Спенсер Лавирль. Сила любви

   Все трое рассмеялись и почувствовали себя на редкость раскованно.
   – Впереди еще яблочный пирог и мороженое, – объявила Ли.
   Кристофер расправил грудь и погладил живот.
   – Больше не вмешу ни кусочка… – но перевел дыхание и добавил: – …хотя, пожалуй, немножко еще можно.
   Расправившись с десертом, Кристофер сказал:
   – Это самый замечательный ужин с тех пор, как я в последний раз ел в вашем доме. Спасибо, Ли.
   – Да, так приятно готовить для мужчины.
   И это было правдой. Джои ведь мог молотить все подряд, без разбору. Одолел бы и металлические болты, будь они приправлены маслом. Но кормить взрослого мужчину – совсем другое, и, несомненно, сегодня она выложилась, как никогда.
   Они вместе убрались на кухне, ополоснув посуду и загрузив ее в посудомоечную машину. Ли протирала плиту, когда вспомнила.
   – Кристофер, я знаю, что не смею злоупотреблять твоей добротой, но не мог бы ты оказать мне услугу?
   – Конечно, только скажите.
   – У меня что-то перекосилась стиральная машина. Ты не смог бы выровнять ножки?
   – О чем разговор.
   – Джои, спустись с Крисом, покажи, где это.
   В прачечной было чисто и светло. На веревке сушились ее трусики. Крис подумал, что надо бы убрать их куда-нибудь. Джои взял отцовский нивелир, и они вдвоем, приподняв машину, подкрутили ножки, пока машина не встала на место.
   Кристофер отряхивал джинсы, когда она вошла в прачечную, втирая в руки лосьон.
   – Все в порядке? Спасибо тебе.
   Она подошла и сняла с веревки трусики, сложила их на столе.
   – В основном я сама справляюсь с техникой, но тут ничего не могла сделать. Еше раз спасибо.
   И она направилась к лестнице, ведущей наверх.
   – Как насчет того, чтобы сыграть в «Парчизи»?
   Они начали партию, но в середине игры Джои позвонили – очевидно, девушка. На протяжении разговора голос его менял тональность от контральто до сопрано.
   – О, привет, а я думал, ты сегодня вечером отправилась с родителями к тетушке… Да, одну минутку. – Он прикрыл трубку рукой. – Мам, ты не могла бы повесить здесь трубку, а я переберусь в твою спальню? Она послушно двинулась к телефону и, повесив трубку, вернулась к столу.
   – Это часа на два. Новое времяпрепровождение. Ты хочешь еще поиграть, или посмотрим телевизор?
   – А вы как?
   – Я бы предпочла телевизор. Что-то я устала. Сегодня у меня был тяжелый день.
   – Я тоже. Давайте помогу вам убрать это.
   Сложив игру в коробку, они прошли в гостиную. Она уютно устроилась на диване, он же растянулся на полу.
   – Эй, вот же кресло, – сказала она.
   – Нет, так удобнее. – Он задрал голову и посмотрел на нее снизу вверх, потом перевел взгляд на экран.
   – Ладно, упрямец. – И она запустила в него подушкой с дивана, которая угодила ему прямо в лицо. Он подложил ее под голову и сказал:
   – Спасибо.
   На экране мелькали кадры давно надоевшей комедии. Ли, нажав кнопку, переключила канал. Дождь все стучался в зашторенные окна. Из спальни донесся смех Джои, сменившийся приглушенным бормотанием. Ли убавила звук телевизора. Невольно взгляд ее упал на лежавшего у ее ног мужчину, скользнул по его плоскому животу и скрещенным ногам, не пропустив выпуклостей между ними. Она виновато отвела глаза и вновь уставилась в экран.
   Но мысли упрямо возвращались к нему.
   – Эй, Кристофер?
   – Хм?
   – Я много размышляла над тем, что ты рассказал мне… о том, как ты рос.
   Он лежал, не двигаясь, закинув руки за голову.
   – Я рада, что ты рассказал мне об этом. Теперь мне понятно, почему ты дружишь с Джудом.
   – Я рассказал вам об этом вовсе не за тем, чтобы вы жалели меня.
   – Я знаю. Но я все равно рада. Твои родители… они, судя по всему, глубоко несчастные люди. – Она сделала паузу, надеясь услышать его ответ, но он промолчал. – Ты никогда не думал – может, стоит помириться с ними?
   – Нет, не думал.
   – А пытался когда-нибудь?
   – Оставим этот разговор, Ли.
   – Но ведь они твои родители.
   Он сел и обернулся к ней.
   – Знаете что… – спокойно сказал он. – Нам с вами нужно сразу договориться вот о чем: не хлопочите за них передо мной. Я знаю, вам это неприятно слышать, но я их ненавижу. Просто ненавижу и все. Я так считаю: родители не наследуют уважение своих детей, они его зарабатывают. А мои упустили свой шанс очень давно.
   – Но ведь каждый человек заслуживает того, чтобы ему был предоставлен второй шанс.
   – Я уже сказал: оставьте это, Ли. – В его голосе она уловила жесткие, повелительные интонации.
   – Но, Кристофер, семья – это так важно, а ведь они…
   – Для меня они умерли.
   – Кристофер, какие ужасные вещи ты говоришь!
   Он вскочил на ноги, швырнул подушку обратно на диван и направился к двери.
   Она тут же встала с дивана и последовала за ним.
   – Кристофер, извини. – Она успела схватить его за руку, прежде чем он оказался в прихожей. – Извини, – повторила она. – Просто я…
   – Просто вы живете иллюзиями, Ли, – выпалил он. Никогда еще она не видела его таким: губы его презрительно скривились, выражение лица было суровым и беспощадным.
   – Вы так думаете, потому что ваша мать вышагивает на импровизированном параде на пикнике, а отец в это время жарит на костре бифштексы. Неужели вы считаете, что можно весь мир привести к такой гармонии? Милая, вы так наивны! Вы родились в идеальной семье и повторили этот идеал и в своей семье. Но не все такие. В этой стране живут миллионы джудов – бедных, голодных, отвергнутых, запуганных, потому что не знают, что будет с ними завтра. И потому они тянутся к наркотикам и оружию. Становятся ворами и насильниками. Я – один из немногих счастливчиков, кому удалось вырваться из этой трясины. Но в этом заслуга не моих родителей. Так что не просите меня, чтобы я простил их, Ли. Никогда не просите об этом, потому что прощения не будет.
   Она протянула к нему руки и прошептала:
   – Сколько гнева. Я никогда тебя таким не видела.
   Он отшатнулся и вскинул голову.
   – Не надо!
   Она уронила руки и прошептала:
   – Извини.
   Он взял с вешалки свою куртку.
   – Нет, это мне надо извиняться. Я испортил вам прекрасный субботний вечер, и это после всех ваших трудов. Мне было очень приятно поболтать с Джои и… – Он надел куртку и стал застегивать молнию, но вдруг замер и умоляюще взглянул на нее. – Мне так жаль, что я все испортил.
   – Не надо было мне заводить этот разговор. Я обещаю больше не делать этого. Хорошо?
   Он достал из кармана перчатки и махнул ими в сторону спальни.
   – Ничего, если я пойду попрощаюсь с Джои?
   Она отступила на шаг и сказала:
   – Конечно.
   Он прошел по коридору и заглянул в ее спальню. Впервые, хотя бы и взглядом, он прикоснулся к миру вещей, ее окружавших. Флакончики духов на туалетном столике, открытые дверцы шкафа и в нем – вешалки с одеждой… Джои лежал на покрывале, разрисованном голубыми цветами, безжалостно скомкав его ногами. Под голову он подложил две подушки. Наволочки на них тоже были в голубых цветах.
   – Эй, Джои… пока. Мне пора.
   – Уже? – удивился Джои и бросил в трубку: – Подожди минутку.
   Кристофер махнул ему перчатками.
   – Спасибо. Мне очень понравилось. Я постараюсь еще как-нибудь заглянуть на стадион до конца сезона.
   – Да, конечно… эй… я рад, что ты пришел.
   Ли ждала его у двери. Он остановился перед ней. Глаза их встретились, расстались и встретились вновь. Он все комкал в руках свои кожаные перчатки.
   – Я не злюсь на вас, – сказал он. – Просто… ну, я немного взволнован.
   Он не устоял перед искушением вновь заглянуть в ее глаза цвета осенней листвы. Они были того же оттенка, что и цветы, которые она поставила за ужином на стол. Об этих глазах он так много думал, когда был вдали от нее, по выражению этих глаз он научился угадывать ее настроения.
   Когда он наконец заговорил, голос его прозвучал еле слышно:
   – Что мы делаем, Ли?
   – Миримся, – сказала она.
   – И это все?
   Она отвернулась.
   – Прошу тебя, Кристофер.
   Он вздохнул и хлестнул перчатками по ладони, потом медленно натянул их. Итак, ей хотелось играть в платоническую любовь. Черт возьми, этого он боялся еще больше, чем своих чувств к ней.
   – Можно мне еще как-нибудь зайти к вам? – спросил он.
   – Не знаю, – ответила она. – Это становится непросто для меня.
   – Что ж, позвольте прибавить вам еще одну морщинку, – сказал он и, поддавшись внезапному порыву, наклонился и поцеловал ее в губы. Поцелуй был достаточно коротким, чтобы отстраняться и протестовать, но в то же время теплее обычного дружеского. И уж вовсе не походил на трогательное прикосновение к щеке матери друга.
   Она все еще стояла, приоткрыв рот от неожиданности, когда он тихо сказал: «Простите» – и вышел, не дав ей вымолвить ни слова.
 
   В тот вечер он ждал, что она позвонит, и она действительно позвонила, хотя и довольно поздно, в одиннадцать. Наверное, все это время Джои висел на телефоне и только что освободил его.
   Когда зазвонил телефон, Крис был уже в постели, лежал, уставившись в темноту, и думал о ней. Он скатился к краю постели, нащупал на тумбочке трубку и произнес:
   – Алло.
   – Алло, – сказала она. И больше ничего.
   Он откашлялся.
   – Теперь, кажется, вы злитесь на меня.
   – Не смей больше никогда этого делать в присутствии моего сына!
   – Почему?
   – О, ради всего святого, Кристофер, что на тебя нашло?
   – Что на меня нашло? Я не знаю, то ли мне относиться к вам как к матери, то ли как к любимой женщине, – вот что! Ну так что же вы от меня хотите? Хотите, чтобы я убрался к чертовой матери? Я могу, пожалуйста!
   В трубке воцарилось молчание. Оно тянулось очень долго, и наконец она прошептала:
   – Проклятье.
   Он почти видел, как она сидит сейчас на кровати, обхватив голову руками.
   – Вы плачете?
   – Нет, я не плачу!
   Он протер глаза, потом так глубоко вздохнул, что звук получился похожим на храп лошади.
   – Черт возьми, Ли, я не знаю, – сказал он. Ответ его резанул слух, поскольку вопроса никто не задавал.
   На этот раз молчание длилось так долго, что зазвенело в ушах.
   Наконец она заговорила:
   – Насчет того, что ты только что сказал… я имею в виду, что ты не знаешь, как ко мне относиться… Тот же самый вопрос задаю себе и я в отношении тебя. Впервые в жизни я сталкиваюсь с этим. Ты входишь в мой дом, а мне кажется, что это входит Грег. И в то же время я чувствую, что это совсем другое. Ты – Кристофер, и, когда я с тобой, странное дело – я почти не вспоминаю о Греге. Потом ты уходишь, и меня охватывает чувство страшной вины, будто я какая-то… какая-то извращенка. Я хочу сказать, что я тоже читала книги по психологии, тоже, понимаешь! И греческую мифологию! И знаю, что такое эдилов комплекс!
   Она все больше распалялась и словно спорила с самой собой.
   – А почему вы испытываете чувство вины?
   – О, не надо… мы же не комедию разыгрываем. Это жизнь, и не надо провоцировать меня на излишнюю откровенность. Я этого совсем не хочу.
   Он не сказал ни слова в ответ, лишь вслушивался в легкое жужжание телефонной линии, и ему казалось, что это в обоих направлениях несутся флюиды их сомнений.
   Наконец она нарушила молчание.
   – Послушай… мне кажется, нам не стоит видеться какое-то время.
   Он молча принял ее слова, и они камнем легли на сердце.
   – О'кей… если вы этого хотите…
   Голос ее прозвучал жалобно:
   – Не то что я хочу этого. Просто так должно быть.
   – Да, я понимаю.
   Опять молчание, и ее слова:
   – Что ж… уже поздно. Нам с утра надо быть в церкви.
   – Да, конечно.
   – Ну… до свидания.
   – До свидания.
   Но повесить трубку оба не решались. Словно боялись, что, прервав разговор, потеряют друг друга навсегда. И они еще какое-то время вслушивались в дыхание друг друга. Она представлялась ему сейчас в пышной, разрисованной голубыми цветами постели. Его она видела в скромной, холостяцкой.
   Наконец он сказал:
   – Еще раз спасибо за ужин. Ублажили обжору.
   Она не нашла в себе сил расхохотаться. В эти минуты ей было не до смеха. И казалось, что больше уже никогда и не будет.
   – Пока, Кристофер.
   – Пока, Ли.
   На этот раз он первым повесил трубку, а потом лежал в темноте, думая о том, жжет ли ей сейчас глаза так же, как и ему.
 
   Будущее без Криса представлялось ей безрадостным, она чувствовала, что не заслуживает такой жестокой кары. Стояло унылое время года, и перспектива зимней спячки еще больше угнетала ее.
   Дженис была так занята учебой, что почти не звонила матери, так что Ли изредка приходилось звонить самой. Но разговоры бывали сумбурными и обычно заканчивались скороговоркой Дженис: «Извини, мам, но я должна бежать, меня уже ждут, мы, как всегда, опаздываем».
   Джои был увлечен первой любовью. Часто по вечерам, после ужина, он наряжался, как щеголь, и мчался к дому Сэнди Паркер, предоставляя Ли полную свободу действий. Иногда Джои приглашал Сэнди к себе, и тогда они устраивались в гостиной и таращили друг на друга глаза в промежутках между нежными сценами на диване, которые так смущали Ли, что она в конце концов сбегала и уединялась в своей спальне в обнимку с журналом «Цветы».
   Оррин и Пег Хилльеры отправились путешествовать по Новой Англии, намереваясь исколесить все Атлантическое побережье. Вернуться они планировали ко Дню Благодарения^[1].
   Ли оставалось лишь звонить знакомым, подыскивая себе компанию на вечер. Пару раз она ужинала у Донны и Джима Клементсов, ходила в кино с Сильвией и Барри, и даже однажды – в бар с Нэнси Макфаддон. Посещала родительские собрания в школе, занималась последними приготовлениями сада к зиме, пекла пирожки и торты к ежегодной осенней ярмарке, устраиваемой церковью.
   Но чаще всего вечерами она оставалась одна.
   Как-то, уже после десяти, она выключила свет и подошла к окну – в пижаме, втирая в руки лосьон, любуясь полнолунием, когда вдруг мимо дома проплыла черно-белая патрульная машина – так медленно, что ей даже показалось, водитель заметил ее в темном окне. Она не сомневалась в том, что это был Кристофер. Луна светила так ярко, что машину она разглядела отчетливо, и к тому же ехала она так медленно, что никого другого за рулем вообразить было нельзя.
   Ее охватила паника.
   Она замерла у окна, почувствовав, как запылало лицо и неудержимо потянуло к нему, словно внутренний голос, отринув все запреты, умолял выбежать ему навстречу.
   Конечно, он не остановился, тихо проехал мимо, и она задрожала от одной мысли о том, что он наблюдает за ее домом.
   Вернувшись в постель, она вытянулась на спине, зажав одеяло под мышками так, что грудь ее стала плоской, и так лежала, не шелохнувшись, словно, стеснив себя в движениях, могла избавиться от желания, охватившего ее минуту назад у окна.
   «Ты приняла правильное решение, – уговаривала она себя. – Роман с ним – это катастрофа. Скандал. Представь, что скажут люди».
   Странно, но суровый приговор не помог ей ни уснуть, ни избавиться от тоски, ни вычеркнуть Кристофера из памяти.
   Она была все так же тверда в своей решимости больше не видеть Кристофера, даже когда октябрьские дожди сменились морозами – унылое время года, которое заставляет еще острее переживать одиночество.
   Город начинал готовиться к кануну Дня всех святых, тридцать первому октября. Начиная с 1920 года городские власти старались отмечать этот праздник шумно, но организованно, пытаясь искоренить дикие традиции прежних времен чинить в этот день беспорядки. С тех пор Анока снискала себе славу мировой столицы по проведению Дня всех святых. В этом году, как и во все предыдущие, программа праздника была очень насыщенной. Намечалось шествие уличных скрипачей; бейсбольный турнир, на котором «Торнадо» Аноки должны были сразиться со своими главными соперниками – «Кардиналами» – Кун-Рэпидз; карточный турнир среди взрослых жителей города; соревнования по подковке лошадей; праздник тыквенного пирога; большая гонка на пять километров и спортивная ходьба на милю. Спонсоры выделяли средства на оборудование «Дома с привидениями», проведение сатанинской ярмарки; учащиеся средней школы должны были разрисовать витрины магазинов. Кульминацией празднеств должны были стать детский парад в пятницу днем и торжественный парад в субботу, а вслед за ним – коронация «мисс Аноки».
   Для местной торговли настал звездный час.
   Но намечавшиеся торжества прибавляли забот и стражам порядка.
   Ли с головой окунулась в работу.
   Казалось, всем горожанам вдруг разом понадобились высаженные в горшочки хризантемы и фонари из тыквы с прорезанными отверстиями в виде глаз, носа и рта. Домовладельцы бросились украшать свои дворы. В городе царила атмосфера карнавала – с деревьев свисали силуэты, олицетворяющие привидения, у дверей домов болтались черные скелеты. Возле фонарных столбов и заборов появлялись чучела и тыквы. А в «Эбсолутли флорал» композиции из сухих осенних цветов стали самым расхожим товаром.
   Когда старшеклассники пришли разрисовывать витрину магазина, Ли и Сильвия возились с цветами на складе. В магазине пахло горячим яблочным сидром, который разливали из электрического чайника, выставленного у входа. Подростки размалевывали стекла, потягивали сидр и веселились от души. Бухгалтер работал в кабинете на втором этаже, в магазине расхаживали двое посетителей, и Пэт Голсуорти их обслуживала. Ли занималась самым неприятным делом – меняла воду в канистре с рассадой редиса, от которой исходил такой едкий запах, что жгло глаза.
   – Боже, до чего же вонючий материал, – воскликнула она, пересаживая корешки в свежую воду и выливая воду из старого резервуара, который обработала хлорной известью.
   Сильвия помогла ей домыть резервуар и сказала:
   – Вчера мне звонила мама. Они в Браттлборо, в Вермонте. Тебе она не звонила?
   – Нет, со вторника не было звонков.
   – Она говорит, там очень красиво.
   – Я знаю. Она сказала, что они даже не хотят двигаться дальше.
   – Она говорила с тобой насчет Дня Благодарения?
   – Нет.
   – Она хочет в этом году отпраздновать его у себя.
   – Отлично.
   – Сказала, что, к тому времени как они вернутся, ей опять захочется стряпать, да и времени у нее будет достаточно, чтобы как следует подготовиться к торжеству.
   – Прекрасно. Я так рада, что не мне придется возиться со всем этим. Я что-то в этот раз не настроена принимать гостей.
   – Но она, разумеется, попросит и нас принести что-нибудь к столу.
   – За мной, я уверена, будут пироги. Она любит их в моем исполнении.
   – А я займусь брокколи и рисом. Да, кстати, она просила передать тебе, чтобы ты пригласила Криса.
   Ли как раз переливала воду в этот момент. Струя замерла, когда Ли подняла взгляд на сестру. Сильвия ничего не заметила и продолжала говорить.
   – Они с отцом прониклись к нему большой симпатией. А ты знаешь, что, когда умер Грег, Крис послал им карточку с соболезнованиями? На маму это произвело огромное впечатление. И я-то знаю, что окончательно он пленил ее, когда включил в свою волейбольную команду на пикнике. Ты давно не звонила ему?
   Избегая смотреть на Сильвию, Ли сосредоточенно мыла канистры.
   – Давно.
   – Тогда позвони и скажи, что он приглашен на праздничный обед.
   – Да, конечно… я позвоню.
   – Ну, а как сердечные дела у Джои?
   Разговор перешел на другую тему, и о Кристофере больше не вспоминали. Школьники, разрисовав витрину, зашли в магазин поблагодарить хозяек за то, что разрешили им это сделать. Сильвия подарила каждому по яркой гвоздике.
   Спустился бухгалтер и сказал, что закончил все расчеты, и дал ей подписать бумаги. Ли вытерла руки и расписалась. Сильвия и Пэт Голсуорти начали готовить магазин к закрытию. Когда Пэт попрощалась и сестры остались одни, Ли выключила радио и взглянула на Сильвию, которая уже надевала пальто. Она уже открыла было рот, чтобы сказать Сильвии о том, что не хочет приглашать Кристофера на семейный обед, но тут же представила, как изумленно уставится на нее сестра и обязательно спросит: «Почему?»
   Она сжала губы, надела пальто, и они вдвоем вышли на улицу, где ветер кружил опавшие сухие листья и, выдохшись, во дворах опускал их на землю. Сильвия уже подходила к своей машине, когда Ли окликнула ее:
   – Сильвия… насчет Дня Благодарения…
   Сильвия обернулась и выжидательно смотрела на сестру, поигрывая ключами от машины.
   Но Ли так и не смогла найти подходящего предлога, чтобы исключить Кристофера из числа приглашенных на праздник. Пришлось сочинять на ходу:
   – Ты знаешь, у меня есть новый рецепт овощного рагу, хочу попробовать. Может, ты займешься пирогами?
   Сильвия с сомнением взглянула на сестру.
   – Мама будет разочарована. У меня они получаются совсем не хрустящими, не то что у тебя.
   – Ну хорошо, может, я управлюсь и с пирогами, и с рагу.
   – Давай дождемся маму и тогда вместе обсудим меню.
   «Трусиха!» – подумала про себя Ли, садясь в свою машину. Она долго не заводила мотор и сидела, вцепившись в руль, уставившись в никуда, чувствуя себя ничтожеством, посмевшим лишить Кристофера радости праздника в семейном кругу. Еще больше угнетало сознание того, что ей все равно придется солгать, потому что она твердо решила сказать всем, что в День Благодарения у Кристофера дежурство.
   В день Большого парада жители Аноки уже с утра высыпали на улицы. Тысячи горожан бродили по магазинам, завтракали в кафе, занимали места у обочины дороги, по которой должны были пройти колонны. Автомобили заполонили все возможные места стоянки. Дети в карнавальных костюмах, за руку с мамами, с восторгом разглядывали разрисованные витрины магазинов. Ли выглянула на улицу и увидела, что на тротуарах уже выставляют складные стулья. А в магазине был настоящий сумасшедший дом. Лишь двое посетителей проявляли интерес к цветам, остальные лишь сеяли хаос. Какая-то женщина с грудным ребенком на руках рассматривала поздравительные открытки, в то время как ее дитя закатывалось в истошном крике. Ватага мальчишек, обнаруживших, что в магазине дают бесплатно яблочный сидр, сновала туда-сюда, каждый раз приводя новых друзей. Прихрамывая, зашла пожилая женщина и с отчаянной мольбой в голосе спросила: «Можно воспользоваться вашим туалетом?» Ворвался представитель оргкомитета конкурса красоты, требуя: «Букеты для кандидаток в королевы – быстро, они мне нужны немедленно!» Телефон не умолкал. Посетители толпились у прилавка. Опять открылась дверь, и сквозняком опрокинуло горшок с цикламеном.
   В час дня Ли воскликнула, схватившись за голову:
   – Все, довольно! Давайте закрывать!
   Они с облегчением заперли дверь и, одевшись, вышли на улицу, смешавшись с толпой зрителей, собравшихся посмотреть красочное шествие по Мейн-стрит под звуки школьного оркестра.
   О, какое блаженство! День выдался изумительный, и так приятно было оказаться на улице. Над головой сияло голубое небо, кое-где пестревшее пушистыми белыми облаками. Солнце припекало спину, и Ли комфортно чувствовала себя в своем хлопчатобумажном пиджаке. Мейн-стрит была расцвечена флагами – оранжево-черными, американскими, флагами местных школ и просто декоративными.
   Мимо проехала полицейская машина, и у Ли дрогнуло сердце. Но за рулем сидел кто-то другой, не Кристофер.
   Чуть правее, у обочины, собрались подростки, они весело смеялись, подшучивая друг над другом. Один из них запустил высоко в воздух тыкву размером с волейбольный мяч. Она с треском приземлилась, и стоявшие на тротуаре зрители испуганно отпрянули, отряхиваясь от прилипших тыквенных волокон. Раздался смех, перемежавшийся бранью и гневными возгласами.
   Кристофер остановил свою патрульную машину на углу квартала, тем самым перекрыв движение. Он вышел и как раз оказался свидетелем переполоха, вызванного падением тыквы на мостовую.
   Он тут же поспешил к месту инцидента.
   Он прошел через толпу зевак – невозмутимый, представительный.
   Подойдя к расшалившимся подросткам, спросил:
   – Ребята, это ваших рук дело?
   Один из них ответил:
   – Черт возьми, конечно же, нет. Это старуха кинула. Она пошла вон туда, да, Кевин?
   Кевин подтвердил:
   – Да-да, туда, вниз.
   Кристофер сохранял выдержку.
   – Вам придется все здесь убрать.
   Один из мальчишек выругался.
   А вдалеке уже показались цветные мундиры гвардейцев, за ними следовал оркестр, и семьдесят пар белых ботинок должны были вот-вот ступить в тыквенное месиво.
   – Сию минуту! – приказал Кристофер. – Иначе я запишу ваши имена, и я уверен, что большинство оркестрантов с удовольствием вышлют вам счета за химчистку.
   Один из подростков сдался.
   – А чем мы должны это подбирать?
   Кто-то передал газету. Трое мальчишек взяли ее, вышли на мостовую и, руками собрав мусор, завернули его в газету. Офицер Лаллек стоял рядом, наблюдая.
   Ребята едва успели отбежать к тротуару, как на мостовую ступил американский легион гвардейцев с флагами. Кристофер кивнул в сторону своей машины.