Страница:
Тогда Лека возмущенно фыркнула и пропустила нотации Демида мимо ушей. И лишь теперь до нее начал доходить смысл сказанных Демидом слов. Надо же, какая она дура! Прожила с человеком год, и ни разу толком не поинтересовалась, где его мама и как она себя чувствует! Нет, ну кто бы мог подумать? Лека деликатно кашлянула, подбирая слова для разговора.
– Дем, ну ты это… Не расстраивайся. Почему ты мне не говорил? Ведь это – не наследственное, да? Ты ведь нормальный человек?
– Нормальный? – Демид вытаращил на Леку глаза. – Это меня ты называешь нормальным? Да, конечно, я не шизофреник. Пока. Но, попробуй я рассказать какому-нибудь врачу что-нибудь из наших с тобой приключений, и меня живо упекут в психушку, и начнут накачивать аминазином в лошадиных дозах. Налицо жуткий паранойяльный бред и сверхценная идея. Это ж надо: я – носитель Великого Духа, защищающего наш мир от вторжения злобных и агрессивных Демонов Тьмы. Я – человек, побывавший в другом мире, не раз умиравший и восстававший из праха. Я – телепат и телекинетик, ясновидец и супермен! Тьфу! – Демид смачно харкнул под ноги. – Лека, ты, конечно, тоже девчонка сдвинутая, но все же скажи мне – все это и вправду было? Мне не приснилась вся эта дурь?
– Не знаю… – Лека грустно вздохнула. – Наверно, не приснилась. Откуда же тогда это? – Она оттянула засаленный ворот рубашки Демида и удостоверилась, что Ромб Защитника никуда не исчез. – Вот он, твой знак. Когда-то он был на мне, теперь снова на тебя перескочил. Хотя лучше бы все это было сном… Знаешь, когда я кололась, на меня еще и не такие глюки наезжали.
Она прижалась к Демиду и нашла губами пульсирующую ямку на его шее. Демид молча обнял ее за плечи.
– Дем… Знаешь, что я думаю? Ну да, случилась с нами всякая фигня… Но, может быть, все это кончилось? Ты ведь убил Табунщика, да? И ты вспомнил все, что хотел вспомнить. Конечно, ты немножечко ненормальный… Ну и что? Никто же об этом не знает, кроме меня. Никто тебя не трогает, никто не пытается убить. Живи себе спокойно, строй свою веранду. И все забудется.
– Я еще не вспомнил что-то важное, содержащее ключ к этой головоломке. Впрочем, дело не в этом. Лека, ты ведь и сама обладаешь даром видеть будущее. А ну-ка спроси себя, будет ли наше будущее спокойным?
– Нет, не будет… – Лека злилась на себя, но соврать не могла. Она чувствовала, что враждебные флюиды присутствуют в воздухе, раскрашивают облака в черный цвет, покалывают ее кожу злыми иголками.
– И как скоро в нашей с тобой жизни наступит полный кавардак?
– Скоро, очень скоро…
– То-то и оно…
ГЛАВА 2.
ГЛАВА 3.
– Дем, ну ты это… Не расстраивайся. Почему ты мне не говорил? Ведь это – не наследственное, да? Ты ведь нормальный человек?
– Нормальный? – Демид вытаращил на Леку глаза. – Это меня ты называешь нормальным? Да, конечно, я не шизофреник. Пока. Но, попробуй я рассказать какому-нибудь врачу что-нибудь из наших с тобой приключений, и меня живо упекут в психушку, и начнут накачивать аминазином в лошадиных дозах. Налицо жуткий паранойяльный бред и сверхценная идея. Это ж надо: я – носитель Великого Духа, защищающего наш мир от вторжения злобных и агрессивных Демонов Тьмы. Я – человек, побывавший в другом мире, не раз умиравший и восстававший из праха. Я – телепат и телекинетик, ясновидец и супермен! Тьфу! – Демид смачно харкнул под ноги. – Лека, ты, конечно, тоже девчонка сдвинутая, но все же скажи мне – все это и вправду было? Мне не приснилась вся эта дурь?
– Не знаю… – Лека грустно вздохнула. – Наверно, не приснилась. Откуда же тогда это? – Она оттянула засаленный ворот рубашки Демида и удостоверилась, что Ромб Защитника никуда не исчез. – Вот он, твой знак. Когда-то он был на мне, теперь снова на тебя перескочил. Хотя лучше бы все это было сном… Знаешь, когда я кололась, на меня еще и не такие глюки наезжали.
Она прижалась к Демиду и нашла губами пульсирующую ямку на его шее. Демид молча обнял ее за плечи.
– Дем… Знаешь, что я думаю? Ну да, случилась с нами всякая фигня… Но, может быть, все это кончилось? Ты ведь убил Табунщика, да? И ты вспомнил все, что хотел вспомнить. Конечно, ты немножечко ненормальный… Ну и что? Никто же об этом не знает, кроме меня. Никто тебя не трогает, никто не пытается убить. Живи себе спокойно, строй свою веранду. И все забудется.
– Я еще не вспомнил что-то важное, содержащее ключ к этой головоломке. Впрочем, дело не в этом. Лека, ты ведь и сама обладаешь даром видеть будущее. А ну-ка спроси себя, будет ли наше будущее спокойным?
– Нет, не будет… – Лека злилась на себя, но соврать не могла. Она чувствовала, что враждебные флюиды присутствуют в воздухе, раскрашивают облака в черный цвет, покалывают ее кожу злыми иголками.
– И как скоро в нашей с тобой жизни наступит полный кавардак?
– Скоро, очень скоро…
– То-то и оно…
ГЛАВА 2.
– Эй, пацан, иди сюда!
Игорь шмыгнул носом, голова его дернулась, пытаясь повернуться на голос, но он собрал волю в кулак и пошел дальше, не оглядываясь. Сердце его трепыхалось, весь он вспотел, и футболка противно прилипла к спине.
– Эй, шнырь! Считаю до полтора! Шмаляй сюда в темпе вальса!
Игорь шел дальше. За спиной раздались шаги. "Побежать? Нет уж, негодяи, не дождетесь! Надо записаться в секцию каратэ… И бить, бить эти похабные рожи в кровавое месиво! Господи, прости меня за грешные мысли…"
Толчок сзади, и Игорь полетел носом в пыль. Медленно поднялся, вытирая кровь с ободранного локтя. Так еще хуже – перемазался весь. Игорь ненавидел грязь.
Их было трое: два парня и девица, Любка из параллельного класса. "Надо же – шестнадцать лет, а плоть так и прет, греховно вылезает из тесного лифчика. И ноги, едва прикрытые сверху видимостью юбочки". Игорь подумал, что нечто подобное было и в блатные послевоенные времена: сальные ухмыляющиеся типчики в кепочках, ломаная папиросина "Казбек" в углу рта, украшенного золотыми фиксами, заточка из каленого напильника с наборной ручкой под полой пиджака…
Эти, конечно выглядели не так. Эти были современными, навороченными, крутыми качками. Не очень пока объемные, но уже рельефные мышцы, обтянутые майками с американскими надписями. Широченные зеленые штаны. Короткие прически "под табурет". "Жлобы… Дурацкие жлобы, развращенные легкой жизнью. Развращенные дурной телерекламой, дьяволом или черт еще знает кем. Или просто обычные урки образца девяностых? Почему кресты болтаются на их мускулистых шеях? Что общего у них с Богом? Вот этого, справа, я знаю – это Димка из радиоколледжа. По кличке "Швед". Надо же, и прозвища придумали себе какие-то заграничные. Наши имена их не устраивают…"
– А ты чо вытаращился-то? – Швед изобразил на лице недоумение. – Шары чего выставил? Тут зоопарк, что ли, я не понял? Или где?
– Я вот думаю, – Игорь слегка заикался от волнения, – Здоровый дух в здоровом теле – ведь так должно быть, правильно? Почему же у вас так не получается?
– Нет, ты понял, Витек, он, вроде того, намекает, что мы – козлы! – Намек Игоря, как ни странно, дошел до Шведа и он явно собрался пустить в ход кулаки. – Сучонок, бляха-муха, ты на кого зарыпаешься?..
– Погоди, Швед, – тот, кого назвали Витьком, выглядел спокойнее. Он лениво пережевывал резину, полагающуюся каждому обладателю здоровых зубов. – Ты зачем этого мальца позвал? Забыл, что ли?
– Ну, помню я… – Швед немного поостыл. – Слушай, Гоша, так тебя зовут, что ли? Мы вот тут поспорили с корешем: педик ты или нет? Он говорит, что ты – мужик, только недоносок. А я так думаю, что ты – голубой.
– Нет, конечно. С чего это ты взял? – Голос Игоря задрожал.
Нужно, конечно, было ответить: "Сам ты педик, козел вонючий!" И двинуть этого негодяя в челюсть. Чтобы он валялся в песке и сучил ногами.
– Да так, видно сразу… Дохлый ты какой-то. И странный. Патлы длинные. Что, думаешь, я не узнаю таких, как ты? С полпинка!
– Нет, я мужик, – сказал упрямо Гоша.
– Мужик! – хихикнула Любка, прикуривая длинную коричневую сигарету. – Мужичочек – тонкий стручочек!
– А докажи! – Швед презрительно окинул взглядом нескладную тощую фигуру Игоря. – Бабу оттянешь? – он кивнул в сторону Любки. – Пятьдесят баксов выкладывай, и час здорового секса. При свидетелях.
– Не буду я так! – Игоря аж затошнило.
– Ага! – Швед обрадовался. – Я ж тебе чего говорил, Витек? Педрила он! Самый натуральный! Я выиграл.
– Ну ладно. – Витек выплюнул жвачку под ноги Игорю. – Не хочешь Любку, не надо. Может, ты разборчивый какой? Мы проще сделаем. Слепишь нам "экса", и считаем, что ты мужик. И свободен.
– Не понял…
– Экстраприация, – объяснил Швед. – Слямзишь нам какую-нибудь хреновину в магазине, и дело закрыто. Или ты сосать предпочитаешь?
– Я не могу воровать…
– Спокойно, сынок. – Голос Витька стал покровительственным и даже добрым. – Мы же тебя не в "щипачи" зовем, в автобусе сумки шарить. Там действительно пилотаж нужен. А мы тебе предлагаем дело простое, как кусок пластилина. Вон, лабаз видишь? – Он ткнул пальцем в сторону универсама. – Там людей до хрена, а товарняк прямо на полках лежит. Бери – не хочу! Это только в первый раз страшно. Или тебе пионерская совесть не велит?
– Ладно. – Игорь согласился, словно в омут нырнул. Он не соображал уже ничего. Он только дико, до дрожи в коленях, боялся, что его "опустят". Обвинение в гомосексуализме – что может быть страшнее? Попробуй один раз не суметь доказать, что ты мужчина, и замажут на всю жизнь. – Я попробую. Только, если у меня получится, мы разойдемся миром? Навсегда.
– Ну, конечно, конечно, Игоречек. – Витек подмигнул Шведу. – Наше слово – могила!
"Сволочи! – подумал Игорь. – Ну почему мир устроен так несправедливо? Неужели нет человека, который мог бы встать на пути этой дряни и сказать: "Хватит! Отныне жизнь будет подчиняться законам Добра!" Боже мой, что я творю?"
– Пошли, – Швед уже пускал слюну от нетерпения. – Что ты тут конишь? Что стибришь – твое будет. Мы не жадные. Сам нас потом благодарить будешь!
Народу было немного, но Гоше казалось, что каждый человек сверлит его глазами, напряженно всматривается, чтобы, едва воришка сунет банку себе за пазуху, наброситься на него, навалиться всей толпой, жадной до зрелищ, с криком: "ВОР!!! ВОР!!! ВОР!!!" Игорь сделал судорожный вздох и взял банку с полки. "ВОР!!! ВОР!!! ВОР!!!"
Буковки на красочной этикетке прыгали и разъезжались перед глазами. "В конце концов, я ничего еще не украл, я просто стою и читаю название. Вон дядька как вытаращился. Наверное, охранник. Сволочь усатая! Впрочем, у него работа такая. Это я – подонок последний, а не он. Господи, прости меня грешного…"
Игорь вспомнил, как давно, в социалистические времена, когда он был еще совсем пацаненком, были магазины самообслуживания, и на прилавках там лежали всякие плавленые сырки, масло, коробки дешевых конфет. Колбаса не лежала. С колбасой было туго, за ней люди давились в огромных очередях. Теперь все эти универсамы перестали заниматься ерундой, называемой самообслуживанием. Они давно поняли, что в мире существуют такие воришки, как Витек и Швед. Понастроили глухих прилавков, отгородились от покупателя тонированными стеклами, обвешанными датчиками, и обезопасили себя от кражи. Этот же магазин торговал на западный манер. Хозяином его был толстый араб, считающий себя американцем. Он завалил полки всякой всячиной с упаковками, раскрашенными во все цвета радуги. Он поставил на каждой полке аккуратные блестящие бумажки, на которых были такие цены, что челюсть отваливалась сама, а кулаки сжимались от желания схватить палку и лупить по этим чертовым китайским турецким немецким австрийским чертзнаеткаковским банкам. И он поставил охранников – по одному на каждые два прохода. Он ведь не дурак, этот араб-американец! Конечно, у Гоши был шанс схватить и спрятать упаковку, пока охранник несколько секунд находится за углом. И непременное условие – чтобы никто из покупателей в этот момент не смотрел на тебя. А потом с веселым спокойным лицом пройти мимо этого усача, делая вид, что предательски оттопыренная майка – вовсе не ворованная банка какой-то там идиотской фасоли, которую и в рот не возьмешь, а твоя собственная грыжа…
"Ну, давай! Никто на тебя не смотрит!"
Гоша вздохнул и поставил банку на место. Мертво волоча ноги, перешел в другой проход, заставленный красными и зелеными бутылочками с кетчупом и соусами. Мимо продефилировал Швед, кипящий от злости. "Бери, сука, пузырь и отлетаем, – прошипел он в самое ухо. – Две минуты, или я за себя не ручаюсь!" Игорь слепо оглянулся и схватил первую попавшуюся склянку. Две соседние бутылки повалились. Гоше показалось, что вся эта пирамида укупоренных банок баночек баночечек сейчас рухнет на пол со звоном, который разбудит все силы ада. Он дернул ворот футболки, оторвав пару пуговиц, и стал неуклюже запихивать соус за пазуху. Из-за угла появился охранник. Швед куда-то исчез, испарился.
Рука легла на плечо Игоря, он обернулся, оскалившись, как испуганный щенок, ожидая, что охранник сшибет его ударом с ног и поволочет прямо в тюрьму где его будут бить по почкам пытать мучить а потом бросят в вонючую камеру Игорь читал про тюрьму там насилуют таких пацанов как он а он даже не виноват ни в чем…
Перед Игорем стоял человек высокого роста, лет тридцати пяти. Это был не охранник, нет. У охранников не бывает таких добрых, понимающих синих глаз. Длинные рыжеватые волосы незнакомца падали на плечи. Аккуратная светлая бородка, усы, и удлиненный овал лица делали его похожим на Христа. Никогда Игорь не видел людей, столь олицетворяющих доброжелательность. У Игоря защипало в носу, он едва сдержался, чтобы не заплакать.
– Сын мой, – человек наклонил голову, заглядывая подростку в глаза, – Осознал ли ты греховность сего поступка, прежде чем совершить его? Ибо грех прост в совершении, но искупление его требует великого труда…
– Осознал я… – в Гоше откуда-то появились силы говорить с незнакомцем. – Я просил Господа не разрешить мне делать это, но так получилось…
– Не объясняй… – Длинными узловатыми пальцами мужчина извлек из-под гошиной майки кетчуп и вернул его на полку на виду у подходящего охранника. – Этот юноша пойдет со мной, – сказал он, прежде чем усатый успел открыть рот. – Да пребудет с вами благословение Господне. Творите добро, и не держите зла в сердце своем.
Он взял Гошу за руку и повел к выходу, сильно припадая на правую ногу.
– До свидания, отец Ираклий, – промямлил усач. – Вот только зря вы связываетесь с этой шпаной. Тюрьма по ним плачет, ей-богу! Горбатого могила исправит…
Они вышли из магазина. Гоша бросил косой взгляд на злополучную парочку новых своих врагов, молчаливо подпиравших стену неподалеку.
– Не называй меня батюшкой, сын мой, – Ираклий улыбнулся. – "Батюшка" – обычное обращение православных к своим священникам. А я не являюсь представителем православного христианства. "Отец" – это слово более всеобъемлюще, оно не ставит тебя в зависимость от твоего наставника, оно только подчеркивает твое духовное родство с ним. Вне зависимости от твоих религиозных убеждений. А я привык считаться с убеждениями других.
– Хорошо, Отец… – Игорь кивнул головой. – Я просто хочу сказать, что мы с вами в небезопасности. Может быть, нам обратиться в милицию? Дело в том, что…
– Не объясняй, сын мой. Ты имеешь в виду тех двух негодяев? – Ираклий вытянул палец, открыто показывая на обидчиков Гоши. – Они принудили тебя к краже. И совершили, таким образом, насилие над твоей душой.
– Откуда вы знаете? – Гоша смотрел на человека, открыв рот.
– Мне ведомо многое в этом мире. Ты и в самом деле не виноват, и греха на тебе нет. Жаль, конечно, что ты не мог сопротивляться злу в одиночку. Но один человек слаб. Негодяи сбиваются в стаи. В стадности – их сила. Что же мешает нам, приверженцам добра, собраться в единую армию? Нам мешает индивидуализм. Эго – вот то, что мы ставим превыше всего! Мы лелеем свою исключительность, тонем в душещипательном солипсизме, а ублюдки, варвары разрушают культуру, дух нации, пользуясь нашей беззащитностью. Зло должно быть наказано! Более того, сын мой, зло должно быть убито! Истреблено до последнего своего зародыша! И лишь тогда спокойствие и гуманность воцарятся в мире людей.
Отец Ираклий говорил убежденно, спокойно, не повышая голоса, но в словах его чувствовалась такая твердая сила, что Игорь почувствовал желание немедленно найти неведомую Армию Добра, и вступить в нее, и сражаться до последней капли крови со всей мерзостью, что наполнила существование человеческое. Но в реальности пока происходило по-другому. Их было двое – слабый, не умеющий драться подросток, и мужчина – пусть жилистый, но хромой – против двоих накачанных парней, работающих кулаками, как молотобойцы.
– Как зовут тебя?
– Гоша. То есть Игорь.
– Не бойся, Игорь. Против любой силы есть сила. Пойдем.
Ираклий как будто нарочно выбрал путь мимо злополучной парочки. Он шел с отрешенным видом – наверное, суета греховной земной жизни не волновала его. И у Гоши на секунду появилась надежда, что парочка шакалов оставит его в покое.
– Эй ты, пацан! Куда намылился?
– Оставьте его в покое, – бросил через плечо Ираклий. – Это человек не вашего круга. Воровать и блудить – не его удел.
– Что, что ты сказал?! – Швед взорвался. – Ты, хиппи чертово! Вали отсюдова на хрен, ты нас уже достал! Нам с этим шкетом перебазарить надо.
– Ай-ай! – Ираклий покачал головой. – Как ты нехорошо говоришь, мальчик! Я, было, хотел простить тебя – в надежде на твое раскаяние. Но теперь я вижу, что ошибся. Ты, парень, не подлежишь перевоспитанию. Таких, как ты, нужно просто изолировать от общества – навсегда. Держать в железной клетке, ибо ты не заслуживаешь места среди людей.
– Слушай, Ирокез… – Витек оторвал свою спину от стены и выступил на шаг вперед. – Чего ты тут кипятишься? Ладно, забирай этого недоноска, если тебе такие мальчики нравятся. – Он похабно ухмыльнулся. – Но чтоб это было в последний раз! Ты бросай это дело – детишек тут отлавливать, мозги им пудрить. Я, может, не самая большая шишка в этом районе. Но предупреждаю – кое-кто из авторитетов тобой заинтересовался. Ты язык распускаешь не по делу, Ирокез. Мол, преступность и все такое. Не твоего ума это дело. Тебе что, не живется нормально? Ты в нашем омуте заканчивай шарить – неровен час, вторую ногу оторвать могут. А то и голову…
– Слышь, Витек, я засвечу ему? – Швед подпрыгивал от нетерпения. – Он ведь слов ни хрена не понимает. Давай подстрижем его, а? Чего он оброс тут, как поп?
– Отойди. – Ираклий отстранил Шведа, стоявшего на пути. Движение его было легким, но здоровенный парень не удержался на ногах и полетел на землю. Ираклий, не оглядываясь, заковылял своим путем.
– Стой, падла! – Игорь обернулся и похолодел от ужаса. Швед подлетел к Ираклию, в руке его сверкнул нож. Лицо Отца Ираклия брезгливо скривилось, он молниеносно отклонился от лезвия, схватил Шведа за запястье и выкрутил его быстрым, почти неуловимым движением. Швед побледнел, застыл, не в силах пошевелиться от боли.
– Ладно, ладно, папаша, отпусти… Ой, блин, ты клешню мне щас сломаешь! Озверел, что ли? Ну отпусти, я ведь так, попугать хотел! Витек, ну скажи ему!
– Слышь, хромой, отпусти его! – Глаза Витька медленно наливались кровью. – Я шутить не люблю. Братву нашу трогать – это западло! Знаешь, что за это бывает?
– Воздаю тебе за грехи твои, отрок. – Ираклий резко дернул рукой и запястье Шведа хрустнуло. Парень с визгом покатился на земле. Витек дернулся, но Ираклий вытянул руку и тот встал, как вкопанный.
– Так хочется увидеть, как наступит возмездие божие, – Ираклий недобро усмехнулся и Игорю стало не по себе. – Но знаешь, Виктор, я все же человек, и потому нетерпелив – хочу увидеть воздаяние за грехи людей своими глазами. Грешен, грешен, конечно… Но если у Бога не доходят руки до таких, как вы, почему бы мне не помочь ему? Только страданием можно искупить грехи свои – слезами и кровью! – Он поднял руку, просторный рукав сполз вниз и Игорь увидел уродливые рубцы, скручивающие кожу предплечья, как веревки. – Тебе повезло больше, Виктор. Я хром и не могу погнаться за тобой, чтобы отпустить и твои грехи тоже. Но если тебе не терпится получить взбучку, я к твоим услугам. Не знаю, как там насчет твоих "авторитетов", но на пятерых таких, как ты, у меня сил хватит.
– Швед, заткнись! – Витек явно испугался. – Нечего тут верещать, я же сказал – Ирокеза не трогать! А с тобой, хромой, – он глянул на Ираклия с ненавистью, – мы еще разберемся. Сам я, конечно, не буду. Это не мое дело. Но ты кое-кому из серьезных людей дорогу перешел. Так что и без меня управятся. Ты уже на мушке. Понял? Катись.
– Вот так-то, Игорь. – Ираклий снова улыбнулся. – Такие вот люди нынче пошли. Чуть что – за оружие. Грустно, грустно… Ну да пойдем. Нам худых людей бояться не пристало…
Игорь шмыгнул носом, голова его дернулась, пытаясь повернуться на голос, но он собрал волю в кулак и пошел дальше, не оглядываясь. Сердце его трепыхалось, весь он вспотел, и футболка противно прилипла к спине.
– Эй, шнырь! Считаю до полтора! Шмаляй сюда в темпе вальса!
Игорь шел дальше. За спиной раздались шаги. "Побежать? Нет уж, негодяи, не дождетесь! Надо записаться в секцию каратэ… И бить, бить эти похабные рожи в кровавое месиво! Господи, прости меня за грешные мысли…"
Толчок сзади, и Игорь полетел носом в пыль. Медленно поднялся, вытирая кровь с ободранного локтя. Так еще хуже – перемазался весь. Игорь ненавидел грязь.
Их было трое: два парня и девица, Любка из параллельного класса. "Надо же – шестнадцать лет, а плоть так и прет, греховно вылезает из тесного лифчика. И ноги, едва прикрытые сверху видимостью юбочки". Игорь подумал, что нечто подобное было и в блатные послевоенные времена: сальные ухмыляющиеся типчики в кепочках, ломаная папиросина "Казбек" в углу рта, украшенного золотыми фиксами, заточка из каленого напильника с наборной ручкой под полой пиджака…
Эти, конечно выглядели не так. Эти были современными, навороченными, крутыми качками. Не очень пока объемные, но уже рельефные мышцы, обтянутые майками с американскими надписями. Широченные зеленые штаны. Короткие прически "под табурет". "Жлобы… Дурацкие жлобы, развращенные легкой жизнью. Развращенные дурной телерекламой, дьяволом или черт еще знает кем. Или просто обычные урки образца девяностых? Почему кресты болтаются на их мускулистых шеях? Что общего у них с Богом? Вот этого, справа, я знаю – это Димка из радиоколледжа. По кличке "Швед". Надо же, и прозвища придумали себе какие-то заграничные. Наши имена их не устраивают…"
– А ты чо вытаращился-то? – Швед изобразил на лице недоумение. – Шары чего выставил? Тут зоопарк, что ли, я не понял? Или где?
– Я вот думаю, – Игорь слегка заикался от волнения, – Здоровый дух в здоровом теле – ведь так должно быть, правильно? Почему же у вас так не получается?
– Нет, ты понял, Витек, он, вроде того, намекает, что мы – козлы! – Намек Игоря, как ни странно, дошел до Шведа и он явно собрался пустить в ход кулаки. – Сучонок, бляха-муха, ты на кого зарыпаешься?..
– Погоди, Швед, – тот, кого назвали Витьком, выглядел спокойнее. Он лениво пережевывал резину, полагающуюся каждому обладателю здоровых зубов. – Ты зачем этого мальца позвал? Забыл, что ли?
– Ну, помню я… – Швед немного поостыл. – Слушай, Гоша, так тебя зовут, что ли? Мы вот тут поспорили с корешем: педик ты или нет? Он говорит, что ты – мужик, только недоносок. А я так думаю, что ты – голубой.
– Нет, конечно. С чего это ты взял? – Голос Игоря задрожал.
Нужно, конечно, было ответить: "Сам ты педик, козел вонючий!" И двинуть этого негодяя в челюсть. Чтобы он валялся в песке и сучил ногами.
– Да так, видно сразу… Дохлый ты какой-то. И странный. Патлы длинные. Что, думаешь, я не узнаю таких, как ты? С полпинка!
– Нет, я мужик, – сказал упрямо Гоша.
– Мужик! – хихикнула Любка, прикуривая длинную коричневую сигарету. – Мужичочек – тонкий стручочек!
– А докажи! – Швед презрительно окинул взглядом нескладную тощую фигуру Игоря. – Бабу оттянешь? – он кивнул в сторону Любки. – Пятьдесят баксов выкладывай, и час здорового секса. При свидетелях.
– Не буду я так! – Игоря аж затошнило.
– Ага! – Швед обрадовался. – Я ж тебе чего говорил, Витек? Педрила он! Самый натуральный! Я выиграл.
– Ну ладно. – Витек выплюнул жвачку под ноги Игорю. – Не хочешь Любку, не надо. Может, ты разборчивый какой? Мы проще сделаем. Слепишь нам "экса", и считаем, что ты мужик. И свободен.
– Не понял…
– Экстраприация, – объяснил Швед. – Слямзишь нам какую-нибудь хреновину в магазине, и дело закрыто. Или ты сосать предпочитаешь?
– Я не могу воровать…
– Спокойно, сынок. – Голос Витька стал покровительственным и даже добрым. – Мы же тебя не в "щипачи" зовем, в автобусе сумки шарить. Там действительно пилотаж нужен. А мы тебе предлагаем дело простое, как кусок пластилина. Вон, лабаз видишь? – Он ткнул пальцем в сторону универсама. – Там людей до хрена, а товарняк прямо на полках лежит. Бери – не хочу! Это только в первый раз страшно. Или тебе пионерская совесть не велит?
– Ладно. – Игорь согласился, словно в омут нырнул. Он не соображал уже ничего. Он только дико, до дрожи в коленях, боялся, что его "опустят". Обвинение в гомосексуализме – что может быть страшнее? Попробуй один раз не суметь доказать, что ты мужчина, и замажут на всю жизнь. – Я попробую. Только, если у меня получится, мы разойдемся миром? Навсегда.
– Ну, конечно, конечно, Игоречек. – Витек подмигнул Шведу. – Наше слово – могила!
"Сволочи! – подумал Игорь. – Ну почему мир устроен так несправедливо? Неужели нет человека, который мог бы встать на пути этой дряни и сказать: "Хватит! Отныне жизнь будет подчиняться законам Добра!" Боже мой, что я творю?"
– Пошли, – Швед уже пускал слюну от нетерпения. – Что ты тут конишь? Что стибришь – твое будет. Мы не жадные. Сам нас потом благодарить будешь!
* * *
Игорь медленно шел вдоль прилавков, сплошь уставленных всякими заграничными банками. Ноги стали ватными, сердце, казалось, вовсе перестало стучать, каждый вздох давался с трудом. Гоша посмотрел на свои руки. Нет, они не дрожали, они просто отказывались слушаться. Висели, как две тонкие плети ненужные бесполезные дрянные черт бы их побрал прости Господи болтались по сторонам умные тонкие руки не созданные для воровства. Игорь оглянулся. Любка в магазин не пошла – стояла где-то снаружи. Зато парочка подлецов болталась неподалеку. Швед сделал круглые глаза: "Чего тянешь, мол? Воруй и сваливай!" Витек лениво изучал надпись на пачке с крекерами.Народу было немного, но Гоше казалось, что каждый человек сверлит его глазами, напряженно всматривается, чтобы, едва воришка сунет банку себе за пазуху, наброситься на него, навалиться всей толпой, жадной до зрелищ, с криком: "ВОР!!! ВОР!!! ВОР!!!" Игорь сделал судорожный вздох и взял банку с полки. "ВОР!!! ВОР!!! ВОР!!!"
Буковки на красочной этикетке прыгали и разъезжались перед глазами. "В конце концов, я ничего еще не украл, я просто стою и читаю название. Вон дядька как вытаращился. Наверное, охранник. Сволочь усатая! Впрочем, у него работа такая. Это я – подонок последний, а не он. Господи, прости меня грешного…"
Игорь вспомнил, как давно, в социалистические времена, когда он был еще совсем пацаненком, были магазины самообслуживания, и на прилавках там лежали всякие плавленые сырки, масло, коробки дешевых конфет. Колбаса не лежала. С колбасой было туго, за ней люди давились в огромных очередях. Теперь все эти универсамы перестали заниматься ерундой, называемой самообслуживанием. Они давно поняли, что в мире существуют такие воришки, как Витек и Швед. Понастроили глухих прилавков, отгородились от покупателя тонированными стеклами, обвешанными датчиками, и обезопасили себя от кражи. Этот же магазин торговал на западный манер. Хозяином его был толстый араб, считающий себя американцем. Он завалил полки всякой всячиной с упаковками, раскрашенными во все цвета радуги. Он поставил на каждой полке аккуратные блестящие бумажки, на которых были такие цены, что челюсть отваливалась сама, а кулаки сжимались от желания схватить палку и лупить по этим чертовым китайским турецким немецким австрийским чертзнаеткаковским банкам. И он поставил охранников – по одному на каждые два прохода. Он ведь не дурак, этот араб-американец! Конечно, у Гоши был шанс схватить и спрятать упаковку, пока охранник несколько секунд находится за углом. И непременное условие – чтобы никто из покупателей в этот момент не смотрел на тебя. А потом с веселым спокойным лицом пройти мимо этого усача, делая вид, что предательски оттопыренная майка – вовсе не ворованная банка какой-то там идиотской фасоли, которую и в рот не возьмешь, а твоя собственная грыжа…
"Ну, давай! Никто на тебя не смотрит!"
Гоша вздохнул и поставил банку на место. Мертво волоча ноги, перешел в другой проход, заставленный красными и зелеными бутылочками с кетчупом и соусами. Мимо продефилировал Швед, кипящий от злости. "Бери, сука, пузырь и отлетаем, – прошипел он в самое ухо. – Две минуты, или я за себя не ручаюсь!" Игорь слепо оглянулся и схватил первую попавшуюся склянку. Две соседние бутылки повалились. Гоше показалось, что вся эта пирамида укупоренных банок баночек баночечек сейчас рухнет на пол со звоном, который разбудит все силы ада. Он дернул ворот футболки, оторвав пару пуговиц, и стал неуклюже запихивать соус за пазуху. Из-за угла появился охранник. Швед куда-то исчез, испарился.
Рука легла на плечо Игоря, он обернулся, оскалившись, как испуганный щенок, ожидая, что охранник сшибет его ударом с ног и поволочет прямо в тюрьму где его будут бить по почкам пытать мучить а потом бросят в вонючую камеру Игорь читал про тюрьму там насилуют таких пацанов как он а он даже не виноват ни в чем…
Перед Игорем стоял человек высокого роста, лет тридцати пяти. Это был не охранник, нет. У охранников не бывает таких добрых, понимающих синих глаз. Длинные рыжеватые волосы незнакомца падали на плечи. Аккуратная светлая бородка, усы, и удлиненный овал лица делали его похожим на Христа. Никогда Игорь не видел людей, столь олицетворяющих доброжелательность. У Игоря защипало в носу, он едва сдержался, чтобы не заплакать.
– Сын мой, – человек наклонил голову, заглядывая подростку в глаза, – Осознал ли ты греховность сего поступка, прежде чем совершить его? Ибо грех прост в совершении, но искупление его требует великого труда…
– Осознал я… – в Гоше откуда-то появились силы говорить с незнакомцем. – Я просил Господа не разрешить мне делать это, но так получилось…
– Не объясняй… – Длинными узловатыми пальцами мужчина извлек из-под гошиной майки кетчуп и вернул его на полку на виду у подходящего охранника. – Этот юноша пойдет со мной, – сказал он, прежде чем усатый успел открыть рот. – Да пребудет с вами благословение Господне. Творите добро, и не держите зла в сердце своем.
Он взял Гошу за руку и повел к выходу, сильно припадая на правую ногу.
– До свидания, отец Ираклий, – промямлил усач. – Вот только зря вы связываетесь с этой шпаной. Тюрьма по ним плачет, ей-богу! Горбатого могила исправит…
* * *
– Батюшка, позвольте вам все объяснить… – Игорь искал нужные слова. Хотя, какой в том был смысл? Этот человек не собирался обвинять его ни в чем. – Я не виноват…Они вышли из магазина. Гоша бросил косой взгляд на злополучную парочку новых своих врагов, молчаливо подпиравших стену неподалеку.
– Не называй меня батюшкой, сын мой, – Ираклий улыбнулся. – "Батюшка" – обычное обращение православных к своим священникам. А я не являюсь представителем православного христианства. "Отец" – это слово более всеобъемлюще, оно не ставит тебя в зависимость от твоего наставника, оно только подчеркивает твое духовное родство с ним. Вне зависимости от твоих религиозных убеждений. А я привык считаться с убеждениями других.
– Хорошо, Отец… – Игорь кивнул головой. – Я просто хочу сказать, что мы с вами в небезопасности. Может быть, нам обратиться в милицию? Дело в том, что…
– Не объясняй, сын мой. Ты имеешь в виду тех двух негодяев? – Ираклий вытянул палец, открыто показывая на обидчиков Гоши. – Они принудили тебя к краже. И совершили, таким образом, насилие над твоей душой.
– Откуда вы знаете? – Гоша смотрел на человека, открыв рот.
– Мне ведомо многое в этом мире. Ты и в самом деле не виноват, и греха на тебе нет. Жаль, конечно, что ты не мог сопротивляться злу в одиночку. Но один человек слаб. Негодяи сбиваются в стаи. В стадности – их сила. Что же мешает нам, приверженцам добра, собраться в единую армию? Нам мешает индивидуализм. Эго – вот то, что мы ставим превыше всего! Мы лелеем свою исключительность, тонем в душещипательном солипсизме, а ублюдки, варвары разрушают культуру, дух нации, пользуясь нашей беззащитностью. Зло должно быть наказано! Более того, сын мой, зло должно быть убито! Истреблено до последнего своего зародыша! И лишь тогда спокойствие и гуманность воцарятся в мире людей.
Отец Ираклий говорил убежденно, спокойно, не повышая голоса, но в словах его чувствовалась такая твердая сила, что Игорь почувствовал желание немедленно найти неведомую Армию Добра, и вступить в нее, и сражаться до последней капли крови со всей мерзостью, что наполнила существование человеческое. Но в реальности пока происходило по-другому. Их было двое – слабый, не умеющий драться подросток, и мужчина – пусть жилистый, но хромой – против двоих накачанных парней, работающих кулаками, как молотобойцы.
– Как зовут тебя?
– Гоша. То есть Игорь.
– Не бойся, Игорь. Против любой силы есть сила. Пойдем.
Ираклий как будто нарочно выбрал путь мимо злополучной парочки. Он шел с отрешенным видом – наверное, суета греховной земной жизни не волновала его. И у Гоши на секунду появилась надежда, что парочка шакалов оставит его в покое.
– Эй ты, пацан! Куда намылился?
– Оставьте его в покое, – бросил через плечо Ираклий. – Это человек не вашего круга. Воровать и блудить – не его удел.
– Что, что ты сказал?! – Швед взорвался. – Ты, хиппи чертово! Вали отсюдова на хрен, ты нас уже достал! Нам с этим шкетом перебазарить надо.
– Ай-ай! – Ираклий покачал головой. – Как ты нехорошо говоришь, мальчик! Я, было, хотел простить тебя – в надежде на твое раскаяние. Но теперь я вижу, что ошибся. Ты, парень, не подлежишь перевоспитанию. Таких, как ты, нужно просто изолировать от общества – навсегда. Держать в железной клетке, ибо ты не заслуживаешь места среди людей.
– Слушай, Ирокез… – Витек оторвал свою спину от стены и выступил на шаг вперед. – Чего ты тут кипятишься? Ладно, забирай этого недоноска, если тебе такие мальчики нравятся. – Он похабно ухмыльнулся. – Но чтоб это было в последний раз! Ты бросай это дело – детишек тут отлавливать, мозги им пудрить. Я, может, не самая большая шишка в этом районе. Но предупреждаю – кое-кто из авторитетов тобой заинтересовался. Ты язык распускаешь не по делу, Ирокез. Мол, преступность и все такое. Не твоего ума это дело. Тебе что, не живется нормально? Ты в нашем омуте заканчивай шарить – неровен час, вторую ногу оторвать могут. А то и голову…
– Слышь, Витек, я засвечу ему? – Швед подпрыгивал от нетерпения. – Он ведь слов ни хрена не понимает. Давай подстрижем его, а? Чего он оброс тут, как поп?
– Отойди. – Ираклий отстранил Шведа, стоявшего на пути. Движение его было легким, но здоровенный парень не удержался на ногах и полетел на землю. Ираклий, не оглядываясь, заковылял своим путем.
– Стой, падла! – Игорь обернулся и похолодел от ужаса. Швед подлетел к Ираклию, в руке его сверкнул нож. Лицо Отца Ираклия брезгливо скривилось, он молниеносно отклонился от лезвия, схватил Шведа за запястье и выкрутил его быстрым, почти неуловимым движением. Швед побледнел, застыл, не в силах пошевелиться от боли.
– Ладно, ладно, папаша, отпусти… Ой, блин, ты клешню мне щас сломаешь! Озверел, что ли? Ну отпусти, я ведь так, попугать хотел! Витек, ну скажи ему!
– Слышь, хромой, отпусти его! – Глаза Витька медленно наливались кровью. – Я шутить не люблю. Братву нашу трогать – это западло! Знаешь, что за это бывает?
– Воздаю тебе за грехи твои, отрок. – Ираклий резко дернул рукой и запястье Шведа хрустнуло. Парень с визгом покатился на земле. Витек дернулся, но Ираклий вытянул руку и тот встал, как вкопанный.
– Так хочется увидеть, как наступит возмездие божие, – Ираклий недобро усмехнулся и Игорю стало не по себе. – Но знаешь, Виктор, я все же человек, и потому нетерпелив – хочу увидеть воздаяние за грехи людей своими глазами. Грешен, грешен, конечно… Но если у Бога не доходят руки до таких, как вы, почему бы мне не помочь ему? Только страданием можно искупить грехи свои – слезами и кровью! – Он поднял руку, просторный рукав сполз вниз и Игорь увидел уродливые рубцы, скручивающие кожу предплечья, как веревки. – Тебе повезло больше, Виктор. Я хром и не могу погнаться за тобой, чтобы отпустить и твои грехи тоже. Но если тебе не терпится получить взбучку, я к твоим услугам. Не знаю, как там насчет твоих "авторитетов", но на пятерых таких, как ты, у меня сил хватит.
– Швед, заткнись! – Витек явно испугался. – Нечего тут верещать, я же сказал – Ирокеза не трогать! А с тобой, хромой, – он глянул на Ираклия с ненавистью, – мы еще разберемся. Сам я, конечно, не буду. Это не мое дело. Но ты кое-кому из серьезных людей дорогу перешел. Так что и без меня управятся. Ты уже на мушке. Понял? Катись.
– Вот так-то, Игорь. – Ираклий снова улыбнулся. – Такие вот люди нынче пошли. Чуть что – за оружие. Грустно, грустно… Ну да пойдем. Нам худых людей бояться не пристало…
ГЛАВА 3.
Лю Дэань был некогда доктором в одной из южных провинций, и весьма преуспел в этом занятии. Но другой удел начертан был ему Нефритовым Императором, Владыкой Неба. И, как ни старался Лю охранить покой своей благочестивой жизни, следуя канонам совершенномудрого Конфуция, довелось ему познать учение Дао Дэ и встать на путь воина. Наставник его, земной блаженный Ван Дунган, чей род от корней самого Желтого Императора принадлежал к школе "Тайдисянь Мэнь" – "Хранителей Великого Земного Бессмертного", был возрадован успехами своего подопечного, ибо молодой Лю постигал воинское искусство с небывалым успехом. И немудрено то было – ведь Лю Дэань стал воплощенным на земле Великим Бессмертным, получив сей дар от ушедшего на небеса чужеземца из государства красноволосых.
Но едва молодой Лю превзошел первую степень мастерства, как пришлось ему столкнуться с могущественным Врагом. Был тот Враг не человеком и даже не лисом-оборотнем, но происхождение имел неизвестное даже мыслителям, объявшим истину. Предполагал учитель Ван, что суть Врага того была, так сказать, нетелесная, ибо принимать он мог совершенно разнообразные формы. То зверем прикинется ужасным, подобным крысе ростом с тигра, то змеей поползет, в сорок локтей длиной, то обезьяной непотребной скачет, как Сунь У-кун, могущественный обезьяний царь, и вытворяет всякие волшебные проказы, смущая умы людей и творя разнообразные бесчинства.
Часто Враг тот появлялся и в человеческом обличье – и каждый раз в новом. Вы только посмотрите: вот старец идет, хэшан[57] вида весьма благообразного. В монашеское одеяние облачен, в руке его посох железный. Всем готов услужить, каждому человеку слово доброе скажет, всем проповедует великое учение Будды, смирен и просветлен – ну просто Бодисатва[58], по земле шествующий! И собирает этот святой наставник изрядное количество учеников, и превозносят они его, как воплощенного Гаутаму[59]. И внимают ученики его речам, и познают высоту ученья ступень за ступенью с удивительной быстротой, и начинают творить необыкновенные чудеса: заимствуют жизненную силу у темного начала и наполняют им светлое начало, разводят в огне золотой лотос, овладевают философским камнем и исцеляют им слепых, способны одной только бамбуковой пикой повергнуть наземь двадцать семь врагов. Но только не спешите радоваться за этих людей! Достигли они мастерства, но нет в них истинного просветления, не вошли они, так сказать, в «праведный плод». Напротив, черны стали их души как деготь. И где бы ни появились они, там тут же начинаются несчастья у людей – и засуха, и болезни и смута, когда сосед идет войною на соседа.
То девицей прикинется вида опять же самого прекрасного. Скромна, как юный лотос, что розовеет в утренних каплях росы, глаз не поднимет, щеки румянцем нежным тронуты, как персик из чудесного сада феи Яшмового озера Си-Ванму. Воспылает любовью к ней какой-нибудь добродетельный господин весьма знатного рода, и зажжет, так сказать, красную брачную свечу. А она, как оборотень-лиса[60], изведет его зельем иссушающим, всю семью его погубит – и жен, и братьев, и стариков, и детей. Да попутно еще и людей развращает, особенно обращая свое ядовитое внимание на буддийских монахов, давших обет безбрачия.
Словом, творятся в провинции черные дела. Видит Лю Дэань деяния эти неблагодетельные, и печаль ложится на его сердце, как беспросветная ночь. И пытается он найти Врага этого, чтобы посмотреть в его глаза и увидеть "отражение духа", подобно тому, как Будда некогда поглядел в огненные глаза Сунь У-Куна, злонравственного Царя обезьян, восставшего против Неба. Но скрытен был Враг. Шел Лю по пятам его, но слышал только: "Был он здесь только вчера, но сегодня исчез, и нет следов его во всем уезде". Господин Лю крепче затягивал свой пояс, поправлял за спиной бамбуковые ножны с волшебным мечом Шанцин-цзянь, и снова направлял свои стопы по пути, так сказать, красного праха. А наставник его, старый Ван, следовал за ним, и удивлялся Лю при каждом разговоре, сколь много еще можно почерпнуть из колодези просветленной мудрости своего учителя-даоса.
Сказал тогда отшельник, что погоня их напрасна, ибо Враг нарочно избегает встречи, чтобы истощить жизненную силу Лю и поселить в душе воина сомнения. И нужно сделать хитрую приманку, которая неотразимо действует на всех Е-ча. То есть, он, конечно, имел в виду демонов, к коим причислял и Врага. А надо сказать, что блаженный Ван в совершенстве овладел не только "внутренней" алхимией, о которой хорошо осведомлен каждый даос, но и "внешней" алхимией – "вай дань", некогда объявленной ложной и во многом забытой. И превзошел он в этом самого Гэ Хуна. Снял он дом в городе, у самой площади, окружил его высокой оградой, чтоб не отвлекали мыслей его суета и шум, и постился десять дней, и боролся с демоном темного начала Инь в сердце своем. Когда же положительный дух его укрепился, а сердце освободилось от всяких возмущений, став, как яркая луна в пространстве, возжег он огонь под тигелем, и расплавил в нем свинец как тело врага, и ртуть, как сердце его, и смешал все с водой, как средоточение знака Цзы. И пар, вышедший из тигеля, принял форму облика-лица, похожего на маску обезьяны с тремя рогами. Потом добавил даос к этому, чтобы усилить темное начало Инь, два фэня высушенных самок тараканов, половину шэна корневища тутовника, пять видов вьетнамских пряностей, и семенники крысы, и чешую дракона, и семечко дерева Утун, и серу в мешочке из золотой парчи. И осуществил он девять плавок, чтобы усилить чистоту волшебного состава. И каждый раз добавлял он новые снадобья, всего числом тридцать семь, и кидал в тигель щепоть золотого порошка. Ибо известно, что серебро пугает демонов, но золото притягивает жадных Е-ча, как железо – магнитную иглу. Все это время Лю Дэань внимательно учился великому искусству, внимая кратким, но бездонно глубоким речам наставника.
Но едва молодой Лю превзошел первую степень мастерства, как пришлось ему столкнуться с могущественным Врагом. Был тот Враг не человеком и даже не лисом-оборотнем, но происхождение имел неизвестное даже мыслителям, объявшим истину. Предполагал учитель Ван, что суть Врага того была, так сказать, нетелесная, ибо принимать он мог совершенно разнообразные формы. То зверем прикинется ужасным, подобным крысе ростом с тигра, то змеей поползет, в сорок локтей длиной, то обезьяной непотребной скачет, как Сунь У-кун, могущественный обезьяний царь, и вытворяет всякие волшебные проказы, смущая умы людей и творя разнообразные бесчинства.
Часто Враг тот появлялся и в человеческом обличье – и каждый раз в новом. Вы только посмотрите: вот старец идет, хэшан[57] вида весьма благообразного. В монашеское одеяние облачен, в руке его посох железный. Всем готов услужить, каждому человеку слово доброе скажет, всем проповедует великое учение Будды, смирен и просветлен – ну просто Бодисатва[58], по земле шествующий! И собирает этот святой наставник изрядное количество учеников, и превозносят они его, как воплощенного Гаутаму[59]. И внимают ученики его речам, и познают высоту ученья ступень за ступенью с удивительной быстротой, и начинают творить необыкновенные чудеса: заимствуют жизненную силу у темного начала и наполняют им светлое начало, разводят в огне золотой лотос, овладевают философским камнем и исцеляют им слепых, способны одной только бамбуковой пикой повергнуть наземь двадцать семь врагов. Но только не спешите радоваться за этих людей! Достигли они мастерства, но нет в них истинного просветления, не вошли они, так сказать, в «праведный плод». Напротив, черны стали их души как деготь. И где бы ни появились они, там тут же начинаются несчастья у людей – и засуха, и болезни и смута, когда сосед идет войною на соседа.
То девицей прикинется вида опять же самого прекрасного. Скромна, как юный лотос, что розовеет в утренних каплях росы, глаз не поднимет, щеки румянцем нежным тронуты, как персик из чудесного сада феи Яшмового озера Си-Ванму. Воспылает любовью к ней какой-нибудь добродетельный господин весьма знатного рода, и зажжет, так сказать, красную брачную свечу. А она, как оборотень-лиса[60], изведет его зельем иссушающим, всю семью его погубит – и жен, и братьев, и стариков, и детей. Да попутно еще и людей развращает, особенно обращая свое ядовитое внимание на буддийских монахов, давших обет безбрачия.
Словом, творятся в провинции черные дела. Видит Лю Дэань деяния эти неблагодетельные, и печаль ложится на его сердце, как беспросветная ночь. И пытается он найти Врага этого, чтобы посмотреть в его глаза и увидеть "отражение духа", подобно тому, как Будда некогда поглядел в огненные глаза Сунь У-Куна, злонравственного Царя обезьян, восставшего против Неба. Но скрытен был Враг. Шел Лю по пятам его, но слышал только: "Был он здесь только вчера, но сегодня исчез, и нет следов его во всем уезде". Господин Лю крепче затягивал свой пояс, поправлял за спиной бамбуковые ножны с волшебным мечом Шанцин-цзянь, и снова направлял свои стопы по пути, так сказать, красного праха. А наставник его, старый Ван, следовал за ним, и удивлялся Лю при каждом разговоре, сколь много еще можно почерпнуть из колодези просветленной мудрости своего учителя-даоса.
Сказал тогда отшельник, что погоня их напрасна, ибо Враг нарочно избегает встречи, чтобы истощить жизненную силу Лю и поселить в душе воина сомнения. И нужно сделать хитрую приманку, которая неотразимо действует на всех Е-ча. То есть, он, конечно, имел в виду демонов, к коим причислял и Врага. А надо сказать, что блаженный Ван в совершенстве овладел не только "внутренней" алхимией, о которой хорошо осведомлен каждый даос, но и "внешней" алхимией – "вай дань", некогда объявленной ложной и во многом забытой. И превзошел он в этом самого Гэ Хуна. Снял он дом в городе, у самой площади, окружил его высокой оградой, чтоб не отвлекали мыслей его суета и шум, и постился десять дней, и боролся с демоном темного начала Инь в сердце своем. Когда же положительный дух его укрепился, а сердце освободилось от всяких возмущений, став, как яркая луна в пространстве, возжег он огонь под тигелем, и расплавил в нем свинец как тело врага, и ртуть, как сердце его, и смешал все с водой, как средоточение знака Цзы. И пар, вышедший из тигеля, принял форму облика-лица, похожего на маску обезьяны с тремя рогами. Потом добавил даос к этому, чтобы усилить темное начало Инь, два фэня высушенных самок тараканов, половину шэна корневища тутовника, пять видов вьетнамских пряностей, и семенники крысы, и чешую дракона, и семечко дерева Утун, и серу в мешочке из золотой парчи. И осуществил он девять плавок, чтобы усилить чистоту волшебного состава. И каждый раз добавлял он новые снадобья, всего числом тридцать семь, и кидал в тигель щепоть золотого порошка. Ибо известно, что серебро пугает демонов, но золото притягивает жадных Е-ча, как железо – магнитную иглу. Все это время Лю Дэань внимательно учился великому искусству, внимая кратким, но бездонно глубоким речам наставника.