Суренова Юлиана. Книга 6_Путь тени

   – Тебе тоже не нравится это место? – спросила она, по-своему поняв его молчание и настороженный взгляд.
   – Здесь есть что-то особенное, не похожее на все, что мне встречалось прежде…
   И снова никаких объяснений, ничего вроде: "Здесь опасно", или, наоборот: "Впрочем, в этом нет ничего страшного…" Он был и на тропе каравана, рядом с ней, и где-то далеко.
   "Как обычно, – Мати тяжело вздохнула. Нет, она понимала, что бог солнца не может думать лишь об одном маленьком клочке земли, когда Его заботам вверен весь мир, все мироздание. И, все же, ей было немного обидно. Чего она хотела? Всего лишь, чтобы, говоря с ней, он смотрел ей в глаза, был только с ней, а не где-то еще…
   – Он такой же, как всегда…" -Знаешь, – глядя на него, осторожно начала караванщица, – все почему-то решили, что ты – Хранитель, а не… – она проглотила конец фразы, не в силах произнести то, что в ее вере казалось кощунственным, богохульством.
   – Я не Хранитель…
   – Конечно! Ты… – она уже собиралась сказать – "Бог", но тут ее собеседник вдруг покачнулся, рывком поднял руки к голове, сжал виски.
   – Что с тобой? – метнулась к нему девушка. – Тебе плохо? Я позову Лигрена!
   – Не надо.
   Хотя остановивший ее голос и звучал тихо, еле слышно, но от него исходила такая сила, что Мати не осмелилась возражать. Она лишь подошла к нему поближе, осторожно коснулась локтя.
   – Я могу тебе помочь? – ей так хотелось сделать хоть что-нибудь для него, хоть какую-то малость.
   – Не беспокойся, малыш, – он оторвал руки от лица, которое в первый миг, когда девушка его увидела, показалось настолько отрешенным, словно было всего лишь ледяной маской. – Я просто устал.
   – Ты мало спишь… – вернее было бы сказать – "Вообще не спишь". Действительно, он как будто избегал мир сновидений, так словно тот край был придуман не госпожой Айей, а этим жутким Лалем. Мати знала, каково это – не спать не одну ночь, не две, а несчетное множество ночей подряд. – Из-за этого болит голова. А когда дремлешь на ходу вообще мерещится всякое… Шамаш, тебе надо отдохнуть. Ты сам говоришь, каравану сейчас ничего не угрожает…
   – Сон… Последнее время я слишком много думаю о нем… – проговорил тот, чьи глаза вновь смотрели в никуда. – Порой я даже забываю, что явь, а что сон…
   – Так бывает… Отец часто повторяет: "Каждый спит ровно столько, сколько ему нужно. И если для одних это краткий миг, для других – вся ночь, а для третьих может быть и целый переход…" Шамаш взглянул на нее. И когда Мати заглянула в глаза повелителя небес, ей вдруг показалось, что Он не узнает ее.
   "Великие боги! – ужас обжег ее душу нещадным холодом. – Неужели Он… Неужели Он возвращается в свой бред?" -Шамаш! – вскрикнула она, моля Его развеять все ее страхи и сомнения.
   "Назови меня по имени! – была ее первая просьба-мысль. Но потом… – Нет, – она качнула головой, – нет, Ты никогда не произносил его. Если Ты сделаешь это сейчас, значит, передо мной не Ты! Но как же тогда…
   – Что, девочка? – между тем спросил тот, заставив сердце караванщицы зарыдать от отчаяния.
   "Малыш! Ты всегда называл меня малышом! И вообще… Почему ты не говоришь со мной на языке мыслей? Почему?" – ее глаза лихорадочно заблестели, зубы с силой сжали нижнюю губу, кусая до крови и не замечая этого, не чувствуя солоноватого привкуса, наполнившего рот.
   Но Шамаш молчал. Его глаза вновь глядели за горизонт, но не как обычно – ища там что-то, а уже видя найденное. Затем он шевельнулся, повел плечами, будто сбрасывая с них плащ-невидимку.
   "Прости, малыш, я… – он виновато взглянул на девушку. – Кажется, я заснул на ходу… Ты права, мне действительно нужно что-то с этим сделать… Пока моя маленькая проблема не обернулось бедой для нас всех…" "Шамаш, – она не спускала с него встревоженного взгляда полных слез и боли глаз.
   – Это действительно ты? Только не подумай, что я лишилась рассудка, зрения и слуха. Просто… Ты… Ты ведь прежний? Такой, каким был всегда?" "А каким я был?" Мати не ожидала этого вопроса. Не сейчас, когда начала немного успокаиваться.
   "Шамаш, ты пугаешь меня!"
   "Прости…" "Это просто усталось!-Мати решила – раз бог солнца не успокаивает ее, она должна сделать это сама. – Он выглядит таким измученным! И неужели же я заставлю Его беспокоиться о всякой чепухе, которой забила себе голову! Пусть отдохнет. А я пока успокоюсь. Нет ничего плохого в том, что исполняется мечта. А я вижу в этом зло только потому, что моя мечта не исполняется. Я эгоистка – только и всего!" -Я… Я пойду к себе, – сказав это, она осторожно заглянула ему в глаза. – А ты поспи немного. Пожалуйста!
   – Хорошо.
   – Обещаешь?
   – Да, – он кивнул, не возражая ей. Но вряд ли потому, что признавал ее правоту.
   Просто… Просто у него не было сил на спор. А Мати вся ушла во внимание и не могла не заметить, не понять всего, однако ей было достаточно и этого. Пусть так.
   Он исчез во чреве своей повозки. И только тогда девушка вспомнила, что обещала Сати поговорить с Шамашем о них с Евсее. В первый миг она просто растерялась:
   "Как же так? Как я могла забыть? Ведь я шла ради этого!" Потом тяжело вздохнула:
   "Что уж теперь… Придется отложить разговор на потом. Ведь я сама уговорила Его отдохнуть… -она вновь вздохнула, потом, сжав губы, мотнула головой, коря себя:
   – Дура! Я ведь обещала! Как теперь смотреть им в глаза? Получается, что я не сдержала своего слова! Ну что теперь делать?… Может, на время куда-нибудь уйти, спрятаться, дождаться, когда Шамаш проснется, и тогда, первым делом, сказать ему о Сати с Евсеем? Да, так будет лучше всего…" Но стоило ей подумать об этом, как над ухом зазвучал голос дяди:
   – Ну что, он согласен? Он проведет обряд? Когда?
   Что она могла сказать? Девушка пожала плечами:
   – Не знаю… Прости, я не спросила…
   – Но ты же говорила с ним!
   – О другом… Прости, дядя. Он выглядел таким усталым и я… Я испугалась за Него, все мои мысли закрутились вокруг…
   – Ладно, не объясняй, – остановил ее караванщик, который не скрывал своей досады.
   – Прости меня!
   – Что сделано, то сделано, – вновь прервал ее Евсей.
   – Я… Я обязательно поговорю с Ним, как только Он проснется…
   – Да,- он только кивнул и умолк. В то же время весь его вид говорил: "Ничего другого я и не ожидал. Разве можно доверить серьезное дело девчонке?" -Прости! – она была готова молить караванщика, тот же только взглянул ей, бросил:
   – Мне нужно идти. Сати ждет, – это был совсем не ее дядя. Кто-то другой.
   – Вы… Вы можете… поговорить в повозке… Если нужно, я погуляю… Или пойду, посижу в командной…
   – Не надо. Можешь возвращаться. Мы найдем место. И вообще, нам нечего таится: мы жених и невеста.
   – Да, конечно…
   – Ладно, пока, – и он ушел, оставив девушку растерянно и расстроено глядеть ему вслед.
 

Глава 5

 
   Над бескрайними просторами снежной пустыни медленно распускался алый бутон вечно юного утра – того прекраснейшего мига, когда все вокруг преображалось, оживало, переходя из тени в свет, и казалось, что отворяются врата в небесные миры и стоит ступить на незримую тропу, как ветра вознесут твой дух к самому подножию трона повелителя небес. Такие мгновения стояли того, чтобы, отрешившись от забот и проблем, оглядеться вокруг – и вот уже начинаешь не жить, а грезить, полнясь дыханием мечты.
   Отойдя от тропы каравана на несколько шагов, Атен остановился и, запрокинув голову, замер, любуясь небесами и землей, восхищаясь всем, что видел глаз. Он стоял, покачиваясь, хмельной, вдыхая полной грудью еще сильнее дурманивший морозный чуть сладковатый воздух, в котором было столько покоя… И вообще, сказать, что он чувствовал себя великолепно, значило, не сказать ровным счетом ничего. Так хорошо ему не было давно, может быть, даже никогда. Только теперь он начал понимать, как чудесно делать не то, что должен, а что хочется, не думая ни о чем, ни о чем не беспокоясь…
   Его больше не связывали какие-то заботы, обязанности и, главное, предчувствия-страхи.
   Он был совершенно уверен в том, что все в порядке, и не допускал и тени сомнений в том, что так будет и впредь.
   "Все хорошо… Все просто замечательно… – мысленно повторял он раз за разом, как молитву или заклинание. – Все хорошо… Все просто замечательно… Все хорошо…" Ну и что из того, что всегда, во все времена считали: "Первый раз слово, второй раз просьба, третий раз мольба, четвертый же – беда…" – эти символы, составленные первым творцом заклинаний, с незапамятных времен стояли на свитках с молитвами. Но кто помнит об этом, кто вообще может думать хотя бы о чем-нибудь, когда в голове вновь и вновь звучит только: -Все хорошо. Все просто замечательно"!
   Караванщик широко зевнул, мотнул головой, прогоняя начавшую было подкрадываться к нему бледную муть дремы: "Нет, грех спать в такое прекрасное утро!" И вообще, ему и не особенно-то хотелось спать. Хотя за последние дни он не прикорнул ни на мгновение, Атен не чувствовал усталости. Лишь временами, вот как сейчас, его словно снежным покровом накрывало сумрачным состоянием полусна, когда вокруг мерещились какие-то тени, видения, одно удивительнее другого, а разум почему-то не удивляется, воспринимая все как совершенно обыденную реальность. Несколько мгновений – и все проходило, забываясь при этом быстрее, чем если бы ничего и не было вовсе. Несколько мгновений, после которых караванщик чувствовал себя бодрым, отдохнувшим, как после долгого здорового сна, и готовым шагать вслед за солнцем без устали так, словно он не человек, а бог.
   – Пап! -он и не заметил, как к нему подошла Мати, но ничуть не удивился.
   – А? – караванщик не смог сдержать зевка.
   – Я хотела поговорить с тобой…
   – Давай потом, не сейчас, – разговоры представлялись ему никому не нужной безделицей. Зачем что-то обсуждать, о чем-то спрашивать, когда все известно и ясно и так? С этой вдруг открывшейся ему истиной как-то сразу согласились все вокруг. Все, кроме Мати, которая упрямилась, не желая ничего понимать, или делая вид, что ничего не понимает, что было еще хуже.
   – Ну пап! – не унималась та.
   "Ох, дети, дети, почему с вами столько проблем? И чем старше вы становитесь, тем больше вырастают сложности…" -Ладно, – он снова зевнул. – О чем речь?
   – Об этом месте, – глаза Мати блестели, словно она открыла тайну мироздания.
   "Ох, молодость!" – вздохнул, подумав про себя, караванщик.
   – Пап, я прочла в свитках… – говоря это, девушка вытянула из рукава какую-то старую рукопись. – Вот… – она развернула свиток, собираясь ему показать какой-то знак, но Атен решительно забрал лист, убрал за пазуху, даже не взглянув на него.
   Покой покинул его душу, сменившись гневом. Он был так сердит, что не смог сдержаться.
   – Я ведь запретил тебе совать нос в сундук с этими древними сказками! – нахмурив брови, строго проговорил он, надвинувшись на дочь мрачной серой тучей. – Или нет?
   – Запретил, но…
   – Почему же ты не выполняешь мою волю, непослушная дочь? – распаляясь все сильнее, мужчина заскрежетал зубами.
   – Я… – она собиралась ответить на его вопрос, но он не ждал от нее никаких слов, лишь смирения:
   – Или ты хочешь, чтобы тебя наказали? Мне давно следовало так поступить! Даже представить себе невозможно, скольких бед мы смогли бы избежать, будь я с тобой строже!
   Мати смотрела на отца широко открытыми глазами, в которых застыли непонимание и испуг. Она не узнавала его. Ей вдруг показалось, что, хотя внешне он совершенно не изменился, но внутренне, душой, духом, стал совершенно другим, чужим. И, все же…
   – Папа, прости меня, пожалуйста, – поняв, что спорить с ним, бесполезно, что лучше со всем согласиться и покаяться, она подошла к нему, коснулась головой плеча, не скрывая заблестевших в глазах слез. – Я не хотела тебя ослушаться, я…
   Мне просто стало не по себе… У меня было предчувствие, ну, что что-то должно произойти… И я пыталась разобраться…
   – Великие боги, да когда же ты наконец, поймешь: все эти попытки заглянуть в будущее ни к чему хорошему не приводят! – вскричал караванщик. – Или ты не слушала меня?
   Мати была готова возразить, что ничего подобного отец ей не говорил, скорее наоборот, но Атен не дал ей и слова сказать, продолжая:
   – Или жизнь тебя ничему так и не научила? Вспомни, что было в прошлый раз? Из-за этого твоего предчувствия мы чуть было не потеряли Шамаша!
   Отпрянув от него, словно от ледяного изваяния в замке госпожи Айи, девушка с силой стиснула губы. Глаза защипало так сильно, что она зажмурилась от боли.
   С тех пор прошло больше года. И за все это время никто ни разу не напомнил ей о случившемся. Да, она понимала, что внутри, в душе многие упрекают ее, даже осуждают, но всегда считала – не больше, чем жалеют. И она совсем не ожидала услышать упрек от родного отца – самого близкого человека, который был у нее в мире.
   Мати чувствовала себя такой несчастной… Хуже, наверное, ей было только в тот миг, когда… когда она поняла, что случилось в драконьем городе.
   "Великие боги! За что Вы так наказываете меня? За что мучаете, отбирая при этом единственное утешение?" -Вот что, Мати, – продолжал между тем хозяин каравана, хмуро глядя на дочь, которая испортила такое чудесное утро, – шла бы ты в повозку да сидела там. Ни к чему наводить тень на солнце.
   Но даже после этих слов девушка не бросилась опрометью к повозке невест, не в силах побороть жалости к самой себе. Мати продолжала стоять возле отца, чуть наклонив голову, глядя ему на ноги, не в лицо.
   – Я сделаю так, как ты велишь…-начала она.
   – Вот и отлично! Давно бы так!
   – И останусь в повозке до тех пор, пока ты не позовешь меня, или не позволишь выйти… Но, отец, прошу, заклинаю тебя: прочти свиток!
   – Ты еще торгуешься? Со мной?! – его лицо пошло пятнами. Гнев застил кровью глаза.
   Будь в его руках плеть, он бы показал этой несносной девчонки, как надо себя вести со старшим! То, что Шамаш ей все прощает, не дает ей права… И вообще, ему не следовало быть таким мягким с дочерью! Да, она росла без матери, да, она была его единственным ребенком, а таковых во все времена баловали. Но все это действовало до тех пор, пока он не узнал, что она – Творец заклинаний! А Творец заклинаний не может быть слабым! Мати должна забыть про сомнения, про страхи!
   Складывать заговоры – значит, постоянно сражаться с демонами и злыми духами. Она должна быть сильной! Даже сильнее воинов-дозорных! Сильнее всех! Иначе ей не выжить! И он должен сделать ее сильной, если хочет, чтобы она жила! Но для этого ему прежде необходимо обучить ее послушанию! Иначе она не усвоит ничего из того, что ей предстояло узнать!
   Учить Творца заклинания – он плохо себе представлял, что это означает. Чему мог научить ее хозяин каравана?
   "Но ее мать оставила девочку мне, уверенная, что я все сделаю правильно! И я не подведу Тебя, моя лучезарная Власта, моя божественная госпожа Айя!" -Это важно, отец! – та продолжала настаивать на своем. В ее глазах был лишь страх, но, казалось, именно он придавал ей силы. – Прочти!
   Поморщившись, он тяжело вздохнул.
   "Нет, госпожа, видать, я плохой учитель. Ничего-то у меня не получится. Ну не могу я быть с ней строгим!" – его рука уже потянулась к свитку, но тут, словно молнией посреди ясного неба, в голове сверкнула мысль – та, что была придумана не им, что несла в себе твердость и властность:
   "А ты попытайся!" От неожиданности Атен даже закрутил головой.
   "Госпожа…" – он решил, что с ним заговорила сама богиня, мать девочки.
   "Попытайся! – повторило внутреннее эхо, с недавних пор забравшееся к нему в голову, сперва просто говоря, затем – приказывая: – Попытайся!- и, наконец, будто угрожая: -Попытайся. А не то пожалеешь!" "Если Ты этого хочешь… Если Ты считаешь, что так будет лучше, правильнее…" Он уже открыл рот, чтобы сказать…
   Но тут до него донесся крик дозорного, подхваченный воинами каравана и возницами:
   – Оазис! Впереди оазис!
   Лицо Атена просветлело, губы растянулись в довольной улыбке:
   – Ну наконец-то! – он выглядел довольными и разомлевшим, совсем как задобренный сытным ужином и не одним кубком крепленой настойки горожанин.
   Это отрешенное выражение глаз, которые словно разучились видеть, неуверенная покачивающаяся походка… Если бы Мати не знала, что отец равнодушен к пьянящим напиткам, она бы решила… Конечно, все могло измениться… И это его странное поведение с резкими перепадами настроения… И запах изо рта… И так часто начавший заплетаться язык… И вообще…
   "Нет! – она отказывалась верить. Но чем усерднее она отвергала эту мысль, тем сильнее становились ее подозрения. – Хозяин каравана не может! Он не должен затуманивать свое сознание, когда перед лицом опасности его ум должен быть свеж и ясен! Отец не стал бы подвергать всех опасности…" А потом до нее дошел смысл услышанного. В глазах отразился еще больший ужас.
   Девушка замотала головой:
   – Этого не может быть! Отец, это призрак! До ближайшего оазиса почти месяц пути!
   Здесь не может быть городов! Здесь их никогда не было! Никогда!
   – Что за чушь! Прежде, в легендарное время оазисы были везде!
   – Но…
   – Не говори ерунды! И не спорь! Пока я действительно не рассердился на тебя и не заставил сидеть в повозке всю городскую неделю!
   – Посмотри на карты!
   – Что на них смотреть? – караванщик как-то косо глянул на девочку. Его глаза явственно говорили: "Ты что, дура? Не понимаешь очевидного?" – Когда можно взглянуть на сам город?
   – Это демоны! Они затуманили тебе глаза…
   – И дозорным тоже? – криво усмехнулся он.
   – Да! Свиток… В нем говорится об этом месте! И его демонах! – не унималась Мати, не слыша откровенного хохота за своей спиной, не видя лиц развеселившихся караванщиков, обступивших их кругом и откровенно потешавшихся над девчонкой. А даже когда поняла, увидела… Ей было все равно. "Пусть! Пусть! Главное, чтобы выслушали!" – больше ей ничего не было нужно.- Есть такие края… Внешне они ничем не отличаются от остального мира. Но только внешне. Тот, кто попадает туда, сразу же начинает чувствовать себя по-особенному. Ему кажется, что возможно все, даже самое невероятное. И представлявшееся невозможной мечтой, начинает исполнятся… – громкий, неудержимый смех заглушил ее голос, заставил умолкнуть.
   Наивная, она не понимала, что выслушать и услышать – не одно и то же. Но даже тогда, даже теперь она не собиралась сдаваться. В отчаянии она искала выход и вспомнила о языке, который должен был быть понятен всем:
   – Это край мечты.
   Только если ты
   Попадешь туда Наяву, бе… – она бы не остановилась сама. Нет, на этот раз девушка была готова настоять на своем, довести рассказ до конца, потому что была уверена: "Они должны знать! Должны понять! Пусть даже это заставит их пройти через самое страшное разочарование в жизни!" Но ее заставили замолчать, заткнув рот пригоршней снега.
   Мати на мгновение задохнулась, подавившись, закашлялась.
   – Атен, что ты делаешь! – донесся до нее резкий, полный гнева вскрик Лины.
   "Неужели это он…" – все еще кашляя, дыша нервно, надрывно, девушка взглянула на отца, на руках которого повисли двое караванщиков, удерживая.
   – Отпустите меня! – силясь вырваться хрипел тот, покраснев сильнее зари. – Отпустите, я сказал! – наконец, ему удалось отмахнуться от них.
   Торговцы остались рядом, не спуская с Атена настороженных взглядом, готовые, едва тот двинется, остановить его.
   – Ты же мог убить ее! – демоном ярости налетела на него Лина. – Неужели боги лишили тебя разума? Она же твоя дочь! Где твое сердце?
   – Мое сердце? – он хмуро глядел на нее исподлобья. – Где ему и положено быть – у меня в груди! А вот где ваши уши, глаза и, главное, головы? Она-то, – он махнул рукой в сторону Мати, – девчонка, которая еще не прошла испытания и, значит, не имеет ни собственной судьбы, ни вины, не говоря уже о разуме. Она не понимает, что чуть было ни натворила! Но вы-то! Вы!
   Стоявшие вокруг караванщики переглянулись. Они ничего не понимали, однако, задумавшись, насторожились. В их глаза вошло сомнение.
   – Девочка всего лишь говорила… – пробормотала женщина.
   – Что говорила, Лина? Что?
   – Ну… О свитке, о демонах…
   – Лина, – он недовольно поморщился, – я спрашиваю не о чем, а что?
   – Слова! Простые слова! Ты мог остановить ее иначе! Велеть замолчать!
   – А если бы она не послушалась?
   – Ну и что? Что случилось бы тогда? Не похоже, чтобы она собиралась произнести богохульство…
   Ее прервал смех.
   – Атен? – она смотрела на него с непониманием и ждала хотя бы какого-нибудь объяснения. Но караванщик никак не мог успокоиться.
   Не дождавшись объяснения, Лина заговорила вновь, не скрывая своей досады и злости, наоборот, специально выставляя их напоказ, словно позабыв о том, что это по крайней мере неприлично:
   – Я не сказала ничего смешного! И, во имя богов, если ты не объяснишь, что происходит, я буду настаивать на том, чтобы караван собрался на круг!
   Стоило женщине произнести это, как все взгляды обратились к ней. Для круга сейчас могла быть только одна-единственная причина – та, о которой до сего мгновения все предпочитали не думать – переизбрание хозяина каравана.
   Атен, который понял это не хуже других и, может быть, даже быстрее, обвел своих спутников внимательным взглядом прищуренных глаз. Люди молчали. Некоторые опускали головы, другие глядели вперед, но с таким отрешенным видом, словно их здесь и не было вовсе.
   – Вот, значит, как… – проговорил он, а затем с вызовом спросил: – Вы хотите, чтобы я ушел?
   – Атен…
   – Это мой караван! Мой! Потому что на мои деньги было построено большинство его повозок!
   – Первых повозок, – караванщики и сами не знали, зачем заговорили об этом, – которые уже давно заменили…
   В сущности, никто не думал о том, чтобы на самом деле переизбрать хозяина каравана. Просто у них было это право. Все, что они хотели – напомнить о нем, чтобы почувствовать себя свободными.
   – Свобода… – криво усмехнувшись, негромко бросил Атен. Но это тихое слово прозвучало для всех громче грома. Вздрогнув, караванщики застыли в напряжении.
   Им показалось, что хозяин прочел их мысли. Потом он обратил взгляд на стоявшего чуть поодаль Евсея. – Расскажи им все, – велел он.
   Тот медлил. Но вовсе не потому, что не понял, о чем говорил хозяин каравана. Нет, ему все было совершенно ясно. За исключением того, следовало ли это делать.
   – Брат, ты уверен…
   – Да, – голос Атена звучал жестко и резко, как удар хлыста. Сам же он, повернувшись, зашагал прочь, бросив на ходу дочери. – Ты молча выслушаешь все до конца, после чего пойдешь в свою повозку и будешь сидеть в ней до тех пор, пока от города, который увидели дозорные, до нашего каравана не будет вновь столько же, сколько сейчас!
   Мати не смотрела на него, упрямо сжав губы. Ей хотелось проклясть отца. Нынешним утром он очернил все то хорошее, что хранилось в ее памяти. Но, все же, что бы там ни было, он оставался ее отцом. И вообще, она собиралась молчать до конца вечности, зарекшись произнести и слово.
   – Мда… – Евсей оглядел собравшихся.
   – Рассказывай! – Лина подошла к нему, а вслед за ней передвинулись и остальные караванщики.
   – Ну же! – торопили все помощника хозяина каравана, который непонятно почему медлил.
   Евсей огляделся, вздохнул, смирившись с тем, что ему придется пойти против своей воли, подчинившись чужой. Но прежде чем рассказывать нужно было кое-что устроить.
   – Вот что, – он провел рукой по лицо, тонкой юношеской бородке, понимая в глубине души, что хотя все и принимают его за равного себе по возрасту, но видят-то перед собой вихрастого юнца, – раз караван не остановился, не лучше ли будет и нам продолжать путь? Не хотелось бы отстать.
   С ним согласились. В конце концов, говорить можно и на ходу. Мати, бросив взгляд на горизонт и, убедившись, что действительно город недалеко, когда уже виднелся священный холм с вознесенным над ним храмом, открыла рот, чтобы сказать: "Здесь может быть опасно. И лучше не отвлекаться на то, что можно отложить и на потом", – но промолчала, вспомнив о данном самой себе слове – молчать. К тому же… В этот миг ей было все равно, что ждет впереди ее и этот караван.
   "Может быть, так и лучше – умереть. Уснуть вечным сном. И ни о чем не жалеть, ни над чем не плакать, больше ничего не терять…" -Итак? – караванщики ловили каждое слово Евсея.
   – Мати – Творец заклинаний, – проговорил тот. И над пустыней повисло молчание.
   Все пытались понять, что значили эти слова. И не могли. В общем-то, каждое по отдельности они были ясны. Но все вместе они не сочетались, как полушубок караванщика с сандалиями горожанина. Хотя…
   – То, что она начала произносить…- девушка поймала на себе чей-то напряженный взгляд и поспешила опустить голову, сжавшись в комок и мечтая лишь о том, чтобы провалиться сквозь землю. – Это было заклинание?
   Люди начали вспоминать.
   – Что там говорилось?
   – "Это край мечты. Только если ты попадешь туда наяву…" – похоже на заклинание места.
   – Край мечты… Но почему, если так, Атен остановил ее?
   – Думаю… – Евсей глянул на племянницу. То, что он собирался сказать, могло навредить ей. Но если рассказывать, то все. – Следующим словом должно было стать "беда". Ведь так? – Мати кивнула, не понимая, к чему он ведет.