Золотько Александр. Зубы дракона

   – Вы где, Евгений Сергеевич? – раздался голос Дмитрия Петровича.
   – Туточки, – Шатов вышел из спальни.
   – Очень хорошо, – Дмитрий Петрович удобно устроился на стуле, закинув ногу за ногу и изящно подперев голову рукой.
   У дедушки склонность к многозначительным позам, мелькнула у Шатова мысль. Дмитрий Петрович и говорил и двигался так, будто изображал на сцене интеллигента начала двадцатого века. Не был этим самым интеллигентом, а именно – изображал. На сцене любительского театра.
   – К вам заходил Игорек? – осведомился Дмитрий Петрович.
   – Да, – Шатов сел напротив Дмитрия Петровича и с трудом подавил желание продублировать его позу. – Заходил. Милый молодой человек.
   – Вы заметили? В высшей степени достойный молодой человек.
   – Достойный чего?
   – Э-э, наивысших похвал.
   – За браконьерство? – безразличным тоном спросил Шатов.
   – Помилуй Бог, почему за браконьерство? – всплеснул руками Дмитрий Петрович.
   – Он, насколько я понял, вернулся с охоты… И в ближайшее время собирался на новую. На дворе лето, охотиться не сезон, вот я и решил…
   – Лето, говорите? – неожиданно резко переспросил Дмитрий Петрович. – С чего вы взяли, что на дворе лето?
   Шатов вздрогнул.
   Лето. На дворе – лето. Он это знает точно. Не могло же за то время, пока он был в доме, лето смениться осенью. Не могло. Не могло! Это все ерунда, чушь. И нечего Дмитрию Петровичу так смотреть на него. Лето на дворе.
   Дмитрий Петрович сделал небольшую паузу и улыбнулся:
   – И если на дворе лето – почему именно браконьер? Если это частные угодья, то можете там промышлять хоть круглогодично. Нет?
   – Наверное… – протянул Шатов.
   А нервы тебе, Шатов, нужно лечить. Так переполошиться и почти поверить в то, что могло случиться чудо, и время сделало гигантский скачек. Как-то все происходящее слишком уж серьезно повлияло на тебя, Шатов.
   – Вас Игорь на охоту не звал? – спросил Дмитрий Петрович.
   – Нет. Он больше заинтересован в Светлане, кажется.
   – В Светлане… Трудно знать Светлану и не быть в ней заинтересованным. Вот, например, вы…
   – Давайте, например, без меня, – спокойно сказал Шатов. Почти спокойно.
   Это очень просто – говорить спокойно. Нужно просто контролировать каждое свое слово, следить за интонациями и паузами. И не бить собеседника в лицо.
   Последнее было особенно трудно.
   – Давайте, например, без вас, – согласился Дмитрий Петрович. – Молодая красивая девчонка живет в детском доме, круг ее общения ограничен и не слишком разнообразен. Гормоны играют. Хочется, чтобы любили и очень хочется любить самой. Лучше бы не просто одноклассника Петю, а кого-нибудь серьезного, внушающего еще и уважение. И чтобы девчонки-одноклассницы завидовали…
   – Игорь, например.
   – Игорь… – снова со странным выражением произнес Дмитрий Петрович. – Игоря она знает много-много лет, встречается с ним ежедневно… Нет, Игорек, конечно, парень хороший, но не объект для романтической любви. Максимум – пару свиданий после отбоя. Если бы Игорю это кто-нибудь разрешил.
   Последнюю фразу Дмитрий Петрович произнес медленно и с оттенком брезгливости.
   – У вас тут строго с моралью? – поинтересовался Шатов.
   – У нас тут строго.
   – Строго с чем? – настойчиво переспросил Шатов.
   – Со всем и во всем. Строго.
   – Замок контролирует?
   – Что? – лицо Дмитрия Петровича чуть вздрогнуло, словно было из пластилина и внезапно попало в жар.
   Все черты лица как-то разом чуть опустились, и Шатов даже успел испугаться, что вот сейчас, как в фильмах ужасов, вся плоть, пузырясь, стечет вниз, обнажая оскалившийся череп. Но Дмитрий Петрович вдруг улыбнулся, и лицо перестало течь, замерев в вежливой улыбке.
   – Замок не разрешает трахаться с кем попало? – Шатов потер пальцами мочку уха, хотя жутко хотелось почесать шрам.
   – При чем здесь замок? Связь преподавателя с ученицей нигде особенно не приветствуется.
   – Преподавателя? И что же преподает Игорь?
   – Физическое воспитание.
   – Физкультуру?
   – Физическое воспитание. Какая там может быть культура? – засмеялся Дмитрий Петрович.
   – Физическая, – заставил себя улыбнуться Шатов. – Кстати, мы вроде бы торопились с вами на встречу в школу талантов?
   – Торопились, – подтвердил Дмитрий Петрович, – я вот даже портфельчик собрал.
   – Так, может, пойдем? Чего сидеть? – предложил Шатов.
   – За нами должен зайти доктор.
   – Доктор?
   – Ну да, доктор. Он живет в крайнем домике, – Дмитрий Петрович небрежно ткнул пальцем в пространство, – и просил его подождать.
   – Он школьный доктор?
   – Он общий доктор. Мой доктор, ваш доктор…
   – Простите, – Шатов улыбнулся, – я совершенно здоров. Мне доктор не нужен.
   – Как это не нужен? – почти искренне удивился Дмитрий Петрович. – Конечно нужен. И именно для того, чтобы вы могли подольше оставаться здоровым.
   – Дмитрий Петрович… – начал Шатов.
   – Да?
   – Знаете, с первой минуты нашего с вами знакомства я хочу… – Шатов кашлянул. – Я хочу вас спросить.
   – Пожалуйста.
   – Какого черта я здесь делаю? – в последнюю секунду Шатов спохватился и не сорвался на крик.
   – Вы вместе со мной ждете доктора, чтобы потом отправиться в школу, – нарочито спокойно ответил Дмитрий Петрович.
   – Не корчите из себя и меня идиота, Дмитрий Петрович, – Шатов заставил себя остаться сидеть на стуле. Спокойно.
   – Не было ни малейшего желания. Как вы могли такое подумать, – улыбка Дмитрия Петровича даже стала чуть обиженной, но глаза смотрели внимательно и остро. – Корчить идиота…
   – Как я сюда попал? – спросил Шатов. – Только не вздумайте рассказывать о том, что я пришел из вашего домика после совместного завтрака.
   – А что, вы попали сюда как-нибудь иначе? – почти шепотом спросил Дмитрий Петрович.
   – Послушайте! – Шатов ударил кулаком по колену. – Да, сейчас я пришел сюда из вашего дома. И действительно после завтрака. Туда я пришел из этого дома. Оставил здесь сумку и пришел к вам. А в этот дом я пришел…
   – После того, как ходили встречать рассвет, – подхватил Дмитрий Петрович. – Вы же сами сказали мне утром.
   – Сказал. Мало ли, что я сказал… – Шатов задержал дыхание, а потом выдохнул. – Я очнулся на тропинке неподалеку от домов.
   – Проснулись?
   – Очнулся, проснулся… Пришел в себя. И обнаружил, что лежу на тропинке, рядом стоит моя сумка…
   – И что? – черты лица Дмитрия Петровича дисциплинированно перестроились в выражение искренней заинтересованности.
   – Я не помню, как туда попал. И я не уверен в том, что помню вчерашний день, – Шатов зажмурился.
   – Что значит – не уверены?
   Шатов потер лицо руками:
   – Мне кажется, что вчера… Мы с вами познакомились вчера?
   – Лично?
   – Лично.
   – Как вам сказать… – протянул Дмитрий Петрович.
   – Дмитрий Петрович, – Шатов медленно встал со стула.
   – Да?
   – Вас давно били?
   – Вы имеете ввиду – по лицу? – спокойно переспросил Дмитрий Петрович.
   – И по другим частям тела. Но сильно.
   – Давненько.
   – Я предлагаю вам договор – вы перестаете уходить от ответов, а я не буду вас бить, – Шатов демонстративно постучал кулаком о ладонь.
   – Это не интеллигентно, Евгений Сергеевич.
   – Не знаю, насколько это интеллигентно, но меня подмывает выяснить, насколько это эффективно.
   – Несколько нелепая ситуация у нас сложилась, вы не находите? – спросил Дмитрий Петрович.
   – То ли еще будет! – пообещал Шатов.
   – Вот тут я с вами совершенно согласен, Евгений Сергеевич. Будет еще много чего.
   – А пока вы мне скажете, что здесь происходит.
   – Господи, да ничего не происходит! – воскликнул Дмитрий Петрович. – Везде происходит, а здесь – нет. Тут нет вулканов и землетрясений. Нет цунами и торнадо. Здесь, если хотите знать, нет даже воровства и мелкого хулиганства. Здесь люди работают, учатся, плодятся и размножаются. Здесь ничего не происходит!
   – Я здесь не работаю, не учусь, не пложусь и не размножаюсь. Я хочу отсюда уехать и не могу найти автобусную остановку. Или просто почтовое отделение, чтобы позвонить по телефону или отправить телеграмму. Я даже поговорить толком ни с кем не могу, потому что все отвечают загадками и уходят от вопросов. Я второе утро подряд прихожу в себя на вашей дурацкой тропинке, а вы второе утро подряд делаете вид, что все нормально, только восхищаетесь, как здорово я выбрал этот самый дом. И Светлану эту вашу сексапильную вчера вы звали Ириной… – Шатов перевел дыхание. – А еще вы знали меня раньше.
   – И не скрываю этого.
   – Не скрываете? Вы наблюдали за мной, вы даже умудрялись как-то получать информацию о моей… – Шатов запнулся, подбирая слово, – разборке с Драконом. О двух разборках…
   – С чего вы это взяли?
   – Мне сказала об этом вчера Светлана.
   – Вчера она была Ириной, вы же сами только что сказали.
   – Ириной. И сегодня она подтвердила, что они в школе даже спорили – выживу я или нет.
   – Это вам сегодня Ирина сказала?
   – Да.
   – Но сегодня она ведь Светлана. Ириной она была вчера.
   – Да что вы прицепились ко мне с этим вчера-сегодня! – выкрикнул Шатов.
   – Простите, – тоном оскорбленного достоинства заметил Дмитрий Петрович, – это вы прицепились ко мне с этим вчера-сегодня. Я только пытаюсь разобраться в вашем рассказе.
   – Нечего в нем разбираться! Просто скажите, как я сюда попал?
   – Вы сюда попали? – переспросил Дмитрий Петрович.
   – Да. Как я сюда попал. Сюда – это не в этот дом, а сюда вообще, в эту местность, в этот гребанный поселок!
   – Для начала – вернитесь на стул, – ледяным тоном предложил Дмитрий Петрович. – Мне не хочется, чтобы вы сгоряча действительно не стали бить меня по разным частям тела.
   – Хорошо, – Шатов сел на стул.
   – Неплохо. Теперь извинитесь за свои пошлые угрозы приметить ко мне грубую физическую силу.
   – Извините меня пожалуйста, я больше не буду вам угрожать применением силы, – выдавил из себя Шатов.
   – Очень хорошо. Теперь ваш вопрос…
   – Как я сюда попал.
   – Да, как вы сюда попали… – Дмитрий Петрович внимательно посмотрел на Шатова и улыбнулся. – Только не нервничайте. Вы действительно пришли сюда утром с сумкой в руке? и я вышел к вам, подождав, пока вы берете дом.
   – Что значит, я просто пришел с сумкой в руках? Я… Вы ведь знали…
   – Знал. Мне сказали, что вы, Евгений Сергеевич Шатов, со дня на день можете появиться у нас в гостях. И я, естественно, был вашим визитом не удивлен, а обрадован.
   Обрадован он был, подумал Шатов. Его предупредили о предстоящем визите, блин.
   – Кто вас предупредил?
   – Извините?
   – Кто вам сказал, что я приеду со дня на день?
   – Мне об этом сказал Илья Васильевич.
   – Илья Васильевич… – Шатов наморщил лоб, пытаясь вспомнить, откуда он знает это имя. – Илья Васильевич…
   – Ну да, за завтраком Илья Васильевич сказал мне, что вы скоро присоединитесь к нам.
   – Присоединюсь к вам… – пробормотал Шатов. – Как вы изволили сказать вчера утром – навсегда?
   – Простите, не совсем понял. Что я вам сказал?
   – Вчера за завтраком вы мне сказали, что я прибыл сюда навсегда.
   =Извините, но я не мог вам такого сказать, – покачал головой Дмитрий Петрович. – Я в принципе избегаю слов «всегда” и «никогда”. Еще древние римляне советовали их не использовать, чтобы не быть лжецами, ибо мы не можем гарантировать ни того, ни другого.
   У Шатова начала кружиться голова.
   – Мы с вами завтракали, и заговорили о том, как я сюда попал и как мне отсюда выбраться.
   – Вчера?
   – Вчера, черт бы вас побрал!
   – И я сказал, что вы сюда попали навсегда? – теперь лицо Дмитрия Петровича демонстрировало сомнение, легкое, очень интеллигентное сомнение.
   – Да, и еще что-то о том, что меня могут выпустить отсюда, а могут и не выпустить.
   – И это я вам сказал?
   – Да. Да, это вы мне вчера сказали, после чего я пошел прогуляться к селу.
   – К Петровскому?
   – К Главному.
   Дмитрий Петрович покачал головой:
   – Если вы имеете ввиду ближайшее село, то это село Петровское. Других здесь нет.
   – Стоп. – Шатов потер виски, пытаясь унять зарождающуюся боль. – Вчера Светлана…
   – Э-э…
   – Хорошо, вчера девушка, которая накрывала сегодня нам стол, сказала, что село называется Главное. Сегодня я у нее переспросил, и она подтвердила…
   – И, тем не менее, село называется Петровское.
   – Хорошо. Хорошо, пусть оно называется Петровское? и я пошел в него. В Петровское.
   – И как вам село? – спросил Дмитрий Петрович.
   – Нормальное, – ответил Шатов. – Только я не смог поговорить ни с кем, потому, что…
   В дверь постучали.
   – Это, наверное, доктор, – тихо сказал Дмитрий Петрович.
   – Мы с ним знакомы?
   – Естественно, он вас даже осматривал. Илья Васильевич.
   – Понял, – кивнул Шатов, – входите.
   – Доброе утро, – сказал Илья Васильевич, входя в комнату. – Сидеть в такую погоду под крышей – преступление перед своим организмом.
   – Вас ожидаем, доктор, – засмеялся Дмитрий Петрович, – и коротаем время за дружеской беседой.
   – Ага, – кивнул Шатов, – смеемся и заливаемся.
   Он понял, почему имя доктора показалось таким знакомым. Он даже вспомнил фамилию доктора – Звонарев. Только вчера доктор был в милицейской форме и сидел в комнате с надписью «милиция” на двери. Вчера. В официальном здании на раскаленной площади.
   Шатову захотелось закричать, но он улыбнулся. Показалось, что мышцы и кожа лица одеревенели и поддаются с громким скрипом.
   – Ну что, – жизнерадостно спросил Шатов, – пойдем в гости к талантливым детям?

Глава 4

   Шатов не любил врачей. Не в том смысле, что всякий человек в белом халате вызывал у него антипатию и желание драться. Нет, Шатов понимал, что врачи необходимы, что они выполняют нужную и важную работу… Вот и пусть выполняют, сказал Шатов как-то за столом. Пусть выполняют, но где-нибудь подальше.
   Врач был символом неприятности. Особенно тот, о котором говорили, что он ВАШ врач.
   О Звонареве Дмитрий Петрович именно так и сказал, мол ваш это доктор, уважаемый Евгений Сергеевич. Собственно, первой реакцией Шатова на появление своего врача, было желание прямо в лоб поинтересоваться у Ильи Васильевича, с каких это радостей тот вдруг стал его врачом? Будет тут всякий сельский коновал… И так далее.
   Появление Звонарева лично привело Шатова в некоторое замешательство. Всякое, конечно бывает. Но то, что именно Илья Васильевич собственной персоной изображал вчера участкового милиционера, Шатов помнил твердо.
   Точно – он. Не мог Шатов ошибиться. Сколько тут времени прошло… Всего один день. Всего один день? Это кто сказал? Это так Евгений Сергеевич решил? Замечательно. А еще Евгений Сергеевич решил, что девушку вчера звали Ирина, что пропал паспорт, что кто-то подменил удостоверение, что село называется Главное…
   То есть, подожди! Уже сегодня Дмитрий Петрович внятно сказал, что село называется Петровское. А за несколько минут до этого Светлана подтвердила, что село называется Главное. И кто-то из них врет. Кто-то врет? Зачем?
   Как говаривал Штирлицу кто-то из нацистских бонз, маленькая ложь порождает большое недоверие. Вот и у Шатова недоверие становится большим. Только вот к кому конкретно?
   К Ирине? К Дмитрию Петровичу? К небу, соснам, облакам и речке? К себе самому? К себе самому…
   Интересно, какая специализация у Звонарева? Педиатр? Вряд ли, по той простой причине, что тогда бы он не мог быть доктором Дмитрию Петровичу и Шатову. Терапевт?
   Знакомство Шатова с терапевтами сводилось, в основном, к вызову участкового врача на дом, и была это, как правило, загнанная работой и начальством женщина средних лет, неразборчиво выписывающая рецепт и заполняющая больничный лист. В последний раз своего участкового врача Шатов видел мертвой, лежащей на дороге возле поликлиники.
   Ублюдок по прозвищу Дракон убил ее только для того, чтобы лишний раз передать привет Шатову. Покойный ублюдок, поправил себя Шатов. Шатов сплюнул и мысленно выругался. Фокусы родного языка и сила привычки. Покойный… Хрен ему, Дракону, покойный.
   В бога Шатов верил не особенно, но в этом случае надеялся, что ад все-таки существует. Иначе Дракон отделался бы слишком легко. Четыре пули в голову – смерть слишком легкая для такого урода. Слишком легкая.
   Шатов споткнулся о корень и понял, что нужно внимательнее смотреть под ноги.
   Дмитрий Петрович предложил идти в детский дом через лес, доктор поддержал, а у Шатова не было ни малейшего желания спорить. Аборигенам виднее.
   – А что я испытал, Илья Васильевич, вы даже себе и представить не можете, – закончил свой рассказ Дмитрий Петрович.
   Шатов сам рассказ пропустил мимо ушей, поэтому не мог себе представить, что испытал Дмитрий Петрович, а Звонарев улыбнулся и покачал головой.
   – Нет, правда, – обиженным тоном сказал Дмитрий Петрович. – Так все и было.
   Было в голосе у Дмитрия Петровича нечто детское, почти испуганное, словно провинившийся мальчишка пытался если не задобрить, то хотя бы, на всякий случай, произвести хорошее впечатление на старшего. Исчезла вальяжность и многозначительность в поведении, появилась суетливость в движениях и немного семенящая походка. Время от времени Дмитрий Петрович чуть обгонял Илью Васильевича и заглядывал ему в лицо.
   Звонарев держался уверенно, улыбался достаточно искренне. Иногда Шатов ловил на себе его взгляд, добрый и почти ласковый. Взгляд доброго доктора.
   Всепрощающий взгляд психиатра.
   Типун тебе на язык, Шатов, хотя вся картинка очень уж напоминает жанровую сценку – добрый психиатр выгуливает тихого больного. Двух тихих больных.
   Одного. Дмитрия Петровича. Может такое быть, что Дмитрий Петрович действительно немного нездоров головой? Может. И тогда становится понятно все, что произошло вчера и сегодня. Почти все.
   То, как Шатов оказывается с завидной регулярностью на тропинке это не объясняет, но все остальное… Название села, намеки, дурацкие разговоры. Вас отсюда не выпустят. Никогда. Навсегда. А потом с честным взглядом заявить, что не говорил ничего подобного, потому, что древние римляне не велят.
   Интересная версия. Шатов еще раз внимательно посмотрел на Илью Васильевича. Они с ним почти ровесники, Шатова жизнь слегка потрепала, особенно последний год, а лицо Звонарева излучало уверенность, ухоженность и доброжелательность. Лицо психиатра?
   А если просто невропатолога или кардиолога? И Дмитрий Петрович просто проходит курс лечения, а заискивает перед доктором… Просто так заискивает, это тоже свойственно нашему человеку – лебезить перед своим лечащим врачом. Просто на всякий случай.
   Чокнутых на встречу с детьми не водят. Точно, не водят.
   Значит, нету здесь придурков и нету психиатров. А что есть? И что происходит с Шатовым? Это мы выясним потихоньку. Не спешить.
   Корпуса детского дома частью были расположены в лесу, частью на опушке. Ни забора, на какой другой ограды вокруг двух-трехэтажных зданий не было, только высокое сетчатое заграждение вокруг двух теннисных кортов, да невысокий барьер, окружавший довольно большой участок луга.
   За барьером деловито бегала детвора лет десяти, размахивая палками и что-то азартно вопя. Штук двадцать, подсчитал Шатов. Десять мальчишек и столько же девчонок.
   – Сколько человек в детском доме? – спросил Шатов.
   – Детей? – переспросил Дмитрий Петрович.
   – Детей.
   – Что-то около трех тысяч, – сказал Дмитрий Петрович.
   – Нормально… – протянул Шатов.
   – Вас что-то удивляет? – поинтересовался Илья Васильевич.
   – Да нет, – пожал плечами Шатов, – а остальные где? Разъехались в лагеря?
   – Все здесь. За небольшим исключением. Выпускники и старшие классы работают, остальные учатся, – Илья Васильевич свернул к трехэтажному зданию с мощным дубом перед фасадом, и Шатов последовал за ним.
   – Учатся, – Шатов оглянулся на бегающих детей, – а этих за особые заслуги выпустили поиграть.
   – Этих? – Звонарев проследил взгляд Шатова. – У этих, насколько я понимаю, биология. Практикум.
   – Практикум? Живенько они у вас практикуются.
   – А вы, – вмешался в разговор Дмитрий Петрович, – вы предпочитаете, чтобы обучение было скучным? Парты и розги?
   – Ничего я не предпочитаю, – отмахнулся Шатов, – просто спрашиваю.
   – Профессиональная привычка? – взгляд Звонарева стал чуть тверже.
   – Просто интересно.
   – Действительно интересно, – кивнул Илья Васильевич. – Очень. Я сам не перестаю удивляться, как развиваются эти детишки.
   – Так быстро?
   – Так широко, – Илья Васильевич улыбнулся. – Мне пора по делам, а к вам, кажется, вышел сам директор. Здравствуйте, Николай Игоревич!
   – Здравствуйте, Илья Васильевич, здравствуйте, Дмитрий Петрович, и здравствуйте, Евгений Сергеевич. Вы ведь Шатов? – директор был из тех жизнерадостных подвижных толстяков, которые сразу же производят приятное впечатление.
   – Я – Шатов, – был вынужден признать Шатов.
   – Заждались, – с легким упреком директор посмотрел на Дмитрия Петровича.
   – Виноват, – поднял руки Дмитрий Петрович, – мы ждали доктора.
   – Тогда – приступим, – директор потер руки. – Ваши, Дмитрий Петрович, где обычно. А вас, Евгений Сергеевич, ребята ждут в библиотеке. Прошу!
   Шатов потоптался на месте, проводил взглядом Дмитрия Петровича.
   – Что-то не так? – спросил директор.
   – Гм, – Шатов потянулся рукой к шраму, но отдернул руку и, на всякий случай, спрятал ее в карман джинсов. – На какую тему они хотят со мной пообщаться?
   – Просто познакомиться, – улыбнулся директор. – Я полагал, что вам объяснили…
   – Я не так часто выступаю перед детьми, – Шатов тяжело вздохнул. – Не хотелось бы ударить в грязь лицом…
   Ну не объяснять же директору, что если кто и объяснял что-нибудь вчера Шатову, то сегодня Шатов этого не помнит. Так сложилось, извините. Есть такая болезнь – склероз. Ничего не болит и каждый день – новости. Сегодня для нас было новостью, что накануне мы пообещали встретиться с детьми.
   Вид у Шатова, по-видимому, был достаточно жалкий, потому, что директор дружески потрепал его по плечу и ободряюще улыбнулся:
   – Не беспокойтесь, это всего лишь группа учеников, которые в качестве факультатива выбрали журналистику. У вас есть два часа на вопросы и ответы. Затем – обед. После чего вы встречаетесь с нашими выпускниками. Там уж регламента по времени нет, и вопросы могут быть самые разнообразные, от профессиональных до личных. Вы у нас своего рода легенда, так что держитесь. Не каждый день удается поковырять легенду.
   – Да, но… – Шатов попытался быстро сформулировать вопрос, но директор распахнул перед ним стеклянную дверь и жестом пригласил вовнутрь.
   Живая легенда, значит, Шатов прикусил губу. Поковырять живую легенду? А у живой легенды никто не хочет спросить, желает ли она, чтобы в ней ковырялись? Или у нее уже вчера спрашивали, и она дала свое добро?
   Ладно, пообщаемся с детишками, потом, за обедом, зададим несколько наводящих вопросов… Ну, хотя бы директору. Или доктору. А не надевали вы на себя вчера ментовскую форму, дорогой Эскулап? Как не надевали? А я сам вчера видел… И сразу станет понятно, какой именно специальности у нас доктор. Если психиатр – наденет смирительную рубашку самолично, если нет, вызовет специалистов.
   Перед дверью библиотеки директор притормозил:
   – Входите, я вас представлять не буду – сами представитесь. Закончите – за вами зайду либо я, либо Дмитрий Петрович.
   – А…
   Директор легко сбежал по ступенькам, обернулся и помахал рукой.
   Шатов потряс головой, словно пытаясь отогнать наважденье. Все происходящее действительно напоминало бред. С каждой минутой все запутывалось сильнее и сильнее, но самым странным во всем этом было именно поведение самого Шатова.
   Он будто принял условия игры, словно признал, что сейчас может происходить все, что угодно. Все. Краем сознания Шатов продолжал понимать, что происходящее не укладывается в рамки привычной реальности, но ничего не мог поделать. Не у детей же спрашивать, в конце концов. Хотя, это может быть неплохой идеей.
   Шатов открыл дверь и вошел в комнату.
   Стеллажи с книгами вдоль стен, два широких окна, пара дверей с надписью «Хранилище” и с десяток столов посредине. И полтора десятка подростков.
   Шатов пересчитал. Ровно пятнадцать. Десять мальчишек и пять девчонок. Лет тринадцать-четырнадцать. Очень внимательно смотрят на вошедшего.
   – Здравствуйте, – сказал Шатов.
   – Здравствуйте, – ответили ребята.
   Хором, но не громко.
   Будущие журналисты вообще вели себя очень спокойно. Прежде чем задать вопрос – поднимали руку, друг друга не перебивали, но через пятнадцать минут разговора Шатов взмок. Это было похоже на перекрестный допрос.
   Вопросы следовали один за другим, не оставляя Шатову времени на размышления и передышку.
   Профессиональную биографию Шатова проскочили быстро, чуть задержавшись на филфаке. Почему не факультет журналистики? Ответ был принят к сведению, и дальше вопросы начали касаться тем организационно-технических. Источники информации, отношения с государственными структурами, методы отбора и сортировки информации.