Страница:
Футбол как субкультура. Я понял этот вопрос. Можно сколько угодно подавать футбол как элементы шоу-бизнеса и считать это достижением, современным подходом, но пока футбол не станет культурой массовой – может быть, Вы к этому подвигали разговор о Бразилии! – говорить всерьез о каком-то глобальном успехе в футболе нам не придется. Иначе мы получим одну, отдельно взятую команду, которая опять-таки лет через восемь начнет подванивать у подъезда, извините. Вот и все.
О магии футбола, его нелогичности и парадоксальности. Магия есть. Но магия есть и в хоккее, и в баскетболе, а в теннисе магии сколько! Как-то раз (в 1991 году, по-моему) у меня накопилось отгулов дней сорок (я работал тогда инженером – все эти разъездные, посевные и прочие), и мне сказали: «А давай-ка ты погуляй» – летом-то, в июле! Шла последняя Спартакиада народов СССР, и я ходил смотреть городки… Вы не представляете себе, сколько магии в городках, если всерьез этим делом увлечься! А хоккей? Игра, по сути, достаточно консервативная, но меня, тогда одиннадцатилетнего пацана, побывавшего на четырех матчах Суперсерии 1972 года, и теперь никто не разубедит, будто в хоккее нет магии.
О духовности, творчестве и вдохновении в футболе и о том, что футболисты якобы напрочь лишены всего этого. Это стереотипная точка зрения, на мой взгляд, и она очень распространена, даже, кстати, в среде спортсменов. Я занимался борьбой (я мастер спорта СССР) – борцы ненавидели футболистов, как и гимнасты, и прочие. Почему? Потому что, выйдя на помост, на ковер, они все должны сделать сами. А тут – коллектив, целых двадцать два человека. Ответственность размыта. Футболист не несет на себе всего груза ответственности, как это имеет место в индивидуальных видах спорта. Реально в игре выкладываются два-три игрока, а остальные ходят по полю, «катают мячик». О каком вдохновении, творчестве, духовности здесь можно говорить?! У одного во время игры может проявляться вдохновение и творчество, а у десяти других – нет.
Не потому ли немцы все время на плаву, что у них нет этой проблемы, что они душу в футбол не вкладывают или вкладывают только эти девяносто минут игры, а потом отряхнулись щеточкой, положили в задний карманчик и уехали домой на своем «Мерседесе». А мы с этой душой – мы с ней и на тренировку идем, и под пиво потом, и на собрание, причем под журналистские микрофоны. Кто его знает, что лучше! У каждой отдельно взятой нации это проявляется по-разному… Для нас, русских, говорить или не говорить о духовности футбола и тому подобном – вопрос просто не стоит. Важно, чтобы духовность, как и вдохновение, и творчество, были обязательными элементами футбола, как, впрочем, и других видов спорта.
Хотел бы уточнить свою мысль по поводу духовности. Считается, что духовность присуща только работникам так называемых творческих профессий. Да ничего подобного! Я считаю, что духовность – это вообще субстанция, с которой надо обращаться очень свято, очень аккуратно. И не надо вкладывать в театр, в кино понятие Творца. Я категорический противник этого. Творец – это творец, а режиссер, снявший гениальную картину, – это режиссер, снявший гениальную картину. Между ними пропасть, как между режиссером, снявшим гениальную картину, и просто бродягой на улице, а может быть, еще и больше. Я слово «духовность» всегда стараюсь употреблять с величайшей долей осторожности и как можно реже. Поэтому тут я даже боюсь отвечать на Ваш вопрос. Это для меня слишком лично. Духовность футбола – это бесконечная тема.
Давайте лучше говорить о главном тренере сборной. Это тоже бесконечная тема, на которую у каждого есть что сказать. А духовность футбола – это почти разговор пьяного с деревом. В любом случае мы не найдем общего языка или будем рассуждать на эту тему бесконечно. Может быть, я жестко говорю, но для меня эта тема совершенно святая.
Теперь о том, почему великий футболист не всегда становится великим тренером. Почему-то первый пример, который приводят, – Всеволод Михайлович Бобров. Ну не стал Всеволод Михайлович Бобров тренером такого масштаба, каким был игроком, – правда! Ну не стал Кру-ифф тренером такого масштаба, каким был игроком! Почему? Наверное, потому, что у каждого в жизни свое дело, данное Богом: один, наверное, рожден для того, чтобы отыграть в свое время, а другой – для того, чтобы оттренировать в свое время. Может, у одного человека получается блестяще и комментировать матч, и вести спортивные новости (за что я бесконечно люблю покойного своего учителя Евгения Александровича Майорова), но я кому угодно и когда угодно скажу (и жене его Вере Лаврентьевне говорил тысячу раз), что великолепный комментатор Евгений Александрович Майоров все-таки чуть хуже в качестве ведущего спортивных новостей. То же самое касается Николая Николаевича Озерова.
То, что из достаточно сильных спортсменов часто вообще тренеров не выходит, – это совершенно другая тема, это, наверное, уже педагогический вопрос.
Спорт – это, во-первых, большая тяжесть, человек от спорта устает, озлобляется. Потом, знание самой кухни спорта едва ли может настроить на романтический лад, который изначально всегда тренеру присущ. То есть команда начинается не «от забора до обеда» и не со «Встать! Слушать сюда!» – команда начинается с придумки, с задумки, с чего-то иррационального. Наиболее органичный путь от футболиста к тренеру я вижу на примере двух совершенно разных людей – Валентина Козьмича Иванова и Валентина Александровича Николаева. Они не были великими тренерами в истории нашего футбола – ни один, ни второй. Но по своей органике, по тому, что они сумели вынести, вычленить для себя из своей дотре-нерской футбольной практики (я уж не знаю, в блокнотик ли записав или на «корочку намотав»), они – настоящие тренеры. Такой путь, наверное, не для всех.
Футболисты, конечно, конечно баловни судьбы, гуляки. Им многое прощается. Разговоры о пролитых тоннах пота – это правда, это сущая правда. И, конечно же, их надо обеспечивать всем необходимым. Это тоже очень большая тема. То, что они баловни судьбы, – это да! До какой степени судьба их баловала, а потом пристукнула камешком – это другая история…
Наиболее типичный портрет футболиста? Футболист – это прежде всего спортсмен. Спортсмен, который играет в игру – не бежит свои мили, не плывет свою дистанцию, а играет. Для которого все-таки главное – счет на табло. Меня спрашивали, какой самый главный атрибут в спортивной игре. Я отвечал: сетка, ворота, в которые можно попасть. Спортсмены, которые занимаются игровыми видами спорта, они где-то отличаются от других спортсменов. В лучшую ли сторону? Говорят, что у них чисто игровое мышление, периферическое зрение лучше, говорят, что у них коллективный дух сильнее. Наверное. Но, опять же, без «самости», без своего такого хорошего «ячества», без жадности спортсмена не получается.
Какие сегодня заработки у футболистов? Знать не знаю, знать не желаю. У меня на сегодняшний день нет желания просить от жизни больше, чем я имею, поэтому я не слишком всем этим интересуюсь.
Другое дело, что профессиональные футбольные клубы совершенно официально, публично продают и покупают игроков. Продают юных футболистов. Я считаю, что создание такой возрастной группы футболистов (лет четырнадцати) вполне возможно. Я считаю, что вполне возможна ситуация, когда ведущие клубы Европы вычленят и откроют свой чемпионат для них. Очень возможна. Это ситуация, на которую сейчас невозможно повлиять рассуждениями, призывами. Она развивается по индустриальным законам, она идет по жестким волчьим законам выживания. Хотите пример? Как Вам, вероятно, известно, четырнадцать самых богатых и именитых клубов Европы объединились в так называемую группу G-14 и предлагают выделить ее из УЕФА. Это нечто вроде футбольного цирка. Они организовывают свои соревнования, по своему календарю, кладя в основу финансовые доходы. Это нарушает все традиции и все принципы организации европейского (УЕФА), да и мирового (ФИФА) футбола. Это ломает все футбольные календари. А стоит ли овчинка выделки, стоит ли вообще, чтобы четырнадцать клубов играли между собой в разъездах?!
Как оценить роль СМИ – и телевидения в частности – в футбольном хозяйстве страны? Может быть, я окажусь в меньшинстве, но я считаю, что наши СМИ работают нормально. Кто хочет видеть футбол, тот футбол видит. Если сейчас ты хочешь видеть российский футбол, переключайся с этого канала на другой. Если тебе мало, поставь «тарелку» и смотри. Ни в одной стране мира нет государственных каналов, где показывают чемпионаты своей страны в прямом эфире, – все делается через спутники. Все кивания на то, что мы бедны и поэтому у нас должно быть все бесплатно, – чепуха (мы это знаем по медицине, по образованию и по всему остальному)! Человек, который очень хочет увидеть матч «Барселона» – «Реал», имеет полную возможность его посмотреть. А рассуждать в деталях, что англичане показывают лучше, чем итальянцы, – это тема диссертации.
Меня немножко, конечно, раздражает количество рекламы, когда играет наша сборная, но это опять-таки такая вещь, с которой мы вряд ли можем бороться: мы живем по телезаконам, и рейтинг чемпионата мира по футболу все равно будет ниже, чем у «Крутого Уокера» или каких-нибудь элитных сериалов, которые идут в прайм-тайм. Это правда, от этого никуда не денешься. Ошибочно думать, что чемпионат мира по футболу – это для всех! Для многих, но вовсе не для всех. Мне не нравится, когда матчи нашей сборной показываются в записи. Мне это не нравится, но, проработав на телевидении семь лет, я понял, что абсолютно бессмысленно относиться к телевидению с позиций «Сделайте нам красиво!», «Хочу!». Это бессмысленно: телевидение будет жить по законам рейтинга.
Я считаю, что большое количество комментаторов на большом количестве каналов, да еще на Олимпиаде, создает объективно огромные сложности. Этих сложностей за последние четыре года я пережил, думаю, больше, чем любой другой комментатор в стране. Объясню почему. Именно на мне на Олимпиаде в Сиднее, откуда мы, часами глядя на тринадцатидюймовый монитор, должны были тридцать шесть часов на двух каналах вести репортажи, лежала такая обязанность: два раза по три часа «вживую» перегонять в Москву «картинки» по разным видам спорта – от художественной гимнастики до, я не знаю, гребли на каяках. По ходу подносились результаты, и я в режиме life должен был рассказывать о том, что происходит, – три часа днем и три часа вечером. Это помимо своей обычной загрузки – прямого комментария. У Вити Гусева с первого канала задача была еще чище: он должен был пропустить весь объем информации за вдвое меньшее время! Он рассказывал: «Я вышел из студии весь черный. Дело не только в том, что это тяжело физически, дело в том, что ты там осознаешь, как многого ты не знаешь». Нельзя объять необъятное – прав Козьма Прутков. Решить проблему дачи максимального объема информации с хорошим комментарием (ничего не пропустить и профессионально проанализировать) можно, с моей точки зрения, двумя способами: либо иметь четыре, а то и пять высококвалифицированных комментаторов, подкованных по четырем-пяти видам спорта каждый, либо уж вести репортажи по каждому виду спорта силами двух-трех комментаторов. Это каждый решает по-своему, тут я никому советов давать не вправе. Но знаю, что комментаторская работа – это вот что: чем выше ранг соревнований, тем больше эта каторга. Это абсолютно точно. Люди не резвиться едут – по крайней мере, те, которые работают в эфире. Знаю, что у ВВС, ABC, NBC и других зарубежных компаний комментаторы на Олимпийских играх, как и на чемпионатах мира, знают намного больше.
Что касается социального статуса тренера, то знаю: хороший тренер должен быть диктатором – и в нашем футболе, и в зарубежном тоже. Человеком, умеющим настоять на своем. Конечно, связать узлом одиннадцать талантливых ребят, и чтобы они исполняли любую твою волю – разумеется, тут нужны сильная воля и жесткие требования.
Кто такой футбольный меценат, чиновник, менеджер, судья? Вы хотите, чтобы я это Вам прописал, как в словаре Даля? Дал определение каждого, кто в той или иной мере вовлечен в футбол? Статус каждого из них прописан. Есть рефери ФИФА, арбитры ФИФА – какое у меня право оспаривать этот статус! Я люблю великолепное выражение Евгения Серафимовича Ловчева: «А был пенальти? Били, значит, был!» Понимаете, есть просто данность.
Что такое футбольный менеджер? Футбольный менеджер – это человек, которому кто-то доверил заниматься менеджерской работой. Плохо он ей занимается или хорошо… если будет заниматься очень плохо, рано или поздно он перестанет быть футбольным менеджером… Видимо, я просто не очень понимаю эти вопросы.
Наверное, лучше не про экономику нам с Вами разговаривать, не про обезьяну, которую убил – не убил Понедельник, а действительно про братьев Старостиных. Если вспомнить Андрея Петровича или Николая Петровича, то это, я считаю, просто те самые атланты, которые «держат небо на каменных руках». Там очень много от легенды. Там ведь тоже наверняка и домыслы были, и сами они были не такими уж, наверное, безупречными людьми, правда? Но эти люди держали «Спартак» столько десятилетий! И кем они были, менеджерами? – Давайте назовем их менеджерами. Вождями были, партайгеноссе? Давайте их партайгеноссе назовем! Пожалуй, отцы-основатели – мне это как-то ближе и симпатичнее. Понимаете, у нас сугубо менеджерской работой менеджер не занимается. Разве не так? И это разве только в футболе?
Да, я немного шутливо отвечаю, но мне бы не хотелось, чтобы в финальной части чемпионата мира играло девяносто шесть команд, – все остальное меня уже устраивает. А если серьезно, то не допускать к финалу чемпионата мира, например, немыслимые девяносто шесть команд, а остановиться хотя бы на цифре 32. Вот, на мой взгляд, одна из главных проблем мирового футбола.
А что касается главных проблем отечественного футбола, то вопрос в том, о чем мы мечтаем. Если мы будем мечтать постоянно о попадании в четверку лучших команд чемпионата мира, мы от этого хотения очень скоро импотентами станем, все до единого. Проку от таких желаний не будет. Ежели я буду хотеть, чтобы наш футбол был лучше, чем вчера, тогда мы это докажем себе и всем окружающим в два счета. Доказано, что вчера все у нас лучше, чем сегодня, – это знают, по-моему, и дети. Мы не знаем, чего мы хотим, – правда, мы точно не хотим быть хуже Гондураса, мы точно не хотим быть хуже Бельгии, хуже Японии. Мы не знаем свое место! Вот когда мы адекватно начнем относиться к заявлению «наш номер 16» (а он где-то около этой цифры и есть – да и это еще было бы неплохо!) – вот тогда можно будет поговорить серьезно. До той поры остается шутить.
Андрей Дементьев
О магии футбола, его нелогичности и парадоксальности. Магия есть. Но магия есть и в хоккее, и в баскетболе, а в теннисе магии сколько! Как-то раз (в 1991 году, по-моему) у меня накопилось отгулов дней сорок (я работал тогда инженером – все эти разъездные, посевные и прочие), и мне сказали: «А давай-ка ты погуляй» – летом-то, в июле! Шла последняя Спартакиада народов СССР, и я ходил смотреть городки… Вы не представляете себе, сколько магии в городках, если всерьез этим делом увлечься! А хоккей? Игра, по сути, достаточно консервативная, но меня, тогда одиннадцатилетнего пацана, побывавшего на четырех матчах Суперсерии 1972 года, и теперь никто не разубедит, будто в хоккее нет магии.
О духовности, творчестве и вдохновении в футболе и о том, что футболисты якобы напрочь лишены всего этого. Это стереотипная точка зрения, на мой взгляд, и она очень распространена, даже, кстати, в среде спортсменов. Я занимался борьбой (я мастер спорта СССР) – борцы ненавидели футболистов, как и гимнасты, и прочие. Почему? Потому что, выйдя на помост, на ковер, они все должны сделать сами. А тут – коллектив, целых двадцать два человека. Ответственность размыта. Футболист не несет на себе всего груза ответственности, как это имеет место в индивидуальных видах спорта. Реально в игре выкладываются два-три игрока, а остальные ходят по полю, «катают мячик». О каком вдохновении, творчестве, духовности здесь можно говорить?! У одного во время игры может проявляться вдохновение и творчество, а у десяти других – нет.
Не потому ли немцы все время на плаву, что у них нет этой проблемы, что они душу в футбол не вкладывают или вкладывают только эти девяносто минут игры, а потом отряхнулись щеточкой, положили в задний карманчик и уехали домой на своем «Мерседесе». А мы с этой душой – мы с ней и на тренировку идем, и под пиво потом, и на собрание, причем под журналистские микрофоны. Кто его знает, что лучше! У каждой отдельно взятой нации это проявляется по-разному… Для нас, русских, говорить или не говорить о духовности футбола и тому подобном – вопрос просто не стоит. Важно, чтобы духовность, как и вдохновение, и творчество, были обязательными элементами футбола, как, впрочем, и других видов спорта.
Хотел бы уточнить свою мысль по поводу духовности. Считается, что духовность присуща только работникам так называемых творческих профессий. Да ничего подобного! Я считаю, что духовность – это вообще субстанция, с которой надо обращаться очень свято, очень аккуратно. И не надо вкладывать в театр, в кино понятие Творца. Я категорический противник этого. Творец – это творец, а режиссер, снявший гениальную картину, – это режиссер, снявший гениальную картину. Между ними пропасть, как между режиссером, снявшим гениальную картину, и просто бродягой на улице, а может быть, еще и больше. Я слово «духовность» всегда стараюсь употреблять с величайшей долей осторожности и как можно реже. Поэтому тут я даже боюсь отвечать на Ваш вопрос. Это для меня слишком лично. Духовность футбола – это бесконечная тема.
Давайте лучше говорить о главном тренере сборной. Это тоже бесконечная тема, на которую у каждого есть что сказать. А духовность футбола – это почти разговор пьяного с деревом. В любом случае мы не найдем общего языка или будем рассуждать на эту тему бесконечно. Может быть, я жестко говорю, но для меня эта тема совершенно святая.
Теперь о том, почему великий футболист не всегда становится великим тренером. Почему-то первый пример, который приводят, – Всеволод Михайлович Бобров. Ну не стал Всеволод Михайлович Бобров тренером такого масштаба, каким был игроком, – правда! Ну не стал Кру-ифф тренером такого масштаба, каким был игроком! Почему? Наверное, потому, что у каждого в жизни свое дело, данное Богом: один, наверное, рожден для того, чтобы отыграть в свое время, а другой – для того, чтобы оттренировать в свое время. Может, у одного человека получается блестяще и комментировать матч, и вести спортивные новости (за что я бесконечно люблю покойного своего учителя Евгения Александровича Майорова), но я кому угодно и когда угодно скажу (и жене его Вере Лаврентьевне говорил тысячу раз), что великолепный комментатор Евгений Александрович Майоров все-таки чуть хуже в качестве ведущего спортивных новостей. То же самое касается Николая Николаевича Озерова.
То, что из достаточно сильных спортсменов часто вообще тренеров не выходит, – это совершенно другая тема, это, наверное, уже педагогический вопрос.
Спорт – это, во-первых, большая тяжесть, человек от спорта устает, озлобляется. Потом, знание самой кухни спорта едва ли может настроить на романтический лад, который изначально всегда тренеру присущ. То есть команда начинается не «от забора до обеда» и не со «Встать! Слушать сюда!» – команда начинается с придумки, с задумки, с чего-то иррационального. Наиболее органичный путь от футболиста к тренеру я вижу на примере двух совершенно разных людей – Валентина Козьмича Иванова и Валентина Александровича Николаева. Они не были великими тренерами в истории нашего футбола – ни один, ни второй. Но по своей органике, по тому, что они сумели вынести, вычленить для себя из своей дотре-нерской футбольной практики (я уж не знаю, в блокнотик ли записав или на «корочку намотав»), они – настоящие тренеры. Такой путь, наверное, не для всех.
Футболисты, конечно, конечно баловни судьбы, гуляки. Им многое прощается. Разговоры о пролитых тоннах пота – это правда, это сущая правда. И, конечно же, их надо обеспечивать всем необходимым. Это тоже очень большая тема. То, что они баловни судьбы, – это да! До какой степени судьба их баловала, а потом пристукнула камешком – это другая история…
Наиболее типичный портрет футболиста? Футболист – это прежде всего спортсмен. Спортсмен, который играет в игру – не бежит свои мили, не плывет свою дистанцию, а играет. Для которого все-таки главное – счет на табло. Меня спрашивали, какой самый главный атрибут в спортивной игре. Я отвечал: сетка, ворота, в которые можно попасть. Спортсмены, которые занимаются игровыми видами спорта, они где-то отличаются от других спортсменов. В лучшую ли сторону? Говорят, что у них чисто игровое мышление, периферическое зрение лучше, говорят, что у них коллективный дух сильнее. Наверное. Но, опять же, без «самости», без своего такого хорошего «ячества», без жадности спортсмена не получается.
Какие сегодня заработки у футболистов? Знать не знаю, знать не желаю. У меня на сегодняшний день нет желания просить от жизни больше, чем я имею, поэтому я не слишком всем этим интересуюсь.
Другое дело, что профессиональные футбольные клубы совершенно официально, публично продают и покупают игроков. Продают юных футболистов. Я считаю, что создание такой возрастной группы футболистов (лет четырнадцати) вполне возможно. Я считаю, что вполне возможна ситуация, когда ведущие клубы Европы вычленят и откроют свой чемпионат для них. Очень возможна. Это ситуация, на которую сейчас невозможно повлиять рассуждениями, призывами. Она развивается по индустриальным законам, она идет по жестким волчьим законам выживания. Хотите пример? Как Вам, вероятно, известно, четырнадцать самых богатых и именитых клубов Европы объединились в так называемую группу G-14 и предлагают выделить ее из УЕФА. Это нечто вроде футбольного цирка. Они организовывают свои соревнования, по своему календарю, кладя в основу финансовые доходы. Это нарушает все традиции и все принципы организации европейского (УЕФА), да и мирового (ФИФА) футбола. Это ломает все футбольные календари. А стоит ли овчинка выделки, стоит ли вообще, чтобы четырнадцать клубов играли между собой в разъездах?!
Как оценить роль СМИ – и телевидения в частности – в футбольном хозяйстве страны? Может быть, я окажусь в меньшинстве, но я считаю, что наши СМИ работают нормально. Кто хочет видеть футбол, тот футбол видит. Если сейчас ты хочешь видеть российский футбол, переключайся с этого канала на другой. Если тебе мало, поставь «тарелку» и смотри. Ни в одной стране мира нет государственных каналов, где показывают чемпионаты своей страны в прямом эфире, – все делается через спутники. Все кивания на то, что мы бедны и поэтому у нас должно быть все бесплатно, – чепуха (мы это знаем по медицине, по образованию и по всему остальному)! Человек, который очень хочет увидеть матч «Барселона» – «Реал», имеет полную возможность его посмотреть. А рассуждать в деталях, что англичане показывают лучше, чем итальянцы, – это тема диссертации.
Меня немножко, конечно, раздражает количество рекламы, когда играет наша сборная, но это опять-таки такая вещь, с которой мы вряд ли можем бороться: мы живем по телезаконам, и рейтинг чемпионата мира по футболу все равно будет ниже, чем у «Крутого Уокера» или каких-нибудь элитных сериалов, которые идут в прайм-тайм. Это правда, от этого никуда не денешься. Ошибочно думать, что чемпионат мира по футболу – это для всех! Для многих, но вовсе не для всех. Мне не нравится, когда матчи нашей сборной показываются в записи. Мне это не нравится, но, проработав на телевидении семь лет, я понял, что абсолютно бессмысленно относиться к телевидению с позиций «Сделайте нам красиво!», «Хочу!». Это бессмысленно: телевидение будет жить по законам рейтинга.
Я считаю, что большое количество комментаторов на большом количестве каналов, да еще на Олимпиаде, создает объективно огромные сложности. Этих сложностей за последние четыре года я пережил, думаю, больше, чем любой другой комментатор в стране. Объясню почему. Именно на мне на Олимпиаде в Сиднее, откуда мы, часами глядя на тринадцатидюймовый монитор, должны были тридцать шесть часов на двух каналах вести репортажи, лежала такая обязанность: два раза по три часа «вживую» перегонять в Москву «картинки» по разным видам спорта – от художественной гимнастики до, я не знаю, гребли на каяках. По ходу подносились результаты, и я в режиме life должен был рассказывать о том, что происходит, – три часа днем и три часа вечером. Это помимо своей обычной загрузки – прямого комментария. У Вити Гусева с первого канала задача была еще чище: он должен был пропустить весь объем информации за вдвое меньшее время! Он рассказывал: «Я вышел из студии весь черный. Дело не только в том, что это тяжело физически, дело в том, что ты там осознаешь, как многого ты не знаешь». Нельзя объять необъятное – прав Козьма Прутков. Решить проблему дачи максимального объема информации с хорошим комментарием (ничего не пропустить и профессионально проанализировать) можно, с моей точки зрения, двумя способами: либо иметь четыре, а то и пять высококвалифицированных комментаторов, подкованных по четырем-пяти видам спорта каждый, либо уж вести репортажи по каждому виду спорта силами двух-трех комментаторов. Это каждый решает по-своему, тут я никому советов давать не вправе. Но знаю, что комментаторская работа – это вот что: чем выше ранг соревнований, тем больше эта каторга. Это абсолютно точно. Люди не резвиться едут – по крайней мере, те, которые работают в эфире. Знаю, что у ВВС, ABC, NBC и других зарубежных компаний комментаторы на Олимпийских играх, как и на чемпионатах мира, знают намного больше.
Что касается социального статуса тренера, то знаю: хороший тренер должен быть диктатором – и в нашем футболе, и в зарубежном тоже. Человеком, умеющим настоять на своем. Конечно, связать узлом одиннадцать талантливых ребят, и чтобы они исполняли любую твою волю – разумеется, тут нужны сильная воля и жесткие требования.
Кто такой футбольный меценат, чиновник, менеджер, судья? Вы хотите, чтобы я это Вам прописал, как в словаре Даля? Дал определение каждого, кто в той или иной мере вовлечен в футбол? Статус каждого из них прописан. Есть рефери ФИФА, арбитры ФИФА – какое у меня право оспаривать этот статус! Я люблю великолепное выражение Евгения Серафимовича Ловчева: «А был пенальти? Били, значит, был!» Понимаете, есть просто данность.
Что такое футбольный менеджер? Футбольный менеджер – это человек, которому кто-то доверил заниматься менеджерской работой. Плохо он ей занимается или хорошо… если будет заниматься очень плохо, рано или поздно он перестанет быть футбольным менеджером… Видимо, я просто не очень понимаю эти вопросы.
Наверное, лучше не про экономику нам с Вами разговаривать, не про обезьяну, которую убил – не убил Понедельник, а действительно про братьев Старостиных. Если вспомнить Андрея Петровича или Николая Петровича, то это, я считаю, просто те самые атланты, которые «держат небо на каменных руках». Там очень много от легенды. Там ведь тоже наверняка и домыслы были, и сами они были не такими уж, наверное, безупречными людьми, правда? Но эти люди держали «Спартак» столько десятилетий! И кем они были, менеджерами? – Давайте назовем их менеджерами. Вождями были, партайгеноссе? Давайте их партайгеноссе назовем! Пожалуй, отцы-основатели – мне это как-то ближе и симпатичнее. Понимаете, у нас сугубо менеджерской работой менеджер не занимается. Разве не так? И это разве только в футболе?
Да, я немного шутливо отвечаю, но мне бы не хотелось, чтобы в финальной части чемпионата мира играло девяносто шесть команд, – все остальное меня уже устраивает. А если серьезно, то не допускать к финалу чемпионата мира, например, немыслимые девяносто шесть команд, а остановиться хотя бы на цифре 32. Вот, на мой взгляд, одна из главных проблем мирового футбола.
А что касается главных проблем отечественного футбола, то вопрос в том, о чем мы мечтаем. Если мы будем мечтать постоянно о попадании в четверку лучших команд чемпионата мира, мы от этого хотения очень скоро импотентами станем, все до единого. Проку от таких желаний не будет. Ежели я буду хотеть, чтобы наш футбол был лучше, чем вчера, тогда мы это докажем себе и всем окружающим в два счета. Доказано, что вчера все у нас лучше, чем сегодня, – это знают, по-моему, и дети. Мы не знаем, чего мы хотим, – правда, мы точно не хотим быть хуже Гондураса, мы точно не хотим быть хуже Бельгии, хуже Японии. Мы не знаем свое место! Вот когда мы адекватно начнем относиться к заявлению «наш номер 16» (а он где-то около этой цифры и есть – да и это еще было бы неплохо!) – вот тогда можно будет поговорить серьезно. До той поры остается шутить.
Андрей Дементьев
Поэт, публицист,
общественный деятель,
игрок-любитель, болельщик
Футбол – это азарт!
Я думаю, в притягательности и популярности футбола виноваты два обстоятельства. Во-первых, все мы в детстве играем в футбол. Поэтому это наша общая страсть. Во-вторых, все мы считаем себя специалистами, потому что имеем возможность обсуждать, делать критические замечания, ругать футболиста на поле, хотя каждый из нас, если выйдет на его место, не сделает даже сотой доли того, что делают профессионалы. Тем не менее наше «знание» как бы ставит нас на уровень с профессионалами, мы как бы можем считать себя участниками этих событий. И есть еще, наверное, третий момент – это зрелищ-ность, потому что все люди азартны. Вы знаете, у меня даже книжка была, «Азарт» называлась – вот несколько строк из нее:
Я играл в футбол. Я играл в футбол, естественно, с детства, играл и в студенческие годы. Я помню, у нас в Переделкине, где было общежитие Литературного института, была так называемая «Ясная Поляна» – такое поле, где мы все играли в футбол. Роберт Рождественский был защитником, Борис Никольский, сейчас главный редактор журнала «Нева», известный писатель, стоял в воротах. Нынешняя литература в лице нас, пацанов, мальчишек, студентов Литературного института, начиналась тоже вот отсюда. Это тоже ведь определенная драматургия.
Почему для меня футбол такое очень близкое дело? Во-первых, потому, что я, как и все, играл в футбол. Я закончил играть, может быть, лет семь назад (мне было уже за шестьдесят), когда сломал ногу на футболе и уехал в круиз, не наложив гипса – мне было неудобно ехать в круиз в гипсе, и я просто забинтовал эту лодыжку вот здесь, внизу, и так с палочкой и ходил… и когда я вернулся через три недели и пришел на рентген, мне сказали «срослось» – я думаю, это тоже результат того, что я всю жизнь занимался спортом, любил футбол, бегал, закаливался.
Для меня футбол – это еще, конечно, имена. Я всю жизнь болел за «Торпедо». В 1964 году, когда за «Торпедо» (тогда это была единственная команда – это сейчас стало два «Торпедо») играли Эдуард Стрельцов, Воронин, Гусаров, Валентин Иванов, это была команда, которая сделала золотой дубль: они выиграли первенство Советского Союза и взяли Кубок СССР. Помню, тогда я очень сильно заболел и смотрел футбол едва сидя, с высокой температурой. Это было ужасно. Я загадал: если они кубок заберут, значит, у меня все будет в порядке, я выздоровею. И они взяли кубок! С тех пор, с 1964 года, я болею за «Торпедо». До сих пор за «Торпедо». Только путаюсь иногда, за какое «Торпедо» сейчас болею. Сейчас же их продали кому-то! Но дело не в этом.
Я тогда жил еще, помню, в Твери, и туда приезжало «Торпедо». Играла в те дни такая команда – «Волга», она была довольно знаменитая. Вот тогда я увидел на поле Стрельцова. На своем родном поле, на тверском, – понимаете, для меня это все было… как Вам сказать… это все было, как легенда. Позже, когда я был уже главным редактором журнала «Юность» и Стрельцова уже не было в живых, мы напечатали заметку и предложили читателям собирать средства, вообще как-то активизироваться, чтобы поставить памятник этому великому футболисту, Эдуарду Стрельцову.
В «Торпедо» играл и один из самых интеллигентных футболистов – Воронин, тоже трагически погиб в молодые годы. Он был олицетворением интеллигентности. Например, он никогда не позволял себе вбросить мяч, когда его должен был вбрасывать в поле игрок противоположной команды, то есть соперник – он всегда отдавал его в руки или оставлял у бровки поля. Это был такой рафинированный интеллигент… и играл прекрасно. Эта моя болезнь, я имею в виду болезнь за футбол, – она прошла через всю мою жизнь. Я болею за «Торпедо», хотя, когда речь идет уже о международных матчах, я, конечно, всегда болею за нашу страну, и мне горько, что мы иногда очень плохо играем, а, играя плохо, пытаемся найти виноватых на стороне. Не надо ничего на стороне искать! Надо искать не вне поля, а на поле. Здесь, в игре, за игру, за ее красоту и результат отвечают те, кто в ней участвует: тренер и футболисты. Смотрите в себя: плохому игроку всегда мешают бутсы, как танцору… пуанты. Я думаю, что когда мы плохо играем, это значит одно: мы плохо работаем. Как профессионал в своем деле я знаю, что любой труд – литература, поэзия, футбол – требует невероятных усилий, невероятного трудолюбия. Все великие деятели (неважно, кто они были, – литераторы, политики) были невероятно работоспособными. Их природа наградила таким талантом, что, казалось бы, все легко дается, а они еще работали как волы – отсюда такие большие результаты. Поэтому и футбол требует постоянного труда, постоянной работы. Я как бильярдист (я люблю играть на бильярде) заметил: как только у меня очень большой перерыв – играю плохо. Я никак не могу войти в форму, чтобы обыграть даже тех, кого я мог «в сухую сделать» спокойно. Это все идет от этого – от труда, от систематической тренировки.
Футбол – это та отрасль труда, та профессия, которая требует невероятного постоянного усилия, и это усилие не из-под палки, не потому, что тренер заставляет, а потому, что надо. Оно должно быть в радость. Вы, наверное, знаете, что когда-то говорил о «мышечной радости» великий Сеченов: эта мышечная радость должна тебя двигать на труд, когда ты ощущаешь радость от того, что ты творишь всем своим телом, всем своим существом. В свое время я занимался почти всеми доступными видами спорта: и культуризмом (я помню, когда мне сделали самодельную штангу на заводе – четыре блина и гриф, какое удовольствие испытал я от моих занятий!), и гимнастикой, и плаванием, и коньками – и от всех испытывал огромное удовольствие. И вот мне в этом году исполняется 75 лет, и я вообще знать не знал, что в 75 лет так отлично можно себя чувствовать. Даже испытываю какое-то несоответствие между своим состоянием и возрастом. Я считаю, что все это результат моих спортивных увлечений – и футболом в частности.
Футбол, как мне кажется, это не просто игра ногами (у Пеле были гениальные ноги!), но это еще игра ума. Потому что в доли секунды надо среагировать, надо внимательно просчитать: сейчас надо встать налево и этот мяч отдать налево на выход, и не просто налево, а точно коллеге в ноги. Как болельщик я уже профессионал: смотрю по телевизору футбол и в первую же минуту понимаю по пасу, какая команда выиграет. Как только плохой пас, неточные распасовки, неточные пасы и ошибки в связи с этим – эта команда проиграет. И обязательно: у кого лучший пас, тот победит. Значит, это еще коллективная игра, и ты должен чувствовать партнера, как чувствуешь любимую девушку. Сегодня ты понимаешь, ты чувствуешь ее плохое настроение – надо купить цветы, рассмешить анекдотами, надо повести ее в театр, потому что ей сегодня душевно нехорошо, дискомфортно. Вот так и здесь. Так и в футболе. Ты должен все время чувствовать партнера, чувствовать игру, чувствовать эти флюиды мышечные. Говорят, флюиды идут от человека к человеку через голову, через эмоции, а тут еще есть флюиды чисто профессиональные, когда ты должен чувствовать… я даже не знаю, как это определяется, каким образом, какая интуиция здесь работает, – но человек должен чувствовать, что надо именно сейчас, в этот миг, отдать мяч налево. Потому что он готов, и он тебе подает свои сигналы. У меня такое впечатление, что у футболиста должно быть несколько глаз, не два, а, может быть, шесть: он должен видеть поле там, там, там, понимаете!? Я не знаю, как это делается, но этим надо обладать. Отсюда великие футболисты. Они все это чувствуют, они все это видят. Интуиция, талант – это вещи обязательные, необходимые в дополнение к тому труду, который еще требуется. Кажется, великий Петипа требовал от балерин, танцовщиков, чтобы они чувствовали и думали спинным мозгом. Так и у футболистов – они должны и чувствовать, и думать спинным мозгом, а не только головой.
Потому и собирают 22 человека десятки тысяч, сотни тысяч, а когда у экранов – миллионы людей, что интересно следить за драматургией того, что происходит, и участвовать в этом. Ты в этот миг сам драматург… вот ты делаешь ремарки по ходу… Ты себе это можешь позволить, хотя они тебя не услышат и не узнают (пошел ты, как говорится, подальше со своими прогнозами и критическими замечаниями!), но ты соучаствуешь в этом спектакле. Ты чувствуешь, как будто ты сам бежишь. Ты знаешь, что сейчас должно произойти. Именно поэтому футбол – это самое массовое зрелище, оно вне времени. Так мы болели и в пятидесятые, и в шестидесятые, и в семидесятые годы теперь уже прошлого века.
Мы все время будем так бегать вместе с игроками, мы вечно будем болеть одинаково. Придут новые поколения – они будут так же болеть. Почему? Потому что мы все потенциальные футболисты, особенно мужики. Но я встречал и таких женщин, таких девочек, с которыми болел на поле. Я раньше все время ходил на футбол, я болел на стадионе, и когда рядом болеют девчонки, это потрясающе. Неслучайно появился женский футбол и разыгрывается чемпионат мира. Потому что нужно вылиться этой энергии! Футбол все-таки мужской вид спорта, но тем не менее играют в него и азартные девочки, азартные женщины. Женщины, в которых энергия бьет через край, – они, конечно, и болеют не хуже мужиков…
Может, это называется как-то по-другому: энергичность, подвижность, как-то еще. В том, что мы все азартны, – наше человеческое существо. Не обязательно русское, не обязательно национальное. Национальность здесь ни при чем, футбол – это вненациональное. Он национальным становится тогда, когда мы болеем за ту команду, которая представляет нашу страну, а в принципе это общечеловеческий вид спорта. Поэтому все мы естественно чувствуем себя участниками этого спектакля. Но если в театре мы сидим, и от актеров нас отделяет рампа, и мы понимаем, что для нас это все играют, и мы не знаем, что будет дальше, особенно если не знаем пьесу, то здесь мы знаем все, потому что знаем, что должен быть гол. Если его не будет, то очень обидно. Мы знаем, что эти будут гнать в те ворота, а те – в эти. Нам все известно заранее, неизвестно только одно: уровень игры и результат. Понимаете, поэтому мы все время ощущаем себя участниками этого спектакля, который вечен и который никогда не потеряет интереса среди людей. Даже когда играют плохо, все равно мы живем надеждой на то, что будут играть лучше или что потом мы увидим лучшую игру.
Мы скаковые лошади азарта,
На нас еще немало ставят карт,
И, может быть, мы тяжко рухнем завтра,
Но это завтра, а сейчас – азарт!
Я играл в футбол. Я играл в футбол, естественно, с детства, играл и в студенческие годы. Я помню, у нас в Переделкине, где было общежитие Литературного института, была так называемая «Ясная Поляна» – такое поле, где мы все играли в футбол. Роберт Рождественский был защитником, Борис Никольский, сейчас главный редактор журнала «Нева», известный писатель, стоял в воротах. Нынешняя литература в лице нас, пацанов, мальчишек, студентов Литературного института, начиналась тоже вот отсюда. Это тоже ведь определенная драматургия.
Почему для меня футбол такое очень близкое дело? Во-первых, потому, что я, как и все, играл в футбол. Я закончил играть, может быть, лет семь назад (мне было уже за шестьдесят), когда сломал ногу на футболе и уехал в круиз, не наложив гипса – мне было неудобно ехать в круиз в гипсе, и я просто забинтовал эту лодыжку вот здесь, внизу, и так с палочкой и ходил… и когда я вернулся через три недели и пришел на рентген, мне сказали «срослось» – я думаю, это тоже результат того, что я всю жизнь занимался спортом, любил футбол, бегал, закаливался.
Для меня футбол – это еще, конечно, имена. Я всю жизнь болел за «Торпедо». В 1964 году, когда за «Торпедо» (тогда это была единственная команда – это сейчас стало два «Торпедо») играли Эдуард Стрельцов, Воронин, Гусаров, Валентин Иванов, это была команда, которая сделала золотой дубль: они выиграли первенство Советского Союза и взяли Кубок СССР. Помню, тогда я очень сильно заболел и смотрел футбол едва сидя, с высокой температурой. Это было ужасно. Я загадал: если они кубок заберут, значит, у меня все будет в порядке, я выздоровею. И они взяли кубок! С тех пор, с 1964 года, я болею за «Торпедо». До сих пор за «Торпедо». Только путаюсь иногда, за какое «Торпедо» сейчас болею. Сейчас же их продали кому-то! Но дело не в этом.
Я тогда жил еще, помню, в Твери, и туда приезжало «Торпедо». Играла в те дни такая команда – «Волга», она была довольно знаменитая. Вот тогда я увидел на поле Стрельцова. На своем родном поле, на тверском, – понимаете, для меня это все было… как Вам сказать… это все было, как легенда. Позже, когда я был уже главным редактором журнала «Юность» и Стрельцова уже не было в живых, мы напечатали заметку и предложили читателям собирать средства, вообще как-то активизироваться, чтобы поставить памятник этому великому футболисту, Эдуарду Стрельцову.
В «Торпедо» играл и один из самых интеллигентных футболистов – Воронин, тоже трагически погиб в молодые годы. Он был олицетворением интеллигентности. Например, он никогда не позволял себе вбросить мяч, когда его должен был вбрасывать в поле игрок противоположной команды, то есть соперник – он всегда отдавал его в руки или оставлял у бровки поля. Это был такой рафинированный интеллигент… и играл прекрасно. Эта моя болезнь, я имею в виду болезнь за футбол, – она прошла через всю мою жизнь. Я болею за «Торпедо», хотя, когда речь идет уже о международных матчах, я, конечно, всегда болею за нашу страну, и мне горько, что мы иногда очень плохо играем, а, играя плохо, пытаемся найти виноватых на стороне. Не надо ничего на стороне искать! Надо искать не вне поля, а на поле. Здесь, в игре, за игру, за ее красоту и результат отвечают те, кто в ней участвует: тренер и футболисты. Смотрите в себя: плохому игроку всегда мешают бутсы, как танцору… пуанты. Я думаю, что когда мы плохо играем, это значит одно: мы плохо работаем. Как профессионал в своем деле я знаю, что любой труд – литература, поэзия, футбол – требует невероятных усилий, невероятного трудолюбия. Все великие деятели (неважно, кто они были, – литераторы, политики) были невероятно работоспособными. Их природа наградила таким талантом, что, казалось бы, все легко дается, а они еще работали как волы – отсюда такие большие результаты. Поэтому и футбол требует постоянного труда, постоянной работы. Я как бильярдист (я люблю играть на бильярде) заметил: как только у меня очень большой перерыв – играю плохо. Я никак не могу войти в форму, чтобы обыграть даже тех, кого я мог «в сухую сделать» спокойно. Это все идет от этого – от труда, от систематической тренировки.
Футбол – это та отрасль труда, та профессия, которая требует невероятного постоянного усилия, и это усилие не из-под палки, не потому, что тренер заставляет, а потому, что надо. Оно должно быть в радость. Вы, наверное, знаете, что когда-то говорил о «мышечной радости» великий Сеченов: эта мышечная радость должна тебя двигать на труд, когда ты ощущаешь радость от того, что ты творишь всем своим телом, всем своим существом. В свое время я занимался почти всеми доступными видами спорта: и культуризмом (я помню, когда мне сделали самодельную штангу на заводе – четыре блина и гриф, какое удовольствие испытал я от моих занятий!), и гимнастикой, и плаванием, и коньками – и от всех испытывал огромное удовольствие. И вот мне в этом году исполняется 75 лет, и я вообще знать не знал, что в 75 лет так отлично можно себя чувствовать. Даже испытываю какое-то несоответствие между своим состоянием и возрастом. Я считаю, что все это результат моих спортивных увлечений – и футболом в частности.
Футбол, как мне кажется, это не просто игра ногами (у Пеле были гениальные ноги!), но это еще игра ума. Потому что в доли секунды надо среагировать, надо внимательно просчитать: сейчас надо встать налево и этот мяч отдать налево на выход, и не просто налево, а точно коллеге в ноги. Как болельщик я уже профессионал: смотрю по телевизору футбол и в первую же минуту понимаю по пасу, какая команда выиграет. Как только плохой пас, неточные распасовки, неточные пасы и ошибки в связи с этим – эта команда проиграет. И обязательно: у кого лучший пас, тот победит. Значит, это еще коллективная игра, и ты должен чувствовать партнера, как чувствуешь любимую девушку. Сегодня ты понимаешь, ты чувствуешь ее плохое настроение – надо купить цветы, рассмешить анекдотами, надо повести ее в театр, потому что ей сегодня душевно нехорошо, дискомфортно. Вот так и здесь. Так и в футболе. Ты должен все время чувствовать партнера, чувствовать игру, чувствовать эти флюиды мышечные. Говорят, флюиды идут от человека к человеку через голову, через эмоции, а тут еще есть флюиды чисто профессиональные, когда ты должен чувствовать… я даже не знаю, как это определяется, каким образом, какая интуиция здесь работает, – но человек должен чувствовать, что надо именно сейчас, в этот миг, отдать мяч налево. Потому что он готов, и он тебе подает свои сигналы. У меня такое впечатление, что у футболиста должно быть несколько глаз, не два, а, может быть, шесть: он должен видеть поле там, там, там, понимаете!? Я не знаю, как это делается, но этим надо обладать. Отсюда великие футболисты. Они все это чувствуют, они все это видят. Интуиция, талант – это вещи обязательные, необходимые в дополнение к тому труду, который еще требуется. Кажется, великий Петипа требовал от балерин, танцовщиков, чтобы они чувствовали и думали спинным мозгом. Так и у футболистов – они должны и чувствовать, и думать спинным мозгом, а не только головой.
Потому и собирают 22 человека десятки тысяч, сотни тысяч, а когда у экранов – миллионы людей, что интересно следить за драматургией того, что происходит, и участвовать в этом. Ты в этот миг сам драматург… вот ты делаешь ремарки по ходу… Ты себе это можешь позволить, хотя они тебя не услышат и не узнают (пошел ты, как говорится, подальше со своими прогнозами и критическими замечаниями!), но ты соучаствуешь в этом спектакле. Ты чувствуешь, как будто ты сам бежишь. Ты знаешь, что сейчас должно произойти. Именно поэтому футбол – это самое массовое зрелище, оно вне времени. Так мы болели и в пятидесятые, и в шестидесятые, и в семидесятые годы теперь уже прошлого века.
Мы все время будем так бегать вместе с игроками, мы вечно будем болеть одинаково. Придут новые поколения – они будут так же болеть. Почему? Потому что мы все потенциальные футболисты, особенно мужики. Но я встречал и таких женщин, таких девочек, с которыми болел на поле. Я раньше все время ходил на футбол, я болел на стадионе, и когда рядом болеют девчонки, это потрясающе. Неслучайно появился женский футбол и разыгрывается чемпионат мира. Потому что нужно вылиться этой энергии! Футбол все-таки мужской вид спорта, но тем не менее играют в него и азартные девочки, азартные женщины. Женщины, в которых энергия бьет через край, – они, конечно, и болеют не хуже мужиков…