. Отправляясь убивать Гринчука, она оделась так, как это нравилось Громову, и белье одела то, что так его возбуждало.
   – Давайте! – хрипло выкрикнула Мила. – Я малолетка? Да?
   Она быстро сняла белье, оставшись только в туфлях, чулках и поясе.
   – Что замолчали? Давайте! – Мила шагнула к Гринчуку.
   Взгляд подполковника скользнул по телу девчонки.
   – Как тебе это, Миша? – осведомился Гринчук.
   – Честно говоря, – сказал спокойно Миша, – я ожидал большего. Тело так себе.
   – Дрябловатое, – согласился Гринчук. – И кожа не очень. Знаешь, как это бывает у молодых действительно красивых девчонок – упругая, гладкая. А тут…
   Мила замерла.
   – И ноги не очень… – сказал Михаил.
   – Отчего же? – не согласился Гринчук. – Нормальные более-менее ноги.
   – А вы посмотрите вверху, там, где они сходятся, – Михаил присел на корточки и показал пальцем. – Бедра довольно широкие, между ногами тут получается такой треугольник. Дырка.
   – Ну, это дело вкуса, – рассудительно заметил Гринчук. – Я когда в школе учился, у нас пацаны считали, что такая вот дыра указывает на повышенный аппетит девчонки. В этих вопросах.
   – Серьезно?
   – Угу, а вот грудь – подкачала. Мне больше, например, нравится крупная, немного даже тяжеловатая. А тут…
   – После ребенка…
   – После ребенка она не станет больше, она растянется. И будут эти соски болтаться, – Гринчук цыкнул зубом. – А сейчас главная проблема – кожа. Эти прыщики меня настораживают. Вон там, в самом низу живота.
   Михаил присмотрелся.
   – Юрий Иванович, с вашим жизненным опытом вы и сами могли понять – девочка подбривалась. И это раздражение от бритвы. Так бывает.
   – Вы что, с ума сошли? – спросила Мила.
   Ее лицо горело, а руки скользнули, пытаясь прикрыть тело от взглядов мужчин.
   – Слышь, Михаил, это мы с тобой сумасшедшие. Мы спокойно позавтракали, и сидим, общаемся. Она вначале хотела мне прострелить голову, потом вдруг сняла все, вплоть до трусов, начала требовать групповуху, а нас еще и чокнутыми обозвала.
   Мила присела, подняла платье и попыталась его надеть, отвернувшись..
   – И задница так себе, – отметил Гринчук.
   – Сволочи, – выдохнула Мила. – Подонки.
   Она заплакала.
   – Трусы подбери, – приказал ей Гринчук, – а то вдруг войдет кто, стыда не оберемся.
   – Сволочи, негодяи, мерзавцы, подонки…
   Мила опустилась на колени.
   Сдерживаться она уже не могла. И не могла остановиться, прекратить плакать.
   Михаил отошел в угол комнаты, Гринчук отвернулся.
   Открылась дверь из кухни, заглянула Ирина:
   – Довели девчонку?
   – Она сама себя довела, – сказал Гринчук.
   – Дала бы я вам сейчас по рожам бесстыжим, – сказала Ирина.
   – Ладно, – махнул рукой Гринчук, – мы разберемся.
   – За что вы меня? – сквозь слезы спросил Мила.
   – Здоровые мужики… – Ирина вышла, захлопнув дверь.
   – За что?
   – А иначе ты бы не поняла, девочка, – тихо сказал Гринчук.
   Он встал со стула, подошел к Миле и сел возле нее на пол. Осторожно тронул за плечо.
   – Отойди!
   – Хорошо, – сказал Гринчук. – Я просто посижу.
   – Я вас ненавижу!
   – А я как себя люблю, – пробормотал Гринчук. – Тебе сегодня ночью позвонили?
   – Ага.
   – Сказали, что это я? Намекнули, что это я виноват?
   – Д-да, – всхлипнула Мила.
   – А оружие как тебе передали?
   – Сказали, что пистолет будет лежать в сугробе возле второго дерева справа от калитки, – Мила продолжала всхлипывать.
   – И ты готова была умереть ради него? – тихо спросил Гринчук.
   – Я…
   – Ладно-ладно, замнем, – Грнинчук оглянулся на Михаила, словно ища поддержки.
   Михаил отвернулся.
   – Извини меня, если сможешь, – сказал Гринчук тихо. – Не стоит он этого.
   – Я его…
   – Может быть… Придется тебе жить с этим дальше. Ты помнишь у него в спальне шкаф-купе?
   Мила молча кивнула.
   – Большое такое зеркало?
   – Да.
   – А ты не обращала внимания на то, что кусок этого зеркала, как раз напротив одной из полок, одностороннее?
   Мила всхлипнула.
   – Я не знаю точно, но там могла стоять видеокамера.
   – Не правда.
   – Не знаю. Честно – не знаю. И не знаю, что произошло бы с твоим отцом, если бы ему сказали об этом. Если бы предупредили, что порнофильм с тобой в главной роли скоро появится на рынке. Я думаю, отец заплатил бы любые деньги.
   – Это не правда! – тихо-тихо повторила Мила.
   Силы оставили ее. Мила могла только лежать на полу и скулить, как побитый щенок.
   – Мы случайно на это напоролись. И только потом все это поняли. Потому тебя и направили ко мне, что только ты могла меня убить, не вызвав интереса к убийству Липских. Ты бы всем внятно объяснила, что мстила мне…
   – Я бы не… не объясняла, – прошептала Мила. – Я бы тоже умерла. Как он.
   Гринчук потер лицо.
   – Убили его, Мила. Убили. Чтобы он не сболтнул чего-то лишнего. И я думаю, что и его и тебя – один и тот же человек.
   – Какое Гена отношение имел к Липским? – спросила слабым голосом Мила.
   – К самому делу, я полагаю, никакого. Тут все немного сложнее.
   Гринчук осторожно коснулся волос Милы.
   – Мне плохо, – сказала она.
   – Поедешь домой?
   – Можно?..
   – Что?
   – Я здесь еще немного останусь?
   Гринчук тяжело вздохнул, оглянулся на Михаила.
   – Извини, девочка, но мы здесь уже не долго будем. Максимум до завтрашнего утра. И тебе лучше ехать домой.
   – Ладно, – сказала Мила.
   Она встала, подобрала свое белье и пошла к двери. Михаил бросился вслед за ней, открыл замок. Мила вышла.
   – Может скажешь, умник, отчего мне так плохо? – спросил Гринчук.
   – С пола вставай, – скомандовала Ирина. – Как дите малое.
   – Поеду я, пожалуй, – сказал Гринчук, встав с пола. – Нужно будет пообщаться с… Кое с кем. И вот интересно…
   Гринчук достал из кармана мобильник, собрался, было, набрать номер, но потом передумал и спрятал телефон в карман.
   – Вот интересно – мы боремся за свободу, демократию. Полагаем, что такие вот трубы нам дают свободу. А потом находится кто-то особо умный, обращается в телефонную компанию и получает распечатку всех телефонных разговоров. Все номера, как на ладони.
   – Умные люди регистрируют телефоны на чужое имя, – сказал Михаил.
   – Резонно, – подтвердил Гринчук. – Но, как известно, на особо изощренные задницы имеются невероятно хитрые приборы.
   В подтверждение этого тезиса мобильный телефон Гринчука попытался привлечь к себе внимание.
   – Я неизбежно слушаю, – сказал Гринчук. – Здравствуй, Игорь Иванович Шмель.
   Шмель звонил, чтобы сообщить информацию от Батона. Гринчук выслушал молча, не перебивая.
   – Их кто-то наводил, – закончил рассказ Шмель. – Последний звонок был что-то около трех часов ночи. Батон не знает, кто это был. Просто к нему кто-то позвонил на трубу и предложил заработать.
   – Сколько?
   – Десять штук. Плюс премия, которую учредил Мехтиев. Вышло неплохо.
   – Телефон, с которого звонили – выяснили?
   – Будешь смеяться. Я, собственно, потому и звоню.
   – И кто же это?
   – Саню Скока еще помнишь? – спросил Шмель.
   – И?
   – Это он и есть.
   – Блин горелый, – выразительно произнес Гринчук.
   – Правда, смешно?
   – Нужно брать Скока.
   – Поздно. Его сегодня утром нашли в постели с отверткой в глазу. Убили, похоже, под самое утро. Нет ничего. Возможно, были следы, но пока братаны Скока сообразили вызвать ментов, все следы успели затоптать.
   – Да, – сказал Гринчук.
   – А как там Мила?
   – Нормально, успокоилась и едет домой. Ты когда к ней домой ночью ехал, никого на улице не видел возле ее дома?
   Шмель помолчал, вспоминая.
   – Нет.
   – Ладно, – сказал Гринчук, – спасибо за информацию.
   – Не за что. Если тебя это интересует, то Батон и его ребята денег не видели.
   – Спасибо на добром слове, – Гринчук спрятал телефон. – Денег Батон и его друзья не брали. Представляешь?
   – Безумно счастлив, – ответил Михаил.
   – Пока останешься с Липским, а я тем временем, съезжу по делам. Часам к семи вечера Леня должен быть готов к неприятному и резкому разговору.
   – Хорошо.
   Гринчук снял с вешалки свою куртку, оделся.
   Вышел в коридор. Поначалу хотел зайти к Доктору и попрощаться, но потом передумал. Помахал рукой издалека одному из Кошкиных. Тот старательно скопировал жест.
   Возле входа в Центр местный охранник что-то втолковывал женщине лет тридцати пяти.
   – Что значит – нет? – возмущалась женщина. – Как это так – уехал? Я всегда, вы слышите, всегда, приезжала в этот день и в это время.
   – Вы к Альфреду Генриховичу? – спросил Гринчук.
   – Да, – женщина смерила Гринчука взглядом и, видимо, решила, что с ним можно разговаривать. – Я всегда, один раз в неделю приезжаю к Полозкову на сеанс, а сегодня мне заявляют, что сеанса не будет!
   – Альфред Генрихович уехал вчера в командировку, – скучным голосом сказал охранник.
   – А зачем вам Альфред Генрихович? – спросил Гринчук. – Вместо него сейчас тут работает другой доктор. Я, как раз, от него. Просто волшебник.
   – Правда? – недоверчиво спросила женщина.
   Гринчук вытянул перед собой руки:
   – Видите?
   – Что?
   – Пальцы дрожат?
   Женщина посмотрела на пальцы Гринчука.
   – А перед сеансом я вилку не мог в руках удержать. Волшебник, – повторил Гринчук.
   И пошел к своему «джипу».
   – Позовите ко мне заместителя Альфреда Генриховича, – потребовала пациентка.
   Гринчук сел в машину. Хлопнул себя по лбу и быстро набрал номер на телефоне:
   – Это Гусак? Пока еще майор? Как дела? Не соскучился? Нет? Прапорщик Бортнев заходил? И как? В сортир заглядывал? И как? Придется перемыть. Быстро, потому, что я как раз еду к вам. До встречи.
   – Козел, – сказал Гринчук и спрятал телефон.
   К участковому ехать он не собирался. Но Гусаку об этом знать было не обязательно.
   Гринчук старался делиться с людьми информацией только в случае крайней необходимости. И в таких дозах, которые были необходимы. Ни больше, ни меньше. А всей информации Гринчук старался не давать никому. Совершенно. Достаточно того, что она ему портила жизнь, заставляя ненавидеть окружающий мир и себя самого.
   А себя Гринчук сейчас ненавидел. Он еще слышал, как плачет ни в чем не повинная девчонка, видел, как ее лицо, шею, плечи заливает краска стыда, когда он хаял ее тело. И ее жалко.
   Его только никто не жалеет. Никому в голову не придет, что Гринчуку сейчас ой как хреново. И что не нравится ему то, что придется делать.
   Но придется. Придется.
   Снег лепил в лобовое стекло, замерзая и превращаясь в лед. Дворники не справлялись.
   Две пары – Липский и его охранник, Мила и Громов. В одно время. Случайно? Вряд ли. И убрали Громова не потому, что он засветился. Он мог помешать чему-то более важному? Вряд ли он знал о похищении. Он готовил Милу, готовил ее семью. И папа Чайкин заплатил бы неизвестному шантажисту сколько угодно, лишь бы не вышел наружу его позор. Или это Милу потом начали бы шантажировать? Потом, через несколько лет, когда она стала бы уже взрослой женщиной… Похоже? Похоже.
   Сейчас папа Чайкин мог бы просто психануть и отыграться на дочери. А вот со временем… Девочка просто обречена выйти замуж за крутого и крепкого выкормыша нового русского дворянства. И вот тогда, тогда эти записи будут стоить ой как дорого!
   И что это значит?
   Это значит, что кто-то разворачивает долговременную программу по выкачиванию денег. Кто-то уверен, что и дальше сможет следить за судьбой Милы, Липского-младшего… Кто-то, кто находится совсем рядом и уверен, что никто его не найдет. Думает, что его невозможно вычислить.
   Хрена вам, господин хороший! Куда ты денешься. Сейчас ты хочешь получить причитающиеся тебе бабки. А у меня по этому поводу совсем другие намерения. И будет так, как я сказал, подумал Гринчук.
   «Джип» въехал в город.
   – Он думает, что все будет, как он хочет, – Гиря потянулся к бутылке, но остановился. – Зеленый думает, что он самый умный. Может на меня наезжать, как хочет. Прикидываешь, снова явился в клуб, и заявил, что раз это Скок навел пацанов на похитителей, то это значит, что я за всем этим стою. Прикинь, Саня.
   Мехтиев молча кивнул. Он все еще переживал события утра. Али, как обычно, был бесстрастен и спокоен.
   – Вламывается ко мне этот мент, – продолжал жаловаться Гиря, – дает по сопатке моему пацану и начинает на меня наезжать. Помянул Нинку, клуб тот долбаный… Это ты, говорит, Гиря, похищение организовал. Тот, говорит, чьи люди работали, тот и виноват.
   Мехтиев тяжело вздохнул.
   Разговор получался тягостный и малоприятный. Снова Гринчук, снова Гиря, снова наезд и снова жалобы.
   – Я ему на пальцах объясняю, что мне тот пацан без интереса. Если бы я хотел те бабки в натуре забрать, то сам бы за ними и приехал. На хрена мне тебе было передавать все? Я ему так и сказал.
   – Что сказал? – насторожился Мехтиев.
   – Слушай, у тебя есть нормальная водка, а не этот компот? – спросил Гиря.
   – Али, принеси, – приказал Мехтиеви снова обернулся к Гире. – Что ты ему сказал?
   – Я че? Я ему, типа, говорю, что если бы это на меня Скок работал, то я бы никогда тебе тех пацанов не передал. Ты ж просил, чтобы я, типа, тебе помог наверх подняться… О, водочка, – обрадовался Гиря, увидев бутылку в руках вернувшегося Али. – Ну-ка, ну-ка!
   – И что сказал Зеленый? – спросил Мехтиев.
   – А че он мог сказать? – Гиря открыл бутылку и хлебнул прямо из горла. – Вот это другое дело.
   – И что он сказал?
   – А он спросил, чего это не я, а ты отвез тех троих к этим, крутым. Что, спрашивает, мне не нужна от них, типа, благодарность? – Гиря снова приложился к бутылке. – А я и сказал, что это ты их нашел, я даже поговорить с ними с утра не смог. Допросил и отвез. Они тебе, часом, не сказали, где бабки?
   – Не было денег, понимаешь? Не было.
   – Ну и ладно, – легко согласился Гиря. – Только вот Зеленый думает, что были. И что еще он думает?.. Али, а ты все без оружия ходишь?
   Мехтиев вздрогнул и покосился на Али.
   – Зачем мне оружие? – спросил Али.
   – И правильно, – Гиря снова отпил из горлышка. – Ты же у нас специалист! Это ж ты, как-то вилкой порешил беднягу с волыной в кабаке? Сунул в глаз? Я вот вспомнил, а Зеленый, блин, забыл. Или не знал? А?
   Лицо Али не дрогнуло.
   Мехтиев скомкал в руке салфетку.
   – Задумался он крепко, этот Зеленый. Ой, как задумался. Бабки он решил найти, совсем голову потерял. Говорит, что тот, кто замочил Скока, знает, кто за этим похищением стоит. И боится, что Саня Скок все расскажет. И еще говорит, что быстро подсуетился кто-то. И даже переспросил у меня, когда к тебе привезли Батона, Рогожу и Брюлика. Я ж правильно сказал, часов около четырех?
   – Правильно, – сказал Мехтиев.
   – Что ж это за сука такая у нас объявилась? Четыре лимона зажал, блин, всех на уши поставил, меня, пидор, чуть не подставил, – Гиря допил водку и встал из-за стола. – Нужно перетереть все это с людьми. Искать нужно. Ты как, Саня, думаешь?
   – Нужно.
   – Вот и я о том базарю. И если того, кто грохнул Скока найдем, то и бабки найдем и беспредел этот прекратим. Бывай, – сказал Гиря.
   Мехтиев не мог отвести взгляда от закрывшейся двери. Али молчал.
   Мехтиев потянул ворот рубахи, ослабляя галстук. Полетела оторванная пуговица.
   – Ты говорил, тебе звонил Зеленый? – спросил Мехтиев у Али.
   – Полчаса назад, – сказал Али.
   – Сразу после разговора с Гирей. Что хотел?
   – Забил стрелку. Через час.
   – Где?
   – В сквере, за Лениным.
   – В сквере… – Мехтиев посмотрел в окно.
   Мело. Ледяная крупа словно метлой скрипела по окну.
   – Зачем ты ему нужен?
   – Не знаю… Хочет спросить о вилке, наверное.
   Мехтиев снова посмотрел на окно. Али ждал.
   – Ты понимаешь, что нужно делать? – спросил Мехтиев.
   – Понимаю, – ответил Али.
   – Сделай, – сказал Мехтиев.
   – Хорошо, – ответил Али.
   – Когда сделаешь, не сюда приезжай, а… – Мехтиев задумался. – Приезжай к мосту, там, где переход на новый рынок. Там, где недалеко казино Гири. Понял?