Спенсер Лавирль. Сила любви

   Они одновременно выронили вилки и бросились друг к другу в объятия. Сердца их разрывались от любви и страха, и еще от сознания того, что боль, которую они оба предвидели, уже давала о себе знать.
   – Боже мой, – с отчаянием в голосе воскликнул он, – я же люблю тебя.
   – Через полчаса вернется Джои, – сказала она. – Нам надо поторопиться.
   Он подхватил ее ка руки и отнес в спальню. Ласки их были проникнуты особой нежностью, поскольку в них присутствовал новый оттенок: извинение. Им были окрашены их прикосновения, шепот, взгляды.
   Кристофер каялся в том, что вместо облегчения принес ей в этот вечер новые слезы; Ли было стыдно за то, что он оказался прав в своих подозрениях: она и в самом деле иногда была склонна думать о том, что переболеет им до того, как обо всем узнают дети.
 
   В последующие недели их примирила сама жизнь. Она щедро дарила им счастливые минуты близости, спасая от самих себя, потому что в такие моменты собственное «я» отступало на второй план. Конечно, о нем не забывали, но это проявлялось лишь в том, что они с радостью отдавали себя друг другу.
   О той, первой размолвке очень скоро забыли.
   Они выкраивали часы для свиданий.
   Экономили обеденное время.
   они научились заниматься любовью, укладываясь в десять минут и даже меньше. Правда, иногда секс уступал место доверительным беседам. И именно дружба, крепнувшая с каждым днем, наполняла их отношения особым смыслом.
   «Секс, – говаривали они, – что ж, секс есть секс. Но, надо признать честно, в сексе любая пара может достичь совершенства. А вот остаться при этом еще и друзьями – это гораздо сложнее».
   Возможно, они переоценивали значение дружбы, но первая ссора здорово напугала их обоих.
   Однако чувства более глубокие, нежели дружба, не давали Кристоферу покоя, и однажды утром он решился на серьезный разговор.
   Джои в тот день ночевал с Уитманами в мотеле, где они праздновали пятнадцатилетие Денни. Впервые Кристофер проснулся на рассвете в постели с Ли.
   Он открыл глаза и увидел ее рядом – она лежала на животе, левую руку засунув под подушку, правой упираясь в деревянную спинку кровати. Рассвет был серым, и его тусклые блики, словно испанский бородатый мох, обволакивали ее обнаженные лопатки, руки и лицо. Лишь темные ресницы выделялись на фоне этого унылого бесцветия. Рот ее был приоткрыт, но она, казалось, не дышала. Виден был ее левый глаз. Под нижним веком залегла крохотная складочка, вобравшая в себя первую утреннюю тень, у носа виднелась другая, которая вела к уголку рта. Пока Кристофер разглядывал ее, шевельнулся большой палец ее правой руки, потом левая нога под одеялом. Этот большой палец – мозолистый, похожий на лопатку, – хранил под своим коротким ногтем следы вчерашнего труда. Кристофер вдруг поймал себя на том, что ему начинала нравиться ее щепетильность в отношении своих рук, как полюбил он и сами руки ее – натруженные, запачканные, испещренные царапинами от возни с землей, окрашенные хлорофиллом.
   Он перевернулся на живот и принял такую же позу, как и она: подмяв под щеку подушку, согнув ногу в колене. Подкравшись рукой к изголовью, он притронулся к ее руке. Она сладко спала и не ощутила его прикосновения. Большим пальцем он потер шершавую подушечку ее пальца, продолжая любоваться ее лицом. Он хотел иметь право каждый день просыпаться возле нее. Он мечтал о том, чтобы всю оставшуюся жизнь по утрам, едва открыв глаза, он видел ее шершавые руки и непослушные волосы, ее мягкие губы.
   Он терпеливо ждал, пока она проснется, чтобы сказать ей об этом. Рассвет, набирая силу, подкрашивал в теплые тона ее волосы и кожу. Волосы побронзовели, на обнаженных плечах проступили рыжеватые веснушки.
   Она открыла глаз и увидела, что он разглядывает ее. Приподняв голову, она зажмурилась и яростно потерла под носом, потом вновь устремилась к подушке. Уткнувшись в нее, она улыбалась ему.
   – Доброе утро, – пробормотала она.
   – Доброе утро.
   – Ты разглядывал меня.
   – Мм… хм…
   – И как долго?
   – Всю ночь. Не хотел терять ни минуты.
   – Обманщик.
   – Только с рассвета.
   – Ммм…
   Было видно, что она хотела еще поспать, и он решил не мешать ей. Сердце его учащенно билось, он все думал, как лучше задать мучивший его вопрос, опасаясь услышать «нет», что будет означать конец их отношениям. Он думал и о том, что долгие годы ему даже в голову не приходило заняться поисками спутницы жизни, и вот нежданно он нашел ее в той, кого менее всего мог представить в этой роли. Тридцать лет жизни вдруг спрессовались в один решающий миг, от которого зависела судьба. Ему казалось лишним подыскивать заранее слова, поскольку он считал, что самое главное в этой ситуации – найти верный момент, а что до слов… черт возьми: тут бы хоть что-нибудь пробормотать – так бьется сердце и так дрожишь от страха получить отказ.
   Она, похоже, опять погрузилась в сон, и все это время он не выпускал ее пальцев, и волнение сдавливало грудь, подступало комом к горлу.
   Боже, а если она скажет «нет»? Разве найдет он когда-нибудь другую женщину, которая могла бы сравниться с ней?
   Она шевельнулась.
   – Ли? – тихо позвал он.
   Открылся ее левый глаз. Рыжеватая радужная оболочка была испещрена темными прожилками, словно цветок тигровой лилии.
   – Хм?
   Он привстал с подушки, взял ее правую руку и поцеловал у основания большого пальца. Страх сковал его; он так долго не мог вымолвить ни слова, что она спросила:
   – Что, милый?
   Уставившись на их сплетенные руки, он наконец выпалил:
   – Я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой.
   Она оторвала от подушки голову. Теперь ее лицо было хорошо видно: глаза широко раскрылись, и в них бушевали испуг и изумление, растерянность и восторг, – О, Кристофер, – сказала она, привалившись к спинке кровати, прикрывая простынями обнаженные груди. – Я боялась, что рано или поздно ты заведешь этот разговор.
   – Боялась? Я говорил, что люблю тебя. Ты сказала, что любишь меня. Почему же ты боишься?
   – Нас разделяют пятнадцать лет.
   – Мы об этом знали с самого начала, и тем не менее это нас не остановило.
   Он тоже сел рядом с ней, вытянув ноги, подложив под спину подушку. Одеяло прикрывало его ноги и бедра.
   – Тебе придется долго объяснять мне, почему это имеет хотя бы малейшее значение.
   – Ты прекрасно знаешь все доводы.
   – Например?
   Когда она упрямо отказалась назвать хотя бы один, он сделал это за нее.
   – «Что скажут люди?» – может, мы с этого начнем?
   – Хорошо, давай. – Она повысила голос. – Только учти, что меня не так уж беспокоит мнение окружающих. И дело даже не в моих родителях, сестре или Джои. Для меня важно мнение Дженис. Давай начнем с нее.
   – Позволь мне напомнить тебе то, о чем я уже не раз говорил. Никогда – ни словом, ни жестом, ни намеком – я не обнадеживал Дженис. Несколько раз после смерти Грега я обнял ее, но тогда все друг друга обнимали, так что это не считается. Никогда я не делал тайны из того, что встречаюсь с тобой. И, положа руку на сердце, ты и сама ни разу не скрыла этого от детей и других.
   Она слегка прикусила большой палец.
   – Я прав? – настойчиво спросил он.
   Обеими руками она обхватила колени и еле слышно ответила:
   – Прав.
   – Более того, бывали случаи, когда ты прямо спрашивала своих детей, не возражают ли они против наших встреч, не правда ли?
   – Да.
   – Как в канун Нового года, например?
   – Так.
   Выложив свои доводы, он продолжал:
   – Чувства, которые Дженис, как ей казалось, испытывала ко мне, не были взаимными. Если ты воспитала своих детей именно так, как мне представляется, дочь твоя должна понять, что ты тоже имеешь право на счастье, и благословит наш союз. А если нет… – Он развел руками. – Что ж, если случится худшее, тогда и будем думать. Как говорится, будем решать проблемы по мере их поступления.
   – Но для Дженис это будет страшным ударом. Подумай только – она призналась мне в своих чувствах к тебе. Она покупала тебе билеты на бейсбол к Рождеству. Она открыто напрашивалась пойти вместе с тобой на матч.
   – А что – мы с тобой виноваты в этом? Неужели нам нужно расстаться из-за того лишь, что в меня влюблена Дженис? Я согласен, она, наверное, будет шокирована этой новостью, но со временем смирится. Итак, какие еще возражения у тебя имеются?
   – Это не возражения, Кристофер, это здравый смысл.
   – Хорошо, что еще подсказывает тебе здравый смысл?
   – Мне не нравится твой тон.
   – А мне не нравится твой ответ!
   – И вообще мне все это неприятно! Мы никогда раньше не ссорились.
   – Черт возьми, Ли, это неизбежная реакция мужчины, когда женщина отвергает его. Он просто начинает бороться за нее!
   – Хорошо, – сказала она, сжав руками бедра, словно выпуская из них воздух. – Хорошо.
   Простыня соскользнула с ее грудей. Она вернула ее на место и зажала под мышками.
   – Можно не принимать во внимание все, что со временем может измениться. Но от разницы в возрасте никуда не уйдешь. Она будет существовать всегда.
   – Я и не хочу, чтобы она исчезала. Я люблю тебя такой, какая ты есть, ты любишь меня таким, каков я, и я не вижу причин, почему наши чувства должны измениться с годами.
   – Но, Кристофер… – Покачав головой, она, вдруг утомившись, прекратила дальнейший спор.
   – «Но, Кристофер, а как же дети?» Ты это собиралась сказать, не так ли?
   Взгляды их встретились, и он заметил, что в глазах ее постепенно угасает злобный огонек. Он почувствовал, что и сам успокаивается, но понимал, что вопрос о детях будет самым сложным.
   Он постарался быть предельно искренним.
   – Я не хочу детей, Ли. И никогда не хотел. Я уже говорил тебе об этом. Еще в детстве я усвоил, что не хочу подвергать этих несчастных крошек испытаниям, через которые прошел сам. А когда вырос и стал потом полицейским, я столько насмотрелся на бедных, нелюбимых, голодных отпрысков, что решил для себя окончательно: никогда не иметь детей.
   – Но твои дети не были бы бедными, нелюбимыми и голодными. Из тебя получился бы такой хороший отец, – взмолилась она.
   – Я могу с таким же успехом быть хорошим отцом твоим детям, если женюсь на тебе. Если не Дженис, то Джои уж точно. Я уже полюбил его, и, если не ошибаюсь, и он проникся ко мне. С тех пор как умер Грег, я уже и так выступаю в роли отца Джои, а если мы поженимся, это закрепится официально.
   Она знала, что в отношении Джои так оно и есть: мальчик просто смотрел ему в рот.
   Кристофер торопился продолжить:
   – И ты забыла о Джуде. Я дал себе обещание заботиться о нем, пока он не получит диплом об окончании школы и твердо не встанет на ноги. Ему необходима моя поддержка. Так что у меня будут довольно обширные отцовские обязанности… и, ты права, я думаю, что хорошо справлюсь с ними. А что до Дженис, то не думаю, что она найдет во мне отца, и вряд ли ей это нужно. Она взрослая. Но я смогу стать опорой для вашей семьи и занять место, пустующее со смерти Билла. Я знаю, что должно пройти время, прежде чем Дженис привыкнет к этому. Но и она полюбит какого-нибудь парня, полюбит по-настоящему и тут же забудет, что когда-то глядела в мою сторону. А увидев, что ты счастлива, будет счастлива тоже.
   Ли откинулась на спинку кровати и закрыла глаза. Какая сладость и в то же время горечь в том, что они нашли друг друга и полюбили. Какая несправедливость в том, что такая случайная цифра – пятнадцать – разделяет их и встает преградой на пути к счастью. Она любила его – в этом у нее не было ни малейших сомнений, – но ведь любовь предполагает и ответственность за судьбу своего избранника. Он же был слишком молод, чтобы всерьез думать о прозе жизни, так что именно ей, умудренной опытом, надлежало позаботиться о его благе.
   Она посмотрела на него.
   – В твоих устах все кажется таким логичным.
   Он взял ее руку и положил на простыни. Голос его прозвучал тихо, когда он ответил:
   – В любви нет никакой логики, во всяком случае, в любви моей к тебе. Я просто… – Он покачал головой. – Черт возьми, я просто был сражен. Внезапно. Наповал. Это было какое-то наваждение. Вот женщина, с которой я хотел бы прожить остаток своей жизни. Когда я впервые осознал это по-настоящему, я был ошеломлен, но не потому, о чем ты подумала. Меня никогда не волновало то, что ты старше или что скажут люди. Я тогда испугался, потому что знал: когда придет день и я попрошу твоей руки, я услышу от тебя именно те слова, что ты только что произнесла.
   Он вновь уставился на их сплетенные руки, и она видела, что он раздавлен ее отказом. В этот момент она почувствовала такой прилив любви и нежности к нему, что даже позволила своему воображению нарисовать себя в роли его жены и представить, как все ее близкие и знакомые радуются ее счастью. Но слишком многое противостояло этой идиллии.
   – Пожалуйста, пойми, Кристофер… я должна тебе это сказать. Я – женщина, созданная для семьи, я привязана и приговорена к ней. Лишить тебя счастья иметь своих детей, которые могли бы принести тебе столько радости, – это, как мне кажется, эгоизм, но не любовь.
   – Я говорил тебе, Ли… – Он поймал ее взгляд и сказал с хладнокровной уверенностью: – Я не хочу иметь своих детей.
   – Все хотят иметь детей.
   – Ошибаешься. Ты не можешь судить обо всех.
   Она вздохнула, глубоко и тяжко, плечи ее поникли, взгляд устремился к подножию кровати. Он провел большим пальцем по ее ладони и сказал:
   – Пятьдесят процентов американских семей уже не традиционны, ты знаешь об этом? Пятьдесят процентов. Так войдем в их число.
   Может, так оно и было, но ей вдруг стало не по себе от такой статистики. Пятьдесят процентов… пятьдесят. Боже, что же случилось с этой страной?
   Они долго молчали, погруженные в свои мысли. Он чувствовал, как от разочарования к горлу подступает ком. Она же думала о том, что ее согласие может стать роковой ошибкой, когда, спустя годы, она состарится и он начнет сожалеть об упущенных возможностях, о том, что не женился на молодой женщине, не обзавелся собственными детьми. Может, это произойдет и гораздо раньше, когда ее сексуальной активности заметно поубавится. Еще десять лет, а может, и пять – и она вступит в полосу климакса, в то время как он достигнет пика зрелости, она станет для него тяжкой обузой. Ей казалось, что принять его предложение значило бы переступить некий порог нравственности, поступить по отношению к нему неблагородно.
   – О, Кристофер, – вздохнула она, – я не знаю.
   Когда он заговорил, в голосе звучали нотки мольбы.
   – Может быть, мы ляжем, Ли? Пожалуйста. Ведь это наше первое утро, когда мы проснулись в одной постели. Ложись на свою подушку, я лягу на свою, и, пока мы говорим, я буду держать тебя в своих руках.
   Она уступила его нежным уговорам и позволила ему уложить их подушки рядом. Укрывшись простынями, они прижались друг к другу, поглаживая друг друга по спине, хотя ласки эти были, скорее, утешением, нежели прелюдией к близости.
   – О, Кристофер, – вздохнула она, радуясь тому, что вновь ощущает теплую наготу его тела, но по-прежнему думая об их будущем. – Извини, что я рассердилась на тебя, но ты просишь меня принять такое трудное решение.
   – Неужели ты не видишь, – сказал он, – как тесно переплелись наши жизни? Ведь я делаю в твоем доме все, что положено делать мужу. Помогаю купить елку к Рождеству. Устанавливаю ее. Чиню шланги и выравниваю стиральную машину, подстригаю газон на лужайке, провожу воспитательные беседы с твоими детьми, когда они взваливают на тебя свои обязанности. Я утешаю тебя, когда ты грустишь, занимаюсь с тобой любовью, когда ты весела, и даже иногда сажусь во главе стола, и тебе это нравится – только не говори, что нет. Я сажаю твоего сына за руль, впервые в его жизни, хожу смотреть его игру в футбол, и именно я прибегаю к тебе в полночь, когда ты сходишь с ума, думая, что с сыном что-то случилось. И помни, пожалуйста: я ведь делал все это бескорыстно. Я не собирался вторгаться в твою семью, но ничего не поделаешь: это случилось. И говорить о том, что брак наш не удастся… да я ни за что не поверю в это, Ли.
   – Я никогда и не говорила этого. Я имела в виду лишь то, что существуют обстоятельства, препятствующие нашему союзу.
   – Жизнь полна препятствий. Но они для того и существуют, чтобы их преодолевать.
   Это мудрое изречение было вполне и в ее духе. Теплые ладони Кристофера продолжали гладить тело Ли, своей нежностью словно убеждая ее согласиться. Боже, до чего же приятно было лежать рядом с ним, чувствовать, как нарастает его возбуждение. Как легко было бы сказать «да» и всю оставшуюся жизнь наслаждаться этими восхитительными мгновениями утреннего пробуждения. Она так много лет просыпалась по утрам одна! А ведь мужчины и женщины созданы для того, чтобы быть вместе. Она вдруг представила, что объявляет матери о своем замужестве, но резко прогнала прочь эту мысль, не желая думать об этом сейчас, когда ей было так сладко от прикосновения его рук, от его запаха и тепла.
   – Скажи мне, – сказал он, заглядывая ей в глаза, – если бы не было никаких пресловутых обстоятельств – ни разницы в возрасте, ни влюбленности Дженис, ни общественного мнения… Если бы речь шла только о тебе и мне, о том, каким ты меня знаешь и любишь, о том, что и я тебя люблю… тогда ты вышла бы за меня замуж?
   Она посмотрела в любимые голубые глаза и ответила так, как подсказывало сердце.
   – Да, я бы стала твоей женой… но, Кристофер, жизнь – это не…
   Он приложил палец к ее губам, не дав ей договорить.
   – Вот и все… ты сказала самое главное. Да, ты бы вышла за меня замуж. Ты хочешь этого. А теперь хотя бы на какое-то время примирись с этим. Хорошо? Не выискивай никаких проблем!
   Они вновь прижались друг к другу, ее гладкие ноги сплелись с его мускулистыми, заросшими.
   – О, Кристофер, – вздохнула она (уже в который раз за сегодняшнее утро), – мне бы очень хотелось сказать «да» и чтобы это было естественно и просто.
   – Брось ты читать всякие книжонки, – сказал он. – Ты забиваешь себе голову какими-то дурацкими идеями. Мы вместе, потому что любим друг друга, а не потому, что ищем друг в друге отдушину. Так ведь?
   Она слегка запрокинула голову, чтобы видеть его лицо.
   – Так, – прошептала она. – Потому что любим друг друга.
   Взяв ее лицо в свои руки, он вновь повторил:
   – Будь моей женой, Ли.
   Она закрыла глаза и поцеловала его, оттягивая время. Но рядом было его обнаженное тело, и решения давались ей с трудом. Он уже был возбужден, ноги их тесно переплелись, и ее разгоряченное тело отвечало ему согласием.
   – Это нечестно, – прошептала она в его раскрытые губы, – делать мне предложение в такой момент.
   – Выходи за меня замуж.
   Диалог их продолжился нескончаемым потоком поцелуев.
   – Можно мне немножко подумать?
   – Сколько?
   – День, неделю, а может, все произойдет и раньше. Я не знаю, Кристофер. Я бы хотела это знать, но… увы.
   – Но ты любишь меня?
   – Да.
   – Ты не забудешь об этом, пока будешь думать?
   – Нет.
   – Ты собираешься с кем-нибудь посоветоваться?
   – Нет, скорее всего, нет.
   – Хорошо, потому что многие, я знаю, попытаются отговорить тебя.
   – Я тоже это знаю.
   Уже другим тоном, склонившись над ней, он воскликнул с искренней страстью в голосе:
   – О Боже, я люблю тебя. Пожалуйста, скажи «да».
   – Я тоже тебя люблю, и я постараюсь.

Глава 17

   Около восьми часов утра они встали с постели, приняли душ. Ли первой прошла в ванную, оделась и уже разглядывала содержимое его холодильника, когда он появился на кухне, в приспущенных серых спортивных брюках, с полотенцем в руках.
   – Я хочу приготовить тебе завтрак, чтобы отметить наше первое утро, но ничего подходящего у тебя не нахожу.
   Он встал рядом с ней – благоухающий свежими ароматами шампуня и мыла – и тоже заглянул в холодильник.
   – Извини, детка. Я обычно завтракаю в кафе.
   – Хочешь, поедем ко мне и поедим? У меня полно вкусных вещей, из которых можно состряпать бесподобный омлет. Джои еще наверняка нет дома, так что никто ничего не заподозрит.
   – Хорошо, едем к тебе, – согласился он и пошел одеваться.
   Они отправились каждый на своей машине и подъехали к ее дому около девяти утра. Когда Ли уже въехала во двор, кровь хлынула к ее лицу: она увидела машину Дженис. Ли в ужасе уставилась на нее, вцепившись в руль, с трудом переводя дыхание. Кристофер уже вышел из своей машины и шел по двору. Он поднял дверь в гараж и, когда Ли заехала внутрь, помог ей выйти. Они стояли в холодном гараже, переводя изумленные взгляды с машины Дженис друг на друга.
   – Что ж, кажется, начинается, – наконец вымолвил он.
   – Мне и в голову не могло прийти, что она вдруг приедет.
   – Она не звонила, не предупреждала тебя?
   – Нет.
   – И как ты собираешься ей все объяснить?
   – Можно сказать, что мы были в церкви.
   – Это в голубых-то джинсах?
   – Ты прав. Кроме того, она знает, что я всегда хожу на десятичасовую службу. Интересно, когда она приехала?
   – Судя по наледи на ветровом стекле, она пробыла здесь всю ночь.
   – Надеюсь, ничего страшного не произойдет. Пожалуй, будет лучше, если я пройду в дом и все выясню.
   Когда она развернулась в сторону дома, он схватил ее за руку.
   – Ли, я хочу пойти с тобой.
   – Она разозлится.
   – Ничего, меня это не пугает.
   – И очень смутится.
   – Я хочу, чтобы мы вместе предстали перед ней. Если ты в чем-то и виновата, я виноват не меньше. Кроме того, если она вдруг видела, как мы вместе въезжали во двор, то мое бегство будет выглядеть трусостью.
   Они вошли в дом вместе. Дженис стояла возле кухонного стола, прижимая к щеке пакетик со льдом, и молча смотрела на них.
   – Дженис, что случилось? – Ли бросилась к дочери, даже не сняв куртки.
   – Ничего! – огрызнулась Дженис, поджав губы.
   – Что с твоей щекой?
   – Зуб мудрости. Где ты была? Впрочем, это и так понятно!
   Ли сняла куртку и повесила ее на стул.
   – У Криса.
   – Всю ночь? Мама, как ты могла? – Лицо Дженис полыхало. Она избегала встречаться взглядом с Кристофером.
   – Прости, что тебе так пришлось узнать об этом.
   – Где Джои?
   – Он ночевал в мотеле с Уитманами.
   – Он в курсе того, что происходит?
   – Нет.
   – О Боже, я не могу в это поверить! – Дженис закрыла лицо рукой и отвернулась.
   Кристофер стоял у Ли за спиной.
   – Мы с твоей мамой обсуждали, говорить тебе или нет. Она решила, что лучше немного подождать, чтобы получше разобраться в своих чувствах.
   – Ее чувства! Ее! – Она гневно обрушилась на него. – А о моих чувствах кто-нибудь подумал? А о Джои? Все это отвратительно!
   – Почему? – спокойно спросил он.
   – Я не так глупа! – взорвалась Дженис. – И знаю, что женщина так просто не останется ночевать у мужчины. Без секса тут не обойтись. Не так ли?
   Ли одернула дочь.
   – Дженис, ты ведешь себя грубо.
   Кристофер сохранял спокойствие.
   – С июня мы с твоей мамой так много времени проводили вместе.
   – С тех пор как погиб мой брат! Называй вещи своими именами! Не с этого ли все началось? Убитая горем женщина ищет утешения в объятиях молодого мужчины.
   – Я тоже искал утешения у нее.
   – Могли бы хоть мне сказать об этом! Могли бы… могли бы сказать, прежде чем я… прежде… – С оскорбленным видом она повернулась к ним спиной и отошла в рабочий отсек кухни. Кристофер бросился вслед за ней и, взяв ее за руку, осторожно развернул лицом к ним.
   – Все не так просто, Дженис, – тихо сказал он. Она отворачивалась, избегая его взгляда. – Ты знаешь почему.
   Он выпустил ее руку.
   Уставившись в пол, она произнесла:
   – Представляю, какой дурой я выглядела с этими билетами к Рождеству!
   – Нет. Я во всем виноват. Мне нужно было давно сказать тебе, что я не равнодушен к твоей матери.
   Она посмотрела на него.
   – Тогда почему же ты этого не сделал?
   – Потому что мы ничем не отличались от других влюбленных, когда начали встречаться. Мы не знали, чем это обернется.
   Смутившись оттого что стоит так близко к нему, Дженис отошла в дальний угол кухни.
   – Мама, ему же всего тридцать лет, побойся Бога! Что скажут люди?
   – Наверное, то же, что и ты. Что он слишком молод для меня. И что мне следует отказаться от него, дабы никого не расстраивать.
   – Тебе нужно отказаться от него, чтобы не выглядеть дурой!
   Ли почувствовала, как закипает в ней злость.
   – Ты так считаешь, Дженис? Почему?
   Дженис переводила взгляд с матери на Кристофера и обратно, губы ее были по-прежнему плотно сжаты.
   – Почему я буду выглядеть дурой, Дженис? Потому что мы спим вместе?
   Кристофер открыл было рот, намереваясь вмешаться, но Ли жестом остановила его:
   – Все в порядке, Кристофер. Ей двадцать три года, она достаточно взрослая, чтобы знать правду. Ты сердишься на меня, Дженис? Что ж, плачу тебе тем же. Ты ведь хочешь сказать, что между мной и Кристофером пятнадцать лет разницы и что он просто пользуется мной. Я правильно тебя поняла?
   Дженис покраснела еще больше и потупила взгляд.
   – Ты думаешь, что Кристофер такой?
   Дженис была слишком обижена и предпочитала отмалчиваться.
   – К твоему сведению, мы очень серьезно обсуждали этот вопрос. И речь шла не о том, что Кристофер меня использует. Гораздо сложнее другое – не использую ли я его, чтобы забыться в своем горе. Но дело как раз в том, что и я не использую его. Я его люблю. Извини, что не вписываюсь в рамки поведения матери… в твоем представлении, но у меня тоже есть чувства, потребности, желания. Я действительно очень одинока. Но теперь, когда я с ним, я смею думать о будущем. Я не так уж стара, Дженис. Просто я старше Кристофера, но кто возьмется определить, с какого возраста считать человека старым? Я что, должна получить у своей семьи разрешение на свидания с мужчиной?