Страница:
"пшеничная" не так уж и плоха была!
Англичане всегда остаются англичанами. На следующий день на катере
приехал офицер с приглашением посетить их корабль с ответным визитом Кроме
наших моряков были приглашены представители берега: "мэр города" Лагерное
Мухтаров, от интеллигенции докторша местной больнички и офицер близлежащей
батареи. Мухтаров сгорал от любопытства, предвкушая, какими заморскими
явствами будет закусывать джин и виски, а поэтому было понятным его
разочарование, когда на столах он увидел разноцветные бутылки со спиртным,
несколько сортов соков, лимонадов, да две скромные вазочки с фисташками.
Никаких тебе винегретов, селедки ...
Мухтаров сразу заловил офицера-распорядителя и со свойственной ему
настырностью, конечно по русски, начал тому объяснять: "Для нас, мужиков,
это о'кей! А вот для мадам, понимаешь, для леди, нужна закусь",--он кивнул в
сторону докторши,--"для леди, понимаешь!" Офицер морщил лоб, потом подошел к
докторше и вежливым жестом указал на дверь, пропуская ее вперед. Та
непонимающе посмотрела на Мухтарова, который с апломбом ей объяснил' "Я
договорился насчет закуски. Пойдите с ним, выберите, да
побольше1". Не прошло и минуты, как оба вернулись Шея и лицо
женщины были в багровых пятнах, офицер растерянно плелся сзади. Выяснилось,
что мухтаровский монолог был офицером неправильно понят, и он проводил
"леди" в туалет, который ей вовсе не требовался. После небольшой заминки
радист двумя словами "бутерброд", "сэндвич" внес ясность, и все сразу встало
на свои места. К докторше теперь обращались не иначе как "мадам" и "леди",
Мухтаров же, не обращая внимания на смешки, закусывал, от первоначальной
скованности не осталось и следа.
На этой дружеской встрече наше общение с союзниками не закончилось Рейс
продолжался, и 12-го июля мы благополучно зашли в становище Малые Кармакулы,
где грузили для архангелогородцев ящики с кай-ровыми яйцами, собранные на
знаменитых местных птичьих базарах. Небольшой рейд Кармакул пуст не был.
Кроме нас на якоре с-оял большой американский транспорт, а под самым
берегом, тоже на якорях, покачивались две летающие лодки "Каталина", кстати,
тоже полученные по ленд-лизу Отход был назначен на утро 18-го июля, но
вечером объявился немецкий разведывательный самолет, сделавший круг над
рейдом. Стоило самолету улететь, как американец сразу снялся с якоря и был
таков. Вечерний, вне расписания, прилет самолета, поспешный выход из порта
американца не понравились капитану Сушихину, он долго бродил по мостику,
будто к чему-то принюхиваясь и решил утра не дожидаться. В 22--37 мы тоже
снялись с якоря и направились в Белушью губу. Нам и тут повезло. Как потом
выяснилось, после нашего ухода в Малых Кармакулах стряслась беда. Немецкая
подводная лодка умудрилась забраться на этот внутренний рейд и из пушки
сперва потопила обе "Каталины", а затем артогнем сожгла все постройки
становища, включая продовольственные склады. Ночевавшие на берегу экипажи
летающих лодок, возглавляемые полковником Мазуруком, не пострадали, а
дежурившие на самолетах два летчика погибли У Мазурука, правда, сгорели все
ордена, полученные еще за довоенную работу в Арктике, что являлось пустяком
по сравнению с по терей товарищей. Задержись мы там дольше, хорошо бы
выглядели со своей деревянной пушкой. Лодка блокировала бы выход из бухты, и
мы
118
все отправились бы туда, откуда возврата нет и никогда не было. Тут
следует дать некоторые пояснения. Дело в том, что заход на внутренний рейд
Малых Кармакул довольно сложен--фарватер проходит среди островков и
скалистых банок, как говорят моряки "костляв", а отсюда возникает
убежденность в незаурядной осведомленности противника. Теперь мы знаем, что
немцы на своих подводных лодках залезали не толь-ко в Кармакулы, но и в
самые неожиданные места нашего севера, чинили там разбой, даже пленили
полярников. Мало того, в 1942 году на нашем острове Земля Франца Иосифа, в
120-ти километрах от поселка бухта Тихая они оборудовали базу для своих
субмарин, а для столь наглых акций требовалось прежде всего подробные,
хорошо выполненные морские жарты. Мы, например, их не имели и пользовались
изданиями, на рамках которых было напечатано "Составлено по работам Русанова
1908 года" и, словно в насмешку, тут же стоял жирный штамп "секретно".
Напрашивается вопрос, какими картами пользовались немецкие моряки?
Тут следует заглянуть в историю освоения нашего Севера. До прихода к
власти Гитлера у нас были вполне добрые отношения с Германией и задолго до
начала второй войны была предпринята совместная попытка на дирижабле "Граф
Цепелин" совершить полет к северному полюсу. Экспедицию возглавлял доктор
Гуго Эккенер, в ее реализации принимали участие советские ученые: профессора
Визе и Самойлович. Финансировала экспедицию в рекламных целях знаменитая
германская оптическая фирма "Цейс", которая установила на дирижабле мощную
аппаратуру ,для производства аэрофотосъемки и предложила нам контракт на
выпол-шение работ по изготовлению карт Новой Земли и других островов по
-трассе перелета. Дирижабль Северного полюса не достиг, но над островами все
же пролетел. Сделка по изготовлению карт для нас не состоялась, и в итоге в
годы войны мы плавали по чудовищно старым картам, где очертания берегов
обозначались пунктиром, т. е. "примерно", и только некоторые бухты, заливы,
проливы соответствовали истине, хотя и выполнялись экспедициями начала века.
Нужно думать, что "Цейс" воспользовался случаем и не промедлил отснять
этот район впрок. Не потому ли немецкие субмарины так вольготно чувствовали
себя в водах нашего Севера? Думаю, что это было именно так, и нашим
неутомимым труженикам-гидрографам еще долго приходилось аннулировать белые
пятна и пунктирные берега на отечественных картах.
Пароход "Рошаль" был грузопассажирским судном и, кроме грузов,
пассажиров перевозил сотнями. Иностранцев перевозить не доводилось, "если
они и бывали на его борту, то только как случайные гости, а тут... Вообще, к
живущим по ту сторону "железного занавеса" мы относились так, как нас учил
великий вождь: у нас все равны и счастливы, а там все наоборот. Пресса,
радио, хитро подобранные зарубежные кинофильмы настойчиво убеждали нас, что
в Штатах вообще цветных за людей не считают, и мы искренне возмущались этим.
До войны мне в Штатах бывать не приходилось, а то, что видел в Архангельске,
не совсем вязалось с тем, что так настойчиво годами в меня вдалбливали. Я,
например, видел, как в буфетике "Интерклуба" белые и черные американцы мирно
сидели за одним столиком, пили из одного стакана, дружески похлопывая Друг
друга по спинам. Видел, как два белых американца под руки во-локли своего
черного дружка, хлебнувшего лишку, на ходу заботливо завязывая его
расшнуровавшийся ботинок. Видел я это! Видел собственными глазами, но
уговаривал себя, что это только случайные штрихи, -Да еще подсмотренные
издалека.
Но вот настал, наконец, момент, когда эти сложные отношения уда-лось
наблюдать буквально в упор. 21-го июля мы готовились к выходу Из Белушьей
губы на Архангельск, с промежуточным заходом в Нарьян-Мар. Перед самым
отходом несколько офицеров базы недолго просидели у капитана, после чего
поступило распоряжение срочно подготовить три двухместные каюты для
американцев.
119
Обратимся опять к судовому журналу п/х "Рошаль": 21 июля в 23 ча са
прибыли на борт 5 человек команды с погибшего американского парохода ...
Вахтенный штурман В. Байков". Как видите, название парохода не проставлено,
очевидно, штурман решил уточнить его написание и в предотходной суете забыл
заполнить пустое место.
Итак, пять американских моряков прибыли на борт. Прибыли, гром-ковато
сказано: четверых привели, одного принесли. Эти люди после гибели своего
судна болтались на открытом вельботе двенадцать дней в заполярном океане,
были истощены, но, главное, настрадались от холода. Ноги у всех опухли до
невероятия, и передвигаться они могли только с помощью костылей, палок и то
вдоль переборок. Эта разноцветная братия состояла из двух чернокожих, двух
мулатов и одного белого и всем им было суждено в течение 16 дней быть нашими
пассажирами. Тот белый американец оказался вторым механиком потопленного
парохода и был единственным, умудрившемся спасти и сохранить маленький
саквояжик, который тщательно оберегал. Был он уже немолодым человеком,
тучным с рыжеватыми редкими волосами. Все 16 дней пребывания на судне мы
ожидали от него неожиданностей. Началось с того, что увидев двухместную
каюту, он сразу попросил, чтобы к нему никого из подчиненных не подселяли.
Что ж, у нас комсостав тоже имел отдельные от команды каюты, а среди
спасенных был один бой, три кочегара, и просьба была удовлетворена. На
следующий день, уже в море, на его очередную претензию пришлось ответить
отказом. Он настойчиво просил, чтобы ему разрешили столоваться с комсоставом
судна, и нам стоило немалого труда втолковать ему, что для американцев
готовят отдельно, из более лучших продуктов и совсем по другой норме, а
поэтому пассажиры столуются после судового комсостава, сидевшего на
"баланде". В процессе этих нудных переговоров выяснилось, что вопрос
упирался вовсе не в его служебное положение механика, а в цвет кожи
остальных американцев. Он отказался столоваться с цветными и к великому
неудовольствию буфетчицы стал приходить к столу самым последним, когда от
остальных в кают-компании, как он выразился, "запах выветрился". Слухи о его
неуживчивости докатились до экипажа, он стал притчей во языцах, чувствовал
это, жаловался, и порою вполне обоснованно. Например, его могли толкнуть во
время тревог, когда он в пробковом поясе терпеливо крутился около
спасательных шлюпок со своим саквояжиком, мешая бегавшим по ботдеку
матросам. Когда механик тыкал пальцем на остывший суп, буфетчица, обозленная
затянувшимся обедом, тыкала пальцем на часы--все обострялось, терялось
чувство меры. При моей неугасшей симпатии и благодарности союзникам,
возможно, не стоило бы ворошить прошлое и деликатно обойти молчанием эти
неприятные воспоминания, но случилось так, что в самый последний час рейса
произошла еще одна встреча, прозвучавшая для меня заключительным аккордом
реей этой истории с разноцветными пассажирами, полностью сняв тяжесть с души
за написанное.
6-го августа мы, наконец, добрались до Архангельска. Во время швартовки
к причалу Красной пристани я обратил внимание на высокого худощавого
иностранца, который нервно курил сигарету за сигаретой и нетерпеливо
вышагивал по дощатому настилу старенького причала. Этим, довольно молодым
белым американцем оказался старший механик того самого судна, моряков
которого мы привезли пассажирами. Его самого подобрал с воды военный
корабль, и он намного раньше и более благополучно добрался до Архангельска.
Как только был спущен трап, он стремглав взлетел на борт судна. Вахтенный
матрос провел его в каюту, где на койках, задрав больные ноги на сложенные
пробковые пояса, лежали двое кочегаров-негров. Я не отношу себя к разряду
людей сентиментальных, но то, что увидел, меня тронуло, еще более--удивило.
Старший механик буквально набросился на этих кочегаров, он их тряс, обнимал,
целовал, все что-то кричали, глупо хохотали, учинив небывалый галдеж. Двое
мулатов, более "ходячих", в открытых дверях каюты пыта-
120
лись прыгать на своих распухших ногах, размахивали руками и
сканди--ровали, думаю для нас: "Чиф-инженир! Чиф-инженир!". Глаза у них были
на выкате, буквально шальными. Встреча людей, заявившихся с того света,
естественно, должа была вызвать всплеск эмоций, но их размеры, и
неподдельная искренность говорили о многом.
Через некоторое время я зашел в салон вторично. Все шестеро теперь
сидели за столом и о чем-то очень серьезно говорили. Может они уточняли,
кого еще подобрали с их погибшего судна, может поминали тех, кого уже больше
никогда не увидят. Подумалось, а вдруг они говорят обо мне, то есть о тех,
ради кого совершался тот рейс? Я смотрел на двух белых американцев, сидящих
рядом: с одним я провел 16 суток под одной крышей, другого наблюдал всего
несколько минут, и в те молодые-годы мои симпатии определились четко. Однако
и тогда, да и сегодня,, делать обобщения и быть судьей в чужих
взаимоотношениях считаю делом неблагодатным, тем более, когда в своем доме
тоже нет желаемого согласия.
... Вскоре наших пассажиров с судна сняли и разместили в госпита-ле,
развернутом в третьей школе, что напротив памятника Петру Первому, а мы
начали готовиться к очередному рейсу на Север--конвоиры нас уже ждали в
районе Святого Носа.
Р. КИНДЕРСЛИ
В БРИТАНСКОЙ МИССИИ В ПОЛЯРНОМ*
Из воспоминаний британского военно-морского переводчика в Советском
Заполярье в 1943--1945 гг.
Как случилось, что Британское Адмиралтейство направило меня,
находившегося в чине младшего лейтенанта Королевских военно-морских сил
запаса, служить в Полярном (в Кольском заливе) осенью 1943 года? И что я
делал, когда попал туда'
Эти вопросы включают в себя, конечно, и несколько второстепенных. Хотя
я не военный историк и то, что я собираюсь рассказать, основано главным
образом на моих (с возможными ошибками) воспоминаниях, необходимо обратиться
к предистории событий. Конвои транспортов с военными материалами в порты
Севера России начали направляться в конце августа 1941 года. Со временем,
однако, немцы не только усилили воздушные и подводные атаки этих конвоев, но
и послали линкор "Тир-пиц" в Алтенфьорд в Северной Норвегии. Этот этап
завершился гибелью конвоя PQ-17 в июне1 и дорогим "успехом."
PQ-18 в сентябре 1942 года, из которых соответственно 2/з и '/3
транспортов были потоплены.
После еще четырех конвоев зимой 1942--43 года Британское Адмиралтейство
было обеспокоено тремя обстоятельствами: во-первых, удовлетворением
требований в военной технике других театров военных действий на море,
особенно в Атлантике и Средиземноморье; во-вторых, горьким уроком уязвимости
полярных конвоев в течение постоянного светового дня летних месяцев; и,
в-третьих, дальнейшей концентрацией немецких военно-морских сил в Северной
Норвегии.
Поэтому после этих четырех конвоев Адмиралтейство отложило конвои до
тех пор, пока не будет найден подходящий эскорт из кораблей охранения. Это
означало, что несколько кораблей из последних конвоев, ушедших на восток,
оказались в ловушке в Кольском заливе и Белом море и не имели возможности
вернуться в порты Объединенного Королевства.
В ловушке оказались, конечно, и их экипажи, которые хоть и не
подвергались военным или физическим испытаниям, но проходили жестокую
моральную проверку из-за собственного бездействия во время войны в условиях
сурового и незнакомого климата.
Это относилось и к военным морякам--в основном британцам--за
исключением, если мне не изменяет память, одного или двух американцев,
которые служили на Севере России и осуществляли связь между советскими
властями и администрацией союзников.
Главными центрами, где служили офицеры союзников, были Архангельск,
Мурманск, Полярное, Экономия, Ваенга (здесь находился небольшой британский
военно-морской госпиталь) и Грязная (где одно время существовал аэродром
союзников--прежде всего за наблюдением за "Тир-пицем"). Существовала также
небольшая радиостанция для перехвата немецких радиограмм. Некоторые из этих
центров--Архангельск, Экономия и Мурманск--в первую очередь готовились как
центры грузоперевозок: требовалось подготовить причалы, обеспечить разгрузку
и т. д. Старшим британским военно-морским офицером на Севере России--SBNONR,
как к нему обращались при передаче радиосообщений--был контрадмирал, с
резиденцией в Полярном, перед которым стояли две задачи: командование личным
составом британского военно-морского флота и обеспечение связи с советским
Северным флотом. В мое время британскими адмиралами здесь были: Эрнст Аркер
и Джек Эгертон, а главнокомандующим советским Северным флотом--адмирал
Головко. В задачи последнего, как командующего всеми операциями Северного
флота, вхо-
Перевод с английского В. С. Белоусова.
122
дило оказание содействия Королевскому военно-морскому флоту на
последних этапах эскортирования конвоев в Кольский залив или в Белое море,
прием, дозаправка топливом и общее обслуживание британских военных кораблей
и их экипажей, находящихся в советских портах.
В 1942--1943 годах связь между Сталиным, Черчиллем и Рузвельтом была
налажена на высшем уровне ввиду необходимости скорейшего возобновления
конвоев Обсуждение не обошлось без взаимных претензий- было понятно, что
советские власти, несущие основную тяжесть войны на дан-ном этапе, будут
настаивать на усилении действий со стороны западных союзников. Было ли со
стороны Британии обещание или просто заявление о намерении регулярно
направлять конвои' Когда откроется второй фронт в западной Европе? Это
обсуждалось в 1942 году, но опять же без обещаний. С точки зрения Советского
правительства, чем скорее этот фронт будет открыт, тем лучше. Действия
союзников на Западе, даже неудач-ные, ослабили бы напряжение на Восточном
фронте. Западные союзники, уже втянутые в войну с немцами в Северной Африке
и Италии, а также с японцами на Дальнем Востоке, были более озабочены
обеспечением успеха предполагаемой крупномасштабной операции,
беспрецедентное по масштабам вторжение на континент2.
Одним из обсуждаемых в ходе встреч вопросов был вопрос о смене личного
состава береговой службы британских военно-морских сил на севере России. С
советской точки зрения казалось, что британский личный состав должен был
служить в этих регионах так же долго без смены, ясак и советский,--что
означало бессрочно. Я бы не хотел принимать чью-либо сторону в этом вопросе,
но, возможно, есть разница между службой в течение года или более без
отпуска домой в отдаленной части собственной страны и такой же службой в
другой стране, где и язык незнаком, и обычаи иные. Советское правительство
также считало, что не было необходимости увеличивать количество британского
личного состава на советской земле до числа большего, чем количество
советского контингента в Британии. Когда было сделано заявление, что эти
подразделения выполняли различные функции, оно не было с готовностью принято
совет-•ской стороной; и только осенью 1943 года советское правительство
согласилось оформить визы новой партии британских офицеров и солдат. Одним
из них был я.
Осенью 1942 года, когда я только был назначен в экипаж минного
заградителя в Шотландии, телеграмма из Адмиралтейства заставила меня
отправиться в Лондон для прохождения курсов русского языка в Лондонской
школе по изучению славянских восточно-европейских языков. Когда я прибыл
туда, то обнаружил с полдюжины моих сверстников, с которыми поступили так
же, как со мной. Казалось, кто-то во влиятельных правительственных кругах
увидел, что в Британии было очень мало людей, знавших определенные
иностранные языки, особенно японский, русский, сербско-хорватский,
болгарский, румынский и некоторые другие, которые могли иметь стратегическое
и политическое значение в будущем, даже еще до окончания войны. Обращение в
университеты позволило выявить несколько молодых людей, которые проявляли
склонности к изучению языков в моем случае это было изучение классических
языков--латинского и греческого, что в то время считалось сугубо
лингвистическим. Те, кто изучал японский, служили на Дальнем Востоке Они
перехватывали морские радиограммы между японскими кораблями. Те, кто изучал
балканские языки, находились, я думаю, в Каире. Только тем из нас, кто
изучал русский, достаточно повезло, так как мы оказались в стране, язык
которой мы учили.
Курс продолжался не менее 9 месяцев, по два часа ежедневно. Се-тодня
едва ли можно согласиться с тем, что в то время считалось интенсивным
курсом, до такой степени методика обучения языкам изменилась с тех пор.
Необходимо добавить, что много времени мы изучали язык вне классной комнаты
и даже умудрялись находить русских, с которыми можно было поговорить.
123
Я помню встречу с неким г-ном Рябушинским, членом одной из крупных
русских купеческих семей, который вежливо, но твердо поставил мен;: на
место: наш учитель русского языка в действительности был армянином но, когда
я спросил Рябушинского, был ли у меня армянский акцент, ок кратко ответил:
"Нет, у Вас английский акцент". По прошествии девяти месяцев нас уже считали
достаточно квалифицированными специалистами, мы прошли короткий курс того,
что требовалось от младшего офицера, нас одели в форму младших лейтенантов и
отправили в Скап Флоу. После нескольких дней ожидания там (я помню вид
боевого корабля Ее Величества "Айрон Дьюк", оказавшегося на мели во фьорде
после нападения врага и обреченного на использование в качестве
перевалочного судна) нам сказали, что наши визы наконец-то оформлены. Затем
нас распределили на четыре эсминца, которые должны были совершить
стремительный бросок в Кольский залив для того, чтобы вернуть как попавшие в
ловушку экипажи транспортов, так и личный состав военно-морских сил, которые
мы должны были сменить на берегу. Это заняло всего четыре дня, так как
эсминцы, не выполняя обязанности эскорта, смогли развить наивысшую скорость
(25--30 узлов) и избежать атаки немецких сил.
Я вспоминаю, что первые впечатления по прибытии в Полярное у меня были
от офицеров и матросов, которым мы прибыли на смену; они действительно были
очень рады увидеть нас. Некоторые из них были чрезвычайно измождены
длительным пребыванием в Арктике, а некоторые пили больше чем было нужно и
для них и для военных действий. Вторым впечатлением была бесплодная
территория за небольшой базой-- то, что скоро мы научились называть "сопки".
Третьим--то, что солнце не вставало. Четвертым--увидеть, что в маленьком
кабинете, в котором я должен был дежурить, было семь телефонов, по четырем
из которых время от времени, а по одному или двум--обязательно мне
приходилось говорить по-русски. Я боюсь, что дежурный капитан Северного
флота, с которым была прямая телефонная связь, наверное, сильно уставал, так
как должен был повторять все, что он говорил, по несколько раз, пока--
возможно, через месяц или два--я не начал достаточно быстро понимать.
У некоторых из моих коллег--военных переводчиков, как я теперь узнал,
русский язык был родным языком, так как у них была русская мать или они
происходили из семьи, занимавшейся торговлей лесом; особенно один--в свои 57
лет, конечно же, он был самым старым младшим лейтенантом военно-морских
сил--поражал не только британских, но, я думаю, даже некоторых русских
офицеров своей виртуозной способностью ругаться по-русски ("семиэтажные
ругательства не входили в программу нашего курса русского языка). Очевидно,
мы, призванные студенты, не могли надеяться достигнуть такого качества, но
посредством практики мы значительно улучшили свой язык и, я надеюсь, мы не
допускали каких-либо серьезных ошибок.
В британских офисах и офицерской кают-компании все вращалось вокруг
прибытия и отправки конвоев. В отличие от транспортов, которые необходимо
было разгрузить, большинство военно-морских эскортов не задерживалось в
портах Севера России на несколько недель; происходила быстрая заправка
топливом, доставка и погрузка почты и смена личного состава, доставка на
берег серьезно раненых, если такие были, в Ваенгу, доставка определенных
запасов продовольствия, особенно консервов и напитков для личного состава на
берегу и прием любых специальных грузов, которые нельзя было перевезти
грузовым судном. За три или четыре дня, отведенные для решения этих задач,
нужно было многое сделать. Общественная жизнь была также интенсивной:
военно-морские суда эскорта теперь исчислялись почти в таком же количестве,
как и грузовые суда: иногда эсминцы швартовались к причалу в Полярном по три
борт к борту, и было трудно принять все приглашения, которые мы получали, не
получив значительную долю алкоголя. Более того, эти несколько дней отдыха
для экипажей эскортов были самыми занятыми днями месяца
124
для большинства из нас, а в период 1943--44 годов конвои приходили два
раза в месяц. Мы не сидели сложа руки и остальное время, потому что после
очередного конвоя была необходима уборка и подготовка к приему следующего: в
мои обязанности, например, входило ежедневное посещение штаба Северного
флота для передачи и получения текущей секретной информации, которую каждая
сторона собирала о немецком "флоте.
Мы находились там для того, чтобы помогать решать все возникающие
проблемы. Заправка топливом не представляла, насколько я помню, каких-либо
трудностей: танкеры приходили с конвоями, но топливо имелось также и в Росте
(если мне не изменяет память), на полпути из Полярного в Мурманск, не было
проблем с пересменкой, так как советское правительство теперь согласилось
оформлять визы.
Не помню я и никаких серьезных разногласий между Британским флотом и
главнокомандующим советского Северного флота, пока я служил в Полярном, хотя
Англичане всегда остаются англичанами. На следующий день на катере
приехал офицер с приглашением посетить их корабль с ответным визитом Кроме
наших моряков были приглашены представители берега: "мэр города" Лагерное
Мухтаров, от интеллигенции докторша местной больнички и офицер близлежащей
батареи. Мухтаров сгорал от любопытства, предвкушая, какими заморскими
явствами будет закусывать джин и виски, а поэтому было понятным его
разочарование, когда на столах он увидел разноцветные бутылки со спиртным,
несколько сортов соков, лимонадов, да две скромные вазочки с фисташками.
Никаких тебе винегретов, селедки ...
Мухтаров сразу заловил офицера-распорядителя и со свойственной ему
настырностью, конечно по русски, начал тому объяснять: "Для нас, мужиков,
это о'кей! А вот для мадам, понимаешь, для леди, нужна закусь",--он кивнул в
сторону докторши,--"для леди, понимаешь!" Офицер морщил лоб, потом подошел к
докторше и вежливым жестом указал на дверь, пропуская ее вперед. Та
непонимающе посмотрела на Мухтарова, который с апломбом ей объяснил' "Я
договорился насчет закуски. Пойдите с ним, выберите, да
побольше1". Не прошло и минуты, как оба вернулись Шея и лицо
женщины были в багровых пятнах, офицер растерянно плелся сзади. Выяснилось,
что мухтаровский монолог был офицером неправильно понят, и он проводил
"леди" в туалет, который ей вовсе не требовался. После небольшой заминки
радист двумя словами "бутерброд", "сэндвич" внес ясность, и все сразу встало
на свои места. К докторше теперь обращались не иначе как "мадам" и "леди",
Мухтаров же, не обращая внимания на смешки, закусывал, от первоначальной
скованности не осталось и следа.
На этой дружеской встрече наше общение с союзниками не закончилось Рейс
продолжался, и 12-го июля мы благополучно зашли в становище Малые Кармакулы,
где грузили для архангелогородцев ящики с кай-ровыми яйцами, собранные на
знаменитых местных птичьих базарах. Небольшой рейд Кармакул пуст не был.
Кроме нас на якоре с-оял большой американский транспорт, а под самым
берегом, тоже на якорях, покачивались две летающие лодки "Каталина", кстати,
тоже полученные по ленд-лизу Отход был назначен на утро 18-го июля, но
вечером объявился немецкий разведывательный самолет, сделавший круг над
рейдом. Стоило самолету улететь, как американец сразу снялся с якоря и был
таков. Вечерний, вне расписания, прилет самолета, поспешный выход из порта
американца не понравились капитану Сушихину, он долго бродил по мостику,
будто к чему-то принюхиваясь и решил утра не дожидаться. В 22--37 мы тоже
снялись с якоря и направились в Белушью губу. Нам и тут повезло. Как потом
выяснилось, после нашего ухода в Малых Кармакулах стряслась беда. Немецкая
подводная лодка умудрилась забраться на этот внутренний рейд и из пушки
сперва потопила обе "Каталины", а затем артогнем сожгла все постройки
становища, включая продовольственные склады. Ночевавшие на берегу экипажи
летающих лодок, возглавляемые полковником Мазуруком, не пострадали, а
дежурившие на самолетах два летчика погибли У Мазурука, правда, сгорели все
ордена, полученные еще за довоенную работу в Арктике, что являлось пустяком
по сравнению с по терей товарищей. Задержись мы там дольше, хорошо бы
выглядели со своей деревянной пушкой. Лодка блокировала бы выход из бухты, и
мы
118
все отправились бы туда, откуда возврата нет и никогда не было. Тут
следует дать некоторые пояснения. Дело в том, что заход на внутренний рейд
Малых Кармакул довольно сложен--фарватер проходит среди островков и
скалистых банок, как говорят моряки "костляв", а отсюда возникает
убежденность в незаурядной осведомленности противника. Теперь мы знаем, что
немцы на своих подводных лодках залезали не толь-ко в Кармакулы, но и в
самые неожиданные места нашего севера, чинили там разбой, даже пленили
полярников. Мало того, в 1942 году на нашем острове Земля Франца Иосифа, в
120-ти километрах от поселка бухта Тихая они оборудовали базу для своих
субмарин, а для столь наглых акций требовалось прежде всего подробные,
хорошо выполненные морские жарты. Мы, например, их не имели и пользовались
изданиями, на рамках которых было напечатано "Составлено по работам Русанова
1908 года" и, словно в насмешку, тут же стоял жирный штамп "секретно".
Напрашивается вопрос, какими картами пользовались немецкие моряки?
Тут следует заглянуть в историю освоения нашего Севера. До прихода к
власти Гитлера у нас были вполне добрые отношения с Германией и задолго до
начала второй войны была предпринята совместная попытка на дирижабле "Граф
Цепелин" совершить полет к северному полюсу. Экспедицию возглавлял доктор
Гуго Эккенер, в ее реализации принимали участие советские ученые: профессора
Визе и Самойлович. Финансировала экспедицию в рекламных целях знаменитая
германская оптическая фирма "Цейс", которая установила на дирижабле мощную
аппаратуру ,для производства аэрофотосъемки и предложила нам контракт на
выпол-шение работ по изготовлению карт Новой Земли и других островов по
-трассе перелета. Дирижабль Северного полюса не достиг, но над островами все
же пролетел. Сделка по изготовлению карт для нас не состоялась, и в итоге в
годы войны мы плавали по чудовищно старым картам, где очертания берегов
обозначались пунктиром, т. е. "примерно", и только некоторые бухты, заливы,
проливы соответствовали истине, хотя и выполнялись экспедициями начала века.
Нужно думать, что "Цейс" воспользовался случаем и не промедлил отснять
этот район впрок. Не потому ли немецкие субмарины так вольготно чувствовали
себя в водах нашего Севера? Думаю, что это было именно так, и нашим
неутомимым труженикам-гидрографам еще долго приходилось аннулировать белые
пятна и пунктирные берега на отечественных картах.
Пароход "Рошаль" был грузопассажирским судном и, кроме грузов,
пассажиров перевозил сотнями. Иностранцев перевозить не доводилось, "если
они и бывали на его борту, то только как случайные гости, а тут... Вообще, к
живущим по ту сторону "железного занавеса" мы относились так, как нас учил
великий вождь: у нас все равны и счастливы, а там все наоборот. Пресса,
радио, хитро подобранные зарубежные кинофильмы настойчиво убеждали нас, что
в Штатах вообще цветных за людей не считают, и мы искренне возмущались этим.
До войны мне в Штатах бывать не приходилось, а то, что видел в Архангельске,
не совсем вязалось с тем, что так настойчиво годами в меня вдалбливали. Я,
например, видел, как в буфетике "Интерклуба" белые и черные американцы мирно
сидели за одним столиком, пили из одного стакана, дружески похлопывая Друг
друга по спинам. Видел, как два белых американца под руки во-локли своего
черного дружка, хлебнувшего лишку, на ходу заботливо завязывая его
расшнуровавшийся ботинок. Видел я это! Видел собственными глазами, но
уговаривал себя, что это только случайные штрихи, -Да еще подсмотренные
издалека.
Но вот настал, наконец, момент, когда эти сложные отношения уда-лось
наблюдать буквально в упор. 21-го июля мы готовились к выходу Из Белушьей
губы на Архангельск, с промежуточным заходом в Нарьян-Мар. Перед самым
отходом несколько офицеров базы недолго просидели у капитана, после чего
поступило распоряжение срочно подготовить три двухместные каюты для
американцев.
119
Обратимся опять к судовому журналу п/х "Рошаль": 21 июля в 23 ча са
прибыли на борт 5 человек команды с погибшего американского парохода ...
Вахтенный штурман В. Байков". Как видите, название парохода не проставлено,
очевидно, штурман решил уточнить его написание и в предотходной суете забыл
заполнить пустое место.
Итак, пять американских моряков прибыли на борт. Прибыли, гром-ковато
сказано: четверых привели, одного принесли. Эти люди после гибели своего
судна болтались на открытом вельботе двенадцать дней в заполярном океане,
были истощены, но, главное, настрадались от холода. Ноги у всех опухли до
невероятия, и передвигаться они могли только с помощью костылей, палок и то
вдоль переборок. Эта разноцветная братия состояла из двух чернокожих, двух
мулатов и одного белого и всем им было суждено в течение 16 дней быть нашими
пассажирами. Тот белый американец оказался вторым механиком потопленного
парохода и был единственным, умудрившемся спасти и сохранить маленький
саквояжик, который тщательно оберегал. Был он уже немолодым человеком,
тучным с рыжеватыми редкими волосами. Все 16 дней пребывания на судне мы
ожидали от него неожиданностей. Началось с того, что увидев двухместную
каюту, он сразу попросил, чтобы к нему никого из подчиненных не подселяли.
Что ж, у нас комсостав тоже имел отдельные от команды каюты, а среди
спасенных был один бой, три кочегара, и просьба была удовлетворена. На
следующий день, уже в море, на его очередную претензию пришлось ответить
отказом. Он настойчиво просил, чтобы ему разрешили столоваться с комсоставом
судна, и нам стоило немалого труда втолковать ему, что для американцев
готовят отдельно, из более лучших продуктов и совсем по другой норме, а
поэтому пассажиры столуются после судового комсостава, сидевшего на
"баланде". В процессе этих нудных переговоров выяснилось, что вопрос
упирался вовсе не в его служебное положение механика, а в цвет кожи
остальных американцев. Он отказался столоваться с цветными и к великому
неудовольствию буфетчицы стал приходить к столу самым последним, когда от
остальных в кают-компании, как он выразился, "запах выветрился". Слухи о его
неуживчивости докатились до экипажа, он стал притчей во языцах, чувствовал
это, жаловался, и порою вполне обоснованно. Например, его могли толкнуть во
время тревог, когда он в пробковом поясе терпеливо крутился около
спасательных шлюпок со своим саквояжиком, мешая бегавшим по ботдеку
матросам. Когда механик тыкал пальцем на остывший суп, буфетчица, обозленная
затянувшимся обедом, тыкала пальцем на часы--все обострялось, терялось
чувство меры. При моей неугасшей симпатии и благодарности союзникам,
возможно, не стоило бы ворошить прошлое и деликатно обойти молчанием эти
неприятные воспоминания, но случилось так, что в самый последний час рейса
произошла еще одна встреча, прозвучавшая для меня заключительным аккордом
реей этой истории с разноцветными пассажирами, полностью сняв тяжесть с души
за написанное.
6-го августа мы, наконец, добрались до Архангельска. Во время швартовки
к причалу Красной пристани я обратил внимание на высокого худощавого
иностранца, который нервно курил сигарету за сигаретой и нетерпеливо
вышагивал по дощатому настилу старенького причала. Этим, довольно молодым
белым американцем оказался старший механик того самого судна, моряков
которого мы привезли пассажирами. Его самого подобрал с воды военный
корабль, и он намного раньше и более благополучно добрался до Архангельска.
Как только был спущен трап, он стремглав взлетел на борт судна. Вахтенный
матрос провел его в каюту, где на койках, задрав больные ноги на сложенные
пробковые пояса, лежали двое кочегаров-негров. Я не отношу себя к разряду
людей сентиментальных, но то, что увидел, меня тронуло, еще более--удивило.
Старший механик буквально набросился на этих кочегаров, он их тряс, обнимал,
целовал, все что-то кричали, глупо хохотали, учинив небывалый галдеж. Двое
мулатов, более "ходячих", в открытых дверях каюты пыта-
120
лись прыгать на своих распухших ногах, размахивали руками и
сканди--ровали, думаю для нас: "Чиф-инженир! Чиф-инженир!". Глаза у них были
на выкате, буквально шальными. Встреча людей, заявившихся с того света,
естественно, должа была вызвать всплеск эмоций, но их размеры, и
неподдельная искренность говорили о многом.
Через некоторое время я зашел в салон вторично. Все шестеро теперь
сидели за столом и о чем-то очень серьезно говорили. Может они уточняли,
кого еще подобрали с их погибшего судна, может поминали тех, кого уже больше
никогда не увидят. Подумалось, а вдруг они говорят обо мне, то есть о тех,
ради кого совершался тот рейс? Я смотрел на двух белых американцев, сидящих
рядом: с одним я провел 16 суток под одной крышей, другого наблюдал всего
несколько минут, и в те молодые-годы мои симпатии определились четко. Однако
и тогда, да и сегодня,, делать обобщения и быть судьей в чужих
взаимоотношениях считаю делом неблагодатным, тем более, когда в своем доме
тоже нет желаемого согласия.
... Вскоре наших пассажиров с судна сняли и разместили в госпита-ле,
развернутом в третьей школе, что напротив памятника Петру Первому, а мы
начали готовиться к очередному рейсу на Север--конвоиры нас уже ждали в
районе Святого Носа.
Р. КИНДЕРСЛИ
В БРИТАНСКОЙ МИССИИ В ПОЛЯРНОМ*
Из воспоминаний британского военно-морского переводчика в Советском
Заполярье в 1943--1945 гг.
Как случилось, что Британское Адмиралтейство направило меня,
находившегося в чине младшего лейтенанта Королевских военно-морских сил
запаса, служить в Полярном (в Кольском заливе) осенью 1943 года? И что я
делал, когда попал туда'
Эти вопросы включают в себя, конечно, и несколько второстепенных. Хотя
я не военный историк и то, что я собираюсь рассказать, основано главным
образом на моих (с возможными ошибками) воспоминаниях, необходимо обратиться
к предистории событий. Конвои транспортов с военными материалами в порты
Севера России начали направляться в конце августа 1941 года. Со временем,
однако, немцы не только усилили воздушные и подводные атаки этих конвоев, но
и послали линкор "Тир-пиц" в Алтенфьорд в Северной Норвегии. Этот этап
завершился гибелью конвоя PQ-17 в июне1 и дорогим "успехом."
PQ-18 в сентябре 1942 года, из которых соответственно 2/з и '/3
транспортов были потоплены.
После еще четырех конвоев зимой 1942--43 года Британское Адмиралтейство
было обеспокоено тремя обстоятельствами: во-первых, удовлетворением
требований в военной технике других театров военных действий на море,
особенно в Атлантике и Средиземноморье; во-вторых, горьким уроком уязвимости
полярных конвоев в течение постоянного светового дня летних месяцев; и,
в-третьих, дальнейшей концентрацией немецких военно-морских сил в Северной
Норвегии.
Поэтому после этих четырех конвоев Адмиралтейство отложило конвои до
тех пор, пока не будет найден подходящий эскорт из кораблей охранения. Это
означало, что несколько кораблей из последних конвоев, ушедших на восток,
оказались в ловушке в Кольском заливе и Белом море и не имели возможности
вернуться в порты Объединенного Королевства.
В ловушке оказались, конечно, и их экипажи, которые хоть и не
подвергались военным или физическим испытаниям, но проходили жестокую
моральную проверку из-за собственного бездействия во время войны в условиях
сурового и незнакомого климата.
Это относилось и к военным морякам--в основном британцам--за
исключением, если мне не изменяет память, одного или двух американцев,
которые служили на Севере России и осуществляли связь между советскими
властями и администрацией союзников.
Главными центрами, где служили офицеры союзников, были Архангельск,
Мурманск, Полярное, Экономия, Ваенга (здесь находился небольшой британский
военно-морской госпиталь) и Грязная (где одно время существовал аэродром
союзников--прежде всего за наблюдением за "Тир-пицем"). Существовала также
небольшая радиостанция для перехвата немецких радиограмм. Некоторые из этих
центров--Архангельск, Экономия и Мурманск--в первую очередь готовились как
центры грузоперевозок: требовалось подготовить причалы, обеспечить разгрузку
и т. д. Старшим британским военно-морским офицером на Севере России--SBNONR,
как к нему обращались при передаче радиосообщений--был контрадмирал, с
резиденцией в Полярном, перед которым стояли две задачи: командование личным
составом британского военно-морского флота и обеспечение связи с советским
Северным флотом. В мое время британскими адмиралами здесь были: Эрнст Аркер
и Джек Эгертон, а главнокомандующим советским Северным флотом--адмирал
Головко. В задачи последнего, как командующего всеми операциями Северного
флота, вхо-
Перевод с английского В. С. Белоусова.
122
дило оказание содействия Королевскому военно-морскому флоту на
последних этапах эскортирования конвоев в Кольский залив или в Белое море,
прием, дозаправка топливом и общее обслуживание британских военных кораблей
и их экипажей, находящихся в советских портах.
В 1942--1943 годах связь между Сталиным, Черчиллем и Рузвельтом была
налажена на высшем уровне ввиду необходимости скорейшего возобновления
конвоев Обсуждение не обошлось без взаимных претензий- было понятно, что
советские власти, несущие основную тяжесть войны на дан-ном этапе, будут
настаивать на усилении действий со стороны западных союзников. Было ли со
стороны Британии обещание или просто заявление о намерении регулярно
направлять конвои' Когда откроется второй фронт в западной Европе? Это
обсуждалось в 1942 году, но опять же без обещаний. С точки зрения Советского
правительства, чем скорее этот фронт будет открыт, тем лучше. Действия
союзников на Западе, даже неудач-ные, ослабили бы напряжение на Восточном
фронте. Западные союзники, уже втянутые в войну с немцами в Северной Африке
и Италии, а также с японцами на Дальнем Востоке, были более озабочены
обеспечением успеха предполагаемой крупномасштабной операции,
беспрецедентное по масштабам вторжение на континент2.
Одним из обсуждаемых в ходе встреч вопросов был вопрос о смене личного
состава береговой службы британских военно-морских сил на севере России. С
советской точки зрения казалось, что британский личный состав должен был
служить в этих регионах так же долго без смены, ясак и советский,--что
означало бессрочно. Я бы не хотел принимать чью-либо сторону в этом вопросе,
но, возможно, есть разница между службой в течение года или более без
отпуска домой в отдаленной части собственной страны и такой же службой в
другой стране, где и язык незнаком, и обычаи иные. Советское правительство
также считало, что не было необходимости увеличивать количество британского
личного состава на советской земле до числа большего, чем количество
советского контингента в Британии. Когда было сделано заявление, что эти
подразделения выполняли различные функции, оно не было с готовностью принято
совет-•ской стороной; и только осенью 1943 года советское правительство
согласилось оформить визы новой партии британских офицеров и солдат. Одним
из них был я.
Осенью 1942 года, когда я только был назначен в экипаж минного
заградителя в Шотландии, телеграмма из Адмиралтейства заставила меня
отправиться в Лондон для прохождения курсов русского языка в Лондонской
школе по изучению славянских восточно-европейских языков. Когда я прибыл
туда, то обнаружил с полдюжины моих сверстников, с которыми поступили так
же, как со мной. Казалось, кто-то во влиятельных правительственных кругах
увидел, что в Британии было очень мало людей, знавших определенные
иностранные языки, особенно японский, русский, сербско-хорватский,
болгарский, румынский и некоторые другие, которые могли иметь стратегическое
и политическое значение в будущем, даже еще до окончания войны. Обращение в
университеты позволило выявить несколько молодых людей, которые проявляли
склонности к изучению языков в моем случае это было изучение классических
языков--латинского и греческого, что в то время считалось сугубо
лингвистическим. Те, кто изучал японский, служили на Дальнем Востоке Они
перехватывали морские радиограммы между японскими кораблями. Те, кто изучал
балканские языки, находились, я думаю, в Каире. Только тем из нас, кто
изучал русский, достаточно повезло, так как мы оказались в стране, язык
которой мы учили.
Курс продолжался не менее 9 месяцев, по два часа ежедневно. Се-тодня
едва ли можно согласиться с тем, что в то время считалось интенсивным
курсом, до такой степени методика обучения языкам изменилась с тех пор.
Необходимо добавить, что много времени мы изучали язык вне классной комнаты
и даже умудрялись находить русских, с которыми можно было поговорить.
123
Я помню встречу с неким г-ном Рябушинским, членом одной из крупных
русских купеческих семей, который вежливо, но твердо поставил мен;: на
место: наш учитель русского языка в действительности был армянином но, когда
я спросил Рябушинского, был ли у меня армянский акцент, ок кратко ответил:
"Нет, у Вас английский акцент". По прошествии девяти месяцев нас уже считали
достаточно квалифицированными специалистами, мы прошли короткий курс того,
что требовалось от младшего офицера, нас одели в форму младших лейтенантов и
отправили в Скап Флоу. После нескольких дней ожидания там (я помню вид
боевого корабля Ее Величества "Айрон Дьюк", оказавшегося на мели во фьорде
после нападения врага и обреченного на использование в качестве
перевалочного судна) нам сказали, что наши визы наконец-то оформлены. Затем
нас распределили на четыре эсминца, которые должны были совершить
стремительный бросок в Кольский залив для того, чтобы вернуть как попавшие в
ловушку экипажи транспортов, так и личный состав военно-морских сил, которые
мы должны были сменить на берегу. Это заняло всего четыре дня, так как
эсминцы, не выполняя обязанности эскорта, смогли развить наивысшую скорость
(25--30 узлов) и избежать атаки немецких сил.
Я вспоминаю, что первые впечатления по прибытии в Полярное у меня были
от офицеров и матросов, которым мы прибыли на смену; они действительно были
очень рады увидеть нас. Некоторые из них были чрезвычайно измождены
длительным пребыванием в Арктике, а некоторые пили больше чем было нужно и
для них и для военных действий. Вторым впечатлением была бесплодная
территория за небольшой базой-- то, что скоро мы научились называть "сопки".
Третьим--то, что солнце не вставало. Четвертым--увидеть, что в маленьком
кабинете, в котором я должен был дежурить, было семь телефонов, по четырем
из которых время от времени, а по одному или двум--обязательно мне
приходилось говорить по-русски. Я боюсь, что дежурный капитан Северного
флота, с которым была прямая телефонная связь, наверное, сильно уставал, так
как должен был повторять все, что он говорил, по несколько раз, пока--
возможно, через месяц или два--я не начал достаточно быстро понимать.
У некоторых из моих коллег--военных переводчиков, как я теперь узнал,
русский язык был родным языком, так как у них была русская мать или они
происходили из семьи, занимавшейся торговлей лесом; особенно один--в свои 57
лет, конечно же, он был самым старым младшим лейтенантом военно-морских
сил--поражал не только британских, но, я думаю, даже некоторых русских
офицеров своей виртуозной способностью ругаться по-русски ("семиэтажные
ругательства не входили в программу нашего курса русского языка). Очевидно,
мы, призванные студенты, не могли надеяться достигнуть такого качества, но
посредством практики мы значительно улучшили свой язык и, я надеюсь, мы не
допускали каких-либо серьезных ошибок.
В британских офисах и офицерской кают-компании все вращалось вокруг
прибытия и отправки конвоев. В отличие от транспортов, которые необходимо
было разгрузить, большинство военно-морских эскортов не задерживалось в
портах Севера России на несколько недель; происходила быстрая заправка
топливом, доставка и погрузка почты и смена личного состава, доставка на
берег серьезно раненых, если такие были, в Ваенгу, доставка определенных
запасов продовольствия, особенно консервов и напитков для личного состава на
берегу и прием любых специальных грузов, которые нельзя было перевезти
грузовым судном. За три или четыре дня, отведенные для решения этих задач,
нужно было многое сделать. Общественная жизнь была также интенсивной:
военно-морские суда эскорта теперь исчислялись почти в таком же количестве,
как и грузовые суда: иногда эсминцы швартовались к причалу в Полярном по три
борт к борту, и было трудно принять все приглашения, которые мы получали, не
получив значительную долю алкоголя. Более того, эти несколько дней отдыха
для экипажей эскортов были самыми занятыми днями месяца
124
для большинства из нас, а в период 1943--44 годов конвои приходили два
раза в месяц. Мы не сидели сложа руки и остальное время, потому что после
очередного конвоя была необходима уборка и подготовка к приему следующего: в
мои обязанности, например, входило ежедневное посещение штаба Северного
флота для передачи и получения текущей секретной информации, которую каждая
сторона собирала о немецком "флоте.
Мы находились там для того, чтобы помогать решать все возникающие
проблемы. Заправка топливом не представляла, насколько я помню, каких-либо
трудностей: танкеры приходили с конвоями, но топливо имелось также и в Росте
(если мне не изменяет память), на полпути из Полярного в Мурманск, не было
проблем с пересменкой, так как советское правительство теперь согласилось
оформлять визы.
Не помню я и никаких серьезных разногласий между Британским флотом и
главнокомандующим советского Северного флота, пока я служил в Полярном, хотя