Адамов Аркадий Григорьевич. Идет розыск [Полный вариант]

   Даже по линии кинофикации или культработы «оформляться» было рискованно. И школьная «линия» тоже выглядела не очень удобной, хотя здесь Лосев чувствовал себя поуверенней. Во-первых, собственные школьные годы были еще свежи в памяти, а главное, по вопросам воспитания все себя чувствуют специалистами, и Виталий тут исключения не составлял. Впрочем, любые официальные полномочия серьезно отвлекли бы его от выполнения главной задачи, которую следовало решить быстро и тут же исчезнуть. Да, что-то необходимо было придумать другое.
   – В сельхозтехнике ты тоже не спец, – скептически заметил Эдик.
   – Само собой, – согласился Виталий и неожиданно предложил. – Слушай, а что, если я вообще ни за кого себя выдавать не буду?
   – Каким же ветром, дорогой, тебя туда задует?
   – А просто я в отпуске и друга по армии ищу, Петра Сергеевича Свиридова.
   – Это еще кто такой? – изумился Эдик.
   – Да где-то в этих местах механизатором работает. Ты не думай, – засмеялся Виталий, – у меня в самом деле такой дружок в армии был. В славной нашей десантной части. Знаешь, сколько мы с ним боевых троп прошли?
   Эдик усмехнулся.
   – И где же сейчас этот твой дружок?
   – В том-то все и дело, что где-то под Рязанью. Механизатор в колхозе. Да, это самое лучшее, ты уж мне поверь.
   – Ну, а сам ты кто такой будешь? – не отставал Эдик.
   – Я? В Москве работаю. Допустим… слесарь-сантехник.
   – А в этом ты хоть чуточку петришь?
   – Ого! Сам дома краны и бачки чиню, засоры прочищаю, стояки выключаю. Что тебе еще надо для первого раза?
   – Не пройдет, – покрутил головой Эдик. – Не похож ты, дорогой, на сантехника. А вообще-то надо тебе хоть одну профессию как следует освоить. На всякий случай, понимаешь. Мало ли что.
   – А я из милиции уходить не собираюсь, – усмехнулся Виталий.
   – Вообще. Все в жизни может пригодиться. Вот я экономист. Это кое-что, я тебе скажу.
   – Эх, – вздохнул теперь уже Виталий. – Я, конечно, в юрисконсульты могу податься или еще куда по юридической части. Только хреновый я буду всюду работник. Мое место здесь, в розыске. А вообще, если хочешь знать, – добавил он, – меня очень история увлекает.
   – Ну, это в трудную минуту не выручит, – махнул рукой Эдик.
   – Как сказать.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Ну, как «что»? Человек без своего прошлого и будущего не человек. Так и каждый народ. Знать все о своем прошлом, и хорошее, и плохое, необходимо. Это нам один умный профессор еще в университете говорил. Все знать. Тогда и будущее будет достойное.
   – Ну, историю мы в школе проходим.
   – Э, милый. Это только пол-истории. Ты, вот, Карамзина почитай или там Соловьева. Что у нас на Руси творилось. В каждом из нас наша история сидит. Это понять надо. А то стариков наших послушай. Тоже, брат, история. И тоже в нас сидит.
   – Это лопнуть можно, дорогой, – засмеялся Эдик.
   – Что-то не отмечалось еще таких случаев, – серьезно возразил Виталий. – А вот наоборот было. От пустоты лопались. И еще я тебе скажу. История заставляет над собственной жизнью задуматься. Кто ты есть и куда ты идешь.
   – Я есть человек, – гордо произнес Эдик. – Гомо сапиенс. И творю доброе дело, которому нет конца и не будет, – заключил он бодро.
   – Ладно, – махнул рукой Виталий. – Что-то мы с тобой расфилософствовались. Так принимаешь мой план?
   Эдик кивнул.
   – Тогда идем, доложим начальству.
   Разговор происходил в комнате Эдика, поэтому они спустились этажом ниже.
   Цветков отнесся к поездке Виталия серьезно.
   – Помни, – сказал он напоследок, – там всякое может случиться. Люди среди них есть, сам знаешь, какие.
   – Вообще-то наш контингент смирный, – усмехнулся Эдик. – Он больше любит на нас жаловаться, понимаете. Чем крупнее жулик, тем выше жалуется.
   – Группа, судя по всему, смешанная, – возразил Цветков. – Там и ваши, и наши. Так что, все можно ждать. Местных товарищей придется предупредить.
   – Вот это не надо, Федор Кузьмич, – живо откликнулся Лосев. – Разные могут попасться люди. Могут подпортить дело.
   Цветков усмехнулся.
   – Предупредим, как надо. Они тебя не найдут, но готовы будут. Мало ли что тебе вдруг потребуется. Вот так и сделаем, – заключил он твердо, не допуская возражений.
 
   Уже вечерело, когда Виталий сошел на небольшой станции, где даже не каждый поезд останавливался.
   Высоченные деревья, голые и хмурые, уныло выстроились вдоль длинной платформы и с двух сторон подступали к одноэтажному и довольно симпатичному зданию вокзальчика, новенькому, сложенному из красного кирпича с белыми рамами окон и дверями. «Ухаживают», одобрительно подумал Виталий. За густой путаницей голых ветвей и высокого кустарника пристанционный поселок еле проглядывал под уже потемневшим, тяжелым небом, только мерцали где-то вдали огоньки. В холодном воздухе кружились редкие снежинки и тут же таяли, прикоснувшись к земле. Под ногами тускло блестели лужи.
   Платформа была пуста. Пока Виталий оглядывался, несколько пассажиров, сошедших с поезда вместе с ним, уже исчезли.
   «Та-ак, – подумал Виталий, поставив у ног свой маленький, потертый чемоданчик и закурив, по привычке закрывая ладонями огонек зажигалки. – Значит, первый пункт у меня Лялюшки, «темное место», как говорит товарищ Албанян, потом Горелово, потом Сухой Лог. Ну, названия. Впрочем, Лялюшки звучит даже ласково. Как же мне туда добраться на ночь глядя? А, может, тут, на станции, заночевать? Тут, наверное, и буфет есть, чаек. Ну, да посмотрим».
   Он запахнул свое старенькое, видавшее виды пальто, подхватил чемоданчик и бодро направился к станционному зданию, приветливо светившемуся своими большими, чистыми окнами.
   В зале ожидания было светло и тепло. На одной из длинных, отполированных временем, потемневших скамеек, оставшихся, видимо, от прежнего вокзала, кто-то спал, укрывшись с головой телогрейкой, на другой – сидели две женщины, ели что-то и тихо переговаривались между собой.
   Слева от окошечка кассы находился буфет.
   Там суетилась полная, немолодая женщина в белом халате. За ее спиной на подставке сопел огромный блестящий самовар.
   Виталий подошел к буфету, рассмотрел выставленные под стеклом бутерброды с потрескавшимися сырными ломтиками и тушками какой-то рыбки, блюдца с красноватым винегретом, сметану в граненых стаканах и решил, что с голода он тут не умрет. А чай – это было вообще отлично. С чая он и начал.
   – Попрошу два стакана, – сказал он. – Раз самовар, значит, чай должен быть отличным, так я полагаю.
   – Какой уж есть, – сухо ответила женщина, окинув Виталия настороженным взглядом, и спросила. – С поезда?
   – С поезда, – подтвердил Виталий. – Вот погреюсь у вас и дальше отправлюсь. Лялюшки далеко будут? Как туда добираться?
   – Два раза в день автобус. Час назад последний ушел.
   – А километров сколько туда?
   – Поболе двадцати будет.
   – Да-а. Пешком не доберешься.
   Женщина тем временем выставила перед ним два граненых стакана с чаем, блюдце с сахаром и все так же сухо спросила:
   – Чего еще?
   – А еще вот с сыром два бутерброда, – ответил Виталий и в свою очередь спросил. – Чего это вы, мамаша, такая суровая?
   – А чего радоваться-то?
   – Как чего? – улыбнулся Виталий. – Вот, к примеру, хороший человек перед вами стоит. А говорят, ласковое слово и кошке приятно.
   Женщина хмуро посмотрела на Виталия, но уголки рта все же дрогнули в непроизвольной улыбке.
   – Какой ты человек, не знаю, – сказала она. – Вижу только, что длинный. И чего в наши края пожаловал?
   – Друга ищу. В армии вместе служили. Сейчас, вроде, в Лялюшках живет.
   – Как звать-то?
   – Петр. А фамилия Свиридов. Не слыхали?
   – Ну, в Лялюшках, может, и живет. А у нас тут такого нет.
   – Он, кажется, на заправочной станции работает. Есть тут у вас такая?
   – Это на шоссе, – махнула рукой женщина.
   – Московское шоссе-то?
   – Не. Московское там, – она указала в другую сторону.
   – А это куда ведет?
   – Как раз в Лялюшки и ведет.
   – А дальше?
   – А зачем тебе дальше? – подозрительно взглянула на него женщина.
   – Ох, мамаша, какая вы бдительная. Я что, на шпиона похож или, к примеру, на жулика какого?
   – Ничего я такого не думаю. Сорок шесть копеек с тебя.
   – Сейчас отсчитаем.
   Виталий достал кошелек.
   – Заночевать тебе надо, – неожиданно сказала женщина. – Куда, на ночь глядя, пойдешь? А утром автобус будет.
   – Где же у вас тут заночевать?
   – Вон, прямо через площадь. Дом приезжих. Скажешь, Мария Гавриловна прислала.
   – А без протекции разве нельзя?
   – Как желаешь.
   – Ладно. Спасибо, Мария Гавриловна.
   Виталий допил горячий, безвкусный чай, проглотил сухие бутерброды и, взяв свой чемоданчик, вышел через другую дверь зала ожидания на небольшую, темноватую площадь с клумбой посередине, где в мокрой, черной земле кое-где застрял снег. По другую сторону площади виднелись в тусклом свете редких фонарей домик почты, а рядом двухэтажный, с потеками краски на фасаде Дом приезжих. Возле него стояли старенький «Москвич», мотоцикл с коляской и замызганная грузовая машина.
   Виталий, оглядевшись, направился к Дому приезжих.
   Бойкая молодая женщина, окинув взглядом незнакомого человека, равнодушно и безапелляционно объявила:
   – Только общий номер. Койка. Шестнадцатым будете. Семьдесят копеек сутки.
   – А если отдельно?
   – Отдельно мест нет. И за это спасибо скажите.
   – Спасибо. Но я, вообще-то, от Марии Гавриловны, – негромко сказал Виталий.
   – Чего же молчите? – рассердилась молодая женщина и тем же безапелляционным тоном добавила. – Руль двадцать. Берите ключ. Паспорт только. Вам на одну ночь?
   – На одну.
   – Утром, до десяти, освободите. Вот люди, – она пожала плечами.
   Спал Виталий, как убитый.
   Разбудила его громкая ссора в коридоре. Пьяный голос ревел что-то, два женских голоса визгливо спорили с ним.
   Ссора все больше разгоралась. Виталий вскочил, торопливо оделся и выглянул за дверь. В этот момент пьяный схватил одну из женщин за волосы и повалил на пол. Отчаянный крик огласил коридор. Из других комнат выскочили люди, кто-то кинулся на хулигана.
   «Ну, слава богу, без меня обошлось, – с облегчением подумал Виталий. – Мне только не хватало таким образом в милицию попасть».
   Однако пьяный раскидал навалившихся на него парней и снова кинулся на женщину, та в страхе прижалась к стене.
   Тут уж Виталий не выдержал. Подскочив, он заученным приемом опрокинул пьяного и прижал его к полу.
   Опомнились и парни и с яростью навалились на него.
   – Ну, братцы, теперь уж вы сами с ним разберитесь, – сказал, тяжело дыша, Виталий и выпрямился. – Здоров, однако, медведь. Справитесь?
   – Мы ему сейчас башку открутим, – со злостью сказал один из парней. – Вон, с утра полные зенки налил.
   Второй парень поднял глаза на Виталия.
   – Приемы знаешь? Здорово ты его завалил.
   Час спустя Виталий уже стоял в длинной очереди на автобус.
   В голубом небе плавилось солнце, било в глаза. Небольшой поселок казался добрым и уютным, несмотря на грязь и снег вокруг. Тянулись косые дымки из труб потемневших за зиму домиков за черными, мокрыми штакетниками. Сильный ветер раскачивал деревья. Люди в очереди поеживались от холода, пытаясь спрятаться за спинами стоящих впереди.
   Неожиданно кто-то хлопнул Виталия по плечу. Он оглянулся. Перед ним, улыбаясь, стоял парень из Дома приезжих.
   – Здорово еще раз, – сказал он. – Признаешь?
   – Ясное дело, – ответно улыбнулся Виталий. – Соратник, можно сказать.
   – Куда путь держишь?
   – В Лялюшки надо.
   – Идем, подвезу. Вон моя родимая стоит, – парень указал на грузовую машину возле Дома приезжих. – Мне как раз по пути.
   Они зашагали к машине.
   – А ты откуда? – спросил Виталий.
   – Из Сухого Лога. Колхоз наш там.
   – От Лялюшек далеко?
   – Тридцать шесть километров. Всего ничего. Я тут чуть не через день мотаюсь. А ты сам откуда?
   – Из Москвы.
   – Ого! Я туда тоже езжу. Уж раз в неделю, как пить дать. Знаешь, сколько бензина зря пожег? Жуть.
   Они подошли к машине и залезли в кабину. Взревел мотор.
   – Хорошо она у тебя берет, – отметил Виталий.
   – Следить надо. Техника заботу любит. Машина, – он подмигнул, – она, как девка, на это откликается. Жик! И порядок. Тебя как звать-то?
   – Виталий. А тебя?
   – Меня Родион. Родя, короче говоря. Сержант в отставке, – он снова широко улыбнулся. – Артиллерия – бог войны.
   – Была. Теперь другим богам поклоняемся. Пострашнее.
   Они уже медленно ехали по неширокой улочке поселка, то и дело ныряя в глубокие, полные водой колдобины.
   Машину раскачивало, как корабль в непогоду, за спиной жалобно скрипел кузов.
   – Родь, а ты почему сказал, что зря бензин жжешь, когда в Москву ездишь? – спросил Виталий. – Почему же зря?
   – Не своим делом занимаюсь.
   – А каким?
   – Тут, брат, целая механика. Так просто не расскажешь. Кое-чего оттуда, кое-чего туда-сюда, – туманно пояснил Родя и в свою очередь спросил: – Тебе зачем в Лялюшки?
   – Дружок мой по армии там, вроде бы, живет. Вот в отпуск и решил проведать. Пятый год все собираюсь. Он уж и писать перестал.
   – Как звать?
   – Петр. А фамилия Свиридов.
   – Точно! Есть там такой, – неожиданно объявил Родя и внимательно посмотрел на своего пассажира.
   – Ну, да? – изумился Виталий.
   – Ха! Сам едет и сам удивляется!
   Родька снова широко улыбнулся, но в глазах его мелькнуло какое-то задумчивое выражение. Вообще, улыбался он непрестанно, такая уж у него была улыбчивая, веселая и круглая физиономия, но улыбки его были все время разные.
   – Ну, ты ж чудик, – продолжая хитро улыбаться, сказал он.
   – Да нет. Я удивляюсь, что ты его знаешь, – спохватился Виталий. – Не твоя же деревня.
   – Ха! Да я тут всю округу знаю.
   Они уже выехали из поселка на узкое асфальтированное шоссе, и, как всегда в таких случаях, дорога стала лучше. За поворотом показалась заправочная станция: две желтые колонки под навесом, домик заправщицы, а возле колонок несколько грузовых машин.
   – Без перебоя, бензин-то? – спросил Виталий.
   – Как часы. Лиля наша дело знает. К ней заправщики в первую очередь ездят, как только свистнет.
   – Ловчит, небось?
   – Зачем? Другой такой красавицы, я тебе скажу, в округе у нас нет. Как на мед, все летят.
   – Ну, да? – недоверчиво усмехнулся Виталий.
   – Точно. Кто женихаться, кто так.
   – Добрая очень?
   – Ни, ни. Строже не бывает. Слух прошел, на ней сам наш старший инспектор ГАИ жениться собрался. Товарищ Пенкин Григорий Данилович, – Родя лукаво подмигнул. – Гроза наша. Да вон он подкатил. Видишь?
   В этот момент у заправочной и в самом деле остановился милицейский мотоцикл с коляской, и рослый лейтенант милиции в белой каске слез с него и не спеша направился к домику заправщицы. Водители машин, собравшиеся в кружок и шумно что-то обсуждавшие, смолкли и проводили его глазами.
   – Солидный дядя, – одобрительно заметил Виталий и, спохватившись, спросил. – Слушай, ну, а как там мой Петр-то поживает?
   – У него дела, – широко и загадочно улыбнулся Родька. – Петр Савельевич на пенсию даже собирается.
   Вроде как болеет. Но в правлении, ясное дело, остается.
   – Постой, постой! – воскликнул Виталий. – Какая пенсия? Ты говоришь, его Петр Савельевич звать?
   – Ну, да, – Родька хитро скосил глаза на своего пассажира и по своему обыкновению улыбнулся. – Только он в армии служил, когда ты титьку у мамки сосал. Вот какое дело.
   – Так, ведь, мой-то – Петр Сергеевич! Может, родственник?
   – Приедешь, разберешься, – засмеялся Родька.
   Они миновали заправочную и по сторонам дороги потянулись чуть заснеженные поля с проступающими черными, жирными пятнами земли. Потом потянулся кочковатый, голый кустарник, и дорога незаметно пошла по лесу, сначала редкому, слабому, невысокому, а затем втянулась в лес, мощный, густой, закрывавший полнеба.
   Зеленой, глухой стеной вдоль дороги стояли могучие красавицы-ели, и воздух здесь был напоен их терпким запахом.
   Родька что-то болтал о своих шоферских и колхозных делах и заботах, но Виталий слушал плохо. Слишком много впечатлений свалилось на него в это утро, надо было хоть немного в них разобраться и кое-что понять и запомнить. Вот, скажем, заправщица Лиля и инспектор Пенкин. С ними надо бы познакомиться. Они наверное видели три дня назад на дороге мощную машину с десятью тоннами лимонной кислоты, возможно, обратили внимание на водителя, да и на второго человека в кабине машины, этого чертового Диму. Наконец, могли случайно или не случайно выяснить ее маршрут. Словом, эти неведомые пока Лиля и Пенкин могут дать ценнейшую информацию. Ведь главная задача Виталия пока что сводилась именно к установлению маршрута исчезнувшей из Москвы машины с кислотой и тех, кто в ней ехал. Ему, Виталию, нужен был прежде всего водитель Семен – убийца. Каждый день его пребывания на свободе грозил новой бедой.
   – …Его однажды собственный дружок из Москвы чуть не убил, – вдруг дошли до Виталия слова Родьки, продолжавшего что-то рассказывать.
   – Кого? – переспросил Виталий.
   – Да Прошку этого. Ну, которого ты в Доме приезжих завалил.
   – А кто он такой, этот Прошка? – со вновь вспыхнувшим интересом спросил Виталий. – Откуда он?
   – Тоже шоферяга. Из Лялюшков. Как от руля оторвется, все, управы на него нет. А за рулем как стеклышко. Пенкин к нему никак не подберется. А давно хочет права отобрать, я знаю.
   – Почему же это он так хочет?
   – Тут, брат, механика. На какие шиши он гуляет, Прошка-то? Вот я на свои трудовые так не загуляю. А тоже, вот, мотаюсь по их делам. Но Родька им не подходит, туды-сюды, – он, многозначительно улыбаясь, пошевелил в воздухе рукой. – Родька курс знает, его не собьешь. А вот Прошка им в самый раз. Он, видишь, и машину себе собирается покупать, «Жигули». Улавливаешь?
   – Ну, а на какие же это все шиши?
   – То-то и оно. Все догадываются, да никто не догадается.
   – А товарищ Пенкин, выходит, догадался? – засмеялся Виталий.
   – Не-а. Один я кое-чего знаю, – хвастливо улыбаясь, объявил Родька. – Да молчу. Не мое это дело, понял?
   – Точно. В чужие дела лучше не соваться. Тем более темные, – поддержал Виталий и иронически добавил. – Нос откусить могут. А у тебя он и так, вон, какой короткий.
   – Мой нос при мне, – Родька, видимо, обиделся, и неизменная его улыбка на круглом лице вышла досадливой и сердитой. – А вот Прошке надо бы давно укоротить. Нагличать больно стал. Сам видел.
   – Так вот, московский приятель, ты говоришь, и хотел его укоротить?
   – Ну, да. Тут другие дела. Чуть не убил, люди видели. Только Прошка жалиться на него не стал. Забоялся, гад.
   – Это что ж такой за приятель, которого даже Прошка ваш боится?
   – Говорю, из Москвы. Тоже шоферяга. Грузы к ним туда, в Лялюшки, возит. Он туда, а Прошка оттуда.
   – Там что, завод какой?
   – Завод… – презрительно усмехнулся Родька. – Цех там один, в колхозе у них. Ну, вот, вроде, как у нас тоже.
   – А-а. Ну, понятно.
   – Ничего тебе, милый друг, понятно тут быть не может, – назидательно произнес Родька. – Поумней нас с тобой люди есть.
   Они помолчали.
   Дорога все шла и шла через лес, и не редела могучая стена зеленых елей по сторонам, густые, длинные лапы их, перекидываясь через узкую обочину, чуть не задевали машину.
   – Ох, и места у вас здесь, – вздохнул Виталий.
   – Ага. Под охраной лес. Сейчас твои Лялюшки будут.
   И верно. Лес постепенно начал редеть, отступать в сторону от дороги, и вдали, за полем, показалась деревня.
   Дорога сначала полого спускалась к ней, потом пошла на подъем. Солнце продолжало ослепительно сиять в голубом мареве, временами заходя за легкие белесые облака.
   Искрились снежные языки, залегшие в ложбинке, и первые грачи уже вышагивали по мокрым комьям земли.
   Вдали тянулись дымки над избами Лялюшек.
   – Где тебя высадить? – спросил Родька.
   – Давай к тому Свиридову, что ли, – махнул рукой Виталий. – Расспрошу хоть.
   – Гляди, с ним поаккуратнее. Мужик хваткий.
   – А зачем меня хватать?
   – Они вообще приезжих не любят. Понял?
   – Кто «они»?
   – Они, – с ударением, загадочно произнес Родька и засмеялся.
   Машина въехала в деревню, и асфальт сразу сменился выбитым, ухабистым булыжником с лужами. Где-то громко играло радио. Над некоторыми избами тянулись вверх длиннющие шесты телевизионных антенн. Был разгар дня. Холодное, яркое солнце плавилось в бледно-голубом небе чуть не над самой головой. Людей на улице было мало.
   На небольшой, грязноватой площади, посреди которой на столбе гремел репродуктор, машина сделала полукруг и остановилась возле бревенчатого домика с небольшой вывеской «Чайная».
   – Вон туда за угол завернешь, – показал Родька, – и третья изба справа. Новая. Понял? Ну, пока. Ищи дружка, свищи. И меня не забывай, если – что, – он широко и дружески улыбнулся. – Ты парень ничего.
   Виталий попрощался и неловко вылез из машины, разминая затекшие ноги. А Родька осторожно, чтобы не забрызгать нового приятеля, двинул машину дальше.
   Рядом, из чайной, доносились голоса и тянуло теплом.
   Виталий решил заглянуть туда. Есть хотелось зверски.
   Утром, в Доме приезжих, буфет оказался закрыт, и со вчерашнего вечера во рту у Виталия не было ни крошки, да и вчера-то был не ужин, конечно. Кроме того, потолковать с кем случится и послушать, о чем там люди говорят, в этой чайной, тоже было полезно.
   Виталий поднялся по скрипучим ступенькам на крыльцо под жестяным козырьком и толкнул дверь.
   В небольшой чайной оказалось тепло и довольно людно. За столиками, а их всего-то было семь-восемь, не больше, расположились главным образом компании; одиночек, кажется, не было. Люди пили, ели, курили, громко переговариваясь, кто-то спорил, даже ссорился, кто-то смеялся, шутил. «Прямо клуб, – подумал Виталий. – А время, между прочим, самое рабочее». Кстати, женщин видно не было.
   У дальней стены разместился небольшой буфет. Над ним висели на стене расписные тарелки. На средней был нарисован большой, красный петух, выглядел он необычайно воинственно и сердито, так что Виталий невольно улыбнулся. А чуть в стороне, на тумбочке, возвышался огромный никелированный самовар, точная копия того, станционного. «Любят тут чаевничать», – одобрительно подумал Виталий.
   Он подошел к буфету и с удовлетворением отметил, что там имеются даже горячие сосиски с пшенной кашей, а также неизменные бутерброды с сыром и какой-то темной, незнакомой колбасой, стаканы со сметаной и томатным соком, а за спиной буфетчицы, на стойке – винные и водочные бутылки.
   Виталий закупил разной снеди и, глазами отыскав свободное место, с двумя тарелками в руках направился к одному из столиков.
   – Разрешите к вам подсесть? – спросил он у сидевших там людей.
   – Давай, давай, милый человек, – добродушно ответил один из них, освобождая ему место за столом.
   Виталий поставил свои тарелки, потом сходил еще раз к буфету и забрал чай. В этот момент все его мысли были сосредоточены на еде.
   Посетители чайной равнодушно поглядывали на него, и тут же забывали, увлеченные своими спорами и разговорами. Только один взгляд быстро и враждебно резанул по Виталию, и он не успел заметить, чей это был взгляд.
   Однако мгновенное это, как укол, ощущение было неприятным, главным образом, своей неожиданностью и необъяснимостью. Ну, кто, в самом деле, мог его тут знать?
   За столиком, где расположился Виталий, сидели два пожилых человека: один – худощавый, в черной телогрейке, другой – полный и вальяжный, в расстегнутой зеленой нейлоновой куртке, замысловатой, красивой выделки, из-под которой видна была тоже зеленая в полоску трикотажная рубашка. Оба седовласые, загорелые, неторопливые. Они пили чай, отламывая по кусочку печенье из раскрытой бумажной пачки. Рассеянно взглянув на Виталия, они продолжали свою беседу.
   – А материал где возьмешь? – спросил один, в телогрейке. – Досок одних половых тебе кубов пять потребуется, а то и поболе. И остальное все.
   – На складу обещали, – солидно ответил второй, с шумом отхлебывая горячий чай. – Кум у меня там.
   – Ну, да. Тогда, конечно, – согласился первый. – По весне, выходит, и начнешь?
   – Как сговоримся.
   – В прошлом годе дом-то тебе быстро поставили. Что говорить. Тоже, небось, кума нашел? – с чуть заметной усмешкой спросил старик в телогрейке.
   – Помогли… – недовольно ответил второй.
   – А зятек-то тебе обещает?
   – Что он есть, что его нет, – пробурчал толстяк в куртке и махнул рукой. – Все ему, видишь, дороже родного гнезда. Да и какое оно ему родное.
   – Так бригадир он, – уважительно произнес первый, отхлебывая чай. – Ноне знаешь ему хлопот сколько? А москвичи-то твои хорошо за постой платят?
   – А! – снова махнул рукой толстяк. – Нешто это постой? Ночь одна и все тут.
   Виталий прислушался к их разговору, потом, решившись, сказал:
   – Извините, что помешаю. Я, вот, приезжий. Друга своего по армии ищу. Нельзя ли тоже переночевать у вас? Я уплачу, конечно.
   Оба старика посмотрели на него уже внимательнее, и первый, в телогрейке, перестав отхлебывать чай, поинтересовался: