Адамов Аркадий Григорьевич. Идет розыск [Полный вариант]

   – Ну, что, Игорек, есть улов? – подошел к нему Виталий, выпрыгнув из кузова и отряхиваясь. – У меня пусто.
   Игорь коротко сообщил о своих находках.
   – Машина здесь стоит не меньше двух суток, – заключил он. – Капуста совсем высохла.
   – М-да. Короли и капуста, – задумчиво согласился Лосев. – Капуста есть, где, спрашивается, короли?
   – Надо работать, – сказал Игорь. – Тогда будут и короли. А начнем с того, что машина стояла тут двое суток. Это, милый мой, весьма интересно, я тебе скажу.
   – Да, интересно, – согласился Виталий и добавил. – А, ведь, Леша все-таки пальчики нашел. Представляешь?
   – Где нашел?
   – На ручке правой дверцы. Правой, – с ударением повторил он. – Скорей всего не водитель оставил.
   – Точно, – согласился Откаленко. – А еще чего нашли?
   – Окурки. Их Леша заберет. Похоже, курили трое.
   – Вернее, двое.
   – Нет, именно трое, – поправил его Лосев. – Ну, Леша, конечно, уточнит. Слюна там, отпечатки зубов. Да и сорта курили разные. Шоферяга тот, видимо, «Беломор» тянул, второй, пижон в шляпе, – скорей всего «Мальборо», ну, а кто-то третий – «Герцеговину», причем один только окурок ее обнаружили, а тех в пепельнице много оказалось, доверху забита была.
   – Забыли, выходит, про нее, – укоризненно произнес Откаленко и спросил: – Следователь-то где?
   – Куда-то срочно выехал, – ответил Лосев. – Пока по его поручению работаем. Спешное, ведь, дело-то.
   – А понятые видели отпечатки пальцев, окурки?
   – Вон они, орлы, стоят, – указал Виталий на двух парней. – Глаза молодые, все видели. Порядок знаем.
   – Да-а, – вздохнул Откаленко. – Интересный вопрос: почему она тут стоит?
   – Тут они, видно, и груз на другую машину перебросили.
   – Скорей всего. Но полагалось бы в таком случае с этого места отогнать.
   – А знаешь, почему не отогнали?
   – Ну?
   – Не заводится. Слышал, я стартер гонял? Подачи нет. Ну, и ничего не оставалось, как бросить. Вот, – Лосев поднял палец, – сколько случайностей людей ждет. Как ни рассчитывай, а все в жизни предусмотреть невозможно, – он невольно вздохнул.
   Игорь недобро усмехнулся.
   – Ты еще их пожалей, сукиных детей.
   – Да это я так. A вот вокруг этого магазина надо будет поработать, как полагаешь?
   – Так и полагаю. Участковый-то где?
   – Вон стоит.
   Они подошли к стоявшему поодаль участковому инспектору, и Откаленко сурово спросил:
   – Почему вы, товарищ Козырев, раньше эту машину не обнаружили, что помешало?
   – Да был я тут, – виновато ответил инспектор. – Сразу, как нам объявили. Не было ее. Ну, а вчера, признаться, уже не забежал. Руки не дошли. А сегодня, вот, рабочие и указали. Говорят: «Приблудная». Ну, тут уже я как взглянул…
   – Владимир Прокопьевич, – вмешался Лосев, – а людей около нее рабочие не заметили случайно, не спрашивали?
   – Говорят, не заметили.
   – А груз в ней был какой?
   – Вот не спросил. Да можно сейчас…
   – Не надо, – все так же сухо и неуступчиво сказал Откаленко. – Теперь уж мы и сами спросим. Обо всем.
 
   Оперативное совещание Цветков начал хмуро.
   – Обыграли они нас. Скажем прямо, объегорили. Досадно.
   – Это еще только первый период, Федор Кузьмич, – живо откликнулся Лосев. – Вся игра еще впереди.
   – Наши и первый период никому не проигрывают, – буркнул Откаленко.
   В эти дни по телевидению чуть не каждый вечер передавали матчи на первенство мира по хоккею, и молодые сотрудники переживали каждую игру.
   – Теперь у них психологический перевес, – вставил Шухмин.
   – Ну, ладно вам, – проворчал Цветков. – Психологический перевес всегда на нашей стороне. Не игру ведем. Давайте думать. Какие у нас появились ниточки в этом деле? Машина отпадает. Раз они ее бросили, значит, где-то угнана, только и всего. Не сегодня, так завтра найдется хозяин. Но место угона нам тут ничего не даст. Что мы еще имеем?
   – Вторую угнанную машину, – сказал Шухмин. – Уже московскую.
   Цветков кивнул.
   – Верно. Так что здесь хозяин быстрее найдется. Если она, конечно, угнана. Если не по сговору получили. Так. Значит, машина. Что еще? Давай, Лосев.
   – Есть все же ниточки, Федор Кузьмич, – убежденно сказал Лосев. – Первая – это тот самый Сева, хирург. Ему Маргарита Евсеевна все рассказывала.
   – А про него что рассказала? – спросил молодой сотрудник Виктор Усольцев.
   – Ничего она про него не знает, – покачал головой Лосев. – Только, что хирург…
   – По его словам, – недоверчиво заметил Откаленко.
   – Ну, да, – согласился Лосев. – Еще знает, что зовут Сева. И номер телефона. Домашний. Я этого парня видел.
   – И что? – поинтересовался Откаленко. – Ты ж психолог.
   – Не понравился.
   – Это уже кое-что, – Откаленко усмехнулся. – Вообще-то тебе все нравятся, как правило.
   – Давай дальше, Лосев, – строго сказал Цветков. – Какие еще ниточки имеем?
   – Еще две тянутся к тому самому Диме. Ну, который в шляпе был. Возможному Диме, я бы сказал.
   – Почему «возможному»? – поинтересовался Усольцев.
   – Слишком он легко себя назвал там, на заводе.
   – А, просто трепач, – махнул рукой Шухмин.
   – И это возможно.
   – Что к нему тянется? – все так же строго спросил Цветков. – Вы, милые мои, не растекайтесь пока по сторонам.
   – Тянутся к нему две ниточки, – продолжал Виталий. – Одна от «Березки», от администратора Нины. Она его знает, хоть и не призналась. Вот и Златова так считает. Она с ней говорила.
   Лена тоже присутствовала на совещании, снова превратившись в «училку» к решительному неудовольствию Лосева. И при последних словах Виталия все посмотрели на нее.
   – Да, – подтвердила Лена. – Она его знает. Но признаться в этом почему-то боится. И это странно.
   Цветков кивнул.
   – Верно. Значит это, будем считать, первая ниточка. А вторая? – он посмотрел на Лосева. – Она откуда к этому Диме тянется?
   – Вторая, вроде бы, из театра, – с некоторым сомнением произнес Виталий. – Бывший помощник администратора. Его еще надо найти. Правда, адрес есть. Но тут вопрос открыт: знает он этого Диму или нет, неизвестно.
   – Так, – кивнул Цветков и усмехнулся. – Значит, Сева, Нина, Дима. Детский сад какой-то! Все? – он посмотрел на Лосева.
   – Пока все, Федор Кузьмич.
   – Еще овощной магазин, – заметил Откаленко. – Там, считаю, надо тоже поработать.
   – Экспертиза дала заключение по машине? – спросил Цветков.
   – Так точно, – подтвердил Откаленко. – Тут кое в чем разобраться надо.
   – Ладно. Это отдельно. А теперь послушаем наших коллег, – и Цветков повернулся к молчавшему до сих пор Албаняну: – Что вы нам скажете?
   – Если Албанян молчит, значит, ему сказать решительно нечего, – засмеялся Виталий. – И у него плохое настроение.
   – Точно, – грустно кивнул Эдик. – Ничего нового. Одно ясно: похищенный груз в Москве сдан не был. Теперь его везут куда-то.
   – А куда, как ты думаешь? – поинтересовался Лосев.
   – Кто знает, куда? Возможно, в соседнюю область, возможно, на Северный Кавказ и в любой пункт между ними.
   Албанян выглядел расстроенным.
   – Ну, ну, не хитри, – настаивал Лосев. – Ты уже, наверное, кое-что прикинул. А?
   – Конечно, прикинул, – без всякого энтузиазма согласился Албанян. – Но пока самому не ясно. Надо, понимаете, встретиться с людьми, надо кое-куда позвонить, надо… – он посмотрел на Цветкова, и взгляд его оживился. – Надо дать указание по трассам. Груз – десять тонн лимонной кислоты. Не иголка. Можно увидеть, считаю.
   – Уже дали, – кивнул Цветков. – Утром еще.
   – Тогда все пока, – Эдик пожал плечами.
   Цветков решительно смешал разложенные на столе карандаши и объявил:
   – Что же, милые мои. Продолжаем работу. Мы, ведь, как бульдоги. Если вцепились, то не выпустим. А вцепились мы, считаю, крепко.
   – И пути тут есть, – сумрачно заметил Откаленко.
   – Именно что, – подтвердил Цветков, – пути есть. Значит, старшим по этому делу остается Лосев. Ты, Откаленко, ему помоги, – обратился он к Игорю. – Вот ты машиной занялся, теперь переходи на магазин. Каким, в самом деле, ветром ее туда задуло, интересно знать. Вот ты и узнай. Как считаешь, Лосев?
   – Так и считаю, – бодро ответил Лосев. – Очень это интересно.
   – Именно что, – снова подтвердил Цветков. – Теперь «Березка».
   – Это бы за Леной оставить, – попросил Лосев. – Она уже объект знает.
   – Не возражаю. Как, Златова? – Цветков посмотрел на Лену. – Очень бы вас попросили. С руководством вашего отдела договоримся.
   С сотрудниками других отделов Цветков был всегда на «вы». Это свидетельствовало не просто о вежливости, но и о дистанции. К своим сотрудникам Федор Кузьмич привык, большинство из них знал не один год и смотрел, как на близких людей, на неизменных своих помощников, с которыми ежедневно делился мыслями, сомнениями, знанием и опытом, за которых к тому же всегда отвечал, а когда надо было, и защищал их. Все это, правда, не мешало ему ворчать на них, ни в чем не давать спуску, а иной раз и наказывать. Причем самым неприятным наказанием было, когда Кузьмич переходил с кемлибо из своих подчиненных на «вы», что свидетельствовало не только о допущенных сотрудником промахе, ошибке или нерадивости, но и о том, что Кузьмич лично этим обижен, даже оскорблен. И потому каждый из сотрудников воспринимал его обычное «ты» как признак близости и доверия, и никто еще никогда на это «ты» не обижался.
   – Очень вас попросим, – повторил Цветков, обращаясь к Лене.
   – С удовольствием, Федор Кузьмич, – улыбнулась в ответ Лена. – Мне самой интересно. К тому же это, ведь, приказ, как я понимаю?
   – Нижайшая просьба, – церемонно ответил Цветков.
   И все кругом заулыбались.
   – Ну-с, а дальше, Лосев, ты решай сам, – Цветков прихлопнул ладонями по столу и посмотрел на часы. – После обеда, полагаю.
   После обеда Лосев пригласил к себе Усольцева.
   – Вот что, Витя, – сказал он. – Займешься этим театральным деятелем, своим тезкой. Встречаться с ним сразу не надо. Поработай сперва вокруг, только осторожно, чтобы не спугнуть в случае чего. Парень-то, как выразился его бывший шеф, приблатненный. Ну, интересно знать и его связи, конечно. Словом, все, что можно. А потом уж разговор с ним самим. Тоже аккуратно. О друзьях-товарищах, о делах, заботах и… о Диме, между прочим. Знает ли? Где он, что он? Ясно задание?
   – Ясно, – солидно ответил Усольцев. – Элементарный вопрос, – он усмехнулся. – Сколько даешь времени?
   – Два дня.
   – Ну, это несерьезно. Тут для настоящей работы нужна неделя.
   – Кому сколько. А ты человек динамичный и молодой, – улыбнулся Виталий. – Самое время быстро бегать и быстро соображать. А времени у нас, Витя, лишнего нет. Ни дня, помни.
   – Но, Виталий…
   – Давай о сроке больше не говорить, – нахмурился Лосев. – Два дня. Вот тебе его адрес. Запиши, – он придвинул Усольцеву свой блокнот. – Если что надо, спрашивай, советуйся. Не стесняйся.
   – Ученый, – недовольно проворчал Усольцев, переписывая адрес.
   – Кстати, ты этот район Метростроевской, Кропоткинской знаешь? – спросил Лосев, игнорируя его тон.
   – Найду.
   – Не в «найду» дело, – покачал головой Лосев. – Это район в основном старинной застройки. Здесь многие семьи испокон века живут. Твой тезка мог тут родиться и вырасти на глазах у соседей. И приятели детства тоже могут найтись. Их тоже найди и потолкуй, осторожно, конечно.
   – Днем-то, небось, никого нет.
   – Значит, вечером надо.
   – На сегодня билеты у меня, жена ждет.
   – Это уж сам соображай. У всех жены ждут, – заметил Лосев. – А вечером тут самая работа. Учти.
   – Ну, вечер, выходит, у меня остается всего один, – неуступчиво возразил Усольцев, возвращая блокнот.
   Виталий промолчал. А сидевший напротив за своим столом Откаленко, закончив очередной разговор по телефону, неприязненно посмотрел на Усольцева и неожиданно сказал:
   – У нас, парень, либо вообще не работать, либо вкалывать до упора и не смотреть на часы, понял?
   – Давно понял.
   – Не-а. Смотрю, еще не понял, – усмехнулся Откаленко. – Ты ко мне в помощники иди. Я тебя научу.
   – Ты научишь… – проворчал Усольцев.
   – Обязательно. Вот получил ты задание. С чего начнешь?
   – Да знаю я, с чего начну.
   – И я знаю. Посмотришь на часы. Решишь, сколько времени у тебя остается для работы. Так, ведь?
   Усольцев, не выдержав, вспылил.
   – Слушай, чего ты ко мне все время цепляешься? Что я тебе такого сделал, скажи?
   – Да ничего ты мне не сделал, – снова усмехнулся Откаленко. – И никому ты еще ничего полезного не сделал. Все у тебя еще впереди. И учти, нам не «блатники» нужны, а ребята окопные, обстрелянные и трудяги. МУР – это МУР.
   – Ты очень окопный…
   – А как же? Думаешь, окопы только на войне были? У нас, брат, свои окопы. Поглядишь еще. А вообще ты на меня не обижайся. Это я с тобой профилактикой занимаюсь, пока время есть.
   – Странная, я гляжу, у тебя профилактика.
   – Индивидуальная. Ты откуда к нам пришел?
   – Ну, из школы милиции.
   – Вот. Редчайший случай. Ценить должен. Другие не один год сперва в районе вкалывают, пока к нам попадут. А ты… Может, поворожил кто, скажи?
   – Да я… – начал было Усольцев, покраснев.
   Но тут Лосев счел, наконец, нужным вмешаться.
   – Прекратить прения, – миролюбиво сказал он, но в тоне его прозвучал приказ. – Виктор получил задание и будет его выполнять. Советы ему пока, видно, не нужны. Так, что ли, Виктор?
   – Вот именно.
   – Ну и все. Давайте работать. Я тоже, милые мои, на часы поглядываю.
   У него порой явственно проскальзывали интонации Цветкова, Виталий и сам этого не замечал.
   Когда Усольцев вышел, он сказал Откаленко:
   – Парень еще не привык к нашей работе – погоди жать.
   – Он вообще к работе не привык, – проворчал Игорь.
   – Это мы поглядим. А пока, – Виталий потянулся, – надо браться за красавца-хирурга. Какие он операции делает, интересно знать.
   – Что о нем вообще известно? – спросил Откаленко. – Кроме имени и телефона? Неужто ничего?
   – Именно что. Ну, кроме некоторых деталей поведения.
   – А как эта самая Маргарита Евсеевна с ним познакомилась?
   – Это она мне сказала. Общий знакомый у них оказался. Какой-то Валерий.
   – Кто такой?
   – Пока не знаю. Сразу не хотелось обо всем расспрашивать. А меня в первую очередь Сева этот интересует.
   Для начала мы адресок его установим.
   Он взялся за телефон, набрал номер и сказал:
   – Добрый день. Беспокоит семнадцатый. Нужен адрес по номеру телефона… Да, пожалуйста, – Виталий назвал номер телефона. – Спасибо. Жду.
   Он положил трубку.
   Откаленко укладывал в сейф бумаги.
   – Куда собираешься? – спросил Виталий, откидываясь на спинку стула и по привычке вытягивая ноги в проход между столами.
   – За овощами и фруктами, – насмешливо откликнулся Игорь. – Тебе не нужно?
   – Ты мне чего-нибудь поинтереснее достань, – улыбнулся Виталий.
   В этот момент у него на столе зазвонил телефон.
   – Ну, я пошел, – сказал Откаленко, доставая из шкафа пальто.
   Виталий кивнул в ответ и снял трубку.
   – Да, да, вас слушаю, – сказал он и сделал короткую запись. – Спасибо.
   Итак, адрес неведомого Севы у него теперь был, как и его фамилия – Глинский Всеволод Борисович. «Что ж, – бодро подумал Виталий. – В путь, так в путь, как сказал джентльмен…» Очень ему нравился этот диккенсовский неунывающий герой.
   …Длиннейший новый дом на Смоленской набережной с бесчисленным количеством подъездов и квартир вобрал в себя необычайно пестрое и случайное население со всех районов Москвы. Всеволод Борисович Глинский занимал двухкомнатную квартиру в четырнадцатом подъезде на восьмом этаже. Там же была прописана и его мать. Судя по записи в домовой книге, работал Глинский в одном из институтов Академии медицинских наук в должности… ночного сторожа. Это странное открытие Виталия, надо сказать, нисколько не удивило. К чему-то подобному он был уже готов, учитывая некоторые особенности в образе жизни Севы, о которых не очень охотно поведала Рита, вроде частых отъездов, тяги ко всякого рода развлечениям и легкости в обращении с деньгами. Впрочем, обо всем этом Виталий скорее догадывался. Итак, ночной сторож. Это давало пищу для размышлений, поскольку внешний вид и манеры Глинского, как отметил про себя Виталий, больше соответствовали какому-нибудь преуспевающему кандидату наук из того же института. Удивительно обманчива бывает иной раз внешность. Словом, кое-какие подозрения оправдывались. Конечно, не главные, но весьма существенные, если еще прибавить, что сторожа обычно не самые частые посетители «Березки» и тем более не имеют там каких-либо знакомств, а Сева появился, как успел заметить в тот раз Виталий, из какого-то служебного помещения.
   Сидя в бухгалтерии ЖЭКа, Виталий небрежно перелистывал домовую книгу под любопытными взглядами двух бухгалтерш, пожилой, полной, в очках, и молоденькой, с длинными льняными волосами и голубыми, сильно подведенными глазками. Обеим женщинам страстно хотелось узнать, кого разыскивает этот длинный молодой человек из уголовного розыска. Но узнать никак не удавалось, ибо расспрашивал Виталий о самых разных людях, ни на ком специально не останавливаясь. Тем не менее отвечали они на его вопросы необычайно охотно и подробно, выкладывая все, что знали. Уж больно симпатичным и веселым оказался этот молодой человек, просто одно удовольствие было с ним разговаривать.
   Так Виталий узнал, что Глинский с матерью переехали сюда всего два года назад из другого района, и прежний их адрес Виталий тоже записал на всякий случай. А в квартире Глинских убирает раз в неделю лифтер их подъезда Анна Петровна, причем сама квартира находится на охране у милиции. «Во парадокс, – подумал в этом месте Виталий. – Мы еще его и охраняем». Кроме того, у Глинского оказалась машина «Жигули», красная, совсем новая. «Девятка», – со знанием дела добавила молоденькая бухгалтерша и кокетливо взглянула на сидевшего рядом Виталия. Глинский, оказывается, купил эту машину совсем недавно, взамен старой. «Самая дорогая модель, – отметил про себя Виталий. – Ай да вахтер».
   Машина эта обычно стоит у подъезда. Однако Глинский часто уезжает, и нет его два-три дня, а то и неделю. А недавно поругался с соседом из-за места для машины, тот свою на его место поставил, пока Глинского не было. А зовут соседа Григорий Макарович, на одной площадке с Глинскими живет, инженер, а жена его – медсестра, очень симпатичная молодая женщина. За квартиру Глинский платит всегда аккуратно, даже вперед, и вообще человек культурный, даже непонятно, зачем он простым вахтером работает. «Я бы вам сказал, зачем», – подумал Виталий. Впрочем, вообще-то он хирург, но долго болел на почве переутомления и вот пока, говорит, ему не разрешают работать по специальности. И человек он услужливый, отзывчивый. «Вот, лекарство мне достал, – добавила пожилая бухгалтерша. – Всю Москву обегала, достать не могла».
   Все эти сведения Виталий выцеживал по каплям из болтовни двух женщин, однако незаметно направляемой им самим невинными, казалось бы, и даже наивными вопросами. Работа эта была непростая, требовавшая напряжения и времени. Виталий и не заметил, как стало смеркаться. А заметив, ощутил вдруг усталость. Однако работа его на сегодня была еще далеко не закончена.
   Распростившись, наконец, с обеими женщинами, Виталий вышел во двор, протянувшийся узкой полосой вдоль всего дома с тесными «карманами» для машин возле подъездов, где асфальт был расчерчен белыми косыми полосами. А за «карманами» разместились две тоже тесные детские площадки с беседками, качелями и песочницами, полными луж и снега.
   Холодный ветер с реки вольно свистел во дворе, и Виталий плотнее запахнул пальто.
   Он не спеша прошел вдоль всего дома, отметив про себя отсутствие красных новеньких «Жигулей» возле четырнадцатого подъезда. Затем он из стеклянной будки телефона-автомата на всякий случай позвонил Глинскому. К телефону подошла, видимо, мать, сказала, что Всеволода Борисовича нет дома, будет не скоро и настороженно спросила, что ему передать и кто звонит. «Нет, уж вы скажите, – настаивала она. – Всеволод просит узнавать». Виталий еле от нее избавился, и эта настойчивость ему не понравилась.
   Потом он вошел в четырнадцатый подъезд и в каморке возле лестницы обнаружил старуху-лифтершу, вязавшую толстый темный носок. Старуха была грузная, в пальто, теплом платке, на кончик носа съехали очки.
   – Можно к вам, бабушка? – спросил Виталий. – Погреюсь только.
   – Это кто ж ты будешь? – старуха взглянула на него с любопытством поверх очков, не переставая, однако, вязать.
   – Да из милиции. Охрану квартир проверяем. Который уж дом обхожу, – вздохнул Виталий. – Вот и до вас дополз, да, вроде, поздно уже.
   – О, господи, – вздохнула старуха. – Охрана. Мы, что ли, не охраняем? Да ты садись, садись, отдохни. И верно, устал, – взглянула она на лицо Виталия. – Садись, а то так не поместишься, вон какой длинный вымахал. У нас тут тоже охранные квартиры есть. Недавно на восьмом Глинских взяли. Уж как добивались. А все же, почитай, год ждали.
   – Часто уезжают?
   – Ну, сам-то, ясное дело. А мать – старуха, как сыч, сидит. Добро бережет. За хлебом и то не выйдет. Я и молоко, я и хлеб. Ну, правда, ноги у нее, – вздохнула лифтерша. – Да и какие у нас, старух, ноги, – она махнула рукой. – А мне, видишь, всех жалко. И что это за нервы такие, ты мне скажи.
   – Хороший вы человек, значит.
   – Ой, не говори. И покоя нету от них. Тому услужишь, другому. Старики все. Ну, как же? А то и уберешь где.
   – Выходит, доверяют.
   – Ясное дело. Нешто я когда чужое возьму? Да мне хоть тут золото по всем столам разложи, я плюну, да отвернусь. Вон, хоть у Глинских этих самых, с восьмого. Чего только нету. И все заграничное. Из этой самой… Как ее?.. Ну, «Березки». Так сам намедни целую пачку оставил этих… Ну, как назвать? Денег не денег… Я уж сама подивилась. Вроде деньги русские, а не наши. Понял ты?
   – Понял, – улыбнулся Виталий.
   – Вот, то-то. И на кой они мне сдались? А старуха по пятам ходит, все зыркает. Видал? Не доверяет, а зовет. А вот Матвеевы, с одиннадцатого…
   И старуха лифтерша с таким же упоением начала рассказывать о другой семье, где ее не обижали недоверием
   Виталий молча слушал. Он по опыту знал: в таких случаях не надо перебивать, задавать вопросы, вступать в спор или самому рассуждать о чем-то. Надо, чтобы ни одно его слово старухе не запомнилось, и ей будет потом казаться, что она рассуждала сама с собой, и вовсе сотрется память о его приходе. В то же время она сама, истосковавшаяся по собеседнику, да еще такому внимательному, понятливому, во всем ей сочувствующему, будет говорить с удовольствием, припоминая все новые случаи и подробности. Только изредка осторожно надо направлять такой рассказ в нужное русло.
   Вот так осторожно Виталий и перевел в какой-то момент разговор на автомобили, стоявшие у подъезда. И старуха немедленно подхватила новую тему, вполне естественно упомянув при этом ссору между двумя жильцами.
   – Там, ведь, как получилось, слышь? – продолжала она с неиссякаемым увлечением, выдав новую версию происшедшего. – Они на двух машинах приехали. А Григория Макаровича-то не было. Ну, Всеволод Борисович на свое место стал. Эвон, – она снова кивнула на оконце, – самое левое. Там и номера ихние белым намалеваны. Ну, а приятелеву машину поставил на свободное. И пошли себе. А тут и Григорий Макарович, гляжу, едет. Ax, ox! Чья машина? Я говорю, вот приехали. Он туда. Долго, правда, их не было. Потом, слышу, спускаются. Из лифта выходят, уже собачатся. «Русским языком вам говорю, заняты мы были», это, значит, Всеволод ему. А тот в ответ, помню: «Но открыть дверь вы могли? Полчаса звоню». «Значит, – Всеволод отвечает, – не могли». Слыхал? Это он полчаса человека под дверью держал. Чего, спрашивается, делали? Ну, тот ему: «Я вам не мальчишка! Хамство, мол, это». Тоже верно, я скажу. Так, ведь?
   – Так, так, – согласился Виталий.
   – Ну, а Всеволод рукой от него отмахнулся, как от мухи, и говорит своему: «Давай, Валера, убери машину, нервничает гражданин».
   – Валера? – невольно вырвалось у Виталия.
   – Ну, может, VI… – старуха сбилась с рассказа, но тут же уверенно подтвердила. – Да нет, Валера. Сама слышала.
   – Неважно, – махнул рукой Виталий. – И он, значит, убрал?
   – Ну, ясное дело. Тоже машина, как у нашего. Только белая.
   – Вот и сейчас ее нет, красной-то, – заметил Виталий.
   – А он два дня, считай, как уехал, – кивнула лифтерша, ни на секунду не отрываясь от вязания. – Как этот приятель-то за ним приехал, так и укатили.
   – Этот самый Валера?
   – Он, он. Белобрысый, в очках золотых. А на лице, знаешь, такая… Ну, как оспа, – старуха поморщилась и пальцем потыкала себя в щеку.
   – И уехали?
   – Ага. Наш простился, говорит: «За мамой, Анна Петровна, присматривайте». А то я не знаю.
   – Не женат, значит?
   – Да зачем ему жена-то? – с новым увлечением подхватила лифтерша. – У него девок тьма, всех водит, матери не стесняется. Год назад у него Нина была, видная такая, вся в кольцах, душистая. Как, бывало, пройдет, в лифте потом полчаса ее дух стоит.
   «Нина», – отметил про себя Виталий.
   – …Ну, а потом козочка такая появилась. Верочка. Веселенькая. Только, вот, пятнышко у ей на шее, она его все косыночкой прикрывала. Раз на такси прикатила, а его дома нет. Она, значит, это по машине определила. Машины-то на месте не было. Я ей говорю: «Мамаша дома. Подымайся». «Ой, – говорит, – я ее боюсь. Лучше я тут у вас обожду». «Да, может, – говорю, – он до вечера не вертается?» «Не, отвечает, мы условились». Такая, знаешь, славненькая. Жалко прямо было. Ну, посидели, покалякали. Бухгалтером она на трикотажном производстве. «Ой, – говорю, – девка, бросит он тебя». «Не, смеется, нипочем не бросит, побоится». «Что ж, – говорю, – живот у тебя намечается?». А она опять смеется. «Кое-что, – говорит, – покрепче между нами». Так я в толк и не взяла.