Адамов Аркадий Григорьевич. Идет розыск [Полный вариант]

   – А откуда ты будешь, молодой человек?
   – Из Москвы.
   – Паспорт-то есть?
   – А как же, в полном порядке, – улыбнулся Виталий. – Не беглый.
   – Само собой, – согласился старик.
   – И не разбойник, – добавил Виталий. – Их, пожалуй, тоже теперь не встретишь.
   – Кто их знает, – с сомнением ответил старик. – Всякие, мил человек, водятся на российских просторах.
   Второй старик, в куртке, к которому, собственно, и обратился Виталий, помалкивал, испытующе и недоверчиво поглядывая на незнакомого человека.
   – Ну, что, Петр, берешь? – обратился к нему первый старик. – А то я его, так и быть, к себе пущу. Как?
   – Пускай, коль охота, – буркнул тот.
   – И пущу. Надо войти в положение. У него, небось, кума-то здесь нет, – насмешливо заключил он.
   – Как хотишь, – сдержанно ответил второй.
   – Пойдем, милок, – обратился к Виталию старик в телогрейке, отодвигая пустой стакан. – Ты закусывать-то кончил?
   – Кончил, – с готовностью отозвался Виталий и поднялся из-за стола.
   – Ну, и хорошо. Пойдем тогда.
   Старик тоже встал, надел кепку и кивнул своему собеседнику.
   – Бывай, Петр.
   – Бывай, – равнодушно ответил тот, не выказывая желания идти вместе с ними.
   Виталий и старик вышли из чайной и, поеживаясь от холодного ветра, зашагали по обочине дороги, обходя лужи, потом свернули в какую-то улочку.
   Старик был невысоким, щупленьким, но ходким, и Виталий прибавил шагу, чтобы не отстать.
   – Звать-то тебя как? – спросил старик, поднимая голову.
   – Виталий.
   – Ага. А меня, значит, Терентий Фомич. Так что, будем считать, знакомы уже. Ну, и какого же ты дружка отыскиваешь?
   – По армии. Закадычные мы дружки были. А потом, вот, жизнь раскидала. Пять лет, как писать мне перестал. А то все звал. Каждый год к нему собирался. А теперь, вот, как отпуск получил, решил, все, отыщу.
   – Звать-то его как?
   – Свиридов Петр.
   – Есть у нас один такой, – сдержанно произнес Терентий Фомич.
   – Слышал. Не тот, – улыбнулся Виталий. – Ваш – Петр Савельевич. А мой – Петр Сергеевич. И вообще по возрасту не подходит.
   – Это кто же тебе успел все сообщить?
   – Подвез меня со станции парень один, из Сухого Лога. Родион.
   – А, Родя, – кивнул старик. – Знаем такого. Хороший малец. Работящий. Ну, а сам ты чем в Москве занимаешься?
   – Сантехникой, – усмехнулся Виталий, решив, что никакого учителя сейчас в отпуск никто не отпустит.
   – Ну, да. Понятно, – старик мельком взглянул на Виталия через плечо снизу вверх и, вздохнув, сказал. – Только другого Свиридова у нас, милок, нет.
   – Может, в какой соседней деревне?
   – Это может. Фамилия такая в наших местах встречается. А своих парней я знаю. Все они тут у нас в дому крутятся. Вокруг Галки моей. Меньшая осталась, – ласково добавил он. – Остальных повыдавал. Всего аж четыре девки, ни одного парня, – и, вздохнув, заключил: – А старуха моя померла. Годов уж восемь как.
   Оба помолчали. Потом старик неожиданно сказал:
   – А с нашим Свиридовым ты, считай, уже познакомился. В чайной он со мной сидел Петр Савельевич, точно.
   – Да, ну? – удивился Виталий. – Вот он, значит, какой…
   – Такой, такой, – охотно согласился старик, легко семеня рядом с Виталием.
   – Он у вас член правления?
   – Член, а как же?
   – И чем ведает?
   – Цех у нас тут один есть, над ним поставлен.
   – Потому и москвичей к себе пускает?
   – Во! Значит, усек? Москвичей-то москвичей, да, как видишь, не всяких.
   Старик остановился и показал на избу за невысоким штакетником.
   – Мои хоромы. Милости прошу.
   Они свернули к калитке. В этот миг Виталий заметил вдали идущего по улочке человека. Людей вокруг больше не было, и потому человек тот сразу бросился ему в глаза.
   Впрочем, Виталий и не задержал на нем взгляда. Только Терентий Фомич недовольно проворчал:
   – Увязался, обормот.
   – Кто? – безразличным тоном спросил Виталий.
   – Да тут один… – махнул рукой Терентий Фомич.
   Не успела захлопнуться за ними калитка, как из-за дома выскочила крупная, угольно-черная, лохматая собака с отрубленным хвостом, неохватно мощной шеей и широкими, мощными лапами. Она басисто, раскатисто гавкнула, словно предупреждая о своем появлении. Однако никакой вражды к незнакомому человеку, пришедшему с хозяином, она не выказала. Только настороженно взглянула на Виталия круглыми, рыжими глазами.
   – Это наш гость, Алдан, – спокойно сказал Терентий Фомич.
   Собака немедленно уселась, вывалив из огромной пасти влажный, красный язык, и, казалось, с интересом стала наблюдать за людьми.
   А Терентий Фомич и вслед за ним Виталий поднялись на крыльцо, аккуратно отчистили от налипшей грязи подошвы ботинок, и старик толкнул незапертую дверь.
   Сняв пальто и телогрейку и скинув ботинки, они прошли в горницу, выложенную чистыми суровыми половиками. Все тут было скромно, но уютом и покоем пахнуло на Виталия. Он огляделся.
   – Хорошо у вас, – сказал он.
   – Хозяюшка моя заботится, – снова ласково сказал старик и крикнул. – Галинка, принимай гостя!
   И тут же в горницу вбежала тоненькая, темноволосая девушка в скромном синем платьице и белом с цветами фартучке. Живое, свежее личико ее с огромными, удивительно чистыми, карими глазами, сразу понравилось Виталию.
   – Галя, – застенчиво сказала девушка, подняв глаза на Виталия и протягивая узкую, неожиданно крепкую руку.
   – Виталий, – улыбаясь, ответил он.
   – Ну, вот. Будем знакомы, – бодро объявил Терентий Фомич и добавил, обращаясь к дочери. – Заночует он у нас. Из Москвы человек. Друга разыскивает. Ты в маленькой комнате постели потом. А пока мы домашнего чайку попьем. Давай, хозяюшка, накрывай.
   – Сыт я, Терентий Фомич, – сказал Виталий. – Спасибо.
   – Никак нельзя, – возразил старик. – Раз гость. Посидим, покалякаем.
   – Вам, небось, на работу.
   – Моя работа ночная. Сторож я тут.
   – Чего же вы охраняете?
   Тем временем они уже уселись за стол, а Галя неслышно исчезла.
   – Правление колхоза у нас в Сухом Логе, – пояснил Терентий Фомич. – А тут бригада. Животноводы. Коровники у нас на всю область знаменитые. Вот Галинка моя скоро во вторую смену пойдет. Доярка она. Ну, еще и цех, конечно, охраняем, – усмехнулся он. – Тоже, говорят, немалый доход от него.
   – А что он производит, цех этот?
   – Чего захотят, – загадочно ответил старик. – Но по форме, значит, фруктовый джем.
   Виталий улыбнулся.
   – Это, выходит, к вам московские машины приходят, Родя говорил?
   – Во, во, – охотно подтвердил Терентий Фомич. – К нам.
   Появилась Галя с подносом в руках и начала расставлять на столе чашки, сахар, большую миску домашнего творога, кринку с молоком, тарелку со сметаной и другую тарелку с горкой яиц. Виталий заметил, что девушка поменяла платье и как-то по-другому причесала волосы, и передник был на ней уже другой, с другими цветами.
   Суетясь возле стола, Галя смущенно сказала:
   – Уж извините нас, что есть. Не ждали.
   – Ну, что вы, – запротестовал Виталий. – Вообще напрасно…
   А Терентий Фомич, занятый своими мыслями, тем временем продолжал:
   – …Вот так приходют, уходют. И на постой к Петру Савельевичу завсегда встают. Он давеча сказал, в чайной-то, какой, мол, это постой. Э, милок, постой такой, что с него он новый дом поставил, а теперь вот сарай да гараж.
   – Чего же они из Москвы возят? – вежливо поинтересовался Виталий, всем своим видом показывая, как безразличны ему эти дела.
   – А кто их знает, чего возют, – ответил Терентий Фомич, накладывая гостю на тарелку творог. – Вот намедни пригнали огромную машину с мешками. Чего там было, кто знает?
   – Лимонная кислота, – неожиданно сказала Галя и добавила, обращаясь к Виталию: – Вы еще нашего молочка отведайте. Мы за него премию получаем. Самый высокий процент жирности в районе.
   Виталий машинально поблагодарил и переспросил с удивлением:
   – Лимонная кислота?
   – Ты-то, дочка, откуда знаешь? – тоже удивился Терентий Фомич.
   – Лиля говорила. Они у нее заправлялись. А один мешок прорвался, и из него посыпалось содержимое. Тара плохая. Ну, они его и переворачивали.
   – Кто это «они»? – все тем же безразличным тоном спросил Виталий.
   – Ну, там, водитель. И еще один мужчина с ним был, – ответила Галя и добавила: – Вы же все-таки попробуйте.
   Она придвинула стакан с молоком к Виталию.
   – Все Петра Савельевича постояльцы, – с усмешкой пояснил Терентий Фомич.
   Виталий подумал, что больше на этой теме задерживаться не следует. Он решил попробовать молоко, но, не удержавшись, выпил одним духом весь стакан. Отдышавшись, он сказал:
   – Уф! Я такого молока никогда еще не пил.
   – А теперь творожок попробуйте, – улыбнулась Галя. – Такого вы тоже не ели. Сами готовим, из этого же молока.
   – И большие у вас коровники? – спросил Виталий.
   Разговор легко перекинулся на другую тему.
   Потом пили чай.
   Под конец Виталий спросил старика:
   – А не поговорить ли мне с Петром Савельевичем, может, родственники у него в округе живут, а среди них и мой Петр?
   – Чего ж не поговорить. Поговори. Может, и живут. Фамилия-то у нас встречается.
   – А не помешаю? Вдруг постояльцы у него сейчас?
   – Ни. Те уехали уже, – махнул рукой старик.
   – Завтра обратно приедут, – неприязненно сказала Галя.
   Отец с недоумением уставился на нее.
   – Ты-то откуда все знаешь?
   – А их водитель нашему Прошке сказал. Леня слышал.
   «Их водитель», – подумал Виталий. Он уже не сомневался, что напал на нужный след. Это произошло раньше, чем он рассчитывал, но это должно было случиться неизбежно. Как ему хотелось показать этой симпатичной Гале две фотографии, лежащие у него в кармане, вернее, два фоторобота, чтобы она окончательно опознала тех людей.
   Но делать этого было нельзя. Итак, завтра эти двое приедут снова. Неужели они снова проделали ту же операцию с фальшивой доверенностью, на этот раз где-то еще? А почему бы и нет? Ротозеев у нас пруд пруди. Значит, завтра они приедут, их можно будет увидеть своими глазами. И, конечно, задержать, непременно задержать. А для этого надо…
   Виталий не успел додумать. Галя сказала:
   – Папа, Лиля вечером к себе звала. Я, пожалуй, к ней забегу после работы, ладно? Музыку будем слушать. Ей Высоцкого привезли.
   – Беги, дочка, – согласился Терентий Фомич. – Только поздно-го не возвращайся. Неровен час, знаешь… Да вот гостя нашего захвати. Тоже послушает.
   – Не стоит, Терентий Фомич, – махнул рукой Виталий. – Я, пожалуй, отдыхать лягу. Ночью не спал совсем.
   – Отдыхать будешь, когда года выйдут, – с напускной строгостью ответил старик. – Молод еще отдыхать.
   – Пойдемте, Виталий, – поддержала отца Галя. – Вы, конечно, в Москве и не то слышали. Ну, потанцуем хоть.
   Отказываться дальше было неловко. К тому же у Виталия мелькнуло одно предположение, которое стоило проверить.
   До вечера, однако, было еще далеко. Галя убежала на работу. А Виталий решил все же побывать у Свиридова и расспросить того о несуществующем его родственнике, чтобы не вызвала уже никаких сомнений причина появления его в Лялюшках.
   Кроме того, к этому дому стоило присмотреться внимательнее. И не только потому, что здесь творились какие-то весьма подозрительные махинации со сбытом краденого, но и потому, что завтра здесь могут развернуться серьезные события, и тогда знание «театра военных действий» очень пригодится.
   И вот, руководствуясь пояснениями Терентия Фомича, Виталий отправился в путь и вскоре, без особого труда, разыскал добротный, совсем новый дом Свиридова под ярко-зеленой железной крышей.
   Дом стоял в глубине двора, и летом за густой зеленью высокого кустарника и деревьев его, наверное, не было видно. Сейчас же он хорошо просматривался с улицы. Две узкие, светлые бетонные дорожки тянулись от ворот и обрывались недалеко от дома. Это, видимо, был заготовлен путь к будущему гаражу. С другой стороны дома темнел большой, покосившийся старый сарай.
   Виталий толкнул калитку, но она оказалась запертой.
   Рядом виднелся звонок под аккуратным козырьком, и Виталий с силой нажал на него.
   На крыльце дома появилась представительная фигура Свиридова в сапогах и меховой безрукавке. Вглядевшись, он не спеша направился к калитке по бетонной, аккуратной дорожке. Походка у него была какая-то утиная, вперевалочку.
   С виду визит Виталия, как и следовало ожидать, кончился ничем. Свиридов принял его холодно и недоверчиво. Правда, Виталий так горячо и в таких подробностях описал ему своего славного армейского дружка, что в конце концов старик, казалось, поверил в искренность его намерения. Настороженность в глазах Свиридова исчезла, но неприязненный холодок остался. Виталий кожей чувствовал, что чем-то был неприятен Свиридову.
   Дом у Свиридова был просторный, светлый, во всем чувствовался достаток. Из передней, где Виталий снял пальто и отразился с головы до пят в необъятном зеркале, он прошел в большую комнату. Был здесь и цветной телевизор самой дорогой модели, и обширный, цветастый ковер на стене, и сверкающий хрусталь в высокой горке, на ковре висела дорогая, красивая двустволка. Светлая мебель была новая, модная, кажется, югославская. На круглом столике в углу виднелся какой-то необычный, сверкающий металлом и стеклом, большой заграничный проигрыватель. Словом, если бы не узковатые окна и не пейзаж за ними, можно было бы на миг почувствовать себя как бы в городской московской квартире. Вот только хозяин ее, скинув в передней сапоги и безрукавку, теперь оказался в мятой спальной пижаме, которой он, видимо, отводил роль домашней одежды, что сильно диссонировало с окружающей обстановкой, и Виталий еле сдерживал неуместную улыбку.
   За все время разговора никто в комнате не появился, не скрипнула ни одна дверь или половица в доме. Хмурый Свиридов, еле цедивший слова, ничем не угостил гостя, даже стакан чая не предложил, а на вопрос, можно ли закурить, поморщился. Ни о себе, ни о каких побочных материях он не распространялся. Чаще всего он отделывался короткими, осторожными репликами на все вопросы Виталия, даже самые невинные, словно боясь проговориться. У Виталия возникло ощущение, что старик чем-то напуган и теперь уже всего боится, хотя испуг суровой, крутой натуре Свиридова, видимо, был не свойствен.
   «Чем же это его так напугали? И кто? Не москвичи ли – постояльцы?» – подумал Виталий.
   Однако тема их разговора уже иссякла, и Свиридов явно не собирался продолжать беседу. Виталию ничего не оставалось, как, извинившись, распрощаться с неприветливым хозяином, который за все время беседы сам не задал Виталию ни одного вопроса.
   – Всего вам доброго, Петр Савельевич, – сказал на прощанье Виталий. – Извините за беспокойство. Поеду дальше. Должен я в вашей округе отыскать своего друга.
   – Когда поедете-то? – впервые удостоил его вопросом Свиридов.
   Тон при этом был такой, будто Свиридов сказал: «Проваливал бы ты побыстрее отсюда».
   – Завтра и поеду, – ответил Виталий.
   Свиридов сдержанно кивнул.
   – Ну, ну.
   Виталий покинул этот дом с неприятным чувством беспокойства и некоторого раздражения, словно побывал у скрытого недруга, который что-то тайком творит во вред всем вокруг. «Да ну его к черту, – сердито подумал Виталий, шагая по грязной улочке и то и дело обходя лужи. – Для меня он интереса не представляет. Пусть Албанян с ним возится. А вообще мужичок с двумя донышками, если не с тремя». Тут он оступился, попал ботинком в большую лужу и снова чертыхнулся уже вслух.
   День еще не догорел, когда Виталий вернулся в дом Терентия Фомича.
   Старик возился за домом, возле сарая, где в темноте верещали куры и хрюкал молодой кабанчик.
   Услыхав стук калитки, старик выглянул из-за дома.
   Одновременно появился и Алдан, издали внимательно посмотрел на Виталия, но гавкать не стал. А Терентий Фомич быстрой, легкой своей походкой направился навстречу гостю. Был он все в той же потертой телогрейке и кепочке, щеки густо заросли сивыми пучками волос, вперемешку седыми и рыжими, а голубые глазки в сетке морщин смотрели живо и любопытно.
   Ну, что? – спросил он, подходя. – Чего узнал, аль нет?
   – Ничего не узнал, Терентий Фомич, – вздохнул Виталий. – Кажется, дурака я свалял, что поехал так, без точного адреса.
   – А чо тебе жалеть-то? Отпуск. Так и так гулять. А тут новые места посмотришь, с людьми, вот, знакомство заведешь. Когда б ты еще к нам сюда забрался? Э, милый, пока молод, гляди вокруг и подале. А старость придет, тады под ноги гляди, кабы не упасть. Ну, пошли, пошли в избу-то, – он, потянувшись, хлопнул Виталия по плечу.
   У них уже установились самые дружеские отношения Взаимная симпатия возникла, как это иной раз бывает, даже не с первого слова, а с первого взгляда. Всем обликом своим, манерой пришлись они по вкусу друг другу.
   В избе, закурив, Терентий Фомич спросил, подсаживаясь к столу:
   – Ну и как тебе Петр Савельевич наш показался?
   – Да не очень, по правде сказать, – покачал головой Виталий, опускаясь на скамью возле окна и тоже закуривая. – Главное, людей почему-то боится.
   – Да-а, – вздохнул Терентий Фомич, задумчиво глядя в пространство. – Что верно, то верно. Людей стал хорониться. Мы ж тут все друг у дружки на глазах. Что мужики, что бабы, что детишки. Куда денешься? А я так и ночью брожу по деревне, вон с Алданом в паре.
   – И что же вы ночью замечаете? – улыбнулся Виталий.
   – Эге, всякое примечаю, уж будьте покойны, – хитро усмехнулся Терентий Фомич, дымя своим «Беломором». – Кто кого, к примеру, провожает по молодому делу, ну, стоят там, милуются. Кто с кем бражничает, а потом за заборы хватается, когда домой идет, песни иной раз поет. Ну, а кто как тать шастает, от добрых людей хоронясь, такие тоже имеются.
   – И зачем же они хоронятся? – спросил Виталий.
   – Ну, насчет того, чтобы скрасть, это одно. Хотя у нас не очень-то этим побалуешь. Алдан, к слову сказать, две благодарности от колхоза имеет. Лютый зверь на работе, ей-богу. Не узнать.
   – А есть, значит, которые не крадут, но все равно от людей по ночам хоронятся, так что ли? – улыбнулся Виталий.
   – То-то и оно, – подхватил Терентий Фомич. – Вот, к примеру, тот же Свиридов Петр Савельевич. Зачем, спрашивается, гостей по ночам провожать, когда люди добрые ночью спят все? Или, к примеру скажем, встречать? Для того тоже день есть.
   – Да, зачем?
   – А я, милок, не знаю. И ты не знаешь. И никто, почитай, не знает.
   «Ну, я, положим, если и не знаю, то догадываюсь», – подумал Виталий и, махнув рукой, равнодушно сказал:
   – Ну и шут с ними, Терентий Фомич. Наше дело сторона.
   – Так-то оно так, – с сомнением покачал головой старик. – Да не совсем так. Я, допустим, поставлен беречь добро, а они, значит, напересек мне. Как мне действовать в таком разе? Уступить? Пущай, мол? Никак нельзя.
   – Ну, и что же делать?
   – Вот, «что?», спрашиваешь. А ты перво-наперво считай, что твое дело не сторона. Тут, милый, обчее дело. В таком разе у тебя и глаз совсем другой станет. Ну, возьми, к примеру…
   Старик, еще долго и горячо убеждал Виталия, но видно было, что о махинациях Свиридова ничего толком не знает.
   А вскоре он пригласил Виталия отобедать. Виталий, было, заикнулся насчет чайной, но Терентий Фомич воспротивился этому с такой обидой, что настаивать дальше было невозможно.
   Старик собрал на стол сноровисто и быстро.
   – Имеем мы с тобой право по чарочке за дружбу и успех, а? – с хитринкой спросил он. – А то и по второй, пока хозяйки моей нет.
   – Запрет наложила? – улыбнулся Виталий.
   – Сильно не одобряет. И то я тебе скажу, шибко мы этим зельем увлекаться стали. И дитю отсюда хворые выходют, и дитю дитев. Видал? А это что есть, ежели в размерах взять? То-то. Выходит, материя сурьезная и мировая.
   Терентий Фомич настроился за обедом на философский лад.
   Уже начало темнеть, когда прибежала Галя. Она быстро переоделась, и они с Виталием отправились в гости.
   Идти пришлось далеко, чуть не через всю деревню.
   – Все же неудобно получается, – сказал Виталий. – Незнакомый дом, как-никак. И никто не приглашал.
   – Что вы! – весело возразила Галя. – Считайте, что уже пригласили. И вообще о вас уже полдеревни знает.
   – Как же так меня пригласили? – засмеялся Виталий.
   – Очень просто. К нам на ферму Гриша заезжал. Я и передала. Он тоже будет.
   «Что и требуется», – подумал Виталий.
   Они уже миновали улицу, где стоял дом Свиридова, когда за их спиной раздался свист. Виталий оглянулся, но в сгустившейся, тьме рассмотреть ничего не удалось.
   – Это наши мальчишки, – рассмеялась Галя. – Думают, куда это я иду с чужим человеком. Сейчас увидят.
   Вскоре они пришли. На улице, возле Лилиного дома, стоял мотоцикл с коляской.
   – Это Гришин, – сказала Галя. – У него и служебный, и свой.
   Они толкнули калитку, прошли по скользкой от жидкой грязи дорожке и поднялись на крыльцо. Дверь дома оказалась незапертой.
   Лиля встретила их в передней. Это и в самом деле была красивая девушка, высокая, стройная, черноволосая, с тонкими чертами лица и большими карими глазами. Словом, Родька нисколько не преувеличивал.
   А в комнате, куда прошли Галя и Виталий, собралось уже человек десять парней и девушек. Среди них был ладный парень в милицейской форме с погонами младшего лейтенанта. Строгие темные глаза его и сейчас по привычке оставались строгими на круглом, чуть курносом лице, навсегда, казалось, загорелом, прямо-таки задубленном ветром и солнцем, с выгоревшими, почти белыми волосами. Запоминающаяся внешность была у этого серьезного парня.
   – Григорий, – представился он, крепко пожав руку Виталию.
   Слушали музыку, танцевали, пили чай. Виталий обратил внимание, что никто из парней не принес водку. Видно, удерживало присутствие инспектора. А тот вел себя солидно и сдержанно, и также солидно ухаживал за хозяйкой. И тут всезнающий Родька тоже, кажется, был прав.
   В конце концов Виталий решил, что с Пенкиным можно иметь дело, доверия он, вроде бы, заслуживает. И вообще, кажется, славный парень. Правда, совсем еще молодой и в милиции, видимо, недавно, отсюда и эта чрезмерная солидность, и эта строгость во всем. Да, молод был Пенкин и кто знает, как поведет себя в сложных обстоятельствах. Но другого случая до завтрашнего дня, возможно, вообще не представится. А уже завтра приедут «постояльцы» и останутся всего на одну ночь.
   Поэтому Виталий, уловив момент, когда они с Пенкиным оказались рядом и чуть в стороне от всех, тихо сказал ему:
   – Устройте так, чтобы мы могли поговорить наедине и чтобы на это никто не обратил внимания. Сможете?
   Пенкин, конечно, удивился, это Виталий уловил по его глазам, но больше он ничем своего удивления не выдал.
   – Сейчас, – коротко сказал он и отошел.
   Через некоторое время Галя, улыбаясь, сказала Виталию:
   – Что-то Григорий Данилович вами заинтересовался. Ребята даже смеются. Вы уж не обижайтесь, если он о чем спрашивать вас будет. Служба такая.
   – Конечно, – согласился Виталий. – Я понимаю.
   А потом к нему подошел один из парней и негромко сказал:
   – Слышь, Виталий. Выйди на крыльцо, покури.
   – Это почему?
   – Поговорить с тобой хотят, – парень усмехнулся. – Да ты не боись. Это он так, бдительность выказывает.
   Так они с Пенкиным оказались одни на крыльце. И Виталий отметил про себя, что младший лейтенант проявил неплохую находчивость.
   – Для начала, Григорий, посмотри мое удостоверение, – сказал Виталий.
   Тот молча взял удостоверение и наклонился к освещенному окну рядом с крыльцом, потом вернул его и серьезно сказал:
   – Слушаю вас, товарищ старший лейтенант.
   Виталий коротко ввел его в курс дела. И в заключение сказал:
   – …Значит, завтра с утра дежурите у заправочной. Обычная проверка документов. У них, конечно, будет все в порядке. Хорошо бы проверить документы у обоих. Запомните все данные там. Вот вам на всякий случай фотороботы, помогут узнать этих деятелей. Об их приезде сразу известите меня. Я буду у Терентия Фомича. Больным скажусь.
   – Слушаюсь.
   – Это не все. Главное – организовать их задержание. Они, как всегда, ночевать останутся. Доложите начальнику райотдела, он знает о моем приезде. Операция по задержанию поручается ему. Предупредите: водитель – особо опасный преступник. За ним убийство.
   – Слушаюсь.
   – Погоди, еще не все. Задержанных немедленно доставить в Москву. На Петровку. К полковнику Цветкову.
   Он в курсе дела. Вот теперь все.
   – Слушаюсь. – все так же напряженно в третий раз повторил очень серьезный Пенкин и даже для чего-то козырнул.
   Он впервые участвовал в такой сложной и ответственной операции, поэтому сейчас очень волновался и боялся выдать свое волнение. От этого еще Пенкин был так краток. Ему казалось, что слово «слушаюсь» он произносит, как надо, спокойно и твердо, а за то, как он произнесет другие слова, Пенкин сейчас поручиться не мог.
   Они вернулись в комнату, где играла музыка. Лишь в первый момент их появление привлекло чье-то внимание.
   А потом Лиля поставила, наконец, на проигрыватель новую пластинку Высоцкого, которую она берегла и не хотела ставить с самого начала. И Высоцкий запел. Его сиплый, надорванный, отчаянный голос сразу заворожил и наэлектризовал всех, слова песни били по нервам, по слуху, и присутствующие мгновенно забыли обо всем, жадно ловя каждое слово.
   А Высоцкий все пел и пел, одна песня сменяла другую, он пел о неловкой, трудной, неуютной жизни, о надорванном сердце, о суровой, проклятой судьбе, о любви далекой, желанной и святой. И все вокруг затихли. А Виталий вдруг подумал о великой силе певца, о великом его таланте, который не оставляет равнодушным никого, кто бы его ни слушал, вот и этих, совсем, казалось бы, простых, ни в чем еще не искушенных парней и девчат в далекой, затерянной среди полей и лесов деревушке. Да, пел подлинно народный артист, и в любом уголке необъятной страны его слушали так же восторженно и жадно, как сейчас здесь, эти ребята, совсем простые ребятишки. «Впрочем, сейчас нет «совсем простых» людей, – подумал Виталий, – все начинают видеть и понимать многое вокруг. И Высоцкий будит в их душе еще пока смутные, но тревожные и сильные чувства, которые надолго останутся с ними, сделают их самих потом сильнее и чище».