Страница:
Шатов схватил парня за руки и быстро потащил его в поле. Время идет. Еще очнется, чего доброго. Начнет орать, лучше, все-таки, оттащить его подальше. Ночью все звуки слышны далеко.
Шатов оглянулся на клуб.
Ладно, сойдет.
Теперь извлечь из брюк пострадавшего ремень и связать ему ноги за спиной. Хорошо. Теперь шнурки из кроссовок. Фирменных, кстати, кроссовок. Делаем нечто вроде удавочки и надеваем красавцу на шею.
А теперь похлопаем сонного красавца по щекам.
Жорик застонал.
– Очнулся, – в полголоса спросил Шатов.
– Ты кто? – парень попытался крикнуть, но петля натянулась, и крик застрял в горле.
– Это я – помнишь?
– Кто? – прохрипел Жорик.
– Мы с тобой не так давно познакомились. Вспоминай, – сказал Шатов. – Я тебе и твоему приятелю еще очень не понравился.
Жорик дернулся и засучил ногами.
– Вспомнил, – удовлетворенно сказал Шатов.
В темноте и с удавкой на шее, Жорик больше не был уверенным крутым парнем, с хорошо поставленным ударом ноги. У ног Шатова валялся испуганный мальчишка, пытающийся вжаться в землю, чтобы хоть как-то удалиться от страшного голоса.
– Вспомнил, – еще раз повторил Шатов.
– Ты чего? – выдавил мальчишка.
– Ничего, – ответил Шатов и пожалел, что Жорик не может видеть его лица.
Как Шатов не старался сдерживаться, но губы кривились, и отчего-то начала подергиваться уголок глаза. Дико раззуделся шрам.
– Поговорить с тобой решил, – тихонько сказал Шатов, сел в траву возле Жорика и похлопал того по щеке. – Сам знаешь, эти ночные, а, тем более, сельские клубы, очень располагают к теплым разговорам один на один. Ты с приятелем на днях со мной пообщался, я и подумал, что наше общение можно продолжить.
– Отпусти, – выдавил Жорик.
– Как только, так сразу, – пообещал Шатов.
– Что тебе от меня нужно?
– В общем – ничего. Общения. Нашему поколению так не хватает простого человеческого общения. Вот прислушайся – сверчки кричат. На звезды посмотри? Ты когда смотрел на звезды вот так, лежа на спине посреди степи?
Мальчишка завозился, то ли пытаясь отползти, то ли пробуя подняться.
– Ты не сучи ножками, – предупредил Шатов. – Я могу тебя сразу придушить, но, в принципе, предпочитаю поговорить с тобой. По душам. Ты готов поговорить со мной по душам?
– Пошел…
– А ты очень воспитанный мальчик, – похвалил Шатов. – И прошлый раз избегал нецензурщины, и сейчас. А это очень трудно – отказаться от крепких выражений в трудных условиях современной жизни. На твоем месте, я бы уже поминал ближних и дальних родственников собеседника.
Шатов говорил… Шатов пытался говорить спокойно, но голос дрожал. Как дрожала каждая клеточка тела. Вот тут, сейчас в полном распоряжении Шатова лежал убийца. Паренек, который на глазах у десятков своих сверстников медленно убивал ни в чем не повинную женщину.
Неторопливо двигается скальпель, капли крови сбегают к раю стола и тяжело падают в алые лужи на ослепительно белом полу. А в глазах женщины – боль и ужас.
– Я тебя сразу придушить хотел… – прошептал Шатов и вздрогнул, поняв, что действительно очень хотел убить этого мальчишку.
Придушить. Именно придушить – беспомощного, связанного, испуганного. Без внутреннего колебания или страха. Убить.
Правая рука Шатова как бы сама собой начала наматывать на кисть концы удавки. Медленно. Виток за витком.
– За что? – прохрипел Жорик.
– За что? – еще виток.
– Ты же сам на меня набросился… – голос мальчишки потерял всякое сходство с человеческим.
Так мог хрипеть продырявленный динамик, испытывающий боль.
Шатов открыл рот, чтобы ответить, но промолчал. Еще виток.
Тело на земле забилось, выгибаясь дугой, ноги отчаянно заколотились. Краем глаза Шатов заметил, как с правой ноги Жорика сорвался кроссовок и отлетел в сторону.
Шатов чуть отпустил шнурок.
Иногда люди истошно кричат. Семнадцатилетний мальчишка, снова получивший возможность вдохнуть, принялся истошно дышать.
– Продолжай, – сказал подрагивающим голосом Шатов.
– Ты… – мальчишка закашлялся.
– Говори – говори, – подбодрил Шатов.
– Ты набросился на меня, а потом на младших… И сломал одному руку. И мы вмешались…
– Вы – это кто?
– Я и Антон.
– Антон – это такой русый, с серыми глазами?
– Да.
– Тот, с которым вы убили женщину?
– Не убивал никто ни кого! – попытался выкрикнуть Жорик, но захрипел.
– И не резали женщину в операционной?
– Это был труп. Покойница это была! – простонал мальчишка.
Шатов помотал головой. Хрен вам, этого не может быть. Она была жива. Она была жива до тех пор, полка вы ее не убили.
– Я правду говорю, – простонал Жорик. – Правду. Мы проводили вскрытие, когда вы… когда вы разбили стекло и спрыгнули вниз.
– Чушь, – тихо сказал Шатов, наклоняясь к самому лицу мальчишки.
– Правда. Она была мертвая. Мертвая…
Рука Шатова напряглась.
Тело снова забилось, и Шатову понадобилось приложить все силы, чтобы заставить руку немного ослабить петлю.
Он врет. Понятное дело – он врет. Ему сказали то, что он должен… Его научили врать. Научили. Шатов точно это знает. Мальчишку заставили выучить эту ложь, чтобы Шатов поверил в свое безумие.
– Я не мог бить детей… – прошептал Шатов на ухо Жорику. – Не мог.
– Вы били. Вы именно били.
– Нет.
– Да!
От мальчишки пахло потом, немного алкоголем и мятной жвачкой. Страхом от мальчишки не пахло.
Странно. Почему он врет? И почему он не боится? Почему он пытается убедить Шатова… Заставить Шатова поверить в собственное безумие.
Шатов посмотрел вверх, на звездное небо. Почему?
Все казалось таким простым – прижать одного из убийц и заставить внятно все рассказать. А потом принять решение. Вот он, один из убийц. Валяется, скорчившись, на земле, хрипит, когда шнурок врезается в горло, чуть не плачет, но при этом продолжает врать.
Или он все-таки не врет?
Чушь. Ерунда. Он врет. Они все врут. Они сговорились, чтобы…
Сговорились. Сговорились. Сговорились. Они все пытаются отомстить за Дракона. Все они. Даже Светлана послана ими.
Еще зимой Хорунжий предупредил Шатова, что за ним придут, что смерть Дракона не остановит эту эпидемию, что те, кто стоял за Драконом, кто помогал ему организовывать сафари на людей. Кто приказывал ему – они придут к Шатову, что отомстить или предложить занять место Дракона.
И они явились. Они привели Шатова сюда, чтобы… Чтобы что? Чтобы свести его с ума?
– Что же ты врешь? – спросил Шатов с отчаянием в голосе. – Что же ты не хочешь говорить правду? Я же тебя сейчас убью…
– Я правду говорю. Правду. Вы…
– Я, – медленно сказал Шатов.
Очень медленно.
– Вы больны. Мне потом объяснили, что вы больны, что пережили очень сильное потрясение… И…
– Я пережил потрясение, – Шатову вдруг стало смешно, и он засмеялся. – Я потрясение пережил, а ты – не сможешь. Здорово, да?
– Не нужно, – попросил Жорик. – Я вас очень прошу – не нужно?
– Что ненужно?
– Убивать не нужно. Вы просто успокойтесь. Когда вы волнуетесь, то теряете над собой контроль. Успокойтесь… – произнесено это просительным тоном, но с интонациями добрыми и даже жалостливыми. – Успокойтесь…
– А я спокоен… – Шатов перестал смеяться, хотя спазмы все еще мешали говорить. – Я совершенно спокоен. Говоришь, я напал на тебя?
– Да. Мы как раз начали вскрытие…
– А потом я начал бить детей…
– А потом набросились на детей. Одного…
– Это я уже от тебя слышал, – Шатов отвернулся от Жорика и посмотрел в сторону села.
Прямые улицы были обозначены огнями фонарей, но в домах не было видно ни одного освещенного окна. Спит Петровское. Или Главное… Только в клубе все еще веселятся сироты из детского дома. Сироты в фирменной одежде, занимающиеся на досуге стриптизом, обожающие побаловаться крепким коктейлем. Типичные дети с исковерканными судьбами.
Он слишком долго здесь возится. Светлана уже наверняка заждалась его в комнатке для инвентаря. Не исключено, что под дверью уже выстроилась целая очередь парочек, желающих уединиться.
Нужно просто подняться с земли, отряхнуться и идти в клуб. Оставить здесь лежать семнадцатилетнего пацана связанным до утра. Мальчишку, виноватого лишь в том, что взрослому дяде Шатову нужно лечиться, что сошел Шатов с ума.
Нужно встать, отряхнуться и признать, что ты безумен. Что ты действительно теряешь память, что ты бросился избивать детей. Десятилетних детей.
Шатов вспомнил белобрысого мальчишку и безобразную шишку у него на руке. И полные боли глаза этого мальчишки.
Это сделал я, подумал Шатов, и его замутило. Это сделал я. Все просто. Все очень просто.
Интересно, а всем сумасшедшим дано осознать свое безумие? Или это только особо счастливые, такие как Шатов, могут четко сказать себе, что крышу сорвало, башню заклинило…
Встать, отряхнуться и пойти в клуб. Потом – завтра – сказать Дмитрию Петровичу, что… А что сказать Дмитрию Петровичу? Попросить, чтобы он пригласил Виту? Чтобы дали разрешение встретиться с женой?
Шатов посмотрел на лежащего Жорика.
А что делать с этим? Развязать? И тогда скандал разразится немедленно. Оставить его здесь? Зачем?
Все, можно не дергаться. Можно спокойно ждать, когда придут санитары.
Или все-таки довести план до финальной стадии? В этом что-то есть… Безумие… Черт с ним, с безумием. Нужно идти.
Ты, Шатов, хотел сбежать? Беги. Оттого, что ты сумасшедший ничего не изменилось. Почти ничего не изменилось. Ты решил, что можешь сбежать – беги. Потом, когда побег получится… Или не получится. Ты сможешь расслабиться и принимать процедуры. А сейчас…
Тебе кажется, что есть шанс? Используй его. Свяжи мальчишку, сунь ему в рот кляп, пусть полежит до рассвета. Да, и не забудь связать ему еще и ноги.
Утречком Жорика подберут.
Не исключено, правда, что и Шатова где-нибудь подберут утречком, но тут придется ставить эксперимент на себе. Посмотрим, как оно у нас получится.
Шатов расстегнул на мальчишке брюки и потянул их вниз.
– Вы чего? Что делать собрались? – немного испуганно спросил Жорик.
– И не надейся, мечтатель, – буркнул Шатов, стащил брюки с лежащего и несколько раз дернул за штанины, проверяя прочность.
Крепенькие штанишки, можно попробовать.
– Вы чего? – снова подал голос Жорик, когда Шатов перевернул его на живот и, захлестнув удавкой горло, свободный конец петли привязал к рукам.
– Это для того, чтобы ты не дергался, милый. Полежишь спокойно, а потом, утром, тебя здесь найдут.
Тело Жорика рванулось с неожиданной силой. Шатов, не ожидавший такого, разжал руки, и мальчишка вскочил. Почти вскочил.
От резкого движения шнурок врезался в горло. Жорик, захрипев, упал на колени, но не остановился, а попытался ползти. Шатов толкнул его в спину.
– Лежи, дурной!
– Нет, – мальчишка упал лицом в траву, но продолжал отталкиваться ногами, нелепо, по-жабьи, словно тело двигалось само, не контролируемое сознанием. – Нет!
– Лежать! – Шатов навалился сверху, прижал своим весом ноги Жорика к земле и брюками, как веревкой, связал их в щиколотках. – Куда это ты собрался, гаденыш?
– Козел, урод, сволочь недобитая, – не смотря на то, что каждое движение тела натягивало шнурок на горле, Жорик продолжал извиваться и дергаться. – Сука!
Шатов замер, немного озадаченно. Переход был слишком стремительным. Спокойный, воспитанный мальчик, вежливо и терпеливо уговаривавший безумца, вдруг сам превратился в комок ярости и страха. Животного ужаса, запах которого так хорошо научился различать Шатов.
– Отпусти! Слышь, отпусти! Ты, козел, отпусти. Отпусти! – голос сорвался, и теперь Шатов слышал только шипение полураздавленной змеи. – Я тебя… Урою… В клочья разорву… Сука! Отпусти! Слышишь, отпусти…
– Не кричи, милый, всех сверчков распугаешь, – предупредил Шатов.
Быстрее соображай. Что произошло? Мальчишка был совершенно спокоен, когда его мог убить сумасшедший. Спокойная гладкая речь, аккуратно построенные фразы. И вдруг, после того, как стало понятно, что убивать его ни кто не собирается, что придется ему полежать здесь всего до утра – такая вспышка. Взрыв ужаса.
Шатов похлопал себя по карманам. Носовой платок. Ладненько, сойдет.
– У тебя нос не заложен? – спросил Шатов самым обыденным тоном.
– Что?
– Носом нормально дышишь? Я тебе сейчас кляп вставлю в рот, хочу быть уверен, что не придушу тебя до смерти…
– Слушай, Охотник, – хрипло простонал Жорик, – отпусти меня… Слышь? Отпусти. Я…
– Что ты? Никому ничего не расскажешь? Будешь хранить верность данному слову до самого восхода? – Шатов свернул носовой платок в жгут. – Сейчас… Что ты сказал?
Шатов схватил мальчишку за волосы и приподнял его голову.
– Повтори, что ты сказал?
– Отпусти… – всхлипнул Жорик.
– Как ты меня назвал?
– Ни как…
– Как знаешь, – Шатов наклонился к Жорику. – Я тебя уговаривать не буду. Я тебе сейчас пасть заткну, оставлю здесь и уйду.
Тело мальчишки словно свело судорогой.
– Я не знаю, чего ты так боишься оставаться здесь, но ты этого боишься. Ты не расскажешь мне то, что я хочу узнать – твои проблемы. Я не узнаю, почему тебе стало так страшно? Мои проблемы. Ощущаешь? У нас с тобой абсолютно разные проблемы. Прощай!
Шатов попытался сунуть кляп в рот, но Жорик сцепил зубы мотал головой так, будто от этого зависела его жизнь.
Чего же ты так боишься, засранец? И чего это ты вдруг назвал меня Охотником? Ведь мы с тобой не разговаривали тогда, я ведь тогда вначале бросился на тебя, потом на десятилеток… И ты не рассказывал мне об обществе врагов Охотника… Не рассказывал… Или все-таки…
Шатов потянул шнурок удавки.
Хрип. Стон, потом хрип, затяжной, захлебывающийся.
Рот открылся в безуспешной попытке добыть хоть немного воздуха.
Теперь кляп.
Шатов снова оглянулся на село. Спокойно. Никто еще не бросился его разыскивать. Хорошо.
Жорик что-то пытался сказать.
– Что ты так бьешься, милый? – Шатов аккуратно вынул кляп изо рта.
– Охотник, сука, – дыхание прерывистое, злое, – лучше убей…
– Кто я?
– Охотник. Шатов Евгений Сергеевич. Журналист… Ты убил Дракона. Убей меня.
– Дракона, значит, я убил… – протянул Шатов. – Охотник, значит…
– Да, – прорычал Жорик. – Охотник.
– И, значит, в операционной…
– Живая она была, живая! Это мы ее замочили…
– Вот как… – сознание стало кристально чистым и холодным.
– Да. Мы часто работаем на живых…
– А ее за что? – спросил Шатов мертвым голосом.
– За что? – просипел Жорик. – Ее же предупреждали… Всех предупреждали, что с посторонними нельзя разговаривать… Чужой – заткнись и немедленно свяжись с…
Пауза. Только сиплое натужное дыхание.
– С кем?
– С Замком.
– Свяжись с Замком… А она… Она не связалась?
– Связалась, но поздно. Ты уже успел зайти в дом…
– А я успел уже зайти в дом… – Шатов сжал виски руками.
Все-таки – она. И все-таки, виновен он. Из-за него убили эту…
– А кто она?
– Продавщица. Раисой зовут… Звали.
– А дети?
– Дети?.. Им мы крикнули, чтобы они тебя задержали… Мы крикнули…
– А они до этого спокойно занимались зоологией… Кроликов убивали, – лед от мозга распространился по всему телу, до самых кончиков пальцев. Ноздреватый, шуршащий, рассыпчатый лед.
– Убивали… – простонал Жорик.
– И ты теперь хочешь, чтобы я тебя отпустил? Тебя – убийцу?
– Ты ведь не убийца…
– Я убил Дракона… Почему я не смогу убить тебя?
– Убей. Только сразу, вот сейчас. Убей. Только…
– Только не оставлять здесь? Почему?
Жорик заплакал.
– Не реви, ублюдок. Ответь внятно – почему?
– Варвары… Им сюда можно заходить… Они… – Жорик всхлипнул и забормотал, – к ним нельзя попадаться. Нельзя. Лучше умереть. Они… Они могут убивать целую неделю… Я видел тела… Видел съемки… Что они делают…
– Варвары? – спросил Шатов.
– Варвары. Они…
– Выв здесь все сошли с ума, – сказал Шатов. – Вы все сошли с ума.
Шатов встал.
– Не оставляй меня так…
– Знаешь, меня об этом просил и Дракон. Перед смертью. Мы с ним стояли в дождевом коллекторе… Бушевала вода… Я только что всадил в него пулю и держал его за одежду… – Шатов говорил медленно, словно во сне. – У меня пистолет был, а он свой после моей пули выронил… Ты был прав тогда – он был безоружен… Я тогда тоже подумал, что он был безоружен. И я начал с ним разговаривать… Он просил, чтобы я… Чтобы…
В голове снова зашумела вода. Как в ту ночь. Ледяная черная вода.
– Он ударил ножом, я выстрелил. И знаешь, что я понял тогда?
– Что? – спросил Жорик.
– Подонков нужно убивать сразу. С ними нельзя вести переговоры. Если бы там, в коллекторе, погиб я, то сейчас бы продолжали умирать люди на улицах моего города.
– А ты выжил, и начали умирать люди здесь, – прохрипел Жорик.
– Их начали убивать из-за меня… – согласился Шатов, приседая на корточки. – Но не я их убиваю. Убивал. Убью.
– Ты… – начал новую фразу Жорик, но Шатов с силой вогнал кляп ему в рот.
– Полежишь.
Мальчишка… Убийца замычал.
– Извини, – сказал Шатов. – Эту игру придумал не я. И не я ее начал. Извини.
Шатов пошел к зданию клуба.
Охотник, варвары, Раиса, Дракон… Дракон, варвары, охотник…
А он надеялся, что все осталось позади, что теперь он сам может жить и не оглядываться назад.
Далеко он его оттащил от клуба. Даже если этому малолетнему ублюдку очень повезет, то до людей он доберется только через несколько часов. За это время может произойти много чего…
Варвары.
Кто такие?
Их этот ублюдок боялся больше смерти. Могут неделю убивать. Жорик видел не только мертвые тела, но даже и съемки. Учебный фильм, мать их так.
Нас ко всему готовят, сказала Светлана. Милая, сексуальная девочка, которая ему тоже врала. Не говорила она, оказывается Шатову ничего о Драконе. Совсем ничего не говорила…
Возле самого окна Шатов остановился. Вынул из кармана диктофон. Если нельзя доверять себе и своей памяти, то можно воспользоваться техникой.
Шатов перемотал пленку и включил воспроизведение. «Продавщица. Раисой зовут. Звали. – А дети? – Мы им…»
Вот такие дела, господа хорошие. Вот такие, блин, дела. Сумасшедшего, говорите, нашли? Поздравляю.
Только с этой секунды…
Шатов снова перемотал пленку.
«Охотник».
Это он, Шатов, Охотник. Это он выследил и убил Дракона. А вы, значит, теперь решили его загнать? Убедить в том, что он безумен?
Хрен вам, ребята. Большой едкий хрен.
Шатов спрятал диктофон в карман и осторожно через окно спустился в комнату. Темную комнату. Шатов понял это только внизу.
Черт, не хватало только, чтобы здесь его ждала не девчонка с желанием перепихнуться, а группа агрессивно настроенных товарищей. Со смирительной рубашкой.
– Света? – тихо окликнул Шатов. – Света!
– Пришел?
Теплые руки коснулись его лица.
– Пришел.
– Что он тебе сказал? – губы приблизились к самому лицу.
– Ничего хорошего, – Шатов протянул руку и привлек к себе Светлану. – Я что, действительно сумасшедший?
– А какая разница? – с поцелуем ответила Светлана. – Я с тобой, я тебя заждалась…
– Ты выключила свет…
– Я не хотела, чтобы кто-то мог заглянуть в окно. И ту всегда выключают свет, когда уединяются.
– И тут часто уединяются?
– Всегда, – снова долгий поцелуй.
Шатов сделал над собой усилие и ответил на него.
Она ему тоже врала. То, что она помогла ему стреножить того пацана… А зачем, она, кстати, ему помогла? Просто из любви в искусству? Или действия Шатова не так уж непредсказуемы, как он надеялся?
Шатов с трудом остановил жадные руки Светланы:
– Не здесь, Света. Пойдем ко мне? Тебе ведь можно? Можно остаться со мной на всю ночь?
– Можно, – радостно прошептала в ответ Светлана. – Мне сегодня все можно.
– Хорошо, – сказал Шатов и поцеловал девушку.
Заставил поцеловать.
Она тоже резала живых? Или это разрешалось только особо одаренным? И только в присутствии почетных гостей.
– Пойдем, – сказал Шатов.
– Пойдем, – Светлана нашарила в темноте его руку и потянула за собой.
Щелкнула щеколда, открылась дверь, впуская в комнату дымные космы света.
– А у вас тут курят совершенно безбожно, – сказал Шатов.
– У нас тут многие вещи делают совершенно безбожно, – улыбнулась Светлана. – Ты помаду сотрешь, или пойдешь с ней на щеках?
– Помада? – Шатов провел рукой по лицу.
– Давай, помогу!
– Не нужно, я сам, а ты подожди меня за столиком.
Светлана вышла в зал, а Шатов вошел в туалет.
Помады на лице было не так чтобы очень много. Шатов открыл кран, набрал в руки воды и плеснул себе в лицо. Не нужно нервничать. Ты не можешь понять, почему все происходит, но ты понимаешь, что это происходит наяву, а не в твоем воспаленном мозгу. Шатов подавил желание достать диктофон и снова прослушать запись. Ему хотелось снова подтвердить себе самому, что связь с реальностью еще не потеряна.
Это потом. Сейчас нужно выбираться отсюда.
Получится или нет? Это не важно. Нужно уходить.
Шатов закрыл кран, отряхнул воду с рук.
Варвары.
Они могут… Что они могут, эти самые варвары? Что-то такое, что испугало этого семнадцатилетнего убийцу почти до смерти. До желания смерти.
И спросить у Светланы нельзя. Она тоже врала ему. И может его сдать, если почувствует, что Жорик ему о чем-то проболтался. О варварах, например.
Скрипнула дверь, и Шатов, в зеркало, не оборачиваясь, увидел, как в туалет вошел напарник Жорика. Антон, кажется. На лице улыбка и румянец. Раскраснелся, красавчик, натанцевался. Шатов отвел взгляд.
Антон вошел в одну из кабинок, не закрыв за собой дверку.
Шатов быстро глянул на входную дверь. Никого. Еще не совсем понимая, что делает, Шатов быстро подошел к кабинке, рванул дверцу и ударил ногой.
Удар швырнул мальчишку лицом на стену.
Шатов ударил снова, по ноге, ударил изо всей силы, и ему показалось, что кость хрустнула. Антон закричал. Потом внезапно затих, когда Шатов развернул его к себе лицом и ударил. В лицо. Ваз и еще раз.
Рука потеряла чувствительность, стала словно деревянной, И Шатов бил этой деревяшкой раз за разом, превращая лицо в кровавое месиво.
Симпатичный был мальчик. Голова Антона безвольно болталась, брызги крови летели в стороны. Как тогда, в операционной. Скальпель, капля крови на его острие и отраженные лучик света.
Шатов швырнул Антона на пол и несколько раз ударил ногой. Сволочь. Ублюдок. Убийца. Убийца. Убийца.
Ты не убийца, сказал Жорик, пытаясь разглядеть его лицо в темноте.
Я не убийца, прошептал Шатов. Я – не убийца. Я…
Кто я? Чего я хочу? Просто вырваться отсюда, просто вернуться к жене. Просто вернуться в мир, который живет по нормальным человеческим законам. В мир, который…
Шатов переступил через лежащего, вернулся к умывальнику. Зеркало.
За его поверхностью маячило белое лицо человека, испуганное… Испуганное? Да, Шатов присмотрелся. Испуганное. Он испугался того, что вот сейчас, сию секунду вдруг осуществится то, о чем его предупреждал в бреду Дракон.
Ты позовешь меня, сказал Дракон. Ты попросишь молей помощи.
На секунду, на бесконечно долгую секунду Шатову вдруг показалось, что его лицо в зеркале смазалось, словно кто-то небрежным жестом стер его черты, а потом несколькими мазками нанес новые. Черты Дракона.
Нет. Нет.
– Нет! – крикнул Шатов, замахнулся кулаком и только в последнюю секунду остановил удар.
Ему еще понадобятся руки. Еще могут понадобиться.
Шатов аккуратно вымыл руки под краном.
Пошли.
Сейчас кто-нибудь сунется в туалет, заметит лежащего красавца… Шатова передернуло. Ладно, что сделал, то сделал.
Заметят красавца и начнется гнилая разборка, зачем дядя побил мальчика. Дядя скажет, что по заслугам, снова помянет убийство в операционной… В воздухе замелькают смирительные рубашки, и все примутся убеждать его в безумии.
Ни хрена, – четко произнес Шатов.
Как говорил персонаж «Похождений бравого солдата Швейка» – вы знали меня с хорошей стороны. А сейчас вы узнаете меня с плохой.
– Пошли, – сказал Шатов, проходя мимо сидящей за столиком Светланы.
Девушка быстро допила коктейль и вскочила с кресла. Помахала кому-то на прощанье рукой. Надо полагать, подружкам, которые сейчас начнут падать от зависти в обмороки.
Нужно выбраться из дискотеки, пока не начались обмороки. И пока не ворвется назад вон тот паренек, который сейчас пробирается между танцующими в сторону туалета. Черт его знает, как у них принято реагировать на избитых до потери сознания приятелей…
Светлана на ступеньках остановилась и обняла Шатова.
– Света, потерпи, – попросил Шатов.
– Я хочу, – сказала девушка.
– Совсем чуть-чуть.
Они вышли в бар.
Только один бармен одиноко топтался в помещении, перетирая стаканы за стойкой. Когда солдату нечего делать, вспомнил не совсем к месту Шатов, он бляху чистит. Когда бармену – стаканы протирает. Рефлекс у барменов такой, протирательный.
Шатов оглянулся на клуб.
Ладно, сойдет.
Теперь извлечь из брюк пострадавшего ремень и связать ему ноги за спиной. Хорошо. Теперь шнурки из кроссовок. Фирменных, кстати, кроссовок. Делаем нечто вроде удавочки и надеваем красавцу на шею.
А теперь похлопаем сонного красавца по щекам.
Жорик застонал.
– Очнулся, – в полголоса спросил Шатов.
– Ты кто? – парень попытался крикнуть, но петля натянулась, и крик застрял в горле.
– Это я – помнишь?
– Кто? – прохрипел Жорик.
– Мы с тобой не так давно познакомились. Вспоминай, – сказал Шатов. – Я тебе и твоему приятелю еще очень не понравился.
Жорик дернулся и засучил ногами.
– Вспомнил, – удовлетворенно сказал Шатов.
В темноте и с удавкой на шее, Жорик больше не был уверенным крутым парнем, с хорошо поставленным ударом ноги. У ног Шатова валялся испуганный мальчишка, пытающийся вжаться в землю, чтобы хоть как-то удалиться от страшного голоса.
– Вспомнил, – еще раз повторил Шатов.
– Ты чего? – выдавил мальчишка.
– Ничего, – ответил Шатов и пожалел, что Жорик не может видеть его лица.
Как Шатов не старался сдерживаться, но губы кривились, и отчего-то начала подергиваться уголок глаза. Дико раззуделся шрам.
– Поговорить с тобой решил, – тихонько сказал Шатов, сел в траву возле Жорика и похлопал того по щеке. – Сам знаешь, эти ночные, а, тем более, сельские клубы, очень располагают к теплым разговорам один на один. Ты с приятелем на днях со мной пообщался, я и подумал, что наше общение можно продолжить.
– Отпусти, – выдавил Жорик.
– Как только, так сразу, – пообещал Шатов.
– Что тебе от меня нужно?
– В общем – ничего. Общения. Нашему поколению так не хватает простого человеческого общения. Вот прислушайся – сверчки кричат. На звезды посмотри? Ты когда смотрел на звезды вот так, лежа на спине посреди степи?
Мальчишка завозился, то ли пытаясь отползти, то ли пробуя подняться.
– Ты не сучи ножками, – предупредил Шатов. – Я могу тебя сразу придушить, но, в принципе, предпочитаю поговорить с тобой. По душам. Ты готов поговорить со мной по душам?
– Пошел…
– А ты очень воспитанный мальчик, – похвалил Шатов. – И прошлый раз избегал нецензурщины, и сейчас. А это очень трудно – отказаться от крепких выражений в трудных условиях современной жизни. На твоем месте, я бы уже поминал ближних и дальних родственников собеседника.
Шатов говорил… Шатов пытался говорить спокойно, но голос дрожал. Как дрожала каждая клеточка тела. Вот тут, сейчас в полном распоряжении Шатова лежал убийца. Паренек, который на глазах у десятков своих сверстников медленно убивал ни в чем не повинную женщину.
Неторопливо двигается скальпель, капли крови сбегают к раю стола и тяжело падают в алые лужи на ослепительно белом полу. А в глазах женщины – боль и ужас.
– Я тебя сразу придушить хотел… – прошептал Шатов и вздрогнул, поняв, что действительно очень хотел убить этого мальчишку.
Придушить. Именно придушить – беспомощного, связанного, испуганного. Без внутреннего колебания или страха. Убить.
Правая рука Шатова как бы сама собой начала наматывать на кисть концы удавки. Медленно. Виток за витком.
– За что? – прохрипел Жорик.
– За что? – еще виток.
– Ты же сам на меня набросился… – голос мальчишки потерял всякое сходство с человеческим.
Так мог хрипеть продырявленный динамик, испытывающий боль.
Шатов открыл рот, чтобы ответить, но промолчал. Еще виток.
Тело на земле забилось, выгибаясь дугой, ноги отчаянно заколотились. Краем глаза Шатов заметил, как с правой ноги Жорика сорвался кроссовок и отлетел в сторону.
Шатов чуть отпустил шнурок.
Иногда люди истошно кричат. Семнадцатилетний мальчишка, снова получивший возможность вдохнуть, принялся истошно дышать.
– Продолжай, – сказал подрагивающим голосом Шатов.
– Ты… – мальчишка закашлялся.
– Говори – говори, – подбодрил Шатов.
– Ты набросился на меня, а потом на младших… И сломал одному руку. И мы вмешались…
– Вы – это кто?
– Я и Антон.
– Антон – это такой русый, с серыми глазами?
– Да.
– Тот, с которым вы убили женщину?
– Не убивал никто ни кого! – попытался выкрикнуть Жорик, но захрипел.
– И не резали женщину в операционной?
– Это был труп. Покойница это была! – простонал мальчишка.
Шатов помотал головой. Хрен вам, этого не может быть. Она была жива. Она была жива до тех пор, полка вы ее не убили.
– Я правду говорю, – простонал Жорик. – Правду. Мы проводили вскрытие, когда вы… когда вы разбили стекло и спрыгнули вниз.
– Чушь, – тихо сказал Шатов, наклоняясь к самому лицу мальчишки.
– Правда. Она была мертвая. Мертвая…
Рука Шатова напряглась.
Тело снова забилось, и Шатову понадобилось приложить все силы, чтобы заставить руку немного ослабить петлю.
Он врет. Понятное дело – он врет. Ему сказали то, что он должен… Его научили врать. Научили. Шатов точно это знает. Мальчишку заставили выучить эту ложь, чтобы Шатов поверил в свое безумие.
– Я не мог бить детей… – прошептал Шатов на ухо Жорику. – Не мог.
– Вы били. Вы именно били.
– Нет.
– Да!
От мальчишки пахло потом, немного алкоголем и мятной жвачкой. Страхом от мальчишки не пахло.
Странно. Почему он врет? И почему он не боится? Почему он пытается убедить Шатова… Заставить Шатова поверить в собственное безумие.
Шатов посмотрел вверх, на звездное небо. Почему?
Все казалось таким простым – прижать одного из убийц и заставить внятно все рассказать. А потом принять решение. Вот он, один из убийц. Валяется, скорчившись, на земле, хрипит, когда шнурок врезается в горло, чуть не плачет, но при этом продолжает врать.
Или он все-таки не врет?
Чушь. Ерунда. Он врет. Они все врут. Они сговорились, чтобы…
Сговорились. Сговорились. Сговорились. Они все пытаются отомстить за Дракона. Все они. Даже Светлана послана ими.
Еще зимой Хорунжий предупредил Шатова, что за ним придут, что смерть Дракона не остановит эту эпидемию, что те, кто стоял за Драконом, кто помогал ему организовывать сафари на людей. Кто приказывал ему – они придут к Шатову, что отомстить или предложить занять место Дракона.
И они явились. Они привели Шатова сюда, чтобы… Чтобы что? Чтобы свести его с ума?
– Что же ты врешь? – спросил Шатов с отчаянием в голосе. – Что же ты не хочешь говорить правду? Я же тебя сейчас убью…
– Я правду говорю. Правду. Вы…
– Я, – медленно сказал Шатов.
Очень медленно.
– Вы больны. Мне потом объяснили, что вы больны, что пережили очень сильное потрясение… И…
– Я пережил потрясение, – Шатову вдруг стало смешно, и он засмеялся. – Я потрясение пережил, а ты – не сможешь. Здорово, да?
– Не нужно, – попросил Жорик. – Я вас очень прошу – не нужно?
– Что ненужно?
– Убивать не нужно. Вы просто успокойтесь. Когда вы волнуетесь, то теряете над собой контроль. Успокойтесь… – произнесено это просительным тоном, но с интонациями добрыми и даже жалостливыми. – Успокойтесь…
– А я спокоен… – Шатов перестал смеяться, хотя спазмы все еще мешали говорить. – Я совершенно спокоен. Говоришь, я напал на тебя?
– Да. Мы как раз начали вскрытие…
– А потом я начал бить детей…
– А потом набросились на детей. Одного…
– Это я уже от тебя слышал, – Шатов отвернулся от Жорика и посмотрел в сторону села.
Прямые улицы были обозначены огнями фонарей, но в домах не было видно ни одного освещенного окна. Спит Петровское. Или Главное… Только в клубе все еще веселятся сироты из детского дома. Сироты в фирменной одежде, занимающиеся на досуге стриптизом, обожающие побаловаться крепким коктейлем. Типичные дети с исковерканными судьбами.
Он слишком долго здесь возится. Светлана уже наверняка заждалась его в комнатке для инвентаря. Не исключено, что под дверью уже выстроилась целая очередь парочек, желающих уединиться.
Нужно просто подняться с земли, отряхнуться и идти в клуб. Оставить здесь лежать семнадцатилетнего пацана связанным до утра. Мальчишку, виноватого лишь в том, что взрослому дяде Шатову нужно лечиться, что сошел Шатов с ума.
Нужно встать, отряхнуться и признать, что ты безумен. Что ты действительно теряешь память, что ты бросился избивать детей. Десятилетних детей.
Шатов вспомнил белобрысого мальчишку и безобразную шишку у него на руке. И полные боли глаза этого мальчишки.
Это сделал я, подумал Шатов, и его замутило. Это сделал я. Все просто. Все очень просто.
Интересно, а всем сумасшедшим дано осознать свое безумие? Или это только особо счастливые, такие как Шатов, могут четко сказать себе, что крышу сорвало, башню заклинило…
Встать, отряхнуться и пойти в клуб. Потом – завтра – сказать Дмитрию Петровичу, что… А что сказать Дмитрию Петровичу? Попросить, чтобы он пригласил Виту? Чтобы дали разрешение встретиться с женой?
Шатов посмотрел на лежащего Жорика.
А что делать с этим? Развязать? И тогда скандал разразится немедленно. Оставить его здесь? Зачем?
Все, можно не дергаться. Можно спокойно ждать, когда придут санитары.
Или все-таки довести план до финальной стадии? В этом что-то есть… Безумие… Черт с ним, с безумием. Нужно идти.
Ты, Шатов, хотел сбежать? Беги. Оттого, что ты сумасшедший ничего не изменилось. Почти ничего не изменилось. Ты решил, что можешь сбежать – беги. Потом, когда побег получится… Или не получится. Ты сможешь расслабиться и принимать процедуры. А сейчас…
Тебе кажется, что есть шанс? Используй его. Свяжи мальчишку, сунь ему в рот кляп, пусть полежит до рассвета. Да, и не забудь связать ему еще и ноги.
Утречком Жорика подберут.
Не исключено, правда, что и Шатова где-нибудь подберут утречком, но тут придется ставить эксперимент на себе. Посмотрим, как оно у нас получится.
Шатов расстегнул на мальчишке брюки и потянул их вниз.
– Вы чего? Что делать собрались? – немного испуганно спросил Жорик.
– И не надейся, мечтатель, – буркнул Шатов, стащил брюки с лежащего и несколько раз дернул за штанины, проверяя прочность.
Крепенькие штанишки, можно попробовать.
– Вы чего? – снова подал голос Жорик, когда Шатов перевернул его на живот и, захлестнув удавкой горло, свободный конец петли привязал к рукам.
– Это для того, чтобы ты не дергался, милый. Полежишь спокойно, а потом, утром, тебя здесь найдут.
Тело Жорика рванулось с неожиданной силой. Шатов, не ожидавший такого, разжал руки, и мальчишка вскочил. Почти вскочил.
От резкого движения шнурок врезался в горло. Жорик, захрипев, упал на колени, но не остановился, а попытался ползти. Шатов толкнул его в спину.
– Лежи, дурной!
– Нет, – мальчишка упал лицом в траву, но продолжал отталкиваться ногами, нелепо, по-жабьи, словно тело двигалось само, не контролируемое сознанием. – Нет!
– Лежать! – Шатов навалился сверху, прижал своим весом ноги Жорика к земле и брюками, как веревкой, связал их в щиколотках. – Куда это ты собрался, гаденыш?
– Козел, урод, сволочь недобитая, – не смотря на то, что каждое движение тела натягивало шнурок на горле, Жорик продолжал извиваться и дергаться. – Сука!
Шатов замер, немного озадаченно. Переход был слишком стремительным. Спокойный, воспитанный мальчик, вежливо и терпеливо уговаривавший безумца, вдруг сам превратился в комок ярости и страха. Животного ужаса, запах которого так хорошо научился различать Шатов.
– Отпусти! Слышь, отпусти! Ты, козел, отпусти. Отпусти! – голос сорвался, и теперь Шатов слышал только шипение полураздавленной змеи. – Я тебя… Урою… В клочья разорву… Сука! Отпусти! Слышишь, отпусти…
– Не кричи, милый, всех сверчков распугаешь, – предупредил Шатов.
Быстрее соображай. Что произошло? Мальчишка был совершенно спокоен, когда его мог убить сумасшедший. Спокойная гладкая речь, аккуратно построенные фразы. И вдруг, после того, как стало понятно, что убивать его ни кто не собирается, что придется ему полежать здесь всего до утра – такая вспышка. Взрыв ужаса.
Шатов похлопал себя по карманам. Носовой платок. Ладненько, сойдет.
– У тебя нос не заложен? – спросил Шатов самым обыденным тоном.
– Что?
– Носом нормально дышишь? Я тебе сейчас кляп вставлю в рот, хочу быть уверен, что не придушу тебя до смерти…
– Слушай, Охотник, – хрипло простонал Жорик, – отпусти меня… Слышь? Отпусти. Я…
– Что ты? Никому ничего не расскажешь? Будешь хранить верность данному слову до самого восхода? – Шатов свернул носовой платок в жгут. – Сейчас… Что ты сказал?
Шатов схватил мальчишку за волосы и приподнял его голову.
– Повтори, что ты сказал?
– Отпусти… – всхлипнул Жорик.
– Как ты меня назвал?
– Ни как…
– Как знаешь, – Шатов наклонился к Жорику. – Я тебя уговаривать не буду. Я тебе сейчас пасть заткну, оставлю здесь и уйду.
Тело мальчишки словно свело судорогой.
– Я не знаю, чего ты так боишься оставаться здесь, но ты этого боишься. Ты не расскажешь мне то, что я хочу узнать – твои проблемы. Я не узнаю, почему тебе стало так страшно? Мои проблемы. Ощущаешь? У нас с тобой абсолютно разные проблемы. Прощай!
Шатов попытался сунуть кляп в рот, но Жорик сцепил зубы мотал головой так, будто от этого зависела его жизнь.
Чего же ты так боишься, засранец? И чего это ты вдруг назвал меня Охотником? Ведь мы с тобой не разговаривали тогда, я ведь тогда вначале бросился на тебя, потом на десятилеток… И ты не рассказывал мне об обществе врагов Охотника… Не рассказывал… Или все-таки…
Шатов потянул шнурок удавки.
Хрип. Стон, потом хрип, затяжной, захлебывающийся.
Рот открылся в безуспешной попытке добыть хоть немного воздуха.
Теперь кляп.
Шатов снова оглянулся на село. Спокойно. Никто еще не бросился его разыскивать. Хорошо.
Жорик что-то пытался сказать.
– Что ты так бьешься, милый? – Шатов аккуратно вынул кляп изо рта.
– Охотник, сука, – дыхание прерывистое, злое, – лучше убей…
– Кто я?
– Охотник. Шатов Евгений Сергеевич. Журналист… Ты убил Дракона. Убей меня.
– Дракона, значит, я убил… – протянул Шатов. – Охотник, значит…
– Да, – прорычал Жорик. – Охотник.
– И, значит, в операционной…
– Живая она была, живая! Это мы ее замочили…
– Вот как… – сознание стало кристально чистым и холодным.
– Да. Мы часто работаем на живых…
– А ее за что? – спросил Шатов мертвым голосом.
– За что? – просипел Жорик. – Ее же предупреждали… Всех предупреждали, что с посторонними нельзя разговаривать… Чужой – заткнись и немедленно свяжись с…
Пауза. Только сиплое натужное дыхание.
– С кем?
– С Замком.
– Свяжись с Замком… А она… Она не связалась?
– Связалась, но поздно. Ты уже успел зайти в дом…
– А я успел уже зайти в дом… – Шатов сжал виски руками.
Все-таки – она. И все-таки, виновен он. Из-за него убили эту…
– А кто она?
– Продавщица. Раисой зовут… Звали.
– А дети?
– Дети?.. Им мы крикнули, чтобы они тебя задержали… Мы крикнули…
– А они до этого спокойно занимались зоологией… Кроликов убивали, – лед от мозга распространился по всему телу, до самых кончиков пальцев. Ноздреватый, шуршащий, рассыпчатый лед.
– Убивали… – простонал Жорик.
– И ты теперь хочешь, чтобы я тебя отпустил? Тебя – убийцу?
– Ты ведь не убийца…
– Я убил Дракона… Почему я не смогу убить тебя?
– Убей. Только сразу, вот сейчас. Убей. Только…
– Только не оставлять здесь? Почему?
Жорик заплакал.
– Не реви, ублюдок. Ответь внятно – почему?
– Варвары… Им сюда можно заходить… Они… – Жорик всхлипнул и забормотал, – к ним нельзя попадаться. Нельзя. Лучше умереть. Они… Они могут убивать целую неделю… Я видел тела… Видел съемки… Что они делают…
– Варвары? – спросил Шатов.
– Варвары. Они…
– Выв здесь все сошли с ума, – сказал Шатов. – Вы все сошли с ума.
Шатов встал.
– Не оставляй меня так…
– Знаешь, меня об этом просил и Дракон. Перед смертью. Мы с ним стояли в дождевом коллекторе… Бушевала вода… Я только что всадил в него пулю и держал его за одежду… – Шатов говорил медленно, словно во сне. – У меня пистолет был, а он свой после моей пули выронил… Ты был прав тогда – он был безоружен… Я тогда тоже подумал, что он был безоружен. И я начал с ним разговаривать… Он просил, чтобы я… Чтобы…
В голове снова зашумела вода. Как в ту ночь. Ледяная черная вода.
– Он ударил ножом, я выстрелил. И знаешь, что я понял тогда?
– Что? – спросил Жорик.
– Подонков нужно убивать сразу. С ними нельзя вести переговоры. Если бы там, в коллекторе, погиб я, то сейчас бы продолжали умирать люди на улицах моего города.
– А ты выжил, и начали умирать люди здесь, – прохрипел Жорик.
– Их начали убивать из-за меня… – согласился Шатов, приседая на корточки. – Но не я их убиваю. Убивал. Убью.
– Ты… – начал новую фразу Жорик, но Шатов с силой вогнал кляп ему в рот.
– Полежишь.
Мальчишка… Убийца замычал.
– Извини, – сказал Шатов. – Эту игру придумал не я. И не я ее начал. Извини.
Шатов пошел к зданию клуба.
Охотник, варвары, Раиса, Дракон… Дракон, варвары, охотник…
А он надеялся, что все осталось позади, что теперь он сам может жить и не оглядываться назад.
Далеко он его оттащил от клуба. Даже если этому малолетнему ублюдку очень повезет, то до людей он доберется только через несколько часов. За это время может произойти много чего…
Варвары.
Кто такие?
Их этот ублюдок боялся больше смерти. Могут неделю убивать. Жорик видел не только мертвые тела, но даже и съемки. Учебный фильм, мать их так.
Нас ко всему готовят, сказала Светлана. Милая, сексуальная девочка, которая ему тоже врала. Не говорила она, оказывается Шатову ничего о Драконе. Совсем ничего не говорила…
Возле самого окна Шатов остановился. Вынул из кармана диктофон. Если нельзя доверять себе и своей памяти, то можно воспользоваться техникой.
Шатов перемотал пленку и включил воспроизведение. «Продавщица. Раисой зовут. Звали. – А дети? – Мы им…»
Вот такие дела, господа хорошие. Вот такие, блин, дела. Сумасшедшего, говорите, нашли? Поздравляю.
Только с этой секунды…
Шатов снова перемотал пленку.
«Охотник».
Это он, Шатов, Охотник. Это он выследил и убил Дракона. А вы, значит, теперь решили его загнать? Убедить в том, что он безумен?
Хрен вам, ребята. Большой едкий хрен.
Шатов спрятал диктофон в карман и осторожно через окно спустился в комнату. Темную комнату. Шатов понял это только внизу.
Черт, не хватало только, чтобы здесь его ждала не девчонка с желанием перепихнуться, а группа агрессивно настроенных товарищей. Со смирительной рубашкой.
– Света? – тихо окликнул Шатов. – Света!
– Пришел?
Теплые руки коснулись его лица.
– Пришел.
– Что он тебе сказал? – губы приблизились к самому лицу.
– Ничего хорошего, – Шатов протянул руку и привлек к себе Светлану. – Я что, действительно сумасшедший?
– А какая разница? – с поцелуем ответила Светлана. – Я с тобой, я тебя заждалась…
– Ты выключила свет…
– Я не хотела, чтобы кто-то мог заглянуть в окно. И ту всегда выключают свет, когда уединяются.
– И тут часто уединяются?
– Всегда, – снова долгий поцелуй.
Шатов сделал над собой усилие и ответил на него.
Она ему тоже врала. То, что она помогла ему стреножить того пацана… А зачем, она, кстати, ему помогла? Просто из любви в искусству? Или действия Шатова не так уж непредсказуемы, как он надеялся?
Шатов с трудом остановил жадные руки Светланы:
– Не здесь, Света. Пойдем ко мне? Тебе ведь можно? Можно остаться со мной на всю ночь?
– Можно, – радостно прошептала в ответ Светлана. – Мне сегодня все можно.
– Хорошо, – сказал Шатов и поцеловал девушку.
Заставил поцеловать.
Она тоже резала живых? Или это разрешалось только особо одаренным? И только в присутствии почетных гостей.
– Пойдем, – сказал Шатов.
– Пойдем, – Светлана нашарила в темноте его руку и потянула за собой.
Щелкнула щеколда, открылась дверь, впуская в комнату дымные космы света.
– А у вас тут курят совершенно безбожно, – сказал Шатов.
– У нас тут многие вещи делают совершенно безбожно, – улыбнулась Светлана. – Ты помаду сотрешь, или пойдешь с ней на щеках?
– Помада? – Шатов провел рукой по лицу.
– Давай, помогу!
– Не нужно, я сам, а ты подожди меня за столиком.
Светлана вышла в зал, а Шатов вошел в туалет.
Помады на лице было не так чтобы очень много. Шатов открыл кран, набрал в руки воды и плеснул себе в лицо. Не нужно нервничать. Ты не можешь понять, почему все происходит, но ты понимаешь, что это происходит наяву, а не в твоем воспаленном мозгу. Шатов подавил желание достать диктофон и снова прослушать запись. Ему хотелось снова подтвердить себе самому, что связь с реальностью еще не потеряна.
Это потом. Сейчас нужно выбираться отсюда.
Получится или нет? Это не важно. Нужно уходить.
Шатов закрыл кран, отряхнул воду с рук.
Варвары.
Они могут… Что они могут, эти самые варвары? Что-то такое, что испугало этого семнадцатилетнего убийцу почти до смерти. До желания смерти.
И спросить у Светланы нельзя. Она тоже врала ему. И может его сдать, если почувствует, что Жорик ему о чем-то проболтался. О варварах, например.
Скрипнула дверь, и Шатов, в зеркало, не оборачиваясь, увидел, как в туалет вошел напарник Жорика. Антон, кажется. На лице улыбка и румянец. Раскраснелся, красавчик, натанцевался. Шатов отвел взгляд.
Антон вошел в одну из кабинок, не закрыв за собой дверку.
Шатов быстро глянул на входную дверь. Никого. Еще не совсем понимая, что делает, Шатов быстро подошел к кабинке, рванул дверцу и ударил ногой.
Удар швырнул мальчишку лицом на стену.
Шатов ударил снова, по ноге, ударил изо всей силы, и ему показалось, что кость хрустнула. Антон закричал. Потом внезапно затих, когда Шатов развернул его к себе лицом и ударил. В лицо. Ваз и еще раз.
Рука потеряла чувствительность, стала словно деревянной, И Шатов бил этой деревяшкой раз за разом, превращая лицо в кровавое месиво.
Симпатичный был мальчик. Голова Антона безвольно болталась, брызги крови летели в стороны. Как тогда, в операционной. Скальпель, капля крови на его острие и отраженные лучик света.
Шатов швырнул Антона на пол и несколько раз ударил ногой. Сволочь. Ублюдок. Убийца. Убийца. Убийца.
Ты не убийца, сказал Жорик, пытаясь разглядеть его лицо в темноте.
Я не убийца, прошептал Шатов. Я – не убийца. Я…
Кто я? Чего я хочу? Просто вырваться отсюда, просто вернуться к жене. Просто вернуться в мир, который живет по нормальным человеческим законам. В мир, который…
Шатов переступил через лежащего, вернулся к умывальнику. Зеркало.
За его поверхностью маячило белое лицо человека, испуганное… Испуганное? Да, Шатов присмотрелся. Испуганное. Он испугался того, что вот сейчас, сию секунду вдруг осуществится то, о чем его предупреждал в бреду Дракон.
Ты позовешь меня, сказал Дракон. Ты попросишь молей помощи.
На секунду, на бесконечно долгую секунду Шатову вдруг показалось, что его лицо в зеркале смазалось, словно кто-то небрежным жестом стер его черты, а потом несколькими мазками нанес новые. Черты Дракона.
Нет. Нет.
– Нет! – крикнул Шатов, замахнулся кулаком и только в последнюю секунду остановил удар.
Ему еще понадобятся руки. Еще могут понадобиться.
Шатов аккуратно вымыл руки под краном.
Пошли.
Сейчас кто-нибудь сунется в туалет, заметит лежащего красавца… Шатова передернуло. Ладно, что сделал, то сделал.
Заметят красавца и начнется гнилая разборка, зачем дядя побил мальчика. Дядя скажет, что по заслугам, снова помянет убийство в операционной… В воздухе замелькают смирительные рубашки, и все примутся убеждать его в безумии.
Ни хрена, – четко произнес Шатов.
Как говорил персонаж «Похождений бравого солдата Швейка» – вы знали меня с хорошей стороны. А сейчас вы узнаете меня с плохой.
– Пошли, – сказал Шатов, проходя мимо сидящей за столиком Светланы.
Девушка быстро допила коктейль и вскочила с кресла. Помахала кому-то на прощанье рукой. Надо полагать, подружкам, которые сейчас начнут падать от зависти в обмороки.
Нужно выбраться из дискотеки, пока не начались обмороки. И пока не ворвется назад вон тот паренек, который сейчас пробирается между танцующими в сторону туалета. Черт его знает, как у них принято реагировать на избитых до потери сознания приятелей…
Светлана на ступеньках остановилась и обняла Шатова.
– Света, потерпи, – попросил Шатов.
– Я хочу, – сказала девушка.
– Совсем чуть-чуть.
Они вышли в бар.
Только один бармен одиноко топтался в помещении, перетирая стаканы за стойкой. Когда солдату нечего делать, вспомнил не совсем к месту Шатов, он бляху чистит. Когда бармену – стаканы протирает. Рефлекс у барменов такой, протирательный.