Золотько Александр. Зубы дракона

   Они все подстроили. Все они. Взяли и подстроили. Они решили отомстить за Дракона. И заманили Шатова сюда. И теперь он в их власти. Держись, Шатов.
   Светлана говорила, что они наблюдали за всеми перепитиями его схватки с Драконом. Она говорила это. Шатов это точно помнит. Она сказала, что все они, все ее одноклассники наблюдали за его судьбой и даже спорили. Делали ставки.
   Она ведь это говорила, Женя? Говорила. Как раз тогда, когда сказала, что ее зовут Ириной. И что село называется Главное. Если все, что она говорит – правда, тогда врет Дмитрий Петрович. Но на следующий день она сказала, что ее зовут Светлана, но подтвердила, что село называется Главное. Где правда? Или правда в том, что он действительно безумен?
   – Светлана! – крикнул Шатов. – Светлана!
   – Да, Евгений Сергеевич.
   – Присядь рядом, – попросил Шатов, пытаясь побороть дрожь в голосе.
   – Хорошо, – Светлана выполнила просьбу. – Вам что-нибудь нужно?
   – Нет… То есть, да. Я хотел тебя спросить…
   – Хорошо, Евгений Сергеевич, – неуверенно ответила Светлана. – Спрашивайте.
   Шатов тяжело вздохнул. Спокойно. Нужно вести себя спокойно. Ей тоже могли сказать, что он безумен. Спокойно.
   – Света, как называется село? То, что у реки. Село.
   – Петровское, а что?
   – Но ты же говорила, что оно называется Главное?
   – Как же Главное, если оно Петровское? – глаза Светланы удивленно округлились.
   – Но ты же сказала. Вспомни. Мы с тобой шли по полю к селу. Ведь мы шли?
   – Шли, – неуверенно кивнула Светлана.
   – Начали разговаривать, и ты сказала, что вместе с одноклассниками следила за моей судьбой уже больше года…
   – Я сказала? – в голосе прозвучал испуг.
   – Ты. Вспомни. Вначале ты сказала, что у меня шрам на лице довольно свежий…
   – Да, о шраме я говорила. Мы учим основы первой помощи. И анатомию…
   – А потом я пошутил, что шрамы украшают мужчину, а ты сказала, что я тебе понравился еще без шрама. Помнишь? – почти попросил Шатов.
   – Я, – Светлана оглянулась на дверь, – я сказала, что вы мне понравились бы и без шрама. И пригласила вас в клуб…
   – Это я помню, но ты и вчера подтвердила, что узнала обо мне от Дмитрия Петровича гораздо раньше…
   – От Дмитрия Петровича? – с удивленным видом переспросила Светлана.
   – Да, черт побери, да. От него. Ты сказала, что…
   – Я не говорила, – на глазах Светланы выступили слезы. – Я говорила, что хотела…
   – Что ты говорила?
   – Я сказала, что вы могли бы заметить мою внешность и сами. Что…
   – Да, я еще сказал, что у меня есть жена, и что неприлично так льнуть к кому бы то ни было, а тем более, к женатому мужчине.
   – У вас есть жена? – глаза, не отрываясь, смотрели на Шатова. – Вы ведь вдовец…
   – Нет! – выкрикнул Шатов. – Нет. Ты с ума сошла! Я женат. Какой вдовец. И я тебе сам это сказал. У меня есть жена, и она ждет ребенка. Какой вдовец?!
   – Извините, Евгений Сергеевич, я ошиблась. Я ошиблась, Евгений Сергеевич. Простите! – Светлана заплакала.
   Кто здесь сумасшедший? Шатов прикусил губу. Специально, до крови.
   Это они все сошли с ума. Они все. Шатову захотелось кричать.
   Стоп, Шатов. Стоп. Замолчи. Просто замолчи. Затаись. Если они тебя обманывают, то лучше затаись. Они хотят тебя вылечить… Иначе, не держали бы здесь. Если бы они хотели тебя убить… Если бы они действительно хотели тебя убить, то не стали бы устраивать таких сложных конструкций.
   Они тебя лечат. Препарат в еде? Ничего страшного. Кто-то рассказывал Шатову, что всех, кто попадает в дурку, проводят через три укола серы. Кто это ему говорил?
   Серега Печенежский говорил. Когда служили срочную службу. Серега отчего-то решил перерезать себе вены, его быстренько забинтовали и отвезли в дурное отделение госпиталя.
   После каждого укола даже дышать было больно, рассказывал Серега. Болела каждая клеточка. Похоже?
   Его хотят встряхнуть? Чтобы вылечить?
   Им нужно помочь. Сделать вид, насколько это получится, что Шатова можно не бояться. А потом… Что потом?
   Кстати, а почему ему не дают возможности позвонить и поговорить с женой или с кем-нибудь из друзей? Ничего, он все это выяснит.
   Он нормален. Это все чушь. Он совершенно нормален.
   – Не нужно плакать, Света, – ровным голосом произнес Шатов.
   – Я не плачу.
   – Вот и славно. А у меня очень чешется нос. Самый кончик. Не поможешь?
   – Конечно, – Светлана осторожно провела рукой по лицу Шатова.
   Шатов зажмурился.
   Она сказала – вдовец?
   Это они сошли с ума. Они все.

Глава 6

   Лежать в смирительной рубахе двое суток оказалось не так мучительно, как ожидалось. Тело начало чесаться почти сразу, но при азартной помощи Светланы Шатов это преодолел достаточно быстро. Другие трудности постельного бытия также, неожиданно для Шатова, особых проблем не составили. Сиделка была выше всяческих похвал, и Шатов даже попытался не вспоминать ее неосторожных слов о…
   О Вите Шатов тоже старался не думать.
   То, что сболтнула Светлана – только глупость семнадцатилетней девчонки. Она просто чего-то не поняла, ей что-то примерещилось, просто ей так захотелось.
   Или ей кто-то это сознательно загрузил.
   Не думать об этом, в который раз напомнил Шатов. Не думать. Питаться регулярно, цепко держаться за реальность, время от времени контролируя себя аккуратными опросами сиделки.
   Выпадений памяти вроде бы не было. Да и нечему особо было выпадать из памяти – Светлана, завтраки, обеды и ужины, утка по необходимости и разговоры.
   О жизни в городе, о работе, о… Когда разговор вдруг касался семьи, Шатов замолкал, Светлана извинялась и переводила разговор на другую тему.
   О себе девушка рассказывала охотно. Сирота, в этот детский дом попала, когда ей было около десяти лет после череды других детских заведений. О тех, других детдомах, Светлана вспоминала неохотно, а вот о Школе гениев говорила даже с каким-то радостным чувством гордости.
   Шатов старался Светлане не мешать говорить, лишь иногда подправляя поток информации наводящими вопросами. И что, не тяжело учиться десять часов в сутки? Любимые предметы? Не страшно вскрывать трупы? Кем хочешь быть и куда поедешь учиться дальше?
   Последнее интересовало Шатова особо. До выпускного у них в детском доме оставалось полторы недели, потом тем выпускникам, которые собирались учиться дальше, необходимо было выезжать для сдачи экзаменов. И если успеть Светлану уговорить, то она могла просто звякнуть по телефону Хорунжему. Или кому-нибудь из знакомых Шатова. И за ним приехали бы. Немного перетряхнули бы это богоугодное заведение, выяснили, у кого тут не в порядке с головой и так далее.
   В конце концов, подумал как-то Шатов, если девушка очень хочет близости известно журналиста, то она может ее получить. В качестве награды за помощь и сотрудничество.
   Шатов по этому случаю перестал дергаться, когда Светлана вроде бы случайно, поправляя постель, прикасалась к его лицу.
   За два дня затворничества Шатов не видел никого, кроме Светланы. Телевизор с видеомагнитофоном были перетащены в спальню, и пациент со своей сиделкой смотрели фильм за фильмом. Комедии и боевики. Попытки Светланы ставить мелодрамы и эротику пресекались Шатовым категорически.
   Утром третьих суток Шатов попросил, чтобы к нему позвали врача. Или, в крайнем случае, Дмитрия Петровича.
   – Вызывали? – Дмитрий Петрович как всегда был выбрит, отутюжен и высокомерен.
   – Присаживайтесь, любезный друг, – предложил Шатов.
   – Друг и даже любезный? – брови Дмитрия Петровича поднялись высоко, демонстрируя удивление, переходящее в изумление.
   – Ну не старым же козлом вас именовать.
   – Согласен, – Дмитрий Петрович сел на стул и закинул ногу за ногу. – Если выбирать из этих двух вариантов, то лучше первый. И по игривому началу разговора я могу предположить, что вы решили поговорить со мной серьезно. Так?
   – Так, – кивнул Шатов.
   – Я вас слушаю.
   – Во время нашего с вами последнего разговора вы изволили намекнуть, что я… – Шатов поднял взгляд к потолку и сделал довольно длинную паузу. – Что я несколько безумен.
   – Я не намекал на то, что вы несколько безумны, – возразил Дмитрий Петрович.
   – Да-да, вы не намекали, вы сказали об этом прямо.
   Дмитрий Петрович снисходительно кивнул.
   – И еще вы сказали, что я тут лежу привязанный для того, чтобы не нанести ущерба себе и окружающим, – Шатов взглянул в глаза собеседника. – А химические средства в мою пищу добавляют для того, чтобы встряхнуть мою больную психику и заставить быть аккуратным.
   – О химпрепратах я вам такого не говорил, но вы поняли все правильно. Что дальше?
   – Но вы мне не сказали, сколько мое заключение продлится. Как бы не заботилась обо мне бедная Света, находиться в горизонтальном положении и не иметь возможности даже почесать себе гениталии – это слишком серьезное испытание. Вы не находите?
   – Не знаю.
   – Имея достаточно времени для размышлений, я, как мне кажется, нашел вариант, который мог бы позволить мне встать на ноги, а вам… я имею ввиду тем, кто так трогательно заботится о моем психическом здоровье, не рисковать ни чем.
   Шатов, тщательно выговаривая эту заготовленную фразу, улыбался самым уголком рта. Еле заметно. Чуть иронично.
   – Я не думаю, что вы… – начал Дмитрий Петрович, но Шатов его быстро перебил.
   – Не нужно предвзятых выводов, любезный друг…
   – Понимать как «старый козел”? – спросил Дмитрий Петрович.
   – Если бы вы находились на моем месте, то старались бы избегать сильных выражений.
   – Извините, продолжайте, – Дмитрий Петрович поднял руки. – Я не буду вам мешать.
   – Так вот, – глубоко вздохнул Шатов. – Я не зря попросил вас прийти до завтрака.
   – Боитесь, что я на сытый желудок буду менее сговорчивым?
   – Надеюсь, что у меня будет на один аргумент больше, – серьезно сказал Шатов.
   – Вот как? – снова изумление. – Это интересно.
   Шатов, мысленно репетируя этот разговор, предполагал приблизительно такую реакцию у собеседника. Дмитрий Петрович склонен к позерству и драматическим жестам. Он неминуемо должен был втянуться в разговор и попытаться найти слабину в рассуждениях оппонента. И если эта слабина найдена не будет, то есть шанс, что доводы противной стороны будут приняты к сведению.
   – Я немного порассуждаю в слух, – предупредил Шатов.
   – Не слишком долго, – Дмитрий Петрович демонстративно взглянул на часы.
   – Вот именно, – улыбнулся Шатов. – Не слишком долго. Хотя, если я все правильно понял, у меня есть почти час после назначенного времени приема пищи, чтобы сесть за стол и принять противоядие. Так?
   – Вы совершенно правильно поняли.
   – Идем дальше, – Шатов облизал губы.
   – Водички подать? – участливо предложил Дмитрий Петрович.
   – Обойдусь. Так вот, исходя из своих наблюдений, я пришел к выводу, что регулярно получаю два типа лекарств. Первое вызывает у меня сильное болевое ощущение через некоторый промежуток времени. Второе, вовремя принятое, действие первого устраняет. Так?
   Дмитрий Петрович молча улыбнулся.
   – Так, – кивнул Шатов. – Значит, одновременно с препаратом блокирующим мне вводят и новую дозу первого лекарства. Таким образом процесс становится бесконечным. Если я не покушал – упал и начинаю дергаться. Если мне вводят противоядие, то тут же заводят часы на новый срок. Правильно? По вашему лицу вижу, что правильно. Идем дальше.
   – Завтракать пора, – напомнила Светлана, заглянув в комнату.
   – Опоздание на полчаса не смертельно, – заверил ее Шатов, и Светлана вышла.
   – Дальше я подумал, – продолжил Шатов, – и понял, что дозы болевого препарата я получаю в течение дня не одинаковые. Вернее, нет. Я получаю не одинаковые дозы второго препарата. За завтраком и обедом – меньшие. А вот на ужин – самую большую.
   – С чего вы это взяли? – поинтересовался Дмитрий Петрович.
   – Тупое наблюдение и арифметика. Смотрите сюда. От завтрака до обеда проходит что-то около четырех часов. Плюс час подстраховки. От обеда до ужина проходит пять часов, плюс еще один час подстраховки. А вот от ужина до завтрака следующего дня мы имеем почти пятнадцать часов.
   – Логично.
   – При чем здесь логика? – возмутился Шатов. – Элементарный подсчет. Мне, правда, было немного трудно считать без использования пальцев рук, но я справился.
   – И что вам дает это наблюдение? – со скептическим видом поинтересовался Дмитрий Петрович.
   – Это наблюдение мне дает то, что мы можем прийти к, извините за выражение, консенсусу. Вы боитесь, что, вырвавшись на свободу, я начну бросаться на людей. За пять часов между приемами пищи я смогу пробежать километров двадцать, раздавая удары направо и налево.
   – Нечто в этом роде, – кивнул Дмитрий Петрович.
   – Замечательно. Вот мы и подошли к самому главному, – удовлетворенно произнес Шатов.
   – Извините, не заметил.
   – И тем не менее, – Шатов снова улыбнулся, на это раз почти искренне.
   Тут был бы уместен жест, подчеркивающий глубину и остроту момента, но невозможность жестикуляции приходилось компенсировать энергичностью мимики.
   – Поскольку вы можете регулировать продолжительность действия препарата, то мы с вами могли бы договориться. Вы отмеряете мне обезболивающего только на час. Потом еще на час. Потом еще на час. Что это дает мне? Я могу передвигаться относительно свободно. Что это дает вам? Дальше чем на пять километров я за этот час не убегу. На ночь вы мне даете полную дозу и даже упаковываете в смирительную рубашку. По-моему – все довольны.
   – Можно встречный вопрос? – поинтересовался Дмитрий Петрович.
   – Конечно.
   – А почему вы затеяли этот разговор демонстративно перед завтраком? И какой дополнительный аргумент планировали использовать в этом случае?
   – Это целых два вопроса, любезный друг. Но я не стану выпендриваться и отвечу на оба. Чтобы вы успели уменьшить дозу обезболивающего у меня в завтраке. А если вы этого не сделаете, то я откажусь завтракать.
   Лицо Дмитрия Петровича стало грустным:
   – Все-таки вы решили выдвинуть ультиматум. Печально. Ведь нам достаточно его не принять, чтобы вы испытали ощущения…
   – Я их уже испытывал дважды. Испытаю еще раз. И, если понадобиться, еще. Не верите? – Шатов твердо взглянул в лицо Дмитрия Петровича.
   – И вы думаете меня этим испугать?
   – Нет. Я думаю, что вы хотите моего сотрудничества, а не криков боли. Хотите вы меня вылечить или нет… Болен я или здоров, но я вам нужен в нормальном, извините за двусмысленность, состоянии.
   Дмитрий Петрович демонстративно посмотрел на часы.
   – И не нужно так пялиться на часы, козел старый, я знаю, что через полчаса могу схлопотать очередной приступ.
   – И таки можете, – медленно сказал Дмитрий Петрович.
   – Придется потерпеть, – вежливо улыбнулся Шатов.
   – А если мы вам введем препарат насильно?
   – Зачем? Он ведь нужен для того, чтобы заставить меня сотрудничать с врачами? Я готов сотрудничать. Но на своих условиях. И завтракать я буду только своими, извините, руками. Сразу примете решение, или нужно посоветоваться?
   – Это вы подумайте, Евгений Сергеевич. А я прогуляюсь пока. Мне пора завтракать, – Дмитрий Петрович встал со стула. – Света, приготовьте все для завтрака господину Шатову.
   – Света, – громко, излишне громко сказал Шатов, – накройте мне на столе в гостиной, пожалуйста.
   Светлана замерла на пороге с подносом в руках.
   – Да-да, в гостиной, – подтвердил Шатов. – Или я не буду завтракать вообще.
   – Дмитрий Петрович… – растеряно спросила девушка.
   – Делайте, как просит пациент. Ему виднее. Если попросит еду в постель – подайте. Кстати, Шатов, забыл вас предупредить, ведь во время прошлых приступов мы делали укол почти сразу. А тут можем и не торопиться.
   – Ничего, я потерплю.
   Он потерпит. Он сможет вытерпеть, хоть и не относится к людям особо терпеливым. Он должен вытерпеть. Лежать в постели больше нельзя. И нельзя позволять им помыкать Шатовым. А боль… Будем терпеть. Будем терпеть.
   Дмитрий Петрович, выходя из комнаты, что-то шепнул Светлане, та кивнула, поставила поднос на стол в гостинице, вышла куда-то, потом вернулась и поставила будильник на шкаф так, что его циферблат мог видеть Шатов.
   – О, – радостно сказал Шатов, – у меня еще целых двадцать минут.
   – Давайте я вас покормлю, – жалобным голосом попросила Светлана.
   – Нетушки. Я буду кушать сам. Хватит. Мне, конечно, приятно, когда ты помогаешь мне оправиться, но лучше мы с тобой будем щупать друг драгу за интимные места в другой обстановке и с другими целями. Не возражаешь?
   – Но вам будет…
   – Мне будет бо-бо? – Шатов засмеялся. – Будет. Но через испытания мы закаляемся и мужаем.
   – Я видела, как вам было плохо прошлый раз.
   – Видела… Ты никогда этого не ощущала?
   Светлана мотнула головой.
   – Тебе повезло. Хотя, с другой стороны, это как в анекдоте. Хочешь, расскажу?
   Десять часов пять минут. Секундная стрелка бешено гонит оборот за оборотом. Торопится стрелочка, ей очень хочется, чтобы Шатова скрутило поскорее, чтобы он завыл.
   – Рассказать анекдот?
   – Расскажите, – еле слышно произнесла Светлана.
   Десять часов семь минут. Еще есть время. Можно, конечно, плюнуть на все и попросить, чтобы Света подала завтрак в постель… Хрен вам, Шатов, решили так решили. Потерпим.
   – Значит, анекдот, – в горле пересохло, и Шатов откашлялся. – Значит, идет волк по лесу. Смотрит – заяц сидит и лупит себя молотком по яйцам.
   Десять часов десять минут. Шатов сглотнул, чувствуя, как испарина покрывает лоб. Уже началось, или это от волнения? Тот самый первый раз ему стало очень жарко. Потом обрушилась боль.
   – Чего это ты, заяц, делаешь? – комок в горле никак не удавалось проглотить. – Да вот, кайф ловлю.
   Десять одиннадцать.
   – Дай и я попробую. Взял волк молоток… – осталось всего несколько минут. – И – шарах себя по яйцам! Мать-перемать, косой, ты чего? Больно же!
   Теперь чертова секундная стрелка замерла. Она решила помучить немного. Подожди, Шатов, подожди, пока тебя скрутит. Поймай кайф от ожидания.
   – Больно, говорит заяц, но зато какой кайф, когда промажешь! Правда, смешной анекдот? – спросил Шатов.
   – Очень, – сквозь слезы ответила Светлана.
   – В самой боли ничего хорошего нет, но зато по сравнению с ней все остальное кажется пустяком. Я теперь смогу к стоматологу ходить без анестезии, – Шатов снова облизал губы.
   Страшно. И чем ближе к сроку, тем страшнее. Ничего. Как только приступ начнется, все будет ерундой. Там уже ничего не будет зависеть от Шатова. Не будет соблазна плюнуть на все планы и попросить Светлану…
   – А хочешь, я тебе расскажу, как мне аппендикс вырезали? – Шатов попытался отвести взгляд от часов, но не смог. – Очень была смешная история.
   Светлана всхлипнула.
   – Это правда была смешная история.
   – Прекратите! – закричала Светлана. – Вам же сейчас будет…
   – И потом неоднократно, – сказал Шатов. – И еще неоднократно выйдет зайчик погулять. Значит, привезли меня в больницу. Это было уже после армии, я учился на вечернем и работал в школе. Лет около двадцати двух мне было…
   – Ну, давайте, я вас покормлю!
   – Молчи, женщина! – с кавказским акцентом прикрикнул Шатов. – Мужчина говорит. Там у нас, кстати, что на завтрак?
   – Творог, буженина, салат, яйца вкрутую и сок, – сквозь слезы сказала Светлана.
   Осталось пять минут. Или что-то около этого. Интересно, шандарахнет минута в минуту, или чуть позже? Или чуть раньше. Не могут же они рассчитать все до секунды. И у Шатов есть запас времени. Или уже нету запаса…
   – Привезли, значит, меня в больницу на «скорой”…
   – Прекратите! – выкрикнула Светлана, зажимая уши, – Вы что, не понимаете?
   – Чего не понимаю?
   – Ну, миленький, ну хорошенький, – Светлана упала на колени возле кровати и погладила Шатова по лицу. – Пожалуйста. Ну, давайте, я вас покормлю. Давайте.
   Две минуты. По часам – две минуты. А сколько там на самом деле – хрен его знает. В любую секунду, Шатов. В любую секунду.
   Запекло где-то в груди. Началось? Да нет, это просто мандраж. Страшно тебе, Шатов. Вот и печет, где попало. А приступ… Приступ, он на отдельные органы не разменивается. Ему весь организм подавай.
   – Светлана!
   Это кто у нас пришел? Добрый дедушка Мороз? Пришел посмотреть, как тут готовится извиваться Шатов? Милости просим. Занимайте места в первом ряду.
   – Что, Дмитрий Петрович? – Светлана метнулась к вошедшему.
   Тот сказал что-то тихо на самое ухо, с улыбочкой разглядывая Шатова. Светлана выбежала из дома.
   – Решили пощадить девушку? – спросил Шатов. – Или все-таки решили дать мне возможность?..
   – Ты смотри, – удивился Дмитрий Петрович, – что-то мы запаздываем. Или это часы торопятся?
   Дмитрий Петрович посмотрел на свои ручные часы.
   – Так и есть, торопятся.
   Торопятся, говоришь? На сколько? Как ты двигаешься, не торопясь, сволочь высокомерная. Не торопишься, блин. Будильник со шкафа берешь так, будто он из тонкого стекла. Еще раз взглянул на свои часики, поцокал языком, подкрутил стрелки и поставил часы на место. И ведь ставил так, чтобы прикрыть рукой циферблат, чтобы Шатов как можно дольше не знал, сколько ему на самом деле осталось.
   Еще три минуты до срока.
   Еще три гребанных минуты. А не садист ли ты, дедушка?
   – Как ощущения? – поинтересовался Дмитрий Петрович.
   – Нормально, – хрипло ответил Шатов.
   – А с голоском что?
   – В зобу дыханье сперло.
   – Бывает, – согласился Дмитрий Петрович.
   – Бывает, – шепотом сказал Шатов.
   Отказаться. Взять и просто отказаться от своей дурацкой затеи. Эксперимент не получился. Не смог Шатов сознательно…
   Хлопнула дверь, Светлана подбежала к столу в гостиной, Шатов видел, как мелькнул ее силуэт.
   – Я сейчас, Евгений Сергеевич, я быстро!
   – Что за спешка, Света?
   – Я быстро! – Светлана отбросила в сторону одеяло с Шатова, рванула ремень. – Сейчас.
   – Не буду вам мешать, – пластилиновые щеки растеклись в улыбке. – Разбирайтесь здесь сами, милые мои.
   – Я сейчас, – бормотала Светлана, расстегивая ремень за ремнем. – Сейчас.
   Успей, девочка, мысленно попросил Шатов. Постарайся. Мы с тобой не фокусники, но распутать меня лучше быстро. Давай, чтобы я не прокололся уже перед самым финишем. И не смотреть на часы. Быстрее.
   – Вставайте! – Светлана рывком подняла Шатова на ноги. – Идите в комнату. Я развяжу рубаху на ходу.
   Давай, давай, Шатов. Ты целых двое суток не ходил. Двигай ножками. Давай, пока не началось.
   – Вот, – Светлана потянула рубаху через голову Шатова. – Руками двигать можете?
   – Как тебе сказать…
   – Садитесь в кресло.
   Шатов неуверенно протянул руку к столу.
   Затекла ручка. Хоть и не слишком затянули ремни и рубаху, а ручка все равно затекла.
   – Давайте, я вам сама дам попить, – Светлана схватила со стола стакан и поднесла его к губам Шатова. – Пейте быстрее.
   Шатов глотнул. Яблочный сок. Вкусно. Шатов очень любит яблочной сок. Особенно – этот яблочный сок. Потому, что он несет с собой… Облегчение? Избавление?
   После него можно будет не вибрировать каждой клеточкой испуганного тела, в ожидании пришествия боли.
   – Вот и все, – простонала Светлана и поставила пустой стакан на стол.
   – Все? – Шатов засмеялся. – Зато какой кайф, когда промажешь. Не поверишь…
   – Поверю, Евгений Сергеевич.
   – Давай просто – Женя. Или Евгений. А хочешь – Жека? И на «ты”, – предложил Шатов и погладил Светлану по щеке. – Хочешь?
   – Лучше – Евгений Сергеевич, – Светлана взяла руку Шатова и поцеловала ее в ладонь.
   – Все равно – спасибо. Быстро ты ремешки расстегиваешь.
   – Ноготь сломала, – пожаловалась Светлана.
   – Я твой должник, – Шатов осторожно пошевелил пальцами. – Работают.
   – Кто работает?
   – Пальчики работают. Давай кушать, – Шатов взял вилку и нож.
   – Вы кушайте, а я посмотрю на вас. И вы еще обещали рассказать, как вам вырезали аппендикс.
   – Да ну его, это аппендикс. Дурацкая история, – Шатов отрезал кусок буженины. – Глупая, при том.
   По телу медленно растекалась слабость. Реакция пошла. Тело слишком напряглось, слишком… Шатов положил вилку:
   – Как ты думаешь, если я поем минут через двадцать – меня не накажут?
   – А что случилось? – встревожено спросила Светлана.
   – Ничего. Просто я уже трое суток не принимал душ. Хочу сходить, помыться.
   – Я вам помогу.
   – Не нужно. Просто включи мне воду. Не слишком горячую. Скорее даже – прохладную.
   – Я помогу…
   – Я сказал – не нужно. Я не совсем в том состоянии, чтобы приглашать с собой девушек под душ, – Шатов встал из-за стола.
   – Ладно.
   – В следующий раз, – пообещал Шатов.
   – Я так спешила. А потом очень испугалась, что не успею снять с вас рубашку, – пожаловалась Светлана.
   – А чего же ты мне не дала просто выпить из стакана? – эта мысль остановила Шатова перед ванной.