Страница:
Раиса Изральевна обернулась к Гринчуку:
– Знаете, какое я сейчас к ним испытываю чувство?
– Не знаю, – искренне ответил Гринчук.
– А сейчас я к ним испытываю жалость. Ко всем. И к беззащитным и к защищенным. Все они не имеют иммунитета. Они не могут… Как бы это объяснить… Они растут в мире, который для них создали их богатые и влиятельные родители. Жизнь их запрограммирована на много лет вперед, они точно знают, что с ними ничего страшного не может случится. Они не могут представить себе, как это, когда человеку больно. Не могут представить, что кто-то может причинить боль им. Они не могут себе представить, что кто-то живет не так, как они.
Раиса Изральевна вернулась в кресло, посмотрела в глаза Гринчука:
– Скажите, ведь вы, как милиционер, вы ведь, наверное, делите всех на преступников и тех, кто их ловит?
– Еще на пострадавших, – сказал Гринчук.
– Но ведь вы понимаете, что есть люди, которые не относятся ни к одной из этих категорий?
– Умом – понимаю.
– Вот и эти дети… Умом они понимают. А на самом деле… Если вдруг распадется кокон, который их защищает, большинство из них погибнет. А остальные… Маленькие наивные дети – очень нежные и беззащитные создания. И поверьте мне, старой учительнице, нет никого более жестокого, чем маленькие наивные дети. Они не сознают своей беззащитности. И не сознают своей жестокости.
Гринчук тяжело вздохнул.
– Не надо так сопереживать моим тяжелым мыслям, – сказала Раиса Изральевна. – Просто я очень не люблю праздников. Особенно – семейных. Может, все-таки чайку?
Возможно, Гринчук бы и согласился. Но тут подал голос его мобильный телефон.
– Юрий Иванович? – спросил Браток.
– Да.
– Я в микрорайоне у Громова… У участкового. У меня проблемы. Если можете…
В трубке послышался далекий голос, какой-то мужик требовал, чтобы Браток прекратил… Что именно должен был прекратить Браток, разобрать Гринчук не успел. Связь прервалась. Гринчук попытался позвонить Братку, но, если верить женскому голосу из телефона, Браток вдруг оказался вне зоны связи.
С утра Иван Бортнев отправился выполнять указание начальника. Соседи Громова о нем говорили с неохотой. Знакомых найти также не удалось, но Браток продолжал ходить по микрорайону, заглядывая в места скопления народа и задавая свои вопросы.
Не его это было дело. Не его. Не нравилось Ивану Бортневу выспрашивать и вынюхивать. Не получал он кайфа от того, что пытался собрать крупицы информации о человеке, которого… Что бы там не говорил Гринчук, но Браток был уверен, что в смерти Громова они виноваты. Это они, устроив подставу с наркотой, подтолкнули Громова к смерти.
Не мое это дело, подумал в который раз Браток. Завязывать с этим нужно. И со всем остальным тоже нужно завязывать. Закончить это дело, помочь Гринчуку и все. Сваливать нужно из этого города к свиньям собачим. И больше никогда не лезть не в свое дело.
– Руки убери, тварь! – раздался рядом сдавленный женский голос.
Браток оглянулся.
За забором местного рынка, возле контейнеров с мусором, два сержанта что-то выясняли с девчонкой лет двадцати.
– Убери руки, – стараясь не срываться на крик, повторила девчонка.
Один из сержантов замахнулся и ударил ее по лицу. Не сильно, так, чтобы напомнить, кто здесь хозяин.
А хозяином здесь себя считал естественно сержант милиции Шкурпит. Вместе с напарником, младшим сержантом Гореевым, они регулярно патрулировали этот микрорайон, знали многое о многих его обитателях и полагали, что небольшая зарплата может компенсироваться большими возможностями.
А Ленка вдруг решила, что может нарушать традиции. А такое терпеть не стоило. Такое дурно отражалось на поведении остальных.
После пощечины Ленка замолчала. Это значило, что можно было продолжать разговор спокойно и объяснить дуре, с кем можно ссориться, а с кем ссориться не следует. Но тут подошел какой-то фраер. С точки зрения Шкурпита – фраер слишком наглый и самоуверенный.
– Ты чего, сержант, охренел? – спросил фраер.
– Не понял? – Шкурпит обернулся к нему. – Это ты к кому?
– Чего к девке лезете? – фраер явно не понял, что нарвался на неприятности.
Гореев оглянулся вокруг. Сюда, к мусорным бакам, люди заходили не часто.
Ленка всхлипнула и двинулась, было, вдоль стены.
– Стоять, курва, – приказал Шкурпит. – А ты, козел…
Гореев ухмыльнулся и шагнул в сторону, обходя фраера. Редко, но появлялись желающие вмешиваться в работу сержантов. И сержанты знали, как с ними себя вести.
– Девку отпустите, – повторил фраер.
– А ты кто такой? – спросил Шкурпит. – Вы, гражданин, в нетрезвом виде. Предъявите документы.
– Да это же Браток, – узнал вдруг Гореев. – Помнишь, он у Гири тусовался.
– Так что же это ты, Браток, нюх потерял? – осведомился Шкурпит.
Он тоже вспомнил, что слышал историю о том, как пацан из бригады вдруг стал ментом.
– Иди себе, Браток, мимо.
– Я тебе, падла, не Браток, – сказал Бортнев, – я тебе, падла…
Гореев ударил резиновой палкой. У него был хорошо поставленный удар, резкий и стремительный. На него редко кто умудрялся отреагировать, особенно, если бил Гореев сзади.
Браток рухнул на грязный снег. Гореев повесил резиновую палку на пояс, достал наручники и защелкнул их на руках у Братка. За спиной.
– Смотай за водкой, – приказал Шкурпит.
Гореев обернулся за пару минут. Браток еще не пришел в себя. Шкурпит в двух словах объяснил Ленке, что ей нужно делать, и что она ничего не видела, потом взял принесенную бутылку, отбил горлышко и плеснул водку на лицо Братку и на одежду.
Гореев присел, приоткрыл Братку рот, чтобы водка попал и туда.
Обыскал Братка.
– Глянь, Воха, – сказал Гореев, протягивая напарнику удостоверение Братка.
– Прапор…
– Что будем делать? – спросил Гореев.
Браток застонал и пошевелился.
Шкурпит ударил его ногой в лицо. Не сильно, чтобы не искалечить. Но чтобы сорвать злость.
Браток открыл глаза. Из рассеченной губы текла кровь.
– Что смотришь, урод? – осведомился Шкурпит. – Решил, блин, что ментом стал? Ни хрена. Ты, Браток, только что в пьяном виде напал на сотрудников милиции при исполнении.
– У тебя моя корочка, – сказал Браток и попытался сесть.
Гореев ударил ногой, по печени. Браток завалился на бок.
– Какая корочка? – спросил Шкурпит. – Нету никакой корочки.
Он покрутил в руках удостоверение Братка и бросил его в мусорный бак.
– Ты еще и свою ксиву по пьяному делу потерял, Браток. Напрасно ты из бригады ушел. Ой, напрасно, – Шкурпит подмигнул Горееву. – Что будем делать?
– Задницы мылить, суки, – прорычал Браток, поднимаясь на колени.
– Не правильно, – Шкурпит ударил.
И снова ногой. Браток снова упал.
Ленка торопливо подобрала свои сумки и скользнула за угол.
– Мы тебя сейчас доставим к участковому, там составим протокол о злостном хулиганстве, – Шкурпит наклонился, сгреб Братка за волосы и повернул его лицом к себе. – Ты понял, Браток? Потом будешь рассказывать что угодно. И из органов, считай, ты уже вылетел.
Подобного мнения придерживался и участковый, майор милиции Гусак. Его помощник, лейтенант Трофимов также возражать не стал. Это их район. Это они устанавливают здесь законы, и никто не имеет права их не выполнять. То, что Браток стал ментом, ничего не значило. Во-первых, что-то решать с ним нужно было все равно, а, во-вторых, мог этот новоявленный коллега стукануть, что сержанты немного превышают свои полномочия. В таких случаях, лучше атаковать первыми.
Получив указание от Гусака, Трофимов по телефону вызвал двух дежурных свидетелей-очевидцев. Те написали свои показания, из которых следовало, что пьяный мужчина напал на патрульных сержантов. Те были вынуждены применить силу для пресечения противоправных действий. Задержанный был доставлен в опорный пункт правопорядка.
Затем, как добавили под диктовку Шкурпита свидетели, в помещении опорного пункта неизвестный снова попытался оказать сопротивление, напал на сотрудников милиции, и те были снова вынуждены применить силу.
В документы это не вошло, но силу сержанты применяли в комнате, пристегнув предварительно Братка к трубе батареи парового отопления.
В лицо старались особо не бить, но пару раз ногами все-таки попали.
Браток даже перестал кричать.
Все это было бессмысленно. Его были, и то, что он был прав, что он пытался защитить человека – ничего это не помогало. Для этих ментов он был и оставался Братком. Для этих ментов…
Снова удар, и боль заставила выгнуться все его тело. Браток понимал, что эти двое бьют не его, Ивана Бортнева, так они били бы любого, помешавшего им, но понимал он также, что братковское его прошлое крепко держит за руки, крепче, чем наручники, что теперь он никому и ничего не сможет доказать. Бывший урка снова взялся за свое, напился, потерял удостоверение…
– Суки, – выдохнул Браток, и это стоило ему трещины в ребре.
– Чай закипел, – крикнул из коридора Трофимов.
– Идем, – отозвался Шкурпит, и сержанты вышли из комнаты.
Браток застонал. Было больно, унизительно и до слез обидно. Он никогда не попадал в такое нелепое положение. Даже когда еще работал на Гирю. Тогда было все просто и понятно. Он не трогает ментов, а те не трогают его. Даже если при нем менты кого-то прессовали, Браток понимал, что не имеет ни какого права вмешиваться, и поэтому все обходилось нормально. Даже когда пару раз цепляли его, все выливалось в несколько тычков под ребра. На людей Гири напраслину старались не возводить. Сейчас…
Браток сел на полу, прислонившись к стене.
Сейчас он попал в такую ситуацию, потому, что… почему? Решил, что стал ментом? Решил, раз уж свои, бывшие приятели, перестали с ним здороваться, раз уж встреча с ними часто заканчивается разборкой, то теперь менты должны признать его за своего? А этого ты, Браток, не хочешь?
Палкой и ногами по ребрам?
Браток потрогал лицо рукой. Испачкал ее в крови. Несколько капель упали на пол. В горле словно застрял комок.
Обидно. Больно. Обидно.
Браток застонал. И ничего он не сможет сделать этим сержантам, потому, что майор и лейтенант их прикроют, потому, что для них он, Браток, чужой, потому, что он, Браток, нарушил правила…
Если бы на его месте был Гринчук…
Гринчук никогда не попал бы на его место, оборвал себе Браток. Юрий Иванович этих козлов…
Стоп.
Браток сунул руку в боковой карман куртки. Его обыскали, забрали табельное оружие, бумажник, но не заметили мобилы.
Браток нажал кнопку, выбрал нужный телефон и позвонил.
– Юрий Иванович? – спросил Браток. – Я в микрорайоне у Громова, у участкового. У меня проблемы…
– Трубу брось! – крикнул от двери Гореев.
Браток попытался что-то еще сказать, но Гореев ударил ногой, выбил трубку. Замахнулся на Братка, но тот перехватил свободной рукой его ногу и рванул в сторону.
Гореев упал.
В комнату вбежал Шкурпит. Браток попытался отбить удар его палки, но не смог.
– Куда ты звонил, падла? – спросил Шкурпит, когда Браток пришел в себя.
– Начальству своему, – прошептал Браток.
Губы его распухли и слушались плохо.
– Как думаете, – обернулся к Гусаку Шкурпит, – когда приедут за ним?
– Вначале, я думаю, позвонят, – сказал Гусак. – если он успел сказать где находится.
– Успел, – прошептал Браток.
– Значит, пока разберутся, доложат… Ты где работаешь? – спросил майор у Братка.
– Оперативно-контрольный отдел, – сказал Браток, – при штабе областного управления.
Гусак вздрогнул, обернулся к сержантам.
Те переглянулись.
– Вы что, не могли сначала выяснить?
– А что тут выяснять, – быстро сказал Шкурпит, у которого вдруг появились очень нехорошие предчувствия, – он же пьяный, напал… Документов у него не было, только ствол. Откуда я мог это знать? И здесь…
– Ты хоть мне горбатого не лепи, – Гусак посмотрело на окровавленного Братка. – Смотай за водкой, пока есть время, и налей в него столько, сколько влезет. Чтобы он пьяный был, а не только вонял водярой.
Но времени уже не было.
Подполковник Гринчук появился в опорном пункте через пятнадцать минут после звонка Братка. Гореев столкнулся с ним на пороге.
Опорный пункт размещался в двухкомнатной квартире девятиэтажного дома на первом этаже. В одной комнате находился кабинет участкового, в другой – Трофимова, в маленькой комнате, которая раньше была кухней, обычно находились или задержанные или те, кто пришел к участковому по делу.
Сейчас там был Браток.
– Закрыто, – недовольным тоном сказал Гореев, пытаясь отодвинуть неизвестного штатского плечом.
– Откроем, – пообещал Гринчук и тоже двинул плечом.
Сержант влетел в коридор, но на ногах удержался.
– Ты что, сука! – выкрикнул сержант, хватаясь за палку.
На крик бросились Гусак, Трофимов и Шкурпит.
– Что здесь происходит? – спросил Гусак.
– Вот этот… – указал палкой на Гринчука Гореев. – Ломится…
– Что вам здесь нужно? – спросил Гусак.
– Мне? – Гринчук обвел взглядом всех присутствующих. – Мне нужен мой подчиненный, прапорщик милиции Иван Бортнев.
– Это… – сказал Гусак и посмотрел на Шкурпита.
Тот отвел взгляд.
– Я не знаю… – пробормотал Гусак. – А вы кто, собственно?
Гринчук достал удостоверение и продемонстрировал его майору.
– Я начальник оперативно-контрольного отдела. И еще раз спрашиваю – где мой подчиненный?
– Мы не знаем, подчиненный он…
– У вас здесь так много посторонних? – спросил Гринчук ледяным тоном.
Все происходящее ему явно не нравилось.
– Мы задержали одного, который в пьяном состоянии напал на нас, – выпалил, наконец, Шкурпит. – И доставили его сюда.
– И он вам не представился? – спросил Гринчук.
– Мы его и так узнали, – вклинился Гореев. – Это человек Гири, кличка – Браток.
– И удостоверения у него не было? – осведомился Гринчук.
– Нет. У него не было ни каких документов. Только оружие.
– И он пьяный напал? – спросил Гринчук.
– Да, – кивнул майор, – и здесь попытался оказать сопротивление. У нас есть свидетели…
– А ключ от входной двери у вас есть? – спросил Гринчук.
– Какой ключ? – не понял Гусак.
– От входной двери, – повторил Гринчук. – Дайте мне его сюда.
– А по какому, собственно, праву? – решился, наконец, участковый. – Какое вы имеете право здесь что либо требовать? Приехали защитить своего подчиненного?
– Так подчиненного или Братка? – переспросил Гринчук.
Гусак замялся, но потом решился посмотреть в глаза подполковнику:
– Это не важно. Здесь вы…
– Хорошо, – кивнул Гринчук, – мы не хотим общаться со мной неофициально.
Гринчук достал из кармана телефон, набрал номер:
– Алло, это подполковник Гринчук. Да, с праздником вас, Алексей Васильевич. Ничего, я здоров. В меня не попали. Я бодр и полон решимости работать, работать и еще раз работать. Вот, кстати, решил провести проверку работы участкового инспектора. Да.
Гринчук посмотрел на табличку.
– Майора Гусака. Да.
Гусак не шевелился. Он лихорадочно пытался вспомнить, кто именно из начальства может быть Алексеем Васильевичем.
– По полной программе, – сказал Гринчук. – По самой полной. Да. Но майор интересуется моими полномочиями, а я, как на грех, не успел забрать предписание на проверку. Не могли бы вы… Да. Минуту.
Гринчук протянул мобильник Гусаку:
– Вас.
– Слушает майор Гусак. Да. Да. Понял. Есть, товарищ полковник. Понял. Конечно. Да, завтра. Лично заеду. До свиданья, – участковый вернул телефон Гринчуку.
– Вы все поняли? – спросил Гринчук.
– Да.
– Что с предписанием?
– Я завтра заеду за ним в штаб.
– Возможно, – кивнул Гринчук, – но проверку мы проведем сейчас. Сразу и начнем. Где ключ от входной двери?
Гринчук взял у Трофимова ключ, закрыл входную дверь, а ключ спрятал в карман.
– А теперь – где Бортнев?
Увидев Бортнева, Гринчук замер.
– Отстегните его, – мертвым голосом приказал Гринчук.
Шкурпит метнулся вперед, доставая ключ от наручников. Снял наручники и отошел в сторону.
Гринчук помог Братку встать.
– Сильно досталось? – спросил Гринчук.
– Нормально.
– Что случилось?
– В пьяном состоянии напал на сотрудников, потом здесь оказал сопротивление. Удостоверение потерял тоже по пьяне, – с трудом сказал Браток.
Кровь из разбитых губ стекала по подбородку на куртку.
– Кто задерживал? – спросил Гринчук, не оборачиваясь.
– Сержант Шкурпит и младший сержант Гореев.
– Где его удостоверение?
– У него не было удостоверения.
– Я спрашиваю в последний раз – где его удостоверение?
Молчание.
– Они его выбросили в мусорник, – сказал Браток. – Мусора выбросили мусорскую ксиву в мусор.
Браток даже попытался засмеяться, но застонал и схватился за бок.
– Он был пьяный, мы никакого удостоверения не видели, – подал голос Гореев.
– Значит так? – обернулся к Гусаку Гринчук. – Это ваша версия?
– Так и было, – запнувшись на секунду, сказал Гусак.
Он уже понимал, что дело пошло не так, как хотелось, но менять что либо было поздно.
– Дайте мне рапорта сержантов и писульки свидетелей, – с ледяным спокойствием потребовал Гринчук.
Трофимов выбежал из комнаты и через несколько секунд вернулся. Когда он протягивал бумаги Гринчуку, руки дрожали.
– А теперь, – объявил Гринчук, забрав бумаги, – я объявляю официальную версию происходящего. Я, как начальник оперативно-контрольного отдела получил информацию о противоправных и коррупционных действиях сотрудников милиции. Участкового и сержантов патрульно-постовой службы. По моему личному распоряжению прапорщик Бортнев прибыл для сбора информации, но был избит. Была также…
Гринчук поднял вверху руку с бумагами.
– Была также предпринята попытка дискредитировать моего подчиненного. Вот с этих позиций мы и начнем работать.
Гусак достал из кармана носовой платок и вытер лоб. Трофимов побледнел и прислонился спиной к стене. Сержанты стояли, глядя себе под ноги.
– Сходи умойся, – сказал Гринчук Братку и обернулся к Трофимову. – Обработай ему раны перекисью и что там у вас еще есть.
Браток что-то невнятно пробормотал и вышел в ванную. Лейтенант ушел следом.
– Вы, майор, идите к себе в кабинет, а я пока переброшусь парой слов с сержантами.
Гусак вышел.
Постоял секунду за дверью, в коридоре. Потом вошел к себе в кабинет и сел за стол.
Вот и все, подумал Гусак. Нарвались. Вот и все.
Послышался чей-то невнятный крик, потом наступила тишина.
Открылась дверь кабинета, и вошел Гринчук. Молча прошелся по кабинету, потирая ребро правой ладони. Половицы скрипели.
– Такие дела, майор, – сказал, наконец, Гринчук. – Еще сегодня утром у меня к тебе не было претензий. И еще сегодня утром ты мог не бояться за свою карьеру…
Гусак слушал, сосредоточенно крутя в руках шариковую ручку.
– У нас с тобой есть два варианта, – сказал Гринчук. – Всего два. Первый – ты сам пишешь рапорт на увольнение из органов. Сам. По состоянию здоровья. В этом случае я тебе гарантирую, что твой рапорт будет принят, и тебя просто уволят. Второй вариант, ты не хочешь писать рапорт, и я вынужден буду принять меры, чтобы ты вылетел из органов. В этом случае я тебе не гарантирую, что все пройдет гладко. И самое главное – я не угрожаю тебе. Я констатирую факты. Если мы договоримся – ты даже еще с месяц сможешь поработать, чтобы не связывать твой уход с этим эксцессом.
Гусак молчал
– Ты меня слышишь, майор? – спросил Гринчук.
Гусак кивнул.
– Что выбираешь?
Молчание.
– Не слышу!
– Первое, – хрипло произнес Гусак.
– Хорошо, – кивнул Гринчук. – Тогда сейчас ты сядешь тут и напишешь вместе со своим лейтенантом рапорта, из которых будет следовать, что два напившихся сержанта напали на старшего по званию, нанесли ему телесные повреждения, а вы, господа офицеры, этих двух сержантов задержали.
Гусак вздохнул обреченно.
– Пиши, майор!
Гусак достал из ящика стола лист бумаги, положил его перед собой.
– Пиши, майор, – повторил Гринчук. – Потом дашь списать лейтенанту. Я его тут по одному важному делу пошлю. Когда закончите с писаниной – звякнешь в роту ППС и дежурному по району, попросишь забрать засранцев.
В кабинет сунулся Трофимов.
– У Бортнева все нормально? – спросил Гринчук.
– Это… Ссадины залили, лицо вытерли, кровь остановили… Оружие и вещи вернули.
– Ладно, – кивнул Гринчук, – тебе майор потом все объяснит, а пока ты отправишься к вашему рынку и в одном из контейнеров лично, подчеркиваю – лично – найдешь служебное удостоверение прапорщика Бортнева. Тебе на все это – двадцать минут. Я жду.
Браток стоял в коридоре, потирая запястье правой руки.
– Как самочувствие? – спросил Гринчук.
Браток отвернулся.
– Не хочешь зайти к сержантам, поговорить? – спросил Гринчук.
Браток молча вошел в комнату, где несколько минут назад был прикован наручником к трубе. Теперь его место занимали сержанты. Их куртки, оружие, рации и остальное снаряжение было сложено аккуратной кучкой в углу комнаты. Лица были бледны, а Шкурпит еще и держался рукой за бок.
– Мне выйти? – спросил Гринчук.
Браток молча подошел к сержантам.
Гореев заскулил, а Шкурпит попытался отползти.
– Извините, – сказал, заглядывая в комнату Трофимов. – Откройте, пожалуйста, входную дверь.
Гринчук недоуменно оглянулся.
– Вы забрали ключ, – напомнил лейтенант.
– А, – Гринчук полез в карман. – У вас тут есть водка?
– Нету.
– Не ври.
– Нету, вчера допили, а сегодня…
– Ладно, на обратном пути – купишь бутылку. Две.
– Понял, – Трофимов убежал.
– Так мне выйти? – еще раз спросил у Братка Гринчук.
– На хрен, – сказал Браток.
Отошел в угол комнаты и поднял то, что осталось от его мобильника.
– Телефон разбили, сволочи…
– У тебя есть личные пожелания по поводу сержантов? – спросил Гринчук.
Браток помотал головой и вышел из комнаты.
Гринчук нагнал его на улице, возле подъезда:
– Подожди.
Браток остановился.
– С ними я разберусь, – сказал Гринчук.
– А какая мне разница? – Браток обернулся к подполковнику. – Мне разница какая? Я от этого перестану быть Братком? Я стану ментом, и меня не будут вот так вот мудохать ногами по лицу? Так они знали, что я мент, они ксиву видели, но все равно я для них не был человеком. Я им помешал девку прессовать, а когда они меня начали топтать, девка молча слиняла, чтобы не связываться. Понимаете? Понимаете?
Браток это «понимаете» выкрикнул, и парень, осторожно шедший по утоптанному скользкому снегу оглянулся на этот крик. Поскользнулся и сел.
– Понимаю, – сказал Гринчук.
– Ни хрена вы не понимаете, – сказал немного тише Браток, оглянувшись на парня, который как раз поднялся на ноги. – Ни хрена. Я не стал ментом, когда вы мне дали корочку. Мне показалось, что я стал ментом. И вам показалось. А на самом деле все стало даже хуже. Я раньше не лез никуда, где не мог справиться. Я мог подписаться за девку на дискотеке, но там все было просто – набил уродам рожи и все. А здесь…
К подъезду подошла старушка.
– Простите, – спросила она у Гринчука, – а участковый у себя?
– Он занят, – сказал Гринчук, – у него письменный экзамен.
– Экзамен? – изумилась старушка.
– Ага, – кивнул Гринчук. – Сочинение на заданную тему.
Старушка задумалась.
– А скоро он освободится?
– Сегодня – вряд ли.
– А мне быстро, – сказала старушка, – мне только про соседа сказать.
– Завтра, бабуля, завтра.
– Так они завтра не будут работать, они только два раза в неделю…
– Будут, бабуля, – заверил Гринчук. – Завтра – точно будут работать.
Старушка недоверчиво покачала головой, посмотрела на дверь подъезда, словно прикидывая, будут ее останавливать эти странные парни, если она все-таки пойдет к участковому.
– Ладно, – махнула рукой старушка, – потом зайду.
Гринчук обернулся к Братку:
– Надоело быть ментом? Решил к Гире вернуться?
– К Гире? А меня туда кто-нибудь возьмет? Кто-нибудь из пацанов со мной вообще базарить станет? Я ведь ссучился… И каждая падла своим долгом считает мне об этом сказать. Ссученный Браток. Ментам стучит. Знаете, сколько у меня корешей было? Знаете? А сейчас сколько осталось?
Браток засмеялся. Подсохшая, было, губа треснула, и на ней выступила капля крови. Словно темно-красная ягода.
– И всем на хрен не нужно, кто ты на самом деле, человек или дерьмо. Поменяют на тебе бирочку и ты вроде как изменился. Вот вы, Юрий Иванович, вы ведь сейчас все это решили со мной, потому, что у вас есть ксива и связи наверху. А если бы вы были просто прохожим, вон как тот или тот, – Браток махнул рукой на прохожих, – что бы вы смогли сделать? Что?
– Ничего, – тихо сказал Гринчук.
– То-то и оно, – выкрикнул Браток. – Есть корочка – вы все можете. Нет корочки – вы что, стали дерьмом? Вы же не изменились, только название поменяли. И я… Пока был Братком – был классным парнем, имел много друзей и подруг. А потом стал ментом и что? Я ведь им ничего не сделал.
– А ты полез к сержантам почему? – спросил Гринчук.
– Дурак потому что!
– А если бы ту девку прессовали не сержанты, а твои бывшие приятели – полез бы?
– Знаете, какое я сейчас к ним испытываю чувство?
– Не знаю, – искренне ответил Гринчук.
– А сейчас я к ним испытываю жалость. Ко всем. И к беззащитным и к защищенным. Все они не имеют иммунитета. Они не могут… Как бы это объяснить… Они растут в мире, который для них создали их богатые и влиятельные родители. Жизнь их запрограммирована на много лет вперед, они точно знают, что с ними ничего страшного не может случится. Они не могут представить себе, как это, когда человеку больно. Не могут представить, что кто-то может причинить боль им. Они не могут себе представить, что кто-то живет не так, как они.
Раиса Изральевна вернулась в кресло, посмотрела в глаза Гринчука:
– Скажите, ведь вы, как милиционер, вы ведь, наверное, делите всех на преступников и тех, кто их ловит?
– Еще на пострадавших, – сказал Гринчук.
– Но ведь вы понимаете, что есть люди, которые не относятся ни к одной из этих категорий?
– Умом – понимаю.
– Вот и эти дети… Умом они понимают. А на самом деле… Если вдруг распадется кокон, который их защищает, большинство из них погибнет. А остальные… Маленькие наивные дети – очень нежные и беззащитные создания. И поверьте мне, старой учительнице, нет никого более жестокого, чем маленькие наивные дети. Они не сознают своей беззащитности. И не сознают своей жестокости.
Гринчук тяжело вздохнул.
– Не надо так сопереживать моим тяжелым мыслям, – сказала Раиса Изральевна. – Просто я очень не люблю праздников. Особенно – семейных. Может, все-таки чайку?
Возможно, Гринчук бы и согласился. Но тут подал голос его мобильный телефон.
– Юрий Иванович? – спросил Браток.
– Да.
– Я в микрорайоне у Громова… У участкового. У меня проблемы. Если можете…
В трубке послышался далекий голос, какой-то мужик требовал, чтобы Браток прекратил… Что именно должен был прекратить Браток, разобрать Гринчук не успел. Связь прервалась. Гринчук попытался позвонить Братку, но, если верить женскому голосу из телефона, Браток вдруг оказался вне зоны связи.
С утра Иван Бортнев отправился выполнять указание начальника. Соседи Громова о нем говорили с неохотой. Знакомых найти также не удалось, но Браток продолжал ходить по микрорайону, заглядывая в места скопления народа и задавая свои вопросы.
Не его это было дело. Не его. Не нравилось Ивану Бортневу выспрашивать и вынюхивать. Не получал он кайфа от того, что пытался собрать крупицы информации о человеке, которого… Что бы там не говорил Гринчук, но Браток был уверен, что в смерти Громова они виноваты. Это они, устроив подставу с наркотой, подтолкнули Громова к смерти.
Не мое это дело, подумал в который раз Браток. Завязывать с этим нужно. И со всем остальным тоже нужно завязывать. Закончить это дело, помочь Гринчуку и все. Сваливать нужно из этого города к свиньям собачим. И больше никогда не лезть не в свое дело.
– Руки убери, тварь! – раздался рядом сдавленный женский голос.
Браток оглянулся.
За забором местного рынка, возле контейнеров с мусором, два сержанта что-то выясняли с девчонкой лет двадцати.
– Убери руки, – стараясь не срываться на крик, повторила девчонка.
Один из сержантов замахнулся и ударил ее по лицу. Не сильно, так, чтобы напомнить, кто здесь хозяин.
А хозяином здесь себя считал естественно сержант милиции Шкурпит. Вместе с напарником, младшим сержантом Гореевым, они регулярно патрулировали этот микрорайон, знали многое о многих его обитателях и полагали, что небольшая зарплата может компенсироваться большими возможностями.
А Ленка вдруг решила, что может нарушать традиции. А такое терпеть не стоило. Такое дурно отражалось на поведении остальных.
После пощечины Ленка замолчала. Это значило, что можно было продолжать разговор спокойно и объяснить дуре, с кем можно ссориться, а с кем ссориться не следует. Но тут подошел какой-то фраер. С точки зрения Шкурпита – фраер слишком наглый и самоуверенный.
– Ты чего, сержант, охренел? – спросил фраер.
– Не понял? – Шкурпит обернулся к нему. – Это ты к кому?
– Чего к девке лезете? – фраер явно не понял, что нарвался на неприятности.
Гореев оглянулся вокруг. Сюда, к мусорным бакам, люди заходили не часто.
Ленка всхлипнула и двинулась, было, вдоль стены.
– Стоять, курва, – приказал Шкурпит. – А ты, козел…
Гореев ухмыльнулся и шагнул в сторону, обходя фраера. Редко, но появлялись желающие вмешиваться в работу сержантов. И сержанты знали, как с ними себя вести.
– Девку отпустите, – повторил фраер.
– А ты кто такой? – спросил Шкурпит. – Вы, гражданин, в нетрезвом виде. Предъявите документы.
– Да это же Браток, – узнал вдруг Гореев. – Помнишь, он у Гири тусовался.
– Так что же это ты, Браток, нюх потерял? – осведомился Шкурпит.
Он тоже вспомнил, что слышал историю о том, как пацан из бригады вдруг стал ментом.
– Иди себе, Браток, мимо.
– Я тебе, падла, не Браток, – сказал Бортнев, – я тебе, падла…
Гореев ударил резиновой палкой. У него был хорошо поставленный удар, резкий и стремительный. На него редко кто умудрялся отреагировать, особенно, если бил Гореев сзади.
Браток рухнул на грязный снег. Гореев повесил резиновую палку на пояс, достал наручники и защелкнул их на руках у Братка. За спиной.
– Смотай за водкой, – приказал Шкурпит.
Гореев обернулся за пару минут. Браток еще не пришел в себя. Шкурпит в двух словах объяснил Ленке, что ей нужно делать, и что она ничего не видела, потом взял принесенную бутылку, отбил горлышко и плеснул водку на лицо Братку и на одежду.
Гореев присел, приоткрыл Братку рот, чтобы водка попал и туда.
Обыскал Братка.
– Глянь, Воха, – сказал Гореев, протягивая напарнику удостоверение Братка.
– Прапор…
– Что будем делать? – спросил Гореев.
Браток застонал и пошевелился.
Шкурпит ударил его ногой в лицо. Не сильно, чтобы не искалечить. Но чтобы сорвать злость.
Браток открыл глаза. Из рассеченной губы текла кровь.
– Что смотришь, урод? – осведомился Шкурпит. – Решил, блин, что ментом стал? Ни хрена. Ты, Браток, только что в пьяном виде напал на сотрудников милиции при исполнении.
– У тебя моя корочка, – сказал Браток и попытался сесть.
Гореев ударил ногой, по печени. Браток завалился на бок.
– Какая корочка? – спросил Шкурпит. – Нету никакой корочки.
Он покрутил в руках удостоверение Братка и бросил его в мусорный бак.
– Ты еще и свою ксиву по пьяному делу потерял, Браток. Напрасно ты из бригады ушел. Ой, напрасно, – Шкурпит подмигнул Горееву. – Что будем делать?
– Задницы мылить, суки, – прорычал Браток, поднимаясь на колени.
– Не правильно, – Шкурпит ударил.
И снова ногой. Браток снова упал.
Ленка торопливо подобрала свои сумки и скользнула за угол.
– Мы тебя сейчас доставим к участковому, там составим протокол о злостном хулиганстве, – Шкурпит наклонился, сгреб Братка за волосы и повернул его лицом к себе. – Ты понял, Браток? Потом будешь рассказывать что угодно. И из органов, считай, ты уже вылетел.
Подобного мнения придерживался и участковый, майор милиции Гусак. Его помощник, лейтенант Трофимов также возражать не стал. Это их район. Это они устанавливают здесь законы, и никто не имеет права их не выполнять. То, что Браток стал ментом, ничего не значило. Во-первых, что-то решать с ним нужно было все равно, а, во-вторых, мог этот новоявленный коллега стукануть, что сержанты немного превышают свои полномочия. В таких случаях, лучше атаковать первыми.
Получив указание от Гусака, Трофимов по телефону вызвал двух дежурных свидетелей-очевидцев. Те написали свои показания, из которых следовало, что пьяный мужчина напал на патрульных сержантов. Те были вынуждены применить силу для пресечения противоправных действий. Задержанный был доставлен в опорный пункт правопорядка.
Затем, как добавили под диктовку Шкурпита свидетели, в помещении опорного пункта неизвестный снова попытался оказать сопротивление, напал на сотрудников милиции, и те были снова вынуждены применить силу.
В документы это не вошло, но силу сержанты применяли в комнате, пристегнув предварительно Братка к трубе батареи парового отопления.
В лицо старались особо не бить, но пару раз ногами все-таки попали.
Браток даже перестал кричать.
Все это было бессмысленно. Его были, и то, что он был прав, что он пытался защитить человека – ничего это не помогало. Для этих ментов он был и оставался Братком. Для этих ментов…
Снова удар, и боль заставила выгнуться все его тело. Браток понимал, что эти двое бьют не его, Ивана Бортнева, так они били бы любого, помешавшего им, но понимал он также, что братковское его прошлое крепко держит за руки, крепче, чем наручники, что теперь он никому и ничего не сможет доказать. Бывший урка снова взялся за свое, напился, потерял удостоверение…
– Суки, – выдохнул Браток, и это стоило ему трещины в ребре.
– Чай закипел, – крикнул из коридора Трофимов.
– Идем, – отозвался Шкурпит, и сержанты вышли из комнаты.
Браток застонал. Было больно, унизительно и до слез обидно. Он никогда не попадал в такое нелепое положение. Даже когда еще работал на Гирю. Тогда было все просто и понятно. Он не трогает ментов, а те не трогают его. Даже если при нем менты кого-то прессовали, Браток понимал, что не имеет ни какого права вмешиваться, и поэтому все обходилось нормально. Даже когда пару раз цепляли его, все выливалось в несколько тычков под ребра. На людей Гири напраслину старались не возводить. Сейчас…
Браток сел на полу, прислонившись к стене.
Сейчас он попал в такую ситуацию, потому, что… почему? Решил, что стал ментом? Решил, раз уж свои, бывшие приятели, перестали с ним здороваться, раз уж встреча с ними часто заканчивается разборкой, то теперь менты должны признать его за своего? А этого ты, Браток, не хочешь?
Палкой и ногами по ребрам?
Браток потрогал лицо рукой. Испачкал ее в крови. Несколько капель упали на пол. В горле словно застрял комок.
Обидно. Больно. Обидно.
Браток застонал. И ничего он не сможет сделать этим сержантам, потому, что майор и лейтенант их прикроют, потому, что для них он, Браток, чужой, потому, что он, Браток, нарушил правила…
Если бы на его месте был Гринчук…
Гринчук никогда не попал бы на его место, оборвал себе Браток. Юрий Иванович этих козлов…
Стоп.
Браток сунул руку в боковой карман куртки. Его обыскали, забрали табельное оружие, бумажник, но не заметили мобилы.
Браток нажал кнопку, выбрал нужный телефон и позвонил.
– Юрий Иванович? – спросил Браток. – Я в микрорайоне у Громова, у участкового. У меня проблемы…
– Трубу брось! – крикнул от двери Гореев.
Браток попытался что-то еще сказать, но Гореев ударил ногой, выбил трубку. Замахнулся на Братка, но тот перехватил свободной рукой его ногу и рванул в сторону.
Гореев упал.
В комнату вбежал Шкурпит. Браток попытался отбить удар его палки, но не смог.
– Куда ты звонил, падла? – спросил Шкурпит, когда Браток пришел в себя.
– Начальству своему, – прошептал Браток.
Губы его распухли и слушались плохо.
– Как думаете, – обернулся к Гусаку Шкурпит, – когда приедут за ним?
– Вначале, я думаю, позвонят, – сказал Гусак. – если он успел сказать где находится.
– Успел, – прошептал Браток.
– Значит, пока разберутся, доложат… Ты где работаешь? – спросил майор у Братка.
– Оперативно-контрольный отдел, – сказал Браток, – при штабе областного управления.
Гусак вздрогнул, обернулся к сержантам.
Те переглянулись.
– Вы что, не могли сначала выяснить?
– А что тут выяснять, – быстро сказал Шкурпит, у которого вдруг появились очень нехорошие предчувствия, – он же пьяный, напал… Документов у него не было, только ствол. Откуда я мог это знать? И здесь…
– Ты хоть мне горбатого не лепи, – Гусак посмотрело на окровавленного Братка. – Смотай за водкой, пока есть время, и налей в него столько, сколько влезет. Чтобы он пьяный был, а не только вонял водярой.
Но времени уже не было.
Подполковник Гринчук появился в опорном пункте через пятнадцать минут после звонка Братка. Гореев столкнулся с ним на пороге.
Опорный пункт размещался в двухкомнатной квартире девятиэтажного дома на первом этаже. В одной комнате находился кабинет участкового, в другой – Трофимова, в маленькой комнате, которая раньше была кухней, обычно находились или задержанные или те, кто пришел к участковому по делу.
Сейчас там был Браток.
– Закрыто, – недовольным тоном сказал Гореев, пытаясь отодвинуть неизвестного штатского плечом.
– Откроем, – пообещал Гринчук и тоже двинул плечом.
Сержант влетел в коридор, но на ногах удержался.
– Ты что, сука! – выкрикнул сержант, хватаясь за палку.
На крик бросились Гусак, Трофимов и Шкурпит.
– Что здесь происходит? – спросил Гусак.
– Вот этот… – указал палкой на Гринчука Гореев. – Ломится…
– Что вам здесь нужно? – спросил Гусак.
– Мне? – Гринчук обвел взглядом всех присутствующих. – Мне нужен мой подчиненный, прапорщик милиции Иван Бортнев.
– Это… – сказал Гусак и посмотрел на Шкурпита.
Тот отвел взгляд.
– Я не знаю… – пробормотал Гусак. – А вы кто, собственно?
Гринчук достал удостоверение и продемонстрировал его майору.
– Я начальник оперативно-контрольного отдела. И еще раз спрашиваю – где мой подчиненный?
– Мы не знаем, подчиненный он…
– У вас здесь так много посторонних? – спросил Гринчук ледяным тоном.
Все происходящее ему явно не нравилось.
– Мы задержали одного, который в пьяном состоянии напал на нас, – выпалил, наконец, Шкурпит. – И доставили его сюда.
– И он вам не представился? – спросил Гринчук.
– Мы его и так узнали, – вклинился Гореев. – Это человек Гири, кличка – Браток.
– И удостоверения у него не было? – осведомился Гринчук.
– Нет. У него не было ни каких документов. Только оружие.
– И он пьяный напал? – спросил Гринчук.
– Да, – кивнул майор, – и здесь попытался оказать сопротивление. У нас есть свидетели…
– А ключ от входной двери у вас есть? – спросил Гринчук.
– Какой ключ? – не понял Гусак.
– От входной двери, – повторил Гринчук. – Дайте мне его сюда.
– А по какому, собственно, праву? – решился, наконец, участковый. – Какое вы имеете право здесь что либо требовать? Приехали защитить своего подчиненного?
– Так подчиненного или Братка? – переспросил Гринчук.
Гусак замялся, но потом решился посмотреть в глаза подполковнику:
– Это не важно. Здесь вы…
– Хорошо, – кивнул Гринчук, – мы не хотим общаться со мной неофициально.
Гринчук достал из кармана телефон, набрал номер:
– Алло, это подполковник Гринчук. Да, с праздником вас, Алексей Васильевич. Ничего, я здоров. В меня не попали. Я бодр и полон решимости работать, работать и еще раз работать. Вот, кстати, решил провести проверку работы участкового инспектора. Да.
Гринчук посмотрел на табличку.
– Майора Гусака. Да.
Гусак не шевелился. Он лихорадочно пытался вспомнить, кто именно из начальства может быть Алексеем Васильевичем.
– По полной программе, – сказал Гринчук. – По самой полной. Да. Но майор интересуется моими полномочиями, а я, как на грех, не успел забрать предписание на проверку. Не могли бы вы… Да. Минуту.
Гринчук протянул мобильник Гусаку:
– Вас.
– Слушает майор Гусак. Да. Да. Понял. Есть, товарищ полковник. Понял. Конечно. Да, завтра. Лично заеду. До свиданья, – участковый вернул телефон Гринчуку.
– Вы все поняли? – спросил Гринчук.
– Да.
– Что с предписанием?
– Я завтра заеду за ним в штаб.
– Возможно, – кивнул Гринчук, – но проверку мы проведем сейчас. Сразу и начнем. Где ключ от входной двери?
Гринчук взял у Трофимова ключ, закрыл входную дверь, а ключ спрятал в карман.
– А теперь – где Бортнев?
Увидев Бортнева, Гринчук замер.
– Отстегните его, – мертвым голосом приказал Гринчук.
Шкурпит метнулся вперед, доставая ключ от наручников. Снял наручники и отошел в сторону.
Гринчук помог Братку встать.
– Сильно досталось? – спросил Гринчук.
– Нормально.
– Что случилось?
– В пьяном состоянии напал на сотрудников, потом здесь оказал сопротивление. Удостоверение потерял тоже по пьяне, – с трудом сказал Браток.
Кровь из разбитых губ стекала по подбородку на куртку.
– Кто задерживал? – спросил Гринчук, не оборачиваясь.
– Сержант Шкурпит и младший сержант Гореев.
– Где его удостоверение?
– У него не было удостоверения.
– Я спрашиваю в последний раз – где его удостоверение?
Молчание.
– Они его выбросили в мусорник, – сказал Браток. – Мусора выбросили мусорскую ксиву в мусор.
Браток даже попытался засмеяться, но застонал и схватился за бок.
– Он был пьяный, мы никакого удостоверения не видели, – подал голос Гореев.
– Значит так? – обернулся к Гусаку Гринчук. – Это ваша версия?
– Так и было, – запнувшись на секунду, сказал Гусак.
Он уже понимал, что дело пошло не так, как хотелось, но менять что либо было поздно.
– Дайте мне рапорта сержантов и писульки свидетелей, – с ледяным спокойствием потребовал Гринчук.
Трофимов выбежал из комнаты и через несколько секунд вернулся. Когда он протягивал бумаги Гринчуку, руки дрожали.
– А теперь, – объявил Гринчук, забрав бумаги, – я объявляю официальную версию происходящего. Я, как начальник оперативно-контрольного отдела получил информацию о противоправных и коррупционных действиях сотрудников милиции. Участкового и сержантов патрульно-постовой службы. По моему личному распоряжению прапорщик Бортнев прибыл для сбора информации, но был избит. Была также…
Гринчук поднял вверху руку с бумагами.
– Была также предпринята попытка дискредитировать моего подчиненного. Вот с этих позиций мы и начнем работать.
Гусак достал из кармана носовой платок и вытер лоб. Трофимов побледнел и прислонился спиной к стене. Сержанты стояли, глядя себе под ноги.
– Сходи умойся, – сказал Гринчук Братку и обернулся к Трофимову. – Обработай ему раны перекисью и что там у вас еще есть.
Браток что-то невнятно пробормотал и вышел в ванную. Лейтенант ушел следом.
– Вы, майор, идите к себе в кабинет, а я пока переброшусь парой слов с сержантами.
Гусак вышел.
Постоял секунду за дверью, в коридоре. Потом вошел к себе в кабинет и сел за стол.
Вот и все, подумал Гусак. Нарвались. Вот и все.
Послышался чей-то невнятный крик, потом наступила тишина.
Открылась дверь кабинета, и вошел Гринчук. Молча прошелся по кабинету, потирая ребро правой ладони. Половицы скрипели.
– Такие дела, майор, – сказал, наконец, Гринчук. – Еще сегодня утром у меня к тебе не было претензий. И еще сегодня утром ты мог не бояться за свою карьеру…
Гусак слушал, сосредоточенно крутя в руках шариковую ручку.
– У нас с тобой есть два варианта, – сказал Гринчук. – Всего два. Первый – ты сам пишешь рапорт на увольнение из органов. Сам. По состоянию здоровья. В этом случае я тебе гарантирую, что твой рапорт будет принят, и тебя просто уволят. Второй вариант, ты не хочешь писать рапорт, и я вынужден буду принять меры, чтобы ты вылетел из органов. В этом случае я тебе не гарантирую, что все пройдет гладко. И самое главное – я не угрожаю тебе. Я констатирую факты. Если мы договоримся – ты даже еще с месяц сможешь поработать, чтобы не связывать твой уход с этим эксцессом.
Гусак молчал
– Ты меня слышишь, майор? – спросил Гринчук.
Гусак кивнул.
– Что выбираешь?
Молчание.
– Не слышу!
– Первое, – хрипло произнес Гусак.
– Хорошо, – кивнул Гринчук. – Тогда сейчас ты сядешь тут и напишешь вместе со своим лейтенантом рапорта, из которых будет следовать, что два напившихся сержанта напали на старшего по званию, нанесли ему телесные повреждения, а вы, господа офицеры, этих двух сержантов задержали.
Гусак вздохнул обреченно.
– Пиши, майор!
Гусак достал из ящика стола лист бумаги, положил его перед собой.
– Пиши, майор, – повторил Гринчук. – Потом дашь списать лейтенанту. Я его тут по одному важному делу пошлю. Когда закончите с писаниной – звякнешь в роту ППС и дежурному по району, попросишь забрать засранцев.
В кабинет сунулся Трофимов.
– У Бортнева все нормально? – спросил Гринчук.
– Это… Ссадины залили, лицо вытерли, кровь остановили… Оружие и вещи вернули.
– Ладно, – кивнул Гринчук, – тебе майор потом все объяснит, а пока ты отправишься к вашему рынку и в одном из контейнеров лично, подчеркиваю – лично – найдешь служебное удостоверение прапорщика Бортнева. Тебе на все это – двадцать минут. Я жду.
Браток стоял в коридоре, потирая запястье правой руки.
– Как самочувствие? – спросил Гринчук.
Браток отвернулся.
– Не хочешь зайти к сержантам, поговорить? – спросил Гринчук.
Браток молча вошел в комнату, где несколько минут назад был прикован наручником к трубе. Теперь его место занимали сержанты. Их куртки, оружие, рации и остальное снаряжение было сложено аккуратной кучкой в углу комнаты. Лица были бледны, а Шкурпит еще и держался рукой за бок.
– Мне выйти? – спросил Гринчук.
Браток молча подошел к сержантам.
Гореев заскулил, а Шкурпит попытался отползти.
– Извините, – сказал, заглядывая в комнату Трофимов. – Откройте, пожалуйста, входную дверь.
Гринчук недоуменно оглянулся.
– Вы забрали ключ, – напомнил лейтенант.
– А, – Гринчук полез в карман. – У вас тут есть водка?
– Нету.
– Не ври.
– Нету, вчера допили, а сегодня…
– Ладно, на обратном пути – купишь бутылку. Две.
– Понял, – Трофимов убежал.
– Так мне выйти? – еще раз спросил у Братка Гринчук.
– На хрен, – сказал Браток.
Отошел в угол комнаты и поднял то, что осталось от его мобильника.
– Телефон разбили, сволочи…
– У тебя есть личные пожелания по поводу сержантов? – спросил Гринчук.
Браток помотал головой и вышел из комнаты.
Гринчук нагнал его на улице, возле подъезда:
– Подожди.
Браток остановился.
– С ними я разберусь, – сказал Гринчук.
– А какая мне разница? – Браток обернулся к подполковнику. – Мне разница какая? Я от этого перестану быть Братком? Я стану ментом, и меня не будут вот так вот мудохать ногами по лицу? Так они знали, что я мент, они ксиву видели, но все равно я для них не был человеком. Я им помешал девку прессовать, а когда они меня начали топтать, девка молча слиняла, чтобы не связываться. Понимаете? Понимаете?
Браток это «понимаете» выкрикнул, и парень, осторожно шедший по утоптанному скользкому снегу оглянулся на этот крик. Поскользнулся и сел.
– Понимаю, – сказал Гринчук.
– Ни хрена вы не понимаете, – сказал немного тише Браток, оглянувшись на парня, который как раз поднялся на ноги. – Ни хрена. Я не стал ментом, когда вы мне дали корочку. Мне показалось, что я стал ментом. И вам показалось. А на самом деле все стало даже хуже. Я раньше не лез никуда, где не мог справиться. Я мог подписаться за девку на дискотеке, но там все было просто – набил уродам рожи и все. А здесь…
К подъезду подошла старушка.
– Простите, – спросила она у Гринчука, – а участковый у себя?
– Он занят, – сказал Гринчук, – у него письменный экзамен.
– Экзамен? – изумилась старушка.
– Ага, – кивнул Гринчук. – Сочинение на заданную тему.
Старушка задумалась.
– А скоро он освободится?
– Сегодня – вряд ли.
– А мне быстро, – сказала старушка, – мне только про соседа сказать.
– Завтра, бабуля, завтра.
– Так они завтра не будут работать, они только два раза в неделю…
– Будут, бабуля, – заверил Гринчук. – Завтра – точно будут работать.
Старушка недоверчиво покачала головой, посмотрела на дверь подъезда, словно прикидывая, будут ее останавливать эти странные парни, если она все-таки пойдет к участковому.
– Ладно, – махнула рукой старушка, – потом зайду.
Гринчук обернулся к Братку:
– Надоело быть ментом? Решил к Гире вернуться?
– К Гире? А меня туда кто-нибудь возьмет? Кто-нибудь из пацанов со мной вообще базарить станет? Я ведь ссучился… И каждая падла своим долгом считает мне об этом сказать. Ссученный Браток. Ментам стучит. Знаете, сколько у меня корешей было? Знаете? А сейчас сколько осталось?
Браток засмеялся. Подсохшая, было, губа треснула, и на ней выступила капля крови. Словно темно-красная ягода.
– И всем на хрен не нужно, кто ты на самом деле, человек или дерьмо. Поменяют на тебе бирочку и ты вроде как изменился. Вот вы, Юрий Иванович, вы ведь сейчас все это решили со мной, потому, что у вас есть ксива и связи наверху. А если бы вы были просто прохожим, вон как тот или тот, – Браток махнул рукой на прохожих, – что бы вы смогли сделать? Что?
– Ничего, – тихо сказал Гринчук.
– То-то и оно, – выкрикнул Браток. – Есть корочка – вы все можете. Нет корочки – вы что, стали дерьмом? Вы же не изменились, только название поменяли. И я… Пока был Братком – был классным парнем, имел много друзей и подруг. А потом стал ментом и что? Я ведь им ничего не сделал.
– А ты полез к сержантам почему? – спросил Гринчук.
– Дурак потому что!
– А если бы ту девку прессовали не сержанты, а твои бывшие приятели – полез бы?